Князь Тишины

—  Эй, привет, — окликнула я его.

Иван вздрогнул, сунул в рот пышку, как будто опасаясь, что я ее отниму, и промямлил:

—  Чего?

—  Не знаешь, что за "спецкурс Д" такой?

Иван посмотрел на меня с подозрением:

—  Не знаю. А зачем тебе?

—  А я там теперь буду заниматься, — гордо сообщила я.

—  Врешь!

—  Не веришь, спроси у Антонины. Она сама мне только что сказала прийти в четверг.

Иван опустил голову и задумался, продолжая на меня скептически коситься.

—  Ванечка, ну ты же знаешь, — сказала я умильным голосом. — У тебя на лице написано вот такими буквами.

—  Ладно. "Д" означает "демиургия", — не выдержал Иван.

—  Чего?

—  Демиургия. Создание миров.

Я обалдела:

—  Каких еще миров?

—  Да любых, — снисходительно пояснил Иван. — Каких хочешь.

Полученной информации мне хватило, чтобы надолго потерять дар речи. Иван усмехнулся и убрел вдаль по коридору.

Я постояла у расписания, укладывая сказанное Иваном в сознании. Какой странный сегодня день! Я учусь танцевать у несуществующей девушки, за дверью возникает кислотная пустыня, и Антонина направляет меня на спецкурс по созданию миров. Не часто, думала я по дороге домой, выпадают такие чудные дни!

Однако это было еще не все. Еще не закончился вечер, как я влюбилась — первый раз в жизни.

ГЛАВА 2

Геля заново знакомится с другом детства.

Явление синего призрака

Десять лет я не мог найти дорогу назад, а теперь позабыл, откуда пришел.

Из чаньских изречений

Тем же вечером родители собрались в гости к своим друзьям Хольгерам (эта диковинная фамилия досталась им, по слухам, от норвежских предков) и меня с собой позвали. Чего тебе, сказала мама, дома одной весь вечер сидеть, пойдем вместе, с Сашкой пообщаешься. Сашка — это их сын, мой ровесник. Я не видела его уже, наверно, года полтора и почти забыла, как он выглядит. Худенький такой, с белыми волосиками и большими почти бесцветными глазами. Почему бы и нет, подумала я. Дома все равно делать нечего. Наемся в гостях от пуза, поболтаем с Сашей, вспомним молодые годы. Может, книг каких-нибудь наберу почитать.

По настоянию мамы я себя украсила (как-никак к кавалеру идем!) — белые пластмассовые бусы поверх коричневого свитера, и мы поехали.

Пока трамвай тащился по бесконечной улице Савушкина, меня одолевали воспоминания детства. Мама дружила с тетей Наташей еще со школы, так что мы с Сашей были знакомы, можно сказать, с колыбели. Когда мы были совсем маленькими, играли в разбойников под столом и в солдатиков. Всякого оружия у Саши было просто невероятное количество: автоматы с разноцветными лампочками, пистолеты, танки, зенитки и несколько мешков солдатиков: всяких рыцарей, десантников и монголо-татар.

Помню, Саша научил меня игре под названием "атомный взрыв". Солдатики долго и скрупулезно выстраивались в боевом порядке по всей комнате, одна армия напротив другой. Саша расставлял по правилам тактики и стратегии, я — как красивее. Когда войска были готовы к бою, Саша кричал: "Атомный взрыв!" — и швырял мяч. Мяч скакал по комнате, валя солдат целыми дивизиями. Мне потом нравилось собирать "выживших" и отводить их на базу, куда-нибудь на полку. Саша уничтожал армии до последнего солдата и смеялся при этом своим холодным и обидным смехом. В эти мгновения он мне не нравился, потому что казался старше и злее, чем был на самом деле.

