Дневники дракона. Часть 1. Дракон среди людей

Часть I. Дракон среди людей

Я горела.

Да, именно так — я сгорала заживо. Лютый огонь пожирал меня изнутри, превращая кости в золу, мышцы — в пепел, а кровь — в дым, и каждая частичка моего тела вопила от дикой боли, раздираемая ею на куски и тут же уничтожае­мая свирепым пламенем. Но я даже не могла закричать, чтобы хоть как-то об­легчить свои мучения. Я словно лежала на раскаленных углях, с расплавленным свинцом, залитым в горло, с тысячью жадных маленьких демонов, копошащихся в моих внутренностях, с растекающейся, точно нагретый воск кожей и распадающейся в прах плотью — но не могла пошевелить и пальцем, чтобы вце­питься себе в грудь и разорвать ее пополам, дав выход этому ужасающему жару. Нет, я не оказалась в охваченном пожаром доме, не стояла, привязанная к столбу на разожженном костре, не подвергалась изощренным пыткам. Именно в данный момент мое безвольное тело неподвижно покоилось на странно плоской и абсо­лютно белой поверхности, ярко освещенной целой дюжиной ламп, похожих на чьи-то круглые сверкающие глаза, и прибор, подсоединенный к моей руке, надрыв­но пищал, отсчитывая яростно-обреченные удары измученного сердца. Кажет­ся, рядом были какие-то люди, они что-то говорили, спорили, но отупевший от боли мозг отказывался воспринимать какие бы то ни было слова, превращая все звуки в безликий шум, похожий на мерный рокот прибоя... Море. Воспоминание о нем приятно освежило меня, и я еще успела пожалеть: вряд ли мне суждено по­пасть туда еще раз, чтобы пробежаться по влажному, щекочущему пятки пес­ку, дать шаловливой волне ласково лизнуть себя мокрым соленым языком, с хохо­том гнаться по берегу за неуклюже улепетывающим перепуганным крабом... Мама всегда звала меня дальше, на глубину, чтобы поплавать вместе с ней и от­цом, добираясь до самых буйков, где вода становится синее синего, и, сколько ни тянись, ни за что не коснешься дна, но я вечно отказывалась, предпочитая плес­каться на теплых отмелях... а теперь, скорее всего, я даже издали не увижу море. А еще лес. И свой город. И своих друзей. Не увижу, как вырастет и окончит школу моя младшая сестра, не побываю на свадьбе брата, да и сама уже не вый­ду замуж, не создам семью, не буду иметь детей. Последнее почему-то было са­мым обидным, и я даже приготовилась всплакнуть, но тут меня захлестнула но­вая волна боли, и мой разум вновь погас, точно крошечная искра на конце сухой хвоинки, точно свалившийся в лужу маленький светлячок, точно последняя звезда с первым лучом рассвета. Весь мир вновь стал багрово-красным и пылающим, со­стоящим только из беззвучных воплей и нескончаемой, непереносимой муки, а я тонула в нем, как в океане, с каждой секундой погружаясь все глубже и глубже. Вроде бы, меня подняли, понесли... куда, зачем? Да и нужно ли было мне это знать? Чья-то рука сжимала мою холодную, как лед, ладонь, чей-то срывающий­ся голос шептал на ухо, но я не знала, кто это, а сил открыть глаза и посмот­реть не было. Я знала лишь одно: я умираю. Мое сердце отбивает свои последние удары, каждый из которых раздирал тело болью, и казалось, что рвутся не сосу­ды, не жилы, не кожа — сами нити, связывающие меня с телесной оболочкой, и с каждой такой ниточкой, разделенной пополам, боль все отступала, становилась слабее, а я с ликованием продолжала раздирать их на кусочки, даже не замечая, что уже не чувствую ни рук, ни ног. А когда я все же сумела приоткрыть глаза, то обнаружила, что взгляд мой не упирается в потолок, а смотрит на мое соб­ственное изуродованное тело, распластанное на операционном столе, на сгру­дившихся вокруг врачей в странных зеленых халатах, на их обтянутые резиновы­ми перчатками руки, покрытые чем-то красным... да это же кровь! Почему-то этот факт показался мне довольно смешным, и я громко засмеялась, но ни один из этих людей не поднял головы и не посмотрел в мою сторону. Забав­но... Улыбнувшись, я неторопливо закружила под потолком, не бросая тени и не колебля застывший воздух, с каким-то насмешливым любопытством глядя на сверху вниз на суетящихся хирургов. Они что, и вправду думают, что ЭТО мож­но оживить? Я только головой покачала. Ну уж нет. Я не хочу. Если я вернусь в свое тело, ко мне вернется боль. Она до сих пор не отпускает меня, потому что одна-единственная ниточка все еще удерживает меня здесь... последняя. Я бы могла оставить ее, но зачем? И, грустно улыбнувшись, я приготовилась одним рывком разорвать ее, но тут...

