Вирус разума

А. КЛОЧКОВ

ВИРУС РАЗУМА

Пролог

(планета Арктида. Год 10264 Эры благоденствия)

— Ну что же. Я думаю, что все собрались и мы можем начинать, — мужчина, среднего, более трех метров, роста, в струящемся и переливающемся цветами от нежно-голубого до темно-синего, почти черного, балахоне, сдвинул с абсолютно лысой головы капюшон и, поджав ноги, повис в воздухе примерно в двух метрах над бескрайней водной гладью. Его звали Аспер Ун. Он был руководителем крупнейшего на планете научного центра и по праву считался величайшим ученым и магом всех времен и народов. Рядом с ним, образуя правильный круг, висело еще восемь фигур в таких же балахонах. Это был Высший круг магов: ученые — его ближайшие сподвижники и друзья. Они в полном составе принимали участие в заседании. Вокруг них, образуя еще большую в диаметре окружность, расположились ученики Аспера и его последователи. Четвертое кольцо с более редким размещением фигур составляла служба безопасности научного центра во главе с ее начальником Тревелом Лессом. Если внимание всех было сконцентрировано на Аспере, то Тревел и его ребята следили больше за окружающим пространством, чем за тем, что происходит в центре.

О половой принадлежности присутствующих судить было сложно. Фигуры были скрыты бесформенными балахонами, а лица — капюшонами. Выглядели они, как близнецы-братья. Хотя внимательный наблюдатель, случись оказаться ему здесь по близости, отметил бы, что накидка Аспера, открывшего заседание, немного отличалась от остальных. Цветовые волны, гуляющие по одежде остальных присутствующих, никогда не доходили в своих переливах до черного цвета. Данное отличие должно было, видимо, указывать на некую особенность его хозяина.

Кстати, все тот же внимательный наблюдатель, которого там, к сожалению, не было, не услышал бы ни слова, поскольку все разговоры велись не с помощью речи, а мысленно, на ментальном уровне. Способности к телепатии проявились у арктидов примерно в тоже время, что и умение левитировать. Оптимисты считали это следствием работ высоколобых ученых, к коим самоуверенно причисляла себя добрая половина жителей планеты. Пессимисты, наоборот, утверждали, что эти способности — следствие мутаций, вызванных бесконтрольной деятельностью все тех же ученых. Дескать, мало того, что мы загадили практически всю сушу техногенными отходами, так теперь еще телепатировать и летать стали. Уроды уродами. Многих жителей планеты пугали эти способности, и они предпочитали ими не пользоваться. Без постоянной тренировки способности утрачивались за ненадобностью, и арктиды облегченно вздыхали и успокаивались, словно излечившись от тяжелой болезни. Существовала на планете и третья, весьма немногочисленная группа арктидов, считавшая приобретенные способности даром свыше. Дар этот, по их мнению, призывал арктидов отказаться от технократического пути развития, ведущего цивилизацию к пропасти, и обратиться к духовной сфере. Он как бы показывал, что развивая свой мозг и тело, можно иметь все те блага, коими так гордился народ Арктиды, и совершенно не обязательно для их получения губить собственную планету. Именно эту группу в свое время возглавил Аспер Ун, и именно ее он собрал над океаном, чтобы доложить о результатах своей последней попытки донести их идеи до правительства планеты.

— Как прошло заседание, Аспер? Тебе удалось убедить их?

— Нет. Все напрасно. Впрочем, судите сами.

Тонкие невидимые нити ментальной связи соединили мозг Аспера с его коллегами и учениками, и в тот же миг в головах у них возникло изображение заседания Объединенного Верховного Совета Арктиды. Огромный зал, освещенный тысячью ламп и прожекторов, предстал перед их глазами. Зал был полон. Не было ни одного свободного места. Все кресла, амфитеатром уходящие вверх, были заняты оживленно переговаривающимися друг с другом, выкрикивающими реплики и просто свистящими и бьющими в ладоши членами ОВСА. На небольшой трибуне, в центре зала, на уровне первых рядов, стоял Аспер, известный всей Арктиде ученый, последнее время активно и настойчиво проводящий в жизнь свою теорию о скорой гибели цивилизации Арктидов. За эту теорию он не раз подвергался осмеянию со стороны коллег-ученых, политиков и рядовых арктидов. Аспер пытался что-то сказать. Каждое его слово прерывалось хлопками, выкриками и свистом, раздававшимся со всех сторон. Сразу за трибуной располагался Президиум Верховного Совета. Его председатель, делая успокаивающие пассы руками, обращался к распоясавшейся толпе:

— Друзья мои! Спокойно! Дайте же высказаться уважаемому Асперу Уну! У нас каждый имеет право на свою точку зрения и может ее озвучить. Прошу вас, друзья! Немного терпения.

Все эти вроде бы правильные слова, сопровождаемые плавными движениями рук председателя, не имели никакого успеха. Со стороны наоборот казалось, что он не успокаивает Совет, а дирижирует им. Чуть слышная за гомоном фраза Аспера — пасс рукой, и новая волна свиста и улюлюканья выплескивается из зала. Новое движение — шум стихает, слышна очередная фраза, и вновь свист и хлопки накрывают трибуну. Председатель прямо таки упивался своей властью над Советом и тихонько, одними глазами посмеивался над этим выжившим из ума чудаком на трибуне. Надо отдать должное Асперу, он несмотря ни на что, закончил свою речь только тогда, когда сказал все, что приготовил. Он говорил не для этих безнадежных уродов в зале, а для арктидов, наблюдавших за трансляцией и пытающихся осмыслить свою жизнь, жизнь своего народа и жизнь своей планеты. Для тех, кто хотел и был в силах изменить свою судьбу и судьбу цивилизации. Для тех, кто мыслил не категориями бабочки-однодневки, а пытался заглядывать гораздо дальше, чем личный жизненный путь, отмеренный ему создателем. Аспер говорил, что мировой океан является носителем и хранителем гигантского объема информации. Что вода не только источник жизни на Арктиде, но и недремлющий безжалостный контролер этой самой жизни. Мало того, что вода занимает восемьдесят процентов поверхности планеты, так она еще входит в состав любого живого существа на этой самой планете, начиная от арктида и кончая последней колючкой, произрастающей в пустыне Экватории. Он говорил, что в своих исследованиях они выяснили: вода способна изменять свое энергетическое поле в зависимости от энергетики окружающего ее пространства. Наиболее наглядно это подтвердили опыты по изучению кристаллической решетки замороженной воды. Исследования, проводимые под руководством Аспера, показали, что кристаллическая решетка воды, побывавшей в негативно заряженном поле, выглядит хаотическим нагромождением ломаных линий и неправильных фигур. И наоборот, рисунок той же самой воды, но прошедшей через позитивное поле, выглядит абсолютно законченной, сложнейшей геометрической фигурой. Причем за все время эксперимента рисунки никогда не повторялись, были похожи, были очень похожи, но всегда пусть небольшое, но отличие наблюдалось. Аспер говорил, что вода накапливает информацию, несущую в себе все мысли и поступки жителей планеты, и это на сегодняшний день далеко не самая позитивная информация. Он говорил, что масса отрицательной энергии, накопленной в воде, стремится к критической отметке, что об этом косвенно свидетельствуют участившиеся природные катаклизмы, стремительно набирающие свою разрушительную мощь. Он говорил, что если не изменить свою жизнь, то океан сметет с лица Арктиды эту зарвавшуюся цивилизацию. Все напрасно. Его слова тонули в болоте тупого хамства потерявшей какой-либо контроль от ощущения собственного всесилия и безнаказанности толпы.

Закончив речь, Аспер под несмолкающие издевательские аплодисменты покинул трибуну и зал. Вместе с ним вышли его ближайшие друзья Кратос, Клио и Тревел Лесс.

Трансляция прервалась. Над волнующимся океаном повисла тишина. Каждый из собравшихся по своему переживал их общую неудачу. Наконец Аспер произнес:

— Наша последняя попытка провалилась. Не уверен, есть ли смысл продолжать, да и времени еще на одну у нас может и не быть. Клио, каковы наши шансы? — обратился он к женщине, парящей от него по левую руку.

Клио — лучшая предсказательница среди его учеников и последователей. Ее прогнозы в двух-трехдневной перспективе сбывались со стопроцентной вероятностью. При более длинных сроках прогнозирования случались ошибки, но, во-первых, они были незначительны, и во-вторых, у Клио всегда было время, чтобы подправить свое предсказание.

— Увы, шансы практически равны нулю. Наши заклятые друзья из планетарной безопасности окончательно запугали Верховный Совет и Председателя. Мы официально объявлены врагами цивилизации, желающими любой ценой провести в жизнь свою идеологию. По оценкам их аналитиков, мы не остановимся перед расколом общества, что неминуемо приведет к гражданской войне. По их мнению, мы готовы применить термоядерное оружие, что приведет к адекватному ответу с их стороны и, в конечном итоге, к гибели планеты. Генштаб планетарной безопасности разработал план превентивного термоядерного удара по нашей лаборатории. Удар будет нанесен в течение сорока восьми часов. Естественно мы на удар не ответим, и нас в результате просто уничтожат. На принятие решения у нас осталось порядка тридцати гарантированных часов. Далее удар может быть нанесен в любой момент.

Клио замолчала и обвела окружающих грустным, все понимающим взглядом.

— А что если нам покинуть лабораторию и на время рассеяться по планете?

— Это не решит проблему, а лишь предоставит нам отсрочку и усложнит жизнь Тревелу и его службе. На сегодняшний день у нас все готово к воплощению нашего плана, и отсрочка нам не нужна. А предоставлять планетарной безопасности удовольствие передавить нас поодиночке я лично не собираюсь.

Аспер обвел взглядом лица своих товарищей. Все подавленно молчали, старательно избегая смотреть друг другу в глаза. Лишь Клио была по-прежнему спокойна и уверена в себе. Аспер переводил взгляд с одного лица на другое, словно пытаясь заглянуть в души своим товарищам, и те, как бы подпитываясь его уверенностью и силой, успокаивались, принимая уже давно внутренне осознанное решение, решение, которое осталось лишь озвучить и привести к исполнению. Дождавшись, когда спокойная решимость зажжется в каждом взоре, Аспер произнес:

— Ну что же, подведем итоги. Убедить арктидов изменить свой образ жизни и тем самым избежать глобальной катастрофы нам не удалось. Да это, скорее всего, было и невозможно. Каков твой прогноз для цивилизации, Клио?

— Ее гибель — вопрос времени. Причем, речь идет уже не о сотнях лет, а о десятках.

— Значит, решено, пора приводить в действие план 'Хроноэмиграция'. Кратос, — обратился он к одному из присутствующих, — готовь оборудование: первая партия хроноэмигрантов должна быть отправлена через десять часов.

Кратос молча кивнул и исчез с легким хлопком воздуха, заполнившего освободившееся пространство.

— Родос, Гея и Брамон, оповестите всех наших, разработайте график отправки. Все должно быть четко спланировано. Мы не можем позволить себе спровоцировать безопасников большим скоплением людей в районе лаборатории.

Три воздушных хлопка оповестили о том, что работа уже началась.

— Клио, на тебе контроль за ситуацией. Если что, сообщай немедленно. — Аспер обвел взглядом оставшихся и закончил:

— Я пойду с последней партией.

— Вот уж нет, вмешалась Клио, — ты пойдешь с первой парией. Там, в новом времени, никто лучше тебя не сможет подготовить плацдарм для основной группы. Твой опыт в активации матриц нам пригодится. Я бы не стала безоглядно полагаться на автоматику.

— Хорошо, — не стал спорить Аспер. Глупо спорить с лучшей в мире предсказательницей. Но и подчиняться воле предсказательницы Асперу почему-то не хотелось. — Только с первой партией пойдет Кратос с магами и Тревел с его ребятами. А я пойду во втором потоке вместе с учеными.

— Не возражаю, — немного подумав, как бы заглядывая в будущее, произнесла Клио.

— Зато я возражаю, — поднял руку Тревел Лесс — начальник охраны научного центра. — Мои ребята, да и я сам, можем пригодиться, если безопасники начнут атаку.

— Когда начнется атака, — Клио встретилась взглядом с Тревелом, — здесь вы уже ничем не поможете, а вот там, как знать, боевой отряд всегда пригодится.

Все, вопрос решен, — подвел итог Аспер. — Первыми идут маги и охрана, вторыми — ученые, третьими — техники. Остался последний вопрос. — Аспер прикрыл глаза, выдержал паузу, то ли подбирая слова, то ли собираясь духом, и произнес. — Кто отправит последнюю партию? Приказывать остаться не могу, остался бы сам, но это невозможно по ряду всем понятных причин, поэтому, как это ни банально, нужны добровольцы. Оптимальный вариант — три техника и два мага...

Через десять часов первая партия хроноэмигрантов была благополучно отправлена. Две других партии отправлялись позднее с временным интервалом в пять часов. Лаборатория Аспера Уна подверглась термоядерному удару, когда отправка последней партии уже подходила к концу.

Начался отсчет последних пятнадцати лет существования цивилизации арктидов.

Глава 1

Аудитория номер четыреста восемь была заполнена практически до отказа. Сегодня здесь собрался весь первый курс очного отделения Волго-Вятской академии госслужбы. Стопроцентную явку можно было гарантировать. Во-первых, первокурсники еще не вкусили в полной мере институтской свободы и были по-школьному дисциплинированны, а во-вторых, нынешний сбор был инициативой декана факультета, а декана игнорировать было как-то не принято. Впрочем, этот пиетет к руководству и правилам академии уже к концу первого курса у большинства студентов обычно проходит. Штормовой ветер свободы и отношение к, по сути, детям как к полноправным взрослым делали свое дело. Но это еще было впереди, а пока переполненная аудитория гудела, как улей, используя время ожидания декана на знакомства, воспоминания о школе и просто ничего не значащий трёп.

— Ну, здравствуйте, господа студенты. — В центре подиума стояли двое мужчин. Один из них — декан очного отделения Зимин Евгений Макарович, мужчина сорока пяти лет, среднего роста, со спортивной фигурой и лицом, несущим на себе явно восточные признаки. Тонкие холеные усы и черные смоляные брови не оставляли никаких сомнений в его восточном происхождении. Человека с таким лицом должны были бы звать каким-нибудь Сулейманом, а уж никак не Евгением. Второй мужчина рядом с ним был выше его на голову и заметно шире в плечах. Длинные русые волосы, собранные в хвост, пшеничные усы, переходящие в коротко стриженую бороду, покрывающую щеки и подбородок в стиле а-ля 'натюрель', и насмешливый, чуть исподлобья, взгляд серо-голубых глаз не оставляли ни малейшего сомнения: 'Вот его уж точно Сулейманом не зовут'. Декан и его спутник появились никем не замеченные, и теперь оба наслаждались произведенным эффектом.

— Я думаю, что все, кто хотел прийти, уже пришел, ну, а кто не пришел, им же хуже будет.

— Да у нас здесь все, Евгений Макарыч, разве только кто болеет, — раздался девичий голос.

Студенты уважали своего декана. Он умел располагать к себе буквально с первых минут знакомства. А еще он очень любил своих подопечных. Они это чувствовали и отвечали ему взаимностью.

— Я собрал вас, чтобы познакомить с моим другом, доцентом кафедры русского языка Нижегородского государственного университета Кононовым Кириллом Мефодьевичем. Он предлагает вашему вниманию очень интересный факультатив. Подробности Кирилл Мефодьевич сейчас поведает вам сам, я же, в свою очередь, всем настоятельно рекомендую. — С этими словами декан, похлопав Кононова по плечу, вышел из аудитории.

— Ну, что же, друзья, как уже сказал Евгений Макарович, я работаю на филфаке нашего университета, преподаю русский язык.

— А у нас с русским все в порядке, — раздался голос из зала, — владеем в совершенстве, и даже без словаря.

Шутка имела успех, и по аудитории прокатился смешок, впрочем, пока еще осторожный, как бы проверяющий реакцию препода.

— Я бы на вашем месте не был бы столь категоричен, — Кирилл обвел аудиторию веселым взглядом, — пользование словарем в вашем случае было бы скорее плюсом, чем минусом. Но я предлагаю вам не современный русский язык, а язык наших предков.

— Кириллицу и мефодицу? — вновь раздался тот же голос.

Аудитория разразилась смехом, смелым и открытым. Кирилл тоже улыбнулся, хотя шутка была не новой. Подобные реплики звучали практически всегда, когда он предлагал свой факультатив новой аудитории. Он даже специально провоцировал студентов на подобные шутки. Кириллу нравились эти взаимные пикировки в начале знакомства. Веселое начало помогало сломать неизбежный барьер между студентами и новым преподавателем, позволяло достичь дружеской атмосферы, которую он так ценил. Однако нужно было уметь корректно, но твердо ограничить начинающееся веселье, чтобы оно не переросло в неконтролируемую стихию, с которой уже никто не в силах был бы справиться без жестких карательных мер.

— Ну что же, я оценил ваше чувство юмора и недюжинную эрудированность, — Кирилл уперся резко похолодевшим взглядом в пока еще смеющиеся глаза весельчака. — Но хочу раз и навсегда прояснить ситуацию. Во-первых, перебивая преподавателя, Вы мешаете ему вести занятие. Во-вторых, Вы мешаете своим товарищам воспринимать материал, который, возможно, Вам лично и не нужен. В-третьих, перебивая старшего по званию и по возрасту, Вы проявляете к нему крайнюю степень неуважения, рискуя получить адекватное отношение к собственной персоне. Ну и, в-четвертых, мы, преподаватели, натуры утонченные, истерзанные в неравных схватках с превосходящими силами Вам подобных и запросто можем свое негативное отношение к Вам перенести на всех Ваших товарищей. Ну как, оно Вам надо?

Кирилл произнес всю тираду, не отрываясь от глаз несчастного парня, наблюдая, как гаснет улыбка на его краснеющем лице. Мера жесткая, но необходимая. А сам парень ему определенно понравился. Живой ум, веселый нрав. Именно из таких вырастают настоящие лидеры. Главное, вовремя поставить его на место и не дать превратиться на волне дешевой популярности в записного шута, который веселит лишь на первых порах, а позднее начинает раздражать не только педагога, но и своих же друзей-товарищей.

— Итак, я думаю, что все всё поняли, а по сему — продолжим. Речь идет о языке, на котором говорили даже не наши предки, а наши прапредки, то есть предки наших предков. Для начала я расскажу вам одну историю.

Давным-давно, во времена, когда по земле еще бродили мамонты, на северном полюсе, там, где сейчас океан, льды и белые мишки, существовал континент. Климат там был, несмотря на заполярье, вполне приличным. Субтропики.... Практически райский был климат. На этом материке существовала цивилизация, которая в своем развитии далеко обогнала людей, населявших планету в то время. Они называли свой материк Арктида.

Кирилл обвел взглядом слушателей и прислушался к легкому покалыванию у себя на левом запястье. Как раз там, где у него был плетеный бисером браслет. Именно этот браслет и колол сейчас его запястье. Ради этого ощущения он, собственно, и организовал свой факультатив, и вот уже пять лет в начале каждого учебного года объезжал все вузы Нижнего с рассказом об Арктиде, языке древних и своем факультативе. Этот легкий, долгожданный, и потому приятный дискомфорт в запястье говорил о том, что в зале присутствует человек, в чьих жилах есть частица крови той самой цивилизации арктидов. Именно кровь, а точнее ее память среагировала на упоминание об Арктиде, и именно эту реакцию уловил браслет Кирилла. Кто конкретно из сидящих перед ним несет в себе частицу той древней цивилизации, выяснится позднее. Он непременно придет к Кириллу на занятия. Он просто не сможет не прийти. Кровь арктида заставит пойти его, чтобы еще раз услышать, еще раз вспомнить и чтобы, наконец, найти себе подобных.

Последний раз Кирилл испытал это ощущение три года назад. Тогда он также выступал перед студентами, только не в академии госслужбы, а в университете, на факультете биологии. Точно также после первых же произнесенных им слов об Арктиде и ее жителях заработал браслет. Позднее он узнал, что источником внимания была девушка, приехавшая в Нижний из далекого глухого уголка Архангельской области.

— А я эту сказку уже раньше слышала. Мне ее матушка в детстве сказывала, — перебила она Кирилла, несмотря на его предупреждение, и так окатила его своей синевой из-под ресниц, что тот на миг забыл кто он, где он и зачем здесь стоит перед этой милой девушкой: глазами хлопает, что сказать, не знает. Если мужчина в присутствии красивой женщины вдруг резко глупеет и начинает вести себя, как говорил один юморист, в не свойственной ему манере, — это тревожный симптом. Возможно, именно в этот момент он пропал раз и навсегда. Нужно бы насторожиться, трезво взглянуть на себя со стороны, но в том-то и дело, что влюбленный мужчина не только не в состоянии это сделать, но и к мнению своих товарищей, более трезвых, в смысле влюбленности, прислушаться не может. Вот и Кирилл стоял, истукан истуканом, стоял и смотрел на это русоволосое, голубоглазое чудо, со смешным и непривычным, но так ласкающим ухо филолога-лингвиста окающим северным говором. А чудо, меж тем, продолжало:

— А у нас в Лешуконском много знали сказок об этой стране и ее жителях. Только ее называли не Арктидой, а Белым островом. Так красивше и загадочней.

Кирилл с трудом закончил то свое памятное выступление. Впрочем, ни познакомиться с девушкой, ни, тем более, поговорить с ней ему в тот вечер так и не удалось. Сразу после окончания занятия студенты плотным кольцом окружили его, засыпали вопросами, на которые он в меру сил и остроумия отвечал еще минут пятнадцать, а девушка из загадочного Лешуконского тем временем исчезла. Кирилл еще месяц выступал в различных вузах, пока не собрал группу желающих заниматься на его факультативе. За этот месяц впечатление о девушке с севера слегка поугасло, да и пара — другая 'трезвых мыслей' типа: 'Нужен ты ей: тебе тридцать пять, ей — восемнадцать, да к тому же ты — учитель, она — ученица. Фу, месье, это дурной тон', ну и так далее, сделали свое дело. И когда он, наконец, познакомился с ней (девушка все-таки записалась на факультатив), то смог уже более адекватно вести себя в ее присутствии и не вздрагивать, забывая слова, при каждом взмахе ее ресниц.

Так Кирилл познакомился с Ладой. Лада оказалась девушкой умной, но какой-то чересчур по нынешним меркам зажатой, что ли. Поначалу Кирилл даже думал, что ее замкнутость и малоразговорчивость — свойство северного, нордического характера. Принимая участие в разговорах, Лада больше слушала других, чем говорила сама, а если и вставляла фразу — другую, то чаще всего начинала ее со слов: 'А у нас в Лешуконском...'. Лишь спустя какое-то время Кирилл понял, что эта девушка в свои восемнадцать лет ничего, кроме своего Лешуконского, не видела и находилась сейчас в стадии активного накопления информации.

Лешуконское, откуда была родом Лада, — небольшое село на северо-востоке Архангельской области, по иронии судьбы являющееся еще и сто лицей целого Лешуконского района. В Архангельской области этот самый богатый лесом район, казалось бы, должен был процветать на зависть соседям, однако в силу ряда причин этого не случилось. И если вся страна страдала от одной из двух исконных проблем: плохих дорог, то лешуконцам оставалось только мечтать о такой проблеме. Дорог в районе, даже плохих, практически не было. Летом почти вся не занятая лесами территория утопала в болотах, а зимой, когда нет нередких в этих местах метелей, люди для связи с центром пользовались зимниками — прорубленными в тайге просеками. Однажды архангельскими властями была предпринята попытка протянуть железнодорожную ветку Архангельск — Карпогоры — Лешуконское, но как водится, желания остались, а деньги кончились. Дорога, протянувшись на тридцать один километр от Капогор, закончилась; на конечной станции Явзора организовали очередное исправительно-трудовое учреждение, поселку специальным указом в 1992г. присвоили наименование Шангас, и на этом все и закончилось.

Лада родилась в семье потомственных сельских учителей. Отец преподавал физику и математику, мама — русский и литературу, биологию и химию и много еще чего, как это часто бывает в сельских школах. И бабушка ее, и дедушка были учителями, и даже дедушка бабушки учительствовал, правда, не в Лешуконском, а в Архангельске, в гимназии. Кровь арктидов передавалась в этой семье по женской линии, хотя никто из них понятия не имел об этом. Первой, кому открылась эта тайна, была Лада. Впрочем, произошло это не сразу. Целый год она исправно посещала Кириллов факультатив. И за это время девушка сильно изменилась. Она перестала стесняться своего говора, ее молчаливость и замкнутость исчезли без следа. Теперь это была умница, хохотушка, душа любой компании. Учеба давалась ей поразительно легко, по крайней мере, именно такое впечатление складывалось у окружающих. Несмотря на свои успехи, Лада не имела явных врагов и завистников, что, к сожалению, нередко случается. Она поразительно умела располагать к себе любого собеседника, и через пять минут общения тот становился ее лучшим другом и товарищем. Впрочем, кое-что из прошлой жизни Лада в себе сохраняла неукоснительно. Еще в школе среди мальчиков она слыла абсолютной недотрогой. Дружить, как в школе, так и в институте, она дружила со всеми, и с мальчиками тоже, но не более того. Ничего не поделаешь — результат патриархального воспитания. Сохранение девственности не было самоцелью, просто однажды бабушка рассказала Ладе одну историю. Дескать, было у них поверье, что мужчина, ставший у девушки первым, вносит в ее организм вместе с семенем некую программу, несущую в себе характер и даже судьбу будущих детей. И неважно потом, сколько у тебя будет мужчин и от кого из них будут дети, судьба и характер их будут заложены твоим первым. История эта запала Ладе в душу, и теперь каждый раз, как только отношения грозили перейти из чисто дружеских в нечто большее, Лада вспоминала бабушкин рассказ. Вспоминала и непроизвольно задавалась вопросом: 'Хотела бы я, чтобы мои дети были похожи на него?'. Ответ, видимо, пропечатывался на ее лбу черным по белому, и претендент отваливал в сторону. Впрочем, невероятная легкость и доброта, исходившие от нее, просто не позволяли на нее обижаться, и очередной неудавшийся кандидат в любовники становился ее самым преданным и верным другом, не помышлявшим о большем. Примерно в такую же ситуацию попал и Кирилл, правда, Ладе он очень нравился, но она даже помыслить боялась об отношениях больших, чем ученик — учитель.

После окончания первого курса Кирилл традиционно вывозил свою группу в Арзамасский район, на биостанцию университета в селе Пустынь. Студенты биофака ежегодно проходят там летнюю практику, а Кирилл со своей группой с разрешения декана факультета присоединялся к ним. Биологи проводили свои исследования, а его ребята ходили в походы по окрестностям, плавали на лодках по озерам и просиживали часами за разговорами об Арктиде, предках, их языке и традициях. Однако они не выпадали и из жизни биологов, принимая активное участие в ее, так сказать, ненаучной, развлекательной части.

На третью ночь на биостанции проводился традиционный обряд посвящения в биологи. Все вновь прибывшие собирались у большого костра на центральной поляне. Старшекурсники собственноручно готовили торжественный ужин. В меню, кроме традиционных травяного чая и булочек, были и эксклюзивные блюда. Спиртное на биобазе было запрещено, однако это никогда не останавливало любителей почувствовать себя взрослыми и крутыми. В торжественной обстановке после произнесения возвышенной речи о вступлении в ряды биологов-экологов ошарашенным новобранцам предлагались шашлык из гусениц; запеченные в листьях смородины сверчки; к пиву — вяленые соленые жуки-короеды и на сладкое — живые личинки все тех же жуков. Атмосфера у костра царила вполне дружелюбная и, естественно, никто никого не собирался заставлять употреблять в пищу всю эту экзотику. Но дело в том, что молодежь в этом возрасте очень даже легко ловится на 'слабо', и поэтому достаточно было одному из устроителей действа произнести заветную фразу:

— Конечно, отведать эти дары природы по силам далеко не каждому, и только истинный биолог на это способен...

Самым отчаянным обычно, как ни странно, оказывался кто-то из девчонок. Под брезгливо недоверчивое 'ф-у-у-у-у' своих товарищей первопроходец закидывал всю эту экзотику в рот и, торопливо прожевывая и стараясь не обращать внимания на вкус, запивал ее горячим чаем. На этом обычно последние сдерживающие факторы рушились, и начинал работать принцип: 'А я что хуже всех?'. Экзотику сметали в мгновение ока, благо, ее, как и положено экзотике, было не так уж и много.

Зря, между прочим, торопились. Кирилл, в свое время, когда первый раз попал на этот ритуал, тоже, так сказать, приобщился. Неожиданно интересный вкус у всех этих яств оказался, а личинки жука так вообще ему кедровые орешки напомнили.

Вечер продолжился классическим перечнем местных мифов и страшилок, рассказываемых из года в год.

— А вы знаете, что есть тут неподалеку озеро и называется оно Святое? — Парень с всклокоченными волосами и подозрительным блеском в глазах окинул взглядом первокурсников.

— Дело было в первый год работы биостанции. Начальником лагеря был сам декан биофака. Места шикарные, лето, каникулы, и он привез с собой жену и семилетнюю дочку. А среди студентов одна девчонка была, красивая...— парень мечтательно закатил глаза. — Супермодель, ноги от ушей, грудь — во! Косынка на ней параллельно земле висела. Парни вокруг, как мошки ночные вокруг лампочки, вились. А декан — мужик был еще не старый, вот на девчонку и запал. Та ушами хлопать и недотрогу из себя корчить не стала, а начала вертеть им, как хочется. Они, конечно, ото всех таились, но разве тут спрячешься. Вся станция знала, только жена, дурочка, ничего замечать не хотела...

Ну вот, а потом, поплыли они как-то всей семьей на лодке на это самое озеро. На станцию декан вернулся на следующий вечер, весь ободранный, в грязи. Рассказал, что прямо посреди озера налетел порыв ветра и лодка перевернулась. Ну и жена с дочкой утонули. Врал, конечно. Сам, небось, утопил, чтобы со студенточкой забавляться не мешали. С тех пор озеро Святым и зовут... Только ничего у него с ней не вышло. Бросила она его через год, с другим преподом роман закрутила, а он с горя запил, а потом и вовсе повесился.

Кирилл слушал и с интересом наблюдал за реакцией первокурсников. Кто-то откровенно посмеивался, кто-то верил всему сказанному. Лада сидела, открыв рот, безоговорочно веря услышанному. Два озера слез, плескавшиеся в ее глазах, готовы были в любой момент выйти из берегов. Все это очень забавляло Кирилла. Истории эти он слышал уже не в первый раз, и каждый раз они обрастали все б?льшим и б?льшим числом подробностей, вносимых каждой новой партией студентов. Вот и на следующий год уже эти ребята сами будут их рассказывать первокурсникам, привнося свои фантазии, укутывая скелет истории новыми, более яркими, по их мнению, деталями. Процесс сей был неконтролируемым и практически вечным. Пока существует вероятность встречи хорошо подвешенного языка и пары благодарных ушей, фольклор пустынской биостанции будет жить.

— Да что вы его слушаете, — не выдержала девушка, сидящая рядом с Кириллом. — Вот трепло! Во-первых, эту детскую страшилку студенты с перепоя выдумали, во-вторых, озеро не Святое, а Свято, ну а в-третьих, озеро так называли еще, когда университета нашего не было, а земли эти принадлежали Спасо-Преображенскому монастырю. В то время в окрестных местах орудовала банда лихих людей. Промышляли разбоем на большой дороге. Народу на этой дороге было достаточно: паломники всякие, торговый люд, крестьяне зажиточные. В общем, было чем лесным братьям поживиться. Грабили они людей безжалостно и убивали почем зря. А трупы в озеро сбрасывали. И ничего местные люди против этого сделать не могли. Несколько раз собирались всем миром, чтобы банду изловить, но все попусту. И тогда пошли они на хитрость. Подослали к ним двух самых красивых девушек. Разбойники их сразу убивать не стали, решили сначала потешиться вволю, а несчастные девушки улучили момент да приготовленным заранее отваром сон-травы бандитов и опоили. А уж потом, когда те уснули, налетели на них мужики и всех поубивали. А трупы их тут же в озеро побросали. С тех пор озеро будто проклял кто. Вода в нем непригодной стала, по ночам крики да стоны страшные стали слышаться, днем, если кто по озеру на лодке плавал, ни с того, ни с сего вдруг налетал шквал ветра, поднималась волна, и лодка переворачивалась. Даже рыба в озере вся повывелась.

За спинами студентов, где то над лесом, ухнула ночная птица. Многие из сидящих у костра вздрогнули от неожиданности и нервно оглянулись. Девушка меж тем продолжала:

— Пригласили тогда из Спасо-Преображенского монастыря священника, чтобы он прочитал над озером молитву и очистил его. Три дня и три ночи читал он молитвы, трижды опускал в воду озера святой крест, но не принимала вода его и выталкивала обратно. И лишь когда минула третья ночь, ранним утром погрузился святой крест в озеро, вода очистилась, и души невинно убиенных и похороненных не по-христиански успокоились. Вот с тех пор озеро и называют Свято.

Над поляной повисло молчание, лишь потрескивание костра, посвист сверчков да ветер в кронах деревьев нарушали тишину, ничуть не отвлекая ребят от нахлынувших размышлений. Торжественность момента испортил все тот же неугомонный парень:

— А я вот еще какую историю слышал. Летом в полнолуние на Святом, ох, простите, Свято-озере, в тихую ночь, на лунной дорожке можно увидеть 'черного перевозчика'. Мужик в балахоне, с надвинутым на самое лицо капюшоном, так что ни лица, ни глаз не видно, плавает по озеру, стоя в деревянной лодке. Ни весла, ни мотора, ни паруса у него нет, а лодка как бы сама по себе двигается. Если его увидишь, то можно попросить его перевезти тебя на другой берег. Сам он ни слова не произносит, может, немой, а может, там под балахоном и вовсе никого нет, только если он захочет, то лодка его пристанет к берегу и перевезет тебя на другой. Правда, говорят, в лодку свою он сажает только девушек и до другого берега смогут доплыть только девственницы.

— У-у-у, тогда Ладке нашей можно с ним хоть всю ночь кататься, — засмеялась одна из девчонок. Лада залилась краской, особенно заметной в отблесках костра.

— А вы, Кирилл Мефодьевич, что про все это думаете? — попыталась переключить внимание с собственной персоны на Кирилла расцветшая, как маков цвет, Лада.

— Истории эти я уже слышал неоднократно в той или иной интерпретации. Насколько они правдивы, трудно сказать. Наверняка, в каждой из них есть своя крупица истины.

— Даже в истории с деканом?

— Почему нет? Возможно, кто-то действительно перевернулся, катаясь на лодке, а со временем молва сочинила все эти страсти-мордасти. Примерно так же было и в случае с разбойниками, я думаю.

— А с черным перевозчиком?

— Ну, не знаю, наверняка, тоже есть какое-то объяснение.

— Тогда откуда у озера такое название?

— В 1552 году молодой российский царь Иван IV, он же впоследствии Грозный, собрал воинство и начал военный поход на Казань. Представьте себе молодого восемнадцатилетнего парня, конечно, не чета нынешнему, инфантильному поколению, но все же, в глазах, так сказать, общественности, как доморощенной, так и зарубежной, пацан-пацаном. А ему, между прочим, державой нужно править. Надо было как-то утверждаться. А лучшим средством для этого у мужчин во все времена считалась драка.

— Или казнить полстраны, чтобы народ тебя Грозным прозвал, — не удержался от реплики один из студентов.

— Это, между прочим, весьма распространенное заблуждение, навязанное нам врагами России. Грозный, в понимании современников, означало лишь — жесткий правитель, не дающий спуску врагам России, как внутренним, так и внешним. По оценкам самых ярых противников России, за период правления Ивана IV было казнено не более 50000 человек. В это же время его современник — английский король Генрих VIII, по прозвищу Синяя борода, помимо шести своих жен, казнил за бродяжничество более 60000 крестьян, им же самим в бродяг и превращенных. В Англии в то время начался бурный рост промышленности, фабрикам были нужны рабочие руки, вот крестьян и согнали с земли, предложив выбирать между фабрикой и виселицей.

Во Франции, во время правления Карла IX, только за одну Варфоломеевскую ночь было вырезано около 10000 человек. А потом, в течение трех месяцев, во всех окрестных городах и местечках еще 70000 гугенотов, только потому, что они молились Богу несколько иначе, чем като лики. Да что там иностранцы, наш родной Петр I, прозванный Великим, за период своего царствования положил на алтарь истории куда больше жизней, чем Иван Грозный. Только в процессе 'рубки окна в Европу' на берегах Невы были загублены десятки тысяч крестьян-плотников, согнанных туда со всей России. Санкт-Петербург не на болотах, на костях людей русских построен. А мы его Великим. А Сталин с его 'Лес рубят — щепки летят'?! Несколько миллионов щепок. А мы его 'отец народов' — Кирилл посмотрел на притихших ребят. — Что, скажете, не проходили такого по истории?

— Проходили, только...

— Правильно, проходили, только выводов не делали. А царь Иван IV — добрейшей души был человек по сравнению с другими, более обласканными историей и правителями. Так вот, нужно было молодому царю утверждаться во власти, вот он и предпринял сию военную компанию на Казань. Необходимо также учесть, что в то время Российская православная церковь объявила себя единственной истинной проводницей Христианства, а Москву объявили третьим Римом. Церковь была обеспокоена ростом влияния Казанского ханства в приволжских землях. Так что поход, помимо военных выгод, сулил еще и значительное увеличение христианской паствы. Помня о неудачных походах на Казань своих предшественников, молодой царь повел рать не по Волге, как обычно, а по старой посольской дороге, которая аккурат через нынешний Арзамас проходила. В ратном обозе в огромных количествах было собрано множество икон и всевозможной церковной утвари, была даже отдельная часть иконостаса — царские врата. По пути следования в течение дня строилась церковь, оборудовалась всем, чем положено, назначался настоятель, и уже вечером он нес в церкви службу. Такие церкви назывались 'обыденками'. Войско шло дальше, а храм с настоятелем оставался, неся местным язычникам слово Божье и выполняя задачу по распространению христианства. Так появилась крепость Арзамас и Спасо-Преображенский монастырь рядом с ней. А потом один из монахов монастыря, получив благословение игумена, отправился в глухие места пустынножительствовать и на берегу озера Круглое построил себе келью. Так образовалась Старая пустынь. Монах-отшельник ловил рыбу, благо ее в озерах было в достатке, да Богу молился. Братья его, монахи из Спасо-Преображенского монастыря, отшельника навещали да дивились красоте здешней и богатым рыбой озерам. В какой-то момент, испросив дозволения царя Федора Иоанновича, построили рядом с пустынькой, на более удобном месте, пустынь-монастырь во имя Успения Пресвятой Богородицы. Монастырь этот, помимо хозяйственной деятельности, вел еще и просветительскую, то есть распространял христианство среди язычников. А крещение в веру Христову традиционно проводилось через водосвятие. Видимо, в этом озере сей обряд и совершался, отсюда и название — Свято-озеро. Кстати, на Руси озер с похожим названием великое множество.

— А где же теперь этот Успенский монастырь? — спросила Лада.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Вот послезавтра мы с вами в шлюпочный поход по озерам пойдем, познакомлю я вас с одним замечательным дедом. Он как раз на Свято-озере живет. Если попросите, он вам и про монастырь расскажет и еще много про что интересного. Он историю этого края замечательно знает.

Студенты-биологи с нескрываемой завистью смотрели на кружковцев Кирилла. Они-то здесь были на практике и занимались по своей, довольно напряженной программе. А Кирилловы студенты — люди вольные, захотели — на шлюпках поплыли, захотели — к карстовым пещерам отправились, красота.

— Кирилл Мефодьевич, а можно и мне с Вами, — Лада была в его кружке единственным биологом, и ей приходилось труднее всех. Нужно было совмещать практику и занятия кружка.

— Я думаю, что смогу договориться, если пообещаешь, что это будет не в ущерб программе.

— Блин, везет же Ладке, — одна из девчонок сердито бросила в костер шишку, которая тут же вспыхнула маленьким факелом, отправив в ночное небо стайку искр. — Мы, значит, должны тут червяков и тараканов собирать, а она на лодках будет кататься?

— Ничего, — Кирилл не смог сдержать улыбку, — выполните программу — и у вас останется время на лодки.

Не рассказывать же им в самом деле, что все их пребывание на биостанции несло в себе единственную цель — познакомить кружковцев, в жилах которых текла кровь арктидов, с тем самым дедом, по совместительству, последним из арктидов, живущих на земле.

* * *

День после вступления в братство биологов был посвящен сну после бессонной ночи и сборам в поход на Свято-озеро. Кирилл лично проверил две лодки, поручил девчонкам собрать запас продуктов из расчета на три дня, приготовил пару больших палаток, на всякий случай, и всякой другой походной мелочевки, которая в принципе им не пригодится, но брать которую на любой, даже самый проверенный маршрут, просто необходимо.

На причале собрались все свободные в это время обитатели биостанции. Кирилл погрузил свою команду в лодки и под завистливые взгляды остающихся взял курс на северо-запад, в сторону протоки, соединяющей озеро Великое и Свято-озеро. Оставив позади шум и суматоху биостанции, путешественники внезапно погрузились в такую оглушающую тишину, что с трудом различали в ней плеск весел, далекий пересвист птиц в кронах деревьев, которые, казалось, сплошной стеной выстроились на берегах озера. Только оттолкнувшись от берега и очутившись посреди озера на хрупком суденышке, начинаешь отчетливо понимать, почему предки назвали его не Большим каким-нибудь, а именно Великим. Тихая переливающаяся в солнечных лучах гладь озера с королевским спокойствием приняла на свою поверхность лодки и понесла их, повинуясь неторопливым, размеренным движениям весел, с гордостью демонстрируя себя гостям. Вековые сосны, растущие вдоль всего берега, провожали людей взглядом, как бы вопрошая: 'Кто ты, человече? Друг, пришедший приобщиться к нашему величию и гармонии, или враг, несущий гибель всему, что помогает тебе в осуществлении твоих безумств?'. Именно в такие моменты, человек, привыкший головой думать, а не только пищу потреблять, наконец-то ощущает себя не царем и властителем природы, а частью ее, песчинкой, несомой рекой времени. И мысль эта не тяготит человека, а наоборот, радует, ибо в душе его наступает долгожданная гармония, мир и согласие.

И то, как притихли ребята в лодках, как заблестели их глаза, как раскрылись рты в немом восторге, порадовало Кирилла: значит, не все еще потеряно с этой цивилизацией; остались еще в душах людских крючочки, за которые надежда цепляется, и значит, дело, которое тащит на себе Дед — последний арктид на планете, не безнадежно; значит, и помощь Кириллова ему полезна и не напрасна.

Минут через тридцать даже не гребли, а скорее неторопливого дрейфа, лодки, одна за другой, втянулись в протоку, что соединяет озеро Великое со Свято-озером. Протока шириной от четырех до пятнадцати, а местами и более метров, протянувшаяся на полтора километра, с берегами, до самой воды поросшими ивняком и соснами, привела, наконец, их к цели путешествия. Лодки выплыли на просторную гладь озера, проскользили по ней еще несколько метров по инерции и замерли. Ребята оглядывались по сторонам, потрясенные таинственной красотой озера. Несмотря на жару, вода была холодной и очень темной. Казалось, сама ночь прячется в его глубинах, готовая в любой момент вырваться на поверхность и укутать собой весь мир.

— Красота-то какая, ажно, страх пробирает, — прошептала Лада. — Ощущаешь себя здесь чужим и каким-то неправильным, лишним, что ли.

— Смотрите, — воскликнула вдруг Валя Скворцова, сидевшая во второй лодке, и показала на весло. — Интересно, как капли падают. Никогда раньше такого не видела.

Капелька воды, подрагивающая на кончике весла, чуть подросла, накопив силенок, и сорвалась вниз. Однако, достигнув воды, не погрузилась в нее, сливаясь в единое целое, а несколько раз подпрыгнула, отражаясь от поверхности, как теннисный мячик от стола. Лишь после третьей или четвертой попытки озеро, наконец, приняло в себя свою блудную частичку. Капля за каплей срывались с весла и исчезали в озере, повторяя трудный путь своих предшественниц. Ребята во все глаза смотрели на это, не в силах разгадать природу явления.

— Надо же, сколько раз на лодке плавал, а такое первый раз вижу, — произнес сидящий на веслах Валерка Корев, как и Валя, студент политеха.

— А раньше ты такого и не мог нигде видеть, — раздался у них за спиной мужской слегка насмешливый голос. — Этакие чудеса только здесь и бывают. Впрочем, этим не понятным науке свойством местной воды список чудес Свято-озера не исчерпывается.

Ребята все как один повернулись на голос. Кто-то из девчонок тихонько ойкнул.

— Все, капец, приплыли. 'Черный перевозчик' собственной персоной, — пробормотал себе под нос, но так, чтобы слышали все, Валерка.

Позади них в лодке, поднявшись во весь рост, стоял мужчина, закутанный, несмотря на жару, в армейскую плащ-палатку. Лицо его было скрыто тенью от низко надвинутого капюшона. В руках он сжимал длинное весло, специально предназначенное для гребли стоя, на манер итальянских гондольеров или североамериканских индейцев. Впрочем, сама лодка ничуть не напоминала ни гондолу, ни каноэ. Обычная с виду плоскодонка, на которой гораздо удобнее было бы грести двумя веслами, сидя. Хотя, хозяин, как говорится, барин, и каким образом плавать на собственной лодке — это ему решать.

— Ну что, Дед, никак без дешевых эффектов обойтись не можешь?

— А я вам не Копперфильд, у меня на дорогие эффекты средствов не хватает, — добродушно хмыкнул в ответ мужчина и откинул капюшон. — Ну, здравствуй, Кирилл. С кем это ты в мои владения пожаловал?

На ребят смотрел старик, с седой, аккуратно постриженной, как у американского Санта Клауса, бородой, иссеченным морщинами лицом и на удивление молодыми, смеющимися глазами.

— Здравствуй, Афанасий Никитич, вот знакомься, студенты мои, — Кирилл обвел рукой свою компанию и представил: Валерий, Валентина, Оксана, Светлана, Олег и Лада.

— Лада? — он внимательно, посмотрел на Ладу, — красивое имя и редкое, по нынешним временам.

— А это хозяин здешних мест, Крапивин Афанасий Никитович.

— Ну что же, гости дорогие, — он еще раз осмотрел всю компанию, — выкать мне и по имени-отчеству величать не надо, я вам, чай, не учитель. Никитичем меня звать вам по возрасту не положено, а по сему, зовите-ка меня просто дедушкой — и вам, я думаю, так сподручней будет — и мне приятно.

Ребята согласно закивали, а Дед продолжил:

— Вот и ладушки. Дальнейшее знакомство продолжим на берегу. Прошу за мной, да не отставайте.

Его лодка споро и без видимых усилий со стороны кормчего заскользила по воде по направлению к правому, более высокому берегу. Кириллу с Валеркой пришлось изрядно потрудиться, чтобы не отстать. Конечно, в их лодках были пассажиры, но та уверенность и легкость, с какой старик управлялся со своим плавсредством, вызывали невольное уважение.

Лодки одна за другой причалили к мосткам, окруженным с трех сторон золотисто-желтыми цветками кубышек. Мостки, кстати, хоть и были сделаны основательно и с любовью, но размер их позволял комфортно причалить только одной лодке. Видимо, хозяин жил весьма уединенно, и гости здесь бывали редко. Подъем от озера к дому облегчался красивой деревянной лестницей с резными поручнями. Хозяин и его гости поднялись наверх и вошли в дом. Впрочем, сказать 'дом', это не сказать ничего. Это был не просто дом, а деревянный двухэтажный терем с крутой высокой крышей, крытой наслаивающимися друг на друга досками, украшенными на концах затейливой резьбой. Высокое крыльцо, ставни окон и наличники, весь фронтон крыши были также усыпаны деревянным кружевом. Казалось, что это и есть тот самый сказочный дворец царя Берендея из сказки 'Снегурочка' Александра Островского. Того и гляди, заиграет где-то свирель Леля и выскочит из дома навстречу ему веселая Снегурочка с подругами.

Мало кто знал, что вся эта красота была сделана руками Афанасия Никитовича. Кирилл как-то, застав его за вырезанием очередной деревянной завитушки, спросил:

— Скажи мне, Дед, вот ты — великий маг и волшебник. Неужели не можешь сотворить заклинание и создать дом такой, какой тебе захочется?

— Могу, конечно, только знаешь, Кирилл, деланье чего-то своими руками — это тоже своего рода магия, одна из самых первых ее ступеней. И вы, люди, ей неплохо владеете, просто она для вас привычна, и вы воспринимаете ее к нечто обыденное и простое. Я, конечно, мог бы в одночасье сотворить дом таким, каким хочется, но я получаю удовольствие от того, что делаю руками. Это как пианист-виртуоз, когда его никто не слышит, вдруг берет и играет 'Чижика-Пыжика' одним пальцем.

Вечером, сидя у костра и прихлебывая горячий чай, заваренный Дедом, на каких-то одному ему ведомых травах, ребята слушали его истории и готовы были, казалось, слушать их до бесконечности. Истории были разные и иногда заворачивали уж совсем в неожиданную сторону.

— Эх, хорошо-то как! — Валерка протянул руки к огню, полюбовался, как светятся пальцы в отблесках пламени, и продолжил:

— Вот так бы сидел всю жизнь у костра и смотрел.

-Ты, Валерка, у нас лентяй известный, — засмеялась Валентина.

— Я не лентяй, я по натуре созерцатель.

— Ха, созерцатель, тоже мне отмазка.

— Между прочим, в созерцании нет ничего плохого, — выступил на защиту Валерки Дед. — Наиболее, выражаясь вашим языком, продвинутые религиозные практики в той или иной степени стремятся к состоянию созерцания, считая, что именно созерцание максимально способствует обретению гармонии и приближает к богу.

— Простите, но, по-моему, всемогущество бога плохо сочетается с созерцанием, то есть ничегонеделаньем.

— Отнюдь. Как ни парадоксально, но именно во всемогуществе скрыта главная, с точки зрения человека, слабость бога. Два ребенка дерутся из-за конфеты. Ситуация полностью в твоей власти. Что делать? Взять конфету у одного и отдать другому? Тогда обидится первый. Отобрать у них предмет спора — обидятся оба?

— Взять конфету и поделить между ними поровну.

— Хорошее решение, с твоей колокольни, но они, мало того, что хотят целую конфету, так еще и чтобы у другого конфеты непременно не было.

— Что же делать?

— Да ничего. Плюнуть на обоих и отойти в сторону. Пусть сами разбираются. Имея возможность принять любое из предлагаемых равносильных решений, невозможно сделать определенный выбор без того, чтобы не встать на чью-либо сторону.

— Точно! — встрепенулся Олег. — С точки зрения физики, если два вектора силы направлены в противоположных направлениях, то величина суммарной силы равна нулю. И даже если таких векторов бесконечное множество, то результат все равно равен нулю.

— Молодец. Именно поэтому силе, не способной принять конкретное решение, чтобы произвести какое-либо действие, остается одно — созерцать. Наблюдение за событиями и полное невмешательство в них при наличии абсолютной власти изменить их ход по своему усмотрению — вот формула божественности.

— Но ведь бывают ситуации, когда нельзя не вмешаться.

— Поэтому ты не Бог, а Человек. Вмешивайся на здоровье. Принимать решения и действовать — это привилегия человека, отданная ему Богом. Но уж и отвечать за свои поступки по полной — это тоже судьба человека. Человек тем и отличается от других представителей живого мира, что способен на Поступок. Именно так с большой буквы — Поступок. Когда все твое естество кричит: 'не делай этого!', инстинкт самосохранения вопит: 'берегись!', разум понимает, что это приведет к смерти, а ты знаешь, что нужно сделать так и не иначе, и делаешь это. Самопожертвование — вот смысл жизни настоящего человека. Зверь превратился в человека не тогда, когда взял в руки палку, а тогда, когда подставил под эту палку свою голову, чтобы спасти другую. Превращение одного вида в другой есть результат, прежде всего, качественного нравственного изменения в душе, информационной матрице живого существа. Если хотите, сбой программы. Животные нынешние на это не способны. Вы скажете, что известны случаи, когда и животные шли на подобные поступки. Да, но это исключение из правил, лишь подтверждающее правило. В эти мгновения животное находится в полушаге от того, чтобы превратиться в человека. Но природа мудра и дважды на одни и те же грабли не наступает. Поэтому в наше время нет первобытных людей. Хотя и тут бывают свои исключения: и тогда на свет появляются истории про оборотней, снежных людей и так далее. Человечество — это ошибка природы, болезнь, вызванная вирусом, сбой программы, спровоцированный, возможно, создателем для каких-то одному ему известных целей. Природа, кажется, постепенно исправляет свою ошибку. Один ученый доказал, изучая антропометрические параметры людей, что в настоящий момент происходит деволюция, то есть процесс обратного превращения человека в животное.

— Что-то мне как-то не греет обратно в обезьяну превращаться, — пробормотал себе под нос Валерка.

— Успокойся, дорогой, погладила его как маленького по голове Света, — деволюция, как и эволюция — процесс не быстрый, не одно поколение смениться успеет.

— Да и человек вполне способен погубить себя и планету в целом задолго до того, как природа себя от него излечит.

— Это точно, список исчезающих животных и растений пополняется ежегодно. И это прямой результат деятельности человека, — внесла свой вклад в разговор Лада. — Это я вам как будущий эколог говорю.

— Братцы, я вывел формулу национальной идеи русского народа! — Валерка секунду подумал и продолжил:

— Нам работу любую давай: камни таскать, раствор месить, бревна пилить — лишь бы лежа.

— Кто только не шутил над русской национальной идеей. Вот и Валерочка наш сподобился, — Валя посмотрела на него с легкой укоризной.

— Ничего, Валюша, русский народ насмешек не боится, это народ особенный, я бы даже сказал, избранный.

— Это, дедушка, нацизм называется, — Олег хитро посмотрел на деда.

— Нет, дорогой, нацизм — это когда нацию считают избранной повелевать Землей, а русский народ избран отвечать за Землю.

— А кем избран, дедушка, Богом?

— Может и Богом, может, — судьбой. Это кто как понимает.

— Значит православие — самая правильная религия.

— Религии, деточка, придумывают одни люди для того, чтобы управлять другими людьми. И не важно, христианство это, ислам или язычество.

— Получается, Бога нет?

— Седобородого старичка на облаке, хихикающего над нашими потугами напрасными, — нет. Бог — он везде, он в каждом из нас, и зовут его совесть. Он все видит, все знает и все может. Вот только право принятия решений отдано людям. Куда повернет человек, в сторону добра или в сторону зла, ему решать, человеку. И если при этом совесть его спокойна, значит дело его Богу угодно. И жить по-божески значит жить в ладах с совестью.

Разговоры затянулись до глубокой ночи, однако наступил момент, когда Кирилл обнаружил, что у костра остались только он, Лада и Дед. Остальные, видимо, утомленные впечатлениями, постепенно перебрались в дом, где Дед приготовил для них две комнаты.

— Ну, что, Кирилл, поди-ка проверь, как там твои ребятки устроились, а мы пока с Ладушкой потолкуем.

Кирилл ободряюще улыбнулся растерявшейся Ладе и пошел в дом. Он примерно представлял себе, о чем будет их разговор. Потом, если Лада захочет, сама ему все расскажет. Кирилл вдруг вспомнил, как лет десять назад он сам впервые вот так же разговаривал с Дедом. Интересно будет сравнить впечатления.

* * *

Впрочем, первое, заочное, знакомство с Дедом, состоялось не десять лет назад, а гораздо раньше, еще во времена учебы в школе...

-Здравствуй, Кирилл, — голос был мужской, низкий, с легкой хрипотцой, которая его совершенно не портила. Кирилл, со своим постоянно срывающимся в фальцет баском шестнадцатилетнего юноши, всегда мечтал иметь такой голос и завидовал жутко его обладателям. Ему казалось, что подобного рода голос воплощает в себе ум, силу, мужественность и в тоже время доброту сильного, уверенного в себе человека. Именно таким голосом Кирилл разговаривал в своих мечтах, когда был крутым парнем, регулярно спасающим если уж не весь мир, то какую-нибудь очередную красотку.

— Ну-ну. Успокойся, детка. Все позади. Я с тобой, и теперь все будет хорошо, — ворковал он, поглаживая по головке всхлипывающую у него на плече красавицу. Спасенная успокаивается и в порыве непреодолимой благодарности сливается со спасителем в страстном поцелуе. Дальше этого фантазия Кирилла не шла. Он просто не очень хорошо себе представлял, что нужно делать дальше. Нет, конечно, теоретически он знал, что и как. Но с практикой дело обстояло гораздо сложнее. Мальчик он был домашний, из благополучной интеллигентной семьи, проживающей в маленьком провинциальном городке. Телевидение тогда, а дело было в 1981 году, по нынешним меркам было просто пуританским — секса, как известно, в СССР в то время не было. Так что все сексуальное образование Кирилла ограничивалось рассказами друзей-приятелей и библиотекой отца, включавшей в себя двести томов 'Библиотеки Всемирной Литературы'. Кирилл как парень умный к рассказам друзей относился скептически, сам трепаться умел не хуже, так что в качестве источника знаний оставались книги. Еще Горький сказал: 'Любите книгу — источник знаний'. А уж каких знаний кто ищет — это дело индивидуальное. Кирилла в данный период интересовали приключения, фантастика и секс. Секс не такой, как сейчас, откровенный и неприкрытый, а скорее, скромная эротика, состоящая из намеков и полутонов. Он, понятно, не отказался бы и от более откровенной информации, ну да где же ее было взять в то время в маленьком провинциальном городке. Вот и пришлось Кириллу поневоле приобщаться к классике мировой литературы. Так в легкой эротической дымке были прочитаны Куприн, Мопассан, Боккаччо, Шолохов и многие другие великие искусители молодых неокрепших душ. Эротики у классиков было в достатке, но была она вся какая-то романтично расплывчатая и неконкретная. С одной стороны, это, естественно, не устраивало перегруженный гормональным бунтом мозг молодого человека, с другой, — развивало и без того не слабую фантазию Кирилла. Как сказал А.С. Пушкин:

— Под черным вдовьем покрывалом

Чуть узенькую пятку я заметил.

— Довольно с вас. У вас воображенье

В минуту дорисует остальное;

Оно у нас проворней живописца,

Вам все равно с чего бы ни начать,

С бровей ли, с ног ли.

При всех своих неплохих внешних данных: рост, спортивная фигура (Кирилл серьезно занимался легкой атлетикой), лицо, не самое страшное в классе, — в общении с противоположным полом он был тих, скромен и даже застенчив. Все менялось радикально лишь в мечтах и во сне.

В этот раз ему снилась Ленка Скворцова из параллельного 10 'А'. На ней было короткое платье из легкой почти прозрачной материи, казалось, призванной не скрывать хозяйку, а наоборот, притягивать к ней нескромные взгляды. Ветерок игриво трепал подол, пытаясь открыть и без того почти открытые ноги. Казалось, еще чуть-чуть, и он переступит невидимую границу и обнажит запретное жаждущему взгляду. Кирилл постоянно ловил себя на том, что, разговаривая с Ленкой, он не отводит взгляда от ее ног. Впрочем, подругу это ничуть не беспокоило, а совсем даже наоборот.

И вот ее руки в его руках, тела настолько близко, что почти касаются друг друга, губы жаждут поцелуя...

А тут вдруг это:

— Здравствуй, Кирилл...

Кирилл оборачивается — никого. Он оборачивается к Ленке — та естественно тут же растаяла в сумрачной дымке, не преминув скривить на прощанье пренебрежительную физиономию, означавшую видимо: 'Дурак ты, Кононов, о чем только думаешь?'.

А о чем тут думать, если к тебе в твой собственный сон влезает кто-то посторонний, да ладно бы, просто подсматривает, так нет, побеседовать с тобой норовит.

— Извини, что помешал. Впрочем, поверь, у тебя еще все впереди, и не во сне, а наяву.

— Кто Вы такой?

— Можешь звать меня так, как хочешь. Сейчас это неважно. Когда мы встретимся наяву, у меня будет имя. А пока можешь звать меня Голос. Ну, и на ты, естественно. Глупо обращаться на вы к голосу.

— Это шизофрения, раздвоение личности, я читал. — Медицинские справочники бабушки, в прошлом медика, — вот, кстати, еще один источник нужной информации, правда, при всей своей откровенности и прямоте, гораздо менее возбуждающий, чем литература. Нет места для фантазии.

— Я сошел с ума. Жаль, только начал жить, а Ленку даже во сне так и не поцеловал.

— Успокойся, Кирилл, ты абсолютно здоров. Тот факт, что ты сам ставишь себе диагноз, уже говорит о твоем здоровье. Успокойся, расслабься и выслушай меня. Я хочу тебе помочь.

— Ничего себе, расслабься! Помочь он хочет! Кто же так помогает! Ворвался в сон, такой кайф обломал. Помощник! И чего тебе от меня надо?

— Ну, вот что, парень. То, что мы с тобой на ты, еще не дает тебе право мне хамить. Я тебя на пару-тройку миллионов лет старше. Так что, будь любезен, отнесись к моему возрасту с уважением.

— Извините. Вы кто — бог?

-Я ведь просил на ты. Нет, не бог. Но это не важно. Придет время, поговорим и об этом. Сейчас у меня к тебе разговор другой. Я связался с тобой потому, что в жизни твоей наступает переломный момент. Пора определяться с дальнейшими планами. Я хочу помочь тебе сделать правильный выбор, с тем, чтобы позднее ты помог мне.

— Ага, ты не бог, а дьявол! Хочешь, чтобы я тебе душу продал?

— Вот еще, тоже мне богатство. Много ты, парень, лишнего почерпнул из отцовской библиотеки. Душа мне твоя без надобности. Мне нужны будут твои действия, поступки, совершить которые ты сможешь, если пройдешь к ним путь с моей помощью. Не могу сказать более конкретно, многого сам пока не знаю, да и тебе лишние знания только повредят.

— А если я не захочу делать то, что ты прикажешь?

— А я ничего приказывать не собираюсь. Ты будешь жить так, как захочешь. Будешь делать то, что сочтешь нужным. Это твоя жизнь, и ты вправе распоряжаться ей самостоятельно. Я лишь буду изредка давать тебе советы и прошу тебя к ним прислушиваться. Обещаю не злоупотреблять твоим вниманием. Поверь, эти советы пойдут тебе только на пользу.

— Очень красивый и душистый кусочек сыра. Только бесплатный сыр бывает в мышеловке. В чем подвох, Голос. Меня как-то напрягает эта отложенная в неопределенность расплата.

— Представь себе линию судьбы, которая должна привести тебя в определенное место в определенное время. Мои советы помогут тебе пройти ее более уверенно, что ли. Но это твоя линия твоей судьбы. Ее не выбирали ни ты, ни я.

— Почему-то мне кажется, что эта судьба довольно мрачная.

— Да нет, обычная судьба, ну, может быть, чуть интереснее, чем у многих. Помнишь бабочку Бредбери. Ее раздавили в прошлом и тем самым изменили будущее. Теперь представь, что тебе в твоем будущем предстоит раздавить такую условную бабочку и в результате изменить будущее не свое, а детей своих и внуков. Поверь мне, не в лучшую сторону. А я хочу вовремя удержать тебя от этого.

— Да таких как я, уродов, нужно в детстве из рогатки расстреливать.

— Ну, зачем же так радикально. Иногда достаточно просто изменить маршрут — и бабочка жива.

— И каких же действий ты от меня ждешь?

— Скажи, ты уже определился со своими планами? Что будешь делать после окончания школы?

— Мама видит меня гуманитарием, хочет, чтобы я поступил в горьковский университет. Отец не против моей службы в армии, но ради маминого спокойствия поддерживает ее точку зрения. Я пока не определился, но, пожалуй, хотел бы сначала пройти армейскую школу.

— Ну что же, ответ исчерпывающий, а посему, позволь дать первый совет. Армейская школа — вещь полезная, но в твоем случае, — трудная и опасная. Так что принимай сторону родителей и поступай в университет. А чтобы ты мой совет всерьез воспринял, вот тебе бесплатный довесок. Через три дня у тебя начнутся выпускные экзамены, так что запоминай номера билетов, проснешься, запиши, чтобы в суматохе не забыть...

Голос назвал предметы и номера билетов, назвал темы сочинения по русскому языку, полный сервисный пакет о котором мечтает каждый сдающий экзамены. Кирилл, проснувшись, ради смеха записал все это на бумагу и тут же благополучно забыл, занятый экзаменационными хлопотами. И лишь сдав успешно последний экзамен и разбирая свои школьные бумаги на нужные и не нужные, он наткнулся на тот самый листок. Предсказания Голоса попали в точку. Совпало все: от номеров билетов до тем сочинений. Кирилла это впечатлило, но вызвало эффект, обратный тому, что ожидал Голос. Юношеское упрямство и максимализм сделали свое дело, и Кирилл окончательно утвердился в своем желании пойти в армию. Чтобы успокоить родителей, он подал документы в университет, сознательно провалил последний экзамен и, получив осенью повестку, прибыл в военкомат, где изъявил желание проходить службу в десантных войсках в Афганистане. Армейское начальство естественно не стало отговаривать здорового спортивного парня: не так уж и часто добровольцы в Афган просились, и просьба Кирилла была удовлетворена.

* * *

Полгода в учебке в Фергане — и младший сержант Кирилл Кононов оказался за речкой. Разведрота, в которую попал Кирилл, помимо обычных для разведчиков рейдов, занималась еще и сопровождением колонн. И вот однажды, спустя месяц после прибытия в Афган, Кириллу вновь приснился Голос.

— Здравствуй Кирилл, это я.

— А, Голос. Рад тебя слышать, как ни странно. а я, честно говоря, думал, ты обиделся и больше не придешь.

— На дураков, как говорится, не обижаюсь. Ты своим упрямством себе в первую очередь жизнь усложнил, отцу с матерью, ну и мне немного.

— Ну, извини. Просто хотелось самому как-то свою судьбу решать.

— Решать самому свою судьбу — это роскошь, которую еще заслужить надо. Ничего, поймешь со временем. Я к тебе не за извинениями пришел. Смотри сюда, — перед взором Кирилла возникла полевая карта.

— Наш район?

— Да, ваш. Завтра вы поведете колонну по этой дороге, и вот здесь на перевале вас будет ждать засада, — на карте возник красный крест, показывающий место предполагаемой засады.

— Духи стянули сюда большие силы, бой будет страшным. многим, в том числе и тебе, уцелеть не удастся. Прошу, отнесись к этому серьезно и найди способ не оказаться в этой колонне.

— То есть пусть мои друзья гибнут, а я в это время картошку на камбузе буду чистить!?

— Если честно, то мне плевать на жизни твоих товарищей. Мне важно, чтобы ты выжил. Сможешь всю роту посадить за картошку, ради бога. Я только рад буду. Хотел свою судьбу решать, давай вперед. Я предупредил. А решать тебе...

Полдня Кирилл ходил в глубокой задумчивости. Рассказать все? На смех поднимут. Промолчать? А вдруг все — правда, как жить потом, если вообще выживешь. Лишь после обеда он решился.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан?

— Ну, давай, чего тебе?

Командира роты капитана Коваленко бойцы любили и уважали, называя за глаза 'батей'. Две красных звезды на его груди говорили сами за себя. Рота славилась удачными боевыми операциями и самыми малыми потерями за всю историю войны. Получив в восемьдесят третьем тяжелое ранение, капитан Коваленко после госпиталя мог получить приличную должность в каком-нибудь спокойном округе, однако сам попросился обратно в Афган, в свою роту, к своим бойцам.

— Товарищ капитан, пообещайте не смеяться, а выслушать меня серьезно, — Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке и уже жалел, что заглянул в палатку командира.

— Да ладно, ёпть, не томи, говори, раз пришел.

— Мне сегодня сон приснился, как будто завтра во время сопровождения колонны мы на засаду нарвались и много народу погибло.

— Ты, ёпть, откуда про колонну узнал? — Приказ о сопровождении пришел только что, и никто, кроме Коваленко, его еще не видел.

— Говорю же вам, сон приснился.

— И часто тебе, такие сны снятся?

— Здесь впервые, а дома было, один раз.

— И как?

— Все что увидел, сбылось в точности.

— Ну, давай, ёпть, садись и рассказывай подробнее, — капитан воевал давно и к таким вещам, как интуиция, относился очень серьезно. Жизнь научила, что 'лучше перебдеть, чем недобдеть'.

Кирилл рассказал все подробно и показал на командирской карте место, отмеченное Голосом. Маршрут движения в точности совпадал с полученным в приказе, и Коваленко своему бойцу поверил. Потому, что просто не мог по другому. Жизни парней, доверенных ему родителями, не позволяли просто так отмахнуться от этого.

— Ладно, Кононов, ступай, и никому не слова. Я твою информацию принял и, поверь, ёпть, отнесся к ней весьма серьезно.

Кирилл, облегченно выдохнув, выскочил из палатки. Теперь от него ничего не зависело, он сделал все, что должен был сделать, и пусть теперь случится то, что должно было случиться.

Ночью в район, отмеченный Кириллом, ушла разведгруппа, а поутру, с началом движения колонны, высоко в горах забухали разрывы. Это наши вертушки на рассвете вылетели в тот район и нанесли упреждающий ракетный удар по душманской засаде. И, когда колонна проходила по перевалу, глазам бойцов предстала ужасающая картина. Скалы, изрытые воронками снарядов и ракет, были усыпаны телами убитых душманов. Духи обычно не оставляли своих погибших и всегда уносили их тела с собой, чтобы успеть похоронить, согласно мусульманскому обычаю, до заката. В этот раз никто или почти никто не спасся. И хотя это были враги, готовившиеся напасть на колонну, последствия боя повергли бойцов в весьма мрачное расположение духа. Командир вызвал Кирилла к себе:

— Ты оказался прав, боец. И я благодарен тебе, что ты, ёпть, не побоялся быть осмеянным или списанным как придурок и все мне рассказал. Спасибо от всех этих пацанов, ёпть, от всех их отцов и матерей спасибо.

— Товарищ капитан, а можно, чтобы эта история осталась между нами. Не хочу, чтобы об этом кто-то еще знал.

— Ладно, парень, слово даю.

Голос приходил к Кириллу еще трижды. Каждый раз Кирилл докладывал об этом командиру, и жертв удавалось избежать. Война, однако, свой налог с бойцов собирала исправно. Были рейды, в которых Кирилл не участвовал, и там гибли его товарищи, были бои и с его участием, но Кирилл счастливо избегал даже ранений. Видимо Голос приходил только тогда, когда смерть реально угрожала именно Кириллу. Он очень мучился от того, что не мог помочь своим друзьям, просился чуть ли ни на каждую операцию в надежде, что Голос предупредит их об опасности. Коваленко, мудрый человек, видел, как парень страдает, и однажды, после того как с гор спустили тела двух погибших бойцов, отозвал его в сторону:

— Смирись боец, ты, ёпть, не можешь спасти всех. Радуйся, что твой Голос помогает тебе, ну и нам всем, заодно, кому повезет. Не требуй от судьбы лишнего, а то, ёпть, лишишься и того, что имеешь.

Однажды Кирилл напрямую задал вопрос Голосу, когда он в очередной раз ему приснился:

— Почему ты не предупреждаешь меня каждый раз, когда гибнут мои друзья?

— А я тебе в предсказатели не нанимался. Какое право я имею менять их судьбы. Мне бы тебя из этой задницы живым вытащить.

— Но ведь я могу им помочь!

— Ничего ты не можешь. У каждого своя дорога. Ты вот свою сам выбрал. Вот и иди по ней достойно и не распускай сопли...

Война для Кирилла закончилась неожиданно, за три месяца до дембеля. Их взвод отправили на зачистку кишлака, где накануне погибли два новобранца, по дурости ушедшие к 'мирным афганцам' то ли за травкой, то ли за выпивкой. Их отрезанные головы подбросили на блокпост ночью. Кишлак после этого, наверняка, был уже покинут, но акцию возмездия провести было нужно: необходимо было показать не столько афганцам, сколько своим же салагам, что такие вещи безнаказанно не проходят.

В кишлак вошли с трех сторон, четвертую оставив открытой, чтобы духам было куда уходить. Там их как раз в засаде пулеметчики и поджидали. Бойцы шли от дувала к дувалу, стреляя без раздумий во все, что движется, забивая тем самым страх ожидания предназначенной именно тебе пули на самое дно желудка. Именно там в эти моменты пряталась душа. Это прямо-таки на физическом уровне ощущалось.

Кирилл стоял, прижавшись к стене у входа в дувал, и прислушивался. Ему показалось внутри какое-то шевеление и приглушенные голоса. То ли почудилось, то ли засада, размышлять и ждать, когда оттуда ударят первыми, было глупо. Он швырнул в проход одну за другой две лимонки и, выждав мгновение после разрывов, ворвался в заполненное клубящимся желтоватым горьким дымом помещение, крича что-то нечленораздельное и расстреливая из калаша пространство перед собой и вокруг себя. Автомат захлебнулся последним патроном, рожок опустел, а Кирилл все продолжал судорожно давить на курок. Руки его ходили ходуном не от отдачи умолкнувшего оружия, а от дикой дозы адреналина, плещущегося в крови. В рассеивающемся дыму Кирилл разглядел неподвижные тела, распластанные на полу. Значит, все правильно, значит, засада. Но что это? Духи были какие-то уж очень мелкие.

Время почти остановилось, превратившись в тугую пружину, клубы дыма и пыли густым киселем растекались по полу, открывая Кириллу ужасающую картину. Перед ним лежали истерзанные осколками гранат дети: три мальчика лет одиннадцати-двенадцати и совсем крохотная девчонка. Чуть в стороне лежал старик, его беззубый рот был перекошен в последнем, предсмертном крике. Мертвые, белесые, почти прозрачные глаза смотрели прямо на Кирилла в немом вопросе. В вопросе, который и без того набатным колоколом бился в его голове:

— Что же это? Как же так? Почему все ушли, а дети остались. Что же это за мир такой, в котором взрослые играют со смертью, а платят за эти игры дети! Собственными жизнями платят?!

Кирилл стоял и смотрел на них не в силах пошевелиться. Он стоял даже когда услышал, как снаружи его зовет Серега Самарцев, дружок с его призыва, с которым они тесно сошлись еще в учебке. Он стоял, даже когда пошевелился один из мальчишек. Он продолжал стоять, даже когда увидел направленное на него дуло калаша, точно такого же, как тот, что был у него в руках, возможно, даже сделанного на том же заводе и тем же рабочим. Он стоял и смотрел, как грязный, с обкусанными ногтями детский пальчик нажимает на курок, как дуло плюется огненными вспышками: раз, другой, третий...

Пуля, пробив правое легкое, прошла в сантиметре от сердца, раздробила лопатку, прошила насквозь глиняную стену дувала, и, потратив на это последние свои силы, шлепнулась к ногам, стоящего на улице Сереги...

Потом было три месяца в армейском госпитале, где врачи возвращали к жизни человека, который совсем не хотел помогать им в этом потому, что в глазах стояли те самые дети.

Потом были напутственные слова начальника госпиталя полковника Джабозяна, пытающегося с характерным кавказским остроумием приободрить бойца:

— Не переживай, сынок, конечно с одним легким ты олимпиаду не выиграешь, зато за девчонками можешь бегать сколько угодно. И даже то, что левая рука пока плохо слушается, в этом деле как раз помеха небольшая. Кстати, руку не забывай разрабатывать.

Кирилл вернулся домой, вернее, вернулось его тело, а душа и мысли его остались там, в том кишлаке. Бедные родители не знали, чем помочь сыну. Если днем Кирилл еще как-то отвлекался за домашними хлопотами, которыми отец старательно его нагружал, то ночью приходил один и тот же кошмар: Кирилл входил в дом и убивал детей. Единственное, что спасало — это водка. Только забывшись хмельным сном, Кирилл спал спокойно, как убитый. Он понимал, что спивается, но ничего не мог с собой поделать, и спился бы, как многие, наверное, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Возвращаясь из соседнего городка на машине, его родители попали в аварию. Мама погибла сразу, а отец умер спустя несколько часов в больнице. Так Кирилл остался совсем один. И с этого дня он бросил пить, и ему больше никогда не снился тот самый кошмар.

Поминки по родителям справляли в столовой, помогли со службы отца. Когда все разошлись и Кирилл думал, что наконец-то остался один, к нему подошел мужчина и с до боли знакомым голосом произнес:

— Прими мои соболезнования, сынок. Пусть, епть, земля им будет пухом.

— Товарищ капитан? Батя?

— Так точно, только не капитан, епть, а майор Коваленко, собственной персоной. Я к тебе по делу, сынок.

— Слушаю вас, товарищ майор.

— Помнишь Голос, который помогал тебе там, за речкой? Он, епть, считает, что вам пора встретиться и приглашает тебя в гости.

— Теперь он говорит с Вами?

— Вероятно я, епть, тот, кто поверил бы ему, и кому поверил бы ты.

— Что же он сам не пришел? Раньше, помнится, у него с этим проблем не было.

— Стресс, епть, и водка наглухо заблокировали твой мозг, и он не мог до тебя достучаться. Поэтому он, епть, попросил меня помочь. Ты, насколько я понимаю, сейчас не очень занят?

— Почему бы нет? Когда нужно ехать?

— Да прямо сейчас, епть. Чего откладывать?

Через четыре часа Кирилл сидел в доме на озере и разговаривал с Дедом. Точнее, говорил Дед, а Кирилл в основном слушал. Дед рассказал ему про Арктиду, про кровичей — людей, в чьей крови присутствует частица крови арктидов, про магию и сверхспособности, рассказал и про то, что сам он, возможно, последний арктид на планете. Может быть, это странно, но Кирилл поверил во все услышанное сразу и безоговорочно. Два месяца он прожил у Деда. Тот очистил его организм от алкогольной зависимости и ее последствий, потом научил его включать регенерационные процессы в собственном теле. Способность к этому была у Кирилла с рождения, мама еще все время удивлялась, что на нем все заживает, как на собаке, а отец говорил с гордостью: 'Весь в меня, я тоже никогда подолгу не болею'. Дед просто научил его, как вызывать этот процесс сознательно, как проводить диагностику собственного организма и направлять живительную энергии в нужное место.

Когда следующей осенью он поступал в университет, левая рука функционировала полностью, а разорванное пулей легкое срослось и работало, как новое.

* * *

С тех пор прошло почти двадцать лет. Кирилл многому научился: от телепатии до владения бесконтактным боем. Он помогал Деду находить новых кровичей, иногда приводил их к нему, со многими занимался сам, помогая развивать им их врожденные способности. Кирилл как-то спросил Деда:

— Зачем тебе все это?

— Видишь ли Кирилл, когда-то мы владели этой планетой, она, тогда, называлась Арктидой. Вернее, мы думали, что владели. И планета нам за это отомстила. Потом я долго мечтал возродить цивилизацию арктидов. Теперь это невозможно. Но я могу и хочу помочь людям, в чьей крови течет наша кровь. Я могу помочь им выжить в этом мире. Помочь не повторить наших ошибок, чтобы не довести свою цивилизацию до катастрофы, как это сделали мы в свое время...

Глава 2

Потомок славного дворянского рода Уваровых Александр Федорович Уваров, ныне успешный бизнесмен и гражданин Франции, прибыл в свое родовое поместье во Владимирской области. Деревня их до сих пор называлась Уваровка, жителей в ней осталось не ахти сколько, в основном старики. Центральную усадьбу давно перенесли в соседний совхоз, работоспособная молодежь, постепенно перебралась поближе к центру, а то и вовсе в город, и помещичий дом, бывший некогда колхозным клубом и резиденцией председателя, был брошен за ненадобностью на разграбление местным дачникам. Со временем дом пришел в полное запустение, и все, что от него осталось, — это стены с фрагментами лепнины, крыша, кое-где уже просевшая и готовая вот-вот рухнуть, да колонны, исписанные местными графоманами, не умеющими самовыражаться по-другому. Полы и перекрытия давно сгнили и осыпались трухлявым пологом. Внутри, среди куч строительного и бытового мусора, весело зеленела свежая травка, золотились вездесущие одуванчики и невысокая березка, невесть как занесенная в здание, отчаянно бившаяся за место под заглядывающим в проемы окон и прорехи крыши солнцем.

Несмотря на ужасающую картину, Александр Федорович находился в прекрасном расположении духа. Наконец-то, кажется, сбывается вековая мечта его деда и отца, и фамилия Уваровых возвращается в свое родовое гнездо. Думал он об этом все-таки пока осторожно, сделка по купле-продаже этой усадьбы и прилегающих земель еще не была окончательно оформлена. Друзья говорили ему, что по нынешним законам он вполне может через суд доказать свое право на владение этими землями, благо документы, это подтверждающие, имелись. Однако Александр Федорович считал ниже своего достоинства бегать по судам, выклянчивая свои права. К тому же он искренне думал, что лично он, как собственно и все его поколение, права на наследство утратил: дед фактически бежал, все бросив; ни отец, ни он сам здесь ни разу не были и участия в жизни поместья по понятным причинам не принимали. Эта точка зрения не у всех находила поддержку, но Александр Федорович настаивал на своем и гнездо свое родовое предпочел выкупить. К тому же сказывалось западное воспитание. Все, что бесплатно досталось, так же легко может быть и потеряно, а вот то, что ты купил за свои кровные, отобрать будет не так-то просто. Мысль о том, что частная собственность — священная корова и основа мира, впитанная с молоком матери, сидит в голове куда как крепче, чем память о том, что уже случилось однажды с частной собственностью в этой стране, на примере того же деда, хотя бы.

Рядом с Уваровым стоял директор совхоза Гребешков Андрей Иванович, практически уже бывший владелец этой земли и этих развалин. Смотрел он на заграничного гостя и никак не мог понять, чего ему не жилось спокойно у себя в Париже? Чего понесло его в эту глухомань? Столько сил, средств, чтобы вернуть себе то, что тебе и не принадлежало никогда, а сколько еще нужно будет потратить денег, чтобы все здесь отстроить заново, и для чего, чтобы жить здесь? Да тут же со скуки помрешь, после Парижа-то. Однако Андрей Иванович четко понимал свою личную выгоду от всего происходящего и даже выгоду совхоза в какой-то мере. И поэтому, как и Уваров, тоже боялся спугнуть удачу.

* * *

Два месяц спустя, когда все бумаги уже были оформлены, молодая симпатичная девушка Алена, которая, несмотря на возраст, уже была весьма известным в определенных кругах архитектором, предоставила Уварову проект усадьбы. По просьбе заказчика она попыталась максимально точно восстановить внешний и внутренний облик дома, опираясь на архивные материалы и фотографии, сохранившиеся в семье Уваровых еще с дореволюционных времен. К большому сожалению Александра Федоровича, по старой русской традиции, прежде чем начать восстанавливать усадьбу, было принято решение сломать практически все внутренние перегородки и часть внешних стен. Состояние их не выдерживало никакой критики и было опасно для строителей и будущих жильцов.

Клад нашли двое рабочих, ломавших перегородку между спальней и кабинетом. Сначала они хотели припрятать находку, чтобы потом продать подороже, но вскрыв жестяную, тщательно пропаянную по всем швам коробку, не обнаружили там ничего ценного, кроме нескольких писем. Тогда, рассудив, что 'с худой козы хоть шерсти клок', и надеясь хоть на какое-то вознаграждение, отнесли ее Уварову. Радости последнего не было предела. Он даже выдал всем небольшую премию и объявил выходной день.

Разобрав письма, Александр Федорович обнаружил, что его предок, действительный статский советник Федор Федорович Уваров, в молодости будучи бригадным адъютантом командующего 1-й уланской дивизии генерал-майора князя Лопухина, пользовался большим успехом у дам высшего света. То, с какой тщательностью были спрятаны эти письма, несомненно, говорило об исключительной порядочности и благородстве графа, ведь он не счел возможным рассказать о тайнике даже в день своей смерти. Александр Федорович с глубоким волнением и трепетом перебирал бумаги, вчитываясь в строки и имена отправительниц, как вдруг из очередного сложенного вдвое письма выпал листок, написанный другим почерком. На листке был начерчен план Санкт-Петербурга. Две сливающихся линии, одна широкая с двойным изгибом, другая поуже, означали реки и даже были подписаны 'Нева' и 'Фонтанка'. Рядом с Невой, недалеко от точки слияния двух рек, на верхней дуге был нарисован квадрат, подписанный 'башня'. На другом берегу, около нижней дуги, был изображен православный крест. На том же берегу, что и башня, за Фонтанкой было отмечено крестиком какое-то место. Место, где зарыт клад. Впрочем, это уже была догадка Александра Федоровича, поскольку около крестика не было никаких пояснительных надписей. В углу листка в столбик были записаны какие-то цифры. Каждая строка заканчивалась стрелкой, направленной то вверх, то вниз, то влево, то вправо.

— Шарада какая-то, — пробормотал под нос Уваров и перевернул листок.

То, что он прочел на обратной стороне, привело его в крайне возбужденное состояние. Александр Федорович вскочил, сделал пару кругов по комнате, протер вмиг запотевшие очки, сел обратно на стул и прочел еще раз:

'Здорово, брат Уваров. Зная твою исключительную порядочность, тягу к разного рода приключениям, а также в память о нашей 'Зеленой Лампе', прошу сохранить сии каракули до поры до времени. Твой Пушкин. Двадцатое ноября 1836 года'. И подпись.

Вот так вот запросто, 'твой Пушкин'. Он вновь перевернул листок и внимательней всмотрелся в план. Что же это за схема? Место, куда Пушкин зарыл клад? Бред, Пушкин, закапывающий темной ночью сундук с золотом, — ну точно бред. Дама сердца? Тоже вряд ли, зачем так шифровать? Пушкин, насколько было известно Уварову, свои амуры не очень-то и скрывал. Какое-нибудь тайное общество вольнодумцев, в которых так любил участвовать великий поэт? Вот это возможно. Пометил для истории место тайных встреч и спрятал у старинного приятеля. Впрочем, эта тема Уварова не очень заинтересовала. Он понимал, что держит в руках неизвестный автограф Пушкина, да еще подписанный за несколько месяцев до гибели. Конечно, нужно провести экспертизу, консультации со специалистами, но он уже не сомневался: автограф подлинный, а значит, стоит не одну сотню тысяч долларов, если, конечно, им с умом распорядиться. А деньги ему ох как пригодятся. Россия оказалась страной с очень дорогими чиновниками. Суммы, потраченные им на начальном этапе сего мероприятия, уже перекрыли все разумные пределы, и находку клада он расценил не иначе, как помощь далекого предка в его начинании.

* * *

— Мишель, посмотри-ка на это.

Пожилой, лет шестидесяти, мужчина, с седой шевелюрой и щегольской испанской бородкой, бросил газету человеку, сидящему напротив.

— Ты об аукционе, отец? — спросил Мишель, пробежав глазами газету. — И что тебя так заинтересовало? Автограф Пушкина? Ты что, знал его? Был знаком?

— Конечно. Я в то время жил в России. Звали меня, конечно, не Франсуа Кретон, но это и не важно. Жить в России и не знать Пушкина — было невозможно. Да и лично знаком был, конечно, но не очень близко.

— Тогда в чем дело?

— Когда я в то время узнал об этом листке, было уже поздно. Конечно, мои люди, в поисках этой бумажки весь архив пушкинский перерыли. Между прочим, раньше охранки успели. А он его вон куда припрятал, Уварову. Я потом всех его дружков прошерстил, а про Уварова не подумал. Тот из столицы рано уехал, от света отдалился. Заперся в своем поместье и носа не показывал. А Пушкин, смотри-ка, вспомнил и даже план ему передал.

— Так что за план-то, отец?

— А вот ты мне его привези, тогда и расскажу.

— Предлагаешь Сотбис ограбить?

— Ну, зачем же грабить. Привлекать излишнее внимание к этому делу не стоит. Просто езжай и купи его мне.

— На какую сумму ориентироваться?

— На любую. Поезжай и купи.