Когда мне исполнилось восемь, я научила Сашу игре, которую придумала сама, — рисовать рай. Я представляла себе рай в виде комнаты, где я лежу на кровати с балдахином и смотрю телевизор. Рядом со мной столик, на нем — куча конфет, жевательных резинок, шоколадок (попадается, впрочем, и бутерброд с колбасой). На полу стоит цистерна пепси-колы с длинной соломинкой, чтобы не надо было утруждаться вставать. По телевизору непрерывно идут мультики, известные и неизвестные. А когда все на свете мультики заканчиваются, я вставляю в телевизор книгу, и она тоже превращается в мультфильм. Кстати, в комнате вокруг меня — шкафы с книгами, уходящие в бесконечность. Через огромные стрельчатые окна виден чудесный пейзаж: скалы, водопады, лес с грибами, ветвистые деревья, по которым можно лазать, когда мне надоест смотреть телевизор. Такой вот рай.

Саша сразу заметил, что чего-то не хватает. Он придумал рисовать ад. Внизу — котлы, сковородки и прочая посуда с грешниками, сверху — облака. На облаках летают караульные ангелы и присматривают за работой чертей. Идея мне очень понравилась. С тех пор мы рисовали две картинки: сверху — слегка поднадоевший рай с кроватью и телевизором, снизу — адский чертог, который становился все интереснее и интереснее, обрастая новыми подробностями. Мы с Сашей возглавляли побег грешников, угоняли облако, а черти и ангелы преследовали нас с хлыстами и трезубцами. Потом мы стали рисовать только ад, а потом игра приелась.

Еще мне вспомнилась увлекательная игра, одна из последних — "аутодафе". Придумала ее я, но непосредственным толчком послужило нечто демоническое, что появилось тогда в Сашиной внешности: лет в двенадцать он чем-то долго болел и некоторое время ходил костлявый, как скелетик. Играть полагалось так: я рисовала и вырезала из бумаги "грешника" — тощее голое существо с растрепанными волосами и ужасом на лице. Потом мы вешали его на цепочке на кран в ванной, зажигали свечку, выключали свет и запирали дверь. Дальше начиналось самое интересное. Саша, изображая Великого Инквизитора, брал книгу (какую, не помню, что-то историческое) и зачитывал оттуда мрачным голосом: "Восстань, о Господи, и сотвори свой суд! Всю силу гнева своего обрушь на язычников и неверных! Изобличенный еретик, несчастный грешник, прогнивший член христианской общины, отрекись от ереси и примирись с церковью!" — и дальше в этом роде. Еретик в хамском тоне отказывался каяться (как всякой порядочной девочке, мне очень нравилось ругаться), и тогда инквизитор подносил свечку к его ногам. На мой взгляд, еретик сгорал слишком быстро: всего долю мгновения его испуганные глаза смотрели сквозь очистительное пламя.

Что мне больше всего нравилось в этой игре? Во-первых, Сашино бледное лицо в полумраке, с глубокими тенями на худых щеках и запавшими глазами, в которых отражалось пламя свечи, и его глуховатый голос, произносящий страшные и величественные слова. Во-вторых, цепочка, на которой поджаривали грешника: от копоти свечи она из серебристой становилась черной, и это таинственным образом убеждало меня, что аутодафе совершилось совсем как по-настоящему.

Квартира у них была крохотная — типичное новостроечное жилье с микроскопическими комнатами и окнами во всю стену, — но в детстве она казалась мне огромной, безграничной. Она выглядела как приемная в целый мир тайн. За каждой дверцей шкафа мне мерещились анфилады залов, за дверью кладовки — винтовая лестница. Про зеркала скажу только одно — то, что там отражалось, абсолютно не походило на то, что было в действительности. Впрочем, наверно, все дело было в моем разыгравшемся воображении.

Трамвай наконец доехал. Мы прошли метров сто по усыпанной листьями улице до одинокого точечного дома, похожего на белый утес, поднялись на лифте на двенадцатый, а может, и тринадцатый этаж (я все время забывала). Мама зашуршала пакетом с подарками, папа позвонил в дверь. Внутри раздались приглушенные голоса, звук шагов, и на пороге возникла тетя Наташа, светясь приторной улыбкой. За ее спиной виднелся дядя Игорь. Из кухни тянуло чем-то горячим и вкусным, с корицей.

—  Здравствуйте, здравствуйте! — протянула тетя Наташа. — Заждались. А Гелечка-то как выросла! Взрослая девочка стала, не узнать! А красавица-то какая! Сашуля, беги сюда, погляди на Гелю...

