Вирус разума

Студенты уважали своего декана. Он умел располагать к себе буквально с первых минут знакомства. А еще он очень любил своих подопечных. Они это чувствовали и отвечали ему взаимностью.

— Я собрал вас, чтобы познакомить с моим другом, доцентом кафедры русского языка Нижегородского государственного университета Кононовым Кириллом Мефодьевичем. Он предлагает вашему вниманию очень интересный факультатив. Подробности Кирилл Мефодьевич сейчас поведает вам сам, я же, в свою очередь, всем настоятельно рекомендую. — С этими словами декан, похлопав Кононова по плечу, вышел из аудитории.

— Ну, что же, друзья, как уже сказал Евгений Макарович, я работаю на филфаке нашего университета, преподаю русский язык.

— А у нас с русским все в порядке, — раздался голос из зала, — владеем в совершенстве, и даже без словаря.

Шутка имела успех, и по аудитории прокатился смешок, впрочем, пока еще осторожный, как бы проверяющий реакцию препода.

— Я бы на вашем месте не был бы столь категоричен, — Кирилл обвел аудиторию веселым взглядом, — пользование словарем в вашем случае было бы скорее плюсом, чем минусом. Но я предлагаю вам не современный русский язык, а язык наших предков.

— Кириллицу и мефодицу? — вновь раздался тот же голос.

Аудитория разразилась смехом, смелым и открытым. Кирилл тоже улыбнулся, хотя шутка была не новой. Подобные реплики звучали практически всегда, когда он предлагал свой факультатив новой аудитории. Он даже специально провоцировал студентов на подобные шутки. Кириллу нравились эти взаимные пикировки в начале знакомства. Веселое начало помогало сломать неизбежный барьер между студентами и новым преподавателем, позволяло достичь дружеской атмосферы, которую он так ценил. Однако нужно было уметь корректно, но твердо ограничить начинающееся веселье, чтобы оно не переросло в неконтролируемую стихию, с которой уже никто не в силах был бы справиться без жестких карательных мер.

— Ну что же, я оценил ваше чувство юмора и недюжинную эрудированность, — Кирилл уперся резко похолодевшим взглядом в пока еще смеющиеся глаза весельчака. — Но хочу раз и навсегда прояснить ситуацию. Во-первых, перебивая преподавателя, Вы мешаете ему вести занятие. Во-вторых, Вы мешаете своим товарищам воспринимать материал, который, возможно, Вам лично и не нужен. В-третьих, перебивая старшего по званию и по возрасту, Вы проявляете к нему крайнюю степень неуважения, рискуя получить адекватное отношение к собственной персоне. Ну и, в-четвертых, мы, преподаватели, натуры утонченные, истерзанные в неравных схватках с превосходящими силами Вам подобных и запросто можем свое негативное отношение к Вам перенести на всех Ваших товарищей. Ну как, оно Вам надо?

Кирилл произнес всю тираду, не отрываясь от глаз несчастного парня, наблюдая, как гаснет улыбка на его краснеющем лице. Мера жесткая, но необходимая. А сам парень ему определенно понравился. Живой ум, веселый нрав. Именно из таких вырастают настоящие лидеры. Главное, вовремя поставить его на место и не дать превратиться на волне дешевой популярности в записного шута, который веселит лишь на первых порах, а позднее начинает раздражать не только педагога, но и своих же друзей-товарищей.

— Итак, я думаю, что все всё поняли, а по сему — продолжим. Речь идет о языке, на котором говорили даже не наши предки, а наши прапредки, то есть предки наших предков. Для начала я расскажу вам одну историю.

Давным-давно, во времена, когда по земле еще бродили мамонты, на северном полюсе, там, где сейчас океан, льды и белые мишки, существовал континент. Климат там был, несмотря на заполярье, вполне приличным. Субтропики.... Практически райский был климат. На этом материке существовала цивилизация, которая в своем развитии далеко обогнала людей, населявших планету в то время. Они называли свой материк Арктида.

