Дневники дракона. Часть 1. Дракон среди людей

И — раз! И — два! Стиснув зубы, я с силой двигала левой верхней конечно­стью, не обращая внимание на легкое покалывание в мышцах и ломоту в суставах, пока, наконец, не разработала руку в достаточной мере, чтобы свободно чувство­вать ею шершавую поверхность пола и мелкие травинки, на нем разбросанные. Шуршали они, к слову, просто страшно, но, по крайней мере, по шороху я могла судить, что дело идет так, как надо, и, удовлетворившись результатом, тут же про­тянула руку к лицу — нос почесать.

Я еще тогда чуть удивилась — а что это такое твердое, чуть выпуклое у меня на носу? Сначала решила — нарост какой-нибудь, болячка... да только провела чуть дальше, и поняла, что этих "наростов" там не один десяток. И нос, кажется, у меня раньше все же короче был. И формы не такой...

Я долго силилась понять, что же со мной такое. Глаз не открывала — страшно было. Но потом все же открыла.

Увидела свою руку. Вернее, то, что когда-то было моей рукой.

Ибо сложно назвать "рукой" когтистую чешуйчатую лапу.

Как в трансе, медленно пошевелила пальцами. Когти слегка клацнули...

И тут я, наконец, грохнулась в обморок.

Надо вам сказать, не знаю, видел ли кто-нибудь когда-нибудь дракона в обмо­роке, но, если что — я была первой. И пробыла в таком состоянии — храп? Ха! Да что нам храп! — до самого рассвета. Утро встретило меня тяжелыми тучами, что в точности соответствовало моему нынешнему настроению — крайне подавленному.

Итак, теперь все стало на свои места. Я не на Земле — это и ежу ясно. Нет на Земле драконов. И не было. Никогда. По законам биологии и физики — не смогла бы природа до такого извращения додуматься. А в этом мире драконы есть. И ди­новерблюды. И хоббитцы, на гарнир... хотя что это я, никакие они не "хоббиты", а обычные люди, просто я немного... гм, подросла. Совсем чуть-чуть. Всего-то на тонну в весе прибавила, а так ничего, миниатюрная девочка-припевочка. С хвостиком. И крылышками. Разве что не зеленая, тут природа сплоховала... или это я так перепугалась? Говорят, у некоторых людей, после сильного шока, за ночь волосы белеют — а я чем хуже? В противном случае гнать в шею проектировщика, "нарядившего" меня в белые доспехи от головы до самого хвоста! Или это намек, что я на севере должна жить? В обнимку с белыми медведями? Полгода лапу со­сать, а полгода за тюленями и моржами охотиться?.. М-да. "Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь, он бескрайний, я тебе его да-а-а­рю-ю-ю".

Давить надо за такие подарки...

От сумрачных мыслей меня отвлекло шевеление на периферии, и, тут же вспомнив, что, по умолчанию, я овощ, а не дракон, веки мгновенно скользнули вниз. Впрочем, людям я была, строго говоря, по барабану, и даже вчерашний зна­комец — его я узнала по кисловато-металлическому душку — не остановился, чтобы поболтать. Я даже обиделась немного, к тому же, желудок вновь начал напоминать о своем пустом состоянии, да так громко, что один из караванщиков невольно вз­дрогнул, услышав сие утробное урчание. Долго смотрел на меня. Я же, сообразив, что есть шанс раздобыть что-нибудь съестное, открыла глаза — ме-е-едленно, дабы не напугать — и издала нечто жалобно-просительное, не раскрывая пасти, но по­пытавшись точно передать, что, блин, Я ЖРАТЬ ХОЧУ! Кажется, передала — судя по тому, с какой скоростью этот малый припустил бежать, он был почти счастлив отыскать для меня еду. Правда, ждать его пришлось довольно-таки долго, однако по истечении положенного времени мне в клетку на длинной палке пропихнули кусок мяса, а в поилку — я догадалась, почему поилка с краю! — при помощи объе­мистого бурдюка с длинным носиком налили воды. Пришлось вставать. Получи­лось не сразу, зато люди, следившие за каждым моим охом, кажется, успокоились... ну да, да, что такого страшного может быть в вот такенной туше, если она с трудом ползает на брюхе, как улитка? Мысленно я тут же поставила себе галочку: следует сохранить амплуа. Сейчас я для них — ящер с крыльями. Буду буянить и бросаться на решетку — стану опасным ящером, и тогда шансы сбежать отсюда снизятся до... ну, не до нуля, конечно, но где-то в том районе. Другое дело — ящер спокойный и почти дружелюбный. Динозаврик, в общем, только что не игрушечный. А то, что у этого динозаврика зубы, которым позавидо­вал бы тираннозавр... ну что ж, бывает. Казус. Ошибка эволюции. Хотела матуш­ка-Природа создать доброе и пушистое, а получилось чешуйчатое и зубастое. Ну, так не пропадать же добру... Пока же думала обо всем этом, умудрилась преодо­леть аж два метра пространства и ткнуться носом в мясо. Хорошее мясо, во вся­ком случае, тухлятиной от него не несет, но — сырое. Честно говоря, только одна­жды ела сырое мясо, но все-таки корейское блюдо — на то и корейское, чтобы быть странным. А тут просто кусок мяса. Без приправ, без ничего. Я, конечно, пони­маю, что раз положено, значит, ешьте, но все-таки... Короче, какое-то время я этот кусок разглядывала, думая, что мне с ним делать. Вспомнила, что, вроде как, дракону огнем дышать положено, попыталась дохнуть. Ничегошеньки у меня не вышло, только мясо мало что наружу не выдула, пришлось ловить и, скрепя сердце, вновь подтаскивать к лицу... э, морде.