От тети Наташиных похвал я не знала, куда прятать глаза. Особенно меня смутила последняя фраза. Краем глаза я видела, что мама морщится, и даже знала, о чем она сейчас думает: что тетя Наташа сыплет похвалами исключительно ради того, чтобы кого-нибудь сглазить.

Тетя Наташа наконец отстала от меня и принялась захваливать маму, восхищаясь ее цветущим видом и вечной молодостью. Дядя Игорь увел папу на кухню, поговорить о каких-то своих делах. Я сняла куртку и повесила на один из латунных крючков вешалки. И эта вешалка, и высокое зеркало с ящиком для обуви, от которого Саша когда-то открутил и потерял ручку, и выцветшие желто-коричневые обои — ничто не изменилось. Все выглядело, в точности как полтора года назад, когда я побывала тут последний раз. "Как будто вернулась в позапрошлый год, — подумала я. — И тетя Наташа все такая же — лисичка со скалочкой".

—  Саша, выйди поздоровайся, — крикнула тетя Наташа.

Из комнаты донесся незнакомый мне угрюмый баритон:

—  Добрый вечер.

—  А выйти?

—  Я занят.

—  И все-то он занят, — сокрушенно произнесла тетя Наташа, взглянув на моих родителей. — Я иногда и не пойму чем. Проходи, Гелечка, в гостиную, пусть этому грубияну будет стыдно.

Я сделала несколько шагов и застыла в дверях. На диване, вполоборота ко мне, сидел и щелкал пультом абсолютно взрослый беловолосый парень в спортивном костюме. Логика подсказывала, что это Саша, но я смотрела и не узнавала. Гордая посадка головы; лицо — неподвижное, самоуверенное, нереально красивое; холодный взгляд без выражения; очень светлые, серые с желтоватым отливом глаза. В его облике сквозило что-то слегка женственное: припухшие уголки довольно узких губ, матовая бледность, удлиненные серые глаза. Но жестокое, надменное выражение — то, что осталось с последнего раза от "великого инквизитора", — теперь, казалось, было для этого лица нормой.

—  Что там за безобразие? — спросила тетя Наташа, указывая на телевизор.

Парень медленно повернул голову и недовольно посмотрел на тетю Наташу.

—  "Мясорубка", хит-парад... скандинавская десятка, — цедя слова, как будто ему лениво отвечать, произнес он.

От его голоса у меня по коже прошел озноб.

—  Привет, — беззвучно сказала я.

Парень остановил на мне взгляд, криво улыбнулся и повернулся к телевизору.

—  Проходите к столу! — захлопотала тетя Наташа. — Игорек, иди, здесь наговоритесь! Гелечка, садись на диван, к этому буке поближе.

Я все-таки решила уточнить обстановку и выяснить, точно ли Саша сидит на диване. Спросить: "Кто это? " — мне показалось глупым. Я шепотом осведомилась у тети Наташи:

—  Это Саша?

Мама и тетя Наташа покатились со смеху.

—  Сашуля, Гелечка тебя не узнала! — заявила тетя Наташа. — Спрашивает, кто это там сидит?

Саша недовольно покосился на нее, дернул плечом и молча повернулся к экрану.

—  Что ты застряла в дверях? — укорила меня мама. — Проходи, садись рядом с Сашей. Спроси его, что он смотрит.

—  Наверно, что-то очень интересное? — игриво спросила его тетя Наташа. Саша даже виду не подал, что услышал.

"Чего они достают человека дурацкими вопросами? " — с внезапным негодованием подумала я и решительно прошла к дивану. Саша, не глядя на меня, демонстративно отодвинулся, хотя я села не меньше чем в полуметре, чтобы не смущать его своим присутствием.

—  У Сашеньки последнее время так испортился характер! — громко жаловалась тетя Наташа. — Грубый стал невыносимо. Отцу хамит, меня не слушает. Художественную школу бросил...

—  Ты правда бросил художку? — шепотом спросила я.

—  На хрена мне это надо, — ледяным тоном ответил Саша, покосившись в мою сторону. — И так времени ни на что не хватает.

У меня снова мороз по коже прошел от его голоса.

—  Он теперь на карате записался, — не без гордости сказала тетя Наташа, услышав его последнюю реплику. — Будет защищать старушку-маму.