* * *

Мишель Кретон, сорокалетний красавец, совладелец довольно крупной корпорации, приемный сын одного из самых богатых людей мира, ни разу не попадавшего, тем не менее, в пресловутые списки журнала 'Форбс', Франсуа Кретона, летел в Лондон на собственном самолете и коротал время в размышлениях над странным заданием отца. Впрочем, Кретон старший носил в себе достаточно странного и загадочного и ни с кем, даже с сыном, делиться этим не торопился. Когда-то в далеких восьмидесятых в трущобах Марселя Франсуа спас маленького беспризорника. Спас буквально: еще бы немного и его забили бы до смерти свои же дружки-бродяжки. Маленький Мишель отбивался, как мог, но силы кончались. Он держался только на злости и отчаянной жажде жить. Франсуа, повинуясь какому-то безотчетному порыву, вмешался в драку, безжалостно разметав нападавших, и, подняв на руки окончательно обессилевшего Мишеля, перенес его в машину. Кретон дал мальчишке блестящее европейское образование, затем отправил на два года в Китай, где тот в высокогорном монастыре изучал у-шу, в основном ее философские, медитативные и дыхательные комплексы. К двадцати годам это был молодой красивый мужчина, в совершенстве владеющий русским, английским, немецким и китайским языками, ну и чуть хуже еще пятью-шестью языками родственных языковых групп. После возвращения Мишеля из Китая Франсуа устроил своего воспитанника, упорно называвшего его отцом, в сверхсекретное учебное подразделение, принадлежавшее ГРУ России, вернее, тогда еще СССР. 'Учебка' была настолько секретной, что студенты за год интенсивной учебы так ни разу и не увидели ни лиц товарищей, ни лиц преподавателей, постоянно скрываемых масками. Впрочем, и учителя своих студентов в лицо тоже не знали. Студенты жили отдельно, каждый в своем весьма комфортабельном номере-камере, единственном месте, где им разрешалось открывать лицо. Начальство и преподаватели связывались с ними строго по телефону. Даже голоса их всегда искажались специальными насадками. Режим секретности соблюдался неукоснительно, и главным гарантом этой самой секретности была живейшая заинтересованность самих выпускников, чтобы в последующей жизни никто никогда не смог бы связать их имена со спецслужбой. Их учили выживать в любой ситуации и убивать голыми руками, держать на контроле и анализировать одновременно три-четыре информационных потока, поступающих из разных источников и на разных языках. Они могли за считанные минуты разминировать любое взрывное устройство и собирать мину из того, что продается в каждом супермаркете, изготавливать документы любой сложности, от паспортов до ценных бумаг, и много еще чего, очень вероятно нужного для Родины. Зачем все это было нужно Мишелю, он понятия не имел. Он, конечно, задумывался над этим и задавал сам себе вопросы: 'Зачем? Зачем мне все это? Кому нужны все эти навыки и способности?'. И каждый раз находил единственный ответ: 'Отец приказал, значит, так нужно'. Мишель боготворил его и был готов сделать для него все: скажет 'учись' — будет учиться, скажет 'женись' — женится, скажет 'умри' — умрет, не задумываясь. Мишель выполнял все, что говорил ему Кретон, и не задавал вопросов. Лишь однажды, лет десять назад, он решился на вопрос, который его уже давно мучил.

— Скажи, отец, ты кто?

— То есть?

— За время, что я тебя знаю, ты не изменился ни капли, я же из марсельского оборванца превратился в мужчину.

— Ты знаешь, Мишель, старики меняются гораздо медленней, чем молодые.

— Отец, я тебя прошу, мы трижды сменили место жительства, мы трижды сменили всю прислугу в доме. Ты мотаешься по всему миру, пропадая месяцами, и живешь в ритме, наверняка непосильному многим, тебя помоложе. И хотя выглядишь шестидесятилетним, я не уверен, что справлюсь с тобой, доведись нам побороться.

— Ну, ладно, не продолжай. Рано или поздно ты должен был бы задать мне эти вопросы. Пришло время ответить. Настоящее мое имя, естественно, не Франсуа Кретон. Мое имя — Кратос, и я не человек.

— Пришелец что ли!?

— Ну, можно и так сказать, только пришел я не из космоса, я жил на этой планете задолго до того, как образовалась цивилизация людей. Мы называли себя арктидами. И все, что осталось от нашей цивилизации, это горстка арктидов, поселившаяся в районе северного полюса. В то время там еще был материк, вполне пригодный для жизни. Потом мы разошлись по планете и стали жить среди людей.

— Ты что, можешь жить вечно?

— Срок моей жизни ограничен только сроком эксплуатации данного тела. Я за счет своих возможностей могу продлить этот срок до трехсот-четырехсот лет. Поэтому за двадцать лет я практически не изменился.

— Но нашей-то цивилизации гораздо больше лет, чем четыреста?

— Да, я могу переносить мою информационную матрицу из старого, изношенного тела в другое, в тело моего кровича, то есть человека, в чьих жилах течет частица крови арктида по имени Кратос. Это либо мои дети, либо дети моих детей, либо их потомки.

— Значит, я твой крович?

— Нет, дорогой, увы. Я проверил твою кровь, ты чистокровный человек, но я все равно люблю тебя как родного сына.

— А где же остальные арктиды?

— Они все погибли. Я и еще один, по имени Аспер, — последние арктиды на планете.

— Почему же погибшие не сменили тела?

— Видишь ли, каждый из них погиб по-своему, но главное, что рядом не оказалось кровича или того, кто помог бы им перенестись в его тело.

— А Аспер?

— В силу ряда причин он предал меня и стал моим самым главным врагом на этой планете, как, впрочем, и я для него.

— Отец, я тебя никогда не предам и всегда буду рядом с тобой. Можешь на меня рассчитывать. Только научи, что нужно делать, если что.

— Спасибо, Мишель, конечно, научу, и не только этому, — Кратос произнес короткую фразу на незнакомом языке, и на столе перед ними возникли две чашки с горячим кофе и сахарница. — Я много чего умею и многому смогу научить тебя.

Кратос, улыбаясь, пошевелил пальцами, два кусочка сахара плавно перенеслись из сахарницы в чашку, ложка, послушная круговым движениям его указательного пальца, размешала их, и чашка вместе с блюдцем плавно подлетела к лицу ошеломленного Мишеля.

— Угощайся, очень хороший кофе.

Мишель послушно отхлебнул горячий кофе и только после того, как густое обжигающее тепло потекло по пищеводу, смог справиться с изумлением и взять себя в руки.

— Ты колдун или фокусник?

— Я — маг. Извини, что прибегнул к дешевым эффектам. Конечно, кофе гораздо проще купить и сварить традиционным способом, нежели тратить на него магическую энергию и силу, но так проще всего убедить тебя, что я не псих, и все, что я говорю, — чистая правда.

— И ты сможешь меня всему этому научить?

— Всему — нет. В тебе нет крови арктида, и тут я бессилен. Но кое-чему, что не умеют обычные люди, я тебя научу.

Кратос сдержал слово и многому научил своего приемного сына. А чем тот мог отплатить ему? Только безусловной и фанатичной преданностью.

* * *

Аукцион Сотбис открывал сезон 'Русских продаж'. Мишель, по документам, владелец алмазных копий в Южной Африке Отто Штормбахер, сидел в аукционном зале и с интересом осматривался. За результат торгов он не волновался, зная, что сможет перебить любую цену. Сколько денег было у Кратоса, он не знал, но если бы ему сказали, что Кратосу принадлежит половина всех денег на планете, он бы не удивился.

Зал был переполнен. Все восемьдесят мест были заняты, и даже проходы от входа в зал до последнего ряда были заполнены. В зал набилось человек сто пятьдесят. Русские сезоны в Сотбис пользовались большим успехом. Люди вели себя по-разному. Кто-то, твердо зная, зачем и с чем пришел, волновался, не найдется ли среди присутствующих достаточно денежный конкурент, способный перебить его цену. Кто-то просто с любопытством ожидал начала аукциона, чтобы понаблюдать, как человеческий азарт и жажда обладания вожделенным предметом заставляет миллионы переходить из одних рук в другие.

Через два часа с небольшим закончились лоты 'Живописного раздела'. Ряды аукционистов заметно поредели и аукционатор наконец-то произнес:

— Дамы и господа, предлагаю Вашему вниманию лот ?145 — 'Автограф Пушкина', датированный двадцатым ноября 1836 года. На оборотной стороне имеется рисунок, начертанный рукой поэта, и по данным графологической экспертизы, выполненный в более ранний период, ориентировочно в 1817-1821 годы.

Слева от него на большом экране появилось изображение листа бумаги с текстом и автографом. Справа на вращающейся подставке был установлен прозрачный пуленепробиваемый контейнер с лотом внутри. На стене позади аукционатора, на световом табло, зажглись цифры, обозначавшие стартовую цену — десять тысяч фунтов стерлингов. Цифры рядом отображали стоимость лота в долларах, немецких марках, французских и швейцарских франках и итальянских лирах. Кроме публики в зале, в аукционе участвовали и покупатели, по тем или иным причинам отдавшие предпочтение телефону. Около девяти сотрудников Сотбис, включая сотрудников русского отдела, обслуживали "телефонных" покупателей. Торги начались.

Цена быстро достигла ста шестидесяти тысяч и притормозила. К этому моменту в аукционе принимали участие только Мишель и представитель русского художественного музея им. Пушкина. Русские были настроены весьма серьезно, но это мало волновало Мишеля.

— Сто семьдесят, — внес он свое предложение.

— Сто семьдесят — раз, господин Штормбахер, — аукцинатор указал молоточком на Мишеля и перевел взгляд на русского.

— Сто восемьдесят, — ответил русский.

— Сто восемьдесят — раз, Русский художественный музей, — молоточек указал публике на русского, а ведущий аукциона выжидающе глянул в сторону Мишеля.

— Сто девяносто, — не стал томить его Мишель.

— Двести, — русский нервно вытер вспотевший лоб, видимо приближался лимит, отпущенный ему на приобретение реликвии.

— Пятьсот, — Мишелю все это порядком надоело, да и русского почему-то было жалко.

— Пятьсот — раз, — аукцинатор с надеждой посмотрел на русского. — Пятьсот — два, — в его взгляде появилось легкое сожаление от предчувствия близкого финала. — Пятьсот — три. — Молоточек звонким стуком оповестил собравшихся об окончании торгов по этому лоту.

* * *

Кратос держал в руках заветный листок с планом, нарисованным великим поэтом.

— Честно говоря, я уже и не надеялся его найти. Думал, что сгинул он где-то вместе с черновиками, или Пушкин, испугавшись, его уничтожил.

— Ты обещал рассказать об этом плане, отец, — Мишель довольный, что успешно выполнил задание, налил бокал сухого мартини и сел в кресло напротив.

— История эта началась очень давно. Кому-то из наших пришла в голову мысль создать архив. Воспоминания, хроники, магические формулы, места консервации источников силы, подпитывающих нас магической энергией, найденные нами на планете и многое другое. Архив был надежно укрыт, но воспользоваться им мог любой арктид, когда у него возникала необходимость. Я в то время жил в южной Америке, 'работал' богом Хунаб Ку.

— Работал?

— Понимаю твою иронию. И ведь, пожалуй, ты прав. Я не работал, я был богом Хунаб Ку, творцом всего сущего, а заодно и его сыном Ицамну, господином небес и верховным богом — основателем жречества в племенах Майя. Веселое было время. Мой народ распространялся по всему континенту, завоевывая все новые и новые территории. Один за другим мы возводили города-государства: Тикаль, Копан, Чичен-Ица, Ушмаль и другие. Все шло к тому, что в скорости под моей властью оказалась бы вся южная Америка, а затем, через пару-тройку столетий, и северная. Дальше я бы захватил и другие континенты, распространив цивилизацию Майя на всю планету. Однако источник магической энергии, которым я пользовался, иссяк и мне нужен был новый. Но когда я попытался попасть в Архив, чтобы узнать место законсервированного источника, его не оказалось. Аспер перепрятал архив, и куда именно, знал только он. Мне оставалось два варианта: найти новый источник или отобрать источник у одного из арктидов. И знаешь, неизвестно, что было легче. На решение этой проблемы ушло около пятисот лет, за это время я совсем упустил из виду свой народ, ну и как ты знаешь, для него это кончилось весьма печально. Время шло, столетие за столетием, я несколько раз выходил на след Архива, но каждый раз Аспер меня опережал. Он чертовски умен, этот Аспер.

Кратос подошел к бару, плеснул в бокал немного коньяка и продолжил:

— Однажды я прочел новую поэму Пушкина. Она называлась 'Руслан и Людмила'. Ты читал ее, Мишель?

— Конечно, еще когда учился в Сорбонне.

— Это писал человек, знавший про Арктиду и про нас, арктидов. И не просто знавший, а видевший Архив и, возможно, даже его читавший.

— А он случайно сам арктидом не был, или чьим-то кровичем?

— Арктидом он не был точно, а вот кровичем.... Тоже вряд ли, тогда бы Аспер не дал ему умереть. Он его любил и оберегал. Хотя..., если Аспер в какой-то момент пожалел, что открыл ему Архив, то вполне мог воспользоваться случаем, чтобы дать ему умереть и тем самым сохранить тайну. И, кстати, еще вопрос, был ли это случай. — Кратос замолчал, разглядывая, как солнечный зайчик плещется в бокале. Он крепко задумался над собственным предположением, взвешивая все за и против: 'Увы, дорогой, но это скорее свойственно тебе, а не Асперу. Он бы вряд ли стал подставлять его под пулю. Ну, значит и хватит об этом'. Кратос одним глотком влил в себя содержимое бокала и продолжил:

— Если помнишь, там есть место, когда Руслан приходит к старцу Финну, — он прикрыл глаза рукой и продекламировал:

Но вдруг пред витязем пещера;

В пещере свет. Он прямо к ней

Идёт под дремлющие своды,

Ровесники самой природы.

Вошёл с уныньем: что же зрит?

В пещере старец; ясный вид,

Спокойный взор, брада седая;

Лампада перед ним горит;

За древней книгой он сидит,

Её внимательно читая, —

— Это и есть Архив, а старец — это волхв-хранитель, один из тех, кто его охраняет.

— То есть, Архив находится под землей?

— Да, это самое надежное место. А стерегут его специальные волхвы и воины, которые практически никогда не покидают свой пост.

— Они, что, под землей всю свою жизнь проводят?

— Нет, зачем же. Их служба по принципу вахтового метода организована. Хотя, по большому счету, вся их жизнь от рождения и до самой смерти посвящена одной цели — охране Архива.

— Прожить большую часть жизни в глухом подземелье — не самая веселая участь. Даже страшная, я бы сказал.

— Отнюдь. Любой выбор, осененный каким-либо высшим смыслом, перестает быть страшным, по крайне мере, для того, кто этот выбор делает. Так вот, прочитав поэму, я понял, что Пушкин знает, где Архив. Подступиться к нему напрямую я не мог. Рядом с ним был Аспер, он, как ты понимаешь, очень тепло относился к поэту. Несколько лет я искал к нему подходы, подводил в его окружение своих людей, и вот когда я уже был близок к цели, этот щенок Дантес меня опередил.

Кратос вновь плеснул коньяк себе и Мишелю.

— Так что, дорогой мой, в этом листке, — он постучал пальцем по листку с планом, — зашифровано место, где спрятан Архив арктидов.

— Но ведь Аспер с тех пор мог Архив и перепрятать.

— Мог, конечно, но пока мы не найдем его и не убедимся, что он пуст, будем считать, что Архив здесь. Ты принес карту?

Мишель расстелил карту Петербурга на столе и отошел в сторону. Кратос положил рядом листок, несколько раз энергично потер друг о друга ладони, разгоняя по ним тепло, и простер их над картой и листком. Некоторое время ничего не происходило, затем Мишель заметил, как стали подрагивать пальцы Кратоса, а по его виску пробежала капелька пота. Дрожание ладоней все усиливалось, и вдруг между пальцами сверкнула небольшая молния, как будто электрический разряд. Руки бессильно упали на стол, и Кратос взглянул на Мишеля покрасневшими глазами.

— Никакой связи между планом на листке и планом города не чувствую. Что-то здесь не так. А ну-ка дай мне карту России.

Мишель принес карту, и Кратос повторил процедуру. На этот раз он казался более удовлетворенным произошедшим.

— Где было поместье Уваровых?

— Во Владимирской области.

— Ну, точно. Листок этот весьма давно был спрятан в тайник, и с тех пор никто его даже в руки не брал. Поэтому он очень сильно заряжен энергией того места, где хранился. Увы, но магия нам не поможет. Придется включать логику и интуицию. Бери-ка своего хваленого хакера, и пусть он вычислит мне это место.

* * *

Кактуса Мишель нашел в свое время в Свердловске, в местном университете. Вообще-то, в миру его звали Смоленский Игорь, но имя это помнили, пожалуй, только родители и методисты в деканате. Для всех остальных он был Кактусом и никак иначе. Внешний вид щуплого, с вечно всклокоченными и торчащими во все стороны волосами парня как нельзя лучше соответствовал данному прозвищу. Кактус все свободное и несвободное время проводил за компьютером. Он, кажется, даже спать ложился с клавиатурой, когда ложился в постель, а не засыпал, сидя у экрана. Друзья шутили: 'Кактус, давай мы тебя с 'Клавой' поженим. Идеальная семья получиться: ты ей не изменишь никогда и ни с кем — это точно, а она всегда молчит и готова выполнить любую твою команду'. Ненависть Кактуса к физической культуре и физическим нагрузкам в принципе привела к тому, что обычное для подростка его возраста телосложение в Кактусовом варианте являло классический вариант теловычетания.

— Господи, в чем только душа держится? — думал каждый, кто видел Кактуса впервые.

Но если с душой еще были какие-то вопросы, то с мозгами у Кактуса было все в порядке. В поле зрения Мишеля он попал, когда вскрыл систему защиты одного из подконтрольных Франсуа Кретону банков и перевел на свои счета огромные деньги. Подвели его собственная самоуверенность и пижонство. Каждый перевод он подписал смайликом в виде кактуса. Он здорово замел следы, применив весьма сложную схему перевода, однако, через год кропотливой работы служба безопасности банка по обрывочным следам, ведшим в Россию, смогла его вычислить. Информацию хотели передать в правоохранительные органы, но Мишель предложил другое решение. Сначала парня напугали, напугали очень сильно. Настолько сильно, что когда Кретон предложил ему работать на него и переехать во Францию, то Кактус не только согласился, не задумываясь, но и был благодарен и предан своему спасителю, как никто другой...

Через неделю работы Кактус пришел к Мишелю с отчетом. Начал он как всегда издалека, несмотря на то, что знал, насколько результат важен для шефа. Неуемная болтливость, когда удавалось ненадолго отрываться от компа, была еще одной его слабостью. Долгие часы сидения за машиной в одиночестве порождали необходимость высказать все, что накопилось за небольшой период вынужденного безделья, превращая речь Кактуса в словесный поток, остановить который было просто невозможно. Оставалось только смириться и переждать это бедствие, не пытаясь вставить хотя бы слово.

— Привет, шеф, давно не решал таких головоломок, — начал Кактус, вместо того, чтобы просто сказать, получилось или нет. — Первым делом, сравнив рисунок с картой, я решил, что Александр Сергеевич или просто прикалывался или вообще рисовать не умел. И без компа было ясно, что тут полная лажа. Фонтанка вливается в Неву по внутреннему радиусу изгиба реки, а на рисунке радиус внешний. Ладно, думаю, может мастер ошибся, поэт все-таки, не художник. По соотношению ширины рек на рисунке вычислил примерный масштаб, свел рисунок и карту в одном масштабе — ни фига. Не лезет он туда, и все. Никаких тебе башен, никаких тебе крестов в округе. А что думаю, если Сергеич схитрил, и это не Питер вовсе. Ведь не зря листок спрятать велел. Написал прогу поисковую, загрузил в нее все, какие только нашел, карты мира. Мало ли где Пушкин за всю жизнь успел побывать.

— Зря старался, он невыездным был и нигде, кроме России, не был, — сумел-таки вставить слово Мишель. Впрочем, остановить Кактуса дело было практически безнадежное.

— Вот непруха. Суров был с ним, однако, царь-батюшка, уважаю. Но это не важно. Прога моя сначала выбрала все схемы, где в черте города текут реки, потом все города, где этих рек больше чем одна. Потом она разбила планы городов на квадраты, соответствующие рисунку, и провела сравнительный анализ мест слияния рек.

— И что?

— И ничего. Но мы не привыкли отступать! По отрезку дуги главной реки я вычислил ее радиус и вновь запустил сравнительный анализ. На этот раз улов был более полный. Пятнадцать городов попали в вероятность восемьдесят процентов.

— Так мало?

— Вы имеете в виду города или вероятность.

— Вероятность, конечно.

— Я бы не сказал, что восемьдесят — это мало. Прикиньте: возможны ошибки при рисовании, возможно изменение русла реки со временем, плюс моя погрешность при расчетах. Так что, восемьдесят процентов — это очень хорошо. Правда, на этих участках ни одного притока. Опять тупик! Я два дня потратил на проверку программы и на поиск ошибки. Я увеличил допуски при анализе. Количество совпадений увеличилось, но по-прежнему: или нет притока, или у притока явно другой угол пересечения, я уже не говорю о сочетании притока и объектов, соответствующих кресту и башне.

— А карты какого года ты использовал?

— Вот!!! Респект, шеф! Сечете фишку. Естественно, современные. Потом, когда выявилось несколько претендентов, я попытался найти их карты 1836 года или рядом. Шесть городов отпали сразу, их тогда еще не было, но и то, что осталось, мало что давало.

Мишель невозмутимо потягивал мартини, гадая про себя, дошел ли Кактус хотя бы до середины своей истории или нет.

— Конечно, если бы я заранее знал, что территория поиска ограничена Россией, время бы ушло меньше, но облом был бы тот же. Я, честно говоря, опустил руки и уже хотел идти к Вам, шеф, сдаваться, но вдруг мою гениальную голову посетила одна свежая мыслишка. Ведь, по заключению экспертов, листок подписан в 1836 году, а план нарисован 1817-1821 годах. Разница, конечно небольшая, но чем черт не шутит. Для чистоты эксперимента нужно было эту разницу учесть. Я вновь подобрал карты оставшихся городов, нарисованные в районе 1817 года, и.... Бинго!

— Ну, давай, не томи, чудище лохматое!

— Это Москва-река и Неглинка. Ее в 1819 году запрятали в трубу, и она с более поздних карт исчезла. И вероятность попадания приличная — восемьдесят шесть процентов.

— Значит, Москва, а не Питер. Хитер, Александр Сергеевич. Погоди, а башня и крест?

— Это уже просто: башня — это Дмитровская башня Кремля, а крест — это храм Христа спасителя.

— Стоп, — Мишель хлопнул ладонью об стол, чтоб хотя бы так остановить Кактуса. — Насколько я помню, Храм Христа спасителя был освящен в 1883 году. Строили его сорок с небольшим лет, значит, он никак не мог быть отмечен на этом листке.

— Шеф, Вы меня поражаете. Снова в точку. Но на карте отмечен не нынешний Храм, а первый его вариант, который был заложен на Воробьевых горах, между Смоленской и Калужской дорогами в октябре 1817 года. И на плане Москвы, датированном 1818 годом, он уже был отмечен. А когда в 1829 году от его строительства окончательно отказались, он с планов города исчез, помогая тем самым Пушкину лишний раз запутать следы.

— Значит, место, отмеченное крестиком...?

— Большой Знаменский переулок, дом номер восемь.

— Благодарю тебя, Игорь. Ты не представляешь, как много сделал.

— Да ладно Вам, шеф, — Кактус был явно ошарашен обращением к нему по имени, имени, которое он и сам-то практически не помнил. — Кстати, это еще не все.

— А что еще?

— Шеф, помните цифры со стрелками в углу листочка?

— ...?

— Я, кажется, знаю, что они означают.

— Ну и что они, по-твоему, означают?

— Я прикинул, что если Пушкин знал что-то там про какое-то место и так все кудряво запутал, то вряд ли он указал именно само место, а скорее точку отсчета, от которой уже и надо искать это самое место.

— Сам-то понял, что сказал?

— Вот смотрите, раз он его с такими наворотами зашифровывал, то место это явно жутко секретное.

— Хорошо, предположим.

— Значит, не мог он просто так тупо крестиком его показать. Да еще эти цифры и стрелки зачем-то написал. Вот я и решил, что вели его в это самое место, скорее всего, с закрытыми глазами, а он, хитрюга, шаги считал, а потом взял и записал количество шагов и направление движения.

— Ты хочешь сказать, что он запомнил десяток цифр, плюс направление, соответствующее каждой. Да, заметь, не просто цифры, а шаги, которые он предварительно просчитывал. И все это наверняка в состоянии глубокого волнения: все-таки событие не рядовое и большой тайной окутанное, — Мишель с сомнением теребил себя за мочку правого уха. Это была привычка с детства, проявлявшаяся у него в минуты глубокой задумчивости или волнения. Ее не смогли вытравить из Мишеля даже в русской учебке. — Сомневаюсь я, однако.

— Ну, не знаю. Мне лично это кажется вполне вероятным. А потом, он же гением был. А у гениев все возможно. Может, он стихи какие-нибудь про себя читал, а потом привел в соответствие размер стихов и количество шагов, пройденных, пока звучит стих.

— Тогда почему шаги, а не метры?

— Для метров, мне кажется, цифры великоваты. Это сколько же стихов надо помнить, чтобы столько прошагать. Все-таки я думаю, что это шаги. Так вот, я взял его рост — 166 сантиметров, получил средний шаг — 40-45 сантиметров, сделал поправку на то, что с закрытыми глазами человек непроизвольно делает шаги мельче, получилось примерно 30-35 сантиметров. Дальше от места, отмеченного крестиком, отложил ломанную по авторским координатам и получил искомую точку. Но поскольку первоначальное направление движения не было задано, то искомая точка может лежать на окружности.

— Есть предположение, что место, которое мы ищем, находится под землей, и вряд ли поэта водили с закрытыми глазами в районе большого Знаменского.

— Вот именно, шеф, поэтому это должна быть не окружность, а круг, и даже не круг, а уходящая под землю полусфера, ведь первоначальное движение могло быть и вниз, вплоть до строго вертикального. Направление придется определять на месте и вносить уточнения. Я тут небольшую штучку сляпал, — Кактус развернул экран ноутбука к Мишелю: на экране был изображен участок Большого Знаменского переулка в трехмерной проекции. — Как только появится вертикальная составляющая, координата искомой точки будет корректироваться. С этой картинкой в Москве мы сможем вычислить нужное нам место с вероятностью девяносто девять процентов.

— Ну что же, это интересно. Версия твоя имеет право на жизнь, хотя над этим еще нужно подумать и, как говорится, покопать вглубь, — Мишель в очередной раз мысленно похвалил себя за то, что в свое время вытащил мальчишку из России и держал при себе. — Ну ладно, иди отдыхай, а то выглядишь ты как-то неважно.

— Ну, положим, выгляжу я всегда так, но всхрапнуть минут триста было бы не хило. Притомился я что-то с вашими заморочками.

* * *

— Ай да Пушкин, ай да сукин сын, — процитировал великого поэта Кратос, выслушав рассказ Мишеля. — И я бы, пожалуй, еще добавил: ай да Кактус и далее по тексту.

Мишель рассмеялся, довольный похвалой, высказанной в адрес его парня. Они были вдвоем в кабинете Франсуа Кретона, выполненном в стиле Людовика XIII. Причем это была не стилизация, и вещи эти действительно принадлежали эпохе Людовика XIII. Осознание этого приводило в трепет людей, кому посчастливилось побывать в этом кабинете, в трепет не только от окружающей их роскоши, но и оттого, что перед ними был человек, чувствующий себя во всем этом великолепии полноправным хозяином.

— Какова вероятность, что это именно тот самый дом? — Кратос посмотрел на огромную, во всю стену, карту современной Москвы и флажок, воткнутый в дом номер восемь в Большом Знаменском переулке.

— Вероятность все те же восемьдесят шесть процентов. Район старый, практически все дома датируются тем временем. Во всех жила знать и представители света. Кактус прав: точнее можно определиться только на месте.

— Хорошо, давай примем это за исходные и подумаем, что делать дальше.

* * *

Через месяц в Москве турецкая строительная компания 'Баккарт билдинг' выиграла тендер на капитальный ремонт систем канализации и водоснабжения в Большом Знаменском переулке, проводимый мэрией Москвы. Вскоре после начала ремонтных работ Мишель получил подтверждение того, что искомый дом — это именно дом номер восемь. В его подвале под слоем штукатурки была обнаружена кирпичная кладка, по возрасту явно отличавшаяся от остальной кладки стен. Здесь был подземный ход, позднее кем-то замурованный.

Еще месяц понадобился на то, чтобы американская корпорация Картер&Картер выкупила под свое представительство дом номер восемь в Большом Знаменском переулке и начала капитальный ремонт здания. Руководил процессом лично президент и совладелец компании Майкл Картер, он же Мишель Кретон. Впрочем, под этим именем его здесь никто не знал. Согласно договору с мэрией, компания Картер&Картер брала на себя реставрацию фасада здания с сохранением его исторического облика и получала право на любую перепланировку внутри, с согласованием в соответствующих инстанциях, разумеется. В подвале здания предполагалось оборудовать хранилище и большой сейф. Объект этот был объявлен особо секретным, строго охранялся, и работала там специально привезенная компанией бригада.

Для начала очистили от штукатурки все стены подвала, чтобы убедиться, что других замурованных входов-выходов больше нет. Затем приступили к разбору кладки. За сплошной полутораметровой кирпичной стеной была обнаружена винтовая каменная лестница, уходящая круто вниз. Договор с бригадой был, немедленно расторгнут, рабочим выплачена компенсация, и они на следующее утро уже вылетели домой. В родном аэропорту довольных жизнью работяг встретил служебный микроавтобус. Парни, не дожидаясь встречи с женами, уже в автобусе начали отмечать удачную шабашку купленным в дьюти-фри виски и, пребывая в прекраснейшем расположении духа, даже не успели заметить, как автобус, вдруг резко вильнув вправо, пробил невысокое ограждение виадука и рухнул прямо перед проходящим внизу электропоездом. Машинист и подумать не успел о торможении. Поезд на полном ходу врезался в остатки микроавтобуса. Полные топливные баки взорвались, и те, кто, возможно, еще был жив после падения, сгорели заживо.

* * *

— Хороший выстрел, уходим, — прошептал наушник, скрытый в ухе снайпера. Голос принадлежал Самураю, отвечавшему за его прикрытие.

— Еще бы не хороший, — не без гордости подумал снайпер по прозвищу Ястреб, убирая в футляр свою любимую винтовку 'Взломщик'. Ястреб был не просто хорошим снайпером, он был одним из лучших. Чтобы попасть с полутора километров в колесо мчащегося на скорости сто километров в час автобуса, нужно быть очень хорошим снайпером. Он мог попасть бы и с двух с половиной километров, благо винтовка позволяла, но с такой дистанции не простреливалось железнодорожное полотно, а Ястреб был готов поджечь зажигательным патроном останки автобуса после его падения, но не понадобилось. Все само собой сложилось, как нельзя лучше. Времени было достаточно, чтобы укрыть оружие в тайнике и успеть на самолет. Их с Самураем ждали в России, и он не собирался заставлять ждать себя слишком долго.

Когда-то давно его звали не Ястребом, а старшим лейтенантом Дмитрием Колесниковым, и служил он снайпером в группе специального назначения 'Кобра'. Зарплата спецназовца далеко не самая большая в стране, и поэтому Димка находил себе иногда шабашки по профилю. Его очень хорошо научили видеть сквозь оптику цель и не думать о том, что у цели может быть душа, жена и дети, мать-старушка, которая будет убиваться по сыну, лежащему в гробу с огромной, плохо замаскированной дыркой, и друзья-товарищи, наконец, которые не пожалеют никаких денег, чтобы найти ту сволочь, что нажала на курок. И, в конце концов, случилось то, что и должно было случиться. Он прокололся, и его вычислили, причем, вычислили как свои, так и чужие. И встал перед старшим лейтенантом Димкой Колесниковым выбор: либо сесть на всю жизнь, либо умереть во цвете лет. В этот момент как раз и появился в жизни Димки Полковник, его нынешний командир, который и предложил ему третий вариант. В результате чего старший лейтенант Дмитрий Колесников был взорван неизвестными в собственном автомобиле, где и сгорел до полной неузнаваемости. Смерть его, как ни странно, устроила всех, поэтому уж очень дотошной экспертизы не проводилось, и дело было закрыто. Свои решили, что его достали бандиты, бандиты, наоборот, — что свои; не стали сор из избы выносить, но и те и другие на этом успокоились. А на Кипре появился новый гражданин Элиас Стакис, известный ныне очень узкому кругу людей как Ястреб. С тех пор Ястреб работал в группе Полковника, выполняя особые задачи, которые ставил им главный работодатель, а фактически хозяин группы Мишель Кретон.

Скубин Алексей Иванович, полковник Российской армии, командир особой группы спецназа ГРУ, в ходе одной из операций в Чечне расстрелял из гранатомета машину с боевиками. Те только что взорвали припаркованный возле школы и начиненный взрывчаткой по самое некуда грузовик и пытались уйти от погони в горы. Уйти не вышло, но в их составе оказались две женщины. Свора продажных правозащитников подняла лай, и Скубина обвинили в убийстве мирной чеченской семьи. В политических верхах что-то как-то не так склеилось, и на примере полковника решено было показать миру, что наша государственная машина способна блюсти законность, невзирая на лица и звания. Из материалов дела исчезли факты, подтверждающие, что машина с 'мирными чеченцами' с боем прорывалась через блок пост и, что при попытке остановить ее один из подчиненных полковника был убит. Полковника предали все: от высшего начальства до своих же ребят из группы, дружно изменивших показания, и через полгода разбирательств его скоренько осудили на восемь лет строгого режима. В лагере не привыкший унижаться полковник не сошелся характером с паханом, и тот, не желая делиться властью и авторитетом, приговорил его к смерти. Скубину не оставалось ничего другого, как вновь вспомнить то, чему его учили и чем он занимался всю жизнь. Он стал защищать свою жизнь всеми доступными ему средствами. В результате трое шестерок пахана легли с тяжелыми травмами в больничку, а двоих закопали на тюремном кладбище. Полковнику добавили еще пять лет, но это уже не имело значения. Рано или поздно уголовники добились бы своего. Оставалось одно — бежать. Тут-то и подошел к нему с серьезным разговором один из зеков. Неприметный такой тип из рецидивистов, севший на этот раз по сто второй за бытовуху. Он передал ему привет от одного из сослуживцев и поведал, что на воле есть люди, готовые ему помочь, рассказал детально проработанный план побега, назвал адреса и явки и благословил в путь. Скубин предложил, было, бежать вместе, на что получил твердый отказ, дескать, я сюда специально присел, чтобы тебе весточку притаранить, услуга эта хорошо оплачена и сверх уговора ему ничего не нужно. Отсижу, мол, сколько положено и выйду на волю ферзем козырным.

Через две недели в тайге нашли изуродованный до неузнаваемости труп. Вокруг было много медвежьих следов, видно, несчастный на шатуна нарвался. По обрывкам арестантской робы и группе крови экспертиза дала заключение, что труп принадлежит бежавшему недавно со строгой зоны Скубину Алексею Ивановичу, уроженцу города Самары, 1969 года рождения. Поскольку родных у погибшего не было, то останки захоронили на том же кладбище, где упокоились прибитые им уголовнички.

Через три месяца после всех этих событий в Мюнхен самолетом из Анталии прибыл отдыхавший там от трудов праведных герр Вальтер Майер, бывший полковник Российской армии Скубин Алексей Иванович. Правда, после небольшой пластической коррекции признать в нем того самого полковника Скубина смог бы разве только очень наблюдательный человек. К счастью, таковых в Мюнхенском аэропорту не оказалось, зато его встречал сам Мишель Кретон, человек, организовавший и оплативший все, что произошло с Полковником за последние месяцы.

— Я благодарю Вас, господин Кретон, за Ваше участие в моей судьбе. Смею Вас заверить, что я трезво оцениваю те затраты, которые Вы понесли в связи с этим, и готов в меру своих сил вам их компенсировать.

— Господин Майер, мне бы не хотелось, чтобы Вы чувствовали себя обязанным мне за все, что с вами не так давно приключилось, но в тоже время, Вы не можете не понимать, что делалось это мной не только из человеколюбия и жажды справедливости.

Они сидели за накрытым столом в гостиной загородного дома Мишеля, куда прибыли сразу из аэропорта. Говорили по-русски, и полковника это почему-то совсем не удивляло. С первых же минут знакомства он был твердо уверен, что спаситель его такой же Мишель, как он Вальтер, однако правила игры обеими сторонами соблюдались неукоснительно. Легкий среднеевропейский обед украшала русская водка и маринованные огурчики, поданные специально для гостя. Мишель на правах хозяина разлил водку в стопки и поднял тост:

— За предстоящее нам длительное и плодотворное сотрудничество, которое со временем, надеюсь, перерастет в искреннюю дружбу.

После третьего тоста Мишель наконец-то решил, что пора переходить к делу.

— Видите ли, Вальтер. Я являюсь совладельцем очень серьезной и весьма влиятельной корпорации. Сфера наших интересов распространяется практически по всему миру.

— Не госдепартамент США, часом, представляете?

— Боже, упаси. Никакой политики. Только бизнес. Также прошу поверить, что ни с ЦРУ, ни с МИ-6, ни с ФСБ, ни с Моссадом и ни с какой другой соответствующей спецслужбой мира мы никоим образом не связаны. Повторяю еще раз, только экономика и личные интересы. На сегодняшний момент возникла необходимость создания оперативной, мобильной и высокопрофессиональной группы, способной автономно действовать на территории Европы и России в интересах нашей корпорации. Создание и руководство этой группой я бы хотел поручить Вам.

— Каков характер предполагаемых действий?

— Профиль достаточно широкий: от сбора конфиденциальной информации до проведения силовых операций, вплоть до возможного устранения неких персоналий. Ничего конкретного на сегодняшний день просто — как вероятность. В общем-то, Ваш профиль. То, чему Вас учили, и то, что вы умеете делать лучше многих. Как видите, я с Вами предельно откровенен. Со своей стороны, могу твердо пообещать, что, приняв наше предложение, Вы полностью лишитесь бытовых и материальных проблем. Вы получите полную свободу в принятии решений в плане комплектации команды, ее техническом и боевом оснащении. При постановке задач, со своей стороны, обязуюсь с максимальной полнотой информировать Вас и Ваших людей о характере задания и всем, что с ним связано, чтобы, действуя, Вы опирались на осознанное решение, а не на приказ, который проплачен и потому должен быть выполнен. Я Вас не тороплю, подумайте до вечера, все взвесьте как следует. Повторю еще раз, что независимо от того, какое решение Вы примете, никаких моральных или финансовых претензий у меня к Вам нет и не будет. В случае отрицательного ответа мы с Вами просто расстанемся и постараемся забыть о существовании друг друга.

— Знаете, Мишель, а мне не нужно время до вечера. Я действительно ничего, кроме этого, не умею; в Россию в моем старом качестве мне возвращаться не к кому и не зачем. Поэтому я принимаю Ваше предложение, — полковник встал и протянул руку собеседнику. Странно, он знал его всего несколько часов, но чувствовал к нему такую приязнь и расположение, как будто прожил с ним вместе не один год.

— Я рад, — Мишель крепко пожал протянутую руку. — Признаться, я был уверен в Вашем ответе. Предлагаю отметить наше соглашение и перейти на ты. Мне почему-то кажется, что мы с Вами подружимся. Прошу обращаться ко мне на ты и Мишель.

— В таком случае, ко мне, в свою очередь, прошу обращаться Полковник, — он поднял рюмку в ответ, — а то от имени Вальтер меня слегка в озноб бросает. Видимо, кровь деда, партизанившего в Белоруссии, сказывается.

— Отлично. У меня только одно условие. Не сочти за давление, но у меня есть человек, который мог бы отвечать в твоей группе за компьютеры, связь и техническое обеспечение. Он, кстати, тоже русский, и я уверен, что тебе понравится. Завтра познакомлю. И еще, кандидатов в группу буду находить я сам и предоставлять тебе на них подробнейшее досье. Переезд их сюда и легализация — это моя забота. Окончательный отбор остается за тобой. Мотивы того или иного выбора меня не интересуют: твое решение — твоя ответственность.

В течение трех месяцев Мишель поставлял Полковнику досье на кандидатов. Надо отдать ему должное, среди претендентов не было и намека на психопатов и отмороженных подонков. Все, кого подбирал Мишель, были классными специалистами, прошедшими подготовку в одной из спецслужб, уволенные в запас или по сокращению и находящиеся в настоящее время не у дел. Полковник как-то спросил у Кактуса:

— Как ты их находишь? Мне всегда казалось, что эта информация строго засекречена и недоступна.

— Элементарно, Ватсон, хакнул пару серваков, слил базу, оставил левые хвосты и свалил, пока не запалили.

— Какие хвосты, и зачем ты их оставил?

— Хвосты — это следы моего там присутствия, они остаются всегда, — Кактус глянул на Полковника как на безнадежно больного клиента. — Поэтому я оставил им ложный след, и теперь они думают, что атаку на их серваки производил какой-то обкурившийся придурок с одного из Интернет-кафе в Буэнос-Айресе. Попытался к ним пролезть, наткнулся на их супер защиту и ничего умнее сделать не смог, как свалить оттуда по-быстрому.

— А почему именно Аргентина? — Полковник любил, чтобы все было ясно, и не стеснялся спрашивать, когда что-то не понимал.

— Да, не почему. Генератор случайных чисел просто выбрал этот адрес и все.

— Значит, он с такой же вероятностью мог выбрать и твой реальный адрес?

— Полковник, я Вас умоляю. Все адреса, где я хоть раз светился, программой просто отфильтровываются.

— И все? Так просто сломать защиту любой спецслужбы?

— Ха, просто. Да проделать такое в одиночку под силу только хакеру экстра-класса.

— И много вас таких, экстра-класса?

— Ну, несколько человек найдется. Таких много не бывает.

— Несколько — это много...

— Да ладно Вам, Полковник. Вместо того чтобы гробить несчастных хакеров, вашим хваленым спецслужбам надо бы почаще учебные взломы устраивать.

— Что за взломы такие?

— Да нанимают команду хакеров, те ломают защиту, а потом хозяева латают вскрытые в ней дыры. Вот кто не жалеет на это денег, тот и живет более-менее спокойно. А кто ходит, задравши нос, мол, мы такие крутые, что даже директор без нашего ведома комп не включает, таких окунает жизнь носом в дерьмо, и правильно делает. А мы, честные хакеры, ей в этом помогали и будем помогать.

Полковник, опираясь на одному ему ведомые критерии, производил отбор, отсекая одного кандидата за другим.

— В чем дело? Ты ждешь, что я найду тебе супер-профессионалов, элиту спецслужб? Вряд ли мне это удастся — эти парни все на особом учете, и файлы их в кадрах не хранятся. Да и мотивация у них чаще всего покруче, чем финансы. А мы в свою очередь только финансы и можем предложить.

— Ты ошибаешься, Мишель. Оптимальный состав малой боевой группы в нашем с тобой случае — это человека четыре-пять. А именно: командир, он же аналитик, стратег и тактик в одном лице, стрелок-снайпер и спец по вооружению, сапер-подрывник, мастер шумовых эффектов и специалист по холодному оружию, то есть, тихим операциям. Ну и, конечно, техническая и информационная поддержка — компьютер, связь, аппаратура для подслушивания и подглядывания. Каждый из них должен в совершенстве владеть рукопашным боем, всеми видами огнестрельного и холодного оружия, иметь навыки боя в ограниченном пространстве, под землей и под водой. Получается, что вместо армии супер-профи, мне нужно четыре универсала, уровня выше среднего, чтобы в процессе подготовки подтянуть каждого до уровня 'супер' в его конкретной специализации.

— Ну что же, задачу понял, пойду передам твои требования Кактусу, пусть роет.

— И еще, Мишель, эти люди должны быть в принципе людьми глубоко порядочными, несмотря на то, каким грязным делом им приходится заниматься. Ты абсолютно прав, мы не можем привязать их только финансами, нужны еще какие-то моральные рычаги, нечто вроде присяги. Нужно сделать так, чтобы они чувствовали себя чем-то обязанными тебе. Только тогда это будет не найм, а плодотворное сотрудничество.

— На себя намекаешь?

— Да нет, так, мысли вслух. Тебя учить — только портить.

Так в их поле зрения попал старший лейтенант Дмитрий Колесников, ставший Ястребом, а вскоре и Ринат Футдинов — уволенный в запас капитан — десантник, специалист-взрывотехник и мастер восточных единоборств, получивший псевдоним Самурай не только за свою восточную внешность, но и за беззаветную любовь к холодному оружию. Он мастерски владел любым оружием, от самурайского меча, до обычной булавки.

Ринат в свое время прошел через ад первой Чеченской кампании, потерял практически две трети роты при взятии Грозного, был тяжело ранен и ушел в отставку после госпиталя. На гражданке долго приходил в себя с помощью известного народного средства, благо товарищей в этом деле всегда было в избытке. Однажды, очнувшись от очередного загула, он вдруг явственно вспомнил, как вчера вечером, уже изрядно захмелев, орал в лицо отцу:

— Суки они, суки подлые! Мы же для них не люди! Мы же для них — мясо! Они, суки, нас с потрохами продали! Нас там, на площади, в фарш превращали, а они за это мерседесы себе покупали, да дачки на Багамах отстраивали. У-у-у, суки! Ненавижу!

Кричал, брызгая слюной, дыша перегаром в лицо старику, который уж точно не был ни в чем виноват. А тот смотрел на сына поседевшими от горя и времени глазами и думал, как же помочь ему, такому сильному и такому беспомощному. Что такое нужно сказать или сделать, чтобы успокоилась наконец-то его душа. Думал и не находил ответа. А сын все пил и кричал в пьяном угаре, кричал, не замечая, как наполняются слезами глаза-маслины его младшей сестренки, зажавшейся от страха в угол и не знавшей, кого ей больше жаль, отца или брата. Вспомнил он эти две пары глаз: одну седую и мудрую, другую — испуганную и нервно вздрагивающую от каждого его слова и понял: все, вот он край пропасти, еще рюмка, еще один шаг — и падение, короткое и окончательное, и совсем не такое яркое и красивое, как рисовалось в детстве. И черт бы с ним, но как же отец и сестра. Вот ведь они смотрят на него, мучаются его бедой и собственным неумением помочь этому, некогда сильному и гордому человеку.

Ринат бросил все и уехал на Алтай, к своему боевому другу, ставшему после войны монахом в буддийском монастыре. Тот его принял и вылечил: сначала тело, а затем и душу. Через год Ринат вернулся в Казань, с помощью друзей открыл школу восточных единоборств и стал учить местных пацанов философии жизни и философии боя.

Жизнь, казалось бы, стала налаживаться, но видно, так уж ему на роду написано, проблемы не заставили себя долго ждать. Как говорится: 'Если человек не ищет проблем, то проблемы сами находят человека'. Местный бандит, державший в страхе весь район и промышлявший рэкетом, лично посетил школу Рината в сопровождении своей играющей мускулатурой свиты.

— Или плати, как все, за защиту или бери моих парней в ученики. Мы всякие там карате — шмарате уважаем и готовы конкретно башлять за нашу подготовку.

Ринат недобро оглядел незваных гостей, топтавшихся прямо в обуви на татами.

— Ты ошибся, дядя, я бандитов не обучал и обучать не собираюсь, и защита мне не нужна, я и сам кого хочешь защитить могу.

Один из качков вышел вперед, оттирая плечом главного.

— Погоди, Рустам, дай я с ним побазарю.

Он плавно в два шага приблизился к Ринату и довольно умело нанес удар ногой в голову. Вернее, попытался нанести, потому, что тот легко уклонился от удара, перехватил ногу нападавшего и, придав ей дополнительную скорость движения, подсек опорную ногу. Громила под несмелые смешки мальчишек со всего маха рухнул в шпагат и, только благодаря своей кое-какой подготовке, не разорвал паховые мышцы, а получил лишь гарантированное растяжение.

— Это — первый, — ткнул в его сторону пальцем Ринат, — второго покалечу, третьего убью.

Сказал спокойным, чуть глуховатым голосом, от которого будто сквознячком подуло. И так вдруг неуютно стало пришедшим, что главарь их молча развернулся и вышел из зала, так ничего и не ответив.

— Ну, что притихли? — обернулся он к ученикам. — Такая шушера только силу понимает. Они страшные и сильные только тогда, когда мы слабые и трусливые.

Говорил, а сам думал, что вот никак не получается жить спокойно, опять нашел себе на задницу неприятности. Этим ведь уродам жизнь ему испортить раз плюнуть. Ну не ему лично, так кто-нибудь из окружения пострадать может. А с другой стороны, ну не мог он поступить по-другому. Из-за тех же самых пацанов, что глядят на него сейчас преданно, не мог.

Беда случилась через два дня. Двоих его учеников жестоко избили. Четверо здоровых мужиков пинали ногами тринадцатилетних пацанов и приговаривали:

— Передайте привет своему тренеру. Что-то не очень хорошо он вас защищает.

Ринат три дня ждал, что милиция найдет этих отморозков и посадит, а потом сам узнал, кто те четверо, что избивали его учеников и сообщил ментам. Но милиция и после этого ничего не делала, зато нашлись добрые люди, которые шепнули ему, дескать, у банды этой большие связи в верхах, и никто с ними связываться не хочет и не будет. Узнав через друзей место, где бандиты проводят свободное от разбоя время, он взял боккэн — деревянный учебный меч и пошел туда один. Небольшой уютный ресторанчик в центре города мог бы быть популярным в народе, если бы не его постоянные посетители. Впрочем, хозяин их боялся панически и смиренно терпел убытки, проклиная в душе тот день, когда решился открыть ресторан именно в этом районе.

Вся четверка была на месте. В окружении друзей и стайки подвыпивших девиц герои предавались радостям жизни, похваляясь друг перед другом своей удалью, лапая подруг, то и дело отпуская похабные замечания в адрес случайных посетителей. Те, в свою очередь, пулей вылетали из заведения, вызывая приступы дикого веселья у разудалой компании.

Рината они узнали сразу, но выпитая водка и девицы на коленях не позволили им правильно оценить ни его тяжелый взгляд, ни мягкий, не сковывающий движения костюм, ни боккэн в правой руке.

— О, сэнсэй, что, пришел за свое порцией?

— Ага, глянь, парни, он и костыль с собой прихватил. Будет на чем до хаты ковылять.

— Ну, что, борзый, поглядим, кто кого, — поднялся один из них, как раз тот, что получил уже свое от Рината в спортзале. — Ща ты у меня по-другому запоешь, здесь Рустама нет, и хрен кто меня остановит.

Дальнейшее очевидцы и потерпевшие описывали примерно так: 'Десяток парней в одинаковой одежде набросились на спокойно отдыхавшую компанию, поколотили почем зря людей, мебель и посуду и скрылись так же внезапно, как и появились. Чего хотели, за что били, не сказали'. Каждая из девиц в результате получила хотя бы по одному увесистому шлепку по тому месту, приседая на которое, они еще долго будут вспоминать этот вечер. Те, кто не участвовал в избиении подростков, отделались одним-двумя ударами, отправившими их в глубокий нокаут. А вот геройской четвертке не повезло. Рустам сломал им все, что смог: руки, ребра и даже носы. Он холодно и рассудительно колотил их боккэном, следя лишь за тем, чтобы не прибить кого-нибудь на смерть. Не потому, что было жаль их никчемные жизни, а потому, что было жаль жизнь собственную, только вроде бы начавшую налаживаться.

Увы, жестокая аксиома жестокого мира сработала: 'зло порождает зло'. Рустам и его бандиты пришли к Ринату в дом. Того на месте не оказалось, но настроенных на бойню хищников это не остановило. Его отец, попытавшийся дать бандитам отпор, был тут же на пороге дома застрелен, а его сестренку Гульнару сначала изнасиловали, а потом уже убили.

Месть — единственное, что удержало Рината на этом свете. Месть жестокая и беспощадная. Нелюди, способные на такое, жить не имели права. Он сам вынес им приговор и сам приведет его к исполнению. Ринат ушел в подполье, вспомнив все, чему его научила армия. Из тайника в лесу достал два пистолета Макарова, автомат для бесшумной стрельбы 'Вал', три магазина к нему, снаряженные специальными дозвуковыми 9мм патронами СП-6 с бронебойной пулей, оптический прицел и четыре гранаты Ф1. Вот и сгодились чеченские сувениры. Спроси его в свое время, зачем брал, вез в отпуск, рисковал, прятал в лесу, ни за что бы вразумительно не ответил. Старое мужское правило: ничего не выкидывай, авось, пригодится. Вот и пригодилось.

За четыре дня Ринат перебил всю банду. Кого взорвал вместе с машиной, кого пристрелил, а обезумевшего от страха Рустама оставил на последок. Тот с четырьмя своими охранниками закрылся в загородном доме в Октябрьском поселке и трясся от ужаса, физически ощущая приближающуюся смерть. На рассвете Ринат проник в дом через окно, просочился буквально вместе с утренним туманом, свернув шею охраннику у двери, перерезал горло второму, прикорнувшему в кресле у телевизора. Затем он черной бесшумной тенью пробрался на второй этаж и, прислушавшись, различил голоса за плотно закрытой дверью. Он узнал голос Рустама, с ним были еще двое. Пинком распахнув дверь, Ринат ворвался в комнату. Бандиты сидели за столом и играли в карты. Оружие лежало тут же на столе, у каждого под рукой, но времени, чтобы взять его и пустить в ход, у них уже не было. Они это поняли и сидели не шевелясь, уставившись на толстый ствол автомата, направленного в их сторону. Двумя одиночными выстрелами Ринат уложил обоих охранников, но этого времени хватило Рустаму, чтобы схватить пистолет и выстрелить. Пуля попала в автомат и выбила его из рук Рината. Рустам стрелял раз за разом, но пули пролетали мимо. Мягкими кошачьими движениями Ринат, постоянно перемещаясь, уходил с линии стрельбы, приближаясь к Рустаму. Одновременно с этим он достал из за спины катану. Этот меч в свое время подарил ему учитель Марихео Гото, когда Ринат закончил обучение в его школе ниндзя. Два молниеносных выпада — и у Рустама перерезаны сухожилия на руках. Бесполезное оружие падает на пол, а Рустам, как в замедленной съемке, видит, как меч, описав большую дугу, снизу вверх вспарывает его тело от паха до горла.

Ринат с чувством глубокого удовлетворения смотрел в затухающие глаза бандита и думал, что вот все и кончилось, месть свершилась, бандиты казнены, а он все еще жив. Зачем? Для чего оставил ему жизнь Всевышний? Уж, наверное, не для того, чтобы он гнил до конца дней своих в лагере для особо опасных. Значит, что остается — жизнь в подполье, на нелегальном положении? И чем это лучше лагеря? Прятаться все время, шарахаться от каждого встречного, нет, это не по мне. Если бог не хочет прервать твой жизненный путь, остается сделать это самому. Только уж точно не здесь. А вот могила Гульнары и отца — место самое подходящее. И только приняв окончательное решение, Ринат полностью успокоился. Не отвлекаясь больше на посторонние мысли, он привел себя в порядок: разобрал и выкинул в реку автомат и один из пистолетов, и, взяв с собой катану и оставшийся 'Макаров' с одним патроном, отправился на Вознесенское кладбище, где похоронили его родных.

Именно здесь, около могилы родных, Ринат и познакомился с Полковником, принял его предложение и стал Самураем — четвертым членом их команды.

Однажды между Полковником и Мишелем состоялся такой разговор:

— Мишель, ты ведь знаешь, я не люблю играть втемную. Скажи мне, как ты находишь этих людей? Ну, с досье все более-менее понятно, Кактус просветил, но... этих парней ищут менты и бандиты, и они об этом прекрасно знают и, следовательно, очень хорошо прячутся. А ты умудряешься вывести меня на них в нужном месте и в нужное время, с точностью до миллиметра, как говорилось в одной рекламе.

— Мне помогает один очень хороший специалист в этом вопросе.

— Он экстрасенс?

— Можно и так сказать, хотя он называет себя магом.

— Ну, знаешь, я реалист и во всю эту магию не очень то и верю.

— Я, Полковник, тоже реалист, и поэтому говорю тебе: он реально имеет право себя так называть.

— Это интересно. Познакомишь?

— Конечно. Только, если он сам этого захочет.

Собравшейся команде было предоставлено место для тренировок, закуплено все необходимое оборудование и вооружение. Мишель выполнял любые заказы Полковника, требуя от группы лишь одного: четкого и безусловного выполнения заданий. Боевой работы было не очень много, в основном группа обеспечивала скрытую охрану Мишеля во время его частых переездов по миру. Впрочем, чтобы кровь не застаивалась, они неоднократно выезжали в поле на практику в боевых условиях. Мишель направлял группу в какую-нибудь горячую точку, где в тот момент шли более-менее активные боевые действия, и ставил задачу провести самостоятельный рейд на стороне любой из воюющих сторон, имевший бы заметный резонанс. Этот вопрос он оставлял на усмотрение группы и никогда не оказывал на нее в этом плане давление. Иногда, впрочем, эти командировки сопровождались какой-нибудь конкретной задачей, в этом случае Мишеля интересовал положительный результат, а не общественный резонанс. Так однажды группа Полковника побывала в Колумбии, где ею был убит Пабло Матринес — наркобарон, снабжавший своим зельем всю Европу. В 1999 году группа была заброшена на Балканы, с задачей провести там месяц в автономном режиме и наделать побольше шума.

— Ну, что, бойцы, на чьей стороне будем воевать? — полковник всегда задавал этот вопрос и всегда слышал одни и те же ответы.

— На чьей скажешь, на той и будем, — Ястребу действительно всегда было все равно. Политикой он не интересовался и мыслями на эту тему голову свою не засорял, находя себе интересы в других сферах жизни. Самурай, в свою очередь, тоже не отличался оригинальностью:

— А америкосы за кого?

— За албанцев.

— Значит, мы будем за сербов.

— Принято.

25 апреля группа высадилась на Балканах, оставив Кактуса как всегда дома на связи, а 2 мая с его помощью они смогли засечь американский многоцелевой истребитель F16 'Фалькон' и, используя российский зенитно-ракетный комплекс 'Игла', сбили его, когда он в составе звена направлялся на бомбардировку Белграда. Практические занятия можно было считать выполненными успешно.

Глава 3

В Москве группа Полковника собралась в полном составе через два дня после того, как был открыт ход под землю в подвале дома номер восемь в большом Знаменском переулке. Последний инструктаж и постановку задачи Мишель проводил на снятой заранее подмосковной даче.

— Итак, господа, существует некий объект под условным названием Архив. В наши руки попала информация, благодаря которой мы с достаточно высокой долей вероятности можем полагать, что знаем, где находится вход в подземелье, ведущее к этому самому Архиву. Ваша задача проникнуть в Архив и вынести оттуда все хранящиеся там материалы.

— А почему в качестве грузчиков нужно использовать спецов нашего уровня?

— О сути операции знают только те, кто находится в этой комнате, плюс еще один человек, заинтересованный в сохранении тайны поболее нас с вами.

— Наш таинственный волшебник? — все члены группы знали о существовании некоего мага, иногда помогавшего им во время командировок то информацией, то помощью другого рода, которую иначе как магией и не назовешь, пожалуй. Единственное, о чем они понятия не имели, так это, как он выглядит, хотя были прекрасно знакомы с приемным отцом Мишеля, господином Франсуа Кретоном. Просто им и в голову не приходило, что маг и отец Мишеля — это один и тот же человек.

— Да наш друг-волшебник в курсе операции и, более того, на определенном этапе будет осуществлять ваше прикрытие.

Полковник переглянулся с Ястребом и Самураем и удовлетворенно кивнул.

— Мы полагаем, что, во-первых, спуск в 'Архив' может оказаться гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд. Всевозможные ловушки, секреты и прочая ерунда в стиле Индианы Джонса не исключаются. Во-вторых, 'Архив', если он действительно там, где мы думаем, наверняка охраняется.

— Под землей? И кем же? — в команде Полковника было одно железное правило. Вопросы во время подобных разговоров первым задает Полковник, остальные слушают молча и задают вопросы только тогда, когда их не останется у Полковника. Обычно этого не происходит, и все вопросы по существу задаются уже Полковнику. В этот раз правило нарушил Ястреб. — Против кого воюем, шеф? Цепные крысы-мутанты, призраки подземелий или еще какая-нибудь нечисть?

— Люди, которые охраняют 'Архив', повторюсь, если он там, называют себя Волхвами-хранителями.

— Те самые, из 'Вещего Олега'? — Полковник поднял глаза на спросившего Самурая. Даже вечного молчуна пробрало. Занятная история.

— Это члены тайной организации, хранящей секреты древних.

— Что-то типа масонов?

— Возможно, только возникла эта организация задолго до масонов.

— И что это за секреты?

— Знания древних о том, как управлять миром, как подчинить себе физические, химические законы. Тот, кто владеет этими знаниями, тот владеет магией высшего порядка, а значит, владеет миром.

— Хочешь сказать, что они маги?

— Нет, я сказал, что они не владеют, а хранят эти знания. Они в принципе не могут их использовать. Им это просто не дано. Они, как собаки на сене, сами не едят и другим не дают. Хотя эти знания очень нужны миру, который катится в тартарары.

— По твоему выходит, что люди, хранившие знания веками, так и не смогли ими воспользоваться, а мы сейчас все это вытащим, прочитаем и изменим мир к лучшему?

— Вы, Полковник, — нет, а я — да, — дверь отворилась, и на пороге появился Франсуа Кретон.

— Господин Кретон?

— Да. Я тот самый маг, и это я привел вас сюда, чтобы вы достали мне этот Архив. Сделайте свою работу, и я смогу выполнить любое ваше желание, даже то, о чем вы боялись признаться самим себе. Я смогу сделать так, чтобы твой отец и сестра, Самурай, вновь оказались живы; я верну тебе твое честное имя, Полковник, а тебя, Ястреб, сделаю близоруким ботаником, боящимся оружия, если захочешь, конечно, ну а ты, дорогой Кактус, получишь компьютер, каких свет не видывал.

— Но ведь это нереально, господин Кретон.

— Это, Полковник, реальней, чем то, что вы сидите сейчас в этой комнате. Достаньте мне Архив, и я клянусь вам, вы не пожалеете.

Кратос смотрел прямо в глаза Полковнику, но всем, кто был в комнате, казалось, что он смотрит в глаза именно ему, говорит именно ему и именно от него ждет ответа.

— Хорошо, я сделаю это! — произнесли практически одновременно все пятеро. Даже Мишель не был исключением.

— Вот и ладно, — Кратос моргнул, и сидящие напротив люди вздрогнули, сбрасывая оцепенение, — а теперь обсудим детали.

Разговор вновь вернулся в привычное русло, и все как-то успокоились и включились в работу.

— Вот то, что вы заказали, — Мишель поднялся, достал из шкафа огромную сумку-баул и поставил на стол.

— Так, что у нас тут, — Ястреб начал вынимать оружие, раскладывая его и комментируя, словно торговец фруктами на восточном базаре. — Пистолет-пулемет модифицированный 'Клин', 1200 выстрелов в минуту, по два снаряженных патронами ПММ магазина на 30 штук с эффективной дальностью до 150 метров и стандартные глушители. Это для вас с Самураем. Ну, а мне — старый и надежный Кипарис ОЦ-02 — пистолет-пулемет отечественный, калибр 9 мм, 900 выстрелов в минуту, дальность до 100 метров, два магазина с 30-ю патронами в каждом и глушитель. Не оружие — конфетка. Плюс к этому три бесшумных пистолета ПСС "Вул", калибра 7,62мм со спецпатронами СП-4 по два запасных магазина на 6 патронов. Десантные и метательные ножи и комплект сюрикенов для Самурая. Так, минуточку, — Ястреб вынул из сумки три пакета с черными комбинезонами, — а где 'Хамелеоны'?

'Хамелеон' — это спецкостюм, выполненный из огромного множества пленочных микроэкранов, соединенных в единую схему, управляемую центральным процессором. От встроенных в костюм миниатюрных видеокамер панорамное изображение передается в процессор, и тот расцвечивает микроэкраны таким образом, что человек, одетый в костюм, полностью сливается с окружающим его пространством. В дополнение к комбинезону имелся также шлем с полупрозрачным забралом, выполненный по той же технологии. На стекло забрала компьютер выводил массу полезной для бойца информации. Этакий легкий скафандр, сделанный на основе нано-технологий. Единственным его недостатком было то, что материал мало того, что не был, как говорят, дышащим, так еще и нагревался сам по себе весьма заметно, поэтому бойца в подобном комбинезоне очень хорошо было видно на тепловизорах. Впрочем, это вполне окупалось очевидными преимуществами, выявленными группой в различных горячих командировках.

— На этот раз они вам не понадобятся, — Кратос поднялся и начал прохаживаться по комнате. — В подземелье прятаться не от кого, а люди в Архиве без проблем сумеют разглядеть вас в этих костюмах. Более того, настаивать не могу, но рекомендую оставить и запасные обоймы к оружию. Времени на стрельбу у вас будет от силы одну — две секунды. То есть самый первый залп после проникновения в 'Архив'. Тот самый пресловутый эффект внезапности. Далее охрана Архива набросит на себя 'Кольчугу', есть такое заклинание в боевой магии, и ваше оружие будет бесполезно.

— Что же нам их голыми руками давить?

— Увы, но боюсь что это маловероятно. Люди там подготовлены не хуже, а возможно, даже и лучше вас. Честно говоря, у меня вся надежда на ваш первый удар. Однако если дело дойдет до рукопашной, то вам придется воспользоваться этим, — Кратос подошел к небольшому продолговатому чемоданчику и открыл его. Внутри лежали три черных слегка изогнутых самурайских меча в ножнах. Он довольно небрежно достал их из чемодана и раздал бойцам. Полковник, взяв меч в руки, внимательно осмотрел его. Черные матовые ножны, украшенные затейливой инкрустацией темного или потускневшего от времени металла и хомутом с шелковым шнуром, предназначенным для крепления меча к поясу. В вершину ножен упиралась круглая с таким же орнаментом гарда и довольно-таки длинная рукоять. Меч, длиной чуть больше метра, достаточно узкий, около трех сантиметров, с толщиной спинки порядка пяти миллиметров и острым, как бритва, лезвием легко и бесшумно покинул ножны. Рукоять в три с половиной ладони, обмотанная акульей кожей или чем-то очень похожим, плотно лежала в ладони, как бы призывая: 'Ну, давай, крутани меня как следует, оцени баланс и качество закалки. Ты не первый, кто взял меня в руки, и ни один еще не был разочарован'.

— Дайто Катана, — с легким придыханием произнес Самурай, также как и Полковник, получивший свой меч. — XVI век, мастер Тогори Сидо, — добавил он, разглядывая Мэи — клеймо с именем мастера и годом изготовления на хвостовике оружия. — Этому Дайто просто цены нет. Он из тех времен, когда у каждого меча было свое имя.

— Ты прав, Самурай, — Кратос взял Катану из рук Полковника, любуясь, как солнечный зайчик бегает по тонкой кромке заточки меча, единственной светлой полоске на вороненом металле. — Эти три брата — основатели рода Дайто в Японии. Катан древнее их вы не найдете. Но ценность их не в этом. Самое главное, что на них наложено заклинание, позволяющее разрубить магическую 'Кольчугу'. Именно с их помощью вам придется убить тех, кто останется в живых после вашего первого залпа.

— Господин Кретон, а нельзя ли нам получить такую же 'Кольчугу'.

— Увы, мой друг, нельзя. Во-первых, если хранители Архива и ждут нападения, то только от носителей магической энергии. Все ловушки и сигнальные системы настроены на определение присутствия магии. Во-вторых, накинуть 'Кольчуги' самостоятельно вы не сможете. Это могу сделать только я, а я во время операции не выйду из этого загородного дома, чтобы не фонить не только на месте расположения Архива, а даже в городе. Ну, и, в-третьих, мечи хранителей пробьют любую 'Кольчугу', а огнестрельного оружия они не применяют. Так что она вам просто без надобности.

— Кстати, господин Кретон, — Полковник вновь взял меч в руки, — Вы сказали, что на мечи наложено заклятие. Вы уверены, что сигнальная система не засечет эту магию?

— Уверен, потому что вы до самого последнего момента будете держать мечи в ножнах. Это не просто красивый футляр, это еще и экран, скрывающий волны магической энергии.

Ястреб вспомнил о бауле и вновь начал в нем копаться.

— Слушай, Кактус, приборы ночного видения вижу, а где связь?

— Где, где, у тебя в руках.

— Это?!!! — Ястреб посмотрел на металлический бокс синего цвета из отверстий, в основаниях которого свисали концы кабеля с компьютерными разъемами и капроновая нить с карабином на конце — и что это за связь такая?

— Обычная связь по оптоволокну. Штука, в плане тишины в эфире, вполне надежная, плюс скорость передачи данных, позволяющая определить пустоты под ногами раньше, чем вы на них встанете. Нить, закрепленная в начале пути, позволит нам определить точное расстояние, пройденное вами, и, если удастся, расшифровать ряд цифр, написанных Пушкиным. Это саморазматывающаяся катушка крепится к поясу человека, несущего непосредственно георадар, — Кактус выставил на стол небольшой прибор, похожий на слегка уменьшенную копию четырехгранного громкоговорителя, известного всем по хроникам времен Великой Отечественной войны. К основанию 'рупора' крепилась довольно массивная ручка, оснащенная рядом кнопок. — Сканер через модем подключается к мощному компу, который будет анализировать картинку и давать рекомендации. Комп мы установим в подвале рядом с входом. Плюс по этому же кабелю будет осуществляться и связь. Георадар стандартный, но модифицированный. Может работать также и в режиме тепловизора. Прежде чем сделать шаг, обследуйте с помощью радара пол, стены и потолок на ближайшие три метра и только после моего разрешения начинайте движение.

— Дожили, — проворчал Ястреб, — нами будет командовать Кактус. Вот ты и стал нашим генералом, мой хилый друг.

Ястреб хлопнул его по плечу, так что со стороны могло показаться, что еще чуть-чуть и скелет 'генерала' Кактуса выпрыгнет из кожи и навсегда покинет своего хозяина. Кактуса в группе любили, но подколоть его по поводу физических кондиций случая не упускали.

— С оборудованием и вооружением все понятно, — Полковник перевел укоризненный взгляд с довольного собой Ястреба на Кратоса, — теперь о главном. Что мы должны оттуда вынести, и как это выглядит?

— Ваша главная задача — захватить Архив. Потом я сам спущусь туда и скажу, что нужно вынести.

— Еще вопросы есть? — Мишель обвел взглядом собравшихся и, не дождавшись ответа, закончил, — тогда всем отдыхать. Спуск начинаем сегодня в полночь.

* * *

Группа в полном снаряжении стояла перед входом в подземелье. Бойцы были одеты в черные комбинезоны, ботинки и черные кевларовые шлемы на головах, очень легкие и в тоже время очень прочные. На каждом шлеме был закреплен прибор ночного видения, который, в случае необходимости, одним движением опускался на глаза. Поверх комбинезонов бойцы надели жилеты-разгрузки с карманами, набитыми всякими необходимыми вещами: от индивидуальной аптечки, до запасных магазинов. Ни один из них не рискнул последовать совету господина Кретона. Магия магией, но идти в бой без боезапаса было противно их военному и жизненному опыту. У каждого был автомат-пулемет на груди, пистолет в кобуре на правом бедре, а за спиной закреплен меч в ножнах. Полковник нес помимо всего георадар и блок связи с компьютером. Самурай имел при себе комплект взрывчатки, детонаторов и всего, что необходимо для проведения маленькой диверсии. Ястреб нес рюкзак, до верха набитый всевозможным альпинистским и не только оборудованием: от различных карабинов и плетеных капроновых веревок, до раскладных титановых конструкций, которые при желании можно собрать либо в небольшую лестницу, либо в мостик. Сверху к рюкзаку был приторочен небольшой, но весьма мощный боевой арбалет с прикрепленным к болту тросиком.

Ну, что? Попрыгали? — Полковник попрыгал сам и прислушался к товарищам. Прыжки эти были нужны не столько для определения постороннего шума при движении группы, какие уж шумы при их-то опыте, как в качестве некоей ритуальной формулы, включающей боевой режим.

Пыль, поднявшаяся при разборе стены, давно осела, покрыв ровным рыжим ковром площадку перед входом и первые три видимые ступени, спиралью уходящие вниз. Полковник включил сканер и, получив разрешение от Кактуса, сделал первый шаг. Шаг спирали лестницы позволял видеть только три ступени, поэтому, сделав три шага, бойцы замирали, включали сканер, получали 'добро' от Кактуса и продвигались на следующие три ступени. Спуск занял около двадцати минут и закончился через семьдесят пять ступенек. Бойцы встали на площадку и осмотрелись. Перед ними был небольшой прямоугольный холл, площадью около шести квадратных метров. В каждой стене виднелось по входу. Бойцы уже давно включили приборы ночного видения, и теперь картина перед их глазами представала в неверной зеленой дымке.

— Полковник, — подал голос Кактус, — спуск составил 75 ступенек, это соответствует первой цифре 75 и стрелке вниз на рисунке. Наше предположение, что цифры — это шаги, кажется, подтверждается. Если это так, то вам нужно двигаться через левый вход.

Кактус на экране компьютера видел то же, что и Полковник, через встроенную в прибор веб-камеру.

— Ну что же, налево, так налево.

Аккуратно приблизившись к проему, он навел на него сканер.

— Стоп, Полковник. Прямо у входа плита, под ней провал. Кажись, первая ловушка. Просканируйте стены вокруг входа, где-то должен быть механизм блокировки.

— Считаешь, что вся эта система работает?

— А Вы хотите на себе проверить?

— Ладно, не умничай. Смотри давай, — Полковник последовательно обвел стены вокруг входа радаром. Ответа пришлось ждать около трех минут. Видимо, там наверху шло нешуточное совещание.

— Полковник, справа от входа такая приблуда типа продолговатого выступа. Похоже, это и есть запорный механизм. Попробуйте его повернуть.

Полковник взялся рукой за выступ и попытался осторожно повернуть по часовой стрелке. Ничего не вышло, зато в обратную сторону камень после некоторого усилия провернулся. Кроме того, что выступ встал вертикально, никаких других видимых изменений не произошло. Полковник еще раз просканировал пространство перед собой.

— Ну как там, Кактус?

— Порядок, плита заблокирована, можете двигаться дальше.

— Может, спустишься сюда и сам пойдешь первым, умник.

— У меня тут своя бодяга, Полковник.

— Ладно, не злись, сейчас пойдем. Ястреб, дай-ка веревку.

Полковник обвязался страховочным фалом, другой конец которого взяли Самурай и Ястреб, и мягким скользящим шагом ступил на плиту. Первые три шага он делал весьма осторожно не из-за страха, из-за максимальной концентрированности и готовности к любой неожиданности.

— Все, Полковник, порядок. Под вами сплошной камень, можете расслабиться.

Полковник подозвал бойцов и продолжил движение. Семьдесят шесть метров туннеля, пробитого в породе, шириной около метра и высотой более двух метров, они прошли минут за сорок, регулярно останавливаясь, проверяя стены и пол. Тоннель закончился такой же комнатой, как и начался. Опять три входа по одному у каждой стены.

— Ну что скажешь, Кактус?

— Вы прошли 76 метров. На листке стоит цифра 228. Если разделить 76 метров на 228 то получим 33,3 сантиметра. Это похоже на размер шага. Значит, цифры — это количество шагов, а стрелки — направление. Если так, то следующая цифра 93 и стрелка влево-вниз. Значит — это левая стена, и там очередная лестница.

— Ладно, посмотрим.

Полковник подошел к левому проходу в стене и навел на него сканер.

— Есть! Еще одна! Полковник, опять ловушка.

— Что на этот раз? Опять провал?

— Нет, похоже, что блок над входом готов рухнуть вниз, как только вы ступите на площадку. Ну-ка, посветите еще.

Полковник вновь просканировал стены и пол перед входом в тоннель. Вновь пауза. Тем временем наверху Кактус и Мишель разглядывали снимок георадара, по различиям в структуре поверхностей, по плотности рисунка пытаясь определить схему срабатывания ловушки. Компьютер, по одному ему известному алгоритму анализируя картинку, составлял схему ловушки. Еще минута — и ответ был готов. Кактус наложил схему на фото входа и увидел, что блокировочный рычаг приходится непосредственно на стену слева от входа и никаких видимых примет не имеет.

— Полковник, слева от вас, на уровне плеча и в тридцати сантиметрах от входа находится рычаг-блокиратор. Но что там за фишка, мне отсюда не видно. Попробуйте на месте разобраться.

Полковник приблизился к указанному месту и вскоре разглядел трещину правильной формы. Булыжник размером с кирпич был настолько плотно притерт к монолиту стены, что щель была практически не заметна. Но, тем не менее, он там был, и поскольку вытащить его из стены не было никакой возможности, оставалось только попробовать надавить на него, что Полковник успешно и выполнил. Вновь провели сканирование верхней плиты. Вновь томительное ожидание.

— Готово, Полковник. Плита заблокирована.

— Ну, тогда мы пошли.

Он шагнул в проем и остановился, сканируя лестницу. Полчаса — и 93 ступени позади. Опять зал, вновь три входа. Кактус указывает направление — и движение продолжается. На этот раз ловушка поджидала их где-то в середине тоннеля. Пустота в полу длиной не менее четырех метров и шириной во всю ширину тоннеля.

— Ну и где тут выключатель?

— А нет, Полковник, никакого выключателя.

— Что значит нет? Должен быть. Ведь Пушкина как-то здесь водили?

— Пушкина водили, а выключателя нет.

— А может тоннель не тот?

— Давайте вернемся и проверим другие.

Два с половиной часа потратили на тоннели, которые, в конце концов, заканчивались тупиком, и вновь вернулись в первый тоннель. Еще раз прошли весь путь до ловушки, тщательно сканируя стены, пол и потолок в надежде найти блокиратор, но безрезультатно.

— Объявляю привал. Четыре часа с лишним уже гуляем. Всем отдыхать пятнадцать минут и думать, — взял на себя командование Полковник. Бойцы не заставили себя долго упрашивать, сели на пол, где стояли, и, вытянув ноги, привалились к стене. Достали шоколад и фляги с энергетическим напитком.

— Самурай — контроль тыла, я — фронт, Ястреб, сними прибор, пусть глаза отдохнут. Через пять минут сменишь Самурая.

Тот с удовольствием сдвинул прибор вверх и зажмурил глаза. Зажмурить-то зажмурил, а зеленое марево еще долго плескалось в глазах. Окончательно в них потемнело как раз тогда, когда пришло время дать отдохнуть Самураю.

Ровно через пять минут Самурай открыл глаза:

— Командир, твоя очередь, отдыхай.

Полковник закрыл глаза. Два других тоннеля закончились тупиками. Остается этот. Если Кактус прав и поэта вели именно здесь, значит, ловушка была отключена. Механических блокираторов они не обнаружили, выходит, существует некий не механический блокиратор, а например магический, благо по нынешним временам это не такая уж и фантастическая мысль. Остается три варианта: первый — спровоцировать ловушку, а потом уже думать, как ее преодолеть, второй — подключить к проблеме колдуна, дескать, тебе надо, чтобы мы прошли, вот и помогай, и третий — попытаться преодолеть ловушку, например, по воздуху. Ну, и наконец, можно послать все к черту и повернуть назад, хотя, это, пожалуй, самый неприятный вариант.

Теперь по порядку. Спровоцировать ловушку, пожалуй, несложно. Срабатывает она, судя по всему, от давления на пол, значит, достаточно на него встать, и плита провалится. Чтобы наступивший не провалился вместе с плитой, ему нужно быстро с нее спрыгнуть, или двум его товарищам сдернуть героя за веревку. Но Кретон старший не хотел шума, даже рации запретил, а тут сработавшая ловушка. А вдруг у них какая-то сигнализация есть? Мы проваливаем пол, а там на пульте лампочка загорается, и начинает сирена противная орать. Ровно по этой же причине нельзя подключать и магию. Вон он даже мечи в экранирующие ножны спрятал. Остается перелететь ловушку аки дух святой по воздуху. Что нам известно? Длина ловушки — нет. Длина коридора — тоже нет. Впрочем, с этим, пожалуй, можно поспорить.

— Эй, колючий, не спишь там?

— С вами уснешь, Полковник.

— Сколько мы прошли по этому коридору до ловушки?

— Вы прошли семьдесят два метра.

— Можешь прикинуть, сколько еще осталось в этом коридоре?

— Айн момент, мой генерал. Семьдесят два метра при длине шага 33,3 — это 216 шагов. На схеме здесь стоит цифра 276, Значит, до конца коридора вы не дошли шестьдесят шагов, а это примерно двадцать метров.

— Значит, двадцать. А дальше опять, наверное, холл три на три. И того двадцать три. А какая там стрелочка дальше?

— Шестьдесят три, прямо вниз.

— Значит, до противоположной стены примерно двадцать пять, ну, максимум тридцать метров.

— У арбалета убойная дальность пятьдесят метров, — уловил идею командира Ястреб. Стены тут подходящие, болт войдет намертво. Трос одного точно выдержит. Ну что, Полковник, натянем переправу?

— Давай попробуем. Куда-нибудь да попадем. Закончить перекур, встать, строиться выходи.

— Что вы решили, Полковник?

— А, Мишель. Да вот попробуем через эту хрень переправу наладить.

Бойцы поднялись и подошли к краю ловушки, предварительно отмеченному Самураем люминесцентной краской. Ястреб взвел арбалет, прикрепил к болту трос и прицелился в белый, то есть зеленый свет, стараясь выстрелить так, чтобы болт летел параллельно потолку. Струна коротко ухнула, и болт, сорвавшись с ложа и разматывая трос, исчез в темноте. Ястреб натянул провисший трос:

— Вроде держится.

Самурай нашел в потолке подходящего размера щель и вставил в нее анкер. Трос закрепили и натянули так, чтобы он выдержал вес бойца, не особо прогибаясь.

— Ну, что, я самый тяжелый, мне и начинать, — Полковник снял с себя всю амуницию, оставив только пистолет, геолокатор и блок связи. Пристегнувшись карабинами к тросу и привязав к поясу страховочный фал, он начал движение. Через три метра просканировал пол.

— Провал есть, ползите дальше, Полковник.

Еще три метра — остановка. Все по-прежнему. Три метра по тросу, щелчок сканера, ожидание результата и наконец-то заветное:

— Все, Полковник, финиш. Под вами монолит.

Он отстегнулся от троса и, ощущая неприятный холодок между лопаток, аккуратно встал на пол. Некоторое время спустя вся группа и амуниция были благополучно переправлены через ловушку. Длина ловушки составила чуть меньше девяти метров, поэтому было решено укрепить трос, чтобы обеспечить группе более-менее комфортное возвращение. Была к тому же надежда, что когда в Архиве все будет кончено, Кретон старший решит проблему этой ловушки. Поход продолжили. Еще трижды они спускались на нижние уровни и проходили через горизонтальные тоннели. Шли все также осторожно и все поджидавшие их сюрпризы вовремя замечали и обезвреживали. В одном из последних коридоров, сразу после заблокированной ловушки, их поджидала новая, но уже не отключаемая, как та, первая. Расчет видимо был на то, что гости расслабятся, миновав сюрприз, и попадутся уже по-настоящему. Только плита в полу была не такой длинной, как в первый раз, всего-то около метра. Из титановых конструкций соорудили некое подобие мостика и перебрались по нему через ловушку. Последний коридор был совсем коротким и заканчивался тупиком. Но если стены коридора были высечены в скальной породе, то тупик был явно рукотворным. Большие, плотно пригнанные друг к другу камни надежно перекрывали проход.

— Что скажешь, Кактус, — спросил Полковник, просканировав стену и передав наверх изображение.

— Станция конечная. Вы прошли по коридору пять метров, это пятнадцать шагов, осталось еще семь, то есть два с половиной метра. Толщина кладки как раз и есть эти самые два с половиной метра. Дальше идет открытое пространство с неопределяемыми границами. Очень похоже, что это большой зал, гораздо больше, чем те площадки, что были раньше.

— Полковник, переключите сканер в режим тепловизора, прижмите вплотную к стене и подержите его включенным пару минут.

Полковник выполнил просьбу Мишеля, и потекли томительные минуты ожидания. Бойцы на физическом уровне ощущали, как время растягивается в бесконечно длинную резиновую нить, которая, чем больше тянешь, тем тоньше становится, и ты постепенно забываешь обо всем и лишь ждешь, что вот-вот она не выдержит и лопнет.

— Полковник, вы у цели, — Мишель не смог скрыть волнение, и голос его слегка дрогнул, — там за стеной три теплых объекта. Судя по размерам и по тому, что они постоянно перемещаются, это люди. Видимо это и есть хранители. Операция переходит в горячую фазу.

— Хорошо, Мишель, понял, — Полковник обернулся к бойцам. — Самурай, вот тебе задачка. Мы имеем: толщина стены два с половиной метра. Кладка — булыжник. За стеной — зал площадью более десяти квадратных метров. В зале три человека — охрана. Вопрос: сможешь взрывом организовать нам проход так, чтобы взрывная волна ушла в зал и разлетающиеся камни стены нанесли максимальный урон противнику?

— Сверлить в стене шурфы, как я понимаю, мы не можем?

— Нет, могут услышать.

— Тогда при данной толщине и имеющемся у нас пластиде я могу организовать вам дырку в стене размером примерно метр на метр или чуть меньше.

— Лучше полтора на шестьдесят.

— Не вопрос.

— А как насчет камней? — поинтересовался Ястреб.

— При моем умении, если захочешь, ты сможешь стоять во время взрыва прямо у стены, и не один камешек в твою сторону не полетит. Гарантирую.

— Рисковать не будем, тут до угла пять метров. Сразу после взрыва с плотным огнем за полсекунды будем уже внутри. Самурай, минируй стену, двадцать минут на отдых и начинаем. Кстати, Кактус, как думаешь, у них там светло?

— Теплых источников света не обнаружено, но вряд ли они бродят там в потемках. Возможно, химические или биологические источники холодного света.

— Или магические, — вставил Мишель.

— Ладно, разберемся. Парни, приготовьте подсветку, а то из темноты да на свет, глаза не скоро привыкнут.

Специальная пульсирующая синим цветом подсветка, встроенная внутри шлема и направленная непосредственно в лицо, позволяла практически мгновенно восстанавливать зрение при попадании в глаза яркого света.

— Кактус, ты ведь получаешь картинку с моего прибора?

— Конечно, Полковник.

— Тогда присмотри за нами, пока мы отдыхаем.

Самурай к тому времени уже закончил установку заряда. Полковник сел спиной к заминированной стене и закрыл глаза. Бойцы тут же последовали примеру командира.

— Кактус, заступаешь в караул. Всем остальным — отдыхать.

Мишель понимал, что людям, проведшим в подземелье уже более шести часов и прошедшим в невероятно тяжелом и нервном режиме в общей сложности почти километр, требуется отдых. Умом понимал, но все его естество просто дрожало от нетерпения. Он не мог и секунды усидеть на месте, и чтобы не отвлекать Кактуса, первый раз в жизни несшего караульную службу, Мишель вышагивал за его спиной, изредка бросая взгляд на мерцающий зеленью экран монитора. Ему казалось, что вся его прошлая жизнь была гораздо короче, чем эти бесконечные двадцать минут. Но вот наконец-то картинка на экране дрогнула, динамики ожили и голосом Полковника провозгласили:

— Ну что же, господа, час 'Ч' настал. Приготовиться к бою. Самурай, рви эту стену к такой-то матери на счет три. Готовы? Один! Два! Три!!!

* * *

— Когда вы учились в школе, вам, как, впрочем, и мне в свое время, говорили, что наши предки обитали в лесах, занимаясь охотой, ловом и собирательством, и поклонялись языческим богам. Жили древние славяне в полной дикости до тех пор, пока на Руси не появилось христианство, повернувшее их от дремучей дикости к цивилизации.