Кирилл обвел взглядом слушателей и прислушался к легкому покалыванию у себя на левом запястье. Как раз там, где у него был плетеный бисером браслет. Именно этот браслет и колол сейчас его запястье. Ради этого ощущения он, собственно, и организовал свой факультатив, и вот уже пять лет в начале каждого учебного года объезжал все вузы Нижнего с рассказом об Арктиде, языке древних и своем факультативе. Этот легкий, долгожданный, и потому приятный дискомфорт в запястье говорил о том, что в зале присутствует человек, в чьих жилах есть частица крови той самой цивилизации арктидов. Именно кровь, а точнее ее память среагировала на упоминание об Арктиде, и именно эту реакцию уловил браслет Кирилла. Кто конкретно из сидящих перед ним несет в себе частицу той древней цивилизации, выяснится позднее. Он непременно придет к Кириллу на занятия. Он просто не сможет не прийти. Кровь арктида заставит пойти его, чтобы еще раз услышать, еще раз вспомнить и чтобы, наконец, найти себе подобных.

Последний раз Кирилл испытал это ощущение три года назад. Тогда он также выступал перед студентами, только не в академии госслужбы, а в университете, на факультете биологии. Точно также после первых же произнесенных им слов об Арктиде и ее жителях заработал браслет. Позднее он узнал, что источником внимания была девушка, приехавшая в Нижний из далекого глухого уголка Архангельской области.

— А я эту сказку уже раньше слышала. Мне ее матушка в детстве сказывала, — перебила она Кирилла, несмотря на его предупреждение, и так окатила его своей синевой из-под ресниц, что тот на миг забыл кто он, где он и зачем здесь стоит перед этой милой девушкой: глазами хлопает, что сказать, не знает. Если мужчина в присутствии красивой женщины вдруг резко глупеет и начинает вести себя, как говорил один юморист, в не свойственной ему манере, — это тревожный симптом. Возможно, именно в этот момент он пропал раз и навсегда. Нужно бы насторожиться, трезво взглянуть на себя со стороны, но в том-то и дело, что влюбленный мужчина не только не в состоянии это сделать, но и к мнению своих товарищей, более трезвых, в смысле влюбленности, прислушаться не может. Вот и Кирилл стоял, истукан истуканом, стоял и смотрел на это русоволосое, голубоглазое чудо, со смешным и непривычным, но так ласкающим ухо филолога-лингвиста окающим северным говором. А чудо, меж тем, продолжало:

— А у нас в Лешуконском много знали сказок об этой стране и ее жителях. Только ее называли не Арктидой, а Белым островом. Так красивше и загадочней.

Кирилл с трудом закончил то свое памятное выступление. Впрочем, ни познакомиться с девушкой, ни, тем более, поговорить с ней ему в тот вечер так и не удалось. Сразу после окончания занятия студенты плотным кольцом окружили его, засыпали вопросами, на которые он в меру сил и остроумия отвечал еще минут пятнадцать, а девушка из загадочного Лешуконского тем временем исчезла. Кирилл еще месяц выступал в различных вузах, пока не собрал группу желающих заниматься на его факультативе. За этот месяц впечатление о девушке с севера слегка поугасло, да и пара — другая 'трезвых мыслей' типа: 'Нужен ты ей: тебе тридцать пять, ей — восемнадцать, да к тому же ты — учитель, она — ученица. Фу, месье, это дурной тон', ну и так далее, сделали свое дело. И когда он, наконец, познакомился с ней (девушка все-таки записалась на факультатив), то смог уже более адекватно вести себя в ее присутствии и не вздрагивать, забывая слова, при каждом взмахе ее ресниц.

Так Кирилл познакомился с Ладой. Лада оказалась девушкой умной, но какой-то чересчур по нынешним меркам зажатой, что ли. Поначалу Кирилл даже думал, что ее замкнутость и малоразговорчивость — свойство северного, нордического характера. Принимая участие в разговорах, Лада больше слушала других, чем говорила сама, а если и вставляла фразу — другую, то чаще всего начинала ее со слов: 'А у нас в Лешуконском...'. Лишь спустя какое-то время Кирилл понял, что эта девушка в свои восемнадцать лет ничего, кроме своего Лешуконского, не видела и находилась сейчас в стадии активного накопления информации.