Мясо. Еда. А я голодная. Ну и что, что когда-то, очень давно, я была челове­ком — сейчас я в теле дракона, летучего хищника, вооруженного истинно хищни­ческим набором зубов. И я должна питаться, иначе никогда не выберусь из этой клетки. Я, конечно, не в курсе, куда именно меня везут, но готова поклясться, что не на курорт и не в парк развлечений. Кто знает, может быть, в этом мире принято делать коврики из драконьих шкур, а я являюсь настолько ценным экземпляром, что меня решили доставить кожевеннику живьем?.. Бр-р-р. Аж думать неприятно. Так что дышать перестали — и-и-и...

Что произошло дальше — припоминаю с трудом. И с дрожью. Ибо не может, не может человек так быстро превратиться в хищника! Не может рвать сырое мясо, а потом еще долго сидеть и облизывать окровавленную морду, точно кот, со­жравший мышь!.. Или это мне, "по наследству", передались еще и драконьи вку­сы? Может, я в скором времени еще и на людоедство перейду, начну девушками молоденькими закусывать? Блин, это ведь, в моем случае, даже не людоедство по­лучится, а каннибализм! Передернуло меня знатно — чуть не подавилась хрящиком (в мясе оказалась кость, однако драконьим зубам законы не писаны — перемолола в муку). Прокашлявшись, доползла до поилки. Вода была холодновата, но пить хо­телось жутко, поэтому вылизала корытце досуха, после чего, отвалившись, легла на живот, примостив голову на передние лапы — и задремала. Вскоре караван тро­нулся, и пол клетки снова закачался, как в вагоне поезда... разве что не так плав­но.

Следовало подумать. И хорошо подумать, если, конечно, я собиралась вы­жить! Ибо, как ни крути, дела у меня складывались просто изумительно... с точки зрения мазохиста. Я очутилась непонятно где, непонятно как, да еще, к тому же, в теле дракона! Меня поймали люди, посадили в клетку и куда-то везут. Теперь сто­ит напрячь воображение и представить: зачем людям может понадобиться живой дракон? Вариант с ковриком пока что отбросим, будем серьезнее. Шкура моя им вряд ли нужна — везти оную гораздо легче и проще, чем целого дракона, которого нужно тащить, кормить и поить (я бы еще добавила — "любить и относиться по-человечески", но не будем нахальничать). Решили продать в зверинец, как медве­дя? Или, может быть, у местных драконы служат наместо авиации, и меня плани­руют выдрессировать, как лошадь? Или, еще лучше, я буду на манер слона — тас­кать тяжести и сражаться во время войны?.. Так. Три варианта, и ни один из них мне почему-то не нравится. Логический вывод? Я ОЧЕНЬ не хочу, чтобы меня до­ставили по месту назначения. Отсюда следует, что нужно быстрее восстановить силы, разнести эту клетку ко всем собакам (пол, благо, деревянный, долго думать не надо), после чего ломануть прочь. Куда именно ломануть — будем думать позже, пока что стоит заняться первой частью плана. Неплохо бы, конечно, наладить кон­такт с кем-нибудь из караванщиков (можно с двумя, не жалко), дабы получить хотя бы относительную поддержку, однако для этого, увы и ах, придется спать по ночам. А днем — заниматься просветительством среди населения... например, как сейчас.