Студенты внимательно слушали Кирилла, иногда делая записи, иногда просто впитывая в себя новую информацию. То, что он им рассказывал, было крайне интересно, и такой информации в официальных учебниках было просто не найти. Оставалось только жалеть, что занятия проходили раз в две недели, а не чаще.

— В официальной истории считается, что на территорию русского Севера люди пришли уже после того, как закончился ледниковый период. И были этими людьми финно-угры, пришедшие туда около 8 тысяч лет назад, и славяне, присоединившиеся к ним чуть позже. Эти два народа, перемешавшись, и стали непосредственно нашими предками. Теория эта вызывала и вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Во-первых, у антропологов. Оказывается, лица северных руссов совершенно не похожи на лица своих якобы "предков". Во-вторых, лингвисты не могли объяснить тот факт, что в северо-русском языке практически отсутствуют финно-угорские слова. Зато в названиях рек и озер на Кольском полуострове и Карельском Заонежье прослеживалась явная схожесть с индийским и иранским языками: реки Индига, Индера, Индичйок, Индель, Индерские озёра, остров Ганга, залив Гангасиха, залив и возвышенность Гангас, гора и озеро Гангос, гора Гандамадана. Этих названий не перечесть. Как будто речь идет не о севере России, а об Индии. В-третьих, были вопросы и у культурологов. Начиная с того, что жилища северян строились совсем по другим канонам, чем у финно-угров; совершенно различались и их национальные орнаменты, которые, как мы знаем, несут в себе гораздо более глубокий смысл, чем просто украшение. Различие в орнаментах, в свою очередь, говорит о различии в религиозных взглядах и традициях, а значит, и в культуре как таковой. И, наконец, самый главный вопрос: 'Где документы, несущие знания о дохристианском периоде нашей истории? 'Слово о Полку Игореве', 'Велесова книга', еще несколько документов — и все?!' Не может этнос жить и не оставить после себя никаких материальных следов, несущих в себе знания о жизни, мировоззрении и развитии этого этноса. Нам говорят, что письменность на Руси появилась лишь с приходом христианства, но 'Слово' и 'Велесова книга' говорят об обратном. Нам говорят, что исторические знания хранились волхвами и передавались в виде устного творчества. Тогда возникает вопрос, куда делись эти самые волхвы. Почему носители и хранители истинных исторических знаний были уничтожены как класс сразу после прихода на русскую землю христианства. Кому-то очень сильно хотелось лишить нас истории. Не потому ли, что дохристианская история земли русской несла в себе единственные истинные знания мироустройства и возникновения жизни на планете?

Вопросы были, а ответов не было. Не было до тех пор, пока за дело не взялись палеоклиматологи. Было проведено бурение почвы, которое показало, что 130-70 тысяч лет назад территории современных Кольского полуострова, Карелии, Архангельской, Вологодской областей и Республики Коми располагались в очень благоприятном климатическом поясе. Средняя температура зимой здесь была на 13 градусов выше, чем сейчас, а летом — на 9. Значит, в те времена климат здесь был субтропический, как сейчас в Крыму, например!

— Ничего себе, — не удержался от комментариев кто-то из ребят.

— Вот именно. А ведь если это было действительно так, то получает право на жизнь теория лингвистов, что именно здесь и сформировался северный народ, ставший прародителем многих наций. Когда под угрозой надвигающегося холода он был вынужден сменить место проживания, то часть его пошла в сторону Саян и Алтая и положила начало тюркским народам; часть осталась на территории Восточной Европы и основала индоевропейские народы. Подтверждением этому служат мифы народов земли, рассказывающие об их арктической Родине. В XIX веке ректор Бостонского университета Уоррен проанализировал мифы многих стран мира, в том числе и экваториальной Африки и Центральной Америки, и пришел к выводу, что во всех мифологиях рай находится на севере. А в мифах Ариев или индо-иранцев прямо говорится, что их родиной была Арктика.

'На севере, где находится чистый, прекрасный, кроткий и желанный мир, в той части Земли, которая всех прекрасней, чище, обитают великие боги Кубена — семь мудрецов, сыновей бога творца Брахмы, воплотившихся в семь звезд Большой медведицы. И, наконец, там владыка вселенной — Рудрахара, носящий светлые косы, русобородый, всех существ предок'.

Если сравнить ведический санскрит и русский язык, то мы увидим, как удивительно похожи эти два, казалось бы, далеких друг от друга языка. 'Огонь' — 'Агни', 'Мать' — 'матри', 'два' — 'два', 'дева' — 'дэви', "дверь" — "дваар", "весна — васанта".

— Надо же, как похоже!

— Действительно, очень похоже. А среди северорусских диалектов до сих пор сохранились слова, абсолютно идентичные санскритским: 'диво' — 'диво', 'бат' в значении 'может быть' — санскритское 'бат' в том же самом значении. На санскрите слово 'акарна' означает безухий, а у нас есть слово 'корноухий' — то есть человек с отрезанным ухом. Та же самая история и с другими языками, например, английским или французским.

— Значит, все эти языки произошли именно от древнерусского?

— Нет, пока, это означает только одно: все они имеют один общий праязык.

В кармане Кирилла завибрировал сотовый. Во время занятий Кирилл всегда выключал телефон, и если выключенный аппарат, тем не менее, вибрировал, это могло означать только одно: он срочно понадобился Деду. Только он мог дозвониться до Кирилла в любое время суток и при любом состоянии телефона. Кирилл как-то спросил его:

— Скажи, Дед, с одной стороны, ты владеешь телепатией, и насколько я знаю, можешь связаться со мной в любой момент, независимо от расстояния. С другой стороны, ты ярый противник прогресса как такового. Однако все это не мешает тебе пользоваться благами этого самого прогресса.

— Видишь ли, Кирилл, я не только не поддерживаю прогресс, но и всеми силами торможу его. Однако это не мешает мне пользоваться его плодами, раз уж они имеют место быть. Не тратить же мне для связи с тобой бесценную магическую энергию, когда есть сотовая связь...

На экране телефона светилась надпись 'Дед'. Какая неожиданность!

— Прошу прощения, — Кирилл глянул на учеников и отошел к окну. — Слушаю?

— Кирилл, бросай все, бери Ладу и срочно ко мне. У нас проблема, — телефон коротко прогудел на прощанье и замолчал.

— Коротко и неясно, — пробормотал Кирилл. — Ну что же, друзья, давайте-ка на этом на сегодня закончим, продолжим на следующей неделе.

* * *

Через три часа, когда солнце начало клониться к зениту и сумрак уже готовился опуститься на землю, а дневные краски как бы подернулись серой пеленой, 'Нива' Кирилла с ним и Ладой на борту подъехала к дому Деда на Свято-озере. Аспер встречал их на крыльце.

— Ну что стряслось, Дед? Наступает конец света?

— Пойдемте сразу в хоромы, там все объясню, — не принял Дед шутливого тона Кирилла.

'Хоромами' он называл отнюдь не свой дом, который по нынешним меркам вполне мог бы претендовать на это звание, а свою скрытую под водой Свято-озера резиденцию.

Они спустились к озеру, и, встав гуськом, Аспер, Лада и Кирилл вошли в глухие заросли ивняка на берегу. Любой, кто видел бы их в этот момент со стороны, так бы и решил, но если бы Аспер потрудился снять наведенный морок, то куст ивы превратился бы в грот, служащий входом в тоннель, ведущим под воду. Кирилл был здесь однажды, а вот то, как спокойно вела себя Лада, было для него откровением. Складывалось ощущение, что она бывала здесь раньше, и, возможно, не один раз. Эта мысль неприятно кольнула Кирилла. Похоже, это ревность. И к кому? К этому, пусть и замечательно сохранившемуся, но старику? Да ему же в обед сто тысяч лет. Он поспешно отогнал эти мысли от греха подальше, пока никто не заметил. Отогнать-то отогнал, но на Ладу взглянул как-то по-новому, с неким неосознанным пока еще и не сформулированным до конца вопросом.

Они шли по тоннелю в свете факелов, зажигающихся по мере их продвижения и тут же гаснущих у них за спиной. Тоннель вел их вниз, к самому центру озера. Именно там и располагалось тайное укрытие Аспера. Если бы по какой-то невероятной причине вода Свято-озера вдруг вся испарилась или ушла куда-нибудь под землю, то глазам людей предстал бы терем, с резным крыльцом, башнями, двором и хозяйственными постройками, с бревенчатым забором, ограждающим территорию, площадью примерно с футбольное поле. Терем представлял собой трехъярусное сооружение с высоким крыльцом, многоскатными деревянными крышами, венчающими два нижних яруса, и верхним ярусом, состоящим из пяти башенок. Башни верхнего яруса были увенчаны маковками, словно чешуей покрытыми резными деревянными дощечками. Тесовые скаты крыш, крыльцо на витых и резных столбах с ажурной декоративной отделкой, перекликающейся с резьбой наличников и причелин, толстые бревенчатые стены, — все это было сделано из лиственницы, становящейся с годами в воде только крепче. Впрочем, благодаря магии, строения не ощущали на себе воздействие воды. Увидеть все это великолепие Кирилл смог однажды, погрузившись на дно Свято-озера с аквалангом, в тот момент, когда Аспер снял с 'хором' маскирующий морок.

Тоннель закончился массивной резной дверью, которая на удивление легко открылась, стоило только Асперу слегка ее коснуться. Их глазам предстал огромный зал с витыми резными колоннами, подпирающими высоченный потолок. На каждой колонне были закреплены по два факела, так что зал, несмотря на размеры, освещен был вполне прилично. В центре стоял массивный дубовый стол, за которым легко можно было бы разместить человек сорок-пятьдесят. Стол был застелен белой скатертью с множеством вышитых сложных узоров, которые так соединялись друг с другом, что казалось, находятся в постоянном движении, перетекая из одного в другой. Скатерть от этого казалась просто живой. Аспер, однако, к столу их не пригласил, а провел в угол зала, где стояло несколько кресел.

— Мы кого-то ждем? — спросил Кирилл, устраиваясь в кресле рядом с Ладой.

— Да, должен подойти вестник, и он уже рядом, — Аспер обернулся к двери в другом конце зала.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась фигура длиннобородого старика с иссеченным морщинами лицом и выбеленными сединой волосами. Он был одет в длинную холщевую рубаху белого цвета, закрывающую ноги до самых щиколоток, с широкими рукавами и густо расшитыми наплечиями. В руках у него был большой, выше головы, посох, весь покрытый резьбой и увенчанный сверкающим в свете факелов набалдашником. Старик стремительным шагом, весьма неожиданным для его преклонного возраста, приблизился к столу и произнес с легким полупоклоном:

— Здрав буде, Пресветлый.

— И тебе здравствовать, волхв-хранитель, — Аспер ответил ему таким же полупоклоном.

— Худую весть я принес тебе, Пресветлый. Дозволено ли будет молвить при гостях твоих?

— Говори смело, Вышата. Я специально их позвал. Боюсь, что в этом деле нам без их помощи не обойтись. Садись с нами и рассказывай. В ногах правды нет, — Аспер указал волхву на кресло рядом со своим. — Это Кирилл и Лада. А это волхв-хранитель Архива Вышата, — представил он старика Кириллу с Ладой.

— На Архив напали. Ждан, Всеслав и Любомир погибли.

Аспер помрачнел лицом. Похоже, что он догадывался о сути проблемы, но без подробностей, которые его совсем не порадовали.

— Ну что же, покажи нам, как это было, — Аспер обернулся к молодым людям. — Возьмитесь за руки, закройте глаза и постарайтесь расслабиться.

Кирилл взял в руку ладонь девушки и почувствовал, как та чуть заметно подрагивает.

— Не бойся, все будет хорошо. Закрывай глаза, — он вслед за Ладой тоже закрыл глаза и расслабился. Другую его ладонь сжал, замыкая круг, Вышата. Рукопожатие оказалось на удивление крепким и энергичным, мало соответствующим преклонному возрасту волхва-хранителя.

Прошло несколько секунд, темнота перед закрытыми глазами постепенно рассеялась, и Кирилл увидел помещение с каменными стенами и каменными же полатями вдоль стен. На этих полатях лежали бочки, ящики, сундуки и какие-то неизвестного назначения предметы. Видимо, это и был Архив. Трое мужчин, в простых, сероватых штанах и рубахах, переходили от одного предмета к другому, то ли пересчитывая, то ли проверяя его сохранность. Кирилл, вдруг понял, что знает их. Вот Всеслав, самый старший из них. Высокий — что называется косая сажень в плечах; курчавая борода, заметно темнее кудрей на голове, окаймляла лицо, отчасти скрывая реальный возраст. Правую щеку пересекал глубокий застаревший шрам, полученный им еще в юности то ли при тренировке, то ли во время обычных детских шалостей. В свои тридцать шесть он выглядел этаким умудренным жизнью пятидесятилетним дядькой и пользовался среди товарищей непререкаемым авторитетом. К тому же не было ему равных на военных игрищах и в учебных боях, особенно на мечах. А меч у него, кстати сказать, был знатный, сработанный известным в свое время умельцем Людотой-ковалем. И имя носил подходящее 'Индриг' — древнерусское название единорога, 'царя всех зверей'. Длинный, почти метровый меч из сварной булатной стали, с шестисантиметровым клинком, заточенным с двух сторон. Конец клинка остро заточен, чтобы в бою им можно было не только рубить, но и колоть. Вдоль полотна на обеих сторонах клинка идут широкие выемки — долы, служащие для облегчения веса клинка и придания ему особой прочности — своего рода ребра жесткости. Навершие, рукоять и перекрестие меча украшены бронзой и серебром. На полотне, возле перекрестия, вытравлено именное клеймо 'Людота-коваль', широко известное в свое время не только по всей Древней Руси, но и в Византии и Средней Азии.

Любомир, средний по возрасту и по комплекции, русовласый, широкоскулый красавец, как две капли воды похожий на Садко в исполнении актера Сергея Столярова в старинном одноименном фильме. Озорная улыбка, казалось, никогда не покидала его лица. Веселый нрав счастливо сочетался с острым, расчетливым умом. Не многие витязи могли похвастаться победой над ним в какой-нибудь учебной схватке. А те, кому не повезло столкнуться с ним в бою реальном, уже не то, что похвастаться, а и пожаловаться на него никому не могли.

Самым младшим среди них был двадцатипятилетний Ждан, поздний и единственный сын своих престарелых родителей. Рыжие кудри, редкая, не до конца сформировавшаяся бородка того же огненного цвета, яркие голубые глаза, с нескончаемым интересом к жизни и всему, что происходит вокруг. Сегодня было его первое дежурство в Архиве, охрана которого считалась самой почетной и ответственной задачей. Он с нескрываемым любопытством наблюдал как Всеслав и Любомир проверяли печати на сундуках и бочонках, в которых залитые толстым слоем смолы хранились свитки, берестяные грамоты, деревянные дощечки, несшие на себе тайные знания руссов и их далеких предков. По большому счету, никому из них не было доподлинно известно, что конкретно хранится в этом хранилище. Этого не знал, пожалуй, даже волхв-хранитель. Хотя, кто их, этих волхвов, разберет. Никогда не знаешь, что у них на уме. Темные они какие-то, непонятные, а значит страшные, лучше с ними не связываться. Вот и сейчас стоит за спиной, сычом смотрит. Ну чего, спрашивается, приперся, будто мы и без него не справимся.

Всеслав тоже заметил волхва:

— Чаво стряслось, хранитель? Никак боишься, что носы свои сунем, куда не должно?

— Акстись, Всеславушко, али я тебя не первый год знаю? Неспокойно на душе что-то. Сердце беду чует, а что не так, не пойму пока.

Все трое уставились на волхва. Сердце вещунье просто так не болит, почем зря хозяина не тревожит, видно, и впрямь какая-то беда надвигается.

Ни Кирилл, ни Лада этих людей раньше не видели и про место под названием Архив даже не слышали. Вся информация им пришла вместе с изображением. Видимо, волхв-хранитель не только передал им картинку, но и необходимый для понимания пакет комментариев. А может быть, это был подарок Аспера, чтобы не тратить время на лишние расспросы. Впрочем, пара вопросов у Кирилла все-таки нашлась, и он совсем уже было собрался их задать, как вдруг раздался взрыв. Стена за спинами воинов с грохотом лопнула, и в их сторону полетели разнокалиберные куски камня. Нормальный человек, услышав грохот за спиной, втягивает голову в плечи и оглядывается. Эти же метнулись в стороны, прячась за стеллажами, одновременно обнажая мечи. Практически одновременно со взрывом в облаке дыма и пыли появились многочисленные короткие вспышки пламени. Кирилл сразу понял, что стреляют из автоматического оружия и, судя по тому, что самих выстрелов слышно не было, автоматы были с глушителями. Если бы охранники остались стоять на месте, то их бы немедленно изрешетило. Ждан все-таки задержался на долю мгновения, и этого хватило, чтобы одна из пуль его достала. Она пробила парню голову, и теперь он лежал на полу в растекающейся луже крови и смотрел на Кирилла полными удивления глазами. Секунды через три-четыре сквозь образовавшийся в стене проем в Архив ворвались трое в черных комбинезонах и скрывающих лица шлемах. Они продолжали стрелять, но странное дело, пули не причиняли никакого вреда воинам с мечами. Причем, они попадали, Кирилл это отчетливо видел.

— Они накинули 'кольчугу', — тут же прокомментировал ситуацию Аспер. — Есть такое заклинание в боевой магии. Им теперь никакое оружие не страшно.

Поняв всю бесплодность своих попыток, нападавшие отбросили автоматы в сторону и выхватили из-за спин свои мечи, длинные и узкие.

— Братья Дайто! Давно не виделись, — пробормотал себе под нос Аспер. Кирилл тем не менее услышал и переспросил:

— Ты знаешь этих людей?

— Людей нет, а вот мечи мне знакомы. Это братья Дайто, первые Катаны на земле.

— Мечи японских самураев?

— Именно. Но это не простые мечи, а заговоренные. Им 'кольчуга' не помеха. Не отвлекайся, смотри дальше.

Всеслав, а за ним и Любомир вышли из-за укрытия, присматриваясь к застывшей перед ними троице. На левом предплечье Любомира расплывалось алое пятно. Видимо, тоже пулей задело, еще до того, как заклинание заработало.

— Давай, хранитель, твори свое дело, убирай отсюда все, а мы уж тут сами разберемся, — прорычал Всеслав в сторону Вышаты, поднял меч перед собой и шагнул вперед. Изображение вдруг резко дернулось и поплыло перед глазами. Кирилла даже слегка замутило, да и Ладе, судя по тому, как дернулась ее рука, тоже стало нехорошо.

— Погоди, волхв-хранитель, — произнес Аспер, — можешь показать со стороны?

— Конечно, Пресветлый.

Картинка вздрогнула, и ракурс изменился. Теперь они видели не только бьющихся на мечах воинов, но и самого Вышату. Он бормотал непонятные слова и вращался вокруг оси, совершенно не обращая внимание на происходящее. А посмотреть было на что. Двое, стоявшие перед Всеславом, как по команде, мягкими стелющимися шагами разошлись в стороны и напали на него практически одновременно. Всеслав начал свое движение вместе с ними. Шаг влево — и меч того, что был справа из нападавших, пронзил пустоту, блок и Катана 'левого' с жалобным стоном скользнула по плоскости меча Всеслава. Шаг вправо и вперед с разворотом на сто восемьдесят — и меч Всеслава со всего маха наткнулся на Катану 'левого', да так, что чуть не выбил его из рук. Шаг назад — и все трое замерли, внимательно всматриваясь друг в друга. Вновь одновременная атака — с тем же успехом, только в это раз 'правый' чудом успел уклониться от острия меча Всеслава. Пауза и новая атака. Однако теперь нападавшие наносили свои удары по очереди, и Всеславу уже не оставалось времени на ответные выпады. Он ни секунды не стоял на месте, передвигаясь по комнате, уходил от удара, ставил блок, вновь уходил в сторону. Меч в его руке мелькал с невообразимой скоростью, успевая блокировать или отклонять в сторону удары нападавших и даже иногда делать выпады, заставлявшие тех в свою очередь переходить к обороне. Техника владения мечем, у Всеслава была явно выше, чем у его противников, и бились они на равных только потому, что их было двое и свои атаки они проводили довольно слаженно, не давая Всеславу шанса эффективно им ответить.

Соперник Любомира, если и не превосходил его, то уж, по крайней мере, дрался с ним на равных, а тот в дружине далеко не последним бойцом был. Их схватка проходила по другому сценарию, нежели бой Всеслава. Соперники плели сложный узор, передвигаясь по комнате, беспрестанно нанося атакующие удары и ставя ответные защиты. Паузы в поединке не наступало ни на секунду. Сталь со свистом рубила воздух, высекая искры из оружия противников, каменных стен и стеллажей, не к месту подворачивающихся под руку. Однако бешеный ритм боя и рана на левой руке Любомира делали свое дело. Он все реже атаковал своего противника и все чаще просто защищался и уходил в сторону с линии его атаки.

Тем временем Вышата, вращаясь и читая заклинание, создал вокруг себя небольшой смерч, который с каждым оборотом все расширялся и расширялся, постепенно охватывая практически все помещение. Предметы, хранящиеся в Архиве, попадая в зону вихревых потоков, срывались с места и начинали летать по комнате, все набирая и набирая скорость. Смерч, с легкостью жонглирующий сундуками и бочками, тем не менее, не оказывал на людей ни малейшего влияния. А вот летающие вокруг предметы, были для них весьма опасны. Людям приходилось следить не только за противником, но и за атаками с воздуха. Один из тех, с кем бился Всеслав, атакуя, просмотрел стремительно приближающийся к нему здоровенный кованый сундук и лишь в последний момент успел поднять руку, чтобы прикрыть голову. Сундук буквально смел его, отбросив на стеллажи. Он крепко ударился головой о стену и затих.

А у Любомира дела шли все хуже и хуже. Он уже с большим трудом успевал блокировать удары соперника и практически не помышлял о собственной атаке. Кирилл даже не успел заметить, как соперник Любомира с легкостью уклонился от его меча, произвел выпад и тут же отступил назад. Любомир замер — на его боку стремительно распускался темно-красный цветок. Катана нападавшего все-таки нашла свою цель. Собрав последние силы, Любомир поднял меч и с перекосившим лицо криком 'Вар! Вар!' шагнул смерти навстречу. Его противник практически одновременно с ним сделал стремительный шаг вперед, присел под опускающимся мечом, одновременно выполняя вертушку с продвижением, и, оказавшись за спиной Любомира, широким махом Катаны полоснул того по ногам. Любомир рухнул на колени, бессильно опустив руки, а его соперник, продолжая вращение вокруг своей оси, на втором повороте одним движением снес ему голову. Срубленная голова уже лежала в стороне, уткнув рыжую от крови бороду и мертвые глаза вверх, а тело, прежде чем окончательно упасть, еще пару секунд стояло на коленях — сердце еще качало по обрезанным артериям остатки крови, выплескивая ее небольшими фонтанчиками наружу. Убийца Любомира сбросил с головы шлем, вернул Катану в ножны и, обхватив левой ладонью правый кулак, сделал в сторону поверженного противника ритуальный полупоклон, должный, судя по всему, выказать последнему крайнюю степень уважения. Увидев его лицо и этот характерный поклон, Кирилл решил, что на Архив напали японцы. Впрочем, поразмышлять на эту тему дольше ему не дали. События в Архиве продолжали развиваться стремительно.

Оставшийся один на один со своим противником Всеслав перешел в контратаку. Нанося мощные, стремительные удары, он теснил противника, который с трудом успевал реагировать на его выпады. Он уступал Всеславу и до сих пор был жив только потому, что Всеслав уже был порядком измотан схваткой сразу с двумя противниками. Оценив ситуацию, 'японец' тут же бросился на выручку своему товарищу и, похоже, оказал ему тем самым медвежью услугу. Увидев пришедшую помощь, тот расслабился и тут же пропустил рубящий удар Всеслава. Его реакции хватило лишь на то, чтобы убрать из-под меча голову и попытаться отпрыгнуть назад. Всеслав все-таки достал его кончиком меча, распоров ему правое плечо и, возможно, даже сломав ключицу. В любом случае боец на какое-то время выбыл из строя.

Меж тем вихрь, рожденный Вышатой, из-за множества поднятых с полок и пола предметов достиг такой плотности, что находиться в нем стало просто смертельно опасно. Люди опустились вниз, прячась за стеллажи и вжимаясь в пол. Небольшие протуберанцы вырывались из главного смерча, подхватывали оставшиеся вещи и затягивали их в общую массу. Вышата был единственным, кого, не смущали носящиеся в воздухе предметы. Он двинулся в сторону узкого прохода в стене, то ли выхода, то ли прохода в другой зал. Вихрь, неотступно следуя за ним, вскоре полностью втянулся в этот проход, унося с собой все, что хранилось в Архиве. Исчезли также и тела погибших защитников, и их оружие.

Внезапно стало так тихо, что Кирилл услышал, как падает на пол капля крови с одного из стеллажей. Он вздрогнул от неожиданности и подумал вслух:

— Если Вышата вышел, то почему мы все еще видим, что происходит внутри?

Аспер недовольно поморщился, но все-таки решил ответить на повисший в воздухе вопрос:

— Теперь мы видим происходящее глазами Всеслава.

Тот, встав в полный рост, перекрыл собой проход, куда ушел Вышата вместе с вихрем, всем своим видом показывая, что не намерен пропускать нападавших дальше этой комнаты. 'Японец' вновь совершил свой ритуальный поклон в адрес Всеслава и ринулся в атаку. Рисунок боя изменился. Теперь бойцы стояли друг против друга и ожесточенно бились, практически не сходя с места. Всеслав, получивший к этому моменту уже несколько ранений, начал громко, в такт наносимым ударам, выкрикивать: 'Хан-ган мо ста ашма! Ка мо санат асун идам ашма! Сарга ашма ята ешах ахам драштум!'

— Дедушка, я не понимаю, что он говорит? — не удержалась от вопроса Лада, — хотя слова я эти где-то слышала.

Кириллу язык тоже показался знакомым, казалось, еще чуть-чуть и он смог бы уловить смысл сказанного.

— Кровь арктидов в ваших жилах помнит этот язык. Это заклятие 'Базальтовая волна' переводится примерно так: 'Тело мое стань камнем, душа моя вечно живи в этом камне. Сила каменной волны одолеет все, что я вижу'.

— И что произойдет?

— Вся материя в радиусе действия волны по мере ее продвижения меняет свою физическую сущность и превращается в базальтовый монолит. Сначала окаменеет его тело, потом все, что его окружает, даже воздух.

— И каков радиус этой волны?

— Каждый раз разный. Зависит от силы мага, его решимости и силы духа.

— Но ведь он умрет, — глаза Лады наполнились слезами.

— Да. Но это его выбор, его долг и его путь, наконец.

Закончив фразу, Всеслав, прижался спиной к стене, окончательно перекрыв проход, и что есть силы, ударил ногой об пол. В месте удара зародилось темное пятно, почти черное, расплывающееся, как клякса на белом листке бумаги. Оно стало медленно распространяться во все стороны. Ноги витязя перестали двигаться и тоже потемнели, постепенно приобретая цвет этой черной волны. Когда окаменение достигло пояса, он воздел руки к потолку и прокричал: 'Ра сарга тава!'

— Он призвал в помощь силу Света, — прошептал Аспер. На этот раз Кирилл понял Всеслава без перевода.

Клинок в руке Всеслава вдруг засветился огненным солнечным светом, на его кончике образовался небольшой огненный шар, который сорвался с острия и ударился в потолок. Помещение содрогнулось, и по потолку поползла паутина мелких трещинок, постепенно заполняющая весь свод. 'Японец', увидев перед собой открытую для удара грудь соперника, не задумываясь, нанес удар. Катана вошла в тело Всеслава почти по рукоять, да так там и осталась. Именно в этот момент черная волна достигла груди Всеслава и пронзившей ее Катаны. 'Японец' не успел разжать рук, они перестали его слушаться и начали медленно чернеть. В это время черная волна, идущая по полу, коснулась его ног. 'Японец' понял, что это конец. Лицо его вдруг расслабилось и стало каким-то успокоено облегченным, как у путника, наконец-то увидевшего перед собой цель, к которой он шел всю свою жизнь.

В углу зашевелился контуженный боец. Второй, раненный Всеславом, подскочил к нему и помог подняться. 'Японец' обернулся к ним и на чистом русском прокричал:

— Полковник, уходите отсюда. Прощайте и не поминайте лихом.

Всеслав, поддерживаемый силой света, видел, как оба оставшихся в живых нападавших, поддерживая друг друга, пробрались к проходу, через который они сюда проникли. Он не мог помешать им и радовался только тому, что их нападение не принесло им результата и что он и его друзья до конца выполнили свой долг и не пустили врага.

С потолка начали падать камни, часть из них, не долетая до пола, повисала в начинающем твердеть воздухе и застывала там, смешиваясь с чернеющей массой. Черная волна докатилась до пролома в стене, преследуя беглецов, и картинка вдруг исчезла.

— Все, Всеслав умер, — мрачно произнес Вышата. — Теперь он останется там навеки.

— Ребят, конечно, жаль, — Аспер выглядел действительно опечаленным, — но это был их долг. Ты все успел убрать? — обратился он к волхву.

— Увы нам, Светлейший.

— Что-то пропало?

— Да, 'Хроники Славии' и 'Око силы'.

— Что за Око? Не помню такого.

— Артефакт, найденный после смерти Маргуса. Мы так и не смогли понять, как он работает. Знаем только название.

— Ну и бог с ним, хотя название меня несколько тревожит. А вот 'Хроники Славии' весьма жалко. Они хоть и писаны языком магии, но, судя по Катанам, дело не обошлось без Кратоса, а уж он-то прочтет их без труда. А там, если ты помнишь, волхв, указано место, где схоронены тела арктидов, до сих пор не прошедшие активацию. Видно, не зря я, ребятушки, вас сюда позвал, — обернулся он к Кириллу и Ладе. — Думается мне, предстоит вам работенка кое-какая.

— Прости, Светлейший, — волхв поднялся с места, — нужно срочно Архив перепрятать. Мне одному сие не под силу.

— Да ты прав, хранитель. Вы, Кирюша, подождите нас здесь немного, мы Архив перепрячем, да будем тризну справлять по друзьям нашим, головы свои младые сложившим.

— Может, все-таки объясните, что происходит, — спросил Кирилл, переводя взгляд с Аспера на Вышату и обратно.

— Ну, если только коротко, — Аспер поднялся с кресла. — Существуют Архивы арктидов. В них хранятся всевозможные магические артефакты, документы и знания нашей цивилизации. На один из этих Архивов, находившийся в Москве, сегодня напали. Погибли люди. Сейчас мы его быстро перепрячем и займемся погребением наших товарищей.

— Кто эти люди и откуда они взялись?

— Да, обычные люди, твои современники. Ну, конечно, не совсем обычные, кровичи арктидов все-таки, как и вы.

— Что же ты мне раньше о них не рассказывал?

— Я, Кирюша, много чего тебе не рассказывал. Многие знания — многие печали. Не мной придумано, но уж поверь, мной проверено. Извини, но нам действительно некогда. Через полчаса вернусь, расскажу поподробней.

С этими словами Аспер и Вышата вышли из зала.

* * *

— Сегодня в ночь с 13 на 14 произошел провал фрагмента дорожного полотна на пересечении Большого Знаменского и Колымажного переулков. Площадь провала достигла 600 кв. м, а в образовавшуюся яму обрушился фасад одного из находящихся рядом домов. По нашим данным, дом этот был недавно выкуплен под свое представительство в России американской корпорацией Картер&Картер. В настоящее время в доме проводился капитальный ремонт. К счастью, во время обрушения стены никто из рабочих не пострадал.

На экране телевизора на фоне огромной ямы ученого вида дядечка давал интервью корреспонденту 'Вестей':

— Наиболее частыми причинами оседаний и провалов дорожных покрытий и земельных участков, помимо оттаивания почвы в весеннее время, являются аварии на устаревших и изношенных коммуникациях водо— и теплоснабжения (особенно это касается исторической части города), а также инженерные и технологические ошибки при строительстве новых сооружений и прокладке автотрасс. Помимо этого, к активизации неблагоприятных геологических процессов приводит деятельность метрополитена и многочисленных промышленных предприятий и других производств, способствующая посредством исходящих от них сейсмических колебаний разрыхлению грунта и образованию в нем карстовых пустот (диаметр которых в отдельных случаях может достигать 20 м).

— По мнению специалистов, — взял слово корреспондент, — в Москве суммарная площадь потенциально опасных для строительства участков достигает 15 кв. км (причем, со временем эта территория может значительно увеличиться). На одном только участке Ходынского поля, расположенного поблизости от Хорошевского шоссе и проспекта Маршала Жукова, насчитываются более 40 провальных воронок. Наиболее опасными в контексте оползневой угрозы эксперты называют такие районы Москвы, как Капотня, Коломенское, Фили, Чагино, а также северо-запад столицы — Тушино, Сходня, Нижние Мневники, Щукино, Хорошево и Серябряный бор...

Мишель выключил телевизор и повернулся к Полковнику, расслабленно развалившемуся в кресле.

— Ну что, немного пришел в себя? Давай теперь рассказывай все подробно.

— Да что рассказывать. Вы же, наверняка, сами все видели.

— Ну, видеть — это одно, а рассказ из уст непосредственного участника событий, согласись, совсем другое, — Кретон старший был хмур и явно недоволен итогами операции. — Начни-ка, Полковник, с того момента, как вы проникли в Архив.

— Ну, хорошо, — Полковник обреченно вздохнул, массируя висок. Голова после сотрясения болела страшно, но деваться некуда, держать отчет перед работодателями, видимо, придется и придется именно сейчас. Однако из чувства протеста вместо того, чтобы начать рассказ, спросил:

— Что с Ястребом? Как он там?

— С Ястребом все нормально. Его осмотрел врач, зашил рану, наложил гипс. Он потерял много крови, но жить будет. Благодаря тебе, Полковник. Ты его буквально на себе вынес. Сейчас готовятся документы, завтра вылетаем в Швейцарию. Думаю, что там его быстро поставят на ноги. Тем более что отец приложил руку к его исцелению.

— Вот за это, господин Кретон, спасибо, — Полковник с искренней благодарностью посмотрел на него и, вздохнув еще раз, начал свой рассказ.

— Когда мы сразу после взрыва ворвались в помещение, то увидели четверых мужчин. Один был убит. То ли осколком камня, то ли шальной пулей, не суть важно. Главное, что нам он помехой не был. Два парня, молодые, сильные, вооружены мечами. Пули от них отскакивали, как горох от стенки. Третий — старик в балахоне, невооруженный, непосредственно в бою участия не принимал — как только мы свои мечи достали, сразу начал чего-то там шаманить, на нас внимания не обращая. Странные ощущения, как будто в прошлое провалились. Былинные богатыри какие-то. Илья Муромец с Алешей Поповичем. Да еще старикан этот жуткий кружить начал, воздух вокруг него клубами заходил. Холод и страх до костей пробирал...

...Тот, что помоложе, был легко ранен, на рубахе кровь проступила, вот Самурай против него и встал. Мы с Ястребом — против второго. Бойцы знатные. Сколько тот парень с Самураем бился. Ничем ему не уступал. Если бы не рана, еще неизвестно, чья бы взяла. А Самурай на мечах лучший из тех, что я видел. Наш тоже был хорош. Один против двух не только отбивался играючи, да еще и гонять нас с Ястребом успевал. Мечом владел в совершенстве и про наши Катаны все знал. Знал, что, несмотря на свою остроту и прочность режущей кромки, Катана может лопнуть, если получит акцентированный удар по плоскости клинка. Пришлось покрутиться, чтобы принимать удары верхней кромкой, а не плоскостью. До сих пор руки дрожат от его ударов, как кувалдой трехтонной молотил...

...Потом старикан такую бурю поднял: сундуки, бочки и прочий мусор по комнате залетал. Меня каким-то сундуком по голове шарахнуло, об стену добавило, и я, видимо, на время отключился...

...Сколько в отключке был, не знаю. Очнулся, голова раскалывается, будто колокол чугунный на плечах. Каждый звук гулким эхом раздается, того и гляди, мозги от напряга лопнут. Ребра болят, думал перелом, повернулся, оказалось, то ли шкатулка, то ли сундучок подо мной, в бок впивается. Я его, кстати, донес?

— Да, когда вы вернулись, у тебя в одной руке был Ястреб, в другой — шкатулка. Это единственное, что удалось вынести из Архива.

— Ну и славно.

Была еще одна вещь, которую Полковник обнаружил после того, как очнулся. Небольшой металлический шар размером с мандарин, весьма, однако, тяжелый, несмотря на габариты. Как только Полковник взял его в руку, шар потеплел и начал плавиться, превращаясь сначала в каплю, а потом в небольшую лужицу у него на ладони, и вскоре, то ли окончательно испарился, то ли впитался в кожу, не оставив следов. Полковник до конца не уверенный, что все это не было галлюцинацией, вызванной сотрясением мозга, не стал рассказывать об этом Кретонам и продолжил свой рассказ:

— Ну вот, когда я пришел в себя, старика с его ужасным смерчем уже не было, неподалеку сидел Ястреб, зажимая рану, а Самурай, покончивший со своим соперником, уже бился с нашим. Потом этот парень проорал какую то хрень, и все вокруг стало каменеть.

— Да, это заклинание 'Базальтовой волны'.

— Ну, да... Самурай, видно, тоже попал в эту волну, потому что вдруг замер, только успел крикнуть нам пару слов на прощанье. Мне показалось, он был доволен, что все так закончилось. А, что, умереть в бою, с мечом в руках — хорошая смерть для воина. Жаль, что земля ему стала камнем, а не пухом...

...Волна уже подбиралась к нам, да тут еще начал рушиться потолок, в общем, пора было уносить ноги. Мы с Ястребом кое-как собрались и рванули обратно, начисто забыв про все ловушки. На наше счастье, все они срабатывали только с той стороны, откуда мы пришли. Но уж за нашими спинами сработало все, что можно. Если бы нас преследовали, мало бы им не показалось...

...Ястреб слабел все больше, и как мы добрались до входа в подземелье, я уже, честно говоря, не очень то и помню. Ну, вот и все, кажется.

Полковник откинулся на спинку кресла и поморщился. Голова болела, перед глазами плыли разноцветные круги. Ему бы сейчас лечь и поспать пару суток. Франсуа Кретон наконец-то обратил внимание на состояние Полковника, подошел к нему и, положив ладони на голову, замер, погрузившись в некое подобие транса. В голове Полковника прояснилось, боль отступила, волна облегчения прокатилась по измученному телу.

— О-х-х-х, хорошо-то как, — потянулся Полковник. — Благодарю вас, господин Кретон.

— Ну, что ты, это я благодарю вас. Вас всех. Вы сделали максимум возможного, и, поверьте, я этого не забуду. А благодарным я быть умею. Отдыхайте, завтра вы вылетаете в Швейцарию.

— Господин Кретон, еще вопрос, если позволите.

— Конечно, Полковник.

— Хотелось хотя бы в общих чертах узнать, что же все-таки такое мы добыли. Если это, конечно, возможно.

— Не только в общих. Вы вполне достойны знать об этом максимально подробно. Проблема в том, что предмет, доставленный вами, защищен магией. И я пока не готов конкретно ответить на твой вопрос. Впрочем, поискам ответа я намерен посвятить ближайшее время. Надеюсь разгадать эту загадку, пока вы проходите лечение и реабилитацию. Уверяю, как только мне будет, что сказать, вы первыми об этом узнаете.

* * *

Аспер, Кирилл и Лада сели в лодку и поплыли в сторону протоки между Свято-озером и озером Великим. Над озером стоял легкий вечерний туман, верхушки деревьев окрасило в густой красный свет опускающееся солнце, и припозднившиеся птахи допевали ему свои прощальные песни. Идиллию момента разрушало лишь осознание произошедшей трагедии и предстоящий скорбный ритуал. На берегу их ждали люди. Кроме известного уже им Вышаты там было около двух десятков мужчин и женщин разных возрастов, одетые в русские национальные костюмы. На мужчинах были подпоясанные кушаками выбеленные льняные длиннополые рубахи с вышитыми по подолу и рукавам красными узорами. На женщинах — того же цвета сарафаны, также украшенные красной вышивкой. Точно такие же одежды были и на Кирилле с Ладой, которые Аспер выдал им перед отплытием.

— К чему этот маскарад?— спросил Кирилл.

— Это, Кирюша, не маскарад, а традиция рода, которую нужно помнить и чтить. Белый цвет — цвет траура, — он вдруг посуровел лицом сверх обычного. — Мы должны провести обряд погребального сожжения усопших воинов, так, как делали это ваши предки и предки ваших предков.

— Разве их не похоронят как обычно на кладбище?

— Нет, Ладушка, — Аспер погладил ее по голове, — конечно, по всем документам они будут похоронены на Ново-Сормовском кладбище, но на самом деле, мы похороним их так, как всегда хороним своих товарищей.

На берегу протоки стояли две деревянных ладьи, вытащенные на берег и поставленные каждая на четыре деревянные подпорки. Вокруг ладей был сооружен помост. На каждой ладье размещалась скамья, укрытая стегаными матрацами, тканью и подушками. Прямо перед ладьями со стороны берега стояли ворота, высотой около двух метров.

Выйдя из лодки, Аспер поклонился в пояс людям на берегу.

Кирилл и Лада последовали его примеру. После ответного поклона встречающих, Вышата вышел из толпы, отворил ворота и, пройдя сквозь них, дал команду к началу обряда. Аспер по какой-то причине предпочел уйти в тень, и всем процессом руководил волхв. Возможно, не все присутствующие были посвящены в его тайну, а возможно, проведение обряда по умолчанию дело рук волхва и никого другого. Так или иначе, Аспер стоял рядом с Кириллом и Ладой и по мере необходимости комментировал происходящее.

Шестеро мужчин внесли на одну ладью тело Любомира, а на другую — Ждана. Отрубленная в бою голова Любомира была аккуратно пришита на место, тела отмыты от крови и прибраны. В свой последний путь воины уходили чистыми и в новых красивых одеждах. Женщины принесли чаши с медовухой, фрукты, пахучие травы. Положили все это около мертвецов, добавили туда хлеб, мясо и лук. Потом один из мужчин уложил рядом с ними их оружие. Все было готово. Люди отступили от помостов, образовав широкий круг. В центре осталось только четверо: Вышата, руководивший процессом; возле ладьи с телом Ждана — двое пожилых людей, его родители. Старуха мать, припав к груди мужа, сотрясалась от беззвучных рыданий, а старик сурово глядел на лицо сына, которого они ждали так долго и так скоро потеряли, тихо гладил жену по седой непокрытой голове и шептал что-то, то ли успокаивая, то ли проклиная убийц сына. Рядом с другой ладьей стояла молодая девушка с распущенными волосами, невеста или просто подруга Любомира. Она вдруг рухнула на колени, царапая свое лицо и простирая руки к ладье с покойником, стала громко причитать:

На кого ты, милый мой, обнадеялся?

И на кого ты оположился?

Оставляешь ты меня, горе горькую,

Без теплова свово гнездышка!

Не от кого то горе горькой,

Нету мне слова ласкова,

Нет то мне слова приветлива.

Нет то у меня, горе горькие,

Ни роду то, ни племени,

Ни поильца мне, ни кормильца...

Остаюсь то я, горе горькая,

Не с кем мне думу думати,

Не с кем мне слово молвити:

Нет у меня милова ладушки.

В толпе произошло некое шевеление, и на авансцену вышли две девушки, украшенные, в отличие от прочих, венками из полевых цветов и гирляндами бус из ярких цветных камней. Девушки стали поочередно обходить собравшихся здесь мужчин, одаривая каждого поцелуем и напевая в промежутках радостные песни. Досталось и Кириллу с Аспером. Поцелуи, надо сказать, были совсем не братскими.

— Это невесты погибших, добровольно принявшие решение уйти в рай вместе со своими женихами, — прошептал Аспер.

— И чего это они так радуются, — не понял Кирилл, — их ведь сейчас должны убить и сжечь?

— Видишь ли, Кирилл, у древних русичей были весьма широкие представления о загробном мире, и этих девушек радует, разумеется, не ближайшее будущее — смерть и последующее сожжение, — а вечное счастливое пребывание в потустороннем мире. В мире, который, кстати, ждет всех нас по определению, а не только тех, кто смог заслужить его при жизни, как у христиан, например.

— Вы что, всерьез хотите сжечь этих девушек? — глаза Лады округлились и полезли из орбит.

— Ну что ты, Ладушка. Это же инсценировка. Хотя в былые времена девушки действительно сгорали вмести со своими мужчинами.

Меж тем, радостно поющие девушки, обойдя всех мужчин, подошли к воротам. Двое крепких мужиков трижды подняли каждую над воротами, так, чтобы они смогли заглянуть по ту сторону. Взмывая над воротами, каждая из них выкрикнула:

— Вот вижу своего отца и свою мать. — Девушку подняли во второй раз:

— Вот все мои умершие родственники, сидящие. — И в третий раз:

— Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен. И с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня. Так ведите же меня к нему!

Девушки поднялись на помосты и уселись в ладью около своих суженых. Вышата подошел к каждой из них по очереди, и, взмахнув ножом, уложил девушек рядом с покойниками. Инсценировка это была или нет, но выглядело все весьма натурально. У Кирилла мурашки пробежали по спине, а на Ладу так вообще было страшно смотреть. Вышата спустился с помоста и поднес к дереву факел. Вся конструкция видимо заранее была пропитана каким-то составом, потому что сразу вспыхнула, вздымая пламя до небес, озаряя округу ярким оранжевым светом и закрывая темнеющее небо снопом искр, уносящихся ввысь. Люди вокруг погребального костра взяли друг друга за руки и пошли хороводом против часовой стрелки, распевая песни.

— Смотрите, — кивнул в сторону хоровода Аспер.

В кругу людей они рассмотрели обеих девушек, минуту назад бывших в погребальных ладьях, правда, уже без украшений. Как они сюда попали для Кирилла, а особенно для Лады было не очень и важно. Главное, что они были живы и здоровы, и можно было облегченно вздохнуть. Кирилл, Лада и Аспер вскоре тоже были вовлечены в этот странный хоровод, и хотя не принимали участия в общем пении по причине незнания слов песен, ощущали необычное единение с этими людьми и небывалый душевный подъем и радость, на первый взгляд, несколько неуместную при этом печальном событии. Костер полыхал около часа. Все это время люди ходили вокруг, озаряемые пламенем и общей скорбью, сочетаемой с непонятной Кириллу радостью и легкостью...

Когда пламя стихло, на месте костра остались две горки золы и пепла, уже подернутые сединой, но еще мерцающие в тающем сумраке. Две женщины собрали прах в глиняные сосуды, которые потом запечатали, залив крышки расплавленным воском. Последние пристанища двух воинов, переходя из рук в руки достигли, наконец, рук Вышаты, который водрузил их на вершины двух вкопанных возле дороги столбов. Затем, повернувшись лицом к столбам, он тихо и неразборчиво произнес несколько слов, сотворил некий дирижерский пасс руками, и столбы исчезли. Скорее всего, они стали просто невидимыми. Кирилл знал, что таким образом Аспер скрывал то, что не положено было знать непосвященным. Вот и Вышата, видно, морок на них накинул.

Недалеко от пепелища, на поляне, был сколочен дощатый стол с лавками вокруг него. Стол этот был застелен той самой скатертью из хором Аспера. Вышата подошел к столу, провел посохом над скатертью, пробормотал что-то себе под нос, и на скатерти стала появляться всевозможная снедь. Блюда с гречишными блинами, кувшины с моченой брусникой, большие миски с кашей гречневой, пшенной и перловой, ковши с медом и брагой, сытой и березовицей, горшки с пареной тыквой и тушеными овощами и много еще чего другого само собой возникало на столе.

Ни фига себе, скатерть-самобранка! — пробормотал Кирилл, стараясь, чтобы его не услышали окружающие.

— А ты думал, мы тут лаптем щи хлебаем, — не без скрытой гордости проронил все-таки услышавший его Аспер.

Не прошло и двух минут, как стол был завален посудой с едой и без. Тут были и жареные перепела в маринаде, уложенные на блюдо, вокруг которых пестрыми островками лежали вареная морковь, моченые брусника и яблоки, маринованная краснокочанная капуста, петрушка и сельдерей. Рядом блюдо с обжаренными до румяной корочки куропатками с гарниром из жареного картофеля, овощей и маринованных фруктов. Чуть дальше миска с гречневой кашей, заправленной протертым мясом рябчиков. Несчетное количество всевозможной сдобной выпечки: от простых сметанных лепешек до фигурных булок и колобов, изображавших различных животных и птиц, и пирогов с мясом, овощами и рыбой. Все было готово к поминальному пиру. Ничему не удивляющийся народ весело повалил к столу, и началось веселое поглощение всей этой снеди, с выпивкой, разговорами и песнями. Вокруг стола пошел гулять огромный поминальный ковш с медовухой. Он передавался из рук в руки, получивший его отхлебывал несколько глотков и передавал другому. Через час уже было трудно понять, что это — поминки или свадьба. Здоровый мужик по имени Буслай, сидевший справа от Кирилла, про таких еще говорят — косая сажень в плечах, хлопал его пудовым кулаком по спине, называл братом и призывал на свою сторону, когда наступит пора тризны, то есть боевого состязания. В промежутках между жареной дичью, запиваемой хмельным квасом, он гудел Кириллу в ухо церковным басом:

— Эх, помню, знатно мы схлестнулись с Всеславом на прошлогоднем турнире. Славный был рубака. Не чета нам тут, всем собравшимся. Давай, брат, помянем доброго воина Всеслава. Пусть ему эта чарка в Ирие аукнется. Кириллу вдруг на ум пришла цитата из 'Песни о Вещем Олеге':

Ковши круговые, запенясь, шипят

На тризне плачевной Олега;

Князь Игорь и Ольга на холме сидят,

Дружина пирует у брега.

Бойцы поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

Несмотря на обилие выпитого, люди за столом не выглядели пьяными. Возможно, дело было в обильной закуске, а, возможно, в напитках, не отличавшихся особым градусом. В свое время Кирилл изучал историю винопития на Руси. Вплоть до XIV века во время застолий употреблялись: живая вода, сытa, березовица, вино, мед, квас, сикера и ол. Грань между алкогольными и безалкогольными напитками была весьма условна. Безалкогольными являлись лишь первые два: вода и сытa (смесь воды и меда), да и последняя могла забродить и превратиться в слабоалкогольный напиток. Уже березовица (березовый сок) могла быть простой и пьяной. То же самое относится и к квасу. Пили на Руси и вино, привозимое из Греции. Но, во-первых, пила его в основном знать, а во-вторых, в сильно разбавленным водой виде, в пропорции один к одному, по тогдашней греческой моде. Наиболее крепкими напитками были ол — аналог современного эля или крепкого пива, и сикера, судя по названию, созвучному с секирой — боевым топором, призванная отделять голову от туловища. Но употребление крепких напитков никогда не несло в себе цель напиться до состояния 'в стельку', а способствовало лишь поднятию настроения и веселости духа. В свое время Великий князь Владимир, отвергая предложенную арабскими мудрецами для Руси магометанскую веру, запрещающую употребление вина сказал: 'Вино есть веселие для Руси, и не можем быть без него'.

Кирилл смотрел на людей за столом, на их открытые и веселые лица и думал, кто они, откуда взялись здесь в XXI веке. Откуда они знают обряды глубокой древности? И ведь не играют в них, а живут, так как жили когда-то. Если обряд похорон, с сожжением трупов и их подруг, еще можно было с натяжкой принять за игру, в основном из-за чудесного воскрешения девушек, то поминальный пир был абсолютно всамделишным. Люди ели, пили и радовались. Радовались не так, как радуются, что сосед умер, а мне повезло, и я остался жить. Они радовались за погибших, за то, что они попали в Ирий — рай в веровании древних руссов. Радовались по-детски искренне. Так не играют, так живут. И, что интересно, Кирилл и сам испытывал ощущение радостной безмятежности, какого-то безудержного, ничем не подкрепленного оптимизма, совершенно детской уверенности, что все будет хорошо. Может быть, это какое-то зелье или массовый гипноз? Неизвестно. Да и бог с ним. Ему нравились эти люди и ему нравилась эта девушка рядом с красивым русским именем Лада. Было похоже, что она напрочь забыла о трагедии, что свела ее с этими людьми. Она, как ребенок радовалась происходящему, смеялась над дурацкими шутками соседа напротив, с нескрываемым интересом слушала комментарии Аспера, сидящего рядом. Это был ее мир, мир, для которого она была рождена, который принял ее как свою. И она ни за что не хотела его покидать...

Пиршество постепенно подошло к концу, и народ плавно перебрался на близлежащую поляну, ярко освещенную кострами, разожженными по периметру. Люди были явно навеселе, но на ногах держались на удивление крепко. В образовавшийся круг вышли два дюжих молодца и затеяли некую возню, должную, видимо, означать борьбу двух былинных богатырей. Под одобрительные возгласы зрителей они некоторое время возили друг друга по поляне, пока одному из болельщиков это не надоело, и он, недолго думая, банально двинул в зубы одному из борющихся. Пару мгновений спустя дракой на кулачках занималось все мужское население этой поляны. За исключением Аспера и Вышаты в силу возраста, вероятно, а также Кирилла. Впрочем, после пары крепких тумаков Кирилл не смог остаться равнодушным к происходящему. Да тут еще напротив него оказался тот самый парень, что весь вечер строил глазки Ладе, так что у Кирилла в этой драке и личный интерес появился. Кирилл стоял спина к спине с Буслаем и весело махал кулаками направо и налево. Буслай одобрительно поглядывал на него, щедро отвешивал тумаки наскакивающим на него противникам и приговаривал:

— Давай, Кирилл дерись, как следует. Покажи этим мужам, ушедшим наверх, что здесь остались еще парни, которые продолжат их дело.

Женщины, стоящие по кругу, подбадривали бьющихся мужчин, радуясь удачным ударам и несильно огорчаясь пропущенным. Со стороны это, возможно, выглядело как банальная пьяная драка, но для тех, кто принимал в ней участие, это было скорее веселое состязание, ибо в нем напрочь отсутствовала злость и жестокость, а были лишь азарт и молодецкая удаль.

Потом были парные бои на мечах, ножах и просто дубинках. Тризна завершилась под утро. Все разошлись, кто куда, а Кирилл и Лада вновь очутились в хоромах Аспера.

— Ну вот, ребятушки, и настало время ответить на ваши вопросы, если они у вас еще есть, — Аспер сидел в том же кресле, что и накануне, и внимательно смотрел на Кирилла и Ладу.

— Значит, Пресветлый, — не удержался от сарказма Кирилл.

— Так называют меня эти люди.

— Ну да, работа такая.

— Да, работа, и зря смеешься.

— Тогда почему ты ушел в тень на церемонии?

— Имя известно этим людям, но то, что оно принадлежит мне, знают единицы, а вы одни из немногих, кто знает, кто я есть на самом деле.

— Ну, спасибо, барин, уважил, — Кирилл никак не мог избавиться от раздражения, внезапно охватившего его с самого начала разговора. Что-то как-то пошло не так. Возможно, виной тому было радостно счастливое состояние Лады во время поминального пира и тризны. Состояние, в котором ранее Кирилл никогда Ладу не видел. И раздражал его не сам факт радости и счастья, а то, что причиной этого был не он, а посторонние люди. А как бы ему самому хотелось стать причиной ее счастья и радости. А может быть, он просто устал от всех недомолвок и недосказанностей, коими постоянно кормит его Аспер, от осознания того, что участвует в деле, смысла которого сам до конца не понимает. Поначалу он относился к истории арктидов как к забавной теории, потом, когда понял, что все это весьма серьезно, решил, что он и есть крович Аспера. Потом появилась Лада, и, судя по тому, с каким вниманием к ней отнесся Аспер, как терпеливо и целенаправленно он обучал ее и как успешно это обучение продвигалось, кровичем Аспера была именно она. Кирилл пробовал задавать ему прямые вопросы, но старик либо отшучивался, либо вообще делал вид, что вопроса не слышит.

Лада, почувствовав изменившееся настроение Кирилла, попыталась перевести разговор в другое русло:

— Дедушка, а почему покойников сожгли, а не похоронили на кладбище?

— Тут, Ладушка, своя история. Все религии мира, если отвлечься от всевозможных теологических нюансов, сходятся в двух вещах. Первое — это наличие у человека вечной души, и второе — это жизнь этой самой души в том или ином виде после смерти. Мы, арктиды, считали душой некую информационную, выражаясь современным языком, матрицу, хранящую в себе всю информацию о носителе. Причем не только в его существующем воплощении, но и во всех воплощениях, предыдущих нынешнему. И еще мы считали, что на планете существует, а может и не на планете, а во всей вселенной, еще один информационный банк, что ли, где собрана вся мировая информация в целом. И носителем этой информации является вода. Да, да, обычная вода, та самая, что течет у вас из крана или плещется сейчас у нас над головой. И если мировой океан хранит информацию о мире в целом, то вода в теле человека, содержит в себе эту самую информационную матрицу человека, то есть душу. А воды в человеке много, она и в крови, и в костях, и в мозгах, и даже, извиняюсь, в моче. — Язык Деда стал слегка заплетаться, речь его из уверенной постепенно превращалась в нервно-рваную. Он все больше времени тратил на то, чтобы подобрать слова и построить фразу. Дед сидел в кресле, развалившись и откинувшись на спинку, глаза его блестели неестественным блеском, лицо пошло красными пятнами, борода воинственно топорщилась и, казалось, норовила убежать от хозяина. Если бы Кирилл не знал деда так хорошо, он решил бы, что тот просто перебрал медовухи на пиру. Однако Аспер в совершенстве владел организмом и в считанные секунды мог нейтрализовать любое количество алкоголя в крови. Он даже Кирилла в свое время научил этому, что пару раз его выручало, когда нельзя было отказаться от выпивки ни под каким предлогом. Он никогда не видел Аспера пьяным, но факт был на лицо. Деда буквально развозило на глазах. Конечно, до полной отключки было еще очень далеко, но Кирилл наблюдал за процессом с нескрываемым любопытством и иронией. У него даже настроение улучшилось. Дед меж тем продолжал вещать:

— Когда человек умирает, его информационная матрица, то есть душа, стремится соединиться с мировым банком данных, а перед людьми, пока еще живыми встает проблема утилизации тела. Про круговорот воды в природе слышали? Вот...

... Жидкость из тела умершего попадает в почву, соединяется с подземными водами и через речки, озера и тому подобное сливается, в конце концов, с мировым океаном, неся в себе душу умершего. И душа эта хранится там до тех пор, пока не найдет себе новое тело, в виде зародыша в утробе матери для того, чтобы начать новый виток своей вечной жизни. Ну, про переселение душ у индусов слышали, наверное. Вот...

...При любом обряде погребения рано или поздно душа попадает в мировой океан. Просто, когда труп закапывают в землю, там все разлагается, гниет, иссыхает до последней косточки, а время идет, душа по частичкам тело мертвое покидает...

...В море бросить, тоже время надо, пока все ткани распадутся. Вот...

...А на огне тело вмиг сгорает, душа светлым облачком пара в небо улетает, где-то там дождиком на землю прольется, глядишь — и она уже дома, в океане, готова новое тело занять. Вот...

...Есть еще один способ, изуверский. Высушить тело покойного, выдавить из него всю влагу до капли, сделать из него мумию, а влагу всю закрыть в хрустальный сосуд и схоронить с глаз долой. Плещется там душа, на волю просится, а сделать ничего не может. Как тело без души жить не может, так и душа без тела слаба и беззащитна. Слышали, небось, истории про вампиров. Много тогда Кратос в Европе с дружками своими наших извел. Это уж потом люди стали трупы обезвоженные да обескровленные находить и сказки про графа Дракулу сочинять. Эх, знать бы, где этот гад те души спрятал. Столько там ребят хороших. Вот...

...Ну и мы, конечно, тоже...

...а ведь я из века в век рода сводил, чтобы кровушку арктидов усилить...

...у Ждана вот процентов семьдесят нашей крови было, а они взяли и одним махом веточку сломили. Родители-то его старики уже, детишек уж больше не будет...

...Значит, ветвь Весланы окончательно сгинула...

...У Всеслава с Любомиром братья да дети есть, а Ждан-то единственный, последний был...

...Они же не только прошлое, они же и будущее одним махом, под корень...

Аспер, похоже, совсем потерял нить разговора. Наконец-то и Лада заметила, что с ним что-то не то творится.

— Дедушка, что с тобой? Не хорошо тебе?

— А? Что? — Аспер встрепенулся, сфокусировал на ней взгляд и уцепился, видимо, за краешек собственного сознания, — сейчас, внучка, две минуты...

Он прикрыл рукой глаза и задышал ровно и глубоко, вдыхая через нос и выдыхая ртом. Казалось, что он заснул, а когда через минуту проснулся, перед ними сидел прежний Аспер, трезвый, как стеклышко, с умным и насмешливым взглядом. У Кирилла даже мелькнула мысль, а не притворялся ли он минутой раньше. Никогда ведь не знаешь, что у него на уме.

— Ну что, детки, на все ваши вопросы я ответил?

— Да когда это было, что бы ты на все вопросы отвечал? Скажи хотя бы, каким боком мы ко всему этому причастны?

— Вот тут ты прав, Кирюша. Еще как причастны. В украденных Хрониках зашифровано место, где мы схоронили капсулы с телами арктидов, не прошедших активацию.

— Какую активацию, и почему они ее не прошли?

— Это сейчас не важно. Важно, что через две, максимум три недели Кратос прочтет дневник и узнает место, где хранятся капсулы. Еще неделя на сборы и через месяц он или его люди будут на месте и попытаются их уничтожить.

— А мы с Ладой должны их всех победить.

— Нет, Кирюша. Вы должны прибыть на место заранее, и когда они там появятся, вызвать меня. И в контакт с противником не вступать.

— И все-таки, почему именно я и особенно Лада. Насколько я понимаю, недостатка в людях ты не испытываешь?

— Людей, знающих об арктидах и всем, что с ними связано на земле, не так уж и много. Вы с Ладой входите в их число. Есть еще Вышата, но он хранитель и не может надолго отлучаться от Архива. Я туда сразу поехать не могу, Кратос меня засечет и эффект засады не сработает. А я хочу застать его врасплох и поквитаться за ребят.

— Ну, хорошо, допустим, я согласен. Но ты-то что молчишь, — Кирилл посмотрел на притихшую Ладу. — Мне-то не привыкать, а тебе, девчонке, зачем это? Давай-ка, Дед обойдемся без слабого пола.

— Чего это ты за меня решаешь, — вскинулась Лада, впервые обратившись к Кириллу на 'ты'. Он, в свою очередь, это заметил и не без удовольствия подумал: 'Тенденция, однако', а вслух сказал:

— Видишь ли, Лада, ехать не знаю куда, сидеть в засаде не знаю сколько, чтобы засечь не знаю кого, и в последний момент вызвать Деда не знаю зачем, — это дело явно не для хрупких девичьих плеч.

— Не ерничай, Кирилл, и заметь: ты туда едешь Ладе в помощь. Твой опыт нужен, чтобы обеспечить ее физическую защиту, доставку до места и обеспечение жизни там. Следить за гостями с дистанции и вызвать меня в нужный момент под силу только ей.

— Что хитрого в том, чтобы залечь в кусты и следить за подходами к месту в бинокль, не выдавая своего присутствия.

— Нет, дорогой, сидеть Лада будет где-нибудь в палатке и следить за гостями, как ты выразился, оттуда. Расскажи ему, — попросил он девушку.

— Кирилл Мефодьевич, я умею входить в ментальный контакт с животными, птицами, зверями, даже насекомыми, правда, не со всеми. Могу видеть и слышать то, что видят и слышат они. Для этого мне нужно быть от них в радиусе километра, не больше.

— Во-первых, раз уж мы так внезапно перешли на 'ты', и нам предстоит совместная поездка, зови меня Кирилл, а во-вторых, почему она это умеет, а я нет, — обратился он уже к Деду.

— У нее кровь на девяносто процентов кровь арктида. Она арктид больше чем человек. Таких, как Ладушка, больше нет, поэтому она и умеет больше других.

— И она твой крович. А я, значит, запасной вариант?

— Это сейчас не важно.

— Ха! Другого ответа и не ожидал. Ну, и ладно. Куда ехать-то?

— Кольский полуостров, Сейдозеро. В Мурманске вас там встретит мой друг Миша Лебедев. Ты, Кирилл, подготовь списочек всего необходимого, в смысле снаряжения и оружия.

— Чего?!

— Да, дорогой, оружия. Никуда без него не денешься. Видел людей, что в Архив пришли? Профи высшей пробы. На таких заставы ставить — и без оружия — дохлый номер.

— Ты же сам сказал, что в контакт не вступать!

— Сказал и еще сто раз скажу. Но всего ведь не предусмотришь, и поэтому готовиться нужно по максимуму.

* * *

В город возвращались поздно вечером. Кирилл завез уставшую и прикорнувшую во время дороги Ладу на Должанку, в квартиру, которую она снимала, и поехал к себе, в Верхние Печеры. Проезжая по площади Ленина, он в очередной раз полюбовался парящим в воздухе на том берегу Оки мужским Благовещенским монастырем. Конечно, на самом деле он не парил, а стоял на крутом спуске к Оке. Просто в темное время суток, когда берег не был виден, а подсвеченные прожекторами стены и купола монастыря матово светились, создавалась абсолютная иллюзия того, что сия обитель как бы парит между небом и землей. Очень талантливое решение, надо признать. Каждый раз, проезжая мимо, Кирилл любовался им и успокаивался, обретая некое душевное равновесие и философское восприятие всего, что бы с ним не происходило в данную минуту. Вот и сегодня ему вдруг пришла в голову мысль, что подошел к концу очередной спокойный этап его жизни, от которого он уже начал уставать и впадать в скуку. Впереди, похоже, ждут его приключения и события, связанные с риском. Жаль только, что риск, кажется, придется разделить с Ладой, которая только-только начала оттаивать и даже впервые обратилась к нему по имени. Впрочем, эта перемена, возможно, как раз и связана с предстоящими событиями, к тому же им предстоит провести на далеком северном озере неопределенно-долгое время, проживая в одной палатке и изображая влюбленную парочку, проводящую медовый месяц в этом романтическом месте. И почему-то этот момент волновал Кирилла гораздо больше, чем предстоящая встреча с людьми Кратоса.

— Господи, — произнес вдруг Кирилл, глядя на купол монастыря, увенчанный православными крестами, — пошли нам удачу. Дело наше правое, и удача нам, ох как, понадобится.

Сказал, и самому стало как-то неловко от своих слов. Кирилл не причислял себя ни к одной из религий и, обращаясь к богу, глядя на православный крест, имел в виду, видимо, не какого-то конкретного бога с именем и более менее подсчитанной паствой, а создателя вообще. То есть обращался к высшему руководству, минуя промежуточные звенья. Нарушал, в общем-то, субординацию, но поскольку был в своем порыве искренен, то не видел в этом большой проблемы. Чтобы не забрести в мыслях своих в такие дебри, куда без должной подготовки и соваться не следует, Кирилл вставил в проигрыватель диск 'Машины времени', включил свободный поиск и через секунду услышал нетленное:

Мы себе давали слово

Не сходить с пути прямого,

Но, так уж суждено...

— Вот, вот, — пробормотал Кирилл, — что-то нас там ждет за поворотом...

Глава 4

Срочно включи НТВ и не бросай трубку, — Аспер был необычайно возбужден. Кирилл по пальцам мог пересчитать все случаи, когда помнил его в таком состоянии. Не задавая лишних вопросов, он включил телевизор.

-...тела трех молодых людей были найдены на тропе, ведущей из долины Сейдозера к перевалу. Они находились на расстоянии от двухсот до восьмисот метров друг от друга. Признаков насильственной смерти не обнаружено, однако, как стало известно из информированных источников, по предварительному заключению экспертов, все погибшие перед смертью испытали некое сильное потрясение, граничащее с ужасом, которое могло привести к остановке сердца. Косвенно об этом свидетельствуют перекошенные от страха лица и характерное расположение тел погибших, позволяющее предположить, что они стремились убежать от кого-то или чего-то очень страшного. До сих пор остаются неизвестными имена погибших и обстоятельства, по которым они оказались в этом районе. Сезон таяния снегов на Кольском полуострове только начался, и перевал станет проходимым только через полторы-две недели. В настоящее время в долину Сейдозера можно попасть лишь на вертолете. Как и с какой целью попали сюда погибшие, остается пока не выясненным. Тела были обнаружены местными охотниками-лопарями. Один из них в интервью журналистам заявил, что туристов погубил Хозяин, так местные жители называют снежного человека, за то, что они нарушили его покой в неурочное время. Местные жители считают, что в долине обитает семейство снежных людей, охраняющих покой этого святого для лопарей озера. Так это или нет — неизвестно, а пока очевидно только одно — этим летом на Сейдозере побывает небывалое количество туристических и научных экспедиций. Мы в свою очередь обещаем держать руку на пульсе событий, происходящих на Кольском полуострове, и сообщать вам, дорогой зритель, по мере поступления ...

Дальше было не интересно, и Кирилл выключил телевизор.

— Ты считаешь, что это как-то связанно с пропажей из Архива?

— Конечно! Кратос прочел хроники и теперь знает, где хранятся саркофаги. А эти люди — его разведка.

— Тогда, может быть, ты знаешь, от чего они погибли?

— Ты же слышал, их напугал снежный человек.

— Брось, Дед. Снежный человек — это же не серьезно.

— Это более чем серьезно, Кирилл. Когда мы уходили с Сейдозера, мы оставили три кольца защиты, охраняющих наших товарищей. Стая снежных людей — это биороботы с неограниченным жизненным ресурсом, подпитывающиеся энергией источника Силы, находящегося в этом месте. Они стерегут Хранилище с суши. Со стороны озера его охраняет семья плезиозавров, запрограммированная не подпускать к подводному входу в Хранилище никого, кроме арктидов. Ну, а третьим кольцом, контролирующим деятельность первых двух, осуществляющим эшелонированный контроль местности, сбор необходимой информации и являющимся первым звеном сигнальной системы, было и есть племя лопарей, оставленное нами жить в этих местах. Первое время, когда холода там были настолько суровыми, что ни о какой жизни на поверхности планеты и речи быть не могло, они жили в глубоких пещерах в скалах. Потом, когда климат смягчился, они вышли наружу и поселились в долине, выполняя возложенную на них задачу. Впрочем, с каждым годом им удается это все труднее и труднее. Мир изменился — и люди изменились. Корреспондент прав, эти три жертвы не отпугнут, а наоборот, привлекут толпы любопытных.

— Да, Дед, ты не перестаешь удивлять меня. И когда ты собирался рассказать нам об этом? Надеюсь, до того, как эти монстры начали бы рвать нас с Ладой на части?

— Вам с Ладой нечего опасаться. Ваша кровь является пропуском в эти места, и они для вас совершенно неопасны. Более того, при необходимости, вы вполне можете рассчитывать на их помощь. И не надо думать, что они там носятся вокруг озера и пугают до смерти всех подряд. Просто эти ребята сунули свой нос уж совсем, видимо, туда, куда соваться не следовало. Именно поэтому я и думаю, что Кратос Хроники прочел и через пару недель выступит туда с большой экспедицией. Ваша задача его опередить, так что на сборы вам неделя.

* * *

Горнолыжный курорт Мюррен, расположенный в швейцарских Альпах, в межсезонье являл собой классический образец первозданной, но комфортабельной природы для любителей уединенного отдыха. Свободная от автомобилей зона в Бернских Альпах гарантировала отсутствие случайных автотуристов, коими так богаты швейцарские дороги в это время года. Чтобы попасть в Мюррен, приходилось пользоваться подвесной дорогой, так как город располагался на возвышенной части пастбища и напоминал орлиное гнездо.

Жизнь городка в межсезонье затихает. Стаи любителей экстремальных и не очень спусков со снежных вершин дружно перекочевывают на другие курорты, все еще кутающиеся в снежные одежды. Жители Мюррена остаются подсчитывать барыш после славно проведенной зимы и готовятся к новой, в надежде, что она удастся, по крайней мере, не хуже, чем предыдущая. Редкие любители июньского горного воздуха бродили по склонам, любуясь замечательными видами на вершины Айгер, Мёнх и Юнгфрау, знаменитым Труммельбахским ущельем на противоположной стороне Шварцмюнха и угощались коктейлями на вершине Шилторн во вращающемся ресторане Piz Gloria, известного тем, что именно здесь происходили события в одном из фильмов знаменитой бондианы.

Именно сюда две недели назад прибыл Полковник, чтобы прийти в себя после московской операции, привести в порядок нервы и обрести душевное равновесие. За все это время Полковник лишь дважды видел горы. Первый раз, когда добирался до Мюррена в вагончике канатной дороги, и во второй раз, когда Жаклин, проститутка, снятая им в баре отеля, смогла все-таки вытащить его на улицу, чтобы дать возможность горничной прибраться в номере. Все остальное время он беспробудно пил водку и лил пьяные слезы на роскошной груди Жаклин, рассказывая ей истории из жизни. Впрочем, как говорится, мастерство и профессионализм не пропьешь, поэтому все его истории были из чьей угодно жизни, только не из жизни Полковника ГРУ Скубина Алексея Ивановича. Скорее всего, он пересказывал ей истории из книг или фильмов, благо, не очень образованная девушка, была готова слушать какую угодно ахинею, лишь бы клиент платил исправно. Клиент, надо сказать, попался ей весьма странный: с утра до вечера пил водку, заставлял ее слушать пьяные бредни, иногда занимался с ней любовью и снова пил. А еще говорил, говорил, говорил, как будто до этого десять лет провел на необитаемом острове, где не то, что выпить, а и поговорить-то не с кем было. Единственное, что не нравилось Жаклин, это то, что он заставлял ее пить вместе с ним, и если бы не ее профессионализм, она наверняка уже давно загнулась бы от алкогольного отравления. Впрочем, после третьей-четвертой рюмки клиент уже не обращал внимания на то, каким образом пьет его подруга и куда выливает налитую ей водку. Ночью Полковник забывался в тяжелом, неспокойном сне, то вскрикивал, то всхлипывал, мучимый сновидениями. Жаклин поначалу пугалась этих внезапных ночных криков на незнакомом ей языке, но потом привыкла и даже как-то стала жалеть своего беспокойного клиента. В эти минуты в ней просыпалось неведомое ей ранее материнское чувство по отношению к мужчине, почти вдвое ее старше. Она прижимала его голову к своей груди, гладила волосы и тихонько шептала, пытаясь успокоить. Полковник постепенно затихал и засыпал теперь уже спокойно и без сновидений.

Нападение на Архив было далеко не первой боевой операцией в жизни Полковника. Приходилось ему и раньше убивать, приходилось и товарищей терять, и нынешнее вздернутое состояние было связано, видимо, не с этим. Или, по крайней мере, не только с этим. Что-то было не так в этом последнем задании. С одной стороны, все как всегда. Пришли, повоевали немного, взяли, что нужно, и ушли. С другой, — чем-то таким зацепили его душу эти странные парни в русских одеждах, принявшие смерть с достоинством уверенных в правоте своего дела людей. Как раз этой самой уверенности Полковнику и не хватало. Не покидало Полковника ощущение, что он воровал в собственной семье для чужого дяди. Там, в подземелье, когда он пришел в себя после удара сундуком по голове, первое, что пришло ему в голову:

— Как-то все это неправильно. Что и для кого мы пытаемся украсть? А главное, у кого?

Впрочем, профессионализм быстро взял дело в свои руки, отмел в сторону ненужные и даже вредные в бою мысли, и Полковник ринулся в бой.

Дело было сделано, и вот теперь мысли вернулись. Полковник как человек опытный и умный, естественно, ни с кем своими мыслями делиться не стал и позволил себе расслабиться только здесь, в тихом Мюррене.

* * *

Мишель и Франсуа Кретоны прибыли в Мюррен рано утром на собственном вертолете. Полковника предупреждать о своем приезде, учитывая его состояние, они не стали. Встречал дорогих гостей сам хозяин отеля, где остановился Полковник, Жульен Берсье, невысокий, лысоватый человек, с круглым брюшком, суетливыми руками и вечно бегающими глазками.

— Как там наш подопечный? — спросил Кретон старший после того, как они обменялись приветствиями с хозяином отеля.

— Не просыхает, господин Кретон. Ох, и крепкое здоровье у вашего друга. Он пьет только русскую водку, выпил все мои запасы, пришлось даже дважды гонять посыльного в долину за новыми партиями, — то ли порадовался, то ли пожаловался Берсье. — Желаете пройти к нему в номер?

— Нет, я хотел бы сначала посмотреть, как он вел себя все это время.

— Тогда прошу в мой кабинет. Там компьютер и все, что мы записали, как вы и приказывали. Правда, господин Кретон, сказать по чести, смотреть особо не на что. Пьянство, секс и пьяный бред в промежутках.

— Это уж позвольте мне решать, есть там, на что смотреть, или нет, — оборвал его Кретон старший.

— Конечно, конечно, господин Кретон, — тут же поднял руки вверх и заискивающе заулыбался хозяин. — Вы платите, вам и решать. Прошу Вас, — распахнул он перед гостями дверь собственного кабинета.

На экране монитора мелькали картинки из последних дней жизни Полковника. Скрытые камеры были поставлены не только во всех комнатах, но и в туалете и ванной. Все время, что Полковник находился в номере, он был под постоянным и неусыпным контролем. Впрочем, жизнь его в эти дни не отличалась особым разнообразием. Выпивка, нечастый секс, снова пьянка и, наконец, тревожный сон. Так проходили день за днем.

— Кто эта девушка? — спросил Кратос хозяина.

— Жаклин — проститутка, из местных. Во время сезона их здесь обычно много приезжает, а сейчас остались только местные, да и то практически без работы сидят. А Жаклин вот повезло, клиент попался, на все время пребывания снял, платит регулярно, да и не очень утруждает, как видите. — Хозяин весьма гадко хихикнул, вглядываясь в монитор на занимающуюся сексом пару.

Кратос продолжил просмотр записи в режиме быстрой перемотки, иногда останавливая ее, чтобы прослушать подробности. В основном это касалось ночных кошмаров Полковника. Сны тому снились исключительно на русском языке, и Кратос внимательно вслушивался в крики, пытаясь составить картину мучающего Полковника кошмара. Мишель, разобравший в отдельных криках Полковника расширенный набор матерных выражений и отдельные, плохо сочетаемые с ними фразы и междометия, заскучал и сидел, молча потягивая принесенный хозяином ароматный кофе. Оживлялся он лишь тогда, когда Кратос останавливал перемотку в местах дневных откровений Полковника. Мишель с интересом слушал его интерпретацию всевозможных произведений литературы и кино в жанре приключений и боевиков. Охват историй был широчайшим: от Джека Лондона и Шерлока Холмса до 'Крепкого орешка' в исполнении Брюса Виллиса. Мишель откровенно веселился, слушая, как Полковник виртуозно примеряет на собственную шкуру все эти истории, откровенно цитируя первоисточники, и то, с каким неподдельным интересом слушает его эта девчонка. 'Она или полная дура или актриса профессиональная', — думал он. Если человек так виртуозно зарабатывает деньги, то его, пожалуй, нужно прикормить, чтобы использовать в дальнейшем.

Хозяин отеля, тоже поначалу с интересом следивший за происходящим, вскоре понял, что эротические сцены интересуют гостей меньше всего, начал зевать, прикрывая рот потной ладошкой, и лишь изредка вставлял необходимые комментарии к картинке, когда того требовал Кретон старший.

Ближе к полудню, просмотрев последнюю пленку, Кратос поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся:

— Ну что же, господин Берсье, диски мы забираем, надеюсь, вы не додумались сделать копии наиболее интересных моментов?

— Не беспокойтесь, господин Кретон, я пока еще в своем уме. Да к тому же мне и кроме вашего клиента есть кого снимать в этих номерах.

— Ну, ну, — Кратос посмотрел на Берсье тяжелым, проникающим, казалось, до самых пяток взглядом. — Вы меня знаете, я неожиданностей не люблю и не прощаю. А теперь оставьте нас ненадолго.

Когда за хозяином отеля закрылась дверь кабинета, Кратос хлебнул кофе и обратился к Мишелю.

— Ну, что скажешь? Он всегда себя так ведет после боя?

— Первый раз его таким вижу. Люди, конечно, расслаблялись после дела, были и выпивка, и девочки, но не в таких масштабах. Я вот что подумал, отец. А не водит ли он нас за нос?

— То есть?

— Не игра ли — его нынешнее состояние? Ты обратил внимание, как изощренно он трепался перед этой девчонкой. Мне кажется, он абсолютно себя контролирует.

— Ошибаешься, он пытается себя контролировать, и если днем ему это еще удается, то ночью, когда просыпается подсознание, не очень. А его дневная болтовня из той серии, когда человек боится сказать вслух то, что у него на уме, и поэтому готов болтать без умолку на любые другие темы. Ну, а пить водку и не терять контроль его наверняка учили на прежней службе. Впрочем, он и ночью почти ничего не сказал, однако, настроение кошмаров его выдает. Последние события весьма сильно его взволновали, и это связано не с гибелью Самурая, вернее, не только с его гибелью. Наш полковник крепко задумался о смысле всего происходящего, и, похоже, что наши объяснения его больше не устраивают.

— Он становится нам опасен?

— Опасен? Ну, что ты. Он становится нам бесполезен. И нам придется с ним расстаться.

— Но, отец, мы же сейчас в цейтноте. Вряд ли мы успеем его заменить кем-то другим. Ведь предстоящая операция вновь будет на территории России.

— Да, конечно, на эту операцию я сумею его мобилизовать, но после ее окончания нам придется с Полковником расстаться.

— Может быть, подберем ему какое-нибудь другое дело. В качестве инструктора он вполне может быть полезен.

— Не обольщайся, Мишель, после операции он нам будет вреден, а не полезен. Быть может, мы его и готовили именно для этой операции. Полковник, как человек умный, рано или поздно должен был задуматься о том, что делает. А думающий исполнитель вреден.

Кратос обнял Мишеля и внимательно посмотрел ему в глаза:

— Не грусти и учись вовремя расставаться с людьми, даже если они тебе дороги. Люди — это все лишь инструмент для достижения цели. Только так можно ставить перед собой великие задачи и с успехом их решать. Ладно, пошли лечить твоего Полковника.

В номере Полковника стоял стойкий запах перегара, спертого, несвежего воздуха и давно не мытых тел. От шума открываемой двери Жаклин проснулась и с испугом уставилась на вошедших мужчин, натягивая до подбородка простыню. Хозяина отеля она знала, а вот двух других видела впервые. Берсье масленым взглядом уперся в сосок, выглядывающий из складок простыни, а тот, что был постарше, не обращая внимания на Жаклин, с брезгливым выражением лица сбросил с кресла какую-то одежду, уселся напротив кровати и прикрыл глаза, словно ожидая момента, когда здесь все приведут в порядок. Мишель подошел к не сводящей с него испуганных глаз Жаклин вплотную и протянул ей купюру:

— Приведи себя в порядок и жди в баре, тебя позовут, если понадобишься.

Жаклин, по-прежнему прикрываясь простыней, молча сползла с кровати и юркнула в ванную, захватив по пути кое-что из своей одежды.

— Господин Берсье, проводите девушку, — произнес Мишель, когда одетая Жаклин вышла из ванны. — Здесь вы нам больше не понадобитесь.

Когда дверь закрылась, Мишель распахнул настежь окно, подошел к Полковнику и сильно потряс его за плечо. Полковник открыл глаза сразу же, как только Мишель прикоснулся к нему. Тому даже показалось, что Полковник не спал, а притворялся, а впрочем, какая разница.

— Добрый день, Полковник. Как спалось?

— Добрый, если он конечно добрый, — проворчал Полковник, усаживаясь на кровати, — а спалось мне, господа, весьма хреново. Опять смотрел этот 'сон ужасов'. Каждую ночь его смотрю, а на утро вспомнить не получается. Дайте мне пять минут, господа, а то мне пока не говорить, а блевать охота.

Он с трудом выпрямился и направился в ванную комнату. Сказать, что он неважно себя чувствовал, — это практически не сказать ничего. Голова не просто болела, она буквально раскалывалась. Казалось, что череп вместо мозга заполнен жидким, готовым в любую минуту взорваться нитроглицерином. Каждое маломальское движение рождало шквальные волны боли, сопровождающиеся яркими, до рези, вспышками света в глазах и гулкими, рвущими перепонки звуками. Автофокус не работал, поэтому взгляд на предметах приходилось задерживать на некоторое время, чтобы глаз успевал настроить резкость. Переводить глаза с предмета на предмет было еще более мучительно, чем просто сопровождать направление взгляда головой. Все управление телом, видимо, передалось спинному мозгу и поэтому из-за нарушившихся связей происходило с некоторой задержкой. Мысли, рожденные неизвестно где, не успевали целиком сформироваться и улетучивались раньше, чем распухший в пересохшем рту язык успевал начать их воспроизводить. Поэтому тело более или менее свободно могло извлекать только междометия и слова, записанные ранее в подкорку, произнесение которых не требовало умственного напряжения.

Минут двадцать из ванной комнаты под шум льющейся воды раздавались жалобные стоны и трехэтажный мат. Полковник вышел умытым, бритым и гладко причесанным, но по-прежнему с хмурым выражением лица, означающим крайнюю степень недовольства.

— Ну как, Полковник, полегчало немного?

— 'Профессор, я водочки выпью?' — процитировал Полковник известную фразу Шарикова из романа Булгакова 'Собачье сердце', — тогда полегчает.

— Ну, уж нет, дорогой мой, выводить тебя из запоя традиционными методами у меня нет ни времени, ни желания, — Кратос поднялся и подошел к нему вплотную. — Позволь привести тебя в норму моими средствами.

— Да ради бога, тем более, как мне кажется, выбора у меня особого нет.

Кратос усадил Полковника на стул, встал от него справа и положил свои ладони ему на голову. Правую — на лоб, а левую — на затылок.

— Расслабься, Полковник, и постарайся ни о чем не думать.

Тот послушно прикрыл глаза и расслабился. Кратос, тоже закрывший глаза, замер на мгновение и пробормотал несколько фраз, так тихо, что их не смог разобрать даже сидящий рядом Полковник. Его лоб и затылок начали ощущать явное потепление в тех местах, где их касались ладони Кратоса. Тепло это постепенно нарастало, переходя границы нормальной температуры человеческого тела. Струйки пота потекли по вискам, взмокла рубашка на спине и груди. Руки Полковника, до этого спокойно лежавшие на коленях, напряглись до мелкой дрожи, кисти судорожно сжались, сминая в ком брюки вместе с кожей ног. Фаланги скрюченных пальцев побелели от напряжения, однако лицо Полковника оставалось все также расслабленным и безмятежным. Он сидел, закрыв глаза, и блаженно улыбался, и лишь слезы, градом льющиеся из глаз, и слюна, беспрепятственно текущая по подбородку, говорили о чудовищных процессах и изменениях, происходящих внутри организма. Смотреть на все это со стороны было довольно неприятно, поэтому Мишель молча поднялся, отошел к окну и оглянулся только тогда, когда услышал шумный вздох, изданный то ли Полковником, то ли самим Кратосом, для которого данная процедура тоже не прошла бесследно. Он стоял рядом с поднявшимся Полковником и выглядел, с точки зрения Мишеля, не намного лучше. Разве, что слез и слюны на лице не было. Кратос ободряюще похлопал измотанного и мало что понимающего Полковника по плечу и отправился в ванную комнату, где долго держал руки под струей льющейся воды, произнося какие-то одному ему ведомые слова. Когда он вышел, то выглядел уже по-прежнему.

— Иди, Полковник, приведи себя в порядок, и начнем, наконец, разговор.

Полковник появился умытым и каким-то даже посветлевшим и выглядел отдохнувшим, полным сил и готовым к работе.

— Что-то мне подсказывает, господа, что ваш визит сулит нам очередные приключения. Что-нибудь новенькое?

— Ну, как тебе сказать? С одной стороны, новенькое, с другой, — продолжение старенького. Помнишь, что вы вынесли из подземного Архива в Москве?

— Ну да, конечно. Шкатулку какую-то.