Лешуконское, откуда была родом Лада, — небольшое село на северо-востоке Архангельской области, по иронии судьбы являющееся еще и сто лицей целого Лешуконского района. В Архангельской области этот самый богатый лесом район, казалось бы, должен был процветать на зависть соседям, однако в силу ряда причин этого не случилось. И если вся страна страдала от одной из двух исконных проблем: плохих дорог, то лешуконцам оставалось только мечтать о такой проблеме. Дорог в районе, даже плохих, практически не было. Летом почти вся не занятая лесами территория утопала в болотах, а зимой, когда нет нередких в этих местах метелей, люди для связи с центром пользовались зимниками — прорубленными в тайге просеками. Однажды архангельскими властями была предпринята попытка протянуть железнодорожную ветку Архангельск — Карпогоры — Лешуконское, но как водится, желания остались, а деньги кончились. Дорога, протянувшись на тридцать один километр от Капогор, закончилась; на конечной станции Явзора организовали очередное исправительно-трудовое учреждение, поселку специальным указом в 1992г. присвоили наименование Шангас, и на этом все и закончилось.

Лада родилась в семье потомственных сельских учителей. Отец преподавал физику и математику, мама — русский и литературу, биологию и химию и много еще чего, как это часто бывает в сельских школах. И бабушка ее, и дедушка были учителями, и даже дедушка бабушки учительствовал, правда, не в Лешуконском, а в Архангельске, в гимназии. Кровь арктидов передавалась в этой семье по женской линии, хотя никто из них понятия не имел об этом. Первой, кому открылась эта тайна, была Лада. Впрочем, произошло это не сразу. Целый год она исправно посещала Кириллов факультатив. И за это время девушка сильно изменилась. Она перестала стесняться своего говора, ее молчаливость и замкнутость исчезли без следа. Теперь это была умница, хохотушка, душа любой компании. Учеба давалась ей поразительно легко, по крайней мере, именно такое впечатление складывалось у окружающих. Несмотря на свои успехи, Лада не имела явных врагов и завистников, что, к сожалению, нередко случается. Она поразительно умела располагать к себе любого собеседника, и через пять минут общения тот становился ее лучшим другом и товарищем. Впрочем, кое-что из прошлой жизни Лада в себе сохраняла неукоснительно. Еще в школе среди мальчиков она слыла абсолютной недотрогой. Дружить, как в школе, так и в институте, она дружила со всеми, и с мальчиками тоже, но не более того. Ничего не поделаешь — результат патриархального воспитания. Сохранение девственности не было самоцелью, просто однажды бабушка рассказала Ладе одну историю. Дескать, было у них поверье, что мужчина, ставший у девушки первым, вносит в ее организм вместе с семенем некую программу, несущую в себе характер и даже судьбу будущих детей. И неважно потом, сколько у тебя будет мужчин и от кого из них будут дети, судьба и характер их будут заложены твоим первым. История эта запала Ладе в душу, и теперь каждый раз, как только отношения грозили перейти из чисто дружеских в нечто большее, Лада вспоминала бабушкин рассказ. Вспоминала и непроизвольно задавалась вопросом: 'Хотела бы я, чтобы мои дети были похожи на него?'. Ответ, видимо, пропечатывался на ее лбу черным по белому, и претендент отваливал в сторону. Впрочем, невероятная легкость и доброта, исходившие от нее, просто не позволяли на нее обижаться, и очередной неудавшийся кандидат в любовники становился ее самым преданным и верным другом, не помышлявшим о большем. Примерно в такую же ситуацию попал и Кирилл, правда, Ладе он очень нравился, но она даже помыслить боялась об отношениях больших, чем ученик — учитель.