Хитро прищурив глаза, я внимательно наблюдала, как один из везущих меня людей — стройный мальчишка с завязанными в два хвоста волосами — на ходу перепрыгнул ко мне на повозку, взяв поводья тянущих ее тварей (со спины они были похожи на носорогов, хотя я не уверена), а своего "верблюда" отдал прежне­му вознице... смена караула? Ка-а-ак интересно. Я нарочно повозилась, дабы при­влечь его внимание, после чего осторожно потянулась к решетке, стараясь вести себя, как большая собака. Нет, нет, нет, куда ты?! Не видишь, что ли — я собака. Большая добрая собака. Да не съем я тебя, балда! Больно нужен ты мне, худосоч­ный... Вот, вот, молодец... не дрыгайся, все хорошо... У-у-умница! Лапочка ты моя, понял! Руку протянул! Где-то на периферии замечаю еще двоих, но тут же за­бываю — все внимание "подопытному". Если он сейчас щелкнет меня по носу, я, наверное, даже не обижусь — парня стоит поощрить за храбрость... Наконец, рука касается чешуи. Теплая, но по сравнению со мной кажется чуть прохладной и до­вольно твердой — сказываются толстые мозоли на коже. Видно, что передо мной работяга, а не маменькина неженка, и мне это нравится. Я даже мурлыкаю от удо­вольствия, чуть прикрыв глаза. Стоящие поодаль господа следят за представлени­ем не без некого интереса, даже что-то говорят "кролику", но я, естественно, ни­чего не понимаю. А жаль. Язык странный, какой-то рычаще-щелкающий, а то, как они звуки выговаривают — вообще отдельный разговор! Впрочем, я их почти не слушаю — все равно, даже если там обо мне гадости говорят, ничего поделать не смогу. Динозавру чувства иметь не полагается. Постояв еще пару минут, решаю объявить первый контакт состоявшимся, после чего отваливаюсь от решетки и возвращаюсь на место.

Некоторое время еще слышу голоса, если судить по интонации — почти весе­лые, несколько раз проскальзывает звучное слово, что-то вроде "рхагнарри", с та­ким раскатистым "р-р-р" в конце. Долго думаю, что бы это могло значить, а, не придумав, засыпаю, внаглую продрыхнув до самого вечера, пока караван не оста­новился. Как оказалось, все это время "подопытный" сидел и правил моей повоз­кой, и я благодушно замурлыкала, когда он проходил мимо, ткнувшись носом в прутья. Паренек вздрогнул, но все же решился и легонько погладил меня, и я ух­мыльнулась: работает! И быстро, однако. Будь я, в его понимании, диким зверем — фиг бы он так небрежно меня потрепал, побоялся бы за свои пальцы! У-ху-ху, а я умняшка! Глядишь, еще через пару деньков этот "хвостатый" будет чесать мне горлышко и потчевать конфетками — или что они там носят с собой, на сладкое? И тогда можно будет вплотную заняться его воспитанием. Пользуясь тем, что никто меня уже не разглядывает, негромко захихикала, уткнувшись носом в брюхо. На­строение было веселым донельзя, и, словно бы в тон ему, от костра донеслось что-то вроде пения. Вроде — потому что, может быть, я и не разбираюсь в музыке, но готова поклясться, что ЭТО назвать пением можно лишь с ба-а-альшой натяжкой. Где-то в тундре, словно откликаясь на жуткую какофонию, что-то пронзительно завопило, заплакало, и я, невольно посочувствовав несчастному собрату, тоже за­драла морду кверху — луны, ежели таковая здесь имеется, не видно из-за туч, но ничего, и так сгодится — и начала тихонько подвывать. "Тихонько", разумеется, по моим нынешним стандартам, ибо вскоре рулады у костра затихли, а когда я осо­знала это и тоже заткнулась, то в ответ мне грянул дружный хохот. Кажется, кара­ванщики были на меня не в обиде за неожиданное выступление, и я перевела дух: ух, чуть было палку не перегнула! Немного погодя ко мне пришел "кролик", види­мо, его послали успокаивать буйное животное, так что пришлось играть свою роль и виновато скулить, пока он, наконец, не сдался и не присел рядом, почесывая мне подбородок. Скулеж тут же сменился довольным урчанием, и я, нелепо пародируя собственную кошку, начала перекатываться с боку на бок, дрыгая в воздухе всеми четырьмя лапами. Получилось умильно, и расстались мы совершенно довольные собой. Вскоре лагерь затих, а я, убедившись, что поставленный на стражу мужик смотрит в другую сторону и совершенно не заинтересован в созерцании моей скромной персоны, начала "тренировку".