— В ней оказалась старинная рукопись, 'Хроники Славии'. Была в свое время такая дама, Славия, очень любила всякие истории собирать, да для потомков записывать. Ну вот нам, потомкам, одна ее нетленка и досталась. Я ее прочитал, и теперь знаю, где расположено их главное хранилище. Предлагаю туда наведаться и закончить начатое.

— Втроем пойдем? Плюс Кактус на подхвате? Ястреб, как я понимаю, пока не в счет?

— Ошибаешься, Полковник, Ястреб вполне готов к новым приключениям и абсолютно здоров, с моей помощью, разумеется. В прочем, на этот раз вам с Ястребом отводится роль руководителей и организаторов, я рисковать своими лучшими людьми больше не намерен.

— А кто же в пасть к зверю полезет?

— Ну, найдутся отчаянные головы, готовые за деньги не только сунуть голову в пасть к зверю, но и потаскать его за усы. Тем более, что этот объект посерьезней московского будет, и туда просто так с нахрапа не сунешься.

— Мы отправили туда трех парней в разведку, ничего особенного, просто посмотреть, — вмешался Мишель, — погибли все. При весьма, кстати, странных обстоятельствах. Похоже, что охраняется не только сам объект, но и подступы к нему. И неизвестно еще, насколько глубоко распространяется эта охрана.

— Жаль ребят. Что за парни?

— Да брось, Полковник! Какая разница, так, шпана мелкая, работали под туристов. Высадили их там с вертолета на место, а через неделю нашли всех мертвыми. И смерть, что характерно, у всех от разрыва сердца. А им заметь, всем лет по двадцать пять, не больше, и сердца у них в этом возрасте должны работать, как часики.

— И кто же их так? Опять волхвы-хранители?

— Пока не знаем. В этом, собственно, вам с Ястребом и предстоит разбираться.

— А где он, кстати?

— Ястреб? В Женеве, ждет нас. Если ты, Полковник, здесь все дела закончил, то мы можем ехать.

— Какие дела, господин Кретон? Все наши дела ждут нас впереди. Мне только с девчонкой рассчитаться, и я свободен.

— Ну вот, наконец-то узнаю старину Полковника, — хлопнул его по плечу довольный Мишель.

* * *

До Мурманска добирались самолетами, через Москву. Ровно в 6:20, точно по расписанию, колеса самолета коснулись бетона взлетно-посадочной полосы города-героя Мурманска. Пассажиры дружно захлопали в ладоши, благодаря экипаж за мягкую посадку. Кирилл не первый раз летел самолетом и заметил, что сей ритуал повторялся из раза в раз, возникая как бы спонтанно, повинуясь душевному порыву пассажиров. Складывалось впечатление, что в момент касания земли в душах их рождалась такая мощная волна облегчения, что не попасть под ее влияние не мог никто: ни тот, кто летел уже сотый раз, ни тем более, кто летел впервые. И не важно было, что полет, по сути, еще не закончился, самолет еще бежит по взлетной полосе с огромной скорость и всякое может случиться. История знает много примеров, когда человек попадал в неприятности именно в тот момент, когда был твердо уверен, что все самое страшное позади. А тут ведь нужно еще самолет остановить, паспортный контроль пройти, багаж свой в целости и сохранности получить, да еще и до дома желательно бы без хлопот добраться. Но это все потом, а сейчас бренные тела наконец-то почувствовали под ногами землю, пусть даже посредством шасси и корпуса самолета, и с детским восторгом захлопали в ладоши.

Кирилл и Лада, летевшая самолетом, кстати, третий раз в жизни и волновавшаяся не в пример больше Кирилла, вышли из здания Мурманского аэропорта.

— Дедушка сказал, что нас здесь встретят?

— Вот, вот. Что-то я не вижу тут толпы пионеров с цветами и плакатами: 'Добро пожаловать за полярный круг, в край белых ночей и белых медведей!' Впрочем, тебя, я думаю, белыми ночами не удивишь?

— Белых медведей не обещаю, а белых ночей сколько угодно. Все лето — одна сплошная белая ночь. Здравствуйте. — К ним незаметно подошел невысокого роста мужчина, коренастый и широкоплечий настолько, что казалось, в ширину он больше, чем в высоту. Добродушное крепко курносое лицо с узкими щелочками глаз и копной черных, как смоль волос сверху было украшено такой обезоруживающей улыбкой, что невольно рождало ответное желание улыбнуться и потрепать мужчину по загривку. 'Странное желание', — подумал про себя Кирилл и вдруг явственно понял его природу. Человек напротив как две капли был похож на собаку породы Чау-Чау. Абсолютно такое же сочетание скрытой силы и мощи с внешним добродушием и благорасположением. 'Только что хвостиком не повиливает'.

— Вы — Кирилл Кононов, а Вы — Лада? Меня зовут Михаил, и мне поручено вас встретить и помочь во всем, что потребуется. Добро пожаловать.

— Спасибо и здравствуйте, — Кирилл протянул Михаилу руку.

— Простите, а кто просил нас встретить, — не удержалась от вопроса Лада.

— Как кто? Великий Дух Сейдярвига, однако. Сейдозера, по-вашему, — глаза Михаила прищурились еще больше и заиграли где-то там в глубине скрытой лукавой улыбкой. Лицо же его между тем осталось абсолютно непроницаемым.

— Да ну вас, — надула губки Лада, — еще скажите, что вы шаман и можете разговаривать с духами.

— Зря Вы на меня обижаетесь, Лада. Я действительно шаман. Много-много лет назад Великий дух Сейдярвига оставил племя лопарей охранять святое озеро Сейд и с тех пор общается с ним через шаманов. На сегодняшний день шаманом в племени являюсь я. Великий дух пришел ко мне, сказал, кого я должен встретить, куда проводить, что приготовить и так далее.

Пока Михаил говорил все это, они подошли к машине, в которой Кирилл с трудом узнал УАЗик. Машина была, как говорят сейчас, круто прокачена. От стандартного УАЗика остался только кузов, щедро усыпанный всевозможными надписями и рекламными баннерами. Через весь борт главной строкой шла огромная надпись: 'TerraInkognita — Северный путь' На крыше машины располагалась рама с установленными в два ряда фарами, спереди на мощном 'кенгурятнике' — лебедка, усиленные мосты, колеса повышенного радиуса и ширины и такая же запаска на задней дверце. Не машина — зверь.

— Какую ты кудрявую машинку себе нашаманил, — Кирилл одобрительно похлопал УАЗик по капоту.

— А то, — улыбнулся довольный похвалой Михаил, — в наших краях без хорошей машины никак. — Михаил в свою очередь похлопал машину. — А это — хорошая машина, однако, — добавил он, улыбаясь, уже для Лады. — Прошу садиться.

Внутри стандартное убранство машины было заменено на более комфортабельное, так что, разместившись, пассажиры напрочь забывали, что едут в машине отечественного производства.

— Вообще-то я шаманю, как ты говоришь, в свободное от работы время, а так — владею турфирмой 'TerraInkognita — Северный путь', водим туристов по области, кого на Ловозеро, кого на Сейд, кого на Баренцево море, на рыбалку, на охоту, просто по горам ходим, а кого и рафтингом на речках развлекаем. Обеспечиваем, так сказать, досуг богатеньким дядям и тетям, однако, — и вновь хитрый и веселый взгляд в сторону Лады.

— Далеко ехать то, Миш?

— Едем в поселок Ревда — 184 км от Мурманска. Там у нас перевалочная база, все ваше снаряжение. Поговорим, все обсудим, а то я план мероприятия только в общих чертах знаю.

— Да и мы, честно говоря, знаем не больше.

— Вот на месте наши неполные знания сложим, и глядишь, что-то цельное из всего этого получится.

— Интересное название у вашего поселка, — в Кирилле вдруг проснулся филолог, — а что, кстати, оно означает?

— Ревда в переводе с саамского означает "яма — место сбора оленей и лосей в период осеннего гона''. У нас тут и олень и лось до сих пор, слава богу, встречается, а раньше, видно, столько было, что старые лопари по ним географию полуострова отмечали. А Вы, Ладочка, перекусить не желаете с дороги? А то нам часа три до Ревды пилить, проголодаетесь.

— Нет, Михаил, спасибо, к тому же у нас еще горячий чай в термосе остался, если что, по дороге перекусим.

— Ну и порядок. Тогда, пристегните ремни, наш вездеход отправляется. Следующая станция — поселок Ревда.

Машина плавно заурчала и мягко тронулась с места. Похоже, у машинки не только наружность поправили, но и к движку приложились руки умелых северных мастеров.

— Эх, ребята, не вовремя вы к нам приехали. Сейчас начало июля, вроде тепло — тепло, а вдруг, налетит ветер с моря — и вмиг вспомнишь, что на севере. У нас тут вообще все так хитро устроено. Зимой ветер с моря замерзнуть не дает, летом — вспотеть. Так что для прогулок на природе прохладно еще, в июле температура 10 — 13RС не больше, да и комары житья не дадут. Они у нас только к августу успокаиваются. Вообще-то лето здесь короткое. Два — два с половиной месяца и все. Не успеет снег сойти, а уже все бурно зеленеет, цветет и пахнет. Природа ни секунды не теряет, торопится. И солнце не отстает, днем и ночью работает. За пару месяцев нужно успеть то, на что обычно уходит четыре. Вот в августе — раздолье. Воздух, грибы, ягоды — красота. Опять же, комаров нет. А вот если дождаться осени, когда первые морозы ударят. М-м-м... — Михаил покачал головой и мечтательно закатил глаза, — все растения враз перекрасятся, и тогда леса и тундры предстанут в такой фантастической красоте, что только успевай снимай все на камеру или зарисовывай на полотнах. Ива станет красной, листья березы — ярко золотыми. На земле палитра еще более пестрая. Лишайники будут нежно-зеленоватыми, листья черники — оранжевыми, листья брусники остаются зелеными. Болотины и низины окрасятся в рыжее — это голубика и морошка; шведский дерн добавит красный окрас, а потом все это великолепие сверху припудрится первым утренним инеем или снежком. Знаете, что такое граффитти? Ну, это когда молодежь стены в городах расписывает. Иногда примитивно, пошло, а иногда весьма талантливо. Мне вот кажется, что с приходом осени на нашу землю спускаются невидимые граффиттисты, лучшие из их цеха. Спускаются и за несколько дней раскрашивают все тундры и леса.

— Да вы, Миша, прямо поэт!

— Ну что Вы, Ладочка, это же север, тут нельзя по-другому. Да что я вам рассказываю, вы ведь, судя по говору, тоже из нашенских? Или ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, все верно, хотя и не совсем. Я из Лешуконского, это в Архангельской области. Соседка, можно сказать.

— Ну вот, я и говорю, землячка, однако.

— Скажите, Михаил, а почему все коренные жители севера любят это слово 'однако'?

— Это, Ладочка, дань традиции. Туристы млеют и приходят в детский восторг, когда слышат из наших уст это слово. Ну и ради бога. Почему не сделать людям приятное?

Михаил болтал без умолку всю дорогу до Ревды. И было видно, что он не рекламный текст из туристических буклетов шпарит, а говорит то, что думает, от сердца, потому что знает и любит свой родной край искренне, а не на показ.

В поселок они въехали около одиннадцати. На небольшом аккуратном доме, возле которого остановил машину Михаил, красовалась яркая, бросающаяся в глаза надпись: 'Туристическая компания 'TerraInkognita — Северный путь''.

— Это наша контора, — с нескрываемой гордостью произнес Михаил, — а это самолет — памятник времен Великой Отечественной войны. — Он указал на стоящий напротив памятник. — Самолет называется "Хаукер-Харрикейн", памятник установлен в 1989 году в честь боевого содружества СССР и Великобритании. Между прочим, единственный иностранный самолёт-памятник, установленный на всей территории СССР.

Они еще несколько секунд разглядывали самолет, а затем вошли в дом.

— Это дом моей тетки: половина жилая, половина занята конторой. Основной офис у нас в Мурманске, а здесь — как бы филиал. Проходите, располагайтесь, сейчас пообедаем и поговорим подробно, планы обсудим, а то, судя по списку оборудования, который ты заказал, дело предстоит серьезное. А я вас вроде как прикрывать должен.

— Ну, давай поговорим, только пообедать сначала было бы действительно неплохо. Ты как, Лада?

— Да, можно и пообедать. Миша, а где у вас тут кухня? Я сейчас что-нибудь перекусить соображу.

— Ну, зачем же перекусывать. У меня же здесь тетка. Она уже все приготовила давно, ждет нас. Валентина, встречай гостей! — закричал он и повел гостей на другую половину.

— Не ори, горлопан, нет Вальки. На службу побежала, меня здесь за себя оставила, — в дверном проеме стояло весьма странное существо. Судя по халату, закрывающему до колен ноги, одетые в тренировочные штаны, и седым прядям из под платка, это была пожилая женщина. Росту она была весьма невеликого, в народе про таких говорят: 'метр с кепкой'. Ее плоское лицо было испещрено морщинами, напоминающими складки кожи у шарпея, такие же глубокие и бесконечные. Там, где у обычных людей глаза, у нее были две узких щелки, в глубине которых молодым задором мелькали черные угольки, совершенно не соответствующие ее возрасту. В улыбающемся, редкозубом рту торчала трубка, источающая довольно приятный, даже с точки зрения не курящего Кирилла, аромат. Михаил некоторое время улыбался, наслаждаясь моментом, глядя на распахнувших рты Кирилла и Ладу, а потом произнес:

— Знакомьтесь, друзья, моя бабушка Антонина Петровна. Хранитель местных традиций, а заодно и хранитель, и экскурсовод нашего музея. Любимый персонаж всех клиентов нашей компании.

— Ты, Мишка, языком не болтай и гостей с дороги не словами корми, а к столу зови. А сам, если сытый с утра, иди вон в контору свою, да сиди там, пока мы с гостями обедаем, — голос ее был низким и трескучим, говорила она медленно, делая большие паузы между словами. Казалось, она сначала мысленно проговаривала слова, взвешивала их, рассматривала и так и эдак, и только когда окончательно убеждалась, что другого, более подходящего слова у нее нет, она произносила то, что есть. Причем, лицо ее, казалось, выражало крайнее недовольство сделанным выбором.

— Зовите меня бабой Тоней, — она проворчала еще что-то, совсем уж неразборчивое и поковыляла в комнату, смешно переваливаясь на коротких кривых ногах.

Баба Тоня угощала грибной лапшой и печеной картошкой с олениной. Во время застолья Михаил продолжал сыпать шутками, рассказывая про работу, про свой край и его жителей. Баба Тоня внимательно следила за тем, что он говорит, и регулярно поправляла его, когда звучала на ее взгляд какая-то неточность. Михаил соглашался со всеми ее поправками, правда, судя по взглядам, бросаемым на ребят, соглашался для проформы, соблюдая своего рода ритуал, повторяющийся в их семье из раза в раз.

— Куда, Мишка, нынче побежишь? — спросила баба Тоня, когда обед подходил к концу.

— На Сейдозеро, куда же еще.

— Однако рано вы сегодня. По ночам холодно еще, да и комар сейчас злой, заклюет насмерть.

— Мы ведь работаем, баба Тоня. Когда отпуск дали, тогда и поехали, — Кирилл не стал посвящать ее в подробности предприятия.

— Ну да, понятно, дело молодое. Я помню, когда с Федькой, дедом Мишкиным, любилась, тоже ни холодов, ни комаров не боялась.

Кирилл сделал вид, что не расслышал последних слов бабы Тони, Михаил хитро улыбнулся, а Лада откровенно смутилась и покраснела. И только баба Тоня, как ни в чем не бывало, продолжала:

— Мишка, когда на Сейдярвиг побежите, не забудь им Куйву показать.

— Это что еще за Куйва такая, — заинтересовалась Лада, довольная, что разговор уходит от весьма недвусмысленной темы.

— Не такая, а такой, — взял слово Михаил — Куйву — это гигантское наскальное изображение человека. Мы, саамы, считаем, что это побежденный и вмурованный в скалу "чужой" шведский бог. Есть одна очень интересная легенда про старика Куйву. Давай, бабуль, расскажи.

Баба Тоня, не торопясь, раскурила трубку, обвела щелочками глаз собравшихся за столом и начала свой рассказ.

— Давно-давно это было, тогда еще меня не было, моей бабки не было и ее бабки не было, очень давно это было. Нашли на нашу землю чужие люди, шветы прозывались, а мы лопь были, как лопь — голая, без оружия, даже без дробников, и ножи-то не у всех были. Да и драться мы не хотели. Но шветы шибко лопь обижать стали: олешек отбирали, рыбьи места наши заняли, понастроили загонов и лемм — некуда стало лопи деться. И вот собрались старики и стали думать, как швета изгнать, а он крепкий был такой, большой, с ружьями огнестрельными. Посоветовались, поспорили и решили пойти все вместе против него, отобрать наших оленей и снова сесть на Сейтъявр и Умбозеро.

Она говорила медленно, то ли подбирая, то ли вспоминая слова, попыхивая своей трубкой. Казалось, она совсем забыла про своих гостей и говорила сама с собой.

— И пошли они настоящей войной — кто с дробником, кто просто с ножом, пошли все на шветов, а швет был сильный и не боялся лопи. Сначала он хитростью заманил на Сейтъявр нашу лопь и стал ее там крошить. Направо ударит — наших десяти как не было, и каплями крови забрызгали все горы, тундры да хибины; налево ударит — и снова десяти наших как не было, и снова капли крови лопской разбрызгались по тундрам.

Мишка, — внезапно обратилась она к внуку, — покажешь им красный камень в горах. Это и есть та самая кровь лопская, кровь старых саамов. — Она вновь замолчала. На этот раз пауза затянулась больше обычного. Однако никто за столом не спешил ее торопить. Все просто молча ждали продолжения.

— Ну, осерчали наши старики, как увидели, что швет стал крошить их, спрятались в тальнике, пособрались с силами, и все сразу обложили со всех сторон швета; он туда-сюда — никуда ему прохода нет, ни к Сейтъявру спуститься, ни на тундру вылезти; так он и застыл на скале, что над озером висит. Вы когда будете на Сейтъявре, сами увидите великана Куйву — это и есть тот швет, что наши саамы на камне распластали, когда войной на него пошли. Так он там и остался, Куйва проклятый, а старики наши снова завладели быками и важенками, снова сели на рыбьи места и промышлять стали...

За столом повисла пауза. Каждый по своему переживал услышанное, даже Михаил. Он не первый раз слышал эту легенду. Каждый раз она цепляла в его душе некие струны, мысли его устремлялись во времена, когда здесь жили его предки. Охотились, ловили рыбу, пасли оленей, боролись с врагами и охраняли Сейдозеро. Михаил был потомственным шаманом. Его отец был шаманом, его дед был шаманом, и вообще, все мужчины его рода были шаманами. Только им была известна главная причина: почему их племя живет в долине Сейдярвига, почему не уходило отсюда даже в самые лютые времена и почему оно будет жить здесь всегда. Испокон века на южном берегу Сейдозера в каменных могилах хоронили шаманов их племени. Поэтому озеро было для саамов священным. Для них название Сейдозера и загробного рая были синонимами. Здесь даже рыбу разрешалось ловить только один раз в год. Так продолжалось вплоть до XIX века. Прогресс неизбежно меняет даже самые старые традиции, но главная задача племени, своего рода смысл их жизни сохранились. Охрана озера Сейд и его окрестностей была их смыслом жизни. Охрана и защита. От кого и по чьему приказу — неважно. Главное было — не допускать сюда чужаков. Национальность не имела значения: шведы, норвежцы финны или русские — не важно. Люди для них делились на своих и чужих. Вот эти двое, что прилетели сегодня, были свои. И дело не в том, что его предупредил об их приезде Великий Дух Сейдярвига. Михаил чувствовал, что они свои, он просто знал это. Как знали это в свое время его предки...

Баба Тоня набила трубку новой порцией табака и пыхнула дымком в потолок. Ее скрипучий голос вывел Михаила из раздумий.

— Мы тогда победили и остались жить на озере. Только вот красные капли саамской крови остались на тундрах; всех их не соберешь, много их пролили наши старики, пока Куйву осилили...

— Кирилл, пойдем-ка поговорим в кабинет. Вы, Ладочка, не возражаете, если мы уединимся?

— Нет, конечно. Я тут с бабой Тоней еще поговорю.

Мужчины вышли, а Лада налила травяного чая себе и бабе Тоне.

— Скажи, баба Тоня, а Михаил и вправду шаман?

— А то! Мишка хороший шаман, хоть и молодой еще. Мишкин отец был шаман, Мишкин дед, Васька мой, тоже был шаман. Весь их род с духами говорил, людей лечил, зверей понимать умел. Мишка тоже хороший шаман будет, сильный. Когда вырастет.

— Да он вроде бы и сейчас уже не маленький.

— Э, девка, ты на лицо смотришь, а надо человеку внутрь заглядывать. Духом Мишка молодой еще, мыслями быстрый, сердцем горячий и неопытный. А хороший шаман должен быть с холодным разумом, чистой душой и горячим сердцем.

— Так еще Феликс Эдмундович в свое время говорил про своих соратников.

— Хороший был шаман, наверное, твой Феликс Эдмундович.

* * *

В кабинете Михаила, с точки зрения непосвященного, царил абсолютный бардак. На столе, стульях и прямо на полу было разбросано всевозможное туристическое снаряжение. Однако хозяин прекрасно ориентировался в этом хаосе, сверяя разложенные предметы со списком, который держал перед собой.

— Итак, палатка двухместная, два надувных матраца, два спальника, две надувных подушки, фонарь электрический, обычный и фонарь 'летучая мышь' — это здесь, — Михаил переместился от одной кучи вещей к другой.

— Сапоги резиновые — размеры 42 и 37, по две пары шерстяных носков к ним, костюмы ветро-влагонепроницаемые — размеры 50 и 46, маскировочный комплект снайпера твоего размера с местной цветовой гаммой 'белая ночь'. — Михаил похлопал по стопке и перешел к следующей.

— Котелок, тарелки, кружки, спички, соль, сахар, продукты на три дня.

— Я просил на неделю.

— На неделю слишком много, а нам все на себе тащить, путь на Сейдозеро только пеший. Каждые три дня продукты вам будут доставляться мной или моими помощниками.

— Хорошо, не вопрос.

— Рыболовные снасти, топор, ножи охотничьи, ножи метательные, бинокль, веревки, аптечка, — Михаил перебрался к столу и, хитро посверкивая глазами, отбросил в сторону кусок брезента. — А теперь, самое интересное. Снайперская винтовка ВСК-94 с глушителем и коллиматорным прицелом, работающим, кстати, даже если заряд аккумуляторной батареи будет равен нулю. Хороший выбор. Патроны калибра 9мм — 3 упаковки и магазины на 20 патронов.

Михаил любовно оглядывал оружие, лежащее на столе, аккуратно трогая его и перекладывая с места на место.

— А теперь ответь мне, друг мой Кирилл, что все это значит, и на какого такого зверя ты собрался охотиться в наших краях, с этакой-то красавицей?

— Миша, тот, кого ты называешь Великим Духом Сейдярвига, послал нас...

— Стоп, стоп, стоп. Кирилл, я кроме того что шаман, еще и кандидат наук, биофак МГУ закончил с отличием, между прочим. Так что давай рассказывай как есть, а сказки я и сам сочинять умею.

— Хорошо, как тебе тогда такой вариант. До цивилизации людей существовала другая цивилизация. Остатки той цивилизации когда-то базировались в этих местах. Сейчас осталось только два 'официально зарегистрированных' представителя той самой цивилизации. Один 'хороший', другой, соответственно, 'плохой'. Здесь на Сейдозере похоронены представители их цивилизации, те, что уже умерли, и те, кто еще не родился. 'Хороший' мечтает когда-нибудь воскресить последних, 'плохой' хочет их убить окончательно. Как тебе такой расклад?

— Нормально, это вполне коррелирует с теми сакральными знаниями, что передавались у нас в роду от отца к сыну.

— Кстати, а как у тебя-то с наследниками дела обстоят?

— Будь спокоен, два парня погодки уже есть и еще один на подходе.

— Ну, вполне может и девчонка родиться.

— Нет, дорогой, в нашем роду рождаются только мужики. Ты давай продолжай, не отвлекайся.

— Так, вот, 'плохому' стало известно место их захоронения, и 'хороший' послал нас сюда в качестве наблюдателей, с заданием обнаружить активность его людей и вызвать его, чтобы окончательно пресечь их деятельность. И если получится, то покончить с 'плохим' раз и навсегда. Если я правильно понял, то впервые за долгие годы он точно знает место и время, где этот 'плохой' должен появиться. Более того, он считает, что их первая разведка здесь уже побывала, весной.

— Тех троих туристов, что хозяин убил, имеешь в виду?

— Именно. А хозяин это...?

— Мы так снежного человека называем. Он здешние места стережет. И не любит, когда его зря тревожат. Я, между прочим, однажды отпечаток его следа нашел, сделал слепок и отнес в музей. У нас там один был уже, времен ледникового периода.

— И что?

— А то.... Пришла мне в голову идея сравнить отпечатки: тот, древний, и нынешний. Пригласил приятеля из милиции, откатали рисунки паппилярных линий и в лабораторию. А нам на руки заключение, дескать, отпечатки принадлежат одному и тому же лицу. Вот так вот. Выходит хозяин здесь жил еще, когда мамонты по земле ходили.

— Неделю назад я бы тебе не поверил, а сейчас без проблем. Верю, потому, что все так и есть на самом деле. Его, действительно, здесь для охраны поставили. Вот он разведчиков и не пустил, а мы, в свою очередь, поняли, что вслед за разведкой нужно ждать основную группу. Благо у них теперь повод есть, чтобы снарядить сюда официальную экспедицию.

— И каков на твой взгляд у них ресурс?

— Если верить 'хорошему', а не верить ему у меня нет оснований, то их ресурс, практически неограничен.

— Тогда, извини, еще вопрос. А какой же ваш ресурс, если вы собираетесь с ними бороться?

— Ну, во-первых, у нас задача значительно скромнее, а во-вторых, ресурс тоже не маленький.

— Ну, хорошо, насколько я понимаю, моя задача доставить вас до этого самого места, назовем его 'схроном'. Вы там устроите засаду и будете ждать гостей, так?

— Не совсем. Где находится 'схрон', а точнее сказать — Хранилище, я не знаю. Мне известно место, где расположен вход в пещеру, внутри которой и расположено Хранилище. Но около входа мы дежурить не будем. Зачем привлекать к себе и к объекту ненужное внимание. Ты разместишь нас на самом живописном месте озера, подальше от входа. Мы с Ладой, изображая для всех влюбленную парочку, будем отслеживать подступы к объекту и пытаться вычислить интересующие нас персоналии.

— Вдвоем?! Как?! Хоть убей, не понимаю.

— Видишь ли, Михаил, дело в том, что Лада обладает способностью подключаться к сознанию животных. Тогда она начинает видеть их глазами, слышать их ушами и даже руководить их поведением, естественно, не выходя за рамки их инстинктов.

— То есть?

— Ну, она, например, не сможет заставить зайца напасть на волка, но она сможет увидеть этого волка глазами зайца и услышать его заячьими ушами. Так, что наш ресурс в плане наблюдения ограничен только количеством зверья в округе.

— Однако.... Извини, не удержался. Выходит Лада твоя похлеще меня шаманить может. А ты у нас какими чудесами промышляешь, если не секрет?

— Ну, тут все гораздо скромнее. У меня в активе служба в разведроте в Афгане, приличный опыт полевой работы, приходилось и в засадах сиживать и снайперов из расщелин и зеленки выкуривать. Лада будет работать днем, я — ночью, хотя ночь тут, как я понимаю, понятие относительное.

— Ну ладно, с этим ясно. Тогда последний вопрос. Зачем тебе такое оружие, если у вас функции чисто наблюдательные?

— Я, Миша, видел этих людей в деле. Профессионалы, без жалости и угрызений. Очень не хотелось бы оказаться голым на минном поле. Хотя, с другой стороны, надеюсь, что стрелять в людей мне больше не придется. Хватит, настрелялся там, за речкой.

— Ну что же, можно сказать, задачу я в общих чертах уяснил. Не скажу, что понятным стало все, но, 'белые пятна' будем ликвидировать, как говорится, 'в процессе'. И еще одно, извини за бестактность, Лада тебе кто?

— Она мой друг и моя студентка. Я ведь, как и ты, кандидат наук, только филолог.

— Да.... Филолог в маскхалате, глядящий на мир сквозь оптику ВСК, — это что-то. Видели бы тебя твои студенты.

* * *

Выехали рано утром, но дорога оказалась неожиданно короткой. Доехать удалось только до рудника, дальше проезда не было.

Недалеко от рудника Лада с дороги заметила озеро необычного золотого цвета.

— Смотрите, красота какая! — воскликнула она.

— Это наше золотое озеро. Жуткая гадость и позор.

— Почему же гадость? Ведь как красиво.

— Это озеро — шламохранилище. Оно мертвое. Вон труба видите: из нее в озеро вытекает шлам — отходы производства с рудника.

— И правда гадость, — погрустнела Лада.

Машину оставили на руднике у друзей Михаила и, нагрузившись рюкзаками, отправились пешком в горы по тропе, протоптанной за многие годы туристами, рыбаками и охотниками. Груза с собой взяли немного, в пределах стандартного набора 'чайников-туристов', решивших со скуки понюхать дымок у костра на дикой природе. Все остальное, со слов Михаила, его люди переправят на место стоянки быстро и незаметно. Дорога к вершине перевала заняла около семи часов. Дошли бы, наверное, быстрее, но, во-первых, Лада тащила рюкзак, не многим уступающий в весе двум другим, а во-вторых, дорога была настолько красивой, что пройти мимо и не остановиться полюбоваться игрой красок на камнях и цветущих склонах, было просто невозможно. К тому же вдоль тропы им регулярно попадались Сейды, небольшие пирамидки, от метра до полутора высотой, сложенные из плоских разноцветных камней. В их очертаниях при должной фантазии можно было угадать некое подобие человеческой фигуры. Михаил рассказал, что Сейд это не просто куча камней. Существуют, кстати, и Сейды, состоящие только из одного камня, но весьма причудливой формы. Сейды — это священные камни. У саамов до сих пор существуют два религиозных культа: культ высших богов и культ священных камней — Сейдов.

— Шаманы просто так не умирают. Когда приходит срок, они уходят в глухие места, в тундры и там превращаются в камень. Но умерев, шаман не теряет свою колдовскую силу. Она переходит от шамана к Сейду. К таким камням лопари относятся с большим почтением, зная их расположение и безошибочно находя среди множества других подобных валунов. Каждый Сейд имеет свою историю или легенду, связанную с жизнью шамана, от которого произошел. В Сейде заключен священный дух или сила, которая может помочь на охоте, исцелить от болезни, принести удачу. Поэтому Сейдам приносили и приносят жертвы: сало и кровь убитых животных, которым смазывают камень, оставляют рядом с ним пули и оленьи рога. Если не относиться к Сейду, а точнее к заключенному в него духу, с должным уважением и вниманием, дух покидает Сейд и камень становится пустым. К сожалению, сейчас становится все больше и больше покинутых Сейдов. Слишком много чужих людей стало появляться в наших местах. Сейды, в которых до сих пор живет дух шаманов, сохранились только в самых удаленных и глухих уголках.

Михаил замолчал, задумчиво поглаживая валун.

— Получается, что когда-нибудь и вы, Михаил, тоже превратитесь в Сейд?

— Эх, Ладочка, далеко не каждому шаману удается умереть своей смертью и превратиться в Сейд. А жаль. Очень хочется быть полезным своему народу, особенно после смерти. Надеюсь, меня не скоро забудут.

— Что за панические настроения, Миша. Мы с тобой еще твоих внуков увидим и папок их, молодых шаманов, еще жизни поучим...

На плоской, как огромный стол вершине перевала с фантастическим по звучанию названием Эльмарайок, устроили большой привал. Отдохнули, перекусили сухим пайком, запивая его из фляг морсом, сваренным бабой Тоней. Далеко впереди, внизу показалась долина Сейдозера. Спуститься туда можно было либо низиной, вдоль русла реки, либо поверху по плато, и затем уже по довольно крутому склону сойти непосредственно в долину Сейдозера. Михаил выбрал путь поверху:

— Лето только началось, и в низине достаточно сыро. Чего зря мокнуть, добежим поверху. А спуск хоть и крутой, но я безопасную дорогу знаю, спустимся без проблем.

Тут и там на плато им попадались камни с кроваво-красными вкраплениями. На вопрос Кирилла, не об этих ли камнях говорила баба Тоня, Михаил подтвердил:

— Именно. Это луяврит. А красные вкрапления — эвдиалит. Минерал этот встречается только в Ловозерских горах и Хибинах. Местные жители называют его 'лопарской кровью'.

Спуск с перевала оказался крутым. Однако Михаил уверенно провел их одному ему видимой тропой, и они довольно быстро и легко спустились в долину Сейдозера. Само озеро скрылось за стеной большого реликтового леса. Если в преддверии долины на холмах росли невысокие с перекореженными стволами березки, то лес Сейдозера состоял из высоких, увитых свисающим мхом и какими-то лианами деревьев. Пройти через лес, с виду весьма дремучий, оказалось несложно, весь он был иссечен тропинками, где-то довольно заметными, а где-то не очень. Иногда в просветах за деревьями мелькали приятного вида полянки, но Михаил предупредил путников:

— Полянки эти шибко коварны, и при ближайшем знакомстве вполне могут оказаться болотиной, так что соваться туда нужно осторожно, а лучше вообще стороной обходить. Так-то оно надежней будет.

Когда путники вошли в лес, то Кирилл впервые в полной мере оценил злющий характер Сейдозеровского комарья. Если Михаил привычно даже не смахивал, а лениво снимал совсем уж обнаглевших комаров, норовивших залезть всюду, куда только можно, то Кирилл отчаянно, но безуспешно отмахивался от них сломленной походя веткой. Комаров не останавливала ни ветка, ни толстая ткань костюма. Они жалили Кирилла нещадно, будто крови человеческой век не видывали и ничего вкуснее ее не пробовали. Единственной в их компании, на кого комарье не обращало никакого внимания, оказалась Лада. Она бойко шла вслед за мужчинами, совершенно не замечая кружащий над ней, но не предпринимающий попыток атаки комариный рой.

— Лада, в чем дело, — наконец-то заметил эту вопиющую несправедливость Кирилл, — почему это на тебя комары совсем не реагируют? Помазалась чем-то? Почему нам с Михаилом мазь не предложила. Нас уже зажрали насмерть практически.

— Да что ты, Кирилл, какая мазь?! Просто я внушила комарам, что невкусная. Они меня и не трогают.

— Дед научил?

— Нет, это я еще с детства умела. У нас в Лешуконском комарья тоже хватает. Вот я как-то и приспособилась. Иду себе и думаю, что для комаров не интересна, они и не пристают. А дедушка потом уже рассказал, что этот дар мне по крови передался, и я любому животному могу внушить все, что захочется.

— А не могла бы ты, Ладочка, сказать своим носатым приятелям, что и мы с Михаилом продукт для них несъедобный и даже смертельно опасный.

— Сейчас попробую. Извините, я об этом сразу как-то не подумала.

Михаил с интересом прислушивался к их разговору, меланхолично сдувая лезших и в рот и в нос комаров.

Вдруг, подчиняясь неведомой команде, весь гнус, секунду назад плотной компанией облепивший тела мужчин, сорвался с места и, зависнув в полуметре над их головами, образовал две возбужденно звенящие тучки.

— Однако, — пробормотал Михаил и с нескрываемым интересом посмотрел на Ладу. — Признаться, я не очень поверил рассказу Кирилла о Ваших способностях, но теперь сам вижу. Вы, Ладочка, большой шаман. Хотя, женщина-шаман... — Михаил с сомнением покачал головой, — в нашем роду, такого не было ни разу.

Лес неожиданно кончился, и перед путниками во всей своей красе предстало Сейдозеро. Светло-синее зеркало воды в малейших подробностях отражало летнее, с редкими облачками, северное небо. Вода в озере оказалась настолько прозрачной, что виден был каждый камешек, каждая песчинка на дне, так, что оценить глубину с первого взгляда не получалось. Озеро, насколько хватало глаз, со всех сторон было окружено горами. Скальные породы местами спускались к самой воде и выглядели неприступно. В более пологих местах между водой и скалами располагалась зеленая лесная прослойка, оканчивающаяся невысокими кустарниками и небольшими песчаными пляжами, спускающимися до самой воды. На одном из таких пляжиков стояла яркая палатка. Недалеко было оборудовано костровище, со всеми причитающимися ему атрибутами в виде рогулин по бокам и легкого навеса из кустарника от дождя. Место было словно специально создано, для того, чтобы молодая пара могла спокойно уединиться, не опасаясь нашествия незваных соседей. Сразу за палаткой — лес, а по бокам от песчаного пяточка — скалы, спускающиеся до самой воды. Так, что места хватало, как раз на одну палатку и очаг.

— Ну вот, такое место красивое, и уже занято, — огорчилась Лада.

— Да уж, местечко — что надо. И кусты рядом, можно из палатки незаметно выбраться, на разведку сходить.

— Не расстраивайтесь, друзья, место это хоть и занято, но занято вами. Это ваша палатка и ваши вещи. Все как заказывали. Красивый вид, лес рядом, от объекта достаточно далеко. Опять же Куйва, местная достопримечательность, — вот он, при желании можно не выходя из палатки любоваться, — Михаил указал на скальный выступ у них за спиной.

На крутом склоне отчетливо была видна черная фигура, напоминающая поднявшего вверх руки человека огромных размеров. В нескольких местах по фигуре из щелей в скале текла вода, и создавалось впечатление, что 'черный человек' вознес руки к солнцу и плачет от счастья, что вновь видит его. А может он плачет от горя, что тянется к солнцу, а дотянуться не может. Кириллу вспомнился рассказ Деда о том, как арктиды воздвигли памятник своим товарищам, обеспечивавшим их эвакуацию в будущее и погибшим в пекле термоядерной атаки. Художник выполнил памятник в виде тени, оставшейся от человека, сгоревшего при ядерном взрыве, и по лицу ее текли слезы скорби. Уж не об этом ли Куйве он тогда рассказывал. А лопари его злым 'шветом' считают. Впрочем, каждый народ имеет право на свои легенды и свою историю. И не его это дело заниматься тут восстановлением исторической справедливости.

— Да, Михаил, сервис у вас поставлен что надо.

— А то. Могем кое-чего. Все на благо клиента. Прошу, — он широким жестом пригласил спутников к палатке. — Кирилл, загляни-ка сюда, первым делом. А Вы, Ладочка, пока озером полюбуйтесь.

Палатка оказалась на удивление просторной и светлой. Михаил откинул к стенке один из надувных матрацев и открыл застежку— молнию, проходящую по периметру пола. Под тканью обнаружился люк, закрывающий тайник, где было спрятано все оборудование Кирилла не соответствующее их основной легенде. Кирилл молча показал Михаилу в знак одобрения большой палец.

— Задняя стенка палатки тоже открывается, сможешь незаметно уходить в лес.

— Отлично. Спасибо, Миша, с тобой приятно иметь дело.

— Ну что, братцы, — довольный Михаил вылез из палатки, — лодка накачана, вон в тени лежит. Прежде чем на воду спускать, подкачайте немного, только не забывайте потом опять воздух спускать, когда на просушку ставить будете. Удочки и всякие снасти вплоть до наживки — там же. Съестные припасы и кухонная утварь в палатке, на три дня вам хватит, а там я или мои ребята еще поднесем.

— Спасибо Вам большое, Миша. Все так замечательно. И место здесь прекрасное. Мне очень нравится. — Лада просто лучилась вся от удовольствия и восторга. Казалось, она совсем забыла причину, по которой они здесь появились, и просто наслаждалась природой и предстоящим отдыхом.

— Ну вот и славно. Давайте-ка в честь прибытия я вам сига запеченного приготовлю, отпразднуем новоселье, да и побегу домой. Дел еще много сделать нужно.

Михаил быстро подкачал лодку, схватил спиннинг и отплыл от берега, крикнув на прощанье:

— Кирилл, разводи костер, я минут через пятнадцать буду.

К исходу часа, выпотрошенный, намазанный солью и перцем жирнющий, почти двухкиллограмовый сиг был торжественно вынут из углей, освобожден от фольги и подан на раскладной столик, возле которого уже расположились сглатывающие от предвкушения удовольствия слюнки путешественники.

— Ничего вкуснее не пробовал, — произнес Кирилл, запивая первую порцию рыбины горячим чаем из каких-то трав и листиков, собранных Ладой, в ближайшей округе. За поеданием сига и разговором ни о чем незаметно пролетело часа полтора. И вот когда котелок опустел, а на фольге остались только рыбьи кости, Михаил засобирался домой.

— Ну, хозяйка, спасибо за обед, за чай, пора мне до дому бежать.

— Ну что Вы, Михаил, это вам спасибо, такая рыба чудесная получилась.

— Ну и хорошо, рад, что угодил. Значит, ждите меня через пару дней или вызывайте раньше через Великого Духа Сейдярвига. — Михаил хитро блеснул глазами и, махнув на прощанье, исчез в лесу.

* * *

В Женеве, в шикарном пентхаусе, принадлежащем отцу и сыну Кретонам, проходило заключительное совещание перед началом операции. Помимо хозяев здесь были Полковник, Ястреб и Кактус. Кретон старший не то чтобы ставил боевую задачу, ее и без того все прекрасно знали, а просто проговаривал план компании, с тем, чтобы проверить все еще раз, прежде чем дать окончательную отмашку.

— Место, которое нас интересует, находится в районе озера Сейд на Кольском полуострове. Мы выдвигаемся туда тремя группами. Я, Мишель и Кактус в составе официальной научной экспедиции выезжаем якобы, для изучения артефактов, найденных на плато Нинчурт. Ищем вход в пещеру на склонах горы и определяем возможность проникновения. Полковник со своими людьми, под видом диких туристов, занимающихся спуском по горным рекам, высаживается с вертолета в верховьях реки Эльморайок. Оттуда вы сплавляетесь до Сейдозера, где встаете лагерем на три-четыре дня для отдыха. Во время отдыха развлекаете себя подводной охотой, параллельно пытаетесь найти вход в пещеру и проникнуть туда со стороны озера. Ты, Ястреб, со своей бригадой тихо и незаметно проникаете в район и обеспечиваете скрытное круглосуточное наблюдение за местностью, ну и огневое прикрытие при необходимости, разумеется.

Кратос говорил сдержанно, без эмоций и подробностей. Ранее все это уже не раз оговаривалось и прорабатывалось в деталях, а сейчас он как бы подводил итог и давал последнее напутствие перед боем. Собравшиеся в комнате слушали его молча, по-деловому. Каждый мысленно прокручивал в голове детали операции, касающиеся его лично, кивая головой в такт словам Кратоса. Полковник смотрел на Кретона старшего и думал, что, пожалуй, впервые видит старика таким взволнованным. Причем волнение это Кратос тщательнейшим образом скрывал, но опытный взгляд контрразведчика отмечал и характерный румянец на лице и чуть подрагивающие пальцы и даже позу, в которой сидел старик. Нога закинута на ногу, руки сплетены на груди, в кресле сидит, откинувшись на спинку. Вроде человек чувствует себя уверенно и комфортно, а на самом деле закрыт максимально, чтобы не выпустить свое волнение и неуверенность наружу. И фразы, опять же, короткие, рубленные, чтобы и тени сомнения не просочилось. Видно, и впрямь старик всю свою жизнь шел к этой операции и теперь, словно юный отрок на первом свидании, волнуется и пытается скрыть собственное волнение, чтобы не упасть в глазах подчиненных или не посеять в их головах сомнения.

— Люди на местах в боевой готовности, — продолжал меж тем Кратос, — снаряжение доставлено, точки сбора и сроки вам известны.... Напоминаю еще раз, — он обвел всех внимательным, тяжелым взглядом. — Хотя нам и известны практически точные координаты входов в пещеру, как со стороны скал, так и под водой, соваться туда безоглядно не только неосмотрительно, но и смерти подобно. Помните, как охранялся Архив? А здесь объект поважнее Архива будет. Действовать крайне осторожно и внимательно. Необходимо сначала определить систему охраны, нейтрализовать ее по возможности, а уж потом атаковать Хранилище.

— Ястреб, — Кактус вклинился в разговор с молчаливого согласия Кратоса, — на месте, кроме оружия, ты получишь еще набор автономных микрокамер и промежуточных усилителей. Камеры нужно рассредоточить по району, место расположения на твое усмотрение. Главное, чтобы на каждые десять камер в радиусе двухсот метров стоял усилитель. Камеры я активирую сигналом со своего компа. Ресурс у них десять суток, нам должно хватить. Я надеюсь, что твои люди сумеют с этим справиться?

— Сейчас в глаз дам, Колючка.

— Теперь Вы, Полковник, — пропустил его слова мимо ушей Кактус, — у вас тоже будут камеры, только для подводной съемки. Проследите, чтобы ни один спуск под воду не обходился без этих камер. И поосторожней с оборудованием. Оно очень дорогое.

— Вторым глазом рискуешь, парень. За тупых дуболомов нас держишь?

— Ну что Вы, Полковник, как можно. Просто во мне говорит врожденная любовь к всевозможным гаджетам, и меня всегда напрягает, когда их вместо того, чтобы максимально полно использовать по назначению, ломают по неосторожности или недомыслию. Поэтому каждый набор аппаратуры будет снабжен подробнейшей инструкцией, с которой вам необходимо будет ознакомиться и соблюдать неукоснительно.

Кактус заливался соловьем и совершенно не замечал, как все более хмурым становится лицо Ястреба. Последнее время ему все труднее удавалось сдерживаться, когда этот прыщавый юнец начинал изображать из себя ответственного работника. Кратос уловил изменившийся эмоциональный фон в компании, и решительно прервал программиста:

— Ну, все, хватит. Я думаю всем все понятно. У кого какие будут вопросы?

Все дружно промолчали. А чего спрашивать, тема прорабатывалась и обсуждалась во всех деталях не раз, и на все вопросы, какие появлялись, уже давно были получены исчерпывающие ответы.

Кратос пододвинул к себе стоящий на столе деревянный ящичек, извлек из кармана бронзовый ключик и открыл крышку. Из глубины на бархатном постаменте с помощью скрытого механизма поднялась хрустальная бутылка, заполненная напитком цвета темного янтаря.

— Коньяк Beaute de Siecle от Hennessy, — торжественно произнес он. — Этот коньяк был выпущен партией в сто бутылок, к столетию одного из патриархов Hennessy. И стоит такая бутылочка между прочим 105 тысяч фунтов стерлингов. Думаю сегодня самое время открыть ее за успех нашего предприятия.

Это был еще один штришок к рассуждениям Полковника о важности происходящих событий.

Глава 5

После ухода Михаила на Кирилла и Ладу внезапно навалилась такая усталость, что сил хватило только на то, чтобы забраться в палатку, упаковаться по спальникам и заснуть мертвецким сном. Сном, которому не могли помешать ни белая ночь, ни ночное зверье, подъедавшее так и не убранные остатки трапезы, ни комары, гудевшие всю ночь над их головами, но так ни разу и не рискнувшие нарушить мирный договор, даже несмотря на то, что одна из договорившихся сторон спит беспробудно.

На следующий день началась работа, ради которой они сюда и прибыли. Сначала они обследовали озеро и его прибрежную зону, чтобы, как говорится, познакомиться с театром предстоящих событий и заодно убедиться, что они здесь первые. Впрочем, с последним у них ничего не вышло. В трех километрах по береговой линии, сразу же за скальным выступом, круто спускающимся к воде, они обнаружили рыбацкую стоянку. Небольшая артель Ревдинских рыбаков: отец, два сына и племянник, — оказались людьми весьма гостеприимными и радушными. После получаса разговоров у костра они подарили Ладе рыбину для ухи, сообщили, что пробудут здесь еще неделю-другую и пригласили не стесняться и при желании приезжать в гости, рыбки купить или просто поболтать, чайку попить. На вопрос Кирилла, не с их ли помощью Михаил умудрился за пятнадцать минут сига поймать, старший из рыбаков на полном серьезе ответил:

— Мишка заветное слово знает. Ему наша помощь без надобности. Рыба сама к нему в садок лезет. Эх, такого бы напарника в артель заполучить, век бы горя не знали. Я его сколько звал, а он только улыбается хитро, да отшучивается. Странные они, лопари, никогда не знаешь, то ли смеется, то ли всерьез говорит.

После обеда Лада принялась налаживать агентурную сеть среди местной фауны. Кирилл, которому этот процесс был крайне любопытен, напросился под видом подготовки к ночной вылазке с ней в палатку. Лада возражать не стала, только потребовала, чтобы вел он себя тихо и ничем ее не отвлекал.

Девушка уселась поудобнее, благо Михаил снабдил их надувными матрацами, а не стандартной туристической пенкой, и закрыла глаза. Дыхание ее стало ровным, размеренным. Кирилл видел, как плавно опускается и поднимается ее живот. Грудь и вообще вся верхняя половина тела оставалась неподвижной. Эта дыхательная техника была ему известна давно. Когда-то Дед научил его этим упражнениям, помогающим достичь состояния максимальной сосредоточенности и расслабленности. Кирилл применял ее, когда хотел помочь организму избавиться от какой-нибудь хвори. Поэтому гриппом он практически никогда не болел, а банальный, ежегодный насморк лечил за день-два максимум.

Тело девушки вдруг напряглось, плечи расправились, обозначая гордую и даже величественную осанку. Шея ее слегка вытянулась, черты лица заострились так, что некогда курносый, весьма симпатичный носик вдруг стал напоминать клюв некоей хищной птицы. Кирилл подумал, что ему это мерещится, и тихонько ущипнул себя за руку. Больно — значит не сон. И тут Лада открыла глаза. Эти глаза не могли принадлежать человеку. Это были глаза птицы, выпуклые, круглые, с круглыми же черными зрачками, и взгляд был какой-то неживой, остекленевший. Такой взгляд бывает у слепых людей, когда они вдруг снимают свои черные очки. Несмотря на то, что глаза были открыты, девушка явно ничего вокруг не видела. Тем не менее, ее голова, резко дергаясь, стала поворачиваться к полу то одним, то другим глазом, словно пытаясь что-то разглядеть у себя под ногами.

Кириллу стало не по себе. Странное ощущение, как будто случайно заглянул в чужое окно и увидел там нечто, для посторонних глаз не предназначенное. Надо бы просто отвернуться, но любопытство заставляет вновь и вновь бросать туда взгляды. Эффект запретного плода. Пока он раздумывал, напряжение с Лады спало, и она вновь стала сама собой. Она смотрела на Кирилла и устало улыбалась, словно ожидая от него не то вопросов, не то комментариев увиденного.

— Что с тобой? Что-то случилось?

— Случилось? Ты меня спрашиваешь? Я тут чуть не умер от страха. Ты себя со стороны видела когда-нибудь, когда в контакт со зверьем вступаешь?

— Нет, а что? Дедушка как-то говорил, что если зверь сильный, с мощным ментальным полем, то человек, влезший к нему в голову, может на время перенять какие-то его черты и даже стиль поведения.

Кириллу оставалось только удивленно качать головой.

— И на кого я была похожа? — в глазах Лады внезапно заиграла какая-то чертовщинка.

Первым порывом Кирилла было ответить 'на курицу', но он не стал обижать девушку и ответил нейтрально:

— На птицу.

— Точно! — обрадовалась Лада, словно он отгадал какую-то уж очень мудреную загадку. — Это был орел. Он живет здесь в скалах неподалеку. Мы с ним немного полетали, осмотрели окрестности. Видели наших знакомых рыбаков, кстати. Они сейчас на озере снасти проверяют. Между прочим, кроме нас и рыбаков, ни одной живой души, человеческой, по крайней мере, в ближайшей округе нет. Так, что мы с тобой прибыли сюда первыми.

— Ну что же, это хорошо. Значит, Дед все правильно рассчитал, наши шансы на успех возросли.

— Тут помимо орла еще по земле много всякой живности бродит, от маленьких мышек до лосей. Хочу еще кого-нибудь из них зацепить. Попробую лес послушать. Нам ведь не только видеть, но и слышать нужно будет. Будешь смотреть?

— Нет уж дудки. Мне от твоих метаморфоз не по себе как-то, — пробормотал Кирилл выбираясь из палатки, чем вызвал у Лады взрыв веселого смеха. От этого разлетевшегося над водной гладью хохота на душе его стало как-то вдруг хорошо и спокойно.

Ночью пришло время Кирилла блеснуть своим мастерством, чтобы кое-кто с нечеловеческими способностями не больно то и задавался. Мы, дескать, и без всякой магии кое-чего можем. Кирилл отрыл тайник под полом палатки, переоделся в маскировочный костюм, достал оптику (оружие на первый раз решил не брать) и тихой тенью выполз из палатки. Укутанный серой пеленой лес в мгновение ока скрыл его фигуру, спрятал в своих дружеских объятиях и увлек вглубь, незримо и тихо. Кирилл удалился от палатки на километр с небольшим и облюбовал в глубине леса огромную сосну. С помощью небольших стальных кошек из арсенала японских ниндзя забрался на нее и замер в густой кроне, изображая довольно-таки уродливый, но вполне естественный нарост на ее стволе. Вид с кроны дерева открывался достаточно полный, а благодаря цейсовской оптике, так вообще превосходный. Он, как на ладони, видел палатку, где спала притомившаяся за день Лада, склон горы, усыпанный камнями и редким кустарником, и все доступное глазу зеркало озера, спокойное и неподвижное. Казалось, озеро устало гонять весь день волну и решило отдохнуть, пока никто не беспокоит. Видел Кирилл и участок скалы, где находился вход в пещеру. Впрочем, сам вход он разглядеть не смог бы, даже если бы очень захотел. Аспер в свое время говорил, что он тщательно замаскирован, и человек неосведомленный будет стоять рядом с этим узким лазом и так его и не увидит. На сегодняшний момент, подобраться к входу в Хранилище задачи не стояло. Главное, что он смог обнаружить хорошее место для наблюдательного пункта. Кирилл просидел на дереве около четырех часов, непрерывно наблюдая за озером и его окрестностями. Ничего подозрительного так и не обнаружил.

— Отсутствие результата в нашем положении — самый лучший результат, — успокоил он себя, и стал возвращаться в лагерь, соблюдая, тем не менее, все возможные предосторожности. Оставалась надежда, что их боевое задание обернется незапланированным отпуском, на природе, в компании с любимой девушкой, к которой он по совершенно не понятным для него причинам никак не мог подступиться, именно в плане собственной влюбленности и ее явной симпатии. Может быть, как раз здесь, на природе, извините за каламбур, зов природы сделает свое дело. Так размышляя о наболевшем, он добрался до палатки и бесшумно, 'аки дух святой' проник внутрь. А как еще должен, по-вашему, проникать внутрь человек, вернувшийся с секретного задания. Не стучать же, право слово, у входа по камешку. Тоже мне джентльмен во фраке, сливающемся с окружающей средой, и оптическим прицелом вместо трости...

Лада спала, как младенец, улыбаясь во сне и совершенно не реагируя на его появление. Боясь разбудить девушку, Кирилл, в чем был, так и не переодевшись, завалился спать на соседнем матраце, оставив возню с костюмом на утро.

Кирилл проснулся ближе к полудню от громких веселых криков, разносящихся над водой на всю округу. Переодевшись в тренировочный костюм, он выбрался на воздух и увидел, как в километре от них дюжина молодых людей вытаскивает из воды на противоположный берег огромные надувные плоты. На дальнем берегу небольшого залива имелась приличная песчаная полоса, на которой в данный момент эти люди и организовывали свой лагерь.

— Кто такие? — спросил Кирилл колдующую над котлом Ладу.

— Рафтеры, похоже. Недавно спустились на плотах по Эльморайоку и видимо, хотят немного перевести дух на берегах озера.

— Накрылось наше уединение медным тазом.

— То ли еще будет.

— В смысле?

— Моя резидентура докладывает, что на подходе еще группа людей весьма странной наружности. То ли маскарад какой-то, то ли психи. Наряжены, как древние викинги, с мечами, щитами, луками. Все в расшитой металлом коже и мехах. Идут не таясь, чуть ли не строем, песни распевают, гогочут, все про какое-то братство твердят. Дескать, в этом сакральном месте новые члены клятву Одину принесут и в ряды их дружные вольются, чтобы вместе ковать победу над проклятыми англичанами. В общем, через пару часов здесь будут.

— Замечательно, нам тут только викингов не хватало.

— Да не ворчи, ты. Каждый по-своему с ума сходит. Мы со своими арктидами, с их точки зрения, тоже, наверное, не совсем нормально выглядим.

* * *

Палаточный лагерь разбили на северо-западном склоне плато. Сверху открывался превосходный вид на долину и само озеро. Мишель в мощную цифровую оптику разглядывал перспективу, выхватывая и приближая отдельные, заинтересовавшие его детали. Вот рыбацкая лодка на середине озера, и мужики, колдующие над снастями, вот лагерь Полковника. Парни только что пообедали, и кто-то занимается хозяйством, кто-то готовит снаряжение для погружения. Полковника не видно. Возможно он в одной из палаток, а возможно бродит где-то по окрестностям. Ни Ястреба, ни его людей не видно, и это хорошо. Мишель знает, что они здесь. Ястреб уже докладывал обстановку. Прямо над лагерем Полковника, на северном склоне горы Маннепахк, обосновалась странная группа людей, внешне напоминавшая выходцев из древней Скандинавии или героев, сошедших со страниц романов о викингах. Мечи, луки, щиты и копья — странная публика. Однако, со слов местного проводника, здешние места часто привлекают сюда всякого рода странных людей. Мишель перевел взгляд на другой берег и увидел небольшую яркую палатку, уютно пристроившуюся на небольшом песчаном пляже. Ястреб докладывал, что это туристы, скорее всего молодожены, проводящие здесь свой медовый месяц. Большую часть времени проводят в палатке, что в данной ситуации, вполне объяснимо. Мужчина пару раз пытался порыбачить, но безуспешно. Рыбу пришлось покупать у профессионалов, но судя по восторгу спутницы, он не стал делиться с ней секретом рыбалки. Кто-то из этих людей должен был наверняка оказаться наблюдателем или даже охранником Хранилища. Лучше всего на эту роль подходили местные рыбаки. Именно в силу того, что они местные. Но нельзя было сбрасывать со щитов ни придурков в рогатых шлемах, ни даже парочку молодоженов. Со всем эти еще предстояло разобраться. Мишель провел окуляром по каменному склону. Где-то здесь находится вход в пещеру, где и есть то самое Хранилище, ради которого они и забрались в такую даль. Что их ждет там, в этом Хранилище? Отец видимо знает, но говорить не торопится. Ну и бог с ним, Мишель давно привык не задавать отцу лишних вопросов и верить ему безусловно. Сочтет нужным, сам все расскажет, а пока, раз молчит, значит так надо. Лишние знания могут только помешать.

Кактус разместился в штабной палатке, подсоединил компьютер к мощной аккумуляторной батарее и запустил программу. Первым делом он активировал камеры, рассредоточенные по местности людьми Ястреба. Десять минут спустя на двух мониторах можно было видеть изображение со всех камер сразу. Кактус удовлетворенно потер руки. Камеры работали стабильно и передавали не только картинку, но и звук. Правда, чтобы озвучить изображение, приходилось вручную включать звуковой канал на выбранной камере.

Кратос, сидящий тут же, внимательно смотрел на экраны. Все камеры, кроме двух, выхватывали куски леса, скал и побережья, и если бы не легкий ветерок, шевелящий листву и гонящий по озеру легкую волну, картинки можно было бы принять за фотографии. Одна из оставшихся камер показывала лагерь рыбаков, он сейчас пустовал, а другая — палатку молодоженов. Возле костра, над которым парил котелок, копошилась молодая женщина. Кактус, по просьбе Кратоса, увеличил изображение и добавил звук.

— Кирилл, засоня, вставай уже, обед готов, стол накрыт, если сам не вылезешь, я тебя водой окачу.

— Однако парень поспать не дурак, — не удержался от комментария Кактус — Уж полдень близится, а Германа все нет.

— Кактус, что я слышу, — в палатку вошел Мишель, — ты цитируешь классику? Уж не заболел ли?

— Да ладно Вам, шеф, прикалываться, что я уж совсем, что ли лузер последний, тоже ведь иногда телик смотрим.

— Ну да, телик — это круто. Ну а то, что парень спит, как богатырь, так тоже вполне объяснимо, медовый месяц у ребят, переутомился слегка.

В это время из палатки показался мужчина, заспанный, с взъерошенными волосами и довольной улыбкой на лице.

— Доброе утро, Ладушка.

— Тоже мне утро, уж день в полном разгаре. Долгонько спать изволите.

— Сейчас пойду, окунусь быстренько и, как огурец, в полном твоем распоряжении.

Мужчина с веселым гиканьем, разбрызгивая воду, влетел в озеро. Вода была еще прохладной, поэтому он, войдя в озеро лишь по колено, плеснул водой в лицо и на грудь и тут же выскочил на берег, отфыркиваясь по-собачьи. Подбежал к костру, тряхнул головой, обдав девушку холодными брызгами с лица и бороды и, радостно смеясь, обнял ее, крепко целуя в губы и прижимая к своему мокрому телу.

— Ну, хорошо, — Кратос отвернулся от экрана, — А что там Полковник? Связь есть?

— А как же, шеф. Как раз сейчас плановый сеанс связи. Прошу, — Кактус протянул ему телефон, нажав предварительно несколько кнопок.

— Здесь Тюлень. Слушаю, — Полковник ответил почти мгновенно.

— Здравствуй, Тюлень. Это Первый. Как у вас дела?

— Здравствуй, Первый. У нас все в порядке, к погружению готовы, оборудование и камеры исправны, ждем команды.

Кратос поднял глаза на Кактуса:

— Ты картинку с их камер получил?

Тот молча кивнул в ответ.

— Тюлень, мы тоже готовы, так что не будем откладывать дело в долгий ящик и приступаем немедленно. Распорядись, чтобы включили камеры — я хочу видеть все в подробностях, и начинайте. Удачи.

— Спасибо. Конец связи, — Полковник отключился, а Кактус, щелкнув парой кнопок на ноутбуке, открыл окна с сигналом от четырех камер, находящихся в лагере Полковника. Минуту спустя черные экранчики вздрогнули, и на двух из них появилась картинка. Полковник включил две камеры.

* * *

Кирилл не исключал, что за ними могут вести наблюдение, и поэтому сразу после появления гостей они с Ладой стали изображать влюбленную пару в строгом соответствии с легендой. Впрочем, вскоре они поняли, что ничего особенного им изображать и не приходится. Просто случай заставил выйти наружу эмоции и чувства, которые они до этого пытались скрывать друг от друга. Так что ласковые взгляды, объятья и поцелуи у них получались более чем натурально. Единственное, что мешало естественному продолжению этих ласк, — это плотный трудовой график, который настолько выматывал влюбленных, что время передышек приходилось тратить исключительно на восстановление сил. Особенно тяжело приходилось Ладе. Постоянный контроль ситуации с помощью братьев наших меньших отнимал уйму энергии. Она все время находилась в эмоциональном контакте с десятком животных, наблюдавших для нее за всеми узловыми точками на прилегающей к озеру территории. Вот и сейчас она вдруг напряглась в руках Кирилла, на мгновенье погрузилась в себя и прошептала:

— Пойдем в палатку, что-то на озере происходит.

Кирилл подхватил девушку на руки и, продолжая целовать, донес до палатки, там нехотя разжал объятья и поставил на песок.

Внутри Лада вошла в контакт с синичкой, наблюдавшей за лагерем рафтеров, и также шепотом пояснила Кириллу:

— Они готовятся к погружению. Трое на одном из плотов выйдут в заданный район, двое уйдут под воду третий останется наверху, будет их страховать.

— Ага, началось, — возбужденно потер ладони Кирилл.

— Почему ты так уверен? Может быть, они просто решили понырять, подводной охотой заняться?

— Помнишь, Дед говорил, что есть подводный вход в пещеру. Озеро в озере. Глубокая впадина, ведущая в конце концов в Хранилище. Я думаю, они отправились именно туда. Эх, посмотреть бы, что там происходит.

— Давай я попробую подключиться к какой-нибудь рыбе и последить за ними.

— А ты не можешь, как Дед, перетранслировать картинку и мне, что бы я тоже это все увидел?

— Нет, к сожалению, он меня этому еще не учил.

— Жаль, ну давай, смотри, запоминай, потом мне расскажешь.

* * *

Двое пловцов в утепленных гидрокостюмах в последний раз проверяли акваланги для глубокого погружения и грузили снаряжение на плот. Полковник подошел к ныряльщикам:

— Ну что, парни, готовы? Тогда слушай задачу. У вас в GPS-навигаторе забиты координаты точки спуска. Выходите на место, идете под воду. В этом месте имеется провал, глубина неизвестна. Есть предположение, что через этот провал можно попасть в пещеру, находящуюся под дном озера. Ваша задача — исследовать провал, найти вход в пещеру и получить премию, которой вам до конца жизни хватит. Камеры включить, мы будем за вами с берега наблюдать. Вопросы есть?

— Никак нет.

— Тогда вперед. Удачи, — Он пожал всем троим руки и ушел в палатку, где его уже ждал включенный ноутбук.

Плот, несмотря на свою громоздкость, благодаря навесному мотору, ходко побежал по глади озера и вскоре скрылся с глаз.

Полковник видел, как пловцы, прибыв на место, надели маски, прицепили 'пони-баллоны' и свалились за борт. 'Пони-баллон' — это такой дополнительный этапный баллон с пятью литрами нитрокса, подходящего для дыхания во время всплытия и декомпрессионных остановок. Чтобы не получить кессонную болезнь, ныряльщики вынуждены длительное время проводить под водой на небольших глубинах. В это время им и пригодится дополнительный баллон. Вставив загубники в рот и проверив подачу газовой смеси, показали друг другу жестом, мол, все о-кей и ушли под воду. Включив скутеры, они начали погружение. Вода в озере была не просто чистой, а хрустально-чистой, поэтому все, что там происходило, было видно на мониторе в мельчайших подробностях. Вот стая мелких рыбок порскнула в разные стороны, испугавшись незваных гостей, более крупные особи с осторожностью, но, не теряя достоинства, кружились неподалеку, не выпуская пловцов из поля зрения. Особенно выделялся огромный сиг, норовивший чуть ли не в маску пловцам заглянуть и барражирующий от них на расстоянии вытянутой руки. Он с явным любопытством следил за происходящим, сопровождая пловцов на всем протяжении спуска. Когда аквалангисты достигли дна озера, они явственно увидели кромку практически круглого кратера, стенки которого отвесно уходили вниз и терялись где-то там в глубине. Пловцы осмотрелись вокруг, еще раз обменялись сигналом, что все в порядке, и продолжили спуск внутри кратера. Солнечный свет сюда уже практически не пробивался, и им пришлось включить фонари, которые яркими пятнами выхватывали куски скальной породы, вдоль которой продолжался спуск.

Полковник с оставшимися на берегу людьми неотрывно следил за происходящим по монитору ноутбука, установленного около палатки на небольшом раскладном сто лике. Он единственный, кто сидел перед компьютером, остальные стояли у него за спиной, сгрудившись в небольшую нависающую над его головой кучу-малу. Полковник затылком чувствовал давление нависшей над ним живой массы, это доставляло ему определенный дискомфорт и отвлекало от происходящего на экране, но он терпел, понимая, что результат операции волнует всех. Уж больно много необычного и странного было накручено вокруг этой операции.

Меж тем спуск в бездну продолжался. Вдруг аквалангист, который шел первым, остановил свое движение и несколько раз ткнул пальцем вниз, привлекая внимание своего товарища.

Из глубины на них стремительно надвигалась огромная тень. Очертания объекта были еще весьма нечеткими, однако, размеры впечатляли.

— Это что, подводная лодка?

— Скорее, кашалот.

— Или касатка.

— Да откуда тут в озере кашалот или касатка?

— А подводная лодка откуда?

Голоса за спиной Полковника зазвучали нестройным хором. Было в них все: от растерянности при встрече с неведомым, до бесшабашной удали людей, привыкших выполнять любые, даже самые непостижимые задания. Не услышал Полковник в этих возгласах, пожалуй, только страха, ибо люди, стоящие за его спиной, успели повидать в своей жизни достаточно, чтобы, если не бояться, то, по крайней мере, не демонстрировать свой испуг прилюдно.

Полковник, знавший, в отличие от подчиненных, всю подноготную нынешнего задания, чудом уцелевший во время операции по захвату Архива, сейчас напрягся в ожидании какой-то невероятной гадости.

Тем временем, тень уже вполне материализовалась и превратилась в устрашающего вида зверюгу. Огромное веретенообразное тело, две пары ласт, такого размера, что каждая из них при желании могла легко укрыть под собою обоих ныряльщиков вместе со всем их оборудованием, и длинный хвост, из-за плавника на конце похожий на остроконечное копье, служащий, видимо, рулем при движении под водой. Но самой впечатляющей была его морда. Она напомнила Полковнику кабину американского грузовика-дальнобойщика. Такая же огромная и, несомненно, хищная. зверюга плавно притормозила возле первого пловца и уставилась на него своими глазами-лобовыми стеклами. Пасть-капот распахнулась в жутковатой ухмылке, обнажая ряд зубов-кинжалов.

— Плезиозавр, — нашелся за спиной знаток древних ископаемых животных.

Парни в воде, несмотря на всю неординарность ситуации, не запаниковали и попытались по возможности прижаться спинами к стене провала, чтобы почувствовать хоть какую-то опору в этом чужом и зыбком мире. Всем своим видом они показывали зверю, тем, кто следили за ними с берега, и прежде всего себе, что контролируют ситуацию. Увы, это им не помогло. Неуловимым движением, кабина грузовика, дернулась в сторону первого, и тот исчез в пасти, оставив от себя лишь голень с ластом, которая скрылась в глубине, окутанная густым кровавым облачком. По изображению на мониторе прошла истерическая судорога, и один из экранов погас.

Второй ныряльщик еще успел выхватить свой пистолет и даже выстрелить. Все четыре иглы попали в цель, а попробуй тут промахнись. Но что такое для слона дробина? Зверь не обратил на эти иглы никакого внимания, и участь стрелявшего была решена. Он пережил своего товарища лишь на мгновение. Челюсти зверя сомкнулись, и изображение на экране, ставшее красным от крови, перевернулось, ушло под брюхо зверя и стало медленно удаляться. Видимо голова или верхняя часть тела, выпала из пасти, и начала свой путь в бездну, вслед за ногой товарища. Японская техника не подвела до последнего, и черная бездна еще долго таращилась своим равнодушным взглядом на людей, замерших у монитора в немом ступоре.

— Ну все, хватит! — Полковник резким движением захлопнул ноутбук. — Верните его, — ткнул он пальцем за спину, в сторону озера, где на плоту находился еще ничего не подозревающий боец, и решительно направился в сторону леса. Нужно было срочно связаться с шефом, а говорить при подчиненных он не мог и не хотел.

* * *

Ладу била крупная нервная дрожь. Нет, не так. Ее буквально трясло от страха и ужаса увиденного. Ничего еще не знающий Кирилл сидел рядом с растерянными глазами, гладил ее по спине и повторял как заведенный:

— Ну что ты, Ладушка, ну что ты. Все хорошо. Успокойся.

— Как же, а-аа..., все хорошо? Да? У-уу..., — шмыгая носом, промычала сквозь слезы Лада. — Ты же ничего не видел! А-аа-а я видела...!

— Ну что, что такого ты там увидела?

— А то! А-аа ... Они все погибли! У-уу...

— Утонули что ли?

— Нет, не утонули. А-аа.... Их динозавр сожрал. У-уу....

— Динозавр, говоришь? Очень хорошо.

— Что?! — Истерика Лады прекратилась так же внезапно, как и началась. — Чего же тут хорошего? Люди же погибли!

— Людей конечно жалко, но не надо было лезть, куда не положено. Помнишь, Дед говорил о семье плезиозавров — подводной охране пещеры. Вот охрана, скорее всего, и сработала, а значит, мы с тобой охотников вычислили, и теперь за ними нужно глаз да глаз держать. Думаю, они происходящее под водой тоже видели. Вот и поглядим, решаться ли они еще раз под воду сунуться или будут вход на суше искать. Пусть ищут, а мы за ними понаблюдаем. Ну, Ладушка, успокойся, — он прижимал ее к себе, гладил голову, не находя слов, чтобы успокоить. Вдруг, повинуясь какому-то безотчетному порыву, снял с руки берестяной браслет, подаренный ему Аспером, и надел на запястье Лады. Так совпало, или действительно браслет помог, но Лада вдруг успокоилась, прилегла рядом и забылась сном, тихим и целебным. Кирилл облегченно вздохнул и подумал:

— Надо бы Деду доложить. И немедленно.

Дед связывался с ним во сне старым надежным способом каждый раз, как только он засыпал. Как он узнавал, что Кирилл спит, было не ясно, но доклады он получал регулярно. В случае экстренной связи Кириллу было нужно всего лишь заснуть хотя бы на пару минут. Для этого существовала специальная речевая формула, которой снабдил его Дед. Стоило ей только прозвучать, как человек, ее произнесший, валился сраженный мертвецким сном, независимо от того, чем он за мгновение до этого был занят. Формула имела одну хитрость. Если бы к ней прилагалась инструкция, то в ней было бы написано: 'Применять строго по назначению!' А назначение у нее было только одно — экстренная связь с Дедом, и проснуться Кирилл мог только по команде последнего, когда он сочтет сеанс связи законченным. Так что для борьбы с бессонницей ее применять было неудобно. И поспать как следует не поспишь, и от Деда нагоняй получишь.

Кирилл лег поудобнее, закрыл глаза и негромко, но тщательно проговаривая каждую букву, произнес:

— Ачапалам ун кат деха эз млата свапна эз кат...., — что в переводе на современный язык аутотренинга означало примерно следующее: 'Я спокоен и расслаблен. Веки мои наливаются тяжестью. Я отключаюсь от внешнего мира и засыпаю'.

* * *

— Ну что? Вы все видели? Что скажите? Вы это имели в виду, когда предупреждали о возможных потерях? Могли бы предупредить и поконкретней.

— Спокойно, Тюлень, — голос Кретона был сух и сдержан, — предупреждал, хотя, что конкретно вам может угрожать, не знал. Судя по всему, этот зверь охраняет вход в пещеру. Что он такое и как там оказался — это дело десятое. Сейчас нужно решить, что с ним делать.

— А чего тут решать. Путь снизу нам заказан.

— Рано сдаешься, Тюлень. Вы же там все военные люди. Нет невыполнимых задач, есть плохое планирование и слабая подготовка.

В ответ Полковник лишь неопределенно хмыкнул и добавил негромко парочку русских не поддающихся переводу выражений.

Кратос все прекрасно расслышал и понял, но предпочел не обращать внимания:

— Сейчас берем паузу, ну, скажем до утра. Подумайте, посовещайтесь с людьми. Жду ваших предложений утром, в 7.00. Все, конец связи.

Отключив телефон, он внимательно посмотрел на Мишеля и Кактуса.

— Вас, господа, это тоже касается. Думайте, предлагайте, нам нужна как минимум еще одна попытка.

— Что-то я не очень уверен, что найдутся добровольцы идти под воду после этого.

Мишель с сомнением покачал головой.

— Может быть, гонорар удвоить?

— Ох, не знаю, — Кактус был растрепан больше обычного, хотя раньше казалось, куда уж более, — лично я бы в эту лужу ни за какие бабки бы не полез. Пока смотрел, чуть в штаны не наделал. Это 'гейм овер' просто какой-то. Финиш полный.

— Ладно, дохляк, тебя никто туда и не посылает, — Кратос налил себе любимый коньяк, материализовав бокал прямо из воздуха. — Лучше садись за компьютер и поищи р справиться с этой тварью.

— Что-то я не слышал, чтобы питекантропы делились в блогах о секретах охоты на динозавров, — тихо, но так, что все услышали, пробормотал Кактус.

— Давай, умник, иди, работай.

— Даже если нам удастся сподвигнуть наших пловцов еще на одну попытку, вряд ли они смогут справиться с этим монстром, — Мишель еще раз глянул на изображение чудища, замершее на мониторе. — Каким образом он смог прожить здесь столько лет?

— Скорее всего, это не живой организм, а робот, замаскированный под динозавра, вот и живет здесь с тех самых пор, как по Земле бродили настоящие динозавры.

— Эх, вынуть бы из него батарейки, да к моему компу присобачить, — мечтательно произнес Кактус.

— Этот механизм на других энергиях работает. На тех, что твоему компу и не снились.

— Это кто же такую вещь сваял? Инопланетяне, небось?

— 'Да, были люди в наше время', — процитировал классика Кратос. — Кстати, инопланетяне, Кактус, тут вовсе даже и не причем. В те времена на Земле и без них умельцев хватало.

— Куда же они подевались?

— Да вот вместе с динозаврами и повымерли, — Кратос немного помолчал, а потом добавил, — кто-то раньше, кто-то позже.

Тут он поймал недоуменный взгляд Кактуса, нахмурился и резко закончил разговор:

— Все, хватит болтать. Работайте.

* * *

Когда Полковник вернулся в лагерь, второй плот был уже вытащен на берег, а команда в полном составе собралась около штабной палатки. Лица бойцов соответствовали моменту и обещали непростой разговор. Первый шок уже прошел, и люди были настроены весьма решительно. Растерянным и даже напуганным выглядел только один. Тот самый пловец, который сопровождал ныряльщиков на озере. Он недавно посмотрел видеозапись и все еще находился под впечатлением увиденного, примеряя к собственной персоне события, происходившие непосредственно под ним.

Слово взял старший группы Володя, бывший майор, командир отделения подводных бойцов группы 'Вымпел'. В свое время их группу расформировали, и они ушли на вольные хлеба. Связи друг с другом, однако, не теряли и, когда подвернулся этот во всех отношениях выгодный контракт, с удовольствием собрались вместе. И вот такая неожиданная потеря двух товарищей. Дело, обещавшее быть интересной, но достаточно легкой прогулкой, обернулось встречей с непонятным, и оттого еще более опасным противником, чем когда-либо ими виденным.

— Ну что, Полковник, доложил хозяевам? Что они на этот счет думают?

Полковник не удивился вопросу. Все они люди военные, хоть и в прошлом, и поэтому догадаться, зачем командир ушел в лес сразу после происшествия, было не трудно. Он не стал ломать комедию и ответил прямо:

— Предложено подумать и доложить свои соображения утром.

— Соображения о чем?

— О том, как нам одолеть это препятствие.

— То есть об отмене операции речь не идет?

— Нет. Это даже не обсуждается.

— Скажи, а они знали об этой твари?

— Если бы знали, мы были бы предупреждены. Поверьте, вбухивать столько денег только для того, чтобы скормить зверю пару ваших товарищей, они бы не стали. Это весьма прагматичные и вменяемые люди. Мне поручено передать вам, что гонорар за операцию удваивается, причем доля погибших остается с вами и тоже удваивается. Можете поделить ее между собой или передать их семьям.

Лица бойцов несколько повеселели. Сумма, о которой шла речь, была весьма внушительной. На эти деньги можно было несколько лет жить, ни в чем не нуждаясь, или например, купить дайвинг-клуб на Карибах или, на худой конец, на Красном море, и остаться там до конца жизни, занимаясь любимым делом и зарабатывая на богатых туристах неплохие деньги. И только Владимир остался задумчив, как прежде:

— Не очень-то прагматичный ход, Полковник?

— Ну почему.... Им нужен результат, и они готовы за него платить. Они оценили ваше мужество и пересмотрели степень вашего риска, теперь готовы платить больше, в свете открывшихся обстоятельств.

— Да ладно, Володя, не грузись, давай лучше подумаем, как с тварью справиться.

— Да тут особо ничего и не придумаешь. Лично я вижу два варианта. Либо эта тварь случайно вышла пожрать и нарвалась на наших парней, тогда можно рискнуть еще раз, и прямо сейчас, пока она наелась, либо она как-то парней почуяла и напала на них осознанно, тогда нырять нельзя, пока мы ее не уничтожим.

— Значит, нужно ее уничтожить. Вы же 'Вымпел', зря, что ли вас учили.

— Нас, Полковник, учили убивать террористов, минировать и разминировать суда, незаметно проникать в акваторию противника, но нас не учили охотиться на динозавров.

— Зверя такого размера под водой нужно либо травить, либо взрывать глубинной бомбой, — взял слово один из бойцов.

— Согласен, — кинул на него недовольный взгляд Володя, — однако отравить озеро такого объема и в короткий срок — дело хлопотное и в наших условиях невыполнимое. А из взрывчатых веществ у нас только гранаты ближнего боя, да килограмм пластида для мелких расходов. Мы же не на войну собирались, и наши гранаты ему, как мертвому припарка.

— А что если к гранатам присовокупить пару-тройку кислородных баллонов, — вновь подал голос кто-то из команды. — Шарахнуть должно весьма крепко.

— Ну вот, уже деловой разговор, — повеселел Полковник. — Только учтите, что взрыв должен быть управляемым. Нужно устроить так, чтобы мы наверняка знали, что тварь рядом и от взрыва пострадает. Давай, Володя, думайте и делайте бомбу, у вас времени до семи утра.

* * *

— Здесь Тюлень, готов доложить.

— Слушаю тебя, Тюлень, здесь Первый, — Кратос дал знак, и разговор в палатке, не кончавшийся всю ночь, стих.

— Нами изготовлена глубинная бомба с помощью трех баллонов с кислородом, связки гранат и пластида. Бомба снабжена дистанционным взрывателем и четырьмя видеокамерами. Будем спускать заряд во впадину на веревках, и когда эта тварь приблизится достаточно близко, взорвем ее к чертовой матери.

— Принято, Тюлень. Действуйте, и удачи вам.

Кратос отключил телефон и обернулся к Кактусу:

— Давай включай компьютеры и выведи их камеры, будем кино смотреть, вторую серию.

* * *

Бомбу аккуратно погрузили на один из плотов, часть команды устроилась тут же, плот оттолкнули от берега и включили мотор. Остальные бойцы стали спешно запрыгивать на оставшийся плот, но Полковник остановил их:

— Володя, возьми с собой двоих и останься здесь на берегу. Они там и вшестером справятся.

— Я пойду с ними. Я их командир...

— Нет, — оборвал его Полковник, — возьми двоих и спускайся на берег. Это приказ. Вам и здесь в случае чего работа найдется.

— Хорошо, — проворчал Владимир. — Саня, Леха остаемся. Удачи вам, парни. И аккуратней там, — махнул рукой, отвернулся и решительно направился к палатке.

На монитор было выведено изображение сразу с четырех камер. Плоты вышли на место, и конструкция из баллонов и фонарей с камерами бала опущена в воду. Сначала до границы впадины спуск проходил, хоть и контролируемо, но практически в режиме свободного падения. Возле края впадины, блоки, через которые травились канаты, притормозили, и спуск продолжился медленнее, так, чтобы можно было разглядеть все в подробностях и не пропустить момента появления зверя. Владимир руководил спуском по рации, наблюдая за происходящим по монитору. Когда нужно, движение заряда останавливалось, осматривались окрестности, затем спуск продолжался. Пятнадцать минут свободного падения тянулись, казалось, бесконечно, но вот баллоны легли на грунт, а монстр так и не появился. Одна из камер показала довольно внушительных размеров проем в стене. Луч фонаря терялся вдали, не в силах осветить всю глубину этого проема.

— Ну вот, судя по всему, это и есть вход в пещеру, который мы искали.

— Да, Полковник, похоже. А еще, похоже, что именно отсюда и появилась та самая тварь.

— Эх, жаль наша приспособа не может по горизонтали перемещаться, — произнес Саня, наблюдающий за монитором через спины начальства.

— Да, неплохо было бы залезть в пещеру, подтянуть заряд в самое логово и ахнуть там со всей дури, — подхватил мысль товарища Алексей. — Только чего же она не выходит, неужто и впрямь наелась?

— Кто же ее, заразу, знает, — пробормотал Полковник. — Мы можем взорвать бомбу с берега?

— Не уверен, достаточно далеко и глубоко, рисковать не хотелось бы.

— Тогда, Володя, делаем так. Нас тут четверо, дежурим по пятнадцать минут, ждем, что произойдет. Я дежурю первым, остальных распредели сам, и пока все свободны.

Час ожидания ни к чему не привел. Плоты вернули на берег, и бойцы разрядили бомбу.

— Ну что скажете, специалисты?

— Либо она действительно наелась, либо мы что-то делаем не так.

— А что если она реагирует на массу? И наша бомба для нее слишком легкая.

— Или на форму? Наша бомба мало похожа на человека.

— Если бы эта тварь питалась исключительно людьми, тут про озеро такие легенды ходили бы, да и рыбаки вряд ли бы себя так вольготно чувствовали.

— Давайте-ка ей куклу зарядим.

Сказано-сделано. Набили гидрокостюм тряпьем и камнями, чтобы подогнать под вес взрослого человека, нацепили на плечи баллоны с зарядом, на голове закрепили конструкцию с камерами, опустили все это хозяйство на дно. Результат тот же. Озеро встретило куклу невозмутимым спокойствием и безразличием.

Пловцы вновь вернулись на берег ни с чем.

— Здесь Тюлень, прием.

— Тюлень, здесь Первый, докладывай, что вы там придумали?

— Вариант с бомбой не прошел. Эта тварь выходить не хочет. Мы сымитировали ныряльщика, думали, может, она на человека среагирует. Увы. Честно говоря, больше вариантов нет.

— Вот, что, Тюлень, ваша идея с манекеном была, в общем-то, неплохой. Есть тут, однако, маленький нюанс. Зверь это или механизм, но поставлен он здесь для того, чтобы охранять вход в пещеру, а значит, реагировать он может не только на форму и массу, но и на биополе, излучаемое живым организмом.

— Разве такое возможно?

— А живой динозавр посреди озера в XXI веке — это возможно?

— Ладно, принято. Значит, предлагаете ловить его на живца?

— Именно, на живца.

— Осталось только найти добровольца.

— Ну, я думаю, Тюлень, у вас с этим проблем не возникнет.

— Ну что, всем все понятно? — обернулся Полковник к бойцам. Он не стал уходить в лес и говорил с Кратосом прямо с берега, при подчиненных. — Нужен доброволец, чтобы сыграть роль живца.

Повисла секундная пауза, а затем все один за другим дружно обернулись в сторону озера, где на другом берегу ярким пятном выделялась палатка Кирилла и Лады.

— Мне понятен ход вашей мысли, — произнес Полковник. — Володя, организуй захват 'добровольца', но учти, он должен быть живым и в сознании.

* * *

Трубка в кармане Полковника вздрогнула от вибросигнала как раз в тот момент, когда он вышел из палатки, чтобы проводить трех бойцов, уходящих к тому берегу за 'добровольцем'.

— Здесь Тюлень, слушаю.

— Это Второй, приветствую тебя, Тюлень.

— Рад слышать, Второй. Есть новости?

— Ну, не новости, а скорее предложение. Нам кажется, что в качестве живца вы, скорее всего, выберете парня из палатки на противоположном от вас берегу.

— Именно. Как раз сейчас за ним уходит группа.

— У нас другое предложение. Несколькими километрами восточнее молодоженов есть рыбацкая стоянка. Четыре рыбака, мужчины в возрасте от пятидесяти до двадцати-двадцати пяти лет. Думаю тот, что покрупнее, вам подойдет идеально.

— Согласись, однако, что справиться с одним гораздо проще, чем с четырьмя здоровыми мужиками, между прочим, рыбаками и, наверное, даже охотниками, как это здесь часто бывает.

— Брось, Тюлень, твоим парням, с их-то подготовкой, без разницы, кого брать.

— Это понятно, однако тратить фарт и силы попусту не хочется. Они нам еще пригодятся. Впрочем, как я понимаю у вас на этот счет свои резоны.

— Именно. У нас есть твердая убежденность, что эти люди -наблюдатели противной стороны. Каждый раз, когда вы выходили на точку, они также выбирались на озеро и наблюдали за плотом на расстоянии. Взяв одного из них и ликвидировав остальных, вы убьете сразу двух зайцев. Получите живца и ликвидируете наблюдателей. Только сделать все нужно тихо. Не исключено, что есть еще кто-то. Народу, сам знаешь, здесь достаточно.