Я никогда не попадала в ураган. Я вообще довольно смутно себе представ­ляю, что это такое. Но в тот момент я поняла совершенно точно: это ураган! Ибо какой еще вихрь смог бы так легко прорваться в эту комнату, подхватить мой бренный дух и, словно пушинку, потащить за собой? Я не успела даже уди­виться, тем более — испугаться, как картинка перед моими глазами поплыла, раз­биваясь на тысячи цветных пятен, которые завертелись бешеной каруселью, словно я оказалась в самом центре огромного водоворота, который нес меня, крутя и переворачивая, пока не вынес, а, если быть точнее, то весьма грубо вы­рвал из привычного мне мира, вокруг вспыхнули бесчисленные звезды... и вот тут я поняла, что все кончено, а потому, не видя смысла и дальше держать глаза открытыми, молча отключилась.

* * *

Долго не хотела просыпаться... Вот не знаю, почему. Поняла только тогда, когда мало что не силком заставила себя продрать глаза. Попыталась. Ибо ничего­шеньки у меня не вышло — веки к щекам словно бы примерзли. Прилипли? При­клеились?.. Ладно, одно ясно — света нет. Совсем. Никакого.

Печа-а-аль.

Минут десять обдумывала сложившуюся ситуацию, заодно прикидывая, что же такое со мной случилось. Ничего не вижу. Пошевелиться не могу. Где я и что со мной — тем более, не в курсе. Пробую вспоминать, что было до этого. Долго ра­зыскиваю в переплетениях извилин забившуюся в темный угол память, отыскав же — пытаюсь выгнать ее оттуда. Терплю сокрушительное поражение в неравном бою, остаюсь ни с чем. В пустоте. Хорошо еще, что совсем в безмозглую тварь не превратилась, а хоть что-то помню. Например, то, что я — это... я. Что у меня есть... должны быть глаза, руки. И голова. И кое-что еще, так, по мелочи. Хоть и не чувствую, а все равно знаю! Но все-таки — почему не чувствую? Вариант "не осталось того, что можно почувствовать" отвергаю — я, конечно, пессимистка, но все же не до такой степени, чтобы заранее объявлять себя дохлятиной. После до-о-олгих соображений решаю остановиться на более мягком варианте: парализова­на. Скажем, попала в автомобильную аварию. Или оказалась под обвалом. Или в меня ударила молния — с моей "везучестью" это вполне нормально. И вот меня обездвижило, в качестве бонуса начисто отбив память. Да еще и оставив в таком дурацком положении...

Собрав все силы — немного их, к слову, набралось — пытаюсь привести в дви­жение одну руку. Один раз. Второй. Третий. Что-то меня определенно держит, од­нако постепенно "это" самое ослабевает, и вот уже я с трудом удерживаю побед­ный вопль, выдрав локоть из чего-то плотного, чуть вязкого... грязь, что ли? Не хочется думать, что кровь — да и не хватило бы у меня крови, тут на целый легион наберется! Ощупываю землю, насколько дотягиваюсь, но всюду только эта самая полузастывшая гадость... а нет, не всюду. Вот что-то вроде ветки. Коряги. Склизкой даже на ощупь. Раз это дерево, значит, я все-таки где-то лежу. На болоте. Или в лесу. Или вообще посреди дороги. Проселочной. На которой не то, что корягу — порой даже динозавра можно обнаружить. Лучше бы, конечно, дорога. По дороге, по умолчанию, кто-то должен ездить, значит, рано или поздно меня все-таки найдут. Спасут. Помогут. Если я, конечно, не помру раньше времени. Пить-то хочется... Даже очень. А лицо, как нарочно, облеплено вязким-непонятным чем-то, так что даже язык не высунешь. Пытаюсь дотянуться рукой и попытаться очистить хотя бы глаза. В процессе попыток растрачиваю последние силы, но, увы, понимаю это только когда вновь проваливаюсь в беспамятство, глухое и черное, как бездонный колодец.