И — раз! И — два! И — три! После кормежки к телу начала возвращаться по­движность, и я уже не ощущала себя прогнившей до самого нутра развалиной, только и способной, что ползать да стонать. Постепенно мышцы начали наливать­ся силой, и хотя мне по-прежнему, чтобы заставить себя пошевелиться, приходи­лось мало что не за воло... тьфу ты, за гриву себя поднимать, но, тем не менее, к концу ночи я уже была в состоянии стоять, почти не шатаясь, и даже делала пер­вые неуверенные шаги. Клетка, конечно, была довольно тесной для полноценной разминки, но пока что мне и нескольких метров хватало, чтобы упахаться по пол­ной, так что, когда проснулись караванщики, я уже весьма натурально изображала полное физическое истощение. Спать, впрочем, не очень хотелось — в животе ур­чало, и я терпеливо дожидалась момента, когда меня придут кормить. На этот раз мяско мне принес "хвостатенький", и я с трудом удержалась от усмешки: быстро обучается! Если выказал желание покормить — значит, признал за "свою". Зверуш­ку. Домашнюю. Последнее определение мне не очень понравилось, но я не стала на нем заострять внимание: уж лучше быть ласковым питомцем, чем ковриком. Или трупиком. Не помню, где я это слышала, но запомнила крепко: "От гордости мало проку, если ты мертв". Можно, конечно, поиграть в благородного хищника, готового скорее сдохнуть, чем принять еду из рук врага — но мне, как ни крути, по­мирать не хочется. Я выбраться хочу, на волю. Вновь стать человеком. И вернуть­ся домой! Поэтому, на брюхе подобравшись к решетке — храним амплуа! — я нача­ла скулить, а парень, посмеиваясь, нарочно медлил, делая вид, что чрезвычайно занят надежным закреплением мяса на палке, но я-то видела, что он просто дура­чится! Сволочь... я голодная! Дай мясо!

— Ррхагна мана'анак, дуарст переккета! — насмешливо сказал Двухвостик, водя мясом вдоль решетки и заставляя меня дергаться на месте, досадуя на тесно понатыканные прутья — так бы я могла хотя бы голову наружу высунуть! В конце же концов мне все это надоело, и, приподнявшись на передних лапах, я огласила воздух жутким воем — сама не ожидала, что способна на такие звуки, но получи­лось знатно. Диноверблюды, во всяком случае, оценили, заметавшись, как ошале­лые, мой Двухвостик мало что не уронил мясо на землю, а со стороны лагеря до­несся звон, шум, гам и отборная ругань, услышав которую, парень мало что не вдвое меньше ростом стал и, торопливо запихнув угощение в клетку — грязное! — побежал в неизвестном направлении, да так быстро, что только пятки и сверкали! К тому времени, как возле моей клетки появились потревоженные караванщики, я уже успела выполоскать мясо в поилке (ничего, обойдусь пока без воды, не жарко ведь) и рвала на части, негромко рыча и глотая его целыми кусками. Люди како­е-то время следили за мной, но потом один из них, засмеявшись, указал на что-то на земле, и вся теплая компания свалила прочь. Чуть погодя, правда, вернулась, но я уже доела и облизывала морду, а потому скучающе покосилась на своего знаком­ца, которого едва ли не силком подтащили к самой моей клетке. Решив поиграть на публику, я лениво подползла к решетке, обнюхала парня, зевнула — судя по скорчившимся рожам, пахло у меня изо рта не мятой — после чего срулила на прежнее место, подтянула к себе лапы и накрылась крылом, понадеявшись, что местным тоже известна поговорка о том, как опасно будить спящего дракона. Поняв намек, мои добрые соседи убрались восвояси, и я наконец-то, крайне довольная, уснула.