— Ну, хорошо, я все понял.

Полковник отключил телефон и обернулся к бойцам:

— Ребята, концепция изменилась: живца будем брать из рыбаков. Брать самого крупного, остальных валить. Дело нужно сделать тихо, поэтому будем работать из воды, когда они пойдут проверять сети. Все, идите, готовьтесь.

* * *

— Петруха! Ну, где ты там! Без тебя ведь уйдем!

— Иду, дядя Коля, — раздалось из леса.

Дядя Коля — старшина рыбацкой артели сидел на корме лодки и недовольно хмурился. Его старший сын Федор готовил весла, а младший Никита стоял по щиколотки в воде, держал лодку за нос и был готов оттолкнуть ее от берега по первой же команде отца. Все трое ждали Петра, двоюродного брата ребят и племянника дяди Коли. Петрухе внезапно в последний момент приспичило до ветру, и сейчас он сидел в ближайших кустах, в спешном порядке делая свое дело, пыжась и напрягаясь изо всех сил для ускорения процесса.

— Ну, все, Никитка, поехали. Пусть этот засранец на берегу кукует, — лопнуло терпение у дяди Коли.

В этот момент из леса выскочил парень и, застегивая на ходу штаны, опрометью бросился к лодке. Высокий, косая сажень в плечах, парень, с неожиданно детским и беззащитным лицом, подбежал к лодке и, слегка запыхавшись, прохрипел:

— Прости, дядя Коля, живот чего-то скрутило, чуть не обделался.

— Ты как, Петруха, все успел-то, в лодке часом не продолжишь?

— Ладно, Федька, хватит болтать, — хлопнул сына по плечу дядя Коля. — Никитка, черт, до полярной ночи стоять будешь? Или все-таки за рыбой пойдем?

Никита толкнул лодку и запрыгнул внутрь. Артель вышла на привычную и даже рутинную, но, тем не менее, любимую работу.

Сеть была тяжелой от улова и тяжесть эта не могла не радовать души рыбаков.

— Ну вот, видишь, дядя Коля, сети полные, зря ты на мужиков грешил.

— И правда, батя, зря на них только время тратили. Ну, ныряют себе мужики и ныряют. А ты говорил, что они рыбу воруют,

— А может они клад ищут? — с натугой произнес младший. — Я слышал, что треть мирового запаса золота лежит на дне океана в затонувших кораблях.

— Ну да, Никитос, — хохотнул старший брат, — и один из этих кораблей лежит на дне нашего озера. Может, мы сейчас не сига, а ящики с золотом тянем.

— Хорош трепаться, бездельники, — незлобно ругнулся дядя Коля, — тяните уже, пустомели.

Снизу, под водой, в метре от поверхности, застыли четыре аквалангиста. Чистая, прозрачная вода озера не могла скрыть их от рыбаков, но те, увлеченные вытягиванием сети, не видели, что творится у них за спиной. Один из пловцов переместился под лодку, а остальные достали оружие и прицелились в рыбаков. Три иглы из пистолетов для подводной стрельбы ППС1 с тихим шелестом вылетели из воды и пронзили тела дяди Коли и его сыновей. Три тела практически одновременно рухнули в воду. Ничего не понимающий Петруха смотрел на тела товарищей, медленно уходящие на глубину, продолжая из последних сил удерживать внезапно потяжелевшую сеть. Вдруг сеть резко дернулась, и он, не удержавшись на ногах, упал за борт. Он наконец-то выпустил сеть из рук, но было уже поздно. Ноги запутались в ячейках, и полная рыбы снасть потащила его на дно. Петруха отчаянно барахтался, но только запутывался еще больше. Вдруг прямо перед собой он увидел аквалангиста, протягивающего ему загубник с присоединенным к нему кислородным баллоном. Воздуха в легких почти не осталось, и выбор у Петра был не велик. Либо утонуть, либо принять спасение от тех, кто только что убил его товарищей. Петруха схватил загубник и с наслаждением сделал вдох, показавшийся ему в этот момент слаще меда. Он успокоился и перестал дергаться, осмотрелся вокруг и увидел рядом еще три фигуры. Двое весьма красноречиво продемонстрировали ему свое оружие и взяли на прицел. Двое других в считанные секунды разрезали сеть и освободили его ноги. Ему нацепили на лицо маску и, взяв на буксир, поплыли в неизвестном направлении.

Похитителями оказались те самые ныряльщики, которые с самого начала так не понравились дяде Коле. Прав был, выходит, старик, не простые это спортсмены. Да что толку теперь от этой его правоты. Здоровые, накаченные мужики, все с оружием, окружили Петра, разглядывая его молча, с холодным профессиональным безразличием.

— Раздевайся, — коротко бросил один из них.

— Вот блин, на банду извращенцев напоролся — подумал про себя Петруха, а вслух прошипел, внезапно осипшим голосом: — Вы чего, мужики, творите, вас же за рыбаков живыми с озера не выпустят.

Стоявший рядом парень нанес короткий, но мощный удар в живот, напрочь отбивший у него способность дышать, а заодно и перечить похитителям. Он стянул с себя мокрую одежду, и тут же в лицо ему полетел гидрокостюм.

— Одевайся, — все тот же безапелляционный тон и голос.

Петр с трудом натянул на себя непривычный костюм и вновь застыл, теряясь в догадках: 'Что же все-таки им от меня нужно?' Между тем группа явно готовилась к отплытию. На Петра нацепили акваланг, а затем, предварительно связав ноги и руки крепким капроновым шнуром, погрузили на один из плотов. После того, как на тот же плот принесли еще три баллона, собранные в одну связку, оба плота отчалили от берега.

— Удачи вам, парни, и берегите себя, — произнес на прощанье один из четверых оставшихся на берегу людей.

— Да ладно тебе, командир, не дрейфь, прорвемся.

Кто-то из парней на плоту махнул рукой, ухватившись за леер, сосредоточенно уставился вдаль.

— Куда вы меня везете? Что происходит? — попытался прояснить ситуацию Петруха. Однако тут же получил увесистый подзатыльник со словами:

— Молчи, урод, а то зубы выбью, чтобы пасть не разевал.

Пятнадцать-двадцать минут хода — и плоты замерли на водной глади, пришвартовавшись, друг к другу. За все время пути не было произнесено ни слова, и это угрюмо-сосредоточенное молчание более всего нервировало Петра. Он судорожно пытался понять, в чем дело. Хотят убить? Давно могли бы это сделать. Зачем-то костюм нацепили. Хотят, чтобы он под воду спустился? Так он в этом деле профан — никогда погружениями не занимался. Может, они и вправду золото нашли, а теперь хотят, чтобы он его для них со дна поднял? Вопросы бились в его голове, а вместо ответа — картина погружающихся в глубину тел товарищей и повторяющаяся через раз фраза: 'Как же так, что теперь будет'? Петруха крутил головой, пытаясь понять, куда его везут, но страх настолько парализовал его волю, что он буквально не узнавал знакомого с детства озера.

Когда на него попытались нацепить шлем-маску, он предпринял последнюю слабую попытку оказать хоть какое-то сопротивление и даже попытался крикнуть что-то типа: 'Помогите', но горло, сведенное судорогой страха, отказало ему окончательно и вместо крика получилось невнятное шипение, за которое он, впрочем, тут же был наказан сильнейшим ударом в пах. Петр взвыл, слезы брызнули из глаз и он окончательно сломался. Он полностью покорился судьбе и людям, захватившим его, и безропотно позволил нацепить на себя маску. Стоявший рядом мужик внимательно посмотрел ему в глаза и удовлетворенно кивнул. Затем на Петра надели дополнительные баллоны, какую-то конструкцию на голову и пихнули за борт. Из-за привязанного к ногам груза он опускался в глубину строго вертикально. На голове, судя по тому, что с каждым ее поворотом глаза выхватывали кусок освещенной воды, был закреплен фонарь. Петр вертел головой в разные стороны, силясь понять, для чего все-таки все это было затеяно, и не находил ни одного более менее разумного объяснения. Когда спуск стал проходить вдоль отвесной стены, покрытой всевозможными наростами и водорослями, он вдруг подумал, что здесь ему могло бы даже понравиться, если бы все это не было бы так страшно. Вдруг где-то внизу он уловил движение и, наклонив голову, стал всматриваться в темноту. Оттуда, снизу, на него надвигалась огромная тень, от одного вида которой повеяло могильным ужасом. Тень приближалась стремительно и грациозно. Характер ее движения не оставлял сомнений — там внизу живое существо. И когда, наконец луч фонаря смог осветить приближающегося зверя, Петр сразу его узнал. Когда-то, когда он был маленьким, он увлекался динозаврами. Родители подарили ему красочную книгу с изображениями этих древних животных. Он мог по памяти перечислить всех динозавров, изображенных в этой книге. Однажды старая баба Надя увидела эти картинки и ткнула пальцем в плезиозавра:

— А я, когда молодухой была, такого зверя на нашем Сейдозере видела.

Петруха тогда посмеялся над бабкой, мол, совсем старая из ума выжила, эти звери миллионы лет назад вымерли, как ты могла его на озере видеть. И вот сейчас к нему стремительно приближался не кто иной, как плезиозавр, собственной персоной. Выходит, права была бабка, и зверь этот действительно живет в озере. А меня, значит, к нему на съедение опускают. Это что, секта какая-то, и они на эту зверюгу молятся. Морда зверя замерла у самого лица Петра и разинула пасть, обнажив огромные зубы. Петру даже показалось, что он почувствовал зловонный запах из этой пасти, наверняка проглотившей за свою жизнь не одного горе ныряльщика в этом озере. Он встретился взглядом с глазами зверя и уже не мог отвести его в сторону. Он так и смотрел на него заворожено, понимая, что истекают последние секунды его жизни. Странно, но именно в это мгновение он окончательно успокоился и даже перестал бояться. Судьба напоследок сжалилась над несчастным, и он не успел испытать на себе остроту клыков плезиозавра. За мгновение до того, как челюсти зверя сомкнулись на его груди, раздался мощный взрыв, разорвавший в клочья и самого Петра и голову динозавра.

* * *

— Уф-фф, — облегченно выдохнул Полковник, — сделали гадину! Давай, Володя, возвращай парней.

— А может, нырнем сразу, по горячим следам?

— Нет уж, хватит. Сегодня всем отдыхать, нырять завтра будем, — он закрыл крышку компьютера и, с наслаждением потягиваясь, вышел из палатки. И вроде солнце сразу засветило ярче, и небо стало голубее, и даже воздух стал вкуснее и слаще. Взгляд Полковника наткнулся на яркий тент палатки молодоженов, и в голове мелькнула мысль: 'А хорошо все-таки, что не стали трогать молодых, грех это — они-то уж точно в этих разборках не причем'. И тут же пришла еще одна: 'Стареешь, Полковник, сентиментальным становишься. Может быть, пора уже о пенсии подумать?'.

На горизонте показались плоты с бойцами. Еще несколько минут, и они причалят к берегу. Да, денечек выдался, что надо. Полковник только сейчас понял, как он устал, да и время уже, судя по часам, позднее. День, насыщенный событиями, и полярное солнце притупили чувство времени, что с Полковником в его жизни случалось нечасто.

Плыть бойцам оставалось не более двухсот метров, когда Полковник увидел, как водная гладь позади плотов вдруг вздыбилась горбом. Горб исчез так же внезапно, как и появился, он даже решил было, что ему померещилось, но озеро вновь приподнялось уже практически рядом с плотами; над горбом поднялась длинная шея, увенчанная уже знакомой мордой. Плезиозавр догнал плот, шедший последним, и обрушился на него всей своей массой. Плот лопнул как воздушный шарик, люди с криком посыпались в воду, а монстр, не откладывая дело в долгий ящик, принялся за плот номер два. Плот и его команду постигла та же участь. Люди, попавшие в воду, несмотря на всю свою подготовку и профессионализм, оказались легкой добычей для динозавра. Он терзал человеческую плоть, вода бурлила, как в огромном котле, постепенно окрашивая озеро в красное....

Пиршество длилось недолго, и через минуту все было кончено. Плезиозавр скрылся в глубинах, волны улеглись, и о произошедшей на глазах Полковника трагедии напоминали лишь обрывки истерзанных плотов, мерно покачивающиеся на покрасневшей воде.

Потрясенный Полковник стоял на берегу, не в силах отвести взгляд от места гибели людей. Он знал их всего несколько дней, и потряс его собственно не сам факт их гибели, приходилось ему терять людей и раньше, а та нереальность и неотвратимость, с которыми все это произошло. Он смотрел на озеро и не мог отвернуться. А отвернуться было нужно. Спину его уже давно жгли взгляды тех, кого он оставил в палатке, когда так опрометчиво решил, что все уже закончилось. Они, наверняка, видели, что произошло, и они, конечно же, винили во всем Полковника, человека, предложившего им этот контракт и приведшего их сюда на гибель. Он стоял перед ними беззащитный и безоружный. А найти в себе силы и обернуться нужно было обязательно, хотя бы за тем, чтобы встретить смерть, как подобает воину, лицом к лицу.

Наконец Полковник все-таки пересилил себя. Три пары глаз смотрели на него, но смотрели по-разному. Леха и Саня однозначно винили во всем произошедшем и жаждали скорейшего возмездия. А вот Володя смотрел по-другому. В его взгляде читалась какая-то задумчивая жалость, совершенно не вязавшаяся с ситуацией.

— Ты проиграл, Полковник. Ну и хрен бы с тобой. Паскудство в том, что вместе с тобой проиграли и мы и заплатили за этот проигрыш очень уж дорого. По закону, грохнуть бы тебя да и оставить в этом озере, зверю на закуску. Как думаете, парни, — обернулся он к товарищам. Те хмуро кивнули в ответ и приблизились на полшага. Полковник движение отметил, но как-то безразлично, как будто смотрел фильм из зала, а не участвовал в мизансцене.

— Только по всему выходит, Полковник, вместе с нами хозяева и тебя списали.

— Ты ошибаешься, Володя, никто не стал бы затевать такую комбинацию, чтобы ликвидировать твою группу. Существуют более простые и менее затратные способы. Ты это лучше меня знаешь. Впрочем, вряд ли я смогу переубедить вас в свете последних событий.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — Саня с Лехой сделали еще полшага, но Владимир придержал их и продолжил: — Тут еще нюансик нарисовался. Оставив нас на берегу, ты, Полковник, фактически нам жизнь спас и мы теперь вроде как должники твои. А Вовка Журов в должниках никогда не ходил. Так, что мы тебя, Полковник, ...пожалуй отпустим.

— Ты чего буровишь, командир, мы из-за него всех парней потеряли, а ты — отпустим! — не выдержал Саня и, откинув командирскую руку, сделал еще шаг навстречу Полковнику.

— Стой, Саня, не кипятись, — Володя взял товарища за плечо и развернул к себе лицом. — Во-первых, мы действительно ему жизнью обязаны, и, во-вторых, только он знает заказчика и сможет достать его, и отомстить, если захочет, конечно.

— Тогда давайте вытрясем из него заказчика. И сами отомстим.

— Ты, Саня, еще молодой и дурак к тому же, хоть и бывший 'Вымпел'. Как думаешь, из тебя много можно вытрясти?

— Да ни хрена ты из меня не вытрясешь, если я сам не захочу. Сам же знаешь, как нас в свое время готовили.

— Вот именно. А его, думаешь, не готовили? То-то. Так что мы уходим, а ты остаешься, — обратился он уже к Полковнику. — Палатку и весь съестной запас мы забираем, не взыщи.

Полковник, стоял на берегу и равнодушно наблюдал за тем, как Володя со своими бойцами собрали вещи, палатку и, махнув ему на прощанье рукой, скрылись в лесу.

— Вот так вот, значит, — Полковник достал телефон.

— Здесь Полковник, — мудрить с Тюленем и Первым больше не имело смысла, да и не хотелось, и он говорил в открытую. — Господин Кретон, я провалил свою часть операции.

— Ну что ты, Полковник, просто твоя операция показала, что подводный путь в пещеру на сегодняшний момент действительно бесперспективен.

— Не понимаю. Мы же взорвали бомбу практически у нее в пасти. Как она выжила.

— Ты забыл, Полковник. Это не живой организм. Это робот. Возможно, он оказался крепче, чем мы ожидали. А возможно, их было несколько, и твоих людей сожрал уже другой экземпляр. Впрочем, это, хоть и интересно, но не актуально.

— Остатки моих людей только что снялись с места и ушли домой своим ходом.

— Да, мы видели, пусть уходят, от них сейчас все равно никакой пользы. Ты, Полковник, осмотрись там на месте, чтобы сюрпризов не осталось, и поднимайся к нам на плато, завтра с утра переходим к наземной части операции.

Кратос отключил телефон, но не вернул его в протянутую руку Кактуса, а набрал новый номер:

— Слушай меня, Ястреб, внимательно. Люди Полковника уходят. Займешься ими, а потом на позиции в районе входа — будем пробовать поверху.

— Понял, отбой.

* * *

Через вековой реликтовый лес в направлении строго на восток до Лавозера, цепочкой, ступая строго шаг в шаг, продвигалась группа из трех человек. Первым шел Владимир, за ним Алексей, замыкал группу Саня. Путь им предстоял долгий, и к людям они планировали выйти суток через трое-четверо в Кандалакше, откуда уже поездом добраться до Петрозаводска. Шли, не оглядываясь, во-первых, за спиной был только Полковник, а от него, как ни странно, Володя сюрпризов не ждал, а во-вторых, шли по болотине, и значит смотреть вперед и под ноги было куда как важнее, чем оглядываться назад.

Выстрелы прозвучали практически одновременно. Даже не выстрелы, а так, чуть слышные хлопки, как будто детский надувной шарик лопнул. Сначала два, а потом еще один, через секунду. Первые пули пришлись в головы Сани и Алексея. Их тела с шумным плеском рухнули в болото справа от тропы.

Владимир услышал хлопки за спиной. Мозг еще обрабатывал информацию, а тренированное на уровне инстинктов тело, уже начало падать. Секундная пауза между выстрелами позволила телу сместиться настолько, что пуля лишь глубоко поцарапала щеку и оторвала мочку уха. Володя мешком рухнул в воду, успев незаметно выхватить пистолет и задержать дыхание. Когда-то он, на спор, мог на восемь минут задерживать дыхание, вот умение и пригодилось. Володя лежал на спине, полностью погрузившись в красную от его же собственной крови воду. Глаза были широко открыты, рука со взведенным пистолетом спрятана под ногой. Он смотрел сквозь воду в северное небо и ждал. Ждал тех, кто стрелял в него и его товарищей, ждал, потому что они должны были прийти, хотя бы за тем, чтобы убедиться в их смерти. Он ждал и молился только об одном, чтобы воздуха хватило, чтобы пришли они раньше, чем он себя выдаст. То, что снайперов будет двое, он понял сразу, по выстрелам. Был бы один — пауза между выстрелами была бы больше, было бы трое — паузы вообще бы не было. Нет, их точно должно быть двое, вот он и ждал двоих. Ждал и дождался. Воздух над ним как-то странно заколебался, потек неверными контурами, а потом вдруг раз, и одна за другой образовались две фигуры в странных комбинезонах и шлемах, как у военных летчиков, на голове. Такое одеяние Володя видел впервые, но удивляться было некогда. Эти тоже сюда не на экскурсию прибыли, сейчас ввалят в башку контрольный и уйдут восвояси. Практически не меняя положения, он выставил ствол и выстрелил дважды. В головы стрелять не стал, кто его знает, что у них там за шлемы, в тело — тоже, вдруг бронники надеты, а вот в горло — в самый раз. Слава богу, стрелять, не целясь, и попадать туда, куда хочется, еще в первый год службы научили. Снайперы рухнули, как подкошенные. Володя еще немного полежал, на грани возможного, до желтых кругов в глазах, потом тихо, стараясь не шуметь, поднял голову и, выставив из воды только лицо, с наслаждением втянул воздух, расправляя слипшиеся легкие. Подышал так немного, восстанавливая дыхание, и только потом поднялся в полный рост.

— Хорошо, что на тропу упал, — подумал он, отметив, как тела друзей засасывает болото, да и снайперы, в своих фантастических костюмах, свалились справа и слева от тропы и были уже наполовину скрыты болотной тиной. — Эх, костюмчик бы прихватить, но не до него сейчас. Самому бы ноги унести.

Это была последняя мысль, появившаяся в голове Владимира. В следующее мгновение 9-ти миллиметровая пуля, выпущенная из винтовки Ястреба, пробила эту самую голову, выворотив порядочный кусок затылочной кости на выходе.

Через пятнадцать минут, когда даже птицы успокоились и занялись своим привычным делом, на тропе появился Ястреб. Он отключил 'хамелеон' — приходилось экономить заряд батареи и активировать костюм только при острой необходимости. Ястреб убедился, что все участники недавних событий мертвы и надежно укрыты от посторонних глаз болотной трясиной. Дело было сделано, хотя и совсем не так, как планировалось, и недовольство шефа было обеспечено...

— Здесь Первый, слушаю тебя, Ястреб.

— Тюленей зачистил, но потерял своих.

— Обоих?

— Да.

— Как это произошло? Ты же говорил, что они профи.

— На каждого профи всегда найдется суперпрофи. Старший Тюлень оказался ловким парнем, прикинулся убитым, пять минут пролежал под водой без воздуха, и когда мои парни вышли на тропу, завалил обоих. Я вмешался, но было поздно.

— Ну, что же, жаль твоих парней, но это не отменяет наши планы. Выдвигайся в известный тебе квадрат, зона поиска заметно сузилась, так что вход мы найдем не сегодня-завтра. Там с утра народу много крутиться будет, поэтому в самый центр не лезь, держись в сторонке, на подступах. Сиди тихо и наблюдай. Когда в дело вступать, сам сообразишь или команду получишь. Все, до связи.

Глава 6

Лада спала, а Кирилл все держал ее голову у себя на коленях, все гладил волосы и думал о том, что зря они с Дедом втянули девчонку в это грязное дело. Не для слабой женской психики все эти выкрутасы с динозаврами, снежными людьми и прочей мистикой. Собственными глазами увидеть, как доисторический плезиозавр ужинает нашими современниками, такое и мужик-то не каждый выдержит, а тут девочка, божий одуванчик. Хотя, с другой стороны, этому одуванчику ничего не стоит влезть в голову любому зверьку или птичке, заставить лететь ее или ползти туда, куда надо, слышать и видеть все, что они слышат и видят. На такое не всякая мужская психика способна, да что там мужская, по пальцам пересчитать можно людей, на такое способных. Так, что с психикой и силой духа у Ладушки скорее всего все в порядке, вот она сейчас поспит пару часиков, отдохнет, как следует, и снова в бой.

Кирилл ошибся, организм девушки, включивший защитные механизмы, продержал Ладу в состоянии сна всю ночь и большую часть следующего дня. Сон ее был то тихим и безмятежным, как у младенца, то вдруг тревожным и беспокойным. В эти моменты она вскрикивала и дрожала всем телом. Кирилл, боясь оставить ее хотя бы на минуту, просидел около Лады всю ночь. Иногда, в минуты затишья, он засыпал ненадолго, тут же просыпаясь, стоило только ей застонать или пошевелиться. Ночь плавно перетекла в утро, Лада все еще спала, а он так и не решился оставить ее одну. Поэтому события, произошедшие на озере утром и днем, остались для них незамеченными. Уже ближе к вечеру, когда Кирилл наконец-то решился выйти из палатки, чтобы приготовить что-нибудь поесть, он услышал глухой взрыв, раздавшийся со стороны озера. Сразу же забыв о еде, он схватил бинокль и залег в ближайших кустах, пытаясь понять, что там случилось. А на озере происходили весьма интересные события. Судя по отсутствию обоих плотов, рафтеры предприняли еще одну, более массированную попытку проникнуть в пещеру со дна озера. Кирилл навел бинокль на людей, стоящих на берегу. Люди были явно чем-то возбуждены, говорили, перебивая друг друга, хлопали по плечам и улыбались.

— Неужели получилось? — сложил мысленно вместе недавний взрыв и радостное возбуждение на берегу Кирилл. — Справились все-таки с подводной охраной. Эх, жаль, Лада отдыхает, сейчас бы послушать, чему они там так бурно радуются. Может разбудить, пусть к ним синичку подошлет? Нет, не стоит, пусть отдыхает. Рано или поздно все узнаем.

Вскоре Кирилл стал свидетелем разыгравшейся в ста метрах от лагеря рафтеров трагедии. В ту же минуту он обрадовался, что не успел разбудить Ладу, и она всего этого не увидела. Зрелище наверняка добило бы ее психику окончательно. Затем последовала сцена на берегу, из которой и без звука было ясно, что оставшиеся в живых весьма нелицеприятно высказывали свои претензии руководителю экспедиции. Кирилл думал даже, что дело не ограничится разговором, а дойдет до разборок более высокого порядка. Драка в стане противника в любом случае была бы ему на руку. Но, увы, дальше слов дело не пошло, возмущенная троица отступила, свернула лагерь и вскорости покинула берега Сейдозера, оставив своего командира в гордом одиночестве. Судя по всему, со стороны озера хранилище осталось неприступно. Это была победа, пусть локальная и промежуточная, но победа. Нужно было доложить обо всем Деду. Кирилл вернулся в палатку, где мирно посапывала окончательно успокоившаяся Лада.

Видимо, почувствовав, как устал сам Кирилл, Аспер не стал будить его сразу после сеанса связи, а дал поспать полтора часика.

Когда Кирилл открыл глаза, Лады в палатке уже не было, а от костра веяло вкусным запахом тушенки и макарон.

— Привет, — улыбнулся он, высунув голову из палатки, — как себя чувствуешь?

— Нормально, спасибо. Пока я спала, во сне несколько раз приходил Дедушка, помогал успокоиться. Теперь все в порядке. Вылезай, лежебока, кушать будем.

— Кушать — это хорошо, — Кирилл выбрался из палатки и довольно потянулся.

— Кирилл, ты не помнишь, когда Михаил обещал нас навестить, продуктов подкинуть?

— Сказал через два-три дня, значит, наверное, завтра и придет. А что, соскучилась?

— Между прочим, у нас продукты кончаются. А он обещал нам регулярные поставки. Хотя, может быть уже и не нужно?

— Что ты имеешь в виду?

— А ты обратил внимание, что рафтеры ушли. Нет ни плотов, ни палаток. Они поняли, что ничего не получится и ушли. Значит, скоро можно и нам уходить.

— Ну, эти может и ушли, — не стал конкретизировать ситуацию Кирилл, — но другие могли остаться. Помнишь, Дед говорил о наземном входе в пещеру? Здесь, сейчас крутится еще две группы. Одна — это группа 'викингов', этакие не доигравшие в детстве взрослые. Другая — научная экспедиция; ползают по горам, что-то ищут, что-то все вынюхивают. Лично мне не нравятся ни те, ни другие. Погуляю-ка я сегодня ночью по горам, посмотрю, чем они там заняты.

— Может лучше я, через птичек?

— Нет уж, сегодня отдыхай по полной, а завтра, если нужно, обратимся к птичкам.

* * *

Утро началось как обычно. Кратос встретил его чашечкой кофе 'по-турецки', добытым, казалось, непосредственно в кафешке на улице Tahmis Eminonu в Стамбуле. Он сидел около входа в палатку, любовался видом Сейдозера, распростершегося внизу под ним. В такие минуты, особенно когда в поле зрения не попадает ни одной живой души, он ощущал себя полновластным и единственным властелином мира. И это было хорошо.

Мишель в некоем отдалении от отца занимался утренней гимнастикой, легкой, но достаточной, чтобы стимулировать кровообращение в организме. Впрочем, с точки зрения Кактуса, эта гимнастика была ничем иным, как преступным самоистязанием, не имеющим ничего общего ни со спортом, ни тем более со здоровьем.

Сам же Кактус, как обычно в это время, сидел у компьютера и просматривал материал, собранный видеокамерами за ночь. Он и раньше довольно малую часть своей жизни тратил на сон, а здесь, под влиянием белой полярной ночи, спать перестал совсем. Прошедшая ночь оказалась исключением, усталость все же взяла свое, и Кактус проспал, как убитый. Как обычно, едва умывшись и причесавшись пятерней, он засел за компы. Изображение на экранах менялось с калейдоскопической частотой, однако это, видимо, мало беспокоило Кактуса, все, что ему было нужно, он успевал разглядеть. В какой-то момент он вдруг встрепенулся, остановил мелькание на мониторе, выделил и увеличил во весь экран изображение с одной из камер и просмотрел кусок сначала на нормальной скорости, а потом на замедленной.

— Попался, красавчик, — пробормотал он под нос, и, нажав 'паузу', выскочил из палатки. — Шеф, простите, что прерываю Вашу утреннюю медитацию, но у меня крайне важные новости.

Кратос недовольно морщась, обернулся к компьютерщику:

— Не можешь не орать, ори шепотом, а то сейчас сюда столько ненужных ушей слетится, что твоей новости грош цена будет.

Мало чего понявший Кактус, оглянулся на прекратившего гимнастику Мишеля и, сбавив тон, продолжил:

— Одна из камер ночью зафиксировала движение.

— Ну пойдем поглядим, что там у тебя за движение.

Когда они вошли в палатку, возле монитора уже стоял и с интересом разглядывал картинку только что проснувшийся Полковник. Остальные последовали его примеру. С экрана на них смотрело бородатое лицо жениха. В углу монитора замерли цифры 1.23 — время, когда он прошел мимо камеры. Кактус запустил изображение, чтобы все смогли посмотреть, как через небольшой прогал среди деревьев мягкой стелющейся походкой, то и дело оглядываясь по сторонам, прокрался мужчина в камуфляже и с винтовкой в правой руке. Перед тем как окончательно выйти из поля зрения камеры, он оглянулся, что и позволило наблюдателям с легкостью его опознать.

— А женишок-то не простой, — произнес Полковник, — не зря, выходит, мы с парнями из него живца предлагали сделать.

— Может чел просто поохотиться решил?

— Нет, Колючий, с такой винтовкой на охоту не ходят. Ну уж, по крайней мере, не на зверя.

— Да ладно вам, винтовка как винтовка. Сейчас любой ствол можно купить без проблем.

— Это ВСК 94, если не ошибаюсь. Винтовка снайперская, специальная, бесшумная, такую в магазине не купишь, да и одет он соответственно, как снайпер. Опять же ночь — не лучшее время для охоты. Это либо их прикрытие, либо наблюдатель. Если прикрытие, то плохо он свою работу делает: рыбачков-то проворонил, ну а если наблюдатель, то молодец — за три дня, что мы здесь, первый раз засветился.

— Кто он такой, мы выясним попозже, — проворчал Кратос, — я сейчас хочу понять, почему мы его раньше не замечали.

— Раньше он мог и не попадать в поле зрения камер.

— Этих — да, а вот как он прошел мимо той, что смотрит за палаткой? Ну-ка, Кактус, дай нам ту камеру.

Кактус включил изображение с камеры номер семь, и все увидели палатку молодоженов и находящуюся рядом с ней девушку. Мужчину нигде видно не было. Он перемотал изображение на вчерашний вечер, до того момента, когда хозяева в последний раз мелькнули на берегу и скрылись в палатке. В течение всей ночи из палатки никто так и не вышел, до самого утра, когда появилась девушка. Парень, судя по всему, так и оставался внутри.

— Молодец, женишок, сходил, сделал дело, вернулся, и никто ничего не заметил. Теперь он, наверное, отсыпается, после ночных бдений.

— А мы-то грешным делом решили, что у них ночи бурные по причине молодоженства, — Мишель в волнении сделал пару шагов по палатке. — Что будем делать, отец?

— Ну что делать? Пожалуй, пора познакомиться с ними поближе.

— Может быть проще поручить их Ястребу.

— Это мы всегда успеем, есть у меня на их счет кое-какие мыслишки.

* * *

Ярл Раганар — мастер клуба 'Красный драккар' сидел на краю обрыва, свесив в пропасть ноги и любуясь простирающимся под ним озером. Набирающее силу летнее солнце ласкало теплом лицо ярла и весело искрилось в водной ряби. Теплый бриз трепал его длинные рыжие волосы, свободно спадающие на плечи. Кожаный ремешок с выжженными на нем рунами, обычно украшавший голову ярла, на этот раз лежал на соседнем камне. Волосы наслаждались временной свободой, солнцем и легким влажным ветерком. Одет он был в кожаные штаны, заправленные в сапоги ручной работы, и куртку с вывернутым наружу мехом, украшенную металлическими пластинами и амулетами. Стальной шлем, обшитый кожей, отороченный по краю мехом и с приделанными с боку коровьими рогами, лежал рядом с ремешком для волос. На поясе ярла красовался широкий ремень, расписанный драконами и руническим орнаментом, а в ножнах, закрепленных на нем, прятались широкий стальной меч с медной рукоятью и большой охотничий нож.

За спиной ярла в лагере викингов жизнь текла своим чередом. Бранд занимался тренировочными боями с молодыми членами клуба; три девчонки, под руководством Хельги, старшей из них и по совместительству любимой женщиной самого ярла, варили на костре обед. Сигвард отправился проверять посты, не потому, что не доверял часовым, а просто, чтобы не расслаблялись, все-таки сюда они пришли не только хорошо провести время и силой молодецкой потешиться, но и дело важное сделать. Дело, ради которого, может быть, и был создан в свое время их клуб. Впрочем, ярл не стал бы утверждать это со стопроцентной уверенностью, потому что не он основал этот клуб. 'Красный драккар' появился в Петрозаводске, пожалуй, одновременно с самим городом. Конечно, тогда это был совсем не клуб, а тайное общество с совершенно другим названием, которое потом превратилось в некое собрание и так далее, вплоть до сектора в 'Добровольном Спортивном Обществе Содействия Армии и Флоту' уже в советские времена. Менялись названия, менялись руководители и члены, но не менялась суть. Они всегда были боевой дружиной, имевшей в своем существовании одну главную цель: сохранение тайны Арктиды и выполнение особых поручений руководства. С возникновением моды на ролевые игры и организацию по всему миру подобных клубов, занимающихся реконструкцией истории или просто увлекающихся фентези, появилась возможность практически легализовать боевые дружины под видом клубов. Они получили возможность открыто собираться вместе на тренировки, чтобы поддерживать боевое мастерство и дух, проводить турниры между такими же дружинами. По всему миру стали открываться подобные организации, где люди вполне легально могли биться, пусть на бутафорских мечах, совершенствуясь в своем мастерстве, с тем, чтобы в нужное время быть всегда готовыми взять в руки настоящее боевое оружие и выполнить свое предназначение. Действиями их клуба непосредственно руководил Торвин — Верховный жрец Пути. Как его звали в обычной жизни, и кто руководил им самим, Максим Перов, он же ярл Рагнар, не знал. Это было не принято в их организации. Конечно, всех членов клуба он знал по именам, так сказать мирским, знал, где они живут и где работают. В жизни вне клуба каждый был волен выбирать, где жить, с кем жить и где работать. Единственным и непреложным требованием было только то, что жизнь и работа не должны мешать главному делу. Поэтому женились по большей части на своих, причастных к делу, и работать старались там, где к внезапным отпускам за свой счет относились с пониманием.

Когда Торвин позвонил и объявил общий сбор, дружина собралась за день и выехала на место. Всех переполняла некая скрытая радость от ощущения близости того, к чему готовились всю жизнь, и что, наконец, вот-вот произойдет. И вот они на месте, а им говорят, смотрите, наблюдайте и не вмешивайтесь. Как же так, не вмешивайтесь?! Это все равно, что всю жизнь учиться играть на пианино, а потом выйти в зал, где на сцене стоит настоящий инструмент. А тебе говорят — не трогай. И не потому, что ты не умеешь и можешь испортить хорошую вещь, а потому, что это оказывается не твой концерт, и ты здесь простой статист. Хотя теоретически и твое участие не исключается.

Ярл сидел на краю обрыва, обуреваемый этими противоречивыми мыслями и смотрел, как северное солнце с юношеским задором купается в Сейдозере.

— О чем задумался, ярл?

— А, Сигвард, как там часовые?

— А что часовые? Нормально. Скучают и ворчат потихоньку себе под нос. Дескать, столько лет готовились, тренировались, и вот, когда драка на носу, нам говорят: 'Не лезьте, без вас обойдемся'. Обидно, — он уселся рядом и, сощурив глаза, посмотрел на озеро. — Ведь явно же что-то происходит. Вон на воде заварушка какая-то была, а мы только сидим и Одину молимся.

— Ну ты же знаешь правила. Если Торвин сказал не вмешиваться, значит, мы не будем вмешиваться.

— А ты уверен, что Торвин знает, о чем говорит?

— Я даже не уверен, что тот, кто руководит Торвином, доподлинно знает суть проблемы. Только это дела не меняет. Уж кому-кому, а тебе, я думал, прописные истины читать не придется.

— Да ладно тебе, все я понимаю. Просто захотелось на судьбу поворчать, в жилетку вот твою волосатую поплакаться.

— Поплакаться захотел?! А ты забыл, что викинги не плачут? — С этими словами Рагнар вскочил на ноги и что есть силы треснул Сигварда по плечу. — А ну вставай, рева, бери меч, я из тебя дурь вышибать буду.

Они, толкаясь и хохоча, выбежали на площадку и, встав друг перед другом с мечами в руках, приготовились к бою. Бранд прервал занятие, женщины отвлеклись от котлов — всем было любопытно поглазеть на схватку двух лучших бойцов дружины. Развлечение, стоящее того, чтобы бросить все и насладиться красивым поединком.

Бойцы стояли, слегка наклонив корпус, держа в правых руках мечи, выставив их вперед и чуть в сторону. Левые руки сжимали небольшие круглые деревянные щиты, окованные металлом. Рагнар сделал шаг вправо, Сигвард тут же повторил его движение. Рагнар сделал еще шаг, Сигвард тоже. Бойцы некоторое время кружили по кругу, потом ярл неожиданно сделал широкий шаг вперед и нанес мощный удар сверху. Сигурд подставил под удар щит и сделал ответный выпад. Рагнар отскочил в сторону и вновь нанес удар, теперь уже с плеча. Сигвард вновь прикрылся щитом и ответил ярлу косым ударом снизу справа-налево и вверх. Меч его посередине пути встретился с мечом Рагнара. Сталь зазвенела, разносясь по горам веселым эхом. Какое-то время бойцы стояли плечом к плечу, переводя дыхание и весело глядя друг другу в глаза, затем Рагнар с силой толкнул товарища плечом, отскочил в сторону и вновь закружил в стремительном красивом танце. Бойцы снова сошлись, мечи встретились друг с другом: скрежет металла, грохот щитов и выкрики бьющихся и зрителей заполнили всю округу. Спустя несколько минут запыхавшиеся и обессиленные бойцы под довольный хохот зрителей обнялись устало и, так и не разомкнув объятий, направились к костру, где ждал их готовый обед.

* * *

— Хозяева! Тук-тук-тук!

Кирилл выглянул из палатки. Возле костра стоял высокий поджарый старик, с длинными седыми волосами, собранными в 'конский хвост', и коротко стриженой бородкой. Одет он был в камуфляжный костюм, но, несмотря на походное снаряжение, даже здесь, у костра, умудрялся выглядеть этаким английским лордом.

— Прошу меня простить за вторжение, молодые люди, Выдалась свободная минутка, и вот решил познакомиться с соседями. Не прогоните?

— Ну что вы, милости просим, — Лада выбралась из палатки вслед за Кириллом, мило улыбаясь и на ходу расчесывая волосы.

Кирилл не был настроен столь радушно, поэтому, не ответив гостю, быстро окинул внимательным взглядом окрестности, и только когда не обнаружил ничего подозрительного, позволил себе слегка расслабиться и даже изобразить некое подобие улыбки:

— Здравствуйте.

— Добрый день, — старик сделал вид, что не заметил нервозность Кирилла, — разрешите представиться: Краузе Ян Карлович, профессор, руководитель научной экспедиции.

Кирилл и Лада в свою очередь представились.

— Ян Карлович, а что ищите здесь, если не секрет?

— Видите ли, Лада, наша экспедиция ищет здесь на Сейдозере следы внеземной цивилизации.

— Да вы что? И есть, что искать?

— Зря иронизируете, Кирилл Мефодьевич. Здесь этих следов полным-полно. Яблоку негде упасть от артефактов.

— А мы вот что-то ничего такого не замечали.

— Ну, это-то как раз и не удивительно. Во-первых, нужно знать, что ищешь, а во-вторых, уж извините, Лада, что вторгаюсь не в свое дело, но, как мне кажется, у вас здесь на озере несколько другие интересы.

Фраза прозвучала весьма двусмысленно. То ли это был намек на медовый месяц, то ли на то, что ему известно об их истинной миссии. Лада предпочла первый вариант, изобразила легкое смущение и захлопотала по хозяйству.

— А хотите, Ян Карлович, мы вас чаем угостим.

— У нас чаек замечательный, — подхватил Кирилл, — на местных травках, Ладушка сама собирала.

— Жаль, что к чаю ничего, кроме конфет предложить не можем. Все припасы кончились.

— Как же вы теперь? — обеспокоился профессор, — на подножный корм перейдете? Рыбалка, охота и чай на травах? Может помочь с продуктами? У нас хоть с разносолами и небогато, но кое-чем поделиться можем.

— Спасибо, Ян Карлович, но не нужно. Нам сегодня должны принести продовольствие на три дня. У нас с турфирмой договоренность, чтобы не хранить большие запасы, раз в три дня они нам будут подносить продукты, а заодно и проверять, как мы тут, не надоела ли дикая жизнь, не пора ли домой, в цивилизацию.

— Ну, что же, это вполне разумно. В таком случае, с удовольствием приму ваше приглашение, тем более, что у меня кое-что есть к столу, — он сунул руку за пазуху и извлек оттуда небольшой пластиковый контейнер, внутри которого лежала дюжина вкусно пахнущих ванилью и шоколадом круасанов.

— М-м-м, — Лада втянула воздух и блаженно зажмурилась, — как вкусно пахнут, как будто только что из печки.

— Ну, мы же не только внеземные цивилизации изучаем, но и с нашими космическими технологиями знакомы. Перед вами одна из таких разработок. Не мог же я с пустыми руками в гости заявиться.

Они сидели у костра, пили горячий, обжигающий губы чай, ели вкуснющие круасаны и слушали профессора. Он увлекся идеей поиска братьев по разуму настолько, что готов был читать лекцию об этом кому угодно и где угодно.

— Вы не поверите, но следы чужих здесь повсюду: и на плато, и в долине, и даже в самом озере. На вершинах гор и в болотах найдены настоящие пирамиды. Они очень похожи на курганы, только их вершины как бы срезаны ножом и на их месте — абсолютно ровные площадки. Тут и там по горам разбросаны, а может быть, расположены в определенном порядке, это нам еще предстоит выяснить, каменные кубы с абсолютно гладкими отшлифованными гранями. Их возраст столь глубок, что люди, населявшие эти места в те времена, просто не в состоянии были проделать такое. А каменная мостовая?

— Мостовая?

— Именно мостовая, Ладочка, да позволено будет старику Вас так величать. Мощенная дорога, каменная кладка, ровными рядами уходящая на полтора метра под землю. Ее фрагменты встречаются и в долине, и на болотах, и на плато.

— И вы все это обнаружили во время своей экспедиции?

— Опять напрасный сарказм, Кирилл Мефодьевич. Эти места, между прочим, исследовались еще с царских времен. Сама Екатерина Великая отправляла сюда экспедицию адмирала Василия Чичагова. А после революции Феликс Дзержинский лично послал сюда группу чекистов и ученых под руководством Александра Барченко. Да и в наше время экспедиции наведываются сюда довольно часто. Все, что мы знаем на сегодня, это результат работы всех этих уважаемых людей.

— А что же конкретно исследуете Вы, Ян Карлович? — Кирилл делал вид, что верит всему сказанному профессором.

— Наша цель — это артефакты, расположенные на плато Нинчурт и его склонах. Это те самые каменные кубы, о которых я говорил. Представляете, на некоторых из них имеются пропилы, явно техногенного характера, по возрасту сопоставимые с возрастом самих сооружений. В некоторых кубах обнаружены просверленные отверстия и даже фрагменты каких-то таинственных знаков и рисунков.

— Как я вам завидую, Ян Карлович, у вас такая жизнь интересная, — Лада с нескрываемым восторгом смотрела на профессора, — путешествовать круглый год по миру, искать следы инопланетян в самых глухих уголках планеты. Здорово. А тут сидишь целыми днями за партой в универе, или в офисе и ждешь, не дождешься, отпуска или каникул, чтобы хоть куда-нибудь съездить, отдохнуть от цивилизации.

— Эх, молодость. Я ведь уже давно превратился в старую кабинетную крысу. Ну, выберешься на природу пару раз в году, а так все больше сидишь и обрабатываешь материалы, которые молодежь нароет.

Профессор еще около часа развлекал их всевозможными историями из жизни охотников за инопланетянами и не только, затем раскланялся и удалился в свой лагерь.

— Ну как тебе наш гость, — спросил Кирилл Ладу сразу же, как только профессор, махнув рукой на прощанье, скрылся за скалой.

— Занятный старик. Чувствуется очень мощная личность. От него так и веет силой и каким-то таинственным могуществом, — Лада смотрела в след профессору и теребила берестяной браслет на правой руке.

Кирилл заметил это и, нахмурившись, кивнул на браслет:

— И давно он тебя беспокоит?

— Да вот, как профессор появился, что-то там покалывать начало. А что, что-то не так?

— Да нет, все в порядке, скоро пройдет, — Кирилл не стал рассказывать Ладе об особенностях браслета, боясь, что их могут подслушать. А про себя подумал, что, возможно, они только что разговаривали ни с кем иным, как с пресловутым Кратосом. На кого собственно они и устроили здесь охоту. Нужно было срочно связаться с Дедом и все ему рассказать.

* * *

— Ну как тебе наши молодожены, отец? — встретил вопросом Мишель вернувшегося Кратоса.

— Не знаю, какие они на самом деле молодожены, но то, что это главное гнездо нашего противника здесь на озере, сомнений не вызывает. Девчонка, скорее всего пустышка, для прикрытия, а вот парень — стопроцентный крович, — Кратос и Мишель были одни и поэтому смело называли вещи своими именами. К тому же Кратос сотворил заклинание 'купол', накрывшее палатку звуконепроницаемым полем, и не боялся, что их могут подслушать, как враги, так и не ведающие деталей соратники.

— Он крович Аспера?

— Вероятность этого достаточно велика, но чтобы утверждать это определенно, мне нужен образец его крови для анализа. Сейчас я только могу сказать, что крови арктидов в нем чрезвычайно много. Я эту кровь за версту почуял и без всяких анализов.

— И что ты намерен предпринять?

— Пока ничего. Пока будем опираться на принцип 'предупрежден, значит вооружен'.

Кратос щелчком пальцев снял заклинание и громко позвал в палатку Кактуса.

— Кактус, иди сюда. Садись за компьютер и глаз с молодоженов не спускай. Я там твоих жучков наставил, так что не только смотри, но и слушай внимательно.

— Есть шеф, сейчас организуем.

— Полковник, как дела у нашей поисковой группы?

Полковник, после того, как присоединился к основной группе, взял на себя руководство группой, занятой поиском входа в пещеру. И хотя по склонам вместе с группой не ползал, но в курсе событий был и связь с ней поддерживал регулярно.

— Пока безрезультатно. Сами понимаете, что такое искать вход в пещеру, возможно даже заваленный, среди нагромождения скальных пород, камней и трещин. Однако круг поиска сужается, и если этот вход есть, то мы его рано или поздно найдем.

— Есть вход, есть. Это-то уж я могу точно гарантировать. Ты предупредил их на счет непонятных и странных ощущений во время поиска?

— Конечно. Как только почувствуют что-то неладное, поиски приостановят и выйдут с нами на связь.

— Все верно. Неприятные ощущения, резкое изменения состояния здоровья или даже настроения послужат сигналом, что цель близка.

Полковник вышел из палатки и уселся на валун, блаженно щурясь на солнце, которое при полном отсутствии ветра стало даже слегка припекать, несмотря на полярные широты. Трагические события в водах озера вновь вернули мысли Полковника к вопросам, мучившим его в швейцарских Альпах. Он сидел, млея на солнышке, смотрел на безмятежную гладь озера, скрывающую в своих водах ужасного монстра, и думал о том, что и сама Земля и история человечества хранит еще столько тайн, на разгадывание которых уйдут жизни еще не одного поколения людей. И, между прочим, еще большой вопрос, стоит ли торопиться с разгадыванием всех этих тайн. Ведь каждый плод, прежде чем быть сорванным, должен созреть, равно, как и должен дорасти тщащийся этот плод сорвать. И не вторгаются ли они сейчас на территорию, где их не только не ждут, но и всячески предупреждают, мол, не вашего уровня загадки эти, не лезьте к нам, и мы вас не тронем. И ведь предупреждают довольно жестко и понятно, одна смерть первой четверки разведчиков чего стоит. Однако это только раззадоривает людское любопытство, и вместе со страхом просыпается еще и упрямство, дескать, как это не лезьте, а нам хочется. Человеческое любопытство и упрямство, пожалуй, и есть те силы, не дающие цивилизации застыть на месте и гонящие ее все дальше и дальше по пути прогресса. И все бы было ничего, и терять людей не впервой, и задачи решать невыполнимые приходилось, а на душе как-то пакостно и тошно. И гнусно так скорее всего потому, что все, что здесь сейчас происходит, делается не по его, Полковника, воле и не по воле Родины, вскормившей и научившей его всему, а по воле людей, чьи цели, даже несмотря на длительное общение, так и не стали ему понятны. А понять-то ох как хочется. Он ведь русский и никуда от этого не денешься. А русскому в слепую играть — тоска смертная. До всего ведь нужно докопаться, до самой сути дойти, и ведь как не по нраву, когда понимаешь, что тебя в темную используют. И ладно бы это было твое военное начальство. Тут как раз понять можно. Далеко не всегда все нужно знать подчиненному. Как говорится: 'Всяк сверчок, знай свой шесток'. В конечном-то итоге, цель у них одна — благо Родины. А здесь какая цель? Чье благо здесь они защищают? Семьи Кретон? Он, конечно, крепко обязан этим людям, но не слишком ли 'дорогую цену' ему выставили за спасенную жизнь? И готов ли он оплачивать такие счета...

Размышления Полковника прервала вибрация радиостанции в нагрудном кармане. Он вставил в ухо гарнитуру с наушником и прикрепленным к нему усиком микрофона.

— Докладывай.

— Происходит что-то странное. Похоже, началось то, о чем вы предупреждали.

— Всем стоп, и давай подробнее об ощущениях, — Полковник метнулся в палатку и дал команду Кактусу включить громкую связь.

— Ощущения странные, как будто ноги вдруг стали ватными, очень тяжело двигаться. У двоих учащенное сердцебиение, нарушение ориентации в пространстве. И вообще, тоска какая-то навалилась, просто выть хочется.

— Внимание, здесь Краузе. Слушайте меня внимательно. Без паники, спокойно, оставайтесь на своих местах. Постарайтесь сконцентрировать внимание на каких-то больших неподвижных предметах. Не выбирайте для этого деревья, их качает ветер. Лучше всего подойдет какой-нибудь большой валун или кусок скалы, только он должен быть рядом, чтобы избежать эффекта мерцания воздуха. Старайтесь дышать ровно и глубоко. Через пару минут станет легче, обещаю.

— Босс, — с недавних пор Кактус стал называть Кретона старшего боссом, а младшего по-прежнему шефом. Те не особо возражали и довольно быстро к этому привыкли. — У молодоженов гость.

— Кто такой?

— Какой-то Миша, продукты вроде им привез.

— Понятно. Они говорили, что ждут сегодня человека с продуктами. Пока не до них. Ты, Кактус, не упускай их из виду, но главные события сейчас происходят на склоне. Кстати, почему я до сих пор не вижу, что там происходит. У них что — нет камер?

— Камеры есть, но они пассивны, чтобы не разряжать батареи. Я ждал, пока наступит нужный момент.

— Так какого же ты.... Включай камеры, Кактус, момент уже наступил.

Три новых картинки вспыхнули на мониторах. На пологом скальном склоне замерли члены поисковой группы. В поле зрения камер попали четыре человека. Они замерли в весьма неудобных и довольно-таки неестественных позах. Казалось, какая-то невидимая сила гнула их к земле, корежила и выворачивала суставы. На лицах застыли гримасы боли и страха. И все это происходило на фоне совершенно безмятежного горного пейзажа.

— Слушайте все меня внимательно, — обратился вновь к рации Кратос, — я теперь вижу все, что у вас происходит. Вы находитесь в зоне жесткого излучения, природа которого пока не понятна, но это сейчас и не важно. Вокруг вас сейчас не происходит ничего, что угрожало бы вашим жизням. Можете мне верить, я вижу все это своими глазами, и излучение, накрывшее вас, на меня не действует. Бороться с этим можно лишь одним способом: вам необходимо сосредоточиться на каком-то предмете и заставить мозг работать в привычном режиме.

Он говорил и говорил, но люди на скале, судя по всему, его не слышали.

— Смотрите, — вскинулся вдруг Мишель.

Метрах в ста от застывших в искореженных позах людей, среди нагромождения камней и кустарника появилась волосатая морда, то ли обезьянья, то ли человечья, только сильно заросшая. Странное существо поднялось во весь рост и двинулось в сторону людей. Оно было весьма высокого роста, сложно было определить размер на экране монитора, но по сравнению с людьми существо выглядело раза в полтора выше. Тело его было покрыто густой черной шерстью, свалявшейся, грязной и давно нечесаной. Не лучший образец чистоплотности и опрятности. Существо было сложено не по-обезьяньи пропорционально: руки хоть и длинные, но не до колен, осанка что надо, английский лорд позавидовал бы, колени чуть согнуты, но в условиях горного склона это не удивительно. Существо двигалось быстро, но плавно, как будто воздух вокруг него вдруг сгустился до плотности киселя, и чтобы преодолеть его сопротивление, приходилось прикладывать некоторые усилия. От его фигуры веяло нечеловеческой силой и угрозой, неотвратимой и беспросветной какой-то.

— Смотрите, еще один, — ткнул пальцем в монитор Кактус, — и еще один. Они их окружают.

— Отец, сделай, что-нибудь, они же убьют их.

Кратос молча выскочил из палатки, замер на краю обрыва, поднял растопыренную ладонь в небо и выкрикнул несколько гортанных фраз на незнакомом языке.

* * *

Сразу после обмена дежурными, но от того не менее искренними приветствиями Кирилл дал понять Михаилу, что их могут подслушивать, и поэтому весь обмен информацией по делу происходил на бумаге, под ничего незначащий треп. Рассказали Михаилу и про рыбаков, и про зверя в озере, и про группу ученых на горе. Известие о гибели рыбаков Михаила искренне расстроило, а вот новость о плезиозавре, похоже, ничуть не удивила, впрочем, вдаваться в подробности Кирилл не стал, оставив выяснение до лучших времен.

Мужчины сидели на берегу, не в самом радужном расположении духа, когда от костра раздался возглас Лады:

— Смотрите, как интересно! — Лада указывала на небо. В небе над плато происходило нечто странное. Со всех сторон — влекомые неведомой силой небольшие облачка, доселе дружно пасшиеся по всему небосклону, устремились в одну точку и стали собираться в огромного размера облако непосредственно над плато. Масса их становилась все больше и больше, так что облако уже скорее напоминало средних размеров тучку, которая все продолжала и продолжала набирать силу.

— Сильный шаман работает, однако, — прокомментировал происходящее Михаил, — сильный и не добрый.

— Лада, можешь посмотреть, что там происходит? — окончательно наплевав на конспирацию, попросил Кирилл.

Лада скрылась в палатке, видимо там ей было удобнее и привычнее сосредотачиваться, а мужчины остались на улице, напряженно всматриваясь в густеющую над плато тучу. А туча меж тем стремительно становилась все темнее. Ее плотное чернеющее тело начали прошивать легкие молнии, сопровождаемые громовым ворчанием, пока еще негромким, но уже многообещающим. Не прошло и минуты, как из тучи вырвалась огромная молния и ударила прямо в землю, где-то на склоне. Тут же окрестности вздрогнули от сотрясающего пространство грохота, кончившегося неожиданно громким, душераздирающим криком-стоном.

Молния, извергнутая созданной Кратосом тучей, пронзила грудь одного из волосатых великанов. Тот рухнул на землю, не издав ни звука. Вопль, потрясший до липкого страха всех, кто его слышал, издали другие, оставшиеся в живых существа.

— Ох, плохо дело, — прокомментировал услышанное Михаил, — кто-то крепко хозяина обидел. Теперь жди беды. Много дров наломает, пока успокоится.

— Ребята, — пулей вылетела из палатки Лада, — там что-то страшное происходит. На склоне люди замерли, как манекены, шага ступить не могут, стоят и плачут от бессилия, а к ним с трех сторон то ли обезьяны, то ли снежные человеки лезут. Огромные, волосатые, по рожам видно — убьют и не покраснеют. А тут из тучи молния, как шарахнет по одному, сразу наповал. Другие так взвыли, что мороз по коже, я даже из птички выскочила.

— Ай, плохо, шаман хозяина убил. Плохой шаман. Злой. Люди в дом хозяина влезли, их предупреждали, не пускали, а они все равно полезли. Они по делам своим получают, а хозяина трогать нельзя. Не хорошо это, неправильно.

Михаил пробормотал все это себе под нос и уселся у костра. Развязал мешочек, висевший у него на груди, вынул какой-то комок, похожий на скатанный в небольшой шарик кусок воска, откусил немного, тщательно пожевал и запел, мерно раскачиваясь вперед и назад, не отрывая взгляда от огня:

— Услышьте меня, Духи Старика и Старухи. Это внук ваших внуков взывает о помощи. Злой колдун пришел на берег священного озера. Черное колдовство творит он на вашей земле. Дайте мне силы помешать ему и прочь прогнать с земли нашей лопарской. Дайте мне силу вашу, чтоб остановить врага, осквернившего землю, политую святой лопарской кровью.

Он пел, и ветер, которого не было, развевал его волосы, трепал цветные ленточки на его одежде и поднимал песчаные вихри вокруг костра. Духи Старика и Старухи, так почитаемые лопарями, пришли на зов шамана и готовились вступить в бой.

Туча над плато разродилась дождем, первые тяжелые капли упали на землю и на лица людей, замерших на склоне. И ощущение холодной чистой влаги на лицах вернуло их к реальности. Люди вновь обрели способность двигаться и наконец-то увидели приближающуюся опасность. В уши прорвался голос Полковника:

— Парни, бросайте все и уносите ноги! Всем назад, в лагерь! Это приказ!

Они дружно сорвались с места и, оскальзываясь и спотыкаясь о камни, бросились в сторону от приближающихся монстров. Убежать, увы, удалось не всем. Один из людей Полковника замешкался, подвернув ногу на скользком от дождя камне, и волосатое существо настигло его. Издав утробное рычание, оно схватило несчастного обеими лапами и в мгновение ока разорвало на две части. Орущая от ужаса и боли голова, руки и часть туловища полетели в одну сторону, а ноги — в другую. В это время с неба ударила вторая молния. Она летела прямо в голову монстра, но в последний момент резко изменила направление и ушла в сторону. Молния, свернувшись в большой огненный шар, стремительно улетела вверх на плато, туда, где стоял Кратос, по-прежнему вздымающий правую руку к небу. Легким движением левой руки он отклонил летящий в него огненный заряд и проследил силовые линии, шлейфом тянущиеся от молнии в сторону озера. Он внимательно посмотрел на впавшего в транс Михаила и вновь вернулся к событиям на склоне. Нужно было прикрыть отход людей. Еще одна молния полетела в цель и, вновь отклонившись от курса, свернулась в шар и напала на Кратоса. Впрочем, также безрезультатно, только в этот раз молния не ушла в землю, а стремительно полетела в сторону Михаила. В нескольких сантиметрах от его лица она замерла, натолкнувшись на невидимую стену, и рассыпалась огненным фейерверком.

Тем не менее, молнии, посылаемые Кратосом, сделали свое дело, и погоня слегка отстала. Люди смогли уйти со склона, а монстры, оставив погоню, развернулись и скрылись в складках горного склона.

Кратос устало опустил руку и еще раз бросил взгляд в сторону берега, где возле костра на корточках сидел Михаил, взмокший от пота и совершенно обессилевший.

— Ладно, мальчишка, с тобой мы позже разберемся. Сейчас не до тебя пока, — подумал Кратос и направился в штабную палатку.

— Что это было, босс? — восторженно встретил его Кактус, преданно глядя в глаза.

— Это была охрана Хранилища. Снежные люди. Слышал про таких?

— Я думал, это все сказки.

— Сказки, да не совсем. Ясно одно: в Хранилище они нас не пустят, поэтому сворачиваем лагерь и уходим.

— Как уходим, отец? Мы что, сдаемся?

— Ты же знаешь меня сын. Я никогда не сдаюсь. Судите сами, — обратился он уже ко всем собравшимся, — вход мы так и не нашли. Стража нас туда просто так не пустит. Значит, попасть в Хранилище мы можем только одним способом, если зайдем в пещеру на плечах хозяев. Я достаточно хорошо знаю их главного. Он трус, и появится здесь, только когда будет абсолютно уверен, что атака не удалась и мы ушли. А появиться здесь он обязан: во-первых, чтобы произвести ревизию Хранилища, во-вторых, чтобы починить роботов, которых мы завалили, под водой и на суше, ну и нужно, наконец, показать Хранилище подчиненным, которые его так успешно отстояли. Он всегда делал вид, что не использует людей втемную. 'Исполняя мои приказы, люди должны знать, ради чего они рискуют жизнью', — процитировал он Аспера. — Лицемер! Он обязательно поведет их в Хранилище. И вот тогда он вынужден будет снять защиту, а мы проникнем в 'святая святых' по их горячим следам.

— И как же мы это сделаем, если уйдем?

— А вот тут нам поможет наш юный друг Кактус.

— Оба-на, — Кактус явно не рвался в герои и не желал лезть в Хранилище в одиночку.

— Не дрейфь, Колючий, — хлопнул его по плечу Полковник, — зато мы тебя в Швейцарии как героя встретим, с цветами и девочками в школьной форме, если, конечно, вернешься.

— Как раз все наоборот, — поспешил успокоить потерявшего дар речи парня Кратос, — это ты будешь нас встречать, потому что именно ты понесешь 'генераторы копий'.

— Это что за приблуда такая? — повеселел Кактус.

— 'Генератор копий' — это магический артефакт, излучающий объемное изображение объекта, на который он был изначально заряжен. Копия в точности повторяет не только сам объект, но и его манеру двигаться и говорить. Единственное что не умеет копия, это думать и формулировать мысли. Вот для этого и нужен носитель, то есть ты, Кактус. Ты будешь время от времени формулировать за каждого из нас фразы, а копии будут их произносить нашими голосами и в нашей манере.

— Думаете, я справлюсь?

— А это несложно. Это как пьесу писать. Говоришь про себя: 'Полковник: Закончить перекур, вперед', и копия голосом Полковника говорит эту фразу. Все встают и двигаются вперед. Немного артистизма и творчества и наши копии будут, как живые. Ни те, кто идет рядом, ни те, кто за вами будет наблюдать, ничего не поймут. Только не давай никому прикасаться к копиям. Они, сам понимаешь, объекты бестелесные. Одна видимость.

— А как же вы?

— А что мы? Оденем 'хамелеоны' и никем не замеченные пройдем в хранилище, где со всем этим и покончим. Все, хватит болтать — времени нет. Полковник, объявляйте эвакуацию и оставьте меня одного на пятнадцать минут, не мешайте.

Он извлек из походного рюкзака три пирамидки, чем-то напоминающие сувениры, коими полны курортные рынки Египта, и начал читать заклинание.

Некоторое время спустя, когда работа по сворачиванию лагеря уже шла полным ходом, Кратос позвал в палатку Кактуса.

На сто лике перед ним стояли три пирамидки. Кратос провел над ними рукой и едва слышно произнес некую, совершенно непонятую Кактусом фразу. Из вершин пирамидок начал струиться оранжевый дымок, постепенно собирающийся в небольшое облачко, постепенно набирающее плотность и форму. На глазах изумленного Кактуса в палатке вскоре появились три фигуры, в которых он без труда узнал обоих Кретонов и Полковника. Настоящий Кретон старший с нескрываемым удовольствием наблюдал за произведенным эффектом.

— Теперь попробуй мысленно сказать что-нибудь за одного из них.

Кактус на секунду задумался, а затем копия Кратоса произнесла:

— Мишель, напомни мне после возвращения в Швейцарию удвоить Кактусу премиальные.

— Хорошо, отец, обязательно напомню, — после небольшой паузы ответила копия Кретона младшего.

— А можно и мне удвоенную премию, господин Кретон, — подала голос копия Полковника, — я тоже хочу.

— Ну что же, отлично, — улыбнулся Кратос, — только не очень-то резвись. Поведение копий должно быть натуральным, чтобы не только чужие, но и свои ни о чем не догадались. Учти, что копии просуществуют три дня, потом энергия кончится, и они исчезнут. За это время группа должна добраться до Петрозаводска, где вы разделитесь. Ты с нашими копиями останешься в городе и будешь ждать нас вот по этому адресу, — он протянул Кактусу листок с адресом, вырванный из записной книжки. — Остальные на поезде поедут до Москвы, где получат окончательный расчет и разойдутся по домам. Соответствующие инструкции у старшего имеются. Вопросы есть?

— Как долго мне нужно будет вас ждать?

— В свое время все узнаешь. Я найду способ передать тебе дальнейшие инструкции. Как там лагерь, свернули?

— Да, все готово, — ответил Кактус, предварительно выглянув из палатки.

— Тогда зови остальных.

Мишель и Полковник вошли в палатку, и когда удивление и шок от увиденного прошли, они вслед за Кратосом быстро облачились в маскировочные костюмы и, прихватив с собой баулы с едой и оружием, выполненные по той же технологии, что и костюмы, незаметно покинули палатку.

* * *

— Ярл, они уходят, — в палатку влетел молодой викинг, из тех, что вели наблюдение за событиями.

— Кто уходит? — переспросил Рагнар.

Викинг, с трудом восстанавливая дыхание, видно бежал с вестью от самой лежки, проговорил скороговоркой:

— Экспедиция сворачивается и уходит. Лагерь уже наполовину сняли.

— Веди на место, посмотрим, — подхватился Рагнар.

Лежа на пенке, коврике из полиуретана, он разглядывал в бинокль суетящихся членов экспедиции и размышлял. Объект, за которым им было поручено вести наблюдение, явно собирался покинуть место событий. Что делать? Оставаться и ждать команды или уходить вслед за ними. Время шло, а он все никак не мог оторваться от бинокля.

— Беги к Бранду, — ярл, наконец-то, принял решение, — скажи, пусть снимает лагерь, мы уходим вслед за ними. Ваша группа выдвигается самостоятельно и ведет скрытное наблюдение за экспедицией в пределах прямой видимости. Мы следуем за вами, незаметно для объекта наблюдения. — Решение было принято, оставалось только воплотить его в жизнь.

* * *

Стоя недалеко от лагеря, Кратос, Мишель и Полковник наблюдали, как группа под управлением фальшивого Полковника закончила сборы и, нагрузившись снаряжением, двинулась по тропе по направлению на Оленегорск.

Также они смогли проследить, как вслед за ними снялся лагерь 'поклонников Одина', которые ушли с Сейдозера той же тропой, только на достаточном отдалении, чтобы не попасться на слежке. Полковник в очередной раз подивился проницательности и таланту предвидения Кретона старшего. Группа из средневековья явно следила за ними. И делала это столь ловко, что попалась лишь потому, что Полковник и остальные смогли наблюдать за ними не как участники событий, а как зрители в кинотеатре. Они вроде бы и есть и за происходящим на экране следят, и на реплики реагируют, только актерам на это глубоко плевать, они зрителя не видят и не слышат, а в нашем случае, они о нем вообще даже не догадываются.

* * *

Михаил без сил повалился возле костра. Попытка сорвать планы колдуна далась ему слишком дорогой ценой. Кирилл подскочил к бездыханному телу товарища и приложил пальцы к шее, пытаясь нащупать пульс.

— Слава богу, живой, — пробормотал он, вглядываясь в лицо шамана. Ему показалось, что Михаил спит и видит какой-то невероятно хороший сон, потому что улыбается безмятежно и счастливо, как ребенок. И только седая прядь в черной шапке волос, появившаяся буквально на глазах у Кирилла, портила картину. Он не без труда взвалил друга на плечи и поволок в палатку, где Лада продолжала следить за развитием событий.

— Пусть отдохнет. Парню, похоже, крепко досталось, — ответил он на вопросительный взгляд Лады. Та только что услышав возню в палатке, прервала контакт с очередной своей птичкой. — Ну что там происходит?

— Мне кажется, что они сворачивают лагерь и уходят. Я думаю, они здорово напуганы.

— Испугаешься тут. Мне от ваших слов и то страшно, а им-то все это воочию увидеть пришлось. Пожалуй, никакой Кратос их сейчас на плато не удержит. Ну и пусть уходят, может быть, так даже и лучше. Давай-ка дождемся, когда они уйдут, и потом сообщим обо всем Деду.

Примерно через час, когда Михаил уже пришел в себя, но все еще ощущал слабость и не мог подняться, а экспедиция на плато свернула лагерь и двинулась прочь, Кирилл, произнеся заклинание, заснул и вышел на связь с Дедом.

— Здравствуй, Кирилл, — Дед как всегда отозвался мгновенно, словно время сеанса связи было оговорено заранее, или он ничем другим, кроме как ожиданием вызова, занят не был. Так влюбленная девушка целый день сидит у телефона в ожидании звонка и хватает трубку едва ли не раньше, чем начинает звонить аппарат. — Какие новости?

— Привет, Дед. Люди из экспедиции попытались проникнуть в пещеру.

— Они нашли вход?

— Нашли или подобрались к нему максимально близко.

— И что?

— Им помешали снежные люди.

— Ну что же, это их прямая обязанность. Были жертвы?

— Один погиб, остальные свернули лагерь и покинули плато.

— Ты уверен, что ушли все, и никого не осталось?

— Да, Лада их буквально по пальцам пересчитала. Экспедиция в полном составе во главе с Краузе, за исключением погибшего, плюс командир рафтеров, присоединившийся к ним после неудачи на озере.

— Кратос сдался? — произнес Аспер, обращаясь как бы к самому себе, — как-то это мало на него похоже. Не готовит ли он нам какую-нибудь изощренную гадость. Давай-ка сделаем так. Пусть Лада последит еще за ними, убедится, что они действительно ушли, и если все будет в порядке, то будем считать вашу задачу выполненной. Хранилище вы отстояли, врагов не пустили, ну а наша с Кратосом личная встреча просто переносится на неопределенное время. По крайней мере, я теперь точно знаю, как он выглядит. Значит, поступим так: если ничего непредвиденного не произойдет, ждите меня завтра в семь часов утра. Хочу показать вам кое-что.

* * *

Михаил после схватки с Кратосом чувствовал себя весьма прескверно. Несмотря на то, что был в сознании и даже говорить умудрялся все в том же полушутливом тоне, руки и ноги слушались его с трудом. Первая же попытка встать окончилась приступом сильнейшего головокружения, ноги подломились, и шаман рухнул на матрац, как подкошенный. Михаил еще долго смущенно извинялся, что невольно нарушил уединение молодоженов, но поделать так ничего и не смог, и, смирившись, забылся сном, тревожным и беспокойным. Впрочем, особого беспокойства он никому не доставил, поскольку и сами хозяева, весьма утомленные последними событиями, впервые расслабились и дали себе возможность заснуть мертвецки и ничего вокруг не замечать.

Утром следующего дня в их лагерь со стороны горного склона явился Дед, собственной персоной. По случаю прибытия высокого начальства, подчиненные закатили пир из принесенных Михаилом продуктов. Поскольку рыбу ловить было некому, пировали вареной картошкой с тушенкой и свежими овощами. Где Михаил взял в это время года свежие помидоры и огурцы, осталось тайной:

— Это вам подарок от бабы Тони, — прокомментировал он появление овощей.

Аспер со своей стороны выставил небольшую флягу с медовым напитком, немного хмельным и очень вкусным.

После трапезы он поблагодарил хозяйку за угощение и торжественно произнес:

— А теперь, други мои, я имею честь и удовольствие пригласить вас туда, куда так рвался наш враг, и куда он так и не смог проникнуть. Тебе, Миша, к сожалению туда пока не пробраться, так что полежишь здесь в палатке, ну а потом, когда на ноги встанешь, слово даю, покажу тебе, что ты и твой народ испокон веков охраняли.

— А знаешь что, Великий, я не уверен, что захочу узнать это.

— Почему?

— Мне мой дед Федор говорил: 'Хочешь кушать — пойди поймай рыбу. Хочешь накормить деревню — пойди налови мешок. Но никогда не бери больше, чем можешь съесть'.

— Да, Федор Николаевич был человеком мудрым.

— Можно подумать, ты его знаешь?

— Михаил, я же ведь как-никак Великий, — Дед даже, казалось, слегка обиделся.

— Прости, Великий, — Михаил смутился и, чтобы замять тему, продолжил. — Вот я и подумал, что этот кусок, пожалуй, не для моего желудка. Не поместится он там.

— Ну что же, речь не мальчика, но мужа. Уважаю. В таком разе, как только решишь, что созрел для этого куска — зови. Я всегда к твоим услугам. Как со мной связаться, знаешь, — Аспер поднялся. — Кирилл, отнеси его в палатку. Или тут у костра полежишь?

— Да нет, лучше в палатку. Давай Кирилл, тащи мое бренное тело, пока вы гуляете, я вздремну пару часиков.

Подъем к входу в пещеру оказался неожиданно долгим. Только через два часа утомительного карабканья по осыпающимся склонам они вышли к месту, где накануне разыгралась трагедия. Кое-где была видна запекшаяся кровь и обрывки одежды. Дед уверенно вел их среди нагромождения камней, и вскоре они оказались перед узкой расщелиной, наполовину скрытой кустарником. Кирилл подумал, что отойди он сейчас на пару шагов назад, и вход в пещеру станет абсолютно незаметным.

Дед, сделав приглашающий жест, первым протиснулся в расщелину. Кирилл пропустил вперед Ладу, шепнув ей вдогонку:

— Осторожней, Лада, береги голову.

Метров десять Кирилл не без труда пробирался между скал практически в полной темноте. Скудный свет, шедший из-за спины, позволял лишь слегка различать светлый костюм идущей впереди Лады и не бояться удариться головой о какой-нибудь выступ.

Узкий проход внезапно закончился, и Кирилл оказался в довольно крупной пещере, с высоким, более двух метров сводом. Посреди пещеры стоял Аспер, над головой которого, сам по себе висел молочного цвета шар, размером с футбольный мяч. Шар светился мягким ровным светом, освещающим всю пещеру. Судя по гладким стенам и своду, пещера была искусственного происхождения. Аспер не спешил и дал время Кириллу и Ладе осмотреться. Стены пещеры были испещрены рисунками и надписями на неизвестном Кириллу языке. Часть рисунков были выполнены в манере первобытных художников, широко известной по растиражированным изображениям наскальной живописи. Но были тут и рисунки, выполненные другой рукой. Уверенные четкие орнаменты, вьющиеся пестрыми, замкнутыми в бесконечные кольца лентами. Сложно было сказать, когда они были нарисованы. Кое-где эти ленты пересекались с рисунками древнего художника. И судя по тому, что фрагменты живописи в местах пересечения накладывались на орнаментные ленты, можно было сделать вывод, что ленты эти появились здесь раньше, чем древний художник.

— Это работа арктидов? — то ли спросил, то ли констатировал Кирилл. — Что они означают?

— Это древнее заклинание. Если бы вы вошли сюда одни, вас бы попросту испепелило.

Глаза Лады округлились, и она передвинулась поближе к Кириллу.

— Дедушка, а снежные люди нас не тронут? — вспомнила она вдруг о другой защите Хранилища.

— Не волнуйся, Ладушка, я их на время отключил, шагай смело, вам ничего не угрожает, — Аспер ободряюще улыбнулся девушке и, обернувшись к Кириллу, продолжил: — ну что, насмотрелся? Пошли дальше?

Кроме рисунков на стенах Кирилл рассмотрел и три проема, выводящих из пещеры. В один из них и направился Аспер. Тоннель был достаточно высок, с отполированными до зеркального блеска стенами и сводом, поэтому света от шара, по-прежнему висящего над головой Аспера, хватала всем. Тоннель изобиловал множеством боковых проходов, то и дело разветвлялся, постепенно уходя все ниже и ниже. На развилках Дед по одному ему ведомым приметам выбирал то или иное направление. Никакой системы в его выборе Кирилл разобрать не смог и вскоре подумал, что доведись ему отсюда выбираться в одиночку, проплутает всю жизнь, а выхода может и не найти. От таких мыслей холодок пробежал по спине, и стало как-то очень уж неуютно. Он бросил взгляд на девушку, шедшую впереди, и по напряженной спине и неуверенной походке понял, что схожие чувства одолевают и ее. А тут еще навязчивое ощущение чьего-то постороннего присутствия за спиной добавляло красок в и без того не самую радужную картину. Кирилл даже несколько раз нервно оглядывался, пытаясь поймать чужой взгляд, впрочем, безуспешно.

Дед, видимо, почувствовав растущее напряжение, решил нарушить затянувшееся молчание:

— Как вы, наверное, уже поняли, этот тоннель не что иное, как весьма сложный и запутанный лабиринт. Сделан он был арктидами с одной единственной целью — уберечь наших товарищей, чьи матрицы до сих пор не активированы, и хранятся тут в специальных контейнерах. Устала? — обратил он, наконец, внимание на напрягшуюся Ладу.

— Не то чтобы устала, просто неуютно как-то и тревожно. Как будто предчувствие чего-то страшного и неприятного.

— Ничего, это скоро пройдет. Совсем недавно здесь работали генераторы инфразвука. Они вызывают в человеке, да и не только в нем, непреодолимое чувство иррационального страха, граничащее с животным ужасом, замешанным на полной безнадеге. Так себя кролик перед удавом чувствует. Понимает, что его сейчас кушать будут, но ничего от ужаса сделать не может. Сидит, замерев, и смотрит, как к нему смерть ползет. Видимо, какие-то остаточные явления сказываются. Потерпите, немного осталось.

— А разве на тебя эти волны не действуют?

— Нет, милая, я ведь арктид. А на арктидов они не действуют. Любой из нас может сюда прийти беспрепятственно, если дорогу знает. Жаль только, приходить кроме меня некому.

— Дед, а не боишься, что ученые все-таки найдут способ, просветят скалы, найдут тоннель и проникнут в Хранилище. Научная мысль упряма и преград не знает. Рано или поздно результат все равно появляется. А экспедиции, насколько я знаю, здесь крутятся постоянно. А твои биороботы скоро не отпугивать, а привлекать людей начнут.

— Да, ты прав, конечно. Но, во-первых, я внимательно слежу за всем, что происходит в этом районе, и не только с помощью моих лопарей и биороботов. Во-вторых, скала изрыта пещерами, и найти одну единственную, верную не так уж и просто. Ну и, в-третьих, у меня для них приготовлена очень вкусная, в яркой красивой обертке конфета, мимо которой они никогда пройти не смогут, и на изучение которой уйдет без сомнения не одна сотня лет. Дело в том, что между поверхностью и лабиринтом, в котором мы сейчас находимся, существует ложный тоннель, со своим, не таким сложным лабиринтом, своими выходами по обе стороны озера и своими пещерами. В настоящее время он полностью засыпан песком и илом; входы в него завалены, так что пока его раскопают, пока разберут завалы, пройдет уйма времени. Ученые найдут следы человеческой деятельности, наскальную живопись эпохи неолита, решат, что первобытные люди приспособили под собственные нужды естественные пещерные образования и успокоятся.

— И все это было сделано заранее и специально?

— Конечно.

— Но ведь это титанический труд.

— Так мы и были в то время Титанами. Я, конечно, мог бы взорвать вход в лабиринт, и, наверное, когда-нибудь это все-таки придется сделать, но тогда вы с Ладой, например, не смогли бы туда попасть. Я-то могу телепортироваться непосредственно в зал, при необходимости.

За разговорами время прошло незаметно, да и давящие ощущения как-то сами собой утихли, стали почти неощутимы. А тут и Аспер вдруг остановился и торжественно произнес:

— Вот мы и пришли.

Тоннель разветвлялся на два одинаковых рукава, и Кирилл решил, что один из них и ведет непосредственно в Хранилище. Однако Дед подошел к совершенно неприметному участку стены, прошептал заклинание и сотворил весьма витиеватый пасс рукой. Вслед за движением руки в воздухе образовалось огненное перечеркнутое крест-накрест кольцо. Оно, мягко мерцая и плескаясь, как солнечный зайчик на спокойной водной глади, поплыло в воздухе по направлению к стене. Коснулось стены и растворилось в ней без остатка. Тут же по стене пробежала тонкая трещинка, и часть поверхности, очерченная ею, вздрогнула и плавно, совершенно бесшумно отошла в глубину и в сторону.

— Здорово придумано, — подумал Кирилл, — кто не знает, тот пройдет в один из тоннелей и будет бродить тут до скончания века, так и не достигнув цели.

Они один за другим шагнули в проем. Первое, что поразило Кирилла, был воздух. В помещении, годами закрытом наглухо, воздух оказался на удивление чистым и свежим. Словно все это время в помещении работала установка климат-контроля.

Пещера, в которую они попали, была настолько велика, что свет от шара над головой Аспера не доставал ни до потолка, ни до противоположных стен. Он хлопнул в ладоши, и по всей пещере вспыхнули точно такие же шары. Ровный яркий свет залил всю пещеру и больно резанул по привыкшим к полумраку глазам. Когда зрение восстановилось, Лада восхищенно ахнула, а Кирилл, потрясенный увиденным, протянул:

— Да-а-а-а, как сказал бы наш друг-шаман: 'Однако!'

То, что открылось им в залившем окружающее пространство свете, уже нельзя было назвать пещерой, это был зал. Нет, даже не так. Это был Колонный Зал. Огромный, размерами с хорошее футбольное поле зал, с тремя рядами массивных, в два обхвата колонн, сделанных из розового мрамора, с полом, выложенным плитами из полированного камня, образующими затейливую и в то же время строгую вязь узоров, и пронзительно голубым, как небо летним утром, сводом. Стены и колонны были покрыты резными украшениями и россыпями драгоценных, весело переливающихся в матовом свете камней. В стенах были выбиты большие ниши, подсвеченные каждая своим шаром и украшенные каменной мозаикой и резьбой. У каждой ниши, насколько мог судить Кирилл, был свой неповторимый рисунок. Аспер, наслаждаясь произведенным впечатлением, подвел их к одной из ниш. Внутри стояли четыре колонны, между которыми в воздухе висел, ни на что не опираясь, сильно вытянутый эллипсоид. Размеры его впечатляли: три метра в длину и полтора в высоту на широком конце. Он имел форму сильно вытянутого яйца или гигантской морковки, у которой повар-затейник плавно закруглил концы, придав ей гладкую, обтекаемую форму. Черный цвет, сквозь который тут и там проблескивали сияющие всеми цветами радуги вкрапления, покрывал его снизу на две трети. Верхняя часть эллипсоида была прозрачной.

Приблизившись, Кирилл незаметно коснулся его рукой. Это не был холодный камень или стекло. Материал, из которого он был сделан, напоминал гладкий и теплый на ощупь пластик. Кирилл с нескрываемым любопытством заглянул внутрь и вздрогнул. Там лежал человек. Вернее, это не мог быть человек. Это была трехметровая копия человека. Идеально сложенная, с правильными чертами лица, но сильно увеличенная копия человека. Фигура не лежала, а висела внутри эллипсоида, точно по его центральной оси. Было отчетливо видно, что она ни на что не опирается. Видимо ее поддерживало какое-то силовое поле.

— Красивая, — прошептала Лада.

До Кирилла только сейчас дошло, что фигура женская. Под тонким, невесомым покрывалом, накрывающим тело, отчетливо проступали высокая грудь, округлые бедра и характерная впадина внизу живота. Это действительно была женщина, и очень красивая. Видимо, Кирилла сбила с толку гладко выбритая голова, которая, тем не менее, ничуть не портила владелицу.

— Знакомьтесь, это Виола, — подошел к ним Аспер, — одна из самых красивых женщин Арктиды. Мой товарищ и сотрудник. Всего их здесь чуть меньше сотни.

— Она живая? — в глазах Лады стояли слезы.

— Как тебе сказать, Ладушка. Я в любой момент могу сделать ее живой, но это ее неминуемо убьет. Как впрочем, и любого из здесь лежащих. Мне так и не удалось понять, почему они умирают в течение трех часов после активации. Что-то случилось тогда, когда они отправлялись в будущее. Что-то, что нарушило ход консервации, и теперь они все обречены лежать тут вечно.

— А кто ты такой, чтобы решать, висеть им тут в этих капсулах или, наконец, умереть, как и положено?

Голос за спиной заставил всех вздрогнуть и обернуться.

— Ой, кто здесь? — прошептала Лада.

Кирилл молча и нервно осматривал пустой зал, ожидая, что незваный гость вот-вот появится из-за колонны. Первым пришел в себя Аспер. Он горько усмехнулся и бросил в пространство:

— Кратос, ты все-таки смог сюда пролезть.

— Конечно, смог. А ты, дурачок, думал, что я просто так сдамся и уйду отсюда 'не солоно хлебавши'. Ты же меня знаешь, Аспер, я всегда добиваюсь, чего хочу, рано или поздно.

Говорившего по-прежнему не было видно, а по голосу, из-за акустики огромного помещения, определить точное его место расположения было невозможно. Иногда казалось, что он прячется возле входа, иногда — что он стоит прямо перед тобой.

— Как же тебе это удалось? Я никаких следов магии, кроме твоей атаки на роботов не вижу.

— А причем тут магия. Ты всегда слишком сильно полагался на магию. Это технология. Тот самый прогресс, с которым ты безуспешно борешься всю свою жизнь. Прогресс, который я поставил себе на службу.

— Значит, ты теперь у нас человек — невидимка? — Аспер тщательно сканировал пространство, пытаясь вычислить, где скрывается противник.

— Что, — хохотнул голос, — пытаешься меня просканировать? Бесполезно, зря стараешься.

Кирилл потянулся было к ножу, висящему на поясе, но тут же услышал:

— Спокойно, мальчик, я тебе не по зубам. Стой, как стоишь, и не дергайся. Глядишь, еще поживешь. Если я разрешу.

— Может быть, поговорим?

— А о чем нам с тобой говорить, Аспер? Между нами все уже давно ясно. За последние двести лет после нашего последнего разговора ничего не изменилось. Ты не оставляешь своих бесплодных попыток спасти эту цивилизацию, а я....

— А ты гонишь эту цивилизацию в ад. Ее гибель — вот твоя цель. Если помнишь, я тогда просил тебя одуматься, а ты вверг планету в мировую войну.

— Да ты прав. И мы уже много раз говорили об этом. Современная цивилизация на пути к гибели. Она сама выбрала этот путь, в тот самый момент, когда какому-то умнику пришла в голову идея колеса, а другой умник, вместо того, чтобы размозжить ему голову, похвалил его и дал лишний кусок мяса. И война — хороший стимул, заставляющий лучшие умы планеты двигать вперед науку, во славу прогресса, спасающего от гибели поколение нынешнее и неминуемо приводящего к гибели поколение будущее. Ты обратил внимание, что каждая последующая война уносит большее число жизней, чем предыдущая. А все потому, что спасая свои шкуры, отцы придумывают все новое и более совершенное оружие, которое потом убивает их детей. Так было и так будет всегда, и ты, Аспер, не в силах этому помешать. Ты упустил свой шанс. А я свой использую по полной. И цели своей я достигну, и помешать ты мне не сможешь, потому что твоя сущность противна сущности людей. Ты живешь вечно, а они на этой планете создания временные и, понимая это, стремятся урвать за отпущенный им срок по максимуму. Каждый в силу своих способностей, конечно. Один ворует, режет и насилует, другой — рвется к власти, получает ее всеми правдами и неправдами и сидит себе на троне, пуская пузыри от счастья, третий творит, не покладая рук, не задумываясь, как изменится мир после его творчества; какие последствия ждут его сопланетников после публикации его книги или изобретения. Плевать он хотел на мир, он себя в эту минуту творцом ощущает, Богом практически, и счастлив тем. Мощью и силой ума своего упивается, как ребенок, только что раздавивший гусеницу. Цивилизация с мышлением ребенка, не видящего мир дальше своей игровой комнаты, обречена на гибель. И мы в этом можем им только помочь, чтобы начать все заново, с чистого листа. Чтобы не пропустить момент зарождения разума на планете, и взять его под контроль еще в зародыше и вести по жизни за руку, не туда, куда он идти хочет, а туда, куда должен.