Что-то слегка бьет меня по голове. Долго соображаю, что это может быть, пока, наконец, не ощущаю прохладную влагу, стекающую по щеке... Слезы? Ка­кие слезы, дождь! Вода!! К счастью, сил как раз хватает, чтобы открыть рот и вы­сунуть язык. Оказывается, человек, если захочет, языком может даже кончик носа облизать — было бы желание! После первых капель, стекающих в глотку, мало что вновь не падаю в обморок, но удерживаюсь от соблазна, продолжая изображать из себя водосборник. Молюсь лишь о том, чтобы дождь не кончился, но, как оказа­лось, я зря волновалась — ливень оказался столь продолжительным, что я успела и напиться, и умыться, и даже замерзнуть. Но зато веки, по крайней мере, отлипли от щек, позволив наконец-то открыть глаза. Сначала я, правда, ровным счетом ни­чего не увидела — вокруг было темно, как в бочке, и мокро, как в бочке с дырявой крышкой, но потом высоко в небе сверкнула молния — бабах! — и, после мгновен­ной слепоты, я все же успела запечатлеть окрестности, до того, как мир вновь по­грузился во мрак, но прошлый "кадр" продолжал гореть на внутренней поверхно­сти век.

Надо сказать откровенно: пейзаж оставлял желать лучшего. Не болото, прав­да, но и райским уголком этот край назвал бы разве что аскет. Какие-то скалы, ка­кие-то кустики, какая-то смутно угадываемая дорога. И я в центре. Для компози­ции. Вся в грязи, как свинья. До самых глаз облеплена. Как дышу — вообще непо­нятно, но все-таки дышу. И думаю. О том, какого лешего я тут забыла. Явно не живу — хоть я и не помню ничегошеньки, но все же мысль о том, что я живу среди скал и сплю под открытым небом явно претит моему сознанию. А если не живу — тогда что? Потерялась? Или с парашютом неудачно прыгнула? Бред какой-то, я па­рашют только издали видела, да и то — на картинке! Вариант с попыткой само­убийства отпадает сам собой — до такой степени оригинальности мое воображение еще не доросло, выпрыгнуть из окна девятого этажа звучит куда проще. А тут... Голые камни! И дорога, по которой явно ездят раз в столетие. На джипе. Экстремалы. Может, я тоже экстремалка? Бывшая. Первый выезд — и сразу неудачный, помереть мне на этом самом месте... Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

Дождь кончился только под утро, и к тому времени я уже успела проклясть все хляби небесные, низвергнувшие мне на голову такое "щастье". Когда, нако­нец, последние капли простучали мне по лбу заключительную чечетку, а тучи на­чали потихоньку рассеиваться, я поняла, что все, финита — и отрубилась.

Тычок. Прямо в нос. Совсем ош-шалели! Пытаюсь дернуться и попутно врезать охальникам по мордасам, но ничего не получается — мышцы по-прежнему слушаются едва-едва, даже дернуться, и то с трудом получилось. Но тем не менее, мое слабое шевеление породило хоть какой-то отклик в сердцах окружающих, и те, судя по звукам, ломанулись во все стороны... неужели испугались? Снова бред. Я сейчас сама кого хочешь испугаюсь, чего ж меня-то бояться? Впрочем, как ока­залось, "кто-то" не совсем убежал. Просто отбежал. Потому что вскоре что-то тя­желое ударило меня по затылку. Со всего размаху! Перед глазами тут же вспыхну­ли разноцветные звездочки, вслед за которыми явилась темнота. Привет, родная, давненько мы с тобой не виделись...

А очнулась я уже в клетке.