После окончания первого курса Кирилл традиционно вывозил свою группу в Арзамасский район, на биостанцию университета в селе Пустынь. Студенты биофака ежегодно проходят там летнюю практику, а Кирилл со своей группой с разрешения декана факультета присоединялся к ним. Биологи проводили свои исследования, а его ребята ходили в походы по окрестностям, плавали на лодках по озерам и просиживали часами за разговорами об Арктиде, предках, их языке и традициях. Однако они не выпадали и из жизни биологов, принимая активное участие в ее, так сказать, ненаучной, развлекательной части.

На третью ночь на биостанции проводился традиционный обряд посвящения в биологи. Все вновь прибывшие собирались у большого костра на центральной поляне. Старшекурсники собственноручно готовили торжественный ужин. В меню, кроме традиционных травяного чая и булочек, были и эксклюзивные блюда. Спиртное на биобазе было запрещено, однако это никогда не останавливало любителей почувствовать себя взрослыми и крутыми. В торжественной обстановке после произнесения возвышенной речи о вступлении в ряды биологов-экологов ошарашенным новобранцам предлагались шашлык из гусениц; запеченные в листьях смородины сверчки; к пиву — вяленые соленые жуки-короеды и на сладкое — живые личинки все тех же жуков. Атмосфера у костра царила вполне дружелюбная и, естественно, никто никого не собирался заставлять употреблять в пищу всю эту экзотику. Но дело в том, что молодежь в этом возрасте очень даже легко ловится на 'слабо', и поэтому достаточно было одному из устроителей действа произнести заветную фразу:

— Конечно, отведать эти дары природы по силам далеко не каждому, и только истинный биолог на это способен...

Самым отчаянным обычно, как ни странно, оказывался кто-то из девчонок. Под брезгливо недоверчивое 'ф-у-у-у-у' своих товарищей первопроходец закидывал всю эту экзотику в рот и, торопливо прожевывая и стараясь не обращать внимания на вкус, запивал ее горячим чаем. На этом обычно последние сдерживающие факторы рушились, и начинал работать принцип: 'А я что хуже всех?'. Экзотику сметали в мгновение ока, благо, ее, как и положено экзотике, было не так уж и много.

Зря, между прочим, торопились. Кирилл, в свое время, когда первый раз попал на этот ритуал, тоже, так сказать, приобщился. Неожиданно интересный вкус у всех этих яств оказался, а личинки жука так вообще ему кедровые орешки напомнили.

Вечер продолжился классическим перечнем местных мифов и страшилок, рассказываемых из года в год.

— А вы знаете, что есть тут неподалеку озеро и называется оно Святое? — Парень с всклокоченными волосами и подозрительным блеском в глазах окинул взглядом первокурсников.

— Дело было в первый год работы биостанции. Начальником лагеря был сам декан биофака. Места шикарные, лето, каникулы, и он привез с собой жену и семилетнюю дочку. А среди студентов одна девчонка была, красивая...— парень мечтательно закатил глаза. — Супермодель, ноги от ушей, грудь — во! Косынка на ней параллельно земле висела. Парни вокруг, как мошки ночные вокруг лампочки, вились. А декан — мужик был еще не старый, вот на девчонку и запал. Та ушами хлопать и недотрогу из себя корчить не стала, а начала вертеть им, как хочется. Они, конечно, ото всех таились, но разве тут спрячешься. Вся станция знала, только жена, дурочка, ничего замечать не хотела...

Ну вот, а потом, поплыли они как-то всей семьей на лодке на это самое озеро. На станцию декан вернулся на следующий вечер, весь ободранный, в грязи. Рассказал, что прямо посреди озера налетел порыв ветра и лодка перевернулась. Ну и жена с дочкой утонули. Врал, конечно. Сам, небось, утопил, чтобы со студенточкой забавляться не мешали. С тех пор озеро Святым и зовут... Только ничего у него с ней не вышло. Бросила она его через год, с другим преподом роман закрутила, а он с горя запил, а потом и вовсе повесился.