— А куда идти, решать, конечно, будешь ты?

— Разумеется, потому что я буду их Богом. Ты тоже когда-то был Богом, но струсил и отказался от этой роли. Люди тебе верили, а ты их предал, отвернулся от них. Тогда к ним пришел я. Ведь люди не могут без пастыря. Люди — это бараны, которых пасет пастух. Он их кормит и поит, выбирает им поля, где травка позеленее, да посочнее. Чтобы бока их были жирными, а шерсть шелковистой, а когда шерсть становится достаточно длинной, он ее состригает. Пастух следит, чтобы стадо регулярно пополнялось молодняком, но если он сочтет, что баранов стало слишком много, он спокойно зарежет их на мясо.

Лада вдруг ощутила тревогу, холодной железной рукой сдавившую сердце, и в тот же миг внутренним зрением увидела, как тончайшая темно-коричневая нить угрозы протянулась от входа в зал к Кириллу.

— Причем здесь Кирилл, — подумала она, — логичнее, если бы угроза была направлена в сторону Деда. Надо бы как-то ему об этом сообщить.

Пока она размышляла, как дать знать об этом Деду с Кириллом, Кратос продолжал развивать свою мысль, упиваясь возможностью стоять перед Аспером практически лицом к лицу и не опасаться его атаки. Он видел, что тот аккумулирует энергию для удара, но до сих пор не знает, куда этот удар направить.

— Ты не захотел быть пастухом. Но и бараном ты быть не желаешь. Да и зачем мне в стаде баран, все время стоящий на задних лапах, да еще и блеющий постоянно остальным, дескать, никакой он не пастух, а такой же баран, как и вы, только живет дольше. Такого барана на шашлык отправить — святое дело!

Сразу вслед за этими словами возле входа вспыхнул большой слепящий глаза шар и, оставляя за собой огненный шлейф, стремительно метнулся вперед. Аспер выставил перед собой открытые ладони, пытаясь блокировать атаку, но шар полетел не в него, а в Кирилла. Он пробил его грудь насквозь и ударился о стену, осыпая пол дождем из искр. Кирилл исчез. Издав то ли всхлип, то ли стон, Лада рухнула на пол без памяти. Аспер не стал выцеливать Кратоса, а нанес удар сразу по всем направлениям. Энергия, накопленная для атаки, породила чудовищную волну, расходящуюся от него на уровне пояса кругами и сметающую все на своем пути. Огромные каменные колонны лопались, как тростинки и крошились на куски там, где в них ударялась волна. Они начали падать на пол, сметая на своем пути украшения, резные скамейки и сто лики. Капсулы с арктидами, лишившись колонн, а с ними и поддерживающего их силового поля, одна за другой с грохотом падали на пол, взметая клубы пыли. Свод зала, оставшись без опор, начал стремительно покрываться сетью мелких трещин, как картины старых мастеров кракелюрами.

Если монолитные колонны, веками поддерживающие свод, разлетались в пыль и крошево под воздействием ударной волны, то что могло противопоставить ей обычное человеческое тело, пусть и принадлежащее великому магу. Безумная сила подхватила тело Кратоса и, сминая кости, скручивая конечности, разрывая мышцы и сухожилия, швырнула на стену, недалеко от входа. Ударившись, Кратос рухнул на пол без сознания. Костюм, получивший повреждения, отключился, снимая с него маскировку.

Аспер подошел к телу Кратоса, внимательно посмотрел на его искореженное тело, снял с головы шлем, пощупал пульс на шее и, убедившись, что тот еще жив, не особо церемонясь, вновь нацепил шлем ему на голову, подхватил за шкирку и поволок к выходу. В проходе он бросил тело так, чтобы верхняя его половина оказалась в тоннеле, а нижняя внутри зала. Удовлетворенный проделанным, он вернулся к лежащей без чувств Ладе, поднял ее на руки и исчез с легким хлопком, едва различимым за надвигающимся грохотом, вызванным начавшимся обрушением свода.

* * *

Мишель и Полковник остались снаружи, томясь от неизвестности и невозможности что-либо предпринять. Устроив замаскированную лежку среди ближайших камней, они отключили 'хамелеоны', экономя заряд батарей, кто знает, когда еще эти костюмы им понадобятся. Когда троица за которой они следили, скрылась в пещере, Кратос вошел в пещеру один, а им велел остаться и ждать сигнала у входа.

— Вам дальше нельзя. Аспер вас мигом учует. А я от него закрыт полностью, он не только не видит меня, но и не чувствует.

Кратос ушел в подземелье, помечая дорогу специальным маркером, видимым только в инфракрасном свете.

Прошло около двух часов ожидания, когда они вдруг почувствовали подземный толчок, настолько сильный, что со склона горы сорвался и полетел вниз, увлекая за собой соседей, приличных размеров валун. К счастью, камнепад проходил в стороне от их лежки. Мишель закрыл глаза, вдохнул глубоко несколько раз, сосредоточился на размеренности собственного дыхания и позвал мысленно:

— Отец, где ты?

В ту же минуту в его голове возник голос Кратоса. Он звал на помощь.

— Он зовет нас. Ему нужно помочь, — крикнул Мишель и, забыв даже включить костюм, кинулся к пещере.

Полковник немедленно последовал за ним. Включив приборы ночного видения, они довольно уверенно пробежали путь от входа в пещеру до разрушенного зала. Пыль в тоннеле около входа в зал висела густой мутной стеной, затрудняя не только дыхание, но и видимость. Наверное, поэтому они не сразу разглядели в нагромождении камней тело Кратоса. Картина, представшая перед ними, вызывала благоговейный ужас перед стихией и одновременно жалость к несчастному, оказавшемуся заживо погребенным под камнями. Кратос не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы подать им какой-нибудь сигнал. Он только мысленно звал их к себе, указывая приблизительное направление поиска. Мыслил он по-прежнему четко и по-деловому. Мишель даже сначала понадеялся, что все обошлось, но тут же разглядел торчащую из камней, переломанную в нескольких местах руку отца и видимую часть головы, вернее то, что от нее осталось. Верхняя часть черепа была относительно целой, видимо помог шлем на голове, а вот лица практически не было. Пуленепробиваемый экран визора не выдержал удара огромного куска колонны и был разбит и сметен вместе с лицом. Челюсти были сломаны и свернуты на сторону, нос и глаза вдавлены внутрь.

— Это конец, — Полковник за свою боевую жизнь повидал всякого и мог отличить серьезные травмы от тех, про которые говорят: 'несовместимые с жизнью'. — Он погиб, Мишель, и ничего тут уже не поделаешь. А нам лучше отсюда убраться подобру-поздорову. Не нравятся мне что-то эти трещины на потолке и стенах. В любой момент засыпать может.

— Нет, Полковник, никуда мы не пойдем. Он жив и просит о помощи. Я его ясно слышу. Нужно разобрать завал и вытащить его.

Знакомство с этой семьей приучило Полковника ничему не удивляться. Если Мишель говорит, жив, значит — жив. Вряд ли он сошел с ума от горя. Не такая у него подготовка. А раз жив, значит, нужно босса из-под камней доставать.

Завал разгребали осторожно, но быстро. С одной стороны, боялись повредить и так изрядно покалеченное тело Кратоса, ведь из-за неосторожно или не ко времени убранного камня, могло произойти движение остальных камней, находящихся сверху и внутри зала. С другой стороны, трещины на своде и стенах тоннеля расширялись с угрожающей скоростью и звуком. Пыль, постепенно переходящая в мелкие камешки, сыпалась сверху и недвусмысленно давала понять, что времени у спасателей все меньше и меньше. Когда каменный завал над Кратосом удалось более менее расчистить, они увидели, что тело ниже пояса придавлено довольно большим куском колонны, поднять который без спецтехники или большего числа помощников было не возможно. Звать на помощь Ястреба, прикрывающего их снаружи, было бессмысленно, он все равно не успел бы, так как счет уже шел на секунды. Полковник навалился на колонну, пытаясь приподнять ее хотя бы на миллиметр, и прохрипел:

— Давай, Мишель, тяни его за руки!

Тот потянул отца изо всех сил, молясь только об одном, чтобы не разорвать его пополам. Последнее усилие, с хрипом, матом, на грани разрыва собственных жил — и тело было освобождено. Мишель тут же взвалил его на плечи и кинулся вон по тоннелю, буквально затылком ощущая, как падают с потолка камни. Полковник бежал следом, вглядываясь в бьющееся на спине товарища изуродованное тело, и думал, какая же нечеловеческая сила скрыта в этом старике, если он после всего, что с ним случилось, еще жив, и даже умудряется руководить действиями сына. Потеряв на секунду концентрацию, Полковник сходу налетел на здоровый камень, только что рухнувший с потолка, и, потеряв равновесие, со всего маха влепился головой в стену. На какое-то время он даже лишился сознания, но тут же вскочил броситься вдогонку за убегающим товарищем...

Не успел. Сверху упал очередной кусок потолка и свалил его на пол. Второй шанс подняться и спастись судьба ему не дала.

Мишель, на ходу обернувшись на шум падающих камней, Полковника уже не увидел.

— Прости Полковник, — подумал он и бросил, не прекращая бег к выходу, в рацию: — Ястреб, встречай меня у входа и пошевеливайся!

* * *

Лада открыла глаза и с удивлением обнаружила, что лежит в кровати, и судя по резным бревенчатым стенам, в подводной резиденции Деда на Свято-озере. В кресле напротив, вытянув ноги и устало свесив руки, развалился Дед. Лада решила было, что он спит, но стоило ей только пошевелиться, как Дед встрепенулся, расцвел в улыбке и посмотрел прямо в глаза, внимательно, но устало.

— Ну, что, Ладушка, как себя чувствуешь? Головушка не болит?

— Спасибо, Дедушка, все хорошо. Только слабость какая-то, и голова кружится. А где мы? У тебя дома?

— Да дома, дома, где же еще.

— А как мы тут оказались?

— Сейчас все расскажу, не спеши. На-ка вот выпей отварчику зверобойного. Силушка вернется. Потом уж и встать сможешь, а пока лежи да слушай.

Лада приняла из его рук глиняную кружку с горячим, вкусно пахнущим настоем, отхлебнула с удовольствием и вопросительно уставилась на Деда.

— Когда Кратос нас атаковал, я то, старый дурак, думал, он по мне бить будет, а он, подлая душа, в Кирилла пальнул. Шар тот огненный Кирилла испепелить должен был, а он взял да исчез. Шар то ли сквозь него, то ли мимо пролетел. А тут и ты сознанья лишилась. Ну я по Кратосу-то вдарил, тебя подхватил, да и вон из пещеры. Там все порушилось, камнем завалило. По плато Нинчурт даже трещина огромная прошла. В новостях передали, дескать, землетрясение на Кольском до трех баллов. Я уж потом, на холодную голову, подумал, все еще раз прокрутил и решил, что Кириллово исчезновение не без твоей помощи произошло. Вот теперь и расскажи мне, что помнишь.

Рука девушки задрожала, и чтобы не пролить горячий напиток, она схватила кружку двумя руками и всхлипнула.

— Я ведь почувствовала, что он что-то затевает против Кирилла. Стояла и думала, как бы вас с ним незаметно предупредить. И вдруг смотрю, около входа шар огненный появился и медленно так в сторону Кирилла поплыл. Плывет, переливается, искрами в стороны сыплет, а вы стоите, как вкопанные, и будто ничего не замечаете, даже глазом на него не ведете. Я тут решила, что Кратос этот вас с Кириллом загипнотизировал как-то, вот вы и не шевелитесь. Я тогда испугалась здорово, от шара уже жаром пышет, он к Кириллу все ближе и ближе, а что делать, ума не приложу. Да еще медленно так плывет, не торопясь, будто знает, что никуда Кирилл не денется и все равно под удар попадет.

— Это, Ладушка, не шар медленно плыл, это ты, голубушка в гиперскоростной режим вышла.

— Как это?

— Ты свое время ускорила, то есть жить стала с такой скоростью, что мы тебе застывшими на месте показались. А шар на самом деле летел так быстро, что не только увернуться, но и разглядеть его не каждому удастся. Это тебе казалось, что он еле-еле ползет.

— Разве возможно такое, чтобы люди в одном месте и в разном времени находились?

— Конечно. Каждый человек живет в своем временном режиме. Разве ты не замечала, что при одинаковом возрасте, один выглядит на десять лет старше, а другой моложе, одному вечно ни на что не хватает времени, а другой крутится, как белка в колесе, и все успевает. И дело не в том, что один лентяй и рохля, а другой — предельно собран и сконцентрирован. Просто они живут с разной скоростью. А ты от стресса, видимо, в гиперскоростной режим вышла. Жизнь вокруг замерла, и для тебя двигались только те предметы, которые в настоящем времени со сверхскоростью передвигались. Поздравляю, ни мне, ни Крастосу такое не удавалось. Нужно будет потом над этим поработать и закрепить навык. В жизни очень даже может пригодиться. Впрочем, об этом после поговорим. Так что там с Кириллом?

— Так вот. Я за него испугалась, надо думаю его отодвинуть, раз сам не может. Хочу с места сдвинуться и не могу.

— Значит, включился только порог восприятия, а двигательная система осталась в старом времени. Но ничего, это лишь вопрос тренировок. Извини, перебил. Продолжай, пожалуйста.

— Вот я и говорю. Шар все ближе, двинуться не могу, я так сильно захотела его толкнуть, что он вдруг взял и в последний момент, когда шар уже совсем у груди был, исчез. Ты же знаешь, я немного умею предметы двигать, вот я его, кажется, и задвинула куда-то.

— Телепортировала?! Очень хорошо. А куда?

— Не знаю... — на глазах Лады навернулись слезы, и она, не сдерживая себя, зарыдала в полный голос, продолжая сидеть и держать обеими руками полупустую кружку.

Аспер пересел к ней на кровать, отобрал кружку, обнял за плечи и прижал к себе, гладя ее по голове и приговаривая:

— Поплачь, поплачь, милая. Слезы для тебя сейчас лучшее лекарство. Поплачь. А когда успокоишься, будем думать, где Кирилла искать. Одно только уразумей, красавица. Не выкинь ты его из пещеры, шар тот огненный его бы в кучку пепла превратил. И уж тогда, плачь не плачь, а его уже было бы не вернуть. А так Кирилл наш жив-здоров, сидит где-то себе и в ус не дует. И делов-то только: найти его да домой вернуть.

— Да-а-а-а, как же его вернешь, если где он мы не зна-а-а-а-ем.

— Ну, милая моя, это дело техники. Дай срок, отыщем твоего Кирилла.

Глава 7

Нестерпимый свет проникал сквозь плотно сжатые веки и бил, казалось, не в глаза, а прямо в мозг, принося боль и странную, неизбывную тоску. И чем сильнее Кирилл зажмуривался, тем хуже ему становилось. Наконец он сдался и распахнул веки, готовясь впустить рвавшийся в него свет и умереть. Ничего подобного, однако, не произошло, боль спала, и освобожденный мозг смог родить мысль:

— Слава богу, все кончилось! — это была первая внятная мысль за последнее время. — Где это я? — Кирилл осмотрелся. Его окружал мягкий ровный свет. Что-нибудь еще? Нет. Все. Больше ничего. Справа, слева, спереди, сзади, сверху и снизу — ничего. Его окружало светлое ничто. Тело как бы висело во всем этом хозяйстве, однако никакого дискомфорта Кирилл по этому поводу не испытывал. Эффекта невесомости не было, по крайней мере, в том понимании, какое было у Кирилла, никогда настоящую невесомость не испытывавшего. Кирилл ощущал вес собственного тела и опору под ногами. Он попробовал сделать шаг — получилось, ноги опирались на пустоту вполне надежно. Кирилл даже притопнул слегка, как бы проверяя надежность опоры. А вот понятия верха и низа определять приходилось исключительно по положению собственного тела. Где голова — там, стало быть, и верх. Организм быстро приспособился к предлагаемым обстоятельствам, и Кирилл продолжил свои исследования:

— Интересно, а что будет, если я одновременно подожму ноги? Грохнусь на задницу или останусь опираться на что-то ногами, только сидя на корточках или вообще провалюсь в тартарары? Рисковать не хотелось, поэтому Кирилл медленно наклонился и потрогал пустоту под собой руками. Руки не пошли дальше уровня подошв кроссовок. Кирилл перенес центр тяжести на руки и плавно оторвал ступни от пустоты. Опора под руками не исчезла. Теперь Кирилл стоял, вытянувшись в струну, на руках.

— Значит, все-таки верх и низ существуют, — подумал Кирилл, и в этот момент ноги вновь почувствовали опору, а руки соответственно пустоту. Ошалевший, Кирилл так и остался стоять в позе 'Атланта', пытаясь осмыслить произошедшее. Так ничего и не придумав, он вновь нагнулся и встал на руки. Опора спустя некоторое время опять нашла его ноги. Пытаясь уловить, как говорил один его приятель, 'физику процесса', Кирилл, раз за разом проделывал свой немудреный опыт. Как и почему опора неизменно возвращается к его ногам, осталось для него неразрешимой загадкой.

— Не надоело еще кувыркаться, Кирилл Мефодьевич? — Кирилл от неожиданности все-таки поджал обе ноги сразу и плюхнулся на задницу. Впрочем, долго не рассиживаясь, он тут же вскочил и, обернувшись на голос, встал в боевую стойку, готовый отразить любое нападение, от кого бы оно ни исходило.

Автор вопроса, впрочем, угрозы и агрессии никак не выказывал. Наоборот, смотрел на Кирилла добродушно и даже слегка насмешливо.

— У тебя поразительно устойчивая психика, Кирилл Мефодьевич, обычно люди в твоем положении впадают кто в отчаянье, кто в истерику, а кто и вообще в полный ступор. Ты же — молодец, осмотрелся слегка и тут же экспериментировать взялся. Поздравляю. Можешь считать, что заработал первое очко.

Кирилл, не торопясь выходить из боевого состояния, внимательно осмотрел говорившего. Перед ним стоял обритый наголо мужчина, одетый в балахон, а-ля ранняя Алла Пугачева, полностью скрывающий фигуру, как-то неуловимо струящийся и переливающийся, что называется, всеми цветами радуги. Принадлежность его к мужскому полу выдавал низкий голос и лицо. Оно просто не могло принадлежать женщине. Ну, только если очень-очень несчастной и бедной женщине, не способной оплатить пластическую операцию. Лицо не было уродливым, оно было мужским. Крупные, рубленые черты, волевой подбородок, полное отсутствие волос, не было даже бровей и ресниц. Доброжелательная улыбка, слегка тронувшая тонкие губы, и голубые проницательные глаза смягчали впечатление от лица в целом, делали его даже в чем-то привлекательным.

— Где я, и кто Вы? — прохрипел Кирилл, горло которого внезапно пересохло. Потом он откашлялся и, вернув голосу привычные кондиции, вопросительно уставился на мужчину, слегка отпустив свое боевое состояние, но продолжая по-прежнему внимательно наблюдать за ним.

— В каком порядке желаешь получить ответ? — в его голосе появилась легкая ирония и почти не прикрытое чувство превосходства. Так бывает, когда собеседник задает вопрос, ответ на который настолько очевиден, что позволяет знающему ощутить приятное чувство превосходства. Впрочем, ощущение это обманчиво, ведь всегда может возникнуть тема, где знаток и дилетант поменяются местами, и кто тогда над кем превосходство почувствует, еще вопрос. Кирилл в ответ неопределенно пожал плечами — отвечай, мол, как хочешь, только отвечай.

— Тогда по порядку, — мужчина уселся, скрестив ноги, жестом предлагая Кириллу присоединиться. Сел там, где стоял: был бы пол, сел бы на пол, а так, сел, на что было, то есть — просто сел. Кириллу ничего не оставалось, как последовать его примеру. — Место это вы, люди, называете 'тот свет', а я соответственно — твой персональный ангел. Это, если придерживаться понятных тебе терминов. И, кстати, обращайся ко мне на ты. Выкать тут у нас как-то не принято. Здесь все друг друга по именам зовут или, на худой конец, по должности. Зови меня Ангел, а то настоящее мое имя тебе знать рано, а врать я не хочу.

— Значит, 'тот свет'. Значит, я умер, а ты мой ангел-хранитель? Плохо работаешь.

— Ну, я на твоем месте не был бы столь категоричен и поспешен в выводах. Во-первых, ты еще не умер, хотя, как говорил один ваш политический деятель, грешные мощи которого до сих пор не нашли покоя: 'Вегной догогой идете, товагищ!' — Ангел вскинул руку в знакомом жесте и довольно похоже спародировал известные с детства по фильмам голос и интонацию. — Ты еще не умер, но очень к этому близок. Твою информационную матрицу, или душу, как вы ее называете, вышибли из тела. Тело твое тоже здорово пострадало, но пока еще живо, значит 'больной скорее жив, чем мертв'. А вот где оно, непонятно. Мне, по крайней мере, не видно. Вероятно, что-то его очень хорошо экранирует. Поэтому и твой учитель не приходит тебе на помощь. Скорее всего, тело твое где то под землей, точнее под слоем камня. А что касается меня, то я, наверное, ты прав, где-то ангел-хранитель, а где-то, местами, ангел-искуситель. По-всякому бывало. Если подбирать более точное определение, то я, скорее, твой ангел-куратор.

— Куратор, говоришь? Хм. И что же я тогда здесь делаю, а?

— А вот этого я пока и сам не пойму. Не должен был ты сюда попадать. Рано тебе еще. Учитель твой должен был тебе оберег дать, защиту от ударов ментальных. Неужели не дал? — Кириллу вдруг вспомнился берестяной браслет, весь испещренный какими-то рунами и знаками, который дал ему Дед со словами:

— Жизнь теперь у тебя пойдет нескучная и местами опасная. Надень браслет на руку и не снимай. Он не только кровича Арктида тебе узнать поможет, но и щитом твоим будет непробиваемым, — Дед застегнул браслет на руке Кирилла, и тот, как живой мягко, но плотно обхватил его руку, подстраиваясь под ее объем. От руки по всему телу волной прокатилось тепло, и на душе Кирилла стало как-то хорошо и спокойно. Потом уже на севере, когда на Сейдозеро пришли, Кирилл, повинуясь внезапному порыву, снял с руки браслет и надел его Ладе на руку. Вот защиты и лишился.

— Зря старался, обереги такого уровня — штука индивидуальная, и для твоей Лады, я думаю, он не более чем украшение, — хотя информацию о свойствах ее крови, пожалуй, скрыть сможет.

— И что же мне теперь делать? — спросил Кирилл.

— Тебе? Ничего, а вот что мне теперь с тобой делать? — проворчал Ангел. — Надо будет посоветоваться кое с кем. Ты тут поскучай, осмотрись пока.

— Ну, ты хоть введи в курс дела, не исчезай так сразу, — Кириллу отчего-то очень не захотелось оставаться одному. — Да и где осматриваться, тут же нет ничего.

— Ах да, прости, очень уж ты неожиданно появился, — куратор смущенно улыбнулся и хлопнул в ладоши. Пустота вокруг превратилась в коридор, уходящий, казалось, в бесконечность. По обеим стенам коридора располагались шкафы с множеством небольших ящичков, похожих на библиотечную картотеку. 'Но если это только картотека, то какова же сама библиотека будет', — подумал Кирилл.

— Ну, хорошо, — Ангел поднялся на ноги, — пойдем. По дороге, что успею, расскажу и покажу. Если что не понятно, сразу спрашивай, не теряй времени. Хотя, по большому счету, время здесь потерять невозможно, в связи с полным отсутствием последнего.

— Да все непонятно! Черт возьми. Это что — ад или рай?

— Я тебя умоляю. Ад, рай. Это все осталось там, в твоем мире. Здесь ничего этого, по крайней мере, так как ты это понимаешь, нет. Это место — своего рода информационный банк. Огромная бесконечная копилка информационных матриц, или душ, чтоб тебе было проще. А уж душа сама решает, ад ей здесь или рай. Души все рассортированы, учтены и заархивированы, как файлы, каждый в своей папке, на своем жестком диске и так далее. Полный порядок, как на самом образцовом военном складе времен 'холодной войны'.

— Теперь понятно, почему такой скучный, казенный пейзаж. Вот значит как выглядит 'небесная канцелярия'.

— Да нет, все проще гораздо. Такой более или менее привычный для тебя дизайн я выбрал с единственной целью, чтобы не перегрузить впечатлениями.

— И кто же за всем этим порядком следит? Бог?

— Скажешь тоже, Бог. Во-первых, у него для этого есть мы, ангелы. Это мы здесь все организовали и навели порядок. Ты не представляешь, какой тут бардак был до нашего появления. А во-вторых, Богу до этого нет никакого дела. У него других забот хватает. Кстати, порядок здесь — это не основная наша работа. Главная наша задача — это следить за вашим миром, кому-то помогать, кому-то мешать. В общем, по мере сил претворяем в жизнь свои идеи.

— Кстати, я забыл спросить, — Кирилл внимательно посмотрел на Ангела, — вы за хороших или за плохих?

— Хорошие, плохие — все в этом мире относительно, как сказал старичок Эйнштейн. Я лично за тебя и за твоих друзей. И это для тебя должно быть главным.

— Если есть ангел, который за меня и моих друзей, значит, есть ангел, который против меня и моих друзей?

— А как же. И у нас их, в общем-то, достаточно много.

— Значит, у вас тут свои войны?

— Нет здесь никаких войн. Все свои войны мы ведем там, в твоем мире.

— Значит, все наши беды и несчастья там, — Кирилл кивнул себе под ноги, — из-за вас. Вы тут развлекаетесь, как можете, а мы страдаем.

— Запомни, парень, — лицо ангела сделалось вдруг серьезным и даже жестким. — Во всех ваших бедах вы, люди, виноваты сами, как, впрочем, и во всех ваших радостях. Вы принимаете решения, и вы расхлебываете их последствия. Мы можем лишь направлять ваши действия в ту или иную сторону через ограниченное число людей, способных к контакту с нами. Конечно, мы пытаемся решить какие-то свои задачи, но, поверь, будь мы на земле, нам было бы гораздо легче. Но мы не смогли там удержаться, нас вышибли, и теперь приходится довольствоваться малым.

— Это кто же такой удалец, что вас с Земли выбить смог?

— Придет срок, узнаешь, Аспер тебе все расскажет, не переживай.

— Дед, как партизан, из него слова клещами не вытащишь. Может хотя бы ты расскажешь побольше?

— Партизан, говоришь? Узнаю старика Аспера. Знаешь что, времени у нас, действительно, хоть отбавляй, так что я, пожалуй, расскажу тебе кое-что. Не все, конечно, только то, что меня касается, и то, что сочту возможным. Вероятно, что-то ты уже от Аспера слышал, так что не взыщи, если повторюсь ненароком. А то, что не все тебе рассказываем, так ты не обижайся, а постарайся понять, — балахон Ангела заструился еще быстрее, форма его стала меняться, превращаясь в грубую холстину неопределенного серо-бурого цвета. Кирилл, увлекшийся метаморфозой, происходившей с одеждой Ангела, не сразу заметил, как вместе с ней изменились и его лицо, и фигура. Мгновение спустя перед Кириллом стоял сгорбленный старик в рваной хламиде и стоптанных сандалиях на босу ногу. Старик был лыс. Небольшой венчик седых кучерявых волос на висках и затылке обрамлял загорелую лысину. Иссеченное морщинами, задубевшее от солнца и ветра лицо было обезображено шрамом, покрывавшим почти всю правую сторону. Кожа в этом месте была вся сморщена, как будто кто-то хотел содрать ее с лица, стянул всю в одно место, сжал, скомкал, да так и оставил, передумав. Седая всклокоченная борода не могла скрыть этот шрам, и он постоянно притягивал к себе взгляд. Отвлекшись на шрам, Кирилл не сразу обратил внимания на глаза старика. Они были живыми, умными и даже молодыми. То ли старик вовсе не был стариком, то ли он, прожив явно нелегкую жизнь, умудрился сохранить душу молодой. Не зря же говорят, что глаза — это зеркало души. Глядя на старика, Кирилл не мог отделаться от ощущения 'дежавю', где-то он уже его видел, и именно в это древнем одеянии. Через мгновение он вспомнил: 'Это же Эзоп!' Кирилл, естественно, никогда не видел настоящего Эзопа, а вот актера Калягина в роли этого самого Эзопа помнил прекрасно.

— Однажды заяц увидел обед, приготовленный слону, — проговорил Эзоп тихим, чуть хрипловатым голосом, — и решил: 'Если я смогу съесть всю эту гору, то стану таким же большим и сильным, как слон. И тогда мне не страшны будут ни волк, ни лисица'. Он начал есть и ел до тех пор, пока не лопнул.

Эзоп с хитрым прищуром глянул на Кирилла и неуловимым образом превратился обратно в Ангела.

— Извини, Кирилл, не удержался. Очень я люблю ваше русское кино, и меня иногда вот так вот заносит. Но суть проблемы, я думаю, ты уловил. Память арктида вмещает в себя всю историю рода человеческого и даже более. Человеческое сознание не в состоянии справиться с таким объемом. Поэтому Аспер многого не договаривает, снабжая тебя дозированной информацией в целях твоей же собственной безопасности. Это своего рода техника безопасности, правило, записанное кровью, причем практически буквально. Ну ладно, будем считать предисловие законченным, теперь слушай мою историю.

Ангел помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Как ты уже, наверное, знаешь, цивилизация людей далеко не первая на этой планете. Раньше, до людей, здесь жили мы, арктиды. Цивилизация наша жила своей жизнью и занималась тем же, чем и вы, то есть методично уничтожала сама себя и свою планету. Аспер возглавлял группу ученых, сумевших предсказать гибель цивилизации, назвать ее причины и предложить решение, позволяющее этого избежать. Он предсказал скорый глобальный катаклизм, причиной которого станет переизбыток негативной энергетики в информационном поле мирового океана. Планета просто больше не сможет терпеть издевательства над собой и уничтожит цивилизацию, устроив всемирный потоп, или что-то в этом духе. Механизм катаклизма был не принципиален. Гораздо важнее была его цель, а именно уничтожение любой формы жизни на планете. Это как форматирование диска. Старая информация уничтожается, но сам диск сохранен, исправен и вновь готов к использованию. Поскольку цивилизация арктидов также была далеко не первой на этой планете и возникла она после очередного всеочищающего катаклизма, Аспер пришел к выводу, что Создатель специально и планомерно внедряет на этой планете одну форму разумной жизни за другой. Так ученые методично заражают чумой подопытных мышек с тем, чтобы выработать, наконец, лекарство от этой болезни или привить мышкам иммунитет. Разум — это вирус, которым заражена планета. Вирус, губительный как для самого носителя, так и для всей планеты. Возможно, Создатель пытается найти лекарство от разума, чтобы излечить другие миры в бескрайнем своем хозяйстве, зараженные этим вирусом. Аспер предлагал принять это как аксиому и попытаться измениться самим. Изменить свое отношение к жизни, к себе и к планете в целом. Измениться так, чтобы явить Создателю новую форму разума, не опасного ни себе самому, ни планете, ни вселенной. Но, увы, его идеи не нашли понимания у всепланетного правительства, более того, из-за неуклонно росшей популярности Аспера в народе, у него и его последователей появились очень влиятельные враги, которые стали его всерьез опасаться. В конце концов, они объявили нас врагами нации и добились санкции правительства на физическое уничтожение группы Аспера и его научного центра. Аспер, к тому времени понявший тщетность своих попыток, разработал методику, позволявшую сохранить в грядущем катаклизме хотя бы некоторых представителей арктидов с тем, чтобы потом, когда планета вновь станет пригодной для жизни, они смогли бы построить новую цивилизацию. Цивилизацию, строящую свою жизнь на принципиально новых законах и ценностях. Цивилизацию, не пытающуюся доминировать над природой, а живущую с ней в согласии и гармонии. Суть метода заключалась в особого рода консервации тел и сохранении их в суперпрочных контейнерах, снабженных автоматикой, которая активирует тела, спустя заложенное в программу время и в случае наступления на поверхности условий, пригодных для жизни. Источником энергии для этих контейнеров служило магнитное поле планеты, источник, сам понимаешь, вечный, исчезающий только в случае разрушения планеты. Ну, в этом случае и воскрешение теряет всякий смысл. Дополнительной защитой для нас должен был быть особый магический панцирь, покрывающий наши тела. Поскольку период консервации был рассчитан не на одно тысячелетие, необходим был надежный и мощный источник магической энергии. Такой открытый 'выход силы' был найден нами на территории современного Кольского полуострова. Аспер организовал там свой научный центр и начал готовиться к 'уходу'.

Нас было около трехсот, тех, кто поверил Асперу, помогал ему во всем и пошел за ним до конца. Первая часть его плана прошла удачно, наши тела были законсервированы, укрыты магией и спрятаны в саркофаги. А вот с воскрешением вышли проблемы. Как потом выяснилось, в результате катаклизма у планеты сместились магнитные полюса, настройки контейнеров сбились, и хотя они по-прежнему продолжали поддерживать наши тела в жизнеспособном состоянии, расконсервация произошла несколько позже намеченного срока. Хорошо, что источник магической энергии исправно работал все это время. Только благодаря нему, несмотря на сдвиг по времени, мы были все еще живы. Мы покидали Арктиду тремя группами. В первой шли наши лучшие маги во главе с Кратосом и я, начальник службы безопасности центра, со своими бойцами. Наша задача была 'воскреснуть' первыми, создать плацдарм и воскресить остальных. Во второй группе шли наши ученые во главе с Аспером. Он, конечно, был самым сильным магом среди нас, но мы не разрешили ему идти с первой группой в целях безопасности. Кто знает, что ожидало нас сразу после 'воскрешения'. Последними уходила группа технической поддержки. Нужны были специалисты, которые отправили бы последнюю партию. Пять наших друзей, три техника и два мага высшего порядка, добровольно вызвались выполнить эту миссию. Это были наши первые и, увы, далеко не последние жертвы в попытке обмануть судьбу. И хотя, пошли они на это добровольно, полностью осознавая, что обрекают себя на верную гибель, чувство вины перед ними никогда не покидало всех нас. Мы как бы взяли у них взаймы часть жизни. Долг, который мы никогда так и не смогли им вернуть, разве что выполнить все задуманное, чтобы хоть так оправдать их жертву. Впрочем, и это нам, увы, не удалось.

Когда первая партия 'воскресла', оказалось, что планета уже занята. Мы благополучно проспали момент заражения планеты новой разумной формой жизни. Что было делать? Оставалось как-то приспособиться к ситуации, расконсервировать остальных и уже всем вместе решить, что предпринять.

Вторая партия 'воскресла' без проблем, а вот с третей все пошло не так. Первый же 'воскресший' успел только рассказать, что отправка их партии началась уже тогда, когда правительственные войска бомбили научный центр, и умер. С двумя десятками следующих арктидов происходила та же история. Они успевали прожить лишь несколько часов, прежде чем умереть. Аспер прекратил их расконсервацию до тех пор, пока мы не сможем понять причину их гибели. К слову сказать, впоследствии, мы так ничего и не смогли сделать. Видимо, причина трагедии крылась в моменте отправки. Возможно, ошиблись те, кто их отправлял, или начавшаяся атака внесла свои коррективы. Оставалось только надеяться, что со временем мы все-таки придумаем, как сохранить жизнь нашим товарищам после 'воскрешения'.

Увы, мы оказались пришельцами на нашей родной планете, и нужно было строить свою жизнь в новых реалиях. Место, где мы обосновались, было названо Арктидой, в память о нашей прошлой жизни. Внешний вид планеты после катастрофы изменился, сам понимаешь, до неузнаваемости. Новая Арктида оказалась материком, расположенным на северном полюсе, но, несмотря на это, климат там оказался субтропическим, то есть более чем пригодным для жизни.

— Я помню, — встрепенулся Кирилл, — Аспер рассказывал. Материк круглый, в центре, практически над полюсом, море, из которого истекали четыре реки, строго по сторонам света. В центре моря — гора, достаточно высокая, чтобы в ясный день быть видной с любой точки берега. Вечная весна, плюс полярный день и полярная ночь. С учетом срока жизни арктидов — вещь практически незаметная.

— Да, да. Все так. А знаешь, почему такой климат был странный? Субтропики и не где-нибудь на Гавайях, а на северном полюсе?

— Аномалия, наверно, какая-то, природная.

— Ха, аномалия, природная! Да это наш реактор. Когда сбой произошел, сбились настройки и он стал выделять тепло. Оно то и растопило полярные льды, реки образовались, понесли тепло по всему материку, ну а дальше, за границами Арктиды, все как положено, льды и холод. Непосредственно на материке разумной жизни, кроме нас, разумеется, не было. Уровень технологии, а точнее полное ее отсутствие, не позволяли людям переправиться в это райское место. Идеальная обитель богов, манящая и не доступная. Люди жили на другом берегу океана, но с нашими способностями, сам понимаешь, это была не проблема. По вполне понятным причинам, мы на порядок превосходили людей в ментальном, интеллектуальном развитии и даже в продолжительности жизни. Как позднее выяснилось, срок нашей жизни составлял примерно десять жизней обычного человека. Все технические достижения нашей цивилизации остались в прошлом, кроме саркофагов, пожалуй, зато с нами были наши способности к магии. Правда и здесь не обошлось без сюрпризов. Если раньше такие вещи, как левитация, телекинез и телепатия, были обычными среди учеников Аспера, то после воскрешения часть этих способностей была утрачена. Кто-то потерял способность к левитации, кто-то — к телекинезу. После произошедших с планетой катаклизмов произошли изменения и с силовыми полями планеты, поэтому наши маги частично утратили свои способности. Единственным открытым 'Выходом Силы' оставался источник, питавший наши саркофаги. Чем дальше маг удалялся от него, тем слабее были его силы. Необходимо было или научиться аккумулировать силу источника, или находить новые и учиться ими пользоваться. Работы предстояло много, поэтому мы не сразу заметили самую страшную беду, подстерегавшую нас после воскрешения. У нас не стали рождаться дети. Когда мы обратили на это внимание и стали изучать проблему, оказалось, что при общем здоровье как мужчин, так и женщин, наши хромосомы абсолютно перестали взаимодействовать друг с другом. Произошли какие-то фатальные изменения на генном уровне. Мы не могли иметь детей. Мы были обречены. Наступила эпоха уныния и тоски. Очень тяжело жить и работать, понимая бессмысленность усилий и зная, что всему этому придет конец, и не когда-нибудь в неопределенном будущем, а весьма скоро, непосредственно с твоим участием, как только умрет последний арктид. Не все смогли с этим справиться. Некоторые свели счеты с жизнью, не дожидаясь неизбежного. Кто-то наоборот пустился, что называется, во все тяжкие. Они покинули общину и ушли странствовать по планете в поисках приключений. Но были и те, кто продолжал жить и работать, надеясь найти решение выпавших на нашу долю проблем...

Ангел помолчал, то ли вспоминая, то ли решая, что говорить, а что нет, и продолжил:

— Малая населенность планеты в то время способствовала нашему уединению. Хотя, конечно, полностью исключить наши контакты с людьми нам не удавалось, да мы и не пытались. Люди, живущие на другом берегу океана, знали о нас, видели нас и относились к нам как к существам высшего порядка. И тогда Асперу пришла в голову идея, как воплотить в жизнь наши замыслы.

Смысл его теории состоял в следующем: 'Все живое на земле от малой букашки до огромного мамонта, от травинки под ногами до папоротника, вздымающего свои ветви высоко к солнцу, подчиняется законам природы и самодостаточно по сути своей. Живет в соответствии с программой, предначертанной Создателем, развивается согласно законам эволюции, являясь полноправной частью земной природы. И лишь существо, зараженное разумом, выпадает из этой системы, считая себя 'царем природы', стремится к революционному развитию, подчиняя жизнь свою прогрессу, несущему в конечном итоге гибель и ему самому, и планете в целом. Вирус разума все более и более отдаляет человека от гармонии с природой, бывшей ему некогда матерью, создавая иллюзию всемогущества, возвышая человека над природой, заставляя его думать об окружающем его мире не как о едином живом организме, где он необходимая, но далеко не главная его часть, а как о полигоне, где воплощаются самые безумные идеи, рожденные его воспаленным мозгом. Уж коль Создателю нужно раз за разом внедрять в живой организм планеты этот самый вирус разума, наша задача, приняв это как данность, научиться жить в гармонии с природой, сознательно отринув прогресс как способ развития, подчиниться плавному течению времени, тем самым показав Создателю жизнеспособность разумной формы жизни. Необходимо выработать такую модель существования разумной жизни, которая послужит 'вакциной' для других миров, зараженных этим убийственным вирусом. Раз уж арктидам не суждено было построить цивилизацию, развивающуюся по этим законам, то Аспер предложил распространить наши идеи на дикарей, живущих рядом с нами. Они находились в той стадии развития, когда им еще можно было навязать нужную нам модель, не нарушая уже сложившиеся поведенческие стереотипы. Я, кажется, говорил, что дикари рассматривали нас как высших существ. Было решено использовать это, представиться им богами и, дав им сформулированные нами правила организации жизни, построить ту самую модель цивилизации, о которой мы все так мечтали. Племена, нас окружавшие, жили в состоянии полнейшей анархии. Сложившегося свода правил не существовало. В ходу было одно правило: 'Кто сильнее — тот и прав'. Именно эта формула и была тем самым жизнеобразующим законом, который и направлял существование этих племен.

Аспер разработал систему божеств, кои пришли к людям, чтобы научить их жить по закону, который, если коротко, можно сформулировать так: 'Человек есть дитя природы и часть ее, такая же равная, как любое растение или зверь. И жить человек обязан так, чтобы делами своими не нести вреда братьям своим и матери своей, а нести только пользу и защиту'.

Мы понимали, что стремление к улучшению своей жизни, не связанное с инстинктом самосохранения, то есть тягу к прогрессу, являющуюся по сути первейшим признаком разумности существа, невозможно насильственно искоренить из мозга человека, не лишив тем самым его разума. Оставалось только ограничивать и контролировать эту тягу. И самым эффективным рычагом в этом деле должна была послужить религия. К сожалению, от мысли о единой религии для всех землян очень быстро пришлось отказаться. Слишком разрозненны были племена, слишком различен был у них менталитет, сложившийся уклад жизни и зарождающаяся культура, и, главное, нас было непоправимо мало для этого. Мы решили ограничиться ближайшими племенами, чтобы затем на их базе распространить свои идеи уже на всю планету. Но даже здесь, в так сказать, узком кругу пришлось разработать несколько религиозных моделей, различающихся по форме, но единых по своей сути и цели. Среди местных жителей были выявлены люди с наиболее развитой экстрасенсорикой. С ними мы, играя роль богов, вступили в непосредственный контакт, сделав их тем самым жрецами, шаманами и так далее, то есть проводниками наших идей. Помимо воспитательной функции на них также возлагались обязанности сдерживания прогресса.

Жизнь пошла своим чередом. Люди жили в гармонии с собой, природой и нами. Мы были достаточно близки с ними, общались, охотились, пировали потом после удачной охоты. Мы были хорошими богами, в меру добрыми, в меру демократичными, но всегда строгими в вопросах соблюдения наших заповедей. Живя среди людей и занимаясь их жизнью, мы не забывали и о себе, ни на день не прекращая поиски выхода из безнадежной ситуации. Впрочем, без особого успеха.

Помог, как всегда, случай. Природу ведь не обманешь, и близкая жизнь с людьми дала свои плоды. У кого-то из нас, сейчас уже и не помню, у кого конкретно, родился ребенок. Оказалось, что невозможность иметь детей среди арктидов совершенно не распространялась на союзы арктидов и людей. Ты себе не представляешь, какой для нас это был праздник. Как бы банально это не звучало, но дети — это действительно наше будущее, и мы реально, на своей шкуре ощутили это. Да, дети были не чистокровными арктидами, но все же... Это были наши дети. Что тут началось! Такой уровень рождаемости не снился даже китайцам.

— Но ведь быстрый прирост населения в замкнутой системе несет с собой целый ворох экономических и социальных проблем.

— Вот именно! Но мы поначалу совсем упустили это из виду. Впрочем, отрезвление пришло, по нашим меркам, достаточно быстро. Резкий прирост пока еще недееспособного населения привел к нехватке еды, одежды и жилой площади. Количество взрослых, обеспечивающих все эти блага, было прежним, а количество потребителей увеличилось. Пришлось внедрять новые, а значит, прогрессивные методы жизнеустройства. Это была наша первая уступка прогрессу, первое маленькое отступление от нами же принятых правил. Мы успокаивали себя, что пока процесс находится под нашим контролем, что мелкие всплески прогрессивных идей, не приводящие к радикальным изменениям общества, допустимы в разумных пределах. Что вызвано это, по сути, объективной необходимостью, и, следовательно, может быть рассмотрено не как прогресс, возникший внутри общности, а как эволюция, просто получившая незначительный толчок извне. Конечно, это было огромным заблуждением. Пока перед разумным существом стоит не выполненная задача, пока цель всей жизни маячит на горизонте, он обречен на применение революционных решений. Полностью заморозить прогресс и жить по законам эволюции можно лишь в одном случае — стать животным, живущим инстинктами, диктуемыми природой; стать овощем на грядке, нагуливающим бока под благодатными лучами солнца и ждущего своей очереди попасть в салат или суп; стать, наконец, какашкой, плывущей по течению. Главное, нужно перестать быть разумным, нужно излечить свое тело от этой заразы. Теперь-то я понимаю, что это было невозможно...

Ангел извлек из ниоткуда бокал с вином, протянул его Кириллу, тут же добыл себе еще один и произнес:

— За мечту-идею, двигающую нашу жизнь. За то, чтобы не быть какашкой, тупо качающейся на волнах реки времен. — Бокалы, столкнувшись, издали приятный мелодичный звон, разлившийся по округе. Собеседники молча вслушивались в долго не затихающий звук, думая каждый о своем. Ангел, возможно, вспоминал что-то из своей прошлой жизни, а Кирилл обдумывал услышанное, сравнивая с тем, что рассказывал ему Дед.

— Мне показалось, что ты несколько разочарован в ваших идеях?

— Идеи — это ведь не Закон божий. Они на то и идеи, чтобы их переосмысливать и корректировать в случае необходимости.

— Ты сейчас какой Закон божий имел в виду? Тот, который вы для людей придумали?

— Нет, Кирилл. Существует другой, высший Закон, который нельзя ни отменить, ни изменить, ни творчески переработать. Конечно, попытаться проделать все это можно, только это уже не будет Законом. Впрочем, это теория, не будем отвлекаться.

Итак, время шло, мы плодились, как кролики, и были вполне счастливы и довольны собой. К тому времени ближайшие земли уже были почти полностью заселены нашими детьми, их детьми и внуками. Они практически вытеснили чистокровных людей. Мы называли их кровичами, памятуя о тех каплях нашей крови, что текла в их жилах. Мы, в общем-то, достигли своей цели: создали свой народ и свою цивилизацию. Пусть пока не на всей планете, но лиха беда начало...

К счастью, нашлось несколько крутолобых парней во главе с Аспером, которые не потеряли голову и продолжали работать. Однажды один из них открыл, что если добавить кровь арктида в кровь его кровича, производя при этом некое магическое воздействие, то, независимо от группы крови и резус-фактора, она не свернется и со временем по своему составу станет идентичной крови арктида. Поначалу мы не оценили всей величины этого открытия. Помог, как всегда, случай. Погиб наш товарищ, Леел Дар. Смерти среди нас и раньше случались, но эта всколыхнула всех. Леел был самым веселым, самым жизнерадостным из нас. Он был душой любой компании, и мы тянулись к нему как к аккумулятору светлой энергии, которой он щедро делился с каждым. Его любили все, не только арктиды, но и люди, и он отвечал нам тем же. В то время, пожалуй, ни у кого не было столько кровичей, как у него. Он воистину был воплощением силы добра и любви... — Ангел взял небольшую паузу, как бы заново переживая события давно минувших лет. Кирилл молча ждал продолжения, чувствуя, что тема задела рассказчика за живое.

— Я уже говорил тебе, что после активации многие из нас утратили часть своих способностей. Леел, например, не мог левитировать и очень об этом жалел. Он тратил кучу сил, времени и энергии, чтобы научиться летать, не обладая способностью к левитации. С помощью своих друзей-магов он сотворил артефакт, который лишал его тело веса и позволял парить в небе, как птица. Предварительные испытания прошли нормально, и вот Леел объявил о первом официальном показательном полете. Поднялся он при всем честном народе на самую высокую скалу и прыгнул. Поначалу все шло хорошо. Леел сделал над нами несколько кругов и под наши восторженные вопли начал набирать высоту. Мы радовались, как дети. Многие из нас помнили ощущения полета и не надеялись уже никогда вновь испытать их. А люди так вообще смотрели на все происходящее как на очередное чудо. Леел, буквально, подарил нам крылья, — Ангел одним большим глотком осушил бокал и продолжил:

— Слишком 'дорогой ценой' был оплачен этот подарок. Там на высоте что-то случилось. То ли порыв ветра, то ли просчет в заклинании, но Леел вдруг камнем рухнул вниз нам под ноги. Все произошло так стремительно, что мы не успели ничего предпринять. Никто из магов не успел его подхватить. Леел Дар разбился...

Мы готовились к погребальной церемонии, когда к Асперу подошел один из кровичей Леела. Он предложил перелить ему кровь Леела, дескать, хочу, чтобы в память о нем его кровь бежала в моих жилах. Асперу идея показалась интересной, в первую очередь, с научной точки зрения. Опыты по смешению крови в лаборатории проводились, а вот на людях таких экспериментов пока не было. Быстро из подручных средств собрали оборудование, с помощью магии изготовили специальную алмазную иглу, через которую пойдет кровь, и провели операцию. В три приема перекачали кровь Леела в тело его кровича и оставили его в лаборатории под наблюдением ученых. Все шло хорошо, пока на девятый день крович вдруг не заявил, что он Леел, обретший новое тело. Мы решили, что парень свихнулся, не вынеся горя утраты, но он настаивал на своем и начал выдавать информацию, известную только нам, арктидам. Он приводил факты из личной жизни Леела, из нашей жизни там еще в той, первой Арктиде. Крович по определению не мог знать таких вещей. Потом у него проявились способности Леела к телепатии и телекинезу. А когда мы все вдруг снова начали ощущать мыслефон Леела, это окончательно убедило нас, что произошло реальное переселение души. Ученые все это в срочном порядке изучили и сделали вывод: при замене крови вместе с кровью в тело кровича попадает информационная матрица арктида, которая захватывает сознание кровича и его тело, полностью подчиняя их себе. Личность кровича, как более слабая, уходит в тень, и арктид возрождается в новом теле, полностью сохраняя свои первоначальные кондиции, за исключением физического облика. В течение сорока дней после переливания крови человек переставал быть кровичем арктида, а становился самим арктидом. Это был путь, позволяющий нам жить вечно. Впрочем, поверить в реальность этого лично я смог только тогда, когда испытал это на собственной шкуре. Думаю, что с остальными произошла та же история. Конечно, предстояло еще много работы, ученые это дело изучали не одно столетие, пока не разработали абсолютно безопасный способ 'воскрешения' в новом теле, пока не выяснили все нюансы, сопутствующие этому, ну и так далее. Однако первый шаг был сделан именно Леелом...

... а потом к нам в Арктиду пришла Любовь.

— То есть?

— Именно Любовь и именно с большой буквы. Видишь ли, невозможность иметь общих детей незаметно изменила нас. Мы перестали влюбляться. Между нами возникали симпатии, мы ругались и ссорились, у нас были интимные связи, как между арктидами, так и с людьми. Не было одного, не было Любви. Такой Любви, когда ночь с любимой пролетает как миг, а час без нее тянется вечность, когда, не задумываясь, совершаешь такое, о чем раньше и в мыслях бы не подумал, когда за свои поступки тебе никогда не бывает стыдно, и не потому, что ты такой бессовестный или наоборот приторно правильный, а потому, что Любовь хранит тебя и не дает совершиться недостойному. Именно такая любовь пришла к нам. Аспер привел девушку — человека. Ее звали Рада, она даже не была ничьим кровичем, обычная человеческая девушка. Невероятно красивая: длинные русые волосы, зеленые искрящиеся глаза, точеная фигурка. Она поражала детской непосредственностью, весельем и остроумием. Но самое главное, она была умна, с ней было интересно просто разговаривать, она могла поддержать практически любую тему, в рамках своей информированности, конечно. Где Аспер раздобыл такое чудо, я не знаю, только с первых же дней ее пребывания у нас она стала всеобщей любимицей. Если бы не ее рост, все-таки арктиды почти вдвое выше людей, она ничем не отличалась бы от нас. Связи с людьми нам, сам понимаешь, не возбранялись, но приводить человека к нам и оставлять у нас жить — такое раньше никому в голову не приходило. Но видел бы ты в то время Аспера. Он весь светился от счастья, как начищенный самовар, он был влюблен, как пацан шестнадцатилетний. Они не расставались практически ни на минуту, даже когда Аспер был занят делами, Рада всегда была с ним. Ни у кого из нас не возникало даже мысли разлучить их. Ни у кого, кроме Кратоса. Он влюбился в нее, что называется с первого взгляда, а она видела только Аспера, другие для нее не существовали. Кратос пытался говорить с Аспером, дескать, негоже приводить человеков в наш дом, хочешь развлекаться — развлекайся, но на их территории, зачем же жить с ними. Получил гневную отповедь, в том духе, что не тебе решать, с кем мне жить и что делать, не суй свой нос в чужое счастье. Это была не первая на моей памяти размолвка между ними, но самая серьезная — это точно. Разругавшись с Аспером, Кратос попытался получить поддержку среди нас и даже нашел себе несколько союзников, но и это мероприятие ничем не увенчалось. Мы видели, как он страдает, и жалели его. Он чувствовал нашу жалость и злился еще больше. Со временем Кратос смог взять себя в руки или, по крайней мере, сделал вид, что успокоился. Страсти улеглись, жизнь вернулась в привычное русло, пока вдруг однажды мы не обнаружили мертвое тело Рады и исчезновение Кратоса. Она была убита, а Кратос бесследно исчез. Не помню, говорил ли я тебе, но способность, оставшаяся у всех арктидов после активации, была телепатия. Мы постоянно ощущали мыслефон всех живых арктидов независимо от расстояния. Так вот мыслефон Кратоса отсутствовал. Мы его не слышали. Это могло означать только одно: Кратос был мертв. Проведенное расследование показало, что у Рады перелом основания черепа: ей банально свернули шею. Арктиду, учитывая разницу в размерах и физической силе, это труда не составило бы. А связав это с отсутствием Кратоса, мы пришли к выводу, что он, так и не совладав со своей любовью к Раде и получив, видимо, очередной отказ, убил ее и сам покончил с жизнью. Правда, тела его мы так и не нашли, но это сути не меняло.

Аспер был подавлен. Счастье, казавшееся вечным, внезапно обернулось горем. Горем, пожирающим душу, отравляющим мысли и само существование, подсказывающее единственную дорогу, дорогу, по которой ушла любимая. Дорогу, по которой рано или поздно придется пройти и ему. Так чего тянуть? Бросай все и беги вслед за ней. Ты еще сможешь ее догнать, и вы вновь пойдете вместе одной дорогой...

Как знать, может быть Аспер так и поступил бы, в конце концов, если бы не новая напасть. Клио вдруг предсказала скорое оледенение материка. Кинулись выяснять, с чем это может быть связано. Оказалось, что реактор, доставшийся нам еще со времен той, первой Арктиды, начал угасать, выработав полностью свой ресурс. А пополнить его нам было нечем. Значит, на носу повисла острая проблема глобального похолодания. Вот Аспер, слава богу, и отвлекся кое-как от черных мыслей.

Когда мы поняли, что оледенение неизбежно, было решено готовиться к эвакуации. У каждого из нас к тому времени образовался небольшой род из кровичей, поэтому, учитывая нашу потенциальную бессмертность и то, что мы уже порядком надоели друг другу, сидя в рамках одного материка, было решено не ограничиваться какой-то одной территорией проживания, а попытаться распространить свое влияние на всю планету. Поэтому все, кто хотел, ушли в самостоятельную жизнь вместе со своим родом. Так свершился наш второй исход из Арктиды. Сначала ее покрыли льды, а затем, когда полярный холод достиг реактора, он взорвался и большая часть Арктиды погрузилась на дно океана. Но нас там уже не было.

Ну вот, новые времена, новые земли. Жизнь шла своим чередом, мы успели по паре раз сменить тела, когда вдруг начали один за другим гибнуть наши товарищи. Причем гибли так, что сомнений в насильственной смерти не было, и пересадить личностную матрицу в тело другого кровича мы не успевали. Тело погибшего обнаруживалось уже тогда, когда ничего нельзя было сделать. Да и Иглу погибшего никто никогда найти не мог. Стало ясно, что убивал кто-то из своих, кто знал, через сколько дней арктид погибает безвозвратно и что жизнь наша буквально на кончике магической Иглы хранится. Помнишь сказку про Кащея-бессмертного? Увы, это про нас. Впрочем, Иглы могли быть не найдены и по другой причине. Мало того, что Игла для каждого из нас изготавливалась индивидуально из тонкой алмазной трубки, которой в природе просто не сыщешь, ее делал один из наших мастеров, так ведь и камнями самоцветными Игла тоже не просто так украшалась. Все значение имело: и вес, и подбор камней, и рисунок, коим они на головке Иглы выкладывались, и все это персонально под владельца подбиралось. Добавь сюда определенный день, месяц, время суток и даже расположение звезд на небе, когда изготавливалась эта конкретная Игла для этого конкретного владельца. Повторить всю комбинацию, чтобы сделать копию, практически невозможно. Поэтому, сам понимаешь, берегли мы их как зеницу ока и особо на показ не выставляли. Для каждой Иглы был изготовлен особо прочный футляр. Источником материала для него послужили контейнеры, в которых ранее были законсервированы наши тела. Открывался такой футляр при помощи капли крови хозяина, причем, хозяин должен хотеть, чтобы контейнер открылся, иначе и кровь не поможет. Ну, а сами контейнеры были спрятаны в шкатулки или ларцы, тут уж как фантазия владельца подскажет. И запиралось все это на такой же замок, который только кровью хозяина открывался. Ну, а где и как дальше все это прятать, каждый решал по-своему и никого в известность не ставил.

— Не боишься военные тайны выдавать? Аспер мне таких подробностей про Иглы не рассказывал.

— Да какие тайны! Арктидов на Земле осталось двое: Аспер и Кратос. Аспер, судя по всему, тебе весьма доверяет, а Кратосу ты вообще враг. Так что, чем больше о нем узнаешь, тем лучше. Не перебивай и слушай дальше.

С каждой новой жертвой паника в наших рядах распространялась, как метастазы в теле больного раком. Постепенно она превратилась в натуральную паранойю, мы подозревали друг друга, не верили никому, даже самым близким. Отношения между арктидами испортились вконец. Дело даже дошло до войн между нами и нашими родами. Нужно было что-то делать, и тогда Аспер созвал конференцию. На очную встречу многие не согласились, и тогда было решено использовать телепатическую связь. Аспер вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию, которая и без того была всем известна, и внес неожиданное предложение, открыть всем свои каналы памяти, с тем, чтобы аналитики службы безопасности смогли, исследовав полученный массив, докопаться до виновного во всем происходящем. Можешь себе представить, что тут началось. Ну кому хочется, чтобы копались в его мозгах, вытаскивая наружу самые сокровенные тайны, в том числе и тайны хранения Игл, между прочим. Шум и гвалт в эфире продолжался несколько часов, народ разделился на тех, кто был согласен подвергнуться этой мало приятной процедуре, и на их ярых противников. Когда все слегка утомились, Аспер предъявил свой самый весомый аргумент: 'Тот, кто откажется предоставить свой канал памяти, тот автоматически попадет в число первых подозреваемых. А тайну хранения ваших Игл, как и всю остальную информацию, не имеющую отношения к делу, я лично и начальник службы безопасности гарантируем и даем слово чести в ее полной сохранности'. Не знаю, что их больше убедило, то ли нежелание попасть под подозрение, то ли наше честное слово, но вскоре согласились все. Вот так состоялась первая на Земле и сразу массовая исповедь. Чего мы только не узнали. Если бы не слово, ей богу, написал бы книжку обо всем, что творилось в головах моих товарищей. Презанятное бы получилось издание... — Ангел закатил глаза и разразился совсем не ангельским смехом, видимо, вспоминая особо пикантные моменты из жизни своих товарищей и, запив воспоминания вином, продолжил:

— Ну, ладно, смех смехом, но обработав весь массив данных, нам все-таки удалось найти зерно истины. Во-первых, мы убедились, что за всеми последними смертями арктидов никто из нас не стоял. Во-вторых, обрывочные и разрозненные воспоминания наших друзей, ничего не значащие сами по себе, сложились в единую картину, и мы узнали, что жив Кратос. Он нашел способ каким-то образом закрыть от нас свой мыслефон. Оставаясь незамеченным, он основательно покопался в наших головах, получая необходимую ему информацию. Кое-какие следы от его присутствия на подсознательном уровне все же остались, что дало мне право сделать вывод: гибель арктидов в последнее время — это его рук дело. Мы не знали, где он, как он выглядит, но мы знали одно: он хочет уничтожить нас всех и остаться единственным арктидом на Земле. Учитывая абсолютную открытость для него нашего мыслефона, он имел все шансы для достижения своей цели. Мы же в ответ могли только настроить свои сторожевые системы, с тем, чтобы получать сигнал в случае несанкционированного считывания наших мыслей. Сигнализация сработает, но не защитит. Наши лучшие умы срочно занялись проблемой экранирования мыслефона, впрочем, без особого успеха. Не зря Кратос считался одним из сильнейших магов еще там на первой Арктиде и мог многое из того, что не под силу было другим. Мне, как отвечающему за безопасность, оставалось только рассматривать мировые события, теперь уже с учетом этого вновь открывшегося фактора...

В то время как раз начиналась Троянская война. Я тогда носил имя Ахиллес.

— Неужто тот самый?

— Да, именно, тот самый. Поначалу я не хотел участвовать в этой войне. Я понимал, что возвращение Елены, какой бы прекрасной она ни была, слишком мелкая задача, для того чтобы собрать под стенами Трои такую массу народа. Просто Агамемнон, давно хотевший покорить Трою, воспользовался случаем и, сыграв на чьей-то глупости, чьей-то жадности и чьем-то холодном расчете, собрал великую силу и приступил к выполнению своей заветной мечты. Желающих разорить и разграбить богатую Трою нашлось предостаточно, и войско греков приступило к осаде. Я, не желая гибели своих людей в угоду рвущемуся к могуществу царьку, сначала наотрез отказался принять участие в походе. Однако, осмыслив эту войну с точки зрения вновь открывшихся обстоятельств, подумал: 'А не торчат ли здесь уши Кратоса?'. Дело в том, что в Трое жила Клио, наша предсказательница. Ее в то время звали Кассандра. И если к началу войны причастен Кратос, то его цель — это Клио.

— Какая же она предсказательница, если собственную смерть предсказать не смогла?

— Видишь ли, в чем дело: когда вокруг тебя собирается огромный клубок линей судьбы, так или иначе связанных с близкой смертью, немудрено прозевать угрозу, направленную непосредственно на тебя. Многотысячной массой судеб, стремящихся к гибели и несущих гибель другим, Кратос замаскировал свою цель — Кассандру. Когда я доложил о своих подозрениях Асперу, то было принято решение, что Ахиллес со своим войском примет участие в осаде Трои. Я должен был попытаться вычислить Кратоса и защитить Кассандру.

— А что, нельзя было ее просто телепортировать из Трои? Или она не умела?

— Клио не владела телепортацией, но Аспер мог выдернуть ее оттуда в любой момент. Когда мы сообщили обо всем этом ей, она решила сыграть роль приманки, чтобы попытаться захватить Кратоса. Но мы ошиблись. Кратос нас переиграл. Кассандра погибла, мы не смогли ее защитить, более того, Кратос подловил меня и убил, подло, исподтишка, но это другая и долгая история, может, тебе со временем Аспер расскажет, если захочет.... На этом моя земная жизнь закончилась, ну и история тоже. Ладно, пора делом заняться.

Ангел поднялся и залпом допил вино.

— В общем, ты тут погуляй пока, осмотрись повнимательней, когда еще случай представится. А мне посоветоваться нужно кое с кем.

С этими словами он исчез. Вот только что стоял рядом и вдруг исчез. Кириллу даже послышался легкий хлопок, как будто воздух мгновенно заполнил пространство, занимаемое ранее Ангелом. Оставшемуся одному Кириллу ничего не оставалось, как последовать совету Ангела и попытаться осмотреться вокруг. Ящики картотеки, Кирилл решил их пока называть именно так, отличались друг от друга цветом и размером. На каждой была видна какая-то надпись. То ли руна, то ли иероглиф. Несмотря на кажущуюся хаотичность, где-то подспудно ощущался порядок и строгая система. Что в этих ячейках, было пока не ясно, а Ангел объяснить не удосужился.

— Вот гад, — пробормотал себе под нос Кирилл. — Погуляй пока, осмотрись...— Кирилл дотронулся до первой попавшейся ячейки. Открыть не смог, зато раздался мелодичный звук и ячейка запульсировала красным цветом.

— Ага, в доступе отказано. Понятно, — Кирилл убрал руку — пульсация прекратилась, и ячейка вновь приняла свой первоначальный цвет. Он на пробу попытался открыть еще несколько дверок, но с тем же успехом. Кирилл присмотрелся внимательнее к надписям. То, что это надписи, сомнений не вызывало, как и то, что язык, на котором они были написаны, был Кириллу совершенно не знаком. Хотя чувство, что что-то похожее он уже когда-то видел, его не оставляло. Часть символов встречалась чаще, часть реже. Впрочем, обнаружить какую-либо систему в смене символов Кириллу не удавалось. Символы менялись произвольно, без видимой последовательности. Не хватало информации, но он не оставлял своих попыток, постепенно продвигаясь вдоль коридора, все-таки какое-никакое занятие, пока этот куратор шляется где-то. Стеллажи с ячейками периодически прерывались боковыми ответвлениями, заполненными такими же стеллажами. Кирилл не рисковал заходить в них, стараясь держаться основного с его точки зрения коридора. 'Не хватало еще здесь заблудиться', — подумал он. Вдруг в конце очередного открывшегося коридора он увидел нечто, заставившее его забыть об опасности заблудиться. Кирилл осторожно продвинулся по проходу вдоль все тех же шкафов с 'картотекой' и вышел на круглую площадь. 'Довольно большая, метров пятьдесят в диаметре', — машинально отметил он.

В центре площади возвышалось сооружение, очень похожее на фонтан. По крайней мере, так Кириллу сначала показалось. Присмотревшись, Кирилл заметил, что никаких бьющих вверх струй воды, как и положено нормальному фонтану, не наблюдалось. Сама вода, однако, присутствовала.

Основанием 'фонтана' служил круглый бассейн в диаметре три-четыре метра. Над ним весы в виде двух чаш на одной оси. Нижний конец оси опущен в бассейн, другой расположен над чашами весов в виде остроконечного ската. Вода на весы поступает из еще одной большой, верхней чаши, парящей в воздухе, непосредственно над осью. С достаточной регулярностью капля воды из верхней чаши перетекает через край, стекает по внешней стороне чаши к самой ее нижней точке, зависает там на мгновение, как бы не желая расставаться с чашей, и обрывается вниз. Падая, капля достигает остроконечной оси и стекает по одной из ее граней в чаши весов. Закон, по которому капля попадала в ту или иную чашу, Кириллу был не понятен. Увлекшись разглядыванием странного 'фонтана', он не сразу заметил одинокую фигуру, сидящую в бассейне. Присмотревшись, Кирилл понял, что это сидящий в позе лотоса буддийский монах. Бритый налысо череп, довольно круглое лицо, ярко выраженного монголоидного типа, халат-балахон такого же цвета, как жилетки на дорожных рабочих, бьющихся в неравной борьбе с одной из главных российских бед. Типичный буддист, насколько мог судить Кирилл. Внимание монаха было настолько поглощено 'фонтаном', что он не замечал ни Кирилла, ни возникшего у него за спиной куратора.

— Ну как ты тут, не скучаешь? — Кирилл от неожиданности вздрогнул, но быстро взяв себя в руки, шепотом произнес:

— Слушай, кто это? И что тут происходит?

— Это? — куратор кивнул в сторону монаха, — это Бог. — Прозвучало это как-то до обидного буднично, как будто приятель на вопрос: 'А что это за девушка с тобой?', ответил, 'Да это не девушка, так, сестра моя'.

— Будда что ли?!

— Да нет, это просто он так прикалывается. Сегодня Будда, завтра Христос, послезавтра вообще чудищем каким-нибудь африканским обернется. Развлекается он так. Сегодня вот у него такое настроение, созерцательное.

— И что же он созерцает?

— Да мир ваш. Как сказали в одном вашем хорошем фильме: 'Дела ваши скорбные'. Вот смотри: чаша, что сверху — это ваш мир и есть. Вода в чаше — это ваши дела, поступки, замыслы и так далее. Одна капля — одно дело, или мысль человеческая, даже. Падая, капля попадает на одну из чаш весов. Ну это понятно — Весы Добра и Зла. Капля эта несет в себе энергетический заряд, зависящий от того, доброе это дело или злое. Хотя понятия добра и зла весьма относительны. И зло для кого-то может добром обернуться, и добро кому-то боком выйти. Оттого, какой энергией капля заряжена, зависит, на какую чашу она попадет. Пока чаши наполнены более или менее равномерно, весы уравновешены, стоит одной из чаш наполниться больше другой, весы опрокидываются и вода выливается в бассейн. Когда переполнившаяся чаша весов опрокидывается и чаша переворачивается, нижний конец оси зачерпывает воду из бассейна и забрасывает ее обратно в верхнюю чашу. Вторая чаша, став тяжелее своей сестры-близняшки, также опрокидывается, забросив свою порцию воды из бассейна в верхнюю чашу. Система, таким образом, вновь приходит в равновесие. Этакий вечный двигатель.

И вот за всем этим процессом сидит и наблюдает этакий буддийский монах, весь в абсолютном покое и прострации. Сидит он себе в нижнем бассейне и о чем думает, нам не ведомо. А вода в бассейне потихоньку прибывает. Вот она ему по грудь, по шею. А вот уже и уста замкнутые покрыла и к самому носу, посредством которого монах хоть и редко, раз в сто лет, но все же дышит. Нормальный монах рано или поздно встанет и уйдет, подумав, да ну это все на фиг, а вот Бог так и останется сидеть, потому что ему безразлично, в воде наблюдать за этим, под водой или над водой. Потому, что он сам и есть вода. Ему безразлично, чем наполняется его бассейн, добром или злом. В масштабах вечности равновесие неизбежно. А внести поправку в сиюминутную работу системы значит совершить тот или иной поступок, а поступки — это удел людей. Человек сам творит свою жизнь и свою судьбу, сам решает пойти направо или налево, отнять жизнь или родить новую. Именно в этом и заключается воля Бога: 'Делайте, что хотите, и какая чаша весов и когда опрокинется первой, зависит от вас, а мне по барабану. Потому что следом опрокинется другая чаша, мир войдет в равновесие, и все начнется сначала. Только вас, человечков, уже не будет, ну да и Бог с вами. Кто-нибудь другой появится.

— Странная какая-то модель. И почему именно вода? А не песок, например?

— Почему вода? Тут другая история. Давным-давно на Земле, еще когда мы на ней только осваивались, существовал один культ. Люди молились двум богам: богу Солнцу, отцу небесному, и богине Воде, матери земной. И была в этом какая-то своя логика. Сам посуди: мужское и женское начало, пресловутые инь и янь. У всего живого на Земле есть пара. Соответственно и у Бога должна быть. Вода на эту роль лучше всего и подходит.

Мировой океан занимает две трети поверхности Земли. Вода — средоточие мирового разума. Она идеальный инструмент для сбора, обработки, накопления и хранения информации, рожденной энергией мыслей, слов и поступков людей. Вода постоянно присутствует в жизни человека, да и сам человек на треть состоит из воды, как, впрочем, и любое животное и растение на Земле (в той или иной степени). Вода повсюду. Даже в безжизненной пустыне при желании можно отыскать воду: в растениях, насекомых, да в воздухе, в конце концов. Следовательно, можно утверждать, что всё живое на земле, да и сама Земля находятся под постоянным 'контролем' воды. Этакое всевидящее око, все знающий и все помнящий разум. Чем не Богиня, верная спутница и помощница своего супруга.

Жизнь на Земле вышла из воды, это даже вашей наукой доказано. Все мы после смерти, по крайней мере, наши физические оболочки, так или иначе, опять соединяемся с водой, по крайней мере, круговорот воды в природе пока не отменили. Ситуация на 100% по формуле 'Бог дал, Бог взял'. Добавь сюда тотальный контроль над детьми своими и собственноручное неотвратимое наказание за непотребство всякое в виде всемирного потопа.

Так что вода очень даже для этой модели подходит. Ну, а теперь вернемся к нашим баранам.

— К барану ты хотел сказать?

— Ну, это уж как тебе больше нравится. Так вот. На Сейдозере ты подвергся ментальному удару со стороны Кратоса. Удар был весьма точен и достаточно силен, чтобы отправить тебя на тот свет, то есть сюда, окончательно и бесповоротно. Однако в последний момент, Лада, видимо, почувствовав угрозу, направленную на тебя, хотя и не смогла ее отвести, зато сумела телепортировать тебя в экстренном режиме и в неизвестном направлении. Видимо, это получилось у нее спонтанно, страх за твою жизнь активизировал скрытые в ней резервы. Резервы, управлять которыми она еще не умеет. Не подготовленная как следует телепортация привела к тому, что ни мы, ни твой учитель, ни, что самое смешное, Лада не знаем, где ты находишься. На выбор места могло повлиять все что угодно: от случайного воспоминания до любой внешне не мотивированной ассоциации. Так что разбираться с этим тебе придется в одиночку. Ясно только, пожалуй, одно: ты где-то под землей, вернее под скальной породой, поэтому ты так хорошо заэкранирован.

Черты лица, одежда и фигура Ангела вдруг начали изменяться, потекли, как смытая водой краска, и превратились вдруг в фигуру военного, чем-то напоминающую маршала Жукова в исполнении артиста Ульянова.

— Слушай боевой приказ. Твоя задача минимум — вернуться в собственное тело и выбраться на поверхность. Как только ты появишься в зоне обнаружения, твой учитель придет к тебе на помощь. Как это произойдет, не знаю, но он обязательно что-нибудь придумает.

Маршал произносил все это, прохаживаясь взад и вперед, чеканя шаг и утверждая окончание каждой фразы рубящими, словно кавалерийской шашкой, движениями руки. Внезапно он остановился напротив тупо открывшего рот Кирилла и, вернув себе прежний облик, произнес:

— Напугал? Извини, не хотел, но все, что я сказал, все правда. У тебя нет другого выхода. Или ты выбираешься наружу, или умрешь окончательно.

И не дав Кириллу опомниться и возразить, продолжил:

— Все! Твое время истекло. Тебе пора возвращаться. Удачи тебе, парень. И прошу учесть, я не горю желанием видеть тебя здесь в ближайшее время. Спасибо, что дал возможность повспоминать земную жизнь, и передавай Асперу привет от Тревела Лесса.

Ангел хлопнул в ладоши, и все исчезло.

Глава 8

Кирилл очнулся и ничего не увидел. Его окружала густая, какая-то липкая темнота и абсолютная тишина. Такая тишина давит на барабанные перепонки похлеще рева реактивного самолета. В такой тишине, сдобренной полной темнотой, звуки начинают рождаться в голове. Начинает казаться, что ты слышишь скрежет собственных мыслей, весьма не оригинальных в предлагаемых обстоятельствах. Чтобы хоть чем-то разбавить окружавший его зрительно-слуховой вакуум, а возможно, от охватившей все тело ноющей боли, Кирилл застонал. Впрочем, стон этот не то чтобы песней, а стоном-то назвать было нельзя. Так хрип какой-то невнятный. Но все же звук. И Кирилл его услышал. И это уже было хорошо.

— Я дышу, я слышу, я могу издавать звуки, я, наконец, чувствую боль — значит, я жив, — это была первая внятная мысль. — Осталось понять, где я и как отсюда выбраться. — Кирилл попытался пошевелить рукой, и все тело пронзила острая на грани терпения боль. Лоб мгновенно покрылся холодным потом. Несколько соленых капель стекли по губам, и Кирилл, вдруг осознал, что страшно хочет пить. Он уже не знал, радоваться ли постепенно возвращающимся к нему чувствам и ощущениям или огорчаться. Все они несли ему пока только боль и страдания. Он жадно слизывал капли пота, отовсюду, куда доставал его язык. Попытка поднести к лицу руку вновь пронзила тело нестерпимой болью, и Кирилл потерял сознание.

Очнувшись некоторое время спустя, он долго лежал, не предпринимая попыток пошевелиться, прислушиваясь к организму и к странным звукам вокруг. Странно, но той абсолютной тишины, которая встретила его в первый раз, не было. Возможно, он и очнулся от этих непонятных и оттого пугающих звуков. Пространство вокруг него пыхтело, сопело, топталось множеством неторопливых шаркающих ног. Казалось, что весь личный состав дома престарелых астматиков вывели на принудительную прогулку. Старички недовольно бухтят себе под нос, с трудом делая первые шаги, но двигаются. И уже не в силах преодолеть инерцию движения, переставляют свои старческие ноги в попытке сохранить равновесие и двигаются, двигаются в неизвестном направлении и с неизвестной целью. Кирилл попытался позвать на помощь, но пересохшее горло не издало ни звука. Даже примитивный хрип не получился. Более того, пока Кирилл был без сознания, его губы распухли, кожа на них натянулась, став тонкой, как папиросная бумага, и лопнула при первой же попытке открыть рот. По губам потекла сукровица, нестерпимо соленая, и, вообще, соль ощущалась намного острее и ярче, чем раньше. Казалось, что сам воздух насквозь пропитан ею. Попадая в ранки на губах, соль разъедала их, еще более умножая страдания человека. Но более всего мучили Кирилла не физические страдания, а неизвестность и чувство абсолютной беспомощности. Кирилл потерял чувство времени и, пытаясь хоть как-то определить свои координаты на временной шкале, принялся считать дни и ночи, ориентируясь на свои периоды беспамятства, приняв их за сон. А периоды, когда он приходил в сознание, — за день. Однако ничего из этого не вышло, Кирилл быстро сбился, но успел заметить, что 'дневное' время заметно сокращается и 'ночь' приходит все чаще и чаще. 'Надо что-то делать, — подумал Кирилл. — И прежде всего, надо успокоиться'. Он, как смог, сделал дыхательную гимнастику, расслабился и, включив внутреннее зрение, как учил его Дед, произвел тщательный осмотр своего организма. Результаты осмотра были малоутешительны: переломы левой руки и ноги. Видимо, именно ими он шарахнулся об каменную стену, когда влетел сюда, сильный вывих правой, ушиб головы, с явными признаками сотрясения мозга, несколько неглубоких ран и ссадин. Ничего угрожающего жизни, но из-за соли, присутствовавшей, казалось, всюду, раны эти доставляли Кириллу жуткие мученья. В общем, если не делать резких движений, то жить можно. Если бы не соль, жажда и полная неопределенность...

— Значит, это Ладушка мне удружила? За что, спрашивается? Вернусь домой, точно выпорю, — Кирилл попытался взбодрить себя руганью, однако горло по-прежнему отказывалось работать, издавая еле слышные хрипы. Так что ругаться пришлось мысленно, что само по себе было гораздо менее эффективно. Ничто так не повышает мужчину в собственных глазах, как произнесенное вслух и к месту бранное слово. Сомнительный, конечно, постулат, но иногда срабатывает. Немного успокоившись и взяв себя в руки, Кирилл принялся размышлять о своем незавидном положении. Судя по обилию соленой пыли в воздухе, это была какая-то соляная пещера или даже шахта. Раз есть пещера или шахта, значит, у нее должен быть вход и выход, последнее, конечно, предпочтительней. Чтобы найти выход, нужно двигаться. Чтобы двигаться, нужны ноги и руки. Кирилл мог включить ускоренную регенерацию тканей, но переломы со смещением, необходимо было сначала правильно собрать, а на это нужно было много энергии, которой в истощенном организме итак почти не осталось. Можно было бы дождаться, когда руки и ноги заживут сами, и потом уже выбираться отсюда, но жажда и соль вряд ли оставят ему столько времени. Скорее всего, они убьют его намного раньше. Странно, но почему-то совершенно не хотелось есть. Или это своеобразная реакция организма на стресс, или просто прошло слишком мало времени с момента его появления здесь. Они как раз весьма плотно подкрепились картошкой с тушенкой и овощами, присланными бабой Тоней. Сладкие сочные помидорчики, и крепкие хрустящие огурчики, не менее сладкие и сочные. СОЧНЫЕ! М-м-м-м!!!

— Стоп. Не хватало еще себе и голод накликать,— подумал Кирилл, — если я в той же самой одежде, что был на озере, а с чего бы быть по-другому, то в кармане на левом предплечье у меня лежит фонарик, а на правом бедре закреплены ножны с отличным охотничьим ножом.

Превозмогая боль, Кирилл дотянулся правой рукой до кармана и достал фонарик.

— Ну вот, жизнь налаживается, — неверный свет небольшого светодиодного фонарика узким лучом осветил окружающее пространство. Воздух в луче света искрился и переливался, как будто это была алмазная пыль. Впрочем, судя по раздражению на губах, глазах и ранах на теле, это, к сожалению, были не алмазы, а обычная соль. Хотя, откуда Кириллу знать вкус алмазов?

— Интересно, кто-нибудь пробовал добавлять в пищу алмазную пыль по вкусу?

Итак, это действительно была пещера, и, судя по тому, что выхватывал луч, размеры ее были огромны. Ближайшая стена, однотонного грязно-серого цвета, была вся испещрена достаточно глубокими бороздами, явно не естественного происхождения. Судя по всему, это была шахта, где добывали соль. И это было хорошо. Значит, рядом должны быть люди. Однако оптимизм Кирилла быстро улетучился. Осмотревшись внимательно, он понял, что других следов человеческой деятельности: фонарей, проводов, рельсов, деревянных подпорок и прочих известных Кириллу шахтерских принадлежностей — видно не было. И это уже было плохо. Значит, шахта заброшена и заброшена давно. Остается одно — выбираться самому. Плохо, что Кирилл по-прежнему не чувствовал ни малейшего дуновения ветерка, пыль в воздухе висела неподвижно, медленно опускаясь вниз лишь под действием силы тяжести. Вход, видимо, завален или находится очень далеко.

— И непонятно, в какую сторону идти, хм ... идти или уж ползти, хотя бы. — Кирилл попытался определить направление входа по направлению борозд на стенах, справедливо полагая, что неведомые ему добытчики соли постепенно продвигались от входа в глубь шахты. Если предположить, что удар киркой наносится сверху вниз, то более высокий от пола конец борозды на стене укажет направление, откуда начинался удар кирки по стене, следовательно, оттуда и пришел человек. Значит, в эту сторону и нужно двигаться. Путем несложного статистического исследования Кирилл определил направление своего движения и выключил фонарик. Нужно было экономить батарейки, мало ли что. Первая же попытка двинуться с места принесла ему боль и напоминание о переломах. Пришлось достать нож и, упираясь лезвием в пол пещеры, начать по сантиметру продвигаться в выбранном направлении. В темноте, периодически ощупывая стену, опасаясь далеко отклониться от нее и заблудиться, Кирилл потерял ощущение реальности, думая лишь об одном: 'Еще движение, еще полметра, еще метр'. Периодически впадая в беспамятство, он, очнувшись, продолжал двигаться до тех пор, пока вновь не терял сознание. Однажды очнувшись, он снова услышал те самые звуки сопения и какой-то странной возни. В тот первый раз он решил, что ему в бреду померещилось. Сейчас же, услышав их повторно, он замер, судорожно размышляя, что делать: попытаться привлечь к себе внимание или затаиться и переждать. Все-таки вряд ли эти звуки могли издавать люди. 'Доброе' воображение тут же нарисовало толпу мертвецов, бредущую с тупым выражением лиц, пустыми глазницами и капающей слюной из открытых в немом крике ртов. Кирилл торопливо прогнал видение и решил, чтобы окончательно не сойти с ума от неизвестности, выяснить, кто или что издает эти самые звуки. Ничто не пугает так, как неопределенность. Кирилл прикрыл ладонью стекло фонарика и включил его, направив свет, пробивающийся сквозь пальцы, в пол. Затем медленно, по миллиметру, стал сдвигать луч по направлению к звуку. Мощности света хватало только на то, чтобы создать легкий сумрак в радиусе вытянутой руки. Но и этого оказалось достаточно. Прямо около лица, менее чем в полуметре, он увидел большой темно-серый, весь иссеченный складками столб. Ну, столб и столб, что он столбов не видал? Только этот столб был живой, по крайней мере, он двигался. Это настолько поразило Кирилла, что он, забыв об осторожности, убрал пальцы и открыл фонарик полностью. Рядом с ним стоял слон. Никаких сомнений. Слон, самый настоящий, живой, совершенно не обращающий внимания на человечка под ногами. Он лишь слегка покосился на вспыхнувший вдруг под ногой свет и продолжил то, чем занимался до этого. Огромными бивнями он царапал стену, а затем хоботом собирал осыпавшуюся на пол соль. Слабость Кирилла на этот раз сослужила ему хорошую службу. Животное, видимо почуяв его плачевное состояние, не счел появление человека в пещере для себя опасным и решил не обращать на него внимания, занимаясь своим, так нужным ему делом. Кирилл поводил фонарем из стороны в сторону. Слон здесь был не один. Их тут был не один десяток, а возможно и не одна сотня! Их тут было целое стадо. Просто чудо, что в потемках ни один из них не наступил на Кирилла. Стала понятна история происхождения следов на стенах. Это слоны своими бивнями, возможно, на протяжении многих веков прорыли эту пещеру. Кирилл понял, что следы на стенах оставлены не человеком, а слоном, а значит не сверху вниз, как он думал сначала, а снизу вверх. Отсюда малоутешительный вывод, что двигался он не к выходу, а с точностью до наоборот. И еще он понял, что самостоятельно ему не выбраться. Не соль с жаждой замучают, так слоны затопчут. Кирилл тупо смотрел, как слоны с методичностью огромных механизмов добывают себе соль, и в голове его одиноко билась малопродуктивная, но до боли знакомая любому русскому человеку мысль: 'Что делать?'. Некоторое время спустя, так и не нашедший ответа вопрос притащил за собой своего извечного спутника: 'Кто виноват?'. Вот тут ответ, совершенно не к месту зазвучавший вдруг под известную мелодию, был ясен: 'Конечно, Лада!!! Лада!!! Ну, кто ее не знает?'.

— Что же ты, Лада! Закинула бы меня домой, на любимый диван, так нет же, в какую-то пещеру, к слонам, — и тут Кириллу явственно вспомнилось, как буквально накануне, сидя у костра, он рассказывал друзьям об увиденном по телевизору сюжете о стаде слонов где-то в центральной Африке, каждую ночь приходящих в соляную пещеру и добывающих так необходимый им минерал. Там еще говорилось, что пещера эта огромна, с множеством ответвлений и проходов. Авторы, помнится, удивлялись, как это слоны так здорово в ней ориентируются.