Саша поднял голову и ухмыльнулся таким бандитским оскалом, что я невольно отшатнулась.

—  Получу черный пояс, буду участвовать в кумитэ, — злорадно сказал он. — В боях без правил, кто не понял. На деньги. Заработаю тысяч десять, куплю байк. Бороду отращу лопатой... вдену серьгу в нос... сделаю татуировку на заднице в виде задницы...

—  Ты видишь, каким он стал? — с наигранной горечью воскликнула тетя Наташа, обращаясь к маме.

Мама опасливо покосилась на Сашу и принялась рассказывать о моих успехах в училище. Я сидела рядом с Сашей, едва смея дышать, чтобы не вспугнуть то, что происходило сейчас на этом отрезке времени и пространства. А то, что здесь нечто происходило, я ощущала очень отчетливо. Реальность вокруг меня самопроизвольно изменилась. Я смотрела на сервант с хрусталем и фарфоровыми зверями, на истертый ковер — поле былых сражений, на звездное небо за окном, на лица людей, которых знала всю жизнь. И ничего не узнавала. Сохраняя прежние формы, уходящие в дремучее детство, о котором не осталось воспоминаний, реальность наполнилась новым, таинственным содержанием. Я чувствовала, что вхожу в незнакомую область, где от меня ничего не зависит.

С кухни пришли отцы, и тетя Наташа пригласила всех за стол.

—  Саня, переключи программу, — попросил дядя Игорь. — Под такой рев пища не усваивается.

—  Да, действительно, — с облегчением кивнула моя мама. — Выбери, Сашенька, что-то мелодичное, чтобы разговору не мешало.

—  Такого я не слушаю, — угрюмо ответил Саша, и не думая шевелиться.

—  Тогда вообще выключи телевизор, — рассердился дядя Игорь. — Я что, должен весь вечер напрягать голос, чтобы перекричать твою музыку?

Саша исподлобья взглянул на отца. Я подумала, что он сейчас скажет какую-нибудь грубость, но он молча встал, взял магнитофон, стопку кассет и ушел. Через полминуты из кухни послышалась музыка.

—  Ты кушать-то будешь? — крикнула тетя Наташа, но ответа не дождалась.

—  А говорил, музыки нормальной нет, — укоризненно заметил папа, принимаясь накладывать себе салаты.

—  Иди, Гелечка, на кухню, пообщайся с Сашенькой, — сказала мама. — Мы пока посидим, поболтаем о своих взрослых делах, а вы потом перекусите...

Я покорно выскользнула из-за стола и направилась туда, куда меня и так тянуло, как магнитом. Свет на кухне был выключен, только под столом на магнитофоне горели два огонька — зеленый и красный. Звездно-лунное небо сияло во все окно. Саша сидел на полу, опираясь спиной о стену и поставив локти на колени. Он повернул ко мне голову, и глаза блеснули в полутьме.

—  Чего, тебя тоже достали? — негромко спросил Саша.

Я тихонько села на пол рядом с ним:

—  Кто это поет?

—  Неужели не знаешь? — презрительно протянул Саша. — Это Бутусов.

—  Кто?

—  Ты что, "Наутилуса" никогда не слышала?

—  Слышала, — кротко ответила я, будучи не в силах оторвать взгляд от Сашиных удлиненных глаз, волшебным образом собирающих и генерирующих лунный свет. — А чего они поют?

—  Ну послушай, — милостиво сказал Саша. — Вот красивая песня, моя любимая.

Он отмотал пленку, нажал на <<плей". Немного пошуршало, и заиграла музыка. Очень Сашина. Абсолютно недетская. Непохожие темы нанизывались одна на другую то в мажоре, то в миноре, создавая парадоксальное и необыкновенно красивое звуковое пространство... Затем раздался голос — глуховатый, временами металлический, временами переходящий на шепот. Он речитативом рассказывал малопонятную, но именно поэтому чарующую легенду о Князе Тишины, волшебном существе, в образе которого переплелись лунный свет, музыка и смерть. Я слушала песню, на глаза наворачивались слезы, в горле стоял ком, и мне казалось, что Князь Тишины — это Саша.