Нет, серьезно. В клетке. Скажете, я брешу? Если бы да кабы! Я бы тоже не отказалась пошутить, но, увы, когда видишь перед собой частокол толстенных се­рых прутьев... Впрочем, давайте-ка по порядку. Итак, первое, что я почувствова­ла, когда сознание изволило ко мне вернуться — я куда-то еду. Неспешно так еду. Покачиваясь. И колеса скрипят. Значит, не на машине. На телеге, что ли? Да еще и копыта бухают... точно, на телеге. Следующий вопрос: какого черта я делаю на телеге?! Цыгане меня, что ли, похитили? Бред в кубе. Скоро до четвертого измере­ния доберемся. Ибо на фиг я сдалась цыганам? Не в рабство же они меня, в самом деле, продать решили... Да и цыгане, слышала, в последние годы забросили свой "конский" промысел и пересели на коней железных, по полтора миллиона каж­дый, с кондиционерами и кожаными сиденьями. Выходит, мне попались какие-то архаичные цыгане?.. Пока я соображала, в голове у меня чуть прояснилось, желу­док перестало выворачивать наизнанку, и я наконец-то смогла открыть глаза, что­бы осмотреться.

День. Это я поняла сразу, ибо солнечный свет ударил по зрачкам не хуже про­жектора — пришлось зажмуриться, хотя щеки все равно намокли. Долгое время не видела ничего, кроме плывущих перед глазами зеленоватых пятен, чуть погодя все же прозрела и рискнула вновь приподнять одно веко. Ресниц не увидела — навер­ное, ободрала начисто, когда в грязи сидела, так что пришлось осторожничать. Первым делом увидела пол. Деревянный. На полу — какое-то сено, судя по виду и запаху, скошенное еще до моего рождения. За полом с сеном — прутья, к сожале­нию, не деревянные, а металлические. А между прутьями и расстилающимся до самого горизонта пустынным северным пейзажем — люди! Нет, серьезно, самые настоящие люди, только... ма-а-аленькие. Как гномы. Или мерзкие хоббитцы. И ехали они не на лошадях, а на каких-то странно выглядящих животных, чем-то вроде гибрида верблюда с динозавром: двуногих, длиннохвостых, но зато с краси­выми печальными глазами... которые, впрочем, косились на меня с изрядным подозрением, чем меня глубоко обидели. Нет, я конечно, понимаю, диноверблю­дам закон не писан, но все же, имхо, так рассматривать человека — это, по мень­шей мере, грубо!

"Стоп, — внезапно пришла мне в голову странная мысль, — Какие диновер­б-люды? Какие динозавры? Динозавры вымерли шестьдесят пять миллионов лет на­зад. С верблюдами они даже во сне встретиться бы не смогли. Верблюды с дино­заврами — тем более. Так какого лешего передо мной скачет этот плод их разделен­ной любви?!"

Пока думала, совсем не заметила, как глаза открылись во всю ширь — и люди это заметили. Один даже подъехал поближе и, свесившись со спины своего чуда природы, постучал костяшками пальцев по прутьям. На руке же оказалось что-то вроде перчатки с металлическими наклепками, вроде когтей или кастета, поэтому звон получился отменный — захотелось поморщиться и отвернуться, но голова не шевелилась. Пришлось просто закрыть глаза и изображать из себя овощ, пока по­сетитель не убрался восвояси.

После этого контроля уже не теряла, но вот до вечера, увы, ничего нового не узнала. Вечером же караван — или как это у них называлось? — остановился в го­лой степи, выстроив повозки — их оказалось где-то около восьми — кругом, отгоро­дившись от внешнего мира. В центре импровизированной полянки был вывален на землю мешок какого-то черного то ли камня, то ли угля, и через некоторое вре­мя там уже горел костерок, вокруг которого собралась вся честная компания — два­дцать голов. Все, как на подбор — белокурые и светлокожие, ровно скандинавы, срочной доставкой только что из Норвегии... хотя, кто его знает, может, и из Нор­вегии. Пейзажик-то явно северный, с уклоном в тундру. Холода, правда, не чув­ствуется, но, может быть, это сезонное. Лето, так сказать. Спустя некоторое время от костра донесся вкусный мясной запах. Живот, соскучившийся по нормальной пище, тоскливо заурчал, но, когда она попробовала позвать кого-нибудь и попро­сить принести еду, из горла вырвался лишь хрип, причем такой жуткий, что самой страшно стало! Оглядела клетку в поискать чего-нибудь съедобного, натолкнулась взглядом на какую-то долбленку, прикрученную к дальнему углу. Поилка? Или кормушка? Надо бы глянуть... Вот только бы еще с места сдвинуться. От долгого лежания на деревянном полу, покрытом полусгнившей соломкой — и ее пожалели, ироды! — болели ребра, а повернуться на другой бок было выше всяких возможно­стей, приходилось терпеть. Постепенно голоса у костра начали затихать, а там и вовсе сменились нестройным, хоть и дружным храпом — господа караванщики из­волили почивать-с. Спать под такое "хоровое пение" было совершенно невозмож­но — легче заснуть на концерте панк-рока, чем на его местном варианте! — поэтому пришлось раздумывать, чем себя занять еще. Лежать и скучать уже успело надо­есть до чертиков, поэтому решила заняться жизненно важным — попытаться себя растолкать. Сначала — одну руку.