— Все, конец. Я в этой пещере до посинения буду плутать, не выберусь, — однако, вслед за воспоминанием о Ладе, в голову пришла и идея. Когда-то Лада пыталась объяснить Кириллу, как она контактирует с животными и заставляет их сделать то, что ей нужно. Она говорила, что это не прямой разговор, а установленная эмоциональная связь, путем которой, меняя ощущения и настроение животного, можно добиться желаемого, а если связь установить достаточно крепкую и надежную, то можно и видеть глазами животного, и слышать его ушами, и даже запах ощущать. У Кирилла тогда не очень это получалось, но видеть и различать эмоциональные линии животных он научился. И вот теперь воспоминание о Ладе подсказало ему решение. Осталось лишь найти слона, который захотел бы ему помочь. Тут главное правильно выбрать, так сказать, тему, точно определить, на каких струнах нежной слоновьей души можно сыграть. Итак, самое сильное чувство — это инстинкт самосохранения. Тут Кирилл мало что мог: во-первых, в своем нынешнем плачевном состоянии он вряд ли представлял угрозу самосохранению слона, а во вторых, испугавшись, слон либо растопчет его, либо убежит. Ни то, ни другое Кирилла по понятным причинам не устраивало. Следующим по силе чувством была любовь, впрочем, она, иногда бывает посильнее страха смерти, но это Кириллу тоже мало что давало. Не хватало только, чтобы какой-нибудь слон вдруг к нему любовью воспылал. Оставалось третье по силе чувство, это любопытство. И найти нужно было молодого слона, поскольку всем известно, что дети обладают гораздо более сильным любопытством, чем умудренные жизнью взрослые. Кирилл сосредоточился и начал мысленно ощупывать эмоциональный фон, идущий от слонов. Одновременно с этим он включал-выключал фонарик, пытаясь привлечь их внимание. На всякий случай, чтобы не попасть им под ноги, он заполз в каменную нишу, нашедшуюся, весьма кстати, рядом. Взрослые слоны старательно не обращали внимания на моргающий огонек, всем своим видом показывая, что они пришли сюда по делу и им абсолютно безразличен и этот человечек, и его фонарь. Но это внешне. Эмоциональный фон в пещере заметно изменился. Появились ярко выраженные линии настороженности, протянувшиеся к Кириллу. Слоны начинали нервничать. Но вот Кирилл почувствовал легкое касание тоненькой нежно-сиреневой ниточки заинтересованности. Она исходила от молодого слона, средних размеров, уже достаточно взрослого, чтобы понимать свое преимущество в весовой категории перед человеком, но с еще недостаточным жизненным опытом, сумевшим бы ему подсказать, какую для него опасность может нести этот маленький смешной зверек. Плюс еще не угасшая детская любознательность и желание показать друзьям сверстникам, мол, смотрите: все насторожились, один я не боюсь, сейчас подойду и посмотрю, что это за фрукт. Это был шанс. Кирилл старательно удерживал внимание слона к себе. Представляя себя очень интересной игрушкой, которую неплохо бы было взять с собой и рассмотреть получше при солнечном свете. Как это будет происходить, Кирилл не представлял, но, как говорится, будет день — будет пища, а сейчас лишь бы эта часть плана получилась. Под неодобрительные взгляды и мысли взрослых слонов любопытный юнец, весом в полторы тонны, приблизился к Кириллу, раздвинув по пути своих старших товарищей, и протянул к нему хобот. Кирилл не без труда сдержал испуг, смешанный с легким отвращением от запаха из слоновьей пасти, и взял себя в руки. Страх и неприязнь в его ситуации были абсолютно неуместны. Он наоборот, старался излучать дружелюбие и безопасность. Слон потрогал голову, чуткими движениями хобота прошелся по груди, добрался до руки с фонарем, обнюхал ее со всех сторон, затем, обхватив руку хоботом, потянул ее на себя. Кирилл еле сдержал стон, но, видимо, слон пока не намерен был отрывать ему руку, потому что, почувствовав легкое сопротивление, он тут же отпустил ее. Стадо вдруг дружно вскинуло головы и стало разворачиваться. Видимо, поступила команда к выходу наружу. Кириллов приятель тоже встрепенулся, и его интерес к мерцающей светом игрушке заметно ослаб. Слоны собирались уходить, не век же и ему здесь торчать. Кирилл напрягся, пытаясь восстановить утраченный интерес, мысленно посылая слону приказ взять его с собой. Видимо, он так отчаянно этого хотел, что слон подчинился. Он обхватил Кирилла поперек туловища и, не обращая внимания на стоны, поволок его вон из пещеры. Кирилл держался, как мог, но силы его в конце концов оставили. У самого выхода из пещеры, когда Кирилл уже видел впереди рассветное небо, окрашенное в бирюзовые тона, он потерял сознание. Нить, связывающая двух живых существ, оборвалась. Слон еще какое-то время нес Кирилла, но, потеряв интерес к безжизненному телу, расслабил хобот и бросил его на землю. Впереди его ждали куда более интересные, чем эта никчемная игрушка, вещи: купание в пока еще полноводной реке, сочные листья баобабов и игры с такими же беспутными друзьями. И какое ему, в конце концов, дело до чужой жизни, а тем более, смерти.

* * *

Кирилл открыл глаза. Прямо над ним склонилось черное пухлогубое лицо, испещренное затейливыми рисунками и пирсингом в носу и ушах, с невероятной мешаниной волос на голове, освещенное выбеленным, как от лучших американских стоматологов оскалом, должно быть означавшим улыбку, и огромными не моргающими глазами, с шоколадной радужкой, прячущимися за круглыми, в тонкой металлической оправе очками.

— А, Ангел. Что-то ты как то не очень в этот раз, — пробормотал Кирилл и вновь закрыл глаза.

— Нисего, типиерь висо будид харасо.

Эта фраза на исковерканном, но таком родном русском языке заставила Кирилла открыть глаза вновь.

— Ты кто? — Кирилл вдруг понял, что может вполне сносно говорить, горло почти не болит, губы, правда, пока слушаются с трудом, так что не факт, что его выговор сейчас лучше, чем у этого русскоязычного аборигена. — Ты, наверно, моя галлюцинация?

— Думаешь, я белочка? Нет, я не белочка. Мой дед — вождь племени Йорубо. Тебя нашли около Большой Соляной пещеры. Наш омуроди, колдун по-вашему, тебя вылечил, а меня позвали как переводчика, когда узнали, что ты русский.

— А как узнали, что я русский?

— Ты бредил и много ругался матом. А мои соплеменники слышали, как я тоже говорил эти слова. Так они поняли, что ты русский.

— А откуда ты русский знаешь?

— Университет дружбы народов! Москва! — с заметной гордостью произнес абориген.

Кирилл критически осмотрел наряд, состоящий из тряпичной повязки, накрученной на бедра наподобие памперсов, и большого количества бус и перьев на груди, руках и ногах. Также на правой ноге он разглядел привязанный на икре хвост какого-то животного.

— Двоечник, наверное. Выгнали?

Выпускник РУДН улыбнулся еще шире, хотя казалось, что шире уже некуда.

— На костюм намекаешь? Это просто традиция. Я когда к дедушке приезжаю, одеваюсь, как все. А в городе, в министерстве, хожу в костюме, как положено. Я отличником был. Даже в КВН играл, правда, недолго. Дома работы было много.

— Ну, давай знакомиться, спаситель. Меня зовут Кирилл Кононов, а тебя как?

— Мое имя Мбуэнго Сэмпо Ткоба, а в университете меня все звали просто Сэм.

— Хорошо, что вы меня нашли, а то я бы, наверное, без вас совсем помер бы.

— О, тут целая история. Омуроди на твоем спасении теперь себе шикарную карьеру сделает. Слава о нем уже пошла гулять по джунглям. Приходит он как-то к вождю и говорит: 'Я ночью с Ориша Адегбала говорил, это наш верховный бог, и он велел мне идти к Большой Соляной пещере и спасти там белого человека, его друга. И будет за это нашему племени его благодарность и внимание'. Ну, дедушка послал туда воинов вместе с омуроди, и они принесли тебя, всего переломанного, чуть живого. Говорят, вокруг тебя уже грифы собирались. Они мясо с душком любят, вот и ждали, когда окончательно в падаль превратишься и протухнешь. Наш колдун обработал твои переломы, смазал раны и даже изготовил для тебя 'ленака', — указал он пальцем на грудь Кирилла. Тот оглядел себя и заметил, что переломы на руке и ноге плотно стянуты материей с проложенными под ней деревянными дощечками.

— Так, — подумал Кирилл, — шины наложили, это хорошо. А это что? — он увидел висящий у себя на груди небольшой рог какого-то животного. — 'Ленака'? И что же это такое? — Кирилл поднял глаза на хитро улыбающегося Сэма.

— 'Ленака' — это специальное снадобье, оно помогает укрепляться телу и духу, лечит больных и противодействует заклинаниям злых магов. — Ох, не понравилось Кириллу, с каким выражением лица он все это произнес.

— И из чего готовят эту вашу 'ленаку'?

— Человеческое мясо сжигают на костре с целебными травами и другими магическими штуками, известными только омуроди, пока не получится обугленная однородная масса, затем ее смешивают с человеческим жиром. Получается мазь, 'ленака', ее помещают в полый козий рог и носят на груди. Для получения этого сильнейшего снадобья требуется разрезать в нужном порядке тело еще живого человека. Раньше 'ленаку' готовили из плоти чужеземцев или пленников. Сейчас жертва выбирается из числа соплеменников. Омуроди сам указывает, в ком он видит нужные магические способности для приготовления этого снадобья.

— Фу, какая гадость! Сними с меня это немедленно.

— Лежи и не дергайся. Скажи спасибо, что тебя не заставили есть мясо. Отказ смертельно оскорбил бы все племя. Я сказал им, что в вашем племени мясо чужих не едят. 'Это табу', — так говорят ваши Боги.

Кирилл откинулся на лежанку, потратив весь небольшой запас сил, и пробормотал:

— Как ты можешь спокойно говорить об этой дикости, ты, человек с высшим образованием?!

— Это не дикость, это Традиция. Образование учит меня, как жить, а Традиция — зачем жить. Одно другому не мешает. Смерть одной жертвы всегда приносит исцеление десяткам больных соплеменников. И хотя тело его в ходе ритуала страдает, душа его ликует, ибо она, принеся пользу племени, попадает в рай. И потом, мы же не каждый день проводим такие ритуалы. Только в экстренных случаях. А тут вообще все ради тебя практически происходило. А ты говоришь: 'гадость, сними немедленно' Ты лучше вспомни, сколько людей каждый день убивают у тебя на родине просто так, не для ритуала и не на войне. Просто по пьянке, по глупости, по жадности, потому что цвет кожи или волос не понравился, потому что за другую футбольную команду болеет. И ты мне про дикость говорить будешь?

— Но мы же не едим людей! Слушай, ты что же, тоже ел человеческое мясо?

— Я сын своего народа! И все, хватит об этом. Отдыхай. Будет что-то нужно, крикни Сэма. Меня позовут. Да, еще: захочешь поесть — вот маисовые лепешки и молоко, — с этими словами Сэм вышел из хижины, оставив Кирилла одного.

— Ну что же, парень, смирись и будь благодарен, что не из тебя сделали это лекарство. Как говорится, в чужой монастырь со своими тараканами не ходят. Итак, что мы имеем? — Кирилл расслабился и включил внутреннее зрение, чтобы оценить свое состояние. Самое серьезное — это переломы. Картина по сравнению с увиденной в пещере была намного оптимистичней. Колдун не только наложил шины, но и совместил все кости с мастерством опытного хирурга. Никаких смещений не было. Кости лежали так, как определено им было природой. Это хорошо. Внутренних разрывов и кровоизлияний тоже не было, если не считать синяков, ушибов и мелких порезов. Были две более или менее опасных рваных раны, но они тоже оказались весьма искусно обработаны и склеены какой-то мазью, Кирилл даже предполагать боялся, какой. По крайней мере, внутренний мониторинг показал, что она благотворно влияет на раны, и они вполне успешно заживают. Осмотром Кирилл оказался вполне доволен, теперь нужно было помочь организму побыстрее восстановиться. В свое время, первое, чему научил его дед, — это включать регенерационные процессы организма. Правда, для этого требовалось много сил, поэтому необходимо было подкрепиться. Место уходящей боли тут же заняло чувство голода. Кирилл дотянулся до стоящей рядом на полу глиняной миски с лепешками и, взяв одну из них, с жадностью откусил почти половину. Затем, уронив остаток обратно в миску, с трудом двигая челюстями в переполненном рту, дотянулся до посудины, сделанной из высушенной тыквы. Чем-то она напоминала нашу русскую кринку, только с более узким горлышком. Кирилл, жадно припав к ней губами, начал вливать в себя жидкость, показавшуюся ему в тот момент самой вкусной на свете. Ему хватило разума и силы воли остановиться вовремя, чтобы не перегрузить бывший несколько дней без пищи желудок. Дожевывая размоченную молоком лепешку, Кирилл осмотрелся. Он лежал на полу небольшой, круглой, радиусом пару метров хижины. Стены, сделанные из толстых веток и сухого тростника, просвечивали множеством щелей, сквозь которые пробивался солнечный свет, так что в хижине темно не было. На стене, прямо напротив Кирилла, висел кусок ткани, закрывавший вход. По всему периметру стены прямо в землю было вбито несколько кольев с закрепленными в них тлеющими пучками травы. Видимо, благодаря им, внутри хижины не было всевозможной кровососущей гадости, коими так изобилует африканский континент, и, несмотря на заметный специфический запашок, Кирилл чувствовал себя вполне уютно. Крыша застлана пальмовыми листьями так плотно, что свет жаркого африканского солнца не мог пробиться сквозь них. Значит, во время дождя здесь вполне можно было укрыться, не рискуя промокнуть до нитки. Пол хижины был весь устлан шкурами животных. Под Кириллом они, видимо, лежали в несколько слоев, поскольку ему было довольно мягко.

Подкрепившись, можно было начать творить магию, как называл это Дед. Впрочем, вполне справедливо было и другое название процесса — заговор, так, по крайней мере, называют это сведущие бабки в русских деревнях. Для правильного ведения процесса нужна была вода, как объект, на который накладывается заговор. Затем заговоренная вода выпивается, или человек ей умывается, и магия начинает работать. Но поскольку воды под рукой у Кирилла не было, беспокоить местных товарищей по такому пустяковому вопросу не хотелось, а молоко для этой цели подходило гораздо хуже, он решил заговорить воду внутри организма. Не зря же тело человека состоит на треть из воды. И к тому же, раз заговор готовится для себя, то к чему заговаривать воду и потом пить ее, если можно сразу заговорить ее в теле. Формулу заговорную он помнил наизусть, поэтому осталось только сосредоточиться и произнести заклинание.

Кирилл закрыл глаза, полежал несколько минут, очищая разум от посторонних мыслей, и монотонно низким грудным голосом забормотал тихо себе под нос:

'На кудыкину гору мальчик бежал,

бежал, бежал да под горку упал,

под горку упал, ручки ножки сломал.

В небе над ним ангелок пролетал,

ангелок пролетал, горе увидал,

горе увидал, мальчика поднял.

Не рукой, не словом, не взглядом лечил,

силой волшебной его исцелил,

силой своею кровь остановил.

Сломанные косточки все соединил,

синяки и ссадины все удалил,

мальчик стал здоровее, чем был.

Вот теперь, как Аминь три раза скажу,

раны любые вмиг заживлю,

раны заживлю, боль заговорю.

Аминь. Аминь. Аминь'.

Дед учил, что слова тут не очень важны, а главное ритм и частота, с которой они произносятся. На этой частоте, кстати, все молитвы в мире поются не зависимо от языка и конфессий.

Он открыл глаза и увидел, что за ним наблюдают. Сквозь щель хижины светилась пара любопытных, явно детских глаз. Кирилл уставился на них и как мог приветливей улыбнулся. Глаза округлились и исчезли. С испуганным воплем, тут же подхваченным десятком других детских голосов, любопытный и видимо самый смелый пацан в деревне со всех ног бросился от хижины прочь. На шум вышел кто-то из взрослых, и раздалась громкая брань. Ребятишкам, судя по всему, было не велено беспокоить странного гостя, а может наоборот, боялись его, непонятно откуда взявшегося и абсолютно чужого в этом месте. Кирилла оставили в покое, и он забылся тяжелым, тревожным сном. Ему снилось, что он опять в пещере и его не то солью завалило, ни то слон на него наступил. Ему было жарко и душно. Он задыхался и умирал...

Проснувшись, Кирилл обнаружил себя мокрым от пота, жадно хватающим пересохшим ртом горячий влажный и тяжелый воздух. За стеной раздавались звуки живущей своей жизнью улицы, те самые, почти знакомые звуки родной российской деревни: где-то гомонили дети, на них беззлобно покрикивали взрослые, вот замычала корова, видимо приближалась пора дойки. Не хватало только лая собак и крика петуха для завершения картины полной деревенской идиллии. Впрочем, петух не заставил себя долго ждать и заквохтал взволнованно и призывно где-то совсем рядом, подзывая свой куриный гарем к найденным в старой навозной куче червякам.

— Деревня, она и в Африке деревня, — подумал Кирилл и попытался приподняться, опираясь на здоровую руку; это удалось ему, как ни странно, почти без боли. Приободрившись, он дотянулся до кувшина, тот оказался полным. В кольях дымились новые пучки травы.

— Значит, поспал я прилично, раз мне еду и 'фумитокс' успели поменять, — подумал Кирилл, с удовольствием отхлебывая молоко, заедая его лепешкой. Поев, он собрался уже было выбраться из хижины, как услышал за стеной шаги. Сэм в этот раз пришел не один, а с каким-то весьма колоритным мужиком. Тело его было полностью раскрашено красной и черной краской. Под краской просматривались замысловатые рисунки и шрамы. Лицо товарища, покрытое на половину красным, наполовину черным, украшала вставленная в нос кость, от которой к обоим ушам тянулась цепочка, вся унизанная то ли камешками, то ли раковинами. В нижнюю губу густо окрашенного желтым рта также было вставлено кольцо с болтающейся на нем костью. На голове имелась вычурная композиция из красно-черных перьев, пальмовых листьев, лоскутов ткани ярких расцветок, собранная в каком-то, видимо, одному хозяину ведомом порядке. Множество бус из мелких ракушек на шее, красно-белая манишка, какую надевают младенцам, когда их приучают есть ложкой, завершали наряд верхней половины туловища. На ногах — широкие штаны в горошек, напоминающие наши российские гипертрофированные семейные трусы. Обуви не было вообще, зато на щиколотках болтались те же бусы и колокольчики, звон которых Кирилл и услышал, когда эта экзотическая пара подходила к его лачуге. Заканчивал образ то ли посох, то ли ритуальное копье, из-за огромного количества украшений вряд ли пригодное к охоте или бою. Лицо пришедшего выражало жуткую смесь невероятного чувства собственного достоинства, хладнокровие наемного убийцы за секунду до выстрела и какого-то просто детского любопытства. Если первые две маски были, видимо, ему привычны, то любопытство, которое Кирилл справедливо отнес на свой счет, явно смущало владельца.

— Это наш омуроди — колдун, — произнес Сэм. Кирилл, не зная, как правильно себя вести, кивнул головой как можно более вежливо и дружелюбно. Надо признать, воинственный вид шамана несколько напрягал Кирилла и он чувствовал себя, что называется, 'не в своей тарелке'. Колдун в ответ на его кивок произнес достаточно длинную речь на своем языке. Кирилл впервые услышал местный язык не в виде закадрового шума, а так, напрямую. Язык был необычен. Он изобиловал высокими щелкающими звуками, как будто произносил их не человек, а птица. Кирилл даже подумал, что, возможно, тотемным животным этого племени является какой-нибудь орел или другая благородная птица.

— Он рад приветствовать великого колдуна и друга бога Адегбала на нашей земле, — перевел Сэм, — и просит разрешения называть тебя 'другом бога, летающим по небу'.

— Как, как? — переспросил Кирилл.

— Аббиду Ориша Мгона До, — повторил Сэм и добавил, — настоящее имя говорить не принято, чтобы его нельзя было использовать против хозяина. Поэтому все пользуются вторыми именами, или прозвищами.

— Хорошо, пусть называет меня Аббиду, так короче, и скажи ему спасибо за то, что спас меня, — Сэм перевел слова Кирилла важно кивающему колдуну, выслушал ответ и продолжил:

— Он говорит, что помочь такому великому колдуну для него почетно, тем более, что его об этом попросил Адегбала.

— Почему он упорно называет меня колдуном, да еще и великим?

— Он говорит, что, во-первых, сам Адегбала назвал тебя своим другом, во-вторых, он слышал, как ты читал заклинание и помогал 'ленаке' лечить тебя и, в-третьих, там, где тебя нашли, не было других твоих следов, кроме следов падения, значит, ты прилетел по воздуху. Только великий колдун может летать, как птица и дружить с Адегбала.

— Скажи ему, что туда, где он меня нашел, меня принес слон, поэтому нет моих следов. А слон меня вынес из соляной пещеры, потому что сам я оттуда выбраться не мог из-за сломанной ноги.

Колдун хитро, совсем как какой-нибудь рязанский мужичок, прищурил глаз и прочирикал что то, улыбаясь желтыми, наполовину сгнившими зубами.

— Он говорит, что он старый и мудрый колдун. Его так просто не обманешь. Он разговаривал со следами и знает, что тебя принес слон. Но в пещеру тебя тоже принес слон? Сам ты туда не входил. И слона этого он знает и не понимает, чего бы это он вдруг начал тебя на себе носить.

— Нет, в пещеру слон меня не заносил. Как я туда попал, я не могу объяснить, вы все равно не поймете, да я и сам до конца еще не уверен. А вынес он меня потому, что я его попросил.

— И после этого ты говоришь, что не колдун, — добавил Сэм от себя, и продолжил перевод, — он оценил твою скромность и как колдун понимает твое нежелание открывать свои секреты. Он только надеется, что другу Адегбала здесь понравится и он не захочет причинить вред нашему народу.

Кириллу осталось только развести руками и заверить колдуна в полном своем добродушии и лояльности к нему и его народу.

— В знак добрых намерений колдун предлагает Аббиду лучшую невесту племени в жены. Конечно, когда он окончательно поправится. Сын Аббиду и его молодой жены будет лучшей гарантией доброго отношения Адегбала к нашему племени.

Сказать, что Кирилл был ошарашен, — это не сказать ничего. Он только очень внимательно посмотрел в глаза Сэму и медленно с расстановкой произнес:

— Скажи ему, Сэм, что я очень благодарен, но дома меня ждет невеста, на которой я уже обещал жениться и как честный колдун я не могу не выполнить свое обещание.

Сэм что-то прощелкал своему спутнику, тот удовлетворенно кивнул и удалился. Перевод показался Кириллу каким-то подозрительно коротким и он спросил:

— Сэм, что ты ему сказал?

— Что ты согласен и благодаришь его.

— Ты что сдурел?! Не могу я жениться, да и не хочу!

— Она его дочь, и он не упустит шанса породниться с другом Адегбала. Так что отказываться нельзя. Смертельная обида, — произнес Сэм, глядя ему в глаза с такой детской непосредственностью, что Кирилл сразу поверил и обреченно опустил руки.

— Что, на лекарства может пустить?

— Может.

— И что делать? Ты же понимаешь, что это нереально.

— Понимаю. Что-нибудь придумаем. Не переживай, Кир. Все будет хорошо. Время у нас есть. Пока ты не поправишься, он к тебе с этим больше приставать не будет.

Ну что тут поделаешь. Оставался шанс, что Сэм, все-таки хлебнувший чуть-чуть цивилизации, сможет ему как-то помочь достойно выкрутиться из этого положения.

— Кстати, о 'поправишься', — пробормотал себе под нос Кирилл и поднялся на ноги, опираясь на плечо Сэма. Получилось вполне сносно, нога почти не болела и позволяла даже слегка на себя опираться, конечно, без фанатизма. Так что если соорудить костыль, то Кирилл мог вполне прилично передвигаться самостоятельно. Ему уже давно хотелось выйти на свежий воздух, да и с результатами принятия пищи надо было что-то делать.

— Слушай, Сэм, ты не мог бы подобрать мне какую-нибудь палку под костыль. Очень, знаешь ли, валяться надоело. Хочется побродить тут, осмотреться. Мне, кстати, как, выходить позволено?

— Разумеется, ты же не пленник, ты почетный гость. А насчет палки сейчас решим. Идти сможешь?

— Конечно, — они вышли из хижины. Яркое солнце резануло Кирилла по глазам и заставило зажмуриться. Однако через несколько мгновений он уже стоял, блаженно щурясь и оглядываясь вокруг. Поселение, в котором оказался Кирилл, представляло собой приличных размеров площадь, отвоеванную у леса, занятую десятком хижин, таких же, как и та, что была у Кирилла за спиной. Все они располагались по кругу, в центре которого находилась более крупная хижина, украшенная шкурами и перьями животных и принадлежавшая, видимо, вождю. Чуть в стороне от всех, но все равно, в рамках этого же круга, стояла еще одна хижина, также украшенная шкурами и перьями, но более мрачных оттенков. К тому же, на вершине хижины красовался череп с рогами, указывающий, что здесь живет колдун. Вся деревня, насколько Кирилл мог оценить, не сходя с места, была окружена довольно приличной высоты забором, сплетенным из веток и тонких стволов деревьев. Где-то за домами замычала корова, возможно, там находился загон для скота, но Кирилл этого уже не видел. Оглядываясь по сторонам, он не сразу заметил, что сам является объектом пристального интереса со стороны обитателей деревни. Казалось, что все члены племени, не занятые делом, высыпали на улицу поглазеть на пришельца. Дети, сбившись в стайку, со свойственной им непосредственностью разглядывали Кирилла, тыча в него пальцами и о чем-то споря, весьма активно жестикулируя. Немногие мужчины, как бы между делом, бросали любопытные взгляды исподтишка, надев маску серьезных, не отвлекающихся по пустякам людей. Сэм пихнул Кирилла локтем в бок и кивнул в сторону группы женщин, бросавших на них игривые взгляды и откровенно о чем-то пересмеивающихся. В центре этой группы стояла молодая девушка, практически раздетая, если не считать небольшого фартучка на бедрах и множества бус, монист и ожерелий на груди. Впрочем, вся эта красота не могла спрятать, да и не имела, видимо, такой задачи, две задорных девичьих грудки, весело торчащих в стороны, как вымя у молодой козы.

— Твоя невеста, — прошептал Сэм, кивнув на девушку еще раз.— Слушай, а может тебе и вправду жениться? Смотри, какая красавица!!! — Сэм, глумливо ухмыльнувшись, глянул на Кирилла.

— Да пошел ты, КВНщик хренов, — беззлобно и как-то даже обреченно проронил Кирилл. Сэм, однако, громко расхохотался, то ли своей шутке, то ли его ответу и что-то крикнул окружающим на своем 'птичьем', как назвал его для себя Кирилл, языке. Люди тут же, как ни в чем не бывало, занялись своими делами. И только ребятня, спрятавшись за хижину, по-прежнему, не спускала с них глаз.

— Сэм, а где тут туалет? — Кирилл, вдруг вспомнил, что уже бог знает сколько дней не посещал этого, так необходимого человеку заведения.

— Да где хочешь, — похоже, этот вопрос, вновь развеселил неугомонного Сэма. — Хочешь, прямо здесь это делай, а хочешь, за хижину зайди. В лес ходить не советую, мало ли на какую зверюгу нарвешься. В джунгли вообще одному лучше не ходить, да и с твоей ногой пока много не находишь. Сэм просто светился от удовольствия, разглядывая скисшую физиономию Кирилла.

— Ладно, не переживай, привыкнешь. Пойдем лучше к старику Мо, он тебе с костылем поможет.

Перейдя площадь мимо хижины вождя, они очутились около лачуги старика Мо. Это была именно лачуга, стены ее просвечивали, так что видно было находящегося внутри мужчину, который в этот момент закусывал лепешкой, прихлебывая из такой же фляги, что была у Кирилла. Вся хижина снаружи была увешана всевозможными деревянными фигурками и масками. Старик Мо, видимо, по здешним меркам считался деревянных дел мастером, благо материала под рукой — хоть отбавляй. А вот поправить дом, руки, наверное, не доходили. Да и чего ему собственно скрывать от сородичей. Личной жизни, судя по всему, у него уже не было, а тратить время на заделку щелей в тропическом климате смысла большого не имело. На голову не капает, и ладно. Примерно так размышлял Кирилл, ковыляя рядом с Сэмом. На подходе к хижине тот что-то прокричал, и старик, не выпуская из рук флягу и недоеденную лепешку, вышел наружу. Это был живой скелет, обтянутый пепельно-серой кожей, провисающей в местах, где некогда, были мышцы, дряблыми, морщинистыми лоскутами. Седые волосы торчали на голове спутавшимся ореолом, словно венчик у одуванчика. Неухоженная борода была выкрашена в белый цвет, видимо, в соответствии с местной модой. Кирилл видел такие бороды у нескольких местных мужчин. На впалой груди висело ожерелье, бусы которого были вырезаны из черного дерева. Короткий драный фартук едва прикрывал его бедра, а на ногах и руках побрякивали браслеты из того же дерева, что и ожерелье. Из фляги, да и от самого Мо откровенно несло брагой. Старикан был изрядно навеселе, и Кирилл подивился, как все-таки пьяницы всех времен и народов похожи друг на друга.

— Он, конечно, выпить любит, — опередил его вопрос Сэм, — но у него золотые руки, и ему многое в племени прощают. Никто лучше него не понимает душу дерева. Он с одного взгляда может определить, какая маска или фигурка скрыта вот в этом, например, куске дерева. — Сэм ткнул пальцем в деревяшку, валяющуюся около хижины. После того, как он объяснил старику цель визита, тот с невозмутимым видом осмотрел Кирилла белесыми, почти прозрачными глазами, достал кусок веревки и, измерив его от подмышки до земли, скрылся в хижине, так и не проронив ни слова.

— Отдыхай, пока. Вечером с охоты вернутся мужчины, и дед захочет с тобой поговорить, — с этими словами Сэм довел Кирилла до его домика и оставил одного. В хижине, пока они гуляли, кто-то уже успел поменять траву в курительницах и убрать кувшин с миской. Недлинный переход весьма утомил пока еще слабого Кирилла, и он с удовольствием растянулся на шкурах.

— Сервис, однако, поставлен неплохо, — подумал он, — и это странно. Насколько я осведомлен о нравах диких племен, они не очень-то жалуют чужаков. Белым людям с трудом удавалось завоевывать их доверие, чтобы стать для них своим. А тут свалился, как снег на голову, а тебе чуть ли не царские почести: поят, кормят, лечат, даже мух, вон, отгоняют. Опять же, и дочку шаманскую в жены — пожалуйста. Не иначе, как без внешнего вмешательства не обошлось. И кто же мне так помогает? Ангел, как обещал, или Дед, сумевший почуять меня после того, как я выбрался из пещеры. Если Дед, то почему на связь не выходит. Раньше, помнится, у него расстояния проблем не вызывали. Или у меня с башкой не все в порядке? После сотрясения канал связи закрылся? И как долго их расположение ко мне продлится? Сколько я еще смогу изображать из себя друга неведомого мне Адегбала? Даже несмотря на явную симпатию ко мне миляги Сэма, расколят меня в момент, стоит им только чуть поплотнее этой скользкой для меня темой заняться. Что же делать, надо ведь как-то выбираться отсюда. А то оженят, глазом моргнуть не успеешь, или съедят на пользу племени, и даже КВН-щик не поможет.

Терзаемый такими мыслями, Кирилл заснул...

Он лежал на зеленой траве. Лежал, потому что трава была у самых глаз. И, насколько хватало зрения, всюду была эта ровно подстриженная трава. Чтобы получить больше информации, Кирилл сделал усилие и воспарил над картиной видения. Трава оказалась газоном футбольного поля. Кирилл, судя по всему, был мячом, лежащим на нем. В нескольких метрах от мяча стоял игрок в традиционной форме сборной России. Он подошел к мячу и взял его в руки. Кирилл без особого труда узнал футболиста. Это был Дед собственной персоной.

— Ну, наконец-то! Знакомое, практически, родное лицо! Сейчас он меня заберет с собой, домой, в Нижний. Как же я соскучился.

Дед, однако, повертев мяч в руках, пристроил его обратно на газон и, примериваясь к удару, отошел на пару шагов.

— Ты чего задумал, Дед, — попытался крикнуть Кирилл, но из-за спазма, сдавившего горло, не смог издать ни звука. Дед разбежался и врезал по мячу. Бабах — мир закрутился перед глазами в коротком полете и замер. Вратарь противника без труда поймал посланный Дедом мяч.

— Так, и кто же это у нас такой ловкий? — Кирилл сделал попытку осмотреться со всех сторон и тут же встретился взглядом с вратарем. На него смотрела раскрашенная и довольно ухмыляющаяся рожа колдуна...

Кирилл проснулся.

— Значит, отфутболил меня Дедушка. Дескать, все вопросы к местному представителю магической власти. Ну, ну, поглядим-увидим.

* * *

Судя по сочившемуся сквозь стены сумраку, Кирилл проспал довольно прилично, и на дворе уже наступил вечер. Оживленные звуки снаружи говорили, что, скорее всего, вернулись охотники и, вероятно, с неплохой добычей. Значит, на ужин будет свежее мясо, а не надоевшие всем маис и фрукты. На улице ритмично и как-то слегка глуховато забухал барабан, его ритм тут же подхватили более звонкие, видимо, из-за меньших размеров собратья. Веселый, жизнерадостный ритм с рокотом, подхваченным десятком женских голосов, покатился над джунглями, оповещая природу о празднике в этом маленьком племени. Женщины пели песню, Кирилл не понимал слов, но понимал настроение. Они были счастливы и рады и делились этим со всеми, кто их слышит: 'Родная земля под ногами, теплое солнце над головой. Рядом сильный надежный мужчина, вокруг ворох сытых веселых детей. Что еще нужно человеку для счастья?'.

Полог откинулся, впуская в хижину звуки праздника на полную мощность и сполохи большого костра, разожженного на центральной площади селения — Кирилл днем видел там кострище. Вошедший Сэм протянул ему деревянную палку с поперечиной, обернутой мехом, гладко обструганную и украшенную резьбой и рисунками.

— Да это не костыль, а произведение искусства, — проговорил Кирилл. — Передай старику Мо от меня огромную благодарность.

Он оперся на костыль всем весом, проверяя его на прочность, и остался вполне доволен.

— И с размером он угадал абсолютно точно. Молодец, старик, действительно, мастер.

Кирилл сделал пару пробных шагов по хижине в одну и в другую сторону и произнес:

— Ну что, мой друг, вперед! Надеюсь, я приглашен на этот праздник жизни?

На центральной площади деревни разгорался костер довольно внушительных размеров, высотой почти с человека. Местное население, кстати, по среднеевропейским нормам было довольно низкорослым. Самый высокий мужчина из виденных Кириллом едва ли достигал полутора метров. Кирилл со своими метр восемьдесят выглядел среди них этаким Гулливером, что приводило в восторг местную ребятню. Искры от костра стайками посланцев иным мирам весело уносились прочь в ночное небо и таяли в его бездонной черноте. Костер достаточно освещал всю площадь: и группу воинов, стоявшую отдельно, что-то оживленно обсуждающую с колдуном, и женщин, помогающих одному из старших мужчин разделывать тушу добытого на охоте животного, и группу барабанщиков, дробящих свои призывные ритмы, так и зовущие тело пуститься в пляску, и детей, разрывающихся в своем неуемном любопытстве между всем этим. Бедным ребятишкам хотелось поспеть и тут и там, да еще Сэм со своим загадочным спутником появился, ну как тут за всем успеешь.

Туша висела на толстом суке дерева вниз головой. Зверь был странный, по крайней мере, Кирилл раньше такого не видел. Животное было похоже на лошадь, а по окрасу даже, напоминало зебру. Цвет шерсти — коричневый, и только ноги и круп испещрены черными и белыми полосками. А вот морда была точь-в-точь как у жирафа, вытянутая вперед губастая челюсть и небольшие покрытые кожей рожки на голове. Из открытой челюсти наружу вываливался длинный синий язык, сантиметров сорок, не меньше.

— Что за зверь? — спросил Кирилл, стоящего рядом Сэма.

— Это окапи. Водится в наших местах. Зверь очень хитрый и осторожный, обычно охотникам не удается подкрасться к нему на расстояние полета копья, поэтому они строят ловушки и загоняют туда окапи. Бывает, по нескольку часов бегают с ним наперегонки по джунглям. Большая удача, что нашим охотникам удалось его поймать. У него очень вкусное и полезное мясо. Сегодня будет большой праздник.

Барабаны делали свое дело, и местное население постепенно подтягивалось к костру, образуя круг. Пришедшие с охоты воины оказались в центре этого круга. К ним подошли двое мальчиков, старшие из всех присутствовавших здесь детей. Один из мужчин поднял миску, заполненную кровью убитого животного, и поднес ее мальчикам. Те под восторженные крики собравшихся отпили по нескольку глотков и вернули ее взрослым. Миска пошла по кругу. Каждый из охотников отпивал глоток и передавал ее товарищу.

— Что происходит? — шепотом спросил Сэма Кирилл.

— Это обряд посвящения в воины. Эти мальчишки сегодня первый раз ходили на охоту. Охота была удачной, и теперь они стали настоящими мужчинами.

Опустошив миску, воины начали приплясывать, потрясая копьями, ударяя в такт барабанов своими дубинками о маленькие деревянные щиты и двигаясь вокруг костра против часовой стрелки. Колдун задавал барабанщикам ритм с помощью погремушки, закрепленной на верхнем конце его посоха. Охотники постепенно замкнули свой малый круг. Движения их, вторя барабанам, становились все ритмичнее и стремительнее. От кружащихся в неверном свете костра, лоснящихся от пота, раскрашенных краской и перьями черных тел у Кирилла слегка помутнело в глазах. Причудливые блики огня на телах, деревьях, стенах хижин, снопы искр, устремляющиеся в черноту неба, и барабанный рокот, создавали у него ощущение полной нереальности происходящего. Он уже не замечал, что в такт барабанам вздрагивает всем телом, пытаясь повторить движения, производимые окружающими. Не умея произнести фразу на странном птичьем языке, которую регулярно выкрикивали танцующие, Кирилл, вторя им, кричал во все горло: 'Э-э-х-х! У-у-х-х! Э-э-х-х!', потрясая воздух вздернутыми вверх руками. Костыль, давно выпавший у него из-под мышки, одиноко валялся около ног, в теле и мыслях была такая ясность и легкость, такая уверенность в своих силах и силах рядом стоящих людей, что никакой костыль не был нужен. Казалось, еще немного и он взлетит над поляной, оглашая джунгли своим радостным и торжествующим криком: 'Э-э-х-х! У-у-х-х! Э-э-х-х! Э-э-х-х!, мамочка, хорошо-то как!!!'. Но вот на самом пике всеобщего ликования и эйфории барабанщики, повинуясь жесту колдуна, возможно, единственного, кто не поддался магии ритма, прервали бой, и над джунглями повисла тишина. Она была такая прозрачная, что Кирилл услышал, как треснула ветка в костре, стрекотнул где-то недалеко кузнечик, плод какого-то дерева сорвался вниз и шлепнулся на мягкую влажную землю леса. Ему даже показалось, что он услышал, как орел, парящий высоко над ними, коротко взмахнул крылом, перехватывая воздушный поток, с тем чтобы вновь продолжить свое тихое плавание в черном африканском небе.

Кирилл стоял, задрав голову, ловя все новые и новые звуки, и наслаждался пониманием того, что в обычной жизни человеческий слух подобной остротой не обладает. Так стоял бы он еще долго, если бы не получил от Сэма весьма чувствительный, хотя и незаметный для окружающих, тычок под ребра. Тот с неизменной улыбкой смотрел ему в глаза, всем своим видом показывая: 'Хватит балдеть. Спустись на землю, о великий друг самого Адегбала'. Кирилл опустил очи долу и вздрогнул. Перед ним стоял вождь племени. Кирилл раньше его никогда не видел, но то, что это именно вождь, он понял сразу. Все лицо, и без того черное, было выкрашено еще более густой черной краской, область вокруг глаз и губ — ярко-красным, лоб, от бровей и выше, — белым. Середина лба и нос были желтыми, и все границы между цветными зонами были также очерчены желтым. Короткие мелко вьющиеся волосы на голове и бороде мужчины были покрыты белой краской. Из одежды, кроме традиционной набедренной повязки, с ярко-красным орнаментом, на его плечи была наброшена шкура леопарда, голова которого с вставленными вместо глаз желтыми камнями, покоилась на его правом плече. Шкура была выделана так искусно, что казалось: вот сейчас леопард моргнет своим желтым глазом, издаст боевой рык и бросится на любого, не то чтобы обидевшего, но и просто косо посмотревшего на хозяина. В руке он держал копье, судя по следам недавней крови на древке, вполне боевое. Впрочем, он не угрожал Кириллу этим копьем, а скорее опирался на него, что придавало ему вид еще более значительный. То, что это был вождь, Кирилл понял не по особой раскраске, хотя она была поистине удивительна, и не по наряду, весьма отличавшему его от соплеменников, а по глазам и по тому уважению, даже почтению, которое читалось во взглядах окружающих. Глаза старика, а это, несомненно, был старик, излучали мудрость, знание жизни, и уверенность в собственной власти, над этим народом, над этими джунглями и над этим белым человеком, которого привел колдун, и которого он, великий вождь племени Йорубо, вынужден терпеть у себя дома, да еще и ублажать всячески, нарушая традиции, завещанные ему предками. С другой стороны, омуроди почти никогда не ошибался, и если он сказал, что это друг Адегбала, значит, можно и потерпеть, если это на пользу племени. Вождь явно пользовался уважением и любовью соплеменников: как только он заговорил низким хриплым голосом, почти басом, все вокруг тут же замолчали и обратили на них все свое внимание.

— Вождь нашего племени и мой дедушка Мвану Земпо Гобу приветствует тебя, друг Адегбала, на земле племени Йорубо, — с серьезным выражением лица произнес Сэм. Кирилл также проникся ответственностью момента, как знать, может быть, он первый европеец, ну уж, по крайней мере, россиянин, удостоенный аудиенции у местного правителя. Впору дипломатические отношения налаживать, тем более, что кроме этих милых парней, никто помочь Кириллу выбраться отсюда, похоже, не сможет.

— Я приветствую Вас, уважаемый Мвану Земпо Гобу, и благодарю за оказанную помощь и гостеприимство. Надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить Вам тем же и оказаться полезным, Вам или кому-нибудь из Ваших людей, — Кирилл весьма церемонно, но не теряя достоинства, склонил перед ним голову и максимально открыто и честно взглянул в глаза вождю. Взгляд старика был тяжел и проницателен. Кириллу показалось, что тот, как рентген, просветил его насквозь и увидел все его самые потаенные мысли. Мудрый вождь не стал ни разубеждать его в этом, ни пытаться комментировать увиденное. Отвесив Кириллу ответный поклон, он повернулся к своим людям и прокричал им что-то, указывая на Кирилла скрюченным от старости пальцем.

— Это мой гость, и я хочу, чтобы он остался доволен своим здесь пребыванием, — прошептал стоящий рядом Сэм. — Если что-то будет не так, я лично сдеру шкуру с виновного.

И на немой вопрос Кирилла ответил:

— Дедушка — великий вождь. И он знает, что говорит.

Короткая, но пламенная речь вождя произвела на соплеменников неожиданное для Кирилла впечатление. Они дружно заулыбались и с радостными криками пустились в пляс вокруг костра, начисто забыв о своем госте. Пляска, подчиняясь ритму барабанов, все убыстрялась и убыстрялась, постепенно превращаясь, с точки зрения Кирилла, в полное безумство. Наблюдая за действом, он пропустил момент, когда приготовили мясо. Двое крепких мужиков внесли в круг зажаренную тушу. Вождь одарил лучшими кусками наиболее отличившихся охотников, сопровождая каждый кусок речью, по красоте и витиеватости не уступающей лучшим кавказским тостам. Затем, отхватив весьма внушительную порцию, он преподнес его Кириллу:

— Прими эту пищу, уважаемый Аббиду, друг оришу Адегбала, и пусть жизнь твоя будет сладкой, как мясо окапи, а смерть, когда придет на то воля Адегбала, будет такой же быстрой и легкой, как была у этого зверя.

— Я благодарю великого вождя и его народ за гостеприимство и надеюсь, что не стану для вас большой обузой.

Потом после обмена еще парой фраз из лексикона дипломатов двух дружественных держав вождь оставил Кирилла и обратил свое внимание на мясо. Отрезав себе кусок, он отошел от туши, предоставив делить добычу своим помощникам, и с видимым удовольствием запустил в него зубы. Дальнейшим разделом туши занялся один из охотников.

Сэм, переводивший и комментировавший происходящее в лучших традициях российских футбольных комментаторов, также получив свою порцию, вернулся к Кириллу:

— Ешь, не бойся. Это вкусно.

Мясо окапи оказалось действительно вкусным: чуть сладковатое, но сдобренное специями, оно было вполне съедобным. А под дымок костра да на свежем воздухе, так, вообще пошло замечательно.

— Эх, сюда бы бутылочку Хванчкары, — мечтательно произнес Кирилл, тщательно пережевывая мясо. Через мгновение метнувшийся в гущу народа Сэм принес большой деревянный ковш, наполненный местным пивом, по крайней мере, запах был похож. Кирилл, не любивший пива, все-таки из вежливости отпил несколько глотков. Штука оказалась довольно противной и весьма забористой, по крепости близкой к нашему самогону. Кирилл отставил в сторону ковш и вновь принялся за мясо, с любопытством озирая пиршество, творящееся вокруг. Это был настоящий праздник живота. Казалось, что народ стремился наесться впрок, на пару недель вперед. Люди поглощали мясо в невероятном количестве, запивали все это тем самым пивом, умудряясь при этом оживленно общаться друг с другом, танцевать и петь песни.

Вдруг среди общего праздничного настроя Кирилл почувствовал на себе чей-то холодный колючий взгляд. Незаметно обежав толпу глазами, он увидел молодого воина, стоящего в кругу друзей и поглядывавшего на Кирилла с не самым дружелюбным выражением лица. Друзья что-то оживленно ему втолковывали. Их фразы периодически прерывались взрывами смеха. Вот только парню было явно не до веселья. Он стоял мрачнее тучи и взор его не сулил Кириллу ничего хорошего.

— Кто такой? — спросил Кирилл у чавкающего рядом Сэма.

— Это Нготу, наш лучший охотник. Говорят, что когда дедушкина душа поселится на священном дереве Иду, он станет нашим новым вождем. А еще он хотел взять в жены Одуву, дочку омуроди. Но тот пообещал ее тебе, и теперь, я думаю, Нготу на тебя очень сердится.

— Ничего себе сердится, да он меня сожрать без хлеба готов.

— Не волнуйся, против деда и омуроди он не пойдет.

Новость эта сработала как выключатель, как бы отключивший эффект присутствия. Кирилл выпал из общего праздника и остался сторонним наблюдателем. Еще мгновение назад веселое, праздничное настроение улетучилось, оставив усталость и внутреннюю опустошенность. Вернулась боль в переломанной и натруженной за день ноге, а вместе с ней тревога за свое будущее. Кирилл, простившись с Сэмом, вернулся в хижину и долго лежал, прислушиваясь к барабанным ритмам и выкрикам на непонятном, птичьем языке, окрашенным радостными эмоциями. Люди жили в своем мире, были счастливы и радовались дню сегодняшнему, оставив возможные заботы и тревоги на завтра. Кириллу вспомнилась старая японская мудрость, которая в вольном переводе звучала примерно так: 'Вчера уже прошло, завтра еще не наступило — живи сегодня'.

Когда народ угомонился, Кирилл не заметил, видимо, заснул раньше, однако, с утра деревня жила своей обычной жизнью, как будто бы и не было этого затянувшегося глубоко за полночь праздника. Внутренний осмотр организма показал значительный прогресс в деле заживления ран, о котором, в прочем, Кирилл распространяться не торопился. 'Пусть пока думают, что я недееспособный, а потому неопасный инвалид. Так спокойней'. Костыль здорово облегчал передвижения Кирилла, и поэтому, они с Сэмом решили посвятить этот день знакомству с окрестностями.

— Джунгли, это тебе не Москва, для новичка они смертельно опасны, — Сэму очень нравилась роль многоопытного наставника, поучающего жизни этого, волею богов оказавшегося на его территории, русского. — Будь крайне внимателен, ничего самостоятельно не трогай, никуда без меня не ходи. Лес — он живой. Узнаешь его получше, полюбишь, и он к тебе будет по-доброму. Будешь вести себя как в городе, глазом моргнуть не успеешь, погибнешь.

— Ладно-ладно, веди, Сусанин. Приедешь ко мне в Нижний, я тебе такие джунгли покажу, закачаешься.

Два шага вглубь леса и Кирилл уже не смог бы с уверенностью сказать, в какую сторону им следует возвращаться в деревню. Они оказались буквально на другой планете. Огромные, теряющиеся в высоте стволы деревьев, корни которых внизу, сами, как стволы, высоко поднимающиеся от земли и сплошь покрытые мхом; лианы, свисающие до самой земли и переплетающиеся друг с другом; влажная, чавкающая земля под ногами, покрытая на удивление скудной растительностью. Редкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, сплошным пологом закрывающие небо, косыми линиями разрезали сумрак этого неземного пейзажа на отдельные фрагменты. Зато Сэм вел себя здесь абсолютно естественно и непринужденно. Он ловко обходил неохватные деревья, отгибал лианы, перекрывающие одному ему ведомую дорогу, успевая при этом комментировать окружающий пейзаж с проворством и обыденностью московского экскурсовода.

— Знакомься, Кирилл, это зеленое сердце Африки — джунгли.

— Слушай, а как тебя, дитя леса, к нам в Москву занесло?

— Отец мой еще совсем молодым нанялся проводником в одну научную экспедицию. Дошел с ними до города, да так там и остался. Потом была Революция, он стал одним из лидеров. Не самым главным, конечно, но все-таки, его заслуг хватило, чтобы отправить меня учиться по государственной программе. Отец, несмотря ни на что, корней своих не терял и связь с племенем всегда поддерживал. Детство я свое почти все провел здесь с дедом, да и потом всегда сюда возвращался, как только выдавалась такая возможность. Осторожней! — Сэм схватил за руку Кирилла, решившего отломить веточку от растущего рядом с ним куста.

Что первым делом делает горожанин, войдя в лес? Отламывает ветку, пусть небольшую, пусть даже не ветку, а какую-нибудь соломину или былину. Главное, неосознанное желание утвердиться на чуждой ему территории. Показать, кто в доме хозяин, а лес это в средней полосе России или джунгли в центральной Африке, какая в сущности разница.

Сэм, придержав руку Кирилла, показал ему на ветку.

— Смотри, — по ветке, выступая прямо из под коры, сочилась густая, тягучая, как мед, красная жидкость.

— Это что, кровь?

— Нет, это сок дерева и это яд. Для человека — смертельный. Здесь в джунглях идет постоянная борьба за выживание. И каждый защищается, как может. Этот кустарник пропитан ядом, это дерево, — Сэм показал на другой ствол, — все усыпано шипами, по крепости почти не уступающими металлу. А вон то, — они прошли чуть дальше, — приютило на себе колонию муравьев, которые, если будешь беспечен, могут закусать тебя до смерти. Их укус ядовит, хотя от одного человеку ничего не будет, кроме неприятных ощущений.

— Сурово тут у вас, однако.

— А иначе нельзя. Иначе просто не выжить.

Кирилл стал внимательнее смотреть по сторонам, стараясь замечать, какие деревья Сэм безбоязненно касается, а какие обходит стороной. Сработала привычка, вбитая им в голову в армейской разведке инструктором. Ходи по лесу и следи, как и куда идет впереди идущий товарищ, и останешься жив и здоров. Начнешь 'ушами хлопать' — поймаешь растяжку или шею свернешь.

Передвигаться в лесу было не очень сложно, видимо, Сэм вел его по достаточно открытой местности, учитывая нынешние физические кондиции товарища. Впрочем, костыль оказался сделан мастерски и здорово помогал Кириллу, практически не замедляя движение. То ли он немного привык к лесу, то ли джунгли приняли Кирилла, но он вдруг начал различать звуки, ранее им не слышимые. Как будто слух резко перешел на другой уровень восприятия. Стали слышны голоса птиц, раздающиеся где-то высоко в кронах деревьев, стрекот кузнечиков или каких-то их местных родственников. Где-то недалеко, но совершенно не заметно для глаз расположилась стая обезьян, выдавая себя лишь шумом веток и визгливыми вскриками. Лес жил своей жизнью и можно было только догадываться, насколько эта жизнь была богата и разнообразна.

— Эх, сюда бы моих экологов. Они бы тут развернулись.

— Тихо, слышишь? — Сэм замер, подняв голову вверх, выискивая глазами что-то одному ему ведомое. Кирилл прислушался. Где-то высоко в кронах деревьев раздался глухой стук, сопровождавшийся странным шорохом. Звук этот напомнил Кириллу стук топора, только невидимый дровосек ударил по дереву один раз, да видно передумал. Нет. Вот еще раз ударил. Что-то уж очень неторопливый дровосек попался. Ш-ш-ш-шух, бум, в нескольких метрах от них, прямо с неба, упал огромный плод. Звук его падения эхом разнесся по джунглям. Внешне этот плод больше всего напоминал небольшую зеленую тыкву, но судя по тому, что при падении абсолютно не пострадал, был намного крепче обычной тыквы.

— И часто у вас так? А если такой тыквой да по 'тыкве', мало не покажется.

— Звук запомнил? Если услышишь, стой и определяй куда падает, секунд десять у тебя будет. Главное не стоять около ствола. Это плоды дерева онфолакарпум. Они растут прямо на стволе, а когда созревают, падают вниз.

— Да вы, Сэмэн, по латыни ботаете? — удивился Кирилл.

— Плоды эти очень ценные в медицине и косметологии. Я в свое время хотел бизнес закрутить. Собирать эти орехи в джунглях и поставлять их содержимое в Европу. Дедушка запретил. Сказал, что если в лес придет бизнес, то лес погибнет.

— А если собирать только упавшие орехи? Ведь все равно гниют просто так.

— Вот и я также дедушке сказал, а он ответил: 'В джунглях ничто просто так не гниет. Упавший плод — это жизнь нового дерева или корм слона, или другой более мелкой живности. Начнешь собирать орех, слоны уйдут в другие места. Уйдут слоны — погибнут джунгли'. Вот. Так и не вышло из меня бизнесмена, а название по латыни запомнил.

Кирилл поднял плод. На вес он больше двух килограммов, а на ощупь был похож на обтянутый замшей камень. Запах, шедший от ореха, очень напоминал чесночный. Только сейчас Кирилл понял, чем это таким знакомым пахнет в джунглях.

— А что, эти орехи можно есть?

— Можно, только расколоть его нам сейчас не под силу. Этим орехом питаются слоны. Знаешь, как они его колют?

— ...?

— Слон, придерживая плод хоботом, упирается в него бивнем и наваливается всей своей массой. Орех лопается и только тогда слон может его съесть.

— Сэм, а почему не видно никаких зверей. Я читал, что джунгли просто переполнены всякой живностью.

— Ну, во-первых, деревня рядом, а во-вторых, ты своим грохотом перепугал даже самых смелых и любопытных обезьян. Хочешь увидеть зверей, учись ходить тихо, как зверь.

— Ну, это вряд ли, по крайней мере, не сейчас. С костылем тихо не походишь.

Немного погодя Кирилл услышал шум падающей воды, правда, не смог уверенно определить правильное направление. Многоголосое эхо, разносящееся по джунглям от любого звука, могло запутать и более бывалого путешественника, чем Кирилл. Сэму же все было нипочем, и пару минут спустя он вывел их на небольшую заводь, образованную небольшим водопадиком, метров шести высотой.

— Здесь можно купаться, — Сэм стянул с себя тряпье и придавил его приличных размеров камнем. — Раздевайся, только одежду спрячь под камень, а то обезьяны своруют. И пока Кирилл стягивал свою задубевшую от солнца и пота одежду, Сэм, оставшись в одних очках и ожерелье, полез в воду.

Только войдя в прохладную чистую воду, Кирилл понял, как давно тело просто мечтало об этом моменте. Вода мягко и нежно, слой за слоем, стала снимать с его измученного тела грязь, боль, усталость, наполняя его новыми силами и радостными ощущениями. Жаль, что шина на ноге и тугая повязка на руке не дали ему в полной мере насладиться купанием в этой живительной влаге. Заводь оказалась не глубокой, и Кирилл смог доковылять до водопада. Встав под холодные, бьющие с мощной, но в тоже время нежной силой струи воды, он замер, впитывая в себя энергию воды и солнца, наслаждаясь этим импровизированным 'душем Шарко', буквально чувствуя, как кровь разгоняется по телу, неся в себе здоровье и силу.

Сэм, уже вылезший на берег, понимая значение происходящего для Кирилла, не торопил его, а лишь с улыбкой наблюдал за ним и думал, о том, что как, в сущности, мало надо человеку, независимо от цвета кожи и положения, для счастья. Счастья настоящего, определяющегося не разумом, а инстинктом. И как же все люди с точки зрения этого счастья похожи. И какими же они становятся разными, как только перестают жить по законам природы, а начинают жить по законам разума. И зачем мне этот город. Жил бы себе сейчас в деревне у деда, ни тебе забот, ни тебе хлопот. Сказка просто, а не жизнь...

Так частенько бывает: лежишь на песочке, под горячими лучами солнца, жмуришься от удовольствия. И такая благодать по телу и мыслям разливается, что улетаешь в дали неведомые и паришь там, наслаждаясь легкостью бытия. Пока какой-нибудь придурок, только потому, что ему тоже хорошо и весело, не окатит тебя ледяной водой, возвращая в действительность, с ее заботами, обязательствами, перспективными проектами и прочей мутью, минуту назад тебе совершенно не нужной...

Вечером был официальный ужин в доме колдуна и представление его дочери Одувы в качестве невесты дорогого гостя и друга Адегбала. Шаман по случаю торжества был в максимальной 'боевой' раскраске. Тело, и без того полностью расписанное татуировками, было раскрашено чередующимися черными, белыми, красными и синими полосами. Как пояснил Сэм, цвета символизировали четыре стихии: воздух, землю, воду и огонь. Кисти рук, чаще всего обращаемых к небу, были белыми, стопы, ближе всех к земле, — черными, а красно-синие полосы шли по всему телу и лицу. На плечах омуроди была львиная шкура, с черепом в виде капюшона, одетым на голову.

Не менее красочно была наряжена и его дочь, однако всевозможные украшения в виде бус из ракушек и камешков на голой груди и множество ярких тряпочек, перьев и шкурок, служащих ей юбкой, меркли на фоне прически Одувы. Это была какая-то невообразимая конструкция из ярко-рыжих волос, нарушающая все законы физики. Ее сложная форма могла бы вызвать зависть у любого модного стилиста. Это была работа мастера. Волосы держали форму, видимо, за счет специального состава, коим были густо намазаны. Они от этого лоснились, как будто были облиты тонной лака.

— Хороша Маша, слава богу, не наша, — сохраняя благожелательное выражение лица, пробормотал Кирилл.

— Ничего, это поправимо, — гнусно улыбаясь одними глазами, ответил ему КВНщик. Разместились они прямо на полу хижины, усевшись в кружок на щедро настеленные шкуры. Кроме них четверых, в доме была еще одна женщина в трудноопределимом возрасте, выполнявшая роль то ли прислуги, то ли официантки.

— Это Ваша жена? — поинтересовался Кирилл.

— Нет, мою жену, мать Одувы, убил вот этот лев, — колдун похлопал по звериной лапе, покоящейся на его плече. — Одуве тогда было четыре года. Я очень любил ее мать и дал обет, что не приведу в дом новую женщину, пока не вырастет Одува и не выйдет замуж. А это Каттука, вдова одного нашего воина, погибшего в бою с племенем Чхо. Она помогает мне по хозяйству, а после того, как ты женишься на Одуве, станет моей женой. 'Ну вот, — подумал Кирилл, — судьба еще одного человека здесь слишком тесно переплелась с моей собственной. Мало мне колдуна с его амбициями, Одувы с ее женихом, так еще и эта вдова: ждет, наверное, не дождется, когда здесь полноправной хозяйкой станет. Эх, Лада, Лада, заварила ты кашу'. Несмотря на столь нерадостные мысли, Кириллу удавалось сохранять приличествующее ситуации выражение лица. Единственное, что несколько портило впечатление от торжественного вида хозяев, это стойкий запах навоза, висящий в воздухе в такой концентрации, что Кирилл первое время постоянно поглядывал себе под ноги, боясь вляпаться в какую-нибудь свежую кучу. После соблюдения необходимых формальностей, преломления хлебов и первых заздравных тостов в честь уважаемого гостя и не менее уважаемых хозяев беседа, наконец, перешла в достаточно непринужденное русло, и Кирилл с максимально нейтральным лицом спросил Сэма:

— Чем это так воняет?

— Понятно чем, навозом. Ты думаешь, прическа Одувы на лаке суперсильной фиксации держится. Ошибаешься. Это смесь растолченной коры и навоза. Отсюда и форма, и цвет, и, уж извини, запах. Это последний писк здешней моды, специально для тебя старалась. Если захочешь, она потом, после свадьбы, каждый день такую делать будет.

— Спасибо, друг, умеешь утешить.

— Омуроди говорит, что ты великий колдун, он видит, как быстро зарастают твои переломы. Твоя магия хорошо помогает 'ленаке'.

— Видимо, не достаточно хорошо, поскольку еще неделю придется в 'гипсе' походить.

— Он это понимает, и не торопит тебя. Свадьба состоится через пять дней...

Позднее, когда они остались одни в домике Кирилла, тот вспомнил о предстоящей женитьбе:

— Сэм, я не могу и не хочу жениться. Надо что-то делать. Помоги мне отсюда выбраться.

— Я тебя понимаю и постоянно об этом думаю, но пока не представляю, как это сделать. Допустим, я мог бы связаться кое с кем из вашего посольства, но ваш посол вряд ли захочет связываться с нашим племенем напрямую. Выручать тебя официально, это значит фактически обвинить наших в твоем похищении и насильственном удержании. Властям придется проводить силовую операцию, а я не хочу так подставлять свой народ. И потом, как ты все это объяснишь своим? Документов у тебя нет, как в страну попал, что один в джунглях делал — не понятно. Сможешь объяснить так, чтобы тебе поверили?

Кирилл подавленно молчал. Не было у него ответа на эти вопросы. Не рассказывать же всем, как они с Ладой и дедом встретили на Сейдозере Кратоса, и тот попытался его убить. Но Лада спасая его от атаки, телепортировала Кирилла в Африку, в соляную пещеру, где он договорился со слоном, и тот вынес его на поверхность. А потом местный бог Адегбала попросил колдуна племени Йорубо подобрать его, подлечить и подержать у себя, до следующих распоряжений. Бред сивой кобылы. Ну, кто в здравом уме в это поверит. Даже если это все чистая правда. Значит нужно придумать сказку, ложь, в которую поверить легче, чем в правду.

— Сэм, если мы скажем, что я турист, который заблудился в джунглях, упал с пальмы, потерял документы и память, а местное племя меня спасло?

— Не пройдет. Во-первых, быстро проверят всех въехавших, выехавших из страны и всех имеющихся в наличии русских. Поверь мне, их не так уж и много. Баланс сойдется и твоя версия развалится. Во-вторых, я не уверен, что наши тебя так просто отдадут. Слишком большие планы на тебя у деда и омуроди. Слушай, у меня есть один знакомый русский, он инженер, мост нам строит. Может быть, попробовать через него передать весть твоим друзьям в России? Возможно, они что-нибудь придумают. Правда, он, кажется, работает на ваши спецслужбы: уж слишком много чего может и дружит со всеми, даже с теми, с кем дружить совсем не обязательно.

— Стоп, стоп, стоп. Не хватало мне еще проблем со спецслужбами. Ладно бы меня одного касалось, так ведь еще и Деда с Ладой сюда приплетут обязательно.

— Ты что, боишься собственных спецслужб?

— У нас в стране, дорогой Сэм, каждый разумный человек, если не боится своих спецслужб, то, по крайней мере, опасается. Причем это не мешает нам одновременно дружить с отдельными представителями этих самых спецслужб. Как-то все-таки надо попробовать обойтись без них. Есть у меня большая надежда на Деда. Ангел говорил, что как только я выйду на поверхность, он меня почувствует и придет на помощь. Раз пока не проявился, значит не все так плохо. Или у них там на Сейдозере произошло что-то совсем уж нехорошее, и тогда уже никто мне на помощь не придет. И придется мне, Сэм, учиться чирикать, жениться на вашей красотке и мечтать дожить до старости и не быть съеденным какой-нибудь зверюгой или еще хуже, соседом.

— Кир, ты второй раз какого-то ангела вспоминаешь? Это кто?

— ...обыкновенный ангел-хранитель. Живет себе на небе, наблюдает за нами. Говорит, что охраняет меня и из бед всяческих выручает. Что-то, правда, плохо старается. Надо будет на него жалобу написать.

— Ты и в правду великий колдун. Дружишь с богом, разговариваешь с животными и ангелами, лечишь сам себя ...

— Да брось ты, был бы я колдуном, не сидел бы сейчас здесь с тобой, а гулял бы с замечательной девушкой Ладой по Нижнему, любовался бы закатом. Знаешь, какие в Нижнем бывают закаты? М-м-м... Солнце, красное, над самым горизонтом, подныривает под Борский мост, окрашивая полнеба так, что самого моста почти не видно. Волга становится пурпурной, и только мелкая рябь колышет этот пурпур, в отблесках которого сияют золотом кресты на соборе Александра Невского. Если стоять в этот момент на Чкаловской лестнице, то кажется, что огромная огненная река вытекает прямо из неба, течет к городу и остывает где-то в районе Стрелки, смешиваясь с холодными водами Оки. Картина эта длится лишь несколько минут и не каждый день, заметь. Но ради нее можно все лето по вечерам ходить на Волгу в надежде уловить момент и прикоснуться к красоте, оставить в душе память о чуде и жить потом надеждой на его повторение.

Видимо наступило время, когда Кириллу стало просто необходимо выговориться. И он начал рассказывать этому парню, которого знал-то всего несколько дней, всю свою жизнь. Сработал эффект поезда, когда не боишься говорить случайному попутчику все, как на духу, потому что знаешь, что никогда больше с ним не встретишься. Этакий момент исповеди. Вот и теперь, Кирилл рассказал Сэму про Арктидов и все что с ними связано, про Деда и Ладу и много еще про что. Сэм слушал и не перебивал, понимая, что товарищу нужно просто излить кому-то душу. Может быть, он и не все понял из сбивчивого и сумбурного рассказа Кирилла, и уж наверняка не во все поверил, но это было не важно. Детали можно будет уточнить и позже, времени, похоже у них на это будет, хоть отбавляй.

Беседа затянулась глубоко за полночь и, возможно, продлилась бы до утра, но ее прервал истошный крик, раздавшийся снаружи. Кирилл замолчал, прислушиваясь. Крик, переходящий в визг и завывания, повторился еще и еще раз и вскоре был подхвачен множеством голосов. Деревня проснулась и загомонила. Похоже, что все взрослое население высыпало на улицу и устроило такой шум, что Кириллу сразу вспомнился птичий базар на скалах Белого моря, который он видел в передаче 'В мире животных'. Они с Сэмом поспешили наружу, чтобы понять, что стряслось. На центральной площади в свете факелов собралась вся деревня. Кирилл впервые видел этих людей такими растерянными и даже напуганными. Говорили все одновременно друг с другом и сами по себе. Кто-то что-то втолковывал рядом стоящему, кто-то, стоя на коленях и воздев руки к небу, обращался к высшим силам, а кто-то просто бился в истерике. Присмотревшись, Кирилл понял, что растерянность присутствует в основном среди женщин, а вот страх явно обуял представителей сильной половины. Внешне спокойными оставались только старик вождь и колдун. Они молча выслушивали всех с ними говорящих, бросали какие-то короткие реплики, всем своим видом показывая, что надо успокоиться и прекратить волнения. Пока это им мало удавалось, но они не особенно и настаивали, давая народу 'спустить пар'. Впрочем, был еще один человек, не участвовавший в этой какофонии. Мужчина стоял один, понуро и как-то обреченно опустив голову. Все старательно отводили от него взгляды, и создавалось впечатление, что он каким-то образом связан с возникновением переполоха. Пока Кирилл оценивал обстановку, Сэм вклинился в толпу и уже через минуту вернулся к нему изменившимся до неузнаваемости. Блики огня, отражавшиеся в его очках, не могли спрятать страх, поселившийся в глазах парня, руки его слегка подрагивали. Теребя бусы на груди, он нервно оглядывался и совсем по-детски шмыгал носом.

— Что стряслось, Сэм, — Кириллу пришлось даже слегка встряхнуть его, чтобы вернуть к действительности. Наконец Сэм взял себя в руки, взгляд его сфокусировался на Кирилле и он смог внятно сформулировать суть произошедшего:

— В деревню пришел Попобава. Это очень плохо.

— Кто он такой, этот ваш Попобава?

— Попобава — это маленький краснокожий человек, карлик, с огромным, единственным глазом во лбу, довольно большими острыми ушами и крыльями с острыми когтями, как у летучей мыши.

— Можно подумать, что ты его лично видел.

— Нет, я не видел. Но так его описывают те, кто с ним встречался. Он приходит ночью в дом и анально насилует мужчин. Сегодня он пришел в дом Чиди, — Сэм кивком головы показал на одинокую мужскую фигуры, понуро опустившую голову, сломленную случившимся и отдавшую свою судьбу в руки соплеменников.

— Почему только мужчин?

— Не знаю, но он никогда не трогает женщин и детей. Потом, сделав свое грязное дело, он заставляет свою жертву прилюдно признаться в случившемся. Если жертва отказывается, то он приходит в следующую ночь и будет приходить до тех пор, пока несчастный не объявит об этом во всеуслышание. Поэтому Чиди и не стал ничего скрывать.

— Мерзкий тип, этот ваш Попобава. Но, слава богу, его кажется, нигде по близости не видно.

— Попобава может быть невидимым, и тогда его может выдать только резкий запах или клубы дыма, — пробормотал Сэм и в очередной раз шмыгнул носом. — Днем он может принимать человеческую форму, и его тогда вообще никто не может узнать.

— Бред какой-то. А может он все это выдумал?

— Ты бы стал рассказывать такое про себя?

— Пожалуй, что нет. Если бы только у меня не было бы на то очень веских причин. И что же теперь с ним будет? — кивнул Кирилл на одиноко стоящего мужчину.

— Омуроди его осмотрит, зафиксирует факт насилия и дальше его либо изгонят из племени, либо принесут в жертву Адегбала, с просьбой изгнать Попобаву из деревни.

— Да, наговаривать на себя, имея такую перспективу, вряд ли кто отважится.

— Теперь все мужчины племени будут несколько ночей спать на улице у костра. Считается, что Попобава не нападает в толпе, и остальным будет легче его выследить, если он скрывается под видом человека. Он в этот момент уязвим, и его можно убить, а когда он в своей настоящей личине, он может улететь и, вернувшись, отомстить всей деревне.

Омуроди подошел к несчастному Чиди и, взяв его за руку, как ребенка, увел в свою хижину. В этот момент Кирилл вдруг ощутил на себе уже знакомый ему колючий взгляд, от которого так и несло холодом и ненавистью. Проследив его направление, он обнаружил группу мужчин, в центре которой стоял Нготу, тот самый невольно обиженный им жених Одувы. Он, не отрываясь, смотрел на Кирилла и что-то ожесточенно втолковывал своим товарищам. Речь его накалялась с каждым словом, слова становились все громче и громче, привлекая внимание не только окружавших его мужчин, но и других людей. Он, уже не сдерживаясь, выкрикивал фразы, заканчивая каждую тычком пальца то в сторону Кирилла, то в сторону хижины колдуна, куда только что увели Чиди.

— Ох, чую, что-то недоброе затевает наш Ромео, — пробормотал Кирилл. — Что-то он мне все меньше и меньше нравится, и, похоже, что это взаимно.

Сэм, услышав последнюю фразу Нготу, прямо-таки подпрыгнул на месте и выдал такую гневную тираду, закончившуюся до боли знакомым: 'мать твою', что многие из зрителей просто рты раскрыли от изумления.

— Однако, многому же у нас учат в университете дружбы народов, — удивился Кирилл, — Сэм, ты не мог бы ввести меня в курс дела, коль уж речь явно зашла о моей персоне.

— Этот взбесившийся от ревности придурок утверждает, что ты и есть Попобава. Дескать, это ты пробрался в дом Чиди и трахнул его в задницу. Идиот. Я сказал, что был все время с тобой и могу подтвердить, что ты никуда не отлучался.

— Вы все знаете меня как смелого воина, — из глаз Нготу разве только искры не летели. — Я никогда и ничего не боялся. Но сейчас я боюсь. Я боюсь, что этот человек принесет нам беду. Вспомните, что после того, как он появился в деревне, над ней стал постоянно кружить орел. — Нготу указал пальцем в небо, и все послушно подняли глаза. Действительно, над деревней все эти дни постоянно летал огромный орел, впрочем, Кирилл не видел в этом ничего плохого.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы орлы вели себя так? — вопрошал тем временем воин и, не дождавшись ответа, продолжил, — нет! Что высматривала в нашей деревне эта гордая птица? Мы не знаем. Но это нехороший знак!

— Оставь разгадывать знаки омуроди, мальчишка, — тихо, но так, что все услышали, произнес вождь. Услышали все, кроме Нготу.

— Вчера орла не стало, и ночью к нам пришел Попабава. И теперь я боюсь. Боюсь не за себя, а за наших женщин и детей. Этот человек принесет нам беду. А те, кто должны защищать и заботиться о вас, защищают чужака, решая свои личные дела.

— Не хватало мне еще причинной местной революции стать, — прошептал Кирилл.

— Вот болван, — Сэм махнул рукой и отвернулся от Нготу.

— Но я-то здесь причем?! Ты уж им скажи, что мне очень жаль, что так произошло с Чиди, но моей вины в этом нет.

— Да все и так понимают причину его ненависти к тебе. Но он пользуется большим влиянием, особенно среди молодых воинов. То, что он говорит, очень плохо! Очень! Он предлагает принести тебя в жертву вместе с Чиди.

Последняя фраза Нготу вызвала бурный восторг среди окружавших его парней. И она же, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения вождя. Он выкрикнул несколько громких рубленых фраз, как будто орел проклекотал, после которых все притихли, а парни, окружавшие Нготу, даже слегка расступились, образовав вокруг него свободное пространство.

— Он сказал, что не позволит клеветать на нашего гостя и друга оришу Адегбала, обещавшего нашему народу свое покровительство. И если Нготу считает, что для жертвоприношения Чиди нужна компания, то он может сам к нему и присоединиться. Молодец, дед, — добавил Сэм уже от себя, — настоящий вождь. Он еще долго сможет держать племя в своих руках.

И, действительно, страсти как-то тут же угасли, женщины, тихо переговариваясь, разошлись по домам и, собрав нехитрые постели, вынесли их на площадь перед вновь разожженным костром. Мужчины, за которыми некому было поухаживать, вынесли свои постели самостоятельно, и все, как ни в чем не бывало, дружно стали укладываться спать. Впрочем, эта история получила свое продолжение утром. Вместе с первыми лучами нещадного солнца Кирилла, не выспавшегося от ночных волнений и от комаров, которых, под открытым небом, оказалось великое множество, разбудил Сэм.

— У меня одна новость, и она плохая и в тоже время хорошая. С какой начинать?

— Давай с плохой, чего уж теперь.

— Дед посылает меня в город, и я уезжаю на пару дней.

— Зачем?

— Нападение Попобавы подтвердилось, и мы, по закону, должны заявить об этом властям.

— Что, неужели все так серьезно.

— Конечно. Были случаи, когда от его действий страдали целые деревни. И потом. После его появления всегда происходят какие-то крупные несчастья. Власти должны быть к этому готовы. Но вообще-то, мне кажется, что они просто боятся и, узнав о Попобаве, будут какое-то время проводить ночи в людных местах. Но в любом случае сообщить об этом мы обязаны. Очень не хочется оставлять тебя одного в такой момент, но ничего не поделаешь. Ехать надо.

— Ну а что же в этой новости хорошего?

— А вот, что. Как ты думаешь, когда ты реально сможешь снять свои повязки и пользоваться рукой и ногой полноценно?

— Да хоть сейчас. Это уже просто камуфляж, позволяющий оттянуть самое главное событие в жизни мужчины.

— Ты — колдун! — Сэм смотрел на Кирилла с нескрываемым уважением. — Буду рад тебе помочь. В городе есть у меня друзья. Они занимаются контрабандой. Парни хорошие, просто они так на жизнь зарабатывают. За определенное вознаграждение они смогут организовать тебе побег отсюда, привезут тебя и спрячут в городе. Люди они надежные, не волнуйся, все сделают как надо. Один из них знает русский, мы вместе учились, так что все будет хорошо. А когда окажешься в городе, там придумаем, как тебя на Родину переправить. Может быть, они тебе документы сделают. Там видно будет.

— Слушай, это ведь, наверное, дорогое удовольствие. А у меня, сам понимаешь, при себе ни копейки, ни цента.

— Не бери в голову, деньги у меня есть. У меня в Москве был хороший друг, Ашот. Он всегда говорил: 'Деньги — дело наживное. Чем больше их тратишь на друзей, тем больше они к тебе возвращаются'. Так что захочешь вернуть мне деньги, найди Ашота и отдай ему. Я, наверное, его самый большой должник. Заодно и привет передашь. Для тебя сейчас главное не высовываться и пару дней здесь тихо прожить.

— Ну да, а то, пока ты в городе дела решаешь, наш Ромео меня дубинкой по темечку и в котелок.

— Да нет, не должен. У тебя хорошая 'крыша'. Дед и омуроди на твоей стороне, и Нготу против них не пойдет.

— Ну, что же, друг мой, езжай, и возвращайся поскорее. А я постараюсь не влипнуть в какую-нибудь историю, пока тебя нет.

* * *

Сэм уехал, а день Кирилла пошел своим чередом. Настроение его испортилось, за эти несколько дней он успел привязаться к своему новому другу и теперь ощущал острое чувство одиночества и потери. Общаться ни с кем не хотелось, да и вряд ли он смог бы это проделать без помощи Сэма, поэтому Кирилл ушел в свою хижину, осмотрел и уложил весь свой нехитрый скарб, о котором вспомнил почему-то только что. Камуфляжная куртка и вещи нашлись в корзине, под стеной. Куртка была выстирана и даже зашита в нескольких местах. Нож и фонарик лежали рядом, во вполне исправном состоянии. Прикосновение к своим вещам вызвало такую щемящую душу волну воспоминаний, что Кирилл, с трудом сдержавшись, закрыл глаза и несколько минут сидел рядом с корзиной, борясь с желанием то ли разреветься, как ребенок, то ли завыть матерно. Необходимо было чем-то занять себя, иначе действительно завоешь от тоски и безысходности. Справившись с эмоциями, он вышел из хижины, подобрал около кострища недогоревший ствол дерева и уселся на пороге. Вырезание всевозможных фигурок из дерева было его давней страстью, унаследованной им от отца. Тот буквально в любой коряге мог разглядеть какую-нибудь историю и, добавив от себя несколько мастерских штрихов, показать ее остальным. Отец всегда говорил: 'Природа — великий художник, и к доработке ее творений нужно подходить очень аккуратно, лишь небольшими штрихами проявлять ее замысел, помогая несовершенному человеческому глазу в полной мере оценить ее фантазию и игру'. Кирилл, к сожалению, так не умел, но работать с деревом любил, предпочитая резьбу на гладких досках.

Порода дерева, подобранного Кириллом, была ему неизвестна, но полено легко слоилось, и он без особого труда смог нащипать себе несколько тонких дощечек. Перевязь на левой руке не мешала работе кисти, так что Кирилл мог вполне рассчитывать на обе руки. Еще не решив, что будет вырезать, он просто строгал дощечки, постепенно выравнивая их поверхности. Боковым зрением Кирилл заметил подошедшего мальчишку, с интересом наблюдающего за его манипуляциями. Это был тот самый пацан, подглядывавший за ним сквозь щели хижины в первый день, когда Кирилл пришел в себя. Не желая его спугнуть, он продолжал строгать деревяшку, делая вид, что не замечает парня. Решение, что вырезать, пришло в голову само собой. Кирилл расщепил одну дощечку на четыре небольших рейки шириной около двух сантиметров, затем, отложив рейки в сторону, принялся вырезать из другой дощечки фигуру медведя с поднятым в лапах молотом. Мальчишка к тому времени окончательно освоился и, уже не таясь, уселся рядом, внимательно наблюдая за Кириллом. Тот, взглянув пацаненку в глаза и ткнув себя пальцем в грудь, произнес:

— Кир... — показал пальцем в сторону мальчишки с вопросительным взглядом, и опять в себя:

— Кир...

— Гвон, — указал сообразительный пацан на себя, — Кир Аббиду, -палец в сторону Кирилла.

— Ну, Аббиду, так Аббиду. А ты значит, Гвон. Молодец, вот и познакомились. Как живешь, Гвон?

В ответ на его риторический вопрос Гвон разразился целой тирадой совершенно непонятных Кириллу слов, подхваченной группой ребятишек, незаметно приблизившихся к ним и с опаской наблюдающих за Кириллом и Гвоном. Кирилл в очередной раз поразился количеству цокающих и щелкающих звуков в языке этого племени, постоянно вплетающихся между согласными и делающими их речь похожей на щебетание птиц.

В свое время он читал монографию одного русского лингвиста, в которой упоминалась работа ученых Стенфордского университета Маунтейна и Найта, утверждавших, что искомый многими лингвистами мира пра-пра-язык, то есть язык, на котором говорили наши далекие предки, был 'щелкающим'. Изучая небольшие африканские племена, эти ученые обнаружили в их языке множество щелкающих звуков, выполнявших роль не только определенных сигналов при коллективной охоте, но и роль слов, составлявших до сорока процентов всего лексикона. Согласно утверждениям современных палеонтологов, именно в Южной и Восточной Африке произошло зарождение современного человечества. Проведя генетический анализ, Найт и Маунтэйн выяснили, что происхождение двух главных групп, говорящих на щелкающих языках, восходит почти к самым корням эволюционного древа современного человека. Обе они возникли почти сотню тысяч лет тому назад, и с тех пор их развитие происходило по разным линиям. Если верить утверждениям специалистов-языковедов, щелканье относится к категории таких звуков, которые в ходе обычной эволюции языка быстро заменяются сочетанием не щелкающих согласных, между тем как обратный процесс не происходит практически никогда. То есть если бы у этих племен, сначала возник бы не щелкающий язык, он никогда бы не преобразовался обратно в щелкающий. В таком случае, почему же оба племени имеют сходный по звучанию язык? Стенфордские ученые утверждают, что щелкающие звуки составляли основу также и того языка, на котором впервые начали говорить эти племена. А значит, и все прочие группы тогдашних гомо сапиенс тоже говорили на таком языке, но у всех, кроме нескольких, самых примитивных, эти щелкающие звуки позднее заменились различными согласными. Теория, конечно, вызвала много споров, но вот ведь он этот щелкающий язык, Кирилл его своими ушами слышит и племя, говорящее на нем, весьма далеко от современного понятия цивилизации.

Размышляя об этом и прислушиваясь к щебету ребятни, Кирилл постепенно выстругал две фигурки медведей. Предварительная работа была завершена, осталось только собрать все это в законченную композицию. Нож у Кирилла был не простой, а с секретом. Выкрутив колпачок на торце полой рукоятки и перевернув его, он получил приличное шило. В ножнах были спрятаны пилка и отвертка. Используя этот инструмент, Кирилл просверлил дощечки в нужных местах, а затем, скрепив их с помощью выструганных шпилек, собрал всем известную старинную русскую игрушку. Две параллельных планки с закрепленными на них мордами друг к другу медведями. Если тянуть за нижнюю планку, то медведи начинают по очереди бить молотками по наковальне. Если о художественной стороне данного произведения еще можно было спорить, то эффект, произведенный игрушкой среди наблюдающей детворы, был безусловным. Кирилл, показав, как она работает, протянул игрушку Гвону. Барьер между чужаком и детьми рухнул под напором детского восторга. Гвон, став единоличным обладателем чудо-игрушки, с восторженным воплем припустил по деревне, с гордостью демонстрируя подарок Аббиду. Остальная ватага бросилась за ним, но один из мальчишек, вдруг вернулся и стал жестами просить Кирилла сделать ему такую же игрушку.

— Почему бы и нет, — пробормотал Кирилл, — надо же мне как-то убить время.

Участь этого дня была решена. Кирилл до позднего вечера стругал детям всякие безделушки, стараясь не повторяться, увлекшись процессом до такой степени, что напрочь забыл о своих проблемах, еде и даже надоедливой мошкаре, постоянно донимавшей его, стоило только выйти из хижины. Ближе к вечеру к нему пришел старик Мо. Молча усевшись рядом с Кириллом и обдав его ароматом здешней самогонки, он принялся внимательно изучать его работу, а затем полностью переключил свое внимание на ножны и сам нож Кирилла. Получив одобрительный кивок Кирилла, повертел в руках ножны, несколько раз сложил и разложил пилку с отверткой, пытаясь понять принцип крепления. Затем, взяв в руки нож, прокрутил его в сильных проворных пальцах, проверяя баланс и то, насколько удобно рукоятка ложится в ладонь, щелкнул ногтем по лезвию ножа, одобрительно поцокав языком, выкрутил шило, внимательно изучил полую рукоятку и удовлетворенный, вернул нож хозяину. Фразу, произнесенную Мо, Кирилл не понял, но уловил нотки уважения к оружию и его владельцу. Старик ушел к себе и вернулся уже к концу дня, когда в деревне, похоже, не осталось ни одного ребенка, не получившего сегодня игрушку. Мо протянул Кириллу свою поделку, выполненную по тому же принципу, что и у Кирилла. Только вместо медведей там были два слона, по очереди поднимающие хобот и ногу. Сделаны они были в объеме, из черного дерева, украшены искусной резьбой и красками. От старика ощутимо несло перегаром, видимо, в процессе работы он не раз приложился к своей заветной фляжке, которая постоянно болталась у него на поясе. Вручив подарок Кириллу, он молча развернулся и не очень твердой походкой отправился к себе. Повинуясь какому-то порыву, Кирилл, догнал старика и, положив ему на плечо руку, протянул нож, убранный в ножны. Старик не сразу понял, что от него хотят, и тогда Кирилл вложил ему нож в руку:

— Хороший инструмент должен принадлежать настоящему мастеру. Бери, старик, ты лучше меня знаешь, что с этим делать.

На глазах не понявшего ни слова Мо навернулась слеза, но он, совладав с собой, сморгнул ее, приложил подарок к груди, склонил в благодарность голову, с поистине королевским достоинством развернулся и пошел твердым шагом человека, знающего себе цену и по достоинству оценившего дар дорогого гостя. Твердости старику хватило на три шага, затем земля под ним качнулась, выбив из него остатки былого величия и превращая его опять в старого и не очень трезвого человека.

Кирилл с грустной улыбкой смотрел в след старику Мо, пока жесткий, ледяной взгляд, ожегший ему спину, не вернул его в действительность. Недалеко за спиной стоял Нготу и очень так нехорошо смотрел на Кирилла.

— Вот поганец, такой вечер испортил.

Он нашел свою лежанку и улегся спать, закутавшись в покрывало. Сон не шел. Кирилл долго лежал на спине, разглядывая небо, щедро усыпанное звездами. Глаза искали привычные сочетания светил и не находили их. Небо было чужим, земля была чужая и даже воздух здесь был чужим.

— Господи, что я здесь делаю, как же я устал, как мне все это надоело.

Существует такое мгновение, когда уставшее сознание посылает организму команду 'спать', а тело, еще возбужденное дневными проблемами, никак не хочет подчиняться этой команде. Наливающиеся свинцом веки начинают закрываться, но ресницы, сопротивляясь неизбежному, дрожат, превращая последнее, что видит человек перед тем, как уснуть, в нереальную картину, затянутую нервно вздрагивающим туманом. Именно таким видел Кирилл африканское звездное небо, когда на его фоне появилась гнусно ухмыляющаяся физиономия Нготу. Он видел его лишь мгновение, затем что-то мягкое и пушистое упало ему на грудь. Огромный, около десяти сантиметров, паук-птицеяд шлепнулся, противно пискнул, дернул мохнатыми лапками и вонзил свои острые хелицеры в грудь ничего не успевшего понять Кирилла. Сильная судорога скрутила тело, сердце испуганной птицей нервно забилось в груди, сбиваясь с привычного ритма, острая боль от места укуса медленно, но верно стала растекаться по всему телу, глаза и мозг заволокло мраком, тем самым мраком, из которого не бывает возврата.

Глава 9

Василий Петрович Коржиков вернулся из командировки. Вернулся, как водится, на день раньше и теперь, предвкушая сюрприз, тихо открывал дверь своей квартиры, зажав под мышкой букетик роз. Предательски шуршащий пакет с тортиком и бутылочкой сухонького стоял на полу и ждал своего часа. Время приближалось к одиннадцати, но Василий Петрович надеялся, что его благоверная Людочка еще не легла спать, а сидит перед телевизором, пуская слюнки от очередного жгучего красавца в очередном бесконечном сериале, которые наши киношники научились делать не хуже мексиканцев. Коржиков прокрался в прихожую, тихо снял ботинки, сунул одну ногу в тапок и замер. В квартире происходила какая-то возня и раздавались весьма определенные и где-то даже волнующие звуки. 'Это не телевизор!!!' — подумал Василий Петрович. Звуки рождались в спальне и распространялись по всей квартире, отражаясь от стен и создавая причудливые стерео-, а местами и квадроэффекты, обрушиваясь на ошалевшего Коржикова. Ему казалось, что вся квартира заполнена стонущими от страсти людьми. Скрип кровати, мужские и женские стоны переплетались в затейливый музыкальный рисунок, от которого у Василия Петровича сводило скулы и заставляло выпрыгивать из груди сердце. Впрочем, сердце было уже не в груди, а в голове, разрывая мозг глухими, частыми ударами вагонных колес, несущихся по рельсам судьбы, на которых лежало несчастное и уже не очень спортивное тело Василия Петровича. Где-то в глубине сознания, наверное, на самой низкой и самой удаленной его полке проснулся Зверь. Нужно признать, что Коржиков-Зверь — это самая слабая ипостась Василия Петровича. Она, конечно, в нем присутствовала, как и в каждом мужчине, и даже регулярно просыпалась, но была настолько слабой, что быстро гасилась другими его ипостасями: Коржиков-Трус, Коржиков-Дипломат, Коржиков-Рассудительный и т.д. Каждая из них уже сама по себе была сильнее Коржикова-Зверя, а уж если они объединялись, то Зверю, как говорится, ловить было нечего.

— ОНА МНЕ ИЗМЕНЯЕТ! В МОЕЙ СПАЛЬНЕ! С КАКИМ-ТО УРОДОМ! — проревел Зверь и кинулся в спальню, размахивая рукой с пакетом, в котором очень кстати оказалась бутылка сухого 'Мартини', Людочкино любимое. — СЕЙЧАС КАК РАЗ УГОЩУ ОБОИХ, ПО ПОЛНОЙ!

— СТОП, СТОП, СТОП. БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ ОТМЕНЯЮТСЯ, — вмешался Коржиков-Рассудительный. — НАМ ЕЩЕ НИЧЕГО ПОКА НЕИЗВЕСТНО. С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ, ЧТО ЭТО ОНА?

— А КТО?! — Зверь еще надеялся на драку.

— Это новая услуга такая — секс по радио для одиноких дам, — как всегда вовремя влез Коржиков-Юморист.

— К тому же неизвестно, кто там с ней. Вдруг он вовсе не урод, а какой-нибудь амбал-культурист. Даст тебе же по башке твоей же бутылкой и пожалеешь не только о том, что раньше из командировки приехал, а и о том, что вообще на Людочке женился, да и на белый свет, возможно, рождаться не стоило, — это был контрольный в голову от Труса. Зверь заткнулся и убрался до лучших времен. Хотя, куда уж лучше то?

Главной доминантой в личности Василия Петровича была рассудительность, поэтому он все-таки решил не шуметь и сначала во всем разобраться. Так и не надев второй тапок, Коржиков, стараясь не шуметь, поставил пакет с тортом и вином на пол и начал продвигаться к спальне. Путь этот, несмотря на габариты стандартной трешки эпохи Брежнева, оказался для него бесконечно длинен и тяжел. Множество препятствий в виде мебели и разбросанной по полу одежды затрудняли движение Коржикова. Душу его переполнял горький коктейль из обиды, недоумения, желания ворваться в спальню и боязни быть застуканным за подглядыванием. Ноги его были ватными, руки тряслись, пот заливал глаза (или слезы?), но Василий Петрович упорно продолжал свой скорбный путь. По мере его продвижения к спальне звуки оттуда становились все отчетливее, и Коржиков уже мог разобрать отдельные слова:

— Да! Да! Сильнее! Давай, чертов жеребец! Давай! — кричала Людочка. В обычной жизни она была женщиной тихой и ласковой, но в момент страсти Людочка становилась жесткой и даже агрессивной, выкрикивая слова, ей не свойственные. Василий Петрович долго привыкал к этой ее особенности. Первое время даже пугался, вплоть до временной потери мужской состоятельности. Впрочем, Людочка умела быстро вернуть бойца в строй. Со временем Коржиков к этому привык и даже стал гордиться тем, что мог довести женщину до полной потери контроля. И вот сейчас какой-то чужой мужик извлекает из его супруги те же самые звуки и слова!!! Ну не обидно? Конечно, обидно. До слез, до дрожи в коленках. До того, что хочется сесть на пол и завыть матерно во весь голос. Но тогда тебя обнаружат, и будет скандал и разборки, а ты к этому не готов, ты этого боишься. Коржиков собрал остатки воли (или что у него там) в кулак и продавил последний оставшийся до двери спальни метр пространства, ставшего вдруг вязким и тягучим, как кисель. Дверь, как нарочно, приоткрыта ровно настолько, чтобы можно было видеть все, оставаясь абсолютно незамеченным. Василий Петрович и увидел все, что хотел и чего так боялся. Огромная, очищающая волна облегчения прокатилась по его сознанию. Куда-то делись недоумение, неверие в очевидное, боль обиды. Наступило полное безразличие и апатия к происходящему. Так бывает, когда прорывается долго мучавший вас нарыв. Вы испытываете облегчение, близкое к наслаждению, вам настолько хорошо, что вам плевать на ужасную боль, которая бала мгновенье назад и на ту боль, что обязательно придет после этой наркотической волны насаждения легкостью и свободой.

Коржиков смотрел на свою Людочку и удивлялся: как же так, вот жена, его Людочка, на их супружеском ложе стоит на коленях, опершись руками на подушку и задрав к верху задницу. Сзади пристроился какой-то мужик совершенно не спортивной комплекции. Зря, кстати, боялся. Вполне можно было вломить сходу. А сейчас поздно. Меня это почему-то не волнует. В ответ на ритмичные движения мужчины Людочка выкрикивала свою любимую кричалку про давай, давай и что-то там про лошадей. Тело ее сотрясалось в такт, груди (ах какие груди!) раскачивались из стороны в сторону.

— Ее любимая поза, — подумал Равнодушный.

— Скажи еще: ее любимый размер, — влез Юморист и Циник по совместительству. Период, когда сознание пребывает в апатии, очень удобен для проявления сарказма. Может, у кого-то и не так, а Василий Петрович в такие минуты всегда становится циничным, шутки его бывали весьма злыми, но зато и по отношению к себе он в эти моменты становился максимально честен.

— Вот сука! — мысль была вялой, не возмущенной, а скорее констатирующей.

— Да, ладно тебе, — не унимался циник. — будь на ее месте другая, тебя бы это даже возбуждало, а так ... смешно, пожалуй, первый раз вижу ее со стороны.

— Да пошел ты, — взгляд равнодушно скользил по дергающейся паре и вдруг замер, упершись в зеркало. Зеркало как зеркало, ничего особенного, а вот отображение! В зеркале отражались лица любовников. Мужчина, закрыв глаза и запрокинув голову, шумно сопел и мычал сквозь плотно сжатые губы. Василий Петрович сразу узнал своего непосредственного начальника, 'почти друга и соратника', 'однополчанина и однокашника', 'собутыльника и сотрапезника' Барчука Арнольда Елизаровича, козла вонючего. Понятно теперь, откуда выросли ноги у этого неожиданного повышения по службе, принесшего, кстати, неплохую прибавку в семейный бюджет и в качестве нагрузки частые командировки. Барчук был замом генерального директора в фирме, где трудился Василий Петрович и отвечал за связи с поставщиками и сбыт продукции. Коржиков же с недавних пор возглавлял отдел снабжения и отвечал за снабжение филиалов фирмы. В офисе Барчук слыл записным, хотя, и стареющим красавцем. Благородная седина и почти гусарские усы намекали на бурную молодость и символизировали большого любителя слабого пола. Людочку в общем-то понять было можно. По части породы Коржиков Барчуку проигрывал. Но вот если снять с него итальянский костюм ручной работы, сорочку, галстук, привезенный аж из самого Парижа, то есть оставить в том виде, в котором он предстал перед Коржиковым, зрелище получится малоприятным. Начинающее стареть тело, давно не знавшее физических нагрузок, дряблая кожа, седая шерсть, покрывающая грудь и часть спины. В общем, эту конфетку лучше продавать в обертке. И дело тут, скорее всего, не в том, чьими глазами мы на него смотрим. Барчук относился к тому типу людей, которые сочетали в себе большие возможности, чтобы баловать свое тело и огромную леность, чтобы нагружать его физически. Отсюда к пятидесяти годам и лишние килограммы, и животик, и дряблая кожа. Да и бог с ним, с Барчуком. Гораздо интереснее было то, что Коржиков увидел на лице своей дражайшей супруги. Это было жуткое сочетание страстных криков и стонов с одной стороны, и смертная скука и отупляющее безразличие в глазах, с другой. Людочка притворялась, причем не очень-то это и скрывала. Благо партнер все равно ничего не видит. Коржиков вдруг подумал, что впервые видит лицо Людочки во время секса.

— Та же поза, те же звуки, может быть, и выражение лица такое же, когда она с тобой? — Циник не успел еще как следует сформулировать эту мысль, как Коржиков встретился с Людочкой глазами. Ведь если мы видим человека в зеркало, то и он нас может в это же зеркало увидеть. 'Угол падения равен углу отражения', черт бы побрал эту физику. Коржиков зажмурился. Сейчас будет взрыв. Маленький такой, но ядерный. Однако взрыва не произошло, более того, Людочка даже не сбилась с ритма в своих пассажах. Впрочем ритм как раз задавал Барчук, а он, закатив глаза от удовольствия, ничего вокруг не замечал. Василий Петрович открыл глаза и вновь встретился с женой взглядом. Выражение ее лица изменилось. Людочка недовольно нахмурилась:

— Иди отсюда, не мешай! — стрельнула она глазами. Как будто вы заглядываете в кабинет, а вам говорят: 'Подождите минутку, я сейчас занят'. Коржиков ошалело попятился, не заметив, как сполз с ноги единственный тапочек, надел ботинки и вышел за дверь. Он автоматически закрыл дверь на ключ, пешком спустился по лестнице и вышел из подъезда, и лишь порыв свежего ветра смог рассеять вакуум в его голове. Свято место пусто не бывает, и голова Василия Петровича тут же заполнилась целым ворохом мыслей.

— Ни хрена себе!

— Не понял?

— Что это было?

— Как это понимать!? — Все коржиковские сущности одновременно кричали и вопили, перебивая друг друга. Даже Зверь вновь подал голос — Вот, с-с-с-сука!!!

— Так, надо успокоитЬся и взять себя в руки, — слово взял Рассудительный. — Нужно взглянуть на ситуацию трезво.

— А по мне, так в самую пору взглянуть на нее пьяно, — вмешался Циник

— Что же теперь будет? Развод? Я не хочу! Я ведь люблю ее! Как теперь домой возвращаться? Как ей в глаза смотреть?! — попытался ввергнуть организм в истерику Трус

— Да погоди ты!!! — редкий случай единодушия Рассудительного и Циника, — Успеешь еще!

— Нужно спокойно все разложить по полочкам, — Рассудительный сел на своего любимого конька.

-Давай, давай, жену уже разложили, теперь чего? — скакал рядом Циник, пытаясь сбить Рассудительного, впрочем, как всегда безуспешно.

— Итак, подведем итоги: она мне изменила!— это факт.

— Между прочим, ты ей тоже изменял, и это тоже факт.

— В данный момент это не считается. Я ей изменял одноразово, без любви, чтобы снять сексуальное напряжение.

— А здесь ты где любовь видел? По-моему, все было очень строго и по-деловому.

— Вот именно, по-деловому. Это-то и непонятно. Зачем ей это, если она даже удовольствия не получает?

— А может она тебе, дурачок, карьеру делает. Сам посуди, год назад ты, заштатный инженер, переводишься в отдел снабжения, через полгода ты зам., а еще через пять месяцев ты уже начальник отдела. Зарплата в пять раз больше, возможностей вообще не меряно, почет и уважение опять же. Это не карьера, а пряник медовый какой-то. Или ты думаешь, что твои выдающиеся аналитические способности оценили?

— Ну, откровенно говоря, я так и думал, хотя теперь не уверен. Но я же ее не просил? Мне не нужна карьера такой ценой!

— Зато ей нужна. Шубку норковую купил? Купил. Машинку ей по бутикам кататься купил? Купил. Сережки с брюликами на день свадьбы подарил? Да мало ли радостей любимой жене от обеспеченного мужа.

— Неужели все из-за денег?! Ничего святого нет в мире, кроме денег? — подала голос еще одна ипостась Коржикова — Романтическая. Лет двадцать не давала о себе знать, а тут, поди ж ты, прорезалась.

— Так, стоп. Романтиков сюда не приглашали. Из-за тебя все, между прочим, случилось. Развел тут сироп с малиной 'любовь — морковь', а на самом деле змею на груди пригрел. Заткнись, короче, и не мешай...

Василий Петрович шел по темной пустынной улице, не замечая ничего вокруг. Он вслух громко спорил сам с собой, активно размахивал руками. В левой руке у него по-прежнему был зажат пакет с тортом и вином. Один раз он чудом избежал столкновения с фонарным столбом. Торт-то за ненадобностью уже было не жалко, а вот бутылка в качестве релаксанта еще пригодилась бы. Но Коржиков ничего этого не видел. Он был полностью погружен в самоанализ, самокопание и самоковыряние, что ни к чему хорошему, никогда не приводило.

— Если ты сейчас Вот так вот уйдешь, то так всю жизнь и проживешь, как чмо рогатое.

— Но ведь если вернуться, — это же скандал, развод!!! А может сделать вид, что ничего не было, ничего не видел? Все со временем рассосется и забудется.

— Как же, рассосется. Может, пойдешь и присоединишься к начальнику? Это ведь он, милый, не ее трахает, а тебя.

— Морду нужно бить! Обоим!!! А разбираться, что и как, потом будем, — Агрессивный наконец-то завладел разумом и телом Коржикова. Василий Петрович резко развернулся обратно к дому. Так резко, что не удержал траекторию и сошел с тротуара, влетев обеими ногами в лужу на дороге.

— Вот сука, ноги из-за нее промочил! — Коржиков поднял полный ненависти и отчаянной решимости взгляд и не увидел, а скорее почувствовал стремительно надвигающуюся на него тень. Водитель даже не пытался тормозить. По крайней мере, визга тормозов, как в кино, Коржиков не услышал. Лишь в последний миг, в неверном свете фонаря он вдруг четко различил перекошенное от страха лицо пацана на месте водителя и закрывшую лицо руками девчонку рядом. Удар, и тело, бывшее мгновение назад Василием Петровичем, сделав кульбит и пролетев метров десять-двенадцать с глухим стуком, упало на мостовую...

* * *

Коржиков резко сел в постели, кажется, даже с криком, обвел гостиничный номер диким непонимающим взглядом, медленно, вздрагивая телом, выдохнул и рухнул обратно на подушку.

— Ф-ф-фу, черт, сон. СОН!!!

Зазвеневший будильник заставил вздрогнуть. Пора вставать и идти на работу. Сегодня он хотел подписать оставшиеся бумаги и выехать домой на день раньше к своей любимой Людочке.

— Позвони жене, придурок. Зачем тебе эти сюрпризы? — подумал Коржиков и потянулся к телефону.

— ЕСЛИ Я ЕЙ ПОЗВОНЮ, ЗНАЧИТ, НЕ ДОВЕРЯЮ, ЗНАЧИТ, ПОВЕРИЛ В ЭТОТ ДУРАЦКИЙ СОН! Я ВЕДЬ НИКОГДА РАНЬШЕ ЕЙ НЕ ЗВОНИЛ, КОГДА ВОЗВРАЩАЛСЯ ИЗ ПОЕЗДОК! Все решено! Никаких звонков!

* * *

— Алло, Людочка? Привет ...

— ...

— А я сегодня все дела заканчиваю и приезжаю...

— ...

— Вечером часов в одиннадцать, жди...

— ...

— Ну, все, пока, целую...

Василий Петрович облегченно выдохнул. Мучавшая его задача решена, гарантия от сюрпризов получена, можно спокойно делать свои дела и лететь домой.

Коржикову предстояло до самолета еще подписать кучу нужных бумаг, согласовать с местным начальством пару вопросов, оставленных напоследок, подвести как бы итоги командировки. День поэтому прошел в хлопотах и незаметно. Только сидя в самолете, Василий Петрович смог, наконец, спокойно обдумать ночной сон и пришел к выводу, что все это результат усталости:

— НЕ ЖАЛЕЕШЬ ТЫ СЕБЯ, ПЕТРОВИЧ, ГОРИШЬ НА РАБОТЕ! — и окончательно успокоился.

Открыв дверь квартиры, Коржиков окунулся в фантастический аромат приготовленной пищи. Нос проголодавшегося человека тут же выделил из букета запахов, плывущих из кухни, жареное мясо, приправленное чем-то остреньким, и жареную же картошечку, исполненную по-особому, любимому его рецепту, когда мелкий молодой картофель сначала слегка отваривают, а потом обжаривают в сливочном масле, посыпав сверху толокном. Картошечка получается — 'пальчики оближешь', да если еще и с мяском. Людочка знала, чем порадовать мужа с дороги. Она выпорхнула из кухни на звук хлопнувшей двери и, обняв Василия Петровича, одарила его долгим и многообещающим поцелуем.

— Ах, Вася, хорошо, что приехал пораньше, я так соскучилась!

— Чего это она? — подумал Коржиков, — как будто я не в командировке три дня был, а три года на фронте.

— так ведЬ она всегда тебя так встречает, — попытался пресечь вредные мысли Рассудительный. Настроение, и без того не самое радужное, стало сползать в минор, да тут еще и тапок один куда-то задевался.

— Люда, где мой тапок правый, не видела? — Коржиков беспомощно озирался посреди прихожей.

— Да где же ему быть, в прихожей, смотри внимательней, я твоих тапок не ношу. Да и бог с ним, найдется потом. Иди, переодевайся, и к столу, небось, голодный?

Коржиков прошел к спальне, чтобы одеть домашнее, и у дверей увидел свой тапок, как раз там, где он стоял вчера ночью во сне.

— БРЕД КАКОЙ-ТО,— подумал Василий Петрович, машинально надевая тапок.

— Вася! — подала голос Людочка, — где ты там застрял, мой жеребчик. Иди есть, а то я ведь тоже голодная!

— ЖЕРЕБЧИК!!! — слово это взорвалось в мозгу Коржикова и как известный всем с детства пароль 'СИМ-СИМ' открыло створки коржиковского подсознания, и оттуда поперло:

— ЖЕРЕБЧИК, ЗНАЧИТ?! С ПРИБЛУДНЫМ НЕ ВЫШЛО, ТАК ТЕПЕРЬ ХОТЯ БЫ С ЗАКОННЫМ СВОЕ ПОЛУЧИТЬ ХОЧЕШЬ! ВОТ ЗАРАЗА!...

Чувствуя, что сейчас сотворит что-то совсем уж непотребное, о чем потом будет долго жалеть, возможно, всю оставшуюся жизнь, со словами:

— Забыл мартини тебе купить, пойду в круглосуточный сбегаю! — Коржиков выскочил из квартиры...

Василий Петрович плелся по темной улице, распугивая редких ночных прохожих взмахами рук, сопровождаемыми несвязанными возгласами, в коих явственно слышались русские народные выражения, свойственные ему лишь в минуты крайнего волнения.

Вечер был на удивление тих и спокоен. Днем прошла гроза, и ночной воздух был свеж и прохладен, чуть уловимый запах озона давал ощущение какой-то нереальной, первозданной чистоты. И если закрыть глаза, чтобы не видеть серые коробки домов вокруг, и заткнуть уши, чтобы не слышать звуков города, не исчезающих даже ночью, то покажется вдруг тебе, что ты один во вселенной, девственно чистой и только твоей. Вот она, бери ее и делай, что хочешь, только смотри не залапай ее тут же своими грязными мыслями и делами, и тогда она ответит тебе добром и лаской, и тогда и наступит для тебя твой собственный персональный рай. Вот примерно, что должен был ощутить Коржиков, выйдя на улицу в это волшебное время, не будь его мозг под завязку набит разгоряченными яростными мыслями, приводящими его в растерянность и абсолютное непонимание происходящего. Впрочем, пятнадцать минут кружения по близлежащим улочкам хватило Коржикову, чтобы успокоиться и вернуть голове способность мыслить связно и более или менее внятно.

— Ну и чего ты вдруг сорвался? — взял слово на открывшемся вновь собрании товарищей по несчастью Рассудительный, — подумаешь, 'жеребчик', она тебя так часто называет.

— А тапочки? — влез не по регламенту Циник, — аккурат на том месте, где ты их во сне оставил.

— Совпадение, мало ли где я свои тапки бросаю? — не очень уверенно возразил Рассудительный, — и вообще, вещих снов не бывает. Все. Диспут окончен. Возвращаюсь домой

В этот момент мимо него пронеслась машина с гогочущей, то ли пьяной, то ли обкурившейся молодой компанией. Вода из-под колес, окатив Василия Петровича с головы до ног, поставила жирную грязную точку его размышлениям. Ошарашенный, Коржиков встал, как вкопанный и осмотрелся. Это была та самая улица из его сна, то самое место и, как подозревал Василий Петрович, та же самая машина, которая сбила его во сне. В голове включился защитный механизм, заблокировавший все эмоции, чувства, мысли. Коржиков на автомате доплелся домой, почти не реагируя на причитания супруги, дал раздеть себя и уложить в постель. Спасительный сон пришел быстро и, накрыв измученного Коржикова своей приятной обволакивающей негой, увлек его в мир морфея, обещая покой и отдохновение.

Но, увы, видно не суждено было забыться в покое бедному Василию Петровичу. Стоило ему только покинуть нашу реальность, как закружил, завертел его странный, непонятно пугающий сон. Сон из тех, когда понимаешь, что это сон, и стоит только открыть глаза, и все закончится, а не можешь. Не проснуться никак, не отпускает сон, цепко держит в своих мягких, но чудовищно сильных лапах. И, кажется, проснулся уже и глаза открыл, ан нет, это все тот же сон, только новый его виток еще более закрученный и непонятный.

Коржиков шел по коридору, коридору бесконечному, уходящему в перспективу. По бокам коридора ему то и дело попадались двери, открыв которые, он видел картины из своей жизни, а иногда и из чужой, но всякий раз казались они ему отчего-то смутно знакомыми, будто с ним это все происходило, только не в этой жизни, а в другой какой-то, параллельной.

Василий Петрович понимал, что спит, и надо бы поскорее проснуться, но интерес: 'А, что же там за следующей дверью?' манил его и вел все дальше и дальше по бесконечному коридору, дверь за дверью, сюжет за сюжетом.

Вот он школьник, второклассник, кажется, тычет ручкой в спину впередисидящей девочки. Как ее звали, он так и не вспомнил. Зато вспомнил, что нравилась она ему очень, через что и страдала от его чрезмерного внимания, выражавшегося самыми доступными ему в то время способами: тычками, щипками и прочими малоприятными знаками внимания.

Вот он, студент, сдает экзамен. Вчера всю ночь куролесил с дружками, а сегодня не то, что ответ на вопрос, а и предмет какой, с трудом вспоминает. Стыдно жутко, ведь он на хорошем счету у профессора, который искренне недоумевает, что случилось с благополучным студентом? Откуда этот отсутствующий мутный взгляд, невнятная заикающаяся речь. И как он может сочетать застенчивый румянец на щеках и впечатляющее амбре. Очень серьезно, видимо, вчера готовились к экзамену.

А вот армейский старшина выдает очередной перл перед строем новобранцев: 'Кто успел стать мужчиной на гражданке — забудьте об этом. Вас обманули. Только здесь, в Советской Армии, вы за два года сможете пройти путь от младенца, думающего о мамкиной титьке и папкином кошельке, до мужчины, думающем о всех женских титьках, кроме мамкиной и о своем собственном, в два раза толще папкиного, кошельке'. Прапорщик, видимо, в прошлой жизни поэтом был. И хотя Коржиков ни дня в армии не служил, но он чувствовал, что это его прапорщик, и что это он в строю стоит и в философию армейскую вникнуть пытается.

Дверь за дверью продвигался он по коридору, открывая свои воспоминания и чужие, но отчего-то не менее близкие и родные, пока за одной из дверей он не увидел себя самого. Мгновение спустя каким-то внутренним чутьем Коржиков понял, что это не он, что это другой человек, просто как две капли воды похожий на него. Впрочем, похожим было только лицо. Незнакомец держался с какой-то недоступной Коржикову уверенностью и внутренним ощущением собственного превосходства. В глазах двойника Василий Петрович увидел холодный жесткий ум и легкую иронию по отношению то ли к Коржикову, то ли вообще ко всему происходящему. Под просторного кроя одеждой угадывалось атлетически развитое тело. Манера держаться: то, как незнакомец вальяжно и в тоже время непринужденно, даже привычно сидел в кресле, — говорило о сильном, уверенном, знающем цену себе и окружающим характере. Это была воплощенная мечта Василия Петровича. Именно таким видел он себя в своих тайных грезах: красивое сильное тело, холодный слегка циничный разум.

— Да-а-а, хорош. Такой бы живо прекратил бардак в этой голове, — подал голос Циник, — Всех бы построил по ранжиру. И на прогулку выводил бы строго по расписанию.

— Здравствуй, Вася, — подал вдруг голос незнакомец, — долгонько ты, я уже заждался. Проходи, располагайся. У меня к тебе разговор есть серьезный и долгий.

— Кто Вы собственно такой, и по какому праву командуете тут...

— У меня во сне? Ты это хотел сказать? Объясняю. Сон этот создал для тебя я, от начала до конца. Он начался, когда мне это нужно было, и кончится, когда я этого захочу. Так что, здесь я командую. Смирись и не трать мое время и свои силы понапрасну. Что касается твоего первого вопроса, то тут дело обстоит несколько сложнее, поэтому позволю себе начать с небольшого теоретического вступления.

Василий Петрович меж тем как-то незаметно для себя очутился в кресле перед незнакомцем. Кресла он не видел, но ощущение себя сидящим в кресле было абсолютным. Даже рюмка с коньяком в руке каким-то чудом оказалась. Коржиков раскрутил коньяк, вдыхая приятный аромат напитка, пригубил немного и причмокнул от удовольствия, почувствовав, как приятное тепло растекается по организму. С видом знатока, по достоинству оценившего продукт, он приподнял бокал и благосклонно кивнул собеседнику, мол, продолжайте, я весь во внимании. Долго повыпендриваться не удалось, холодный, насмешливый взгляд незнакомца быстро поставил Коржикова на место.

— Итак, я продолжу. Жизненный путь человека можно представить, если упрощенно, как дорогу, состоящую из огромного числа развилок. Каждая развилка — это принятое человеком решение или чье-то чужое решение, затрагивающее судьбу этого человека. Вероятность того или иного решения всегда разная. Решение с большей вероятностью ведет человека по широкой дороге, и она становится его главной дорогой. А более узкая дорога после развилки чаще всего пропадает со временем. А бывает так, что вероятность принятия решения равна пятидесяти процентам, тогда дороги расходятся и существуют каждая сама по себе. Так возникают параллельные реальности. Одни реальности стабильны и могут существовать и развиваться бесконечно долго, другие — быстротечны и умирают, едва успев родиться. Это если очень вкратце. Теперь кто я. Я твой брат-близнец.

— Нет у меня никакого брата-близнеца, — не удержался от реплики Коржиков.

— Не нравится мне этот разговор, — подумал Рассудительный, — надо срочно просыпаться.

— Да погоди ты, проснуться всегда успеешь. В коем веке такой сон интересный. Дай досмотреть, зануда, — Коржиков-Авантюрист тоже присутствовал в этом теле, хотя и проявлял себя крайне редко.

— Правильно, нет, — продолжал тем временем незнакомец, — в твоей реальности. А у меня нет брата-близнеца — в моей. Дело в том, что когда наша матушка производила нас на свет, одному из нас суждено было умереть с пятьюдесятьюпроцентной вероятностью. В твоей реальности умер я, в моей — ты. Так-то вот, братишка. Моя реальность здорово отличается от твоей. У нас у всех, например, сильно развиты магические способности. Я могу сформировать для тебя любой сон, предсказать твое будущее, ну и всякие мелочи, вроде чтения мыслей, телекинеза и так далее. Насколько мне известно, у вас это не очень развито. Но речь сейчас не об этом. Дело в том, что мы можем быть друг другу полезны. Я помогу тебе изменить твою жизнь, ты поможешь мне. Разве не надоела тебе такая жизнь? На работе — вечный зам, жена-шлюха, выглядишь, надо признать, тоже так себе. Перспектив в жизни никаких. Не зря говорят: 'Все, что суждено достичь, мужчина достигает до сорока'. Я тебе предлагаю поменять все радикально. Ты забудешь о всех своих болячках, причем навсегда. Срок твоей жизни будет ограничен лишь физическими возможностями твоего тела. Двести-триста лет — не вопрос. Я передам тебе все свои магические способности. Ты станешь величайшим магом в твоей реальности. В перспективе ты получишь абсолютную власть над миром. Люди будут рады исполнить любое твое желание. Ты сможешь даже провозгласить себя богом, если захочешь, — с этими словами он поднял бокал и, слегка поклонившись Коржикову, осушил его одним махом. Василий Петрович последовал его примеру, и пока теплая дурманящая волна катилась по организму, бокалы собеседников вновь чудесным образом наполнились.

— Красиво излагаете, что и говорить. Кстати, как мне к Вам обращаться, Вы так и не сказали.

— Да, извини, моя вина, не представился, — мужчина встал и с легким ироничным кивком головы произнес: — Коржиков Василий Петрович, честь имею. — Только что каблуками не прищелкнул.

— Как это, — опешил наш герой, — это я Коржиков В.П.

— Ну, уж, извини, матушка наша постаралась: и тебя и меня Васей нарекла. Ведь и ты и я у нее один. И, кстати, прекрати выкать, у меня к этому обращению генетическая неприязнь. Мы ведь братья, так что давай на ты. Зови меня Вася, а я тебя буду звать Петровичем, чтобы не перегружать наши с тобой извилины лишними парадоксами. Их и без того достаточно.

— Ну, ладно, Вася так Вася, — взял в свои руки бразды правления Рассудительный. То ли не оставлявшее его ни на секунду понимание, что все всего лишь сон, то ли виртуальный коньяк так благотворно подействовал. Те не менее Петрович вдруг ощутил себя, как на переговорах с возможным партнером. Все по-деловому, все понятно. У него свои интересы, у тебя свои. Задача в том, чтобы получить выгоду, удовлетворяя интересы партнера, оставшись в тоже время при своих, а еще лучше и приумножив их.

— Ну, хорошо. Даже если предположить, что я во все, что ты тут наговорил, поверил.... Пока это выглядит как бесплатный сыр в одном общеизвестном месте. Хотелось бы знать, каков твой интерес во всем этом процессе и где ты раньше был, со своей благотворительностью.

— Ну что же, Петрович, сразу быка за рога? Меня это устраивает. Врать тебе не могу и не буду, — Вася откинулся в кресле и, закинув ногу на ногу, продолжил. — Интерес у меня в этом деле огромный, можно сказать, речь идет о жизни и смерти. Моей, разумеется. Большего пока ничего не скажу. Нет на это времени и сил. Ты мне пока все равно не поверишь. Значит, и говорить не о чем. А чтобы между нами все по-честному было, вот тебе история на завтра. Когда утром пойдешь на работу, загляни в отделение сбербанка около дома. Купи лотерейный билет 'Все по-честному', знаешь такой? Бери, не раздумывая, самый верхний из предложенных. Там надо клеточки от краски очистить и собрать слово Автомобиль. Очистишь в первом ряду — первую, третью и четвертую. Во втором — третью четвертую и пятую. В третьем — вторую и пятую. В четвертом — третью, а в пятом — вторую. Запомни, как следует, и выиграешь машину. Ничто не убеждает человека лучше, чем ощущение толстой пачки новеньких хрустящих бумажек, именуемых в народе бабками. Билет, кстати, подаришь матери от меня, не вслух, разумеется. К чему травмировать старушку? А заодно и про брата-близнеца у нее спросишь. Ну а следующей ночью встретимся. Пока, братишка...

Василий Петрович проснулся. Казалось, спать лег минуту назад, а, поди ж ты, уже утро и на работу пора. И голова на удивление свежая. Давно Коржиков после сна себя таким отдохнувшим не чувствовал. Впрочем, сон и все ему предшествовавшее тут же вспомнилось так ясно, что настроение как-то сразу испортилось. Хмуро глянув на супругу, которая еще и не думала просыпаться, Коржиков аккуратно поднялся и тихо вышел из спальни. Будить жену не хотелось. Неприятный и неизбежный разговор лучше было отложить куда-то на потом.

Выйдя из дома, Коржиков вспомнил своего ночного советчика и зашел в сберкассу. Никогда принципиально не игравший с государством ни в какие азартные игры, Василий Петрович не сразу нашел нужный билет среди огромного разнообразия предложений.

'Однако, — подумал он, — народ у нас по-прежнему азартен и глуп, раз все еще верит в богатства, падающие на голову, и предпочитает тратить деньги на удачу, вместо того, чтобы трудиться не покладая рук. Впрочем, азарт и глупость — черта интернациональная и присуща любому представителю 'хомо сапиенс' не зависимо от цвета кожи и места проживания'.

Василий Петрович внимательно прочитал условия игры и стер комбинацию клеточек, продиктованную ему 'братишкой'. Открывшиеся буквы составили слово АВТОМОБИЛЬ. До этого момента Коржиков к этой истории относился со здоровой долей скепсиса, а сейчас его даже холодный пот прошиб. Он вдруг полностью и безоговорочно во все поверил. И в жену с Барчуком, и в машину на ночной улице, и самое главное — в брата своего, близнеца. Поверить-то поверил, а вот что с этим делать, так и не понял. Спроси кто-нибудь его, чем он занимался в этот день на работе, Коржиков вряд ли ответил бы. Мысли его витали где-то далеко и бесконтрольно. Лишь к вечеру он, кое-как сумев собрать их в одном месте, в голове то есть, вспомнил о наказе братца подарить выигравший билет матери и после работы отправился к ней с визитом.

Матушка Василия Петровича мало походила на классический образ шестидесятилетней старушки. Три выгодных брака в прошлом и один в перспективе позволяли Эмме Сергеевне поддерживать себя в прекрасной форме и выглядеть если не моложе Василия Петровича, то уж, по крайней мере, его ровесницей. Она даже просила сына не называть ее прилюдно мамой, а только по имени. Коржиков относился к этому с пониманием и легкой иронией.

— Здравствуй, Эммочка, как поживаешь? Фамилию еще не сменила? — роман матушки с отставным генералом и вдовцом по совместительству Федором Ивановичем Козловым был в самом разгаре и приближался к неминуемой свадьбе со скоростью военного истребителя, на котором до недавних пор летал Федор Иванович, уже будучи генералом, между прочим. Что вполне красноречиво говорило о завидном для его возраста здоровье и активной жизненной позиции. Так что вопрос о фамилии был вполне к месту.

— Здравствуй, сынок, — Эмма была в квартире одна и от роли мамочки не отказывалась. — Дела у меня идут своим чередом, свадьба скоро, приглашение получишь, узнаешь. А вот насчет фамилии, что-то я не уверена, что захочу поменять свою Лебединскую на Козлову. Последний муж Эммы Сергеевны, профессор Лебединский так гордился своей многоколенной фамилией, что невольно заразил этой гордостью и супругу.

— Да и Федор Иванович не настаивает, так что жить мне теперь Лебединской до самой смерти.

— Да что ты, мамочка, ты у меня еще о-го-го. Успеешь еще пару Федоров Ивановичей сменить. Может, у кого и покруче фамилия попадется.

— Зря ты так, Васенька. Я ведь Федора Ивановича люблю.

— Да кто спорит, мамуль. Люби ради бога. Ты же знаешь, мне — лишь бы тебе хорошо было.

Разговор этот был не нов. В той или иной интерпретации он уже повторялся неоднократно. Василий Петрович наперед знал, что скажет ему матушка, она знала все, что он ответит. Этакая дань традиции при встрече любящих друг друга людей.

Разговор, плавно перетекавший от одной темы к другой, от одних матушкиных знакомых к другим, шел к своему традиционному завершению, а Василий Петрович, все никак не решался задать тот самый вопрос, ради которого он сегодня и пришел. Помогла ему сама Эмма Сергеевна. Материнское сердце — инструмент чуткий, неприятности с дитем за версту чует, даже если дитю уже за сорок.

— Васенька, что с тобой? Я же вижу, сказать что-то хочешь, а не можешь? Случилось что-то? С Людочкой проблемы?

— Да нет, мам, ну что ты. Все в порядке. Ничего не случилось, и у Людочки все хорошо. Хотя, знаешь, есть один вопрос... Мам, скажи, — решился наконец-то Василий Петрович, — у меня был брат-близнец?

Тонкая ментоловая сигарета в руке женщины дрогнула, уронив пепел на ковер, но хозяйка не обратила на это никакого внимания. Она, похоже, этого даже не заметила. Глаза ее, мгновение назад пылавшие не по возрасту молодецким задором, вдруг как-то потускнели враз, устремились взглядом в какую-то далекую даль, когда хозяйка их была еще молода и прекрасна, когда жизнь, только начинавшаяся, виделась широкой дорогой, ведущей к неизбежному счастью, да так там и остались, наполнившись вдруг набежавшей влагой. Молчание ошарашенной матери и слеза, катящаяся по разом посеревшей коже стали самым красноречивым ответом. Коржиков, увидев состояние матери, остро пожалел о сказанном:

— Мама, прости меня, дурака! Не надо мне было ничего спрашивать! — он подскочил к ней, обнял со всей сыновней нежностью, на какую был способен, да так и остался стоять, прижимая к себе ее мокрое лицо и сдерживая крупную дрожь, сотрясавшую женские плечи.

Отплакав и успокоившись, Эмма Сергеевна отстранилась от сына и пристально посмотрела ему в глаза:

— Не знаю, как ты об этом узнал, да это и не важно. Я давно должна была тебе рассказать, а не носить в себе это столько лет, только зря мучилась.

— Не надо, мама, бог с ним. Чего зря душу бередить.

— Нет уж, Васенька, садись и слушай.

Она подошла к бару, налила себе рюмку коньяка и, не предложив сыну, залпом выпила.

— Я родила тебя, когда мне только-только девятнадцать лет исполнилось. Роды проходили очень тяжело, врачи всерьез опасались за мою жизнь и поэтому решили делать кесарево. Когда меня разрезали — это мне после операции врач рассказывал — они увидели, что у меня должна была быть двойня, и очень этому удивились. Ведь во время беременности на всех обследованиях второй плод себя никак не проявлял. То ли гинеколог по неопытности просмотрел, то ли еще что, не знаю. УЗИ ведь тогда еще не делали. Второй ребеночек был жив до последнего, но когда начались роды, он как-то так перевернулся, и пуповина обвила его горлышко. И он задохнулся. Когда врачи все это увидели, было уже поздно. Мы с твоим отцом переживали очень, у меня на нервной почве куча болезней повылазила, я по больницам долго валялась. На ноги меня в конце концов поставили, но детей я уже больше иметь не могла. Пока ты был еще маленький, тебе ни о чем не говорили: зачем пугать, все равно ничего не понял бы. Потом умер папа, и эта беда как бы затмила предыдущую. Ну а потом, когда ты вырос, я уже просто не хотела бередить свои раны и дергать твою душу. Все пыталась забыть, да так и не смогла. Вот и несу в себе эту боль всю жизнь.

Ночевать Василий Петрович домой не пошел, позвонил жене, предупредил, что останется у мамы. Полночи просидели они на кухне, перелистывая старые фотоальбомы и разговаривая за жизнь под коньячок с лимончиком. Никогда у Коржикова не было столь долгого и доверительного разговора с матерью, как в этот раз. Он вдруг как бы по-новому увидел ее, старенькую, несчастную, из последних сил пытающуюся хоть как-то зацепиться за ту, прошлую жизнь: с высшим обществом, поклонниками и прочей атрибутикой 'Дольче вита'. Как же ей тяжело, наверное, изо дня в день изображать из себя легкомысленную хохотушку, этакую бабочку зрелого возраста, порхающую по жизни без проблем в поисках удовольствий и развлечений. Странно, но ведь даже Василий Петрович всю жизнь воспринимал ее именно так и лишь сейчас вдруг понял, что это искусная маска, носить которую у бедной женщины сил остается все меньше и меньше.

Спать улеглись уже далеко за полночь. Но сон все никак не приходил. То ли непривычная обстановка гостевой комнаты, то ли взлохмаченное нервное состояние Коржикова никак не давали ему уснуть. Он не просто не мог уснуть, перевозбужденный мозг его гудел, как всполошенный улей от полученной за последний день информации. Все валилось в одну неподъемную кучу. Тут тебе и измена жены, которой как бы и не было, но в тоже время как бы и не могло не быть, тут тебе и брат-близнец, явившийся с того света через сорок с лишним лет. Вроде бы бред, но матушка подтверждает, опять же, машину выиграть помог. Надо, кстати, утром не забыть матери билет отдать. Что же делать, верить или не верить. И если верить, то, как дальше жить. А если не верить, то, как можно в это не поверить. Господи! Что же не уснуть-то никак.

Терзаемый мыслями, Коржиков ворочался на диване, пытаясь если не уснуть, то хотя бы забыться ненадолго, ища призрачного отдохновения от тяжких дум и неизбежности принятия по утру решения. Ворочаясь с боку на бок, то засовывая руки под подушку, то накрываясь ей с головой, Василий Петрович, наконец-то покинул ненадолго нашу реальность.

— Заснул все-таки, — не заставил себя долго ждать братишка. — Думал, уж до завтра разговор придется откладывать. Ну что, поверил мне? Или все еще сомневаешься? Видишь ли, я бы и дальше продолжил развлекать тебя фокусами типа лотерейного билета, да жаль времени у меня в обрез.

— Что тебе от меня надо? Зачем ты явился? Всю жизнь мою пустил наперекосяк.

— Минуточку! Я твою жизнь испортил? Чем? Правду тебе рассказал про жену, про начальника, про себя. Так это все и без меня у тебя было. Ты с моей помощью лишь узнал об этом. Рано или поздно это все равно случилось бы. Ну, может быть только мамочка так и не раскололась бы до самой смерти. Ты мне спасибо скажи, что все сейчас узнал, когда всю свою жизнь поменять еще в силах. Ладно, не распускай сопли. Я тебе помогу.

— Ага, поможешь. Душу мою купить хочешь, может и договор с тобой кровью подписать?

— Я тебе не дьявол, чтобы с тобой кровью договора подписывать, хотя буду честен, сделаю я это не бескорыстно. И уж точно не из братской любви к тебе. Выхода у меня другого нет и времени. Жить мне осталось недели две, не больше.

— И чем же я помочь тебе могу?

— Для начала посмотри, как я сейчас на самом деле выгляжу.

Перед глазами Петровича предстала пещера. Тусклый, пробивающийся с потолка свет лишь легким намеком обозначал ее стены и свод. Впрочем, свода как такового не было. Широкие и, видимо, достаточно глубокие трещины покрывали то, что осталось от свода пещеры. Именно через одну из этих трещин туда и проникал свет. Груда обломков породы на полу пещеры и была тем самым куполом. Петрович не без труда разглядел под этой многотонной массой камней человека, вернее то, что раньше было человеком. Тело несчастного было словно пропущено через гигантскую мясорубку. У него не осталось ни одной целой кости, включая и лицо. Оно было изуродовано до неузнаваемости. Левый глаз отсутствовал, либо заплыл так, что его не было видно. Правый, наоборот, вывалился из глазницы и держался, кажется на одном только нерве. Целой осталась только верхняя часть головы, мозг видимо не пострадал, впрочем, это было малым утешением. Человек был мертв, с таким набором увечий он просто не мог быть жив. Однако голос брата по-прежнему оставался ровным и спокойным, несмотря на произошедшую с изображением трансформацию.

— Ну как, впечатляет?

— Как же это так? Несчастный случай?

— Да нет, нашелся один доброжелатель, помог.

— Тебя убили? Но ты, кажется, хвалился, что самый могущественный волшебник, там, у себя?

— А я и не отказываюсь. Ну, слукавил немного, для пущего эффекта. Нас таких двое, я и он. В этот раз ему повезло больше.

— А чего не поделили, если не секрет?

— А того и не поделили, что должен быть кто то один.

— И ты, значит, проиграл?

— Проиграл. Временно. Но если ты мне поможешь, я вернусь и возьму свое.

— Как же тебе тут поможешь. Ты же мертв.

— Видишь ли, брат, мертво мое тело, тут уже ничего не исправишь. Тело высоко в горах, район дикий, даже если позвать помощь, она придет слишком поздно. Это место и раньше было недоступно, а сейчас после обвала и подавно. Нет, тело я уже потерял и смирился с этим.

— Вот докатился. Вторую ночь с дважды покойником общаюсь, — подумал Циник.

— Я сошел с ума. Все. Меня заберут в психушку. Привяжут к железной кровати и будут пять раз в день колоть всякой гадостью. Мамочка!!! — Коржиков-Трус был близок к панике.

— Тихо! Тихо! Успокойся! Да, тело мертво, но жив мой разум, мой дух. Цела, слава богу, моя личностная информационная матрица.

— Прежде чем продолжить, ты не мог бы сменить картинку, а то у меня от нее мороз по коже.

В то же мгновение братец предстал перед ним в своем прежнем виде, то есть зеркальной копией самого Петровича. Тот, в свою очередь, недовольно поморщился, но смирился. Все лучше, чем изуродованный полутруп в разрушенной пещере.

— Итак, что мне от тебя нужно, — произнес братец, поигрывая неизменным бокалом с темно-янтарной тягучей жидкостью. — Мне нужно твое тело.

— Во как?! А с ним жену-красавицу, квартиру в центре и работу перспективную? Да ты, брат, скромняга. А мне, значит, предлагаешь в тот мешок с костями переехать. Спасибо! Это по-честному, по-братски! Всю жизнь мечтал вот так вот из тела выпорхнуть, другие миры поглядеть, себя показать...

— Закончил? Теперь меня слушай. Во-первых, тело мне твое нужно временно, пока я не найду способ обратно сюда вернуться. Во-вторых, приданное свое можешь себе оставить, если оно тебе еще нужно. И, в-третьих, тело твое останется при тебе, я просто перемещу туда свое сознание, и у тебя в твоей партячейке на одного члена будет больше. Я думаю, справишься.

— А почему именно я? Раз ты такой могущественный, вселяйся куда хочешь.

— Не все так просто. Я действительно владею переносом личностной информационной матрицы, или сознания, или души, чтобы уж совсем тебе понятно было, но в абы какое тело матрицу не внедришь. Во-первых, нужен обязательно родственник, или как мы его называем, крович. Дело все в одном маленьком элементе кода ДНК, который и позволяет внедрять матрицу. Группа крови, пол, расовая принадлежность роли не играет. Важен лишь этот элемент. В моей реальности известных мне людей с такой кровью нет, был один, но он погиб. А искать новых у меня нет времени. Через две недели истекает сорокадневный срок, когда матрицу еще можно перенести в новое тело. После сорока дней я погибну окончательно. Во-вторых, с твоей стороны это должно быть осознанное добровольное решение, только в этом случае при появлении в твоей голове второго сознания ты не превратишься в шизофреника. Так что, брат, у тебя на раздумье и принятие решения всего неделя.

— Ты же сказал две?

— Неделя нужна на подготовку. Это тебе не в ладоши хлопнуть. Тут магия высшего порядка.

— А что я с этого буду иметь, кроме сомнительной радости от помощи неизвестно откуда свалившемуся мне на голову братцу?

— На все время, пока я буду в твоем теле, ты сможешь использовать мои способности. А они у меня, поверь, поистине сказочные. Представь себе, что ты получаешь в полное свое распоряжение золотую рыбку.

— Помнится, старик довольно плохо кончил. В лучшем случае, остался при своих, не получив от общения с рыбкой никакой выгоды.

— Потому что он лишь загадывал желания, а выполняла их золотая рыбка. А тут ты сам будешь золотой рыбкой и сам себе будешь загадывать желания.

— Допустим, я соглашусь. Как это будет выглядеть технически?

— Та сначала согласись, а потом мы обсудим технические вопросы. Даю тебе неделю. Следующий раз я приснюсь тебе в следующую пятницу. А сейчас я устал. Тяжело поддерживать жизнь в этом куске мяса и с тобой общаться. Прощай.

— Подожди! Последний вопрос. Почему именно во сне? Мы что наяву пообщаться не можем?

— Тут как раз все просто. Способность к ментальному обмену информацией заложена в каждом человеке от природы. Просто вы не умеете ей пользоваться. Сознание ваше блокирует эти способности. Когда ты спишь, твое сознание отключается и наступает время подсознания. Ты начинаешь излучать свои мысли в эфир и принимать чужие. Но принять ты можешь только адресную мысль, направленную именно тебе. Ваши ученые в свое время провели такой эксперимент: Взяли сто влюбленных пар и уложили их спать в разных комнатах. Больше половины из них одновременно видели эротические сны с участием своего партнера. То есть люди думали друг о друге и бессознательно посылали адресные мыслеимпульсы. Ну а то, что сны эротические, так ведь влюбленные, что с них взять. Не о производстве же им во время сна думать. Да и любовь — это, пожалуй, самая сильная человеческая эмоция. Бывает даже посильнее жажды жизни. Ну все. До пятницы.

Коржиков проснулся и еще долго лежал с открытыми глазами, переваривая услышанное и увиденное. Уходя, он не стал будить мать, лишь наскоро перекусил чашкой кофе и бутербродом. Василий Петрович, кажется, поверил в своего брата-близнеца полностью и бесповоротно

Он успел пережить за отпущенные братом семь дней все стадии размышлений от'Полный бред' и 'Зачем мне это надо' до 'Почему бы и нет' в середине недели и полной решимости принять участие в этой авантюре к четвергу следующей. В немалой степени этому способствовали события, развивавшиеся вокруг Василия Петровича в течение всех этих дней. Порой ему казалось, что сама судьба подталкивает его к принятию решения. Да и судьба ли это была, или его вела чья-то воля, Коржиков не знал и даже задумываться не хотел. Им овладела странная апатия и отрешенность от всего с ним происходящего. Он как бы превратился в стороннего наблюдателя, с интересом рассматривающего жизненные перипетии совершенно ему постороннего человека по имени Коржиков Василий Петрович. Его девизом на это время стало 'Будь что будет, авось, обойдется'.

Выходные получились шумными и суматошными. Произошел неизбежный разговор с женой, начавшийся со вполне невинного вопроса: 'Вася, что происходит?', затем плавно перетекший на новый, повышенной нервности уровень и закончившийся взаимными оскорблениями и классической истерикой супруги. В процессе выяснения отношений Василий Петрович узнал много нового и интересного о себе, своей маме, своем непосредственном начальнике и о мужчинах в целом. На фоне этого разговора он радикально пересмотрел свои взгляды на отношения с Барчуком и всей конторой в целом. Нервного запала Коржикову хватило и на понедельник, что не осталось не замеченным сотрудниками и руководством. Попытка Барчука поговорить по душам (Людка, зараза, уже настучала) закончилась хлопнутой дверью и обоюдной уверенностью, что лучше бы Коржикову задуматься о новой работе. В общем, к пятнице он был морально готов к принятию самого авантюрного решения в своей жизни. Поэтому ночью, когда брат, как и обещал, приснился вновь, Василий Петрович, не задумываясь, ответил положительно на его: 'Что скажешь?' и лишь поинтересовался:

— Что я должен делать?

— Спасибо, Петрович. Поверь мне, я смогу по достоинству отблагодарить тебя. Ты не пожалеешь, — Братишка был явно обрадован и растроган согласием Коржикова. Впрочем, он быстро справился с охватившим его возбуждением и, перейдя к деловому тону, продолжил:

— Слушай внимательно и запоминай. Тебе нужно взять две недели отпуска за свой счет. Скажешь нервы подлечить — отпустят. Поезжай в санаторий 'Дубрава', адрес и путевки есть в любом турагентстве. Делать все нужно быстро, поэтому не позднее вечера вторника ты должен быть на месте. Главврач санатория Гусев Сергей Владимирович — мой человек. Он знает, что нужно делать. Полностью доверься ему, ничего не бойся и ничего не спрашивай. Все равно ничего не скажет.

— Откуда у тебя здесь, у нас свои люди?

— А почему бы им и не быть здесь? Я хоть и великий маг, но в помощниках и слугах нуждаюсь. С ними, знаешь, как-то удобней. Всегда можно поручить всю черную работу. Скажешь ему, что тебя направил на лечение Кратос.

— Кто это?

— Он знает меня под этим именем. Ну, вот и все. В следующий раз встретимся уже наяву. Надеюсь, что ты не передумаешь и сделаешь все как надо. Прощай, брат.

— Прощай, брат, - Петрович вдруг поймал себя на мысли, что впервые всерьез назвал его братом. Видимо, только теперь поверил ему окончательно и бесповоротно.

На следующее утро сообщил жене, что уезжает, написал заявление на отпуск и завез его на службу, оставив у охранника с наказом передать секретарю в понедельник. Во второй половине дня он успел еще купить в турагентстве путевку. В воскресенье заехал к матери, сказал, что уезжает срочно на две недели и подарил, наконец, ей лотерейный билет, о котором все время забывал:

— Это вам с генералом подарок от меня на свадьбу. Хочешь, продай, деньги будут, а хочешь, свою старушку поменяй, сами с генералом решите.

Выехав в санаторий в воскресенье вечером, Коржиков в понедельник к полудню уже был на месте. Встретил его лично главврач. Мужчина сорока пяти-пятидесяти лет, довольно полный, страдающий заметной одышкой и обильным потоотделением. На полном добродушном лице явным диссонансом выглядели маленькие, глубоко спрятанные глаза. Взгляд был жестким и холодно оценивающим. Впрочем, если специально не приглядываться, то первое впечатление от главврача оставалось все-таки вполне положительным. Сергей Владимирович достаточно хорошо владел собой, поскольку внешне никак не прореагировал на условную фразу, произнесенную Коржиковым:

— Меня направил к Вам на лечение Кратос.

Он лишь слегка кивнул, обозначая, что все услышал и понял, и добавил:

— Хорошо, что Вы не стали затягивать с приездом, чем раньше начнем, тем лучше. У нас уже все готово.

Поселили Коржикова в отдельном номере, и после стандартного обследования Гусев лично заполнил на него карточку, предупредив:

— Не стоит афишировать цель нашего с вами мероприятия. Ни к чему это, да и не поверят все равно. Операцию проведем завтра, в девять.

— Сергей Владимирович, а нельзя ли поподробней узнать о предстоящей операции. А то, знаете ли, неизвестность, она как-то напрягает.

— Конечно, голубчик, о чем речь. Пойдемте, — Гусев поднялся из-за стола и жестом пригласил Коржикова из кабинета. Поднявшись вверх на этаж и пройдя длинным коридором в другой конец здания, они очутились перед дверью с надписью 'операционная'.

— Прошу Вас, дорогой Василий Петрович. Вот здесь все и произойдет, — Гусев распахнул двери, и глазам Коржикова предстала классическая операционная палата с белым кафелем, огромной, как стадионный прожектор лампой над операционным столом, накрытым простыней цвета морской волны. Рядом со столом стояла стойка с аппаратурой совершенно неизвестного Коржикову назначения, вся увитая какими-то проводами и прозрачными трубочками.

— Это что, — указал на стойку Василий Петрович, — какое-то специальное оборудование?

— Да нет, что Вы, оборудование обычное, так называемый аппарат 'Искусственная почка'. Конечно слегка доработанный под наши нужды. Мы исключили функции плазмафереза и гемосорбции, за ненадобностью, и добавили миксер для смешивания крови, ну и переделали аппарат так, чтобы он работал в одноигольном режиме. То есть он забирает кровь и отдает ее обратно через один прокол. Как видите, в общем-то, ничего экстраординарного.

— Хотелось бы поподробнее понять суть процесса. Я немного волнуюсь.

— Да все очень просто. С помощью этого аппарата мы заберем кровь у Кратоса.

— Как у Кратоса, он разве здесь?

— Да, его тело буквально на днях доставили сюда.

— А, простите, откуда доставили?

— Этого я не знаю. Не моя, как говорится, компетенция. Так вот, — вернулся к теме Гусев, — мы возьмем у Кратоса двести пятьдесят миллилитров крови, затем возьмем пятьсот у Вас. Смешаем Вашу кровь и кровь Кратоса в равной пропорции в миксере и вольем обратно Вам.

— А почему у меня Вы берете крови в два раза больше?

— Чтобы не перегружать вашу кровеносную систему, нам придется часть Вашей крови удалить. Если не возражаете, мы используем ее в качестве донорской. Эту операцию мы, возможно, повторим несколько раз, пока неизвестно, сколько крови удалось сохранить Кратосу.

— А почему нельзя взять сразу всю кровь у Кратоса, а потом вдвое больше у меня и провести процедуру за один раз?

— Дело в том, что безболезненно для организма можно единовременно изъять порядка пятисот миллилитров крови. И к тому же процесс возврата Вам смешанной крови будет проходить для Вас весьма болезненно и сопровождаться судорогами и резким повышением температуры. Именно поэтому нам придется проводить операцию в несколько этапов и под общим наркозом, ради Вашей же безопасности и облегчения страданий.

Гусев закончил свою импровизированную лекцию и напоследок, слегка помявшись, произнес:

— Знаете, любезный Василий Петрович, с точки зрения современной медицины, все, что мы собираемся проделать, выглядит абсолютным бредом, если не преступлением. Но если Кратос уверен в успехе, то у меня нет причин сомневаться, что все получится.

— Вы хотите сказать, что проделываете это впервые?

— Ну, разумеется. Такие чудеса не каждое столетие происходят. Так что можно считать, что нам с вами здорово повезло.

— Почему же Вы так верите Кратосу?

— А он не давал мне повода усомниться в этой вере. Все всегда происходит именно так, как говорит Кратос, и именно так, как он хочет. Все и всегда, — еще раз подчеркнул Гусев, глядя ему прямо в глаза.

Главврач закрыл двери операционной и, проводив Коржикова к выходу из медицинского корпуса, на прощанье произнес:

— Пока отдыхайте, голубчик, и ничего не бойтесь. Все будет хорошо.

До самого заката Василий Петрович бродил по роще, вдыхая чистейший воздух, такой густой от ароматов леса, что казалось, им не дышишь, а пьешь его и напиться не можешь. Птицы вели свои бесконечные перепевы, сопровождая каждый его шаг и, даже казалось, каждую мысль своими комментариями. А мыслей в голове Коржикова хватало. Прочно укрепившийся в своих позициях дух авантюриста рисовал радужные перспективы, последующие после операции. Редкие всхлипы трусости и осторожности, призывавшие все бросить и бежать отсюда, пока не поздно, тонули в волнах безудержной уверенности, что все теперь будет хорошо. Закатное солнце зацепилось за верхушки деревьев на другом берегу большого, чистого и сверкающего, как зеркало озера, окрасив его воду в розовато-сиреневый цвет. Птицы, наконец-то, угомонились, передав свою вахту ночным жителям этого райского уголка. Тут и там раздавался пока еще робкий стрекот то ли сверчков, то ли кузнечиков. Коржиков не очень в них разбирался, но звук этот завораживал, как звук костра, как шум водопада. Он готов был слушать его бесконечно, думая ни о чем, глядя в никуда, испытывая какое-то детское счастье, от всего, что видит и слышит. Вообще-то, подобное поведение было не свойственно Василию Петровичу, и если бы он мог взглянуть на себя со стороны, то здорово удивился бы своему поведению. Но, увы, человеку вообще несвойственно смотреть на себя со стороны, а друзей, способных это сделать, рядом с Коржиковым не было. Как-то так жизнь сложилась, что их не только в санатории, их и по жизни рядом не было.

* * *

Василий Петрович, находящийся в радужном и приподнятом состоянии души, проспал всю ночь безмятежным сном младенца, и первый червячок тревоги шевельнулся в нем лишь на операционном столе, когда ему в вену воткнули капельницу, но было уже поздно. В кровь начало поступать снотворное, и Василий Петрович заснул. Его подключили к аппарату искусственного дыхания, на лицо опустили маску с закисью азота, можно было начинать. В операционную вкатили еще одну каталку, на которой лежало изуродованное тело Кратоса, то самое, которое Коржиков видел во сне. Прежде чем приступить к операции, Гусеву предстояло произвести некие действия, смысла которых он не понимал, но на которых Кратос настаивал, категорически. Доктор достал из переносного сейфа, предварительно набрав замысловатый шифр, довольно приличных размеров шкатулку. Затем подошел к телу Кратоса и, набрав в пипетку немного крови, капнул одну каплю на крышку шкатулки. Она самостоятельно раскрылась. Внутри оказалась сфера, сделанная из какого-то прозрачного материала: стекла, или полимера, по форме напоминающая большое яйцо. Гусев и на 'яйцо' капнул кровь. По корпусу прошла ломаная трещина, и оно разделилось на две части. В 'яйце' на черной бархатной подушечке лежала стеклянная игла, отдаленно напоминавшая современную катетерную иголку, применяемую при переливании крови, только она, в отличие от своей рационально-функциональной сестры, была украшена довольно крупным набалдашником с замысловатой вязью и несколькими драгоценными камнями. Гусеву вдруг вспомнились наставления Кратоса:

— Будь с иглой осторожен, если с ней что-то случиться, шкуру с тебя спущу, причем не сразу, а тонкими полосками, пока ты от боли и ужаса с ума не сойдешь.

Не имея ни малейшего желания проверять на практике серьезность этой угрозы, Гусев аккуратно ввел иглу в вену Василия Петровича и только тогда уступил место ассистентам. Они подключили с помощью катетеров оба тела к аппарату и включили его. Операция началась, Гусев уверенно руководил действиями ассистентов, те, в свою очередь, четко и молча выполняли его инструкции. И лишь однажды один из ассистентов спросил:

— Сергей Владимирович, а почему кровь не сворачивается в миксере? Ведь мы ее даже на группу не проверили?

— Тут все дело в игле, ну и в особенности крови пациентов, разумеется. Про иглу ничего не знаю, кроме того что она для хозяина дороже всего золота мира, а что касается крови, то думаю, это особенная кровь, кровь существа высшего порядка, нам, человекам, не доступного.

Гусев не боялся откровенничать с ассистентами. Они уже не первый год работали с ним и были прекрасно осведомлены и о Кратосе, и о всем, что с ним связано. Все они давно были его верными и далеко не единственными слугами. Этот таинственный сейф со шкатулкой принесли им другие люди Кратоса, те, кто доставил и само тело. Гусев из любопытства попытался было открыть его, но не смог, и тут же оставил попытки. Кратос приучил его делать свое дело, четко выполняя инструкции, не задавать лишних вопросов и не пытаться узнать больше положенного. За это он щедро награждал своих преданных слуг всевозможными благами: от карьерного роста до решения любых бытовых и материальных проблем. Ночью, накануне операции, во время сна он получил подробную инструкцию, как вскрыть сейф, как открыть шкатулку и так далее. Тогда же и прозвучало то самое предупреждение. В личном сейфе Сергея Владимировича хранилось одно средство, переданное ему в свое время одним из людей Кратоса, которое позволяло не беспокоиться об утечке информации. Достаточно было развести пять капель этого средства в любой жидкости, будь то молоко или медицинский спирт, и человек, выпивший, это, проснувшись, напрочь забывал все, связанное с Кратосом за последние семь дней. Гусев входил в число особо приближенных, и ему позволялось помнить все. А вот ассистентам сегодня придется выпить за успешную операцию. Сохранение тайны — это была еще одна почетная обязанность Гусева.

* * *

Три дня Василий Петрович жил жизнью стандартного отдыхающего. Часами гулял по лесу, упиваясь чистейшим лесным воздухом, купался в озере, заплывая почти на середину, и лежа на спине, разметав по воде руки, подолгу вглядывался на плывущие в небесной синеве облака. Однажды с мужичком из соседнего номера сходил на утреннюю зорьку. Наловили приличных карасей, коих им и пожарили в столовой со сметанкой. Улов получился знатный, так что хватило на всех желающих. С законной гордостью Василий Петрович принимал благодарность от санаторной публики, улыбался и раздавал дамам комплименты, однако голова его была занята совершенно другим:

— Черт ВОЗЬМИ, Почему я ничего не чувствую? Ничего не получилось?

— Ага, развели тебя как лоха последнего.

— Эх, зря только с женой разругался.

— точно, и с работы теперь погонят. Будешь по электричкам побираться.

— Спокойно! Доктор же сказал, что три-четыре дня нужно потерпеть, пока матрица приживется и окрепнет.

— Ага, и где теперь твой доктор. Ты его с тех пор видел? — доктор и в самом деле старательно избегал встреч с Коржиковым. То ли был очень занят, то ли пытался избежать неминуемых расспросов? А может быть, ему просто нечего было сказать своему секретному пациенту.

— Откачали у тебя, дружок, пару литров крови для своих тайных целей, а тебе, дурачок, даже спасибо не сказали. Тоже мне, 'врачи-вредители', — и этот диспут в голове Василия Петровича, с небольшими вариациями, продолжался уже три дня, практически не переставая. Исключение составляло лишь время сна. Вот что-что, а спал он все эти дни, как младенец: никаких снов, волнений и тревог. Просыпался отдохнувшим и бодрым. Видимо, свежий воздух и отсутствие привычных раздражителей в виде жены и работы делали свое дело. Если бы не эти дневные размышления.

На четвертый день Коржиков проснулся, как обычно в последнее время, рано, с первыми лучами солнца, по-хозяйски заглянувшего в окно, и подумал:

— Ну, вот и я. Хорошо вновь оказаться в теле, при руках ногах и прочих принадлежностях, — это было, что-то новенькое?

— Брат, это ты? — сообразил Коржиков-Мудрец. — Что, неужели все получилось?

— Да, Петрович, все получилось, — мысли брата звучали в голове как-то странно. Вроде бы и свои мысли, но в тоже время как бы и чужие.

— Ничего, это скоро пройдет, — ответил на незаданный вопрос брат.

— А почему я ничего не чувствую? Ты говорил, что я узнаю все, что знаешь ты и смогу все, что можешь ты? — Коржиков на миг закатил глаза и жестом факира щелкнул пальцами.

— Ты еще 'Ахалай — махалай' скажи, — рассмеялся Кратос. — Ты ничего не чувствуешь, потому что я пока еще не открыл тебе доступ к информации.

— И что тебе мешает?

— Теперь ничего. Я свое слово всегда держу. Хотел все знать? Получай.

Чудовищной силы и объема информационный поток обрушился на сознание несчастного Василия Петровича. Попробуйте остановить мчащийся на вас поезд. Сметет и не заметит. Сознание Коржикова не выдержало натиска, сработал защитный механизм и оно отключилось, как перегоревшая под высоким напряжением лампочка. Колени Коржикова подогнулись, и его тело рухнуло рядом с кроватью. Василий Петрович Коржиков как самостоятельная и отдельная личность, записанная в статистических базах небесной канцелярии, перестала существовать.

* * *

Кратос поднялся с пола, подошел к зеркалу, брезгливо осмотрел свое новое, далекое от спортивной формы, тело:

— Ничего, это дело мы быстро поправим, — произнес он вслух, привыкая к новому голосу. Походил по комнате, чтобы лучше почувствовать тело, достал телефон и набрал номер:

— Алло, Мишель? Я вернулся...

Эпилог

Следующие дни после возвращения из Африки превратились для Кирилла в бесконечную череду коротких мгновений, когда он находился в сознании и мог более-менее адекватно воспринимать реальность, данную ему в ощущениях, и длительными периодами глубокого беспамятства, во время которых проходила невидимая глазу борьба организма с последствиями отравления...

... свет резкий, до боли в глазах, до рези и слез, если бы они были, и голос, густой, тягучий, как патока.

— Ну, что очнулся, гулена? — бум-бум-бум, слова отдавались в голове тупыми, тяжелыми ударами большого церковного колокола. — С возвращением тебя. Говорить можешь?

— М-м-м...

— Хорошо! Одну букву уже осилил. Молодец. Осталось еще тридцать с небольшим...

Голос наконец-то растаял и скрылся в вязком, как кисель тумане...

...свет, опять свет. Как больно глазам. Неужели они не видят, как больно.

— Кирюша, как ты? Посмотри на меня. Ну, пожалуйста, — блям-блям-блям, -зазвенел малиновым звоном знакомый колокольчик, тут же родивший в голове радужные круги и пятна.

— Лада, любимая, как же я рад слышать тебя, — хотел сказать Кирилл, но...

— Хм-м-м-ма, — голова на этот счет имела свое мнение...

...и вновь темнота и тишина, как будто уши ватой забиты...

...ласковым белым молоком свет заполняет глаза. Ну, вот, так намного лучше. То ли глазам полегчало, то ли шторы догадались задернуть.

— Дедушка, он опять глаза открыл, — любимый голос, а вот и любимое лицо, и глаза, только какие-то уставшие или заплаканные.

— Кирюша, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь. Не пугай нас.

— Дадочка, гы-ы-ы-ы, — и расплылся в улыбке, оттого, как прозвучало имя любимой, и просто от удовольствия ее видеть.

Впрочем, на раздутом, как воздушный шар лице улыбка не очень-то и получилась.

И снова вниз, в темноту, мягкую и уютную. Здесь не болит тело, не режет свет глаза, не рвутся от звуков барабанные перепонки, и даже мысли не беспокоят. Здесь хорошо...

...так, где это я? Толстые бревенчатые стены, резные своды, деревянный потолок, часть балдахина на витых столбах. Похоже на подводную резиденцию Деда. А вот и он, собственной персоной.

— Здрав буде, Кирилл Мефодьевич, — лицо Деда наползло сверху, закрыв весь остальной мир. — Я гляжу, ты уже помаленьку осматриваться начал, значит, глазки заработали. А сказать что-нибудь сможешь?

— Му-гу, ш трудом, — язык за время отсутствия хозяина полностью овладел прилегающей территорией и распух настолько, что едва помещался во рту. Не то, чтобы говорить, а просто ворочать им, и то было трудно, хотя, при сильном желании, все-таки можно. Хуже дело обстояло с другим. Отек распространился и на гортань, и тот, внутренний, маленький язычок, распух так, что при любой попытке сказать или просто вдохнуть или выдохнуть воздух задевал стенки гортани, вызывая мучительные приступы тошноты. Быстро оценив ситуацию, Кирилл оставил попытки говорить и попытался просто качнуть головой. Комната поплыла перед глазами, искажая предметы и покрываясь разноцветными пятнами, как в испорченном телевизоре. Звук в этом телевизоре тоже испортился и стал приглушенным и растянутым, будто под водой.

— Ничего, ничего, потерпи, — Дед видимо был в курсе его проблем, — отек скоро пройдет, а пока помолчи, старайся дышать носом и почаще слюну сглатывай, чтобы горло не пересыхало. И не двигайся...

...голос, женский, приглушенный, почти шепот. Что-то говорит, а ей отвечает так же шепотом мужчина. Судя по характерному окающему говору, — это Лада, а рядом, скорее всего, Дед. Теперь скосить глаза в сторону голосов...

...нормально, только все равно, говорящих не видно. Попробуем повернуть голову...

Вот они сидят за столом перешептываются. Хорошо...

— Лада, — произнес с трудом, но вполне отчетливо, — дай попить. — Если говорить, не открывая рта, сквозь зубы, то ощущения вполне сносные, хотя, конечно, хорошего мало.

— Кирюша, родной! Проснулся?

Прогресс, однако, не очнулся, а уже проснулся, это обнадеживает.

— На-ка, 'живой' водички попей, Дедушка приготовил.

Несколько глотков обыкновенной, хоть и 'живой', воды показались в тот момент слаще меда. Благостный ручеек пробежал по воспаленной гортани, охлаждая ее и смазывая целебной влагой. Так бы и пил всю жизнь из этого чудесного источника, из этих милых сердцу рук, глядя, как она смешно шевелит губами, словно сама пьет эту воду глоток за глотком.

— Ну, все, Ладушка, довольно с него. Не воду жалко, а просто нельзя ему пока больше.

— Как же я рад видеть вас, братцы. Как я здесь оказался?

— Тебя Дедушка из Африки телепортировал.

— Откуда?! — Кирилл сделал вид, что не понимает.— А как это я там очутился?

— Это я тебя туда закинула. Прости, пожалуйста, — глаза Лады заблестели от влаги, носик сморщился в смешной гримасе, уголки губ мелко задрожали и начали клониться книзу и Кирилл понял, что она вот-вот расплачется.

— Ну что ты, Ладушка, ты ведь меня спасала. Как же я могу ругать тебя, когда я теперь тебе жизнью обязан. Только, что же вы меня так долго там продержали, — процедил сквозь зубы Кирилл.

— Ой, Кирилл, тут такой переполох был. Сначала Дедушка тебя никак нигде найти не мог. Он всех своих друзей по всему миру подключил. Кто только тебя не искал, все напрасно. Я три дня места себе не находила, даже предположить боялась, куда тебя закинула. Все глаза проплакала, Дедушке вместо того, чтобы помогать, своим ревом мешала только. Потом ты вдруг раз, и в Африке объявился.

— Это когда я из соляной пещеры выбрался.

— Ага, а я тогда сразу про слонов и их пещеру вспомнила. Помнишь, ты вечером у костра рассказывал? Дедушка мне потом объяснил, что я тебя со страху в первое пришедшее на ум место и телепортировала.

— А почему, когда я появился, вы меня обратно не забрали?

— Видишь ли, Кирилл, — вмешался Дед, — телепортация для новичка — штука не только крайне сложная, но и опасная. С непривычки можно и умом тронуться. А у тебя к тому же организм ослаблен был, душа в теле на честном слове держалась. Вот я и решил, чтобы ты пока в племени побыл, окреп немного, а я тем временем подгадал бы момент, встретился с тобой, подготовил бы тебя к переходу, тогда бы и прыгнули.

— Чего же знака никакого не подали, что, мол, нашли мы тебя, парень, не волнуйся, скоро вытащим.

— Сознание твое поначалу закрытым было, ты мне даже во сне не отвечал, а прийти просто так, я не мог, ты же все время на виду у племени был. Ладушка вот за тобой всю дорогу следила, глаз не смыкая.

— Ага, я и орлом над деревней кружила, и мышкой мелкой в хижине твоей побывала, да еще и москитов да мошку разную от тебя отгоняла.

— А я-то, дурак, все голову ломал, чего это меня местный гнус не берет. А орла над деревней мне один не в меру бдительный товарищ в вину поставил, все казнить за это призывал.

— Да, я слышала, только, как помочь, не знала. А еще я невесту твою видела.

— Ох, лучше не напоминай.

— Ну а когда тебя паук ужалил, то лучшего момента и ждать не надо было. Сознание твое отключилось, я тебя оттуда сразу и выдернул.

— Уж куда лучше! Я чуть богу душу не отдал! Чуть на тот свет не загремел! Чуть коньки не откинул! Кха-кха-кха! — Кирилл забылся, прокричал все это, открыв полностью рот, и теперь боролся с накатившим приступом тошноты.

— Ну, так ведь не откинул же, — как ни в чем не бывало, возразил Аспер, — зато разум сберег, а здоровье теперь быстро поправится. Раз уже ругаться начал.

Впрочем, Кирилл этого, скорее всего, уже не услышал. Сознание, как испуганный моллюск, спряталось в свою раковину, погрузившись в спасительную и комфортную темноту.

...запах, неуловимо знакомый, отсылающий в далекое безмятежное детство, к маме, к ее воскресным блинам со сметанкой. К блинам... Точно, так пахли блины, сочным, вкусным ароматом, манящим к этому шкворчащему на сковороде чуду, зовущему схватить его прямо с огня, схватить, обжигая пальцы, и стоять с открытым ртом, жадно втягивая в себя воздух, чтобы хоть чуть-чуть остудить этот нежный маслянистый кусочек солнца. Самые вкусные блины те, что удалось стащить у мамы из-под рук, под притворно грозный окрик: 'Не таскай, аппетит испортишь! Сейчас все есть будем!' Эх, мамочка, разве этим аппетит испортишь...

— Лада, чем это у нас так вкусно пахнет?

— Ой, Кирюша проснулся. А я вот блинцов испекла. Дедушка сказал, что тебе уже пора потихоньку на твердую пищу переходить, вот я и решила тебя блинцами побаловать. Ты как, со сметанкой или малиновым вареньицем будешь?

— А я и так и так хочу.

Два блинца дались с трудом. Вспотел и устал так, как будто вагон с картошкой разгрузил. Челюсти болели, словно сутки только и делал, что резину жевал. Однако Кирилл откинулся на подушку в состоянии абсолютного счастья и блаженства.

— Уф-ф-ф. Хорошо!

Довольная Лада с улыбкой смотрела на лоснящееся от масла и перепачканное сметаной и вареньем лицо Кирилла и радовалась с какой-то тихой, доселе, совершенно не знакомой ей грустью. Новая по ощущениям волна душевного покоя и счастья накрыла ее с головой, укутала в теплых объятиях и тихо покачивала, давая насладиться моментом. Лада внезапно сбросила с себя приятное оцепенение, повинуясь неосознанному порыву, склонилась над Кириллом и крепко поцеловала его в губы, и, смутившись, тут же вскочила и выбежала вон из комнаты.

Ошалевший Кирилл еще долго лежал, уставившись в потолок, и блаженно улыбался, пока не уснул спокойным, дарящим отдых и исцеление сном.

...больше всего от действия яда пострадали ноги. Кирилл уже мог свободно говорить, подолгу сидеть в кровати, вырезая от скуки из сучков, принесенных Ладой, смешные рожицы. Единственное, что он не мог делать — это ходить. Он регулярно пытался встать на ноги, но дело всегда кончалось одним и тем же: ноги отказывались повиноваться, они безвольно гнулись под грузом тела и каждый раз норовили расползтись в стороны, как только оно лишалось опоры. Дед регулярно мазал его какими-то мазями, читал заговоры, и дело, хотя и с трудом, но все-таки продвигалось вперед. И этот микроскопический, но ежедневный прогресс в излечении не позволял Кириллу раскисать и опускать руки.

— Скажи-ка, Дед, а не пора ли мне на поверхность выбираться, — спросил Кирилл, передвигаясь на костылях по комнате, нещадно волоча по полу непослушные ноги. — У тебя здесь, конечно, хорошо, но уж очень мне в четырех стенах сидеть надоело.

— Нельзя тебе Кирилл на поверхность. Опасно это.

— Что, микробы загрызут?

— Зря смеешься. Когда Кратос тебя атаковал, он коснулся твоего сознания. Теперь он знает параметры твоего ментального поля и может отыскать тебя на поверхности в любой момент, в любом месте. Разыскать и доделать то, что не доделал.

— Разве он до сих пор жив? Лада говорила, что ты обрушил своды Хранилища прямо на Кратоса.

— Я действительно обвалил Хранилище, но Кратос остался жив, хотя в тот момент чувствовал себя гораздо хуже, чем ты.

— То есть ты знал, что он жив, и не добил его? Почему?

— Видишь ли, Кирилл, не могу я его убить.

— Но почему?!

— Потому, что он мой брат.

— Брат?! — Кирилл от неожиданности застыл посреди комнаты, напрочь забыв про больные ноги и упавшие костыли.

Аспер, заметив это, с грустной улыбкой пододвинул к нему стул:

— Присядь, а то упадешь.

Кирилл послушно опустился на стул.

— Брат.... Но ведь так не бывает!

— Ну почему же, бывает. В наших семьях разрешалось иметь не более двух детей.

— Почему не более, — Кирилл спросил механически, продолжая переваривать услышанное ранее.

— Потому что в стабильном и, я бы даже сказал, статичном обществе, двое детей в семье — это залог баланса между смертностью и рождаемостью.

— А я-то все ловил себя на мысли, когда ты мне о нем рассказывал, что вы с ним очень похожи. Ловил и постоянно гнал эту мысль прочь.

— Мы с ним действительно очень похожи, но между нами есть одно очень важное различие.

— Какое же?

— Я верю в Бога, а он верит, что он и есть Бог.

— И ты его, значит, пожалел. А ведь он на твоем месте вряд ли поступил бы так же благородно.

— Да, наверное. Но фокус в том, что он никогда не будет на моем месте. И ему это прекрасно известно.

— Откуда такая уверенность?

— Дело в том, что у нас, арктидов, магическая сила с годами только увеличивается. А поскольку я старший брат в семье, его возможности в магии никогда не будут выше моих. В честном поединке двух магов я всегда одержу верх.

— А в нечестном?

— Он, конечно, может применить какую-нибудь изощренную подлость, но за все это время он никогда так не делал. По крайней мере, по отношению ко мне. Что естественно не распространяется на твою персону.

— Так мне что же, теперь всю жизнь тут прятаться?!

— Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

— Но...

— А пока здесь будешь сидеть, — голос Деда приобрел характерную хрипотцу и жесткость, он хитро глянул Кириллу в глаза и, махнув указательным пальцем вниз, закончил, — я сказал!

— Не очень-то как-то демократично все это прозвучало, — пробормотал себе под нос Кирилл, перебираясь на кровать.

— Не демократично, говоришь? А что ты собственно подразумеваешь под этим словом, демократия?

— Что и все. В переводе с древнегреческого — власть народа.

— Это в переводе с древнегреческого. Демократия. Демократ, — он как бы пробовал это слово на вкус. — Демократос, если уж быть совсем точным.

— К чему это ты клонишь?

— А если предположить, что в древнюю Грецию это слово пришло с древней Руси? Ну-ка, переведи его с древнерусского на русский.

— Д — душа, емо — емлю, имею, кратос — Кратос?!

— Да, только емлю значит, не только иметь, но и собирать или забирать.

— Забирающий душу Кратос?

— Во-во. Он все-таки придумал свою религию, по которой теперь живет почти вся планета.

— Но это же невозможно?!

— Эх ты, филолог...

Однажды сороконожку спросили: 'Как она не путает, с какой ноги начинать движение?'. Она задумалась и не смогла больше сделать ни шагу. У Кирилла было всего две ноги, но думать приходилось о том же самом. И даже больше: не только, с какой ноги начать движение, а, буквально, с какого сустава.

'Таз против часовой стрелки на пару градусов. Правое бедро чуть вверх и вперед, колено чуть согнуть. Центр тяжести сместить вперед. Правую ногу на пол, жестко зафиксировать. Левая пятка оторвана от пола. Уф-ф-ф. Шаг сделан'.

Пробовал начинать движение с переноса центра тяжести вперед, путем наклона плеч, ноги не успевали. Падал.

'Таз по часовой, левое колено согнуть, бедро вперед и вверх. Центр тяжести вперед, левую ногу в пол, зафиксировать. Стоять!!! Уф-ф-ф. Еще один шаг'.

Голый по пояс, мокрый от пота Кирилл занимался титанической работой, передвигал собственное тело в пространстве. Передвигал по большей части усилием мысли, хотя в конечном итоге все это было нужно, чтобы заставить включиться в работу мышцы, восстановить нарушенные нейронные связи между мозгом и нервными окончаниями. Рано или поздно, но нужно было подружить голову и ноги. И двигаясь к этой цели Кирилл не щадил себя, наматывая по комнате за день по нескольку десятков метров. Каждый раз, когда Аспер или Лада пытались ему как-то в этом помочь, он прогонял их. Потому что ему казалось, будто он видит в их глазах жалость и сочувствие. Это его жутко раздражало и, в то же время, придавало все новые и новые силы. Он твердо верил, что рано или поздно, но все у него получится.

Лада тихо подошла к нему сзади и, улучив момент, когда он твердо стоял на обеих ногах, прижалась всем телом к сырой спине, обхватила руками, положив свои ладони ему на грудь, и склонила голову на плечо. Кирилл замер, чувствуя, как тепло мягко растекается по спине, прогоняя злость и усталость, рождая в голове светлые и безрассудные мысли.

— Я окрошки нарезала, пойдем, покушаем?

— Окрошка — это хорошо. Окрошка — это просто замечательно.

Он почувствовал, что девушка вот-вот разомкнет объятья и, накрыв ее ладони своими, нежно потерся щекой о ее щеку.

— Ладушка, мне кажется, что я тебя люблю, — тихо, почти шепотом, произнес он давно носимые им в душе слова. Произнес и замер.

Девушка молчала и тихо улыбалась. И только прижалась к нему чуть крепче.

— Почему ты улыбаешься? — почувствовал ее улыбку Кирилл.

— А я знаю, что ты меня любишь.

— Откуда?

— Когда ты бредил, ты только об этом и говорил. Дедушка еще над тобой все время смеялся.

— Смеялся он. Чего смешного? И вообще, мало ли, что человек в бреду говорит.

— Что!!! — Лада разорвала объятья и в мгновение ока оказалась с ним лицом к лицу, — значит, ты все врал в бреду!!!

— Ну что ты, что ты, — деланно испугался Кирилл. — Человек в бреду всегда говорит только правду и ничего, кроме правды. Просто он говорит то, что наяву никогда не скажет.

— Значит, ты жалеешь о том, что в бреду наговорил?!

Кирилл видел, что два веселеньких чертенка в глазах любимой готовы вот-вот сорваться с пушистых ресниц. Он обхватил ладонями ее щеки, так что губки сложились в смешной бантик из подарочной упаковки, и прежде чем поцеловать ее, произнес, глядя прямо ей в глаза:

— Ни о чем я не жалею. Я люблю тебя...

— А ты-то хоть меня любишь? — поинтересовался он, переведя дух после поцелуя.

— Да, — тихо прошептала Лада.

— Чего, да, — Кирилл сделал вид, что не понял.

— Люблю. Люблю!!! — Лада прошептала громко и радостно и, тут же покраснев, уткнулась ему в грудь лицом.

— Значит, любишь, — удовлетворенно подвел итог всему вышесказанному Кирилл. — А раз любишь, значит, и замуж за меня пойдешь. — Скорее утвердил, чем спросил он.

— Замуж?! — Девушка отстранилась и посмотрела ему в глаза. Вместе с румянцем на щеках в ее глазах появились уже знакомые Кириллу чертики: — Замуж, говоришь?

Выдерживая мхатовскую паузу, Лада величаво прошествовала до двери и обернулась на пороге:

— Ходить сначала научись! Жених!!! — и весело хохоча, скрылась за дверью.

-Жених. Жених? Жених! — Кирилл смаковал это слово, произнося его на разный лад, и оно нравилось ему все больше и больше. — Хорошо! Все теперь будет хорошо

(C)

январь 2007г. — июнь2008г.

Н.Новгород.

А.И.Клочков. 2008г.