И — раз! И — два! Стиснув зубы, я с силой двигала левой верхней конечно­стью, не обращая внимание на легкое покалывание в мышцах и ломоту в суставах, пока, наконец, не разработала руку в достаточной мере, чтобы свободно чувство­вать ею шершавую поверхность пола и мелкие травинки, на нем разбросанные. Шуршали они, к слову, просто страшно, но, по крайней мере, по шороху я могла судить, что дело идет так, как надо, и, удовлетворившись результатом, тут же про­тянула руку к лицу — нос почесать.

Я еще тогда чуть удивилась — а что это такое твердое, чуть выпуклое у меня на носу? Сначала решила — нарост какой-нибудь, болячка... да только провела чуть дальше, и поняла, что этих "наростов" там не один десяток. И нос, кажется, у меня раньше все же короче был. И формы не такой...

Я долго силилась понять, что же со мной такое. Глаз не открывала — страшно было. Но потом все же открыла.

Увидела свою руку. Вернее, то, что когда-то было моей рукой.

Ибо сложно назвать "рукой" когтистую чешуйчатую лапу.

Как в трансе, медленно пошевелила пальцами. Когти слегка клацнули...

И тут я, наконец, грохнулась в обморок.

Надо вам сказать, не знаю, видел ли кто-нибудь когда-нибудь дракона в обмо­роке, но, если что — я была первой. И пробыла в таком состоянии — храп? Ха! Да что нам храп! — до самого рассвета. Утро встретило меня тяжелыми тучами, что в точности соответствовало моему нынешнему настроению — крайне подавленному.

Итак, теперь все стало на свои места. Я не на Земле — это и ежу ясно. Нет на Земле драконов. И не было. Никогда. По законам биологии и физики — не смогла бы природа до такого извращения додуматься. А в этом мире драконы есть. И ди­новерблюды. И хоббитцы, на гарнир... хотя что это я, никакие они не "хоббиты", а обычные люди, просто я немного... гм, подросла. Совсем чуть-чуть. Всего-то на тонну в весе прибавила, а так ничего, миниатюрная девочка-припевочка. С хвостиком. И крылышками. Разве что не зеленая, тут природа сплоховала... или это я так перепугалась? Говорят, у некоторых людей, после сильного шока, за ночь волосы белеют — а я чем хуже? В противном случае гнать в шею проектировщика, "нарядившего" меня в белые доспехи от головы до самого хвоста! Или это намек, что я на севере должна жить? В обнимку с белыми медведями? Полгода лапу со­сать, а полгода за тюленями и моржами охотиться?.. М-да. "Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь, он бескрайний, я тебе его да-а-а­рю-ю-ю".

Давить надо за такие подарки...

От сумрачных мыслей меня отвлекло шевеление на периферии, и, тут же вспомнив, что, по умолчанию, я овощ, а не дракон, веки мгновенно скользнули вниз. Впрочем, людям я была, строго говоря, по барабану, и даже вчерашний зна­комец — его я узнала по кисловато-металлическому душку — не остановился, чтобы поболтать. Я даже обиделась немного, к тому же, желудок вновь начал напоминать о своем пустом состоянии, да так громко, что один из караванщиков невольно вз­дрогнул, услышав сие утробное урчание. Долго смотрел на меня. Я же, сообразив, что есть шанс раздобыть что-нибудь съестное, открыла глаза — ме-е-едленно, дабы не напугать — и издала нечто жалобно-просительное, не раскрывая пасти, но по­пытавшись точно передать, что, блин, Я ЖРАТЬ ХОЧУ! Кажется, передала — судя по тому, с какой скоростью этот малый припустил бежать, он был почти счастлив отыскать для меня еду. Правда, ждать его пришлось довольно-таки долго, однако по истечении положенного времени мне в клетку на длинной палке пропихнули кусок мяса, а в поилку — я догадалась, почему поилка с краю! — при помощи объе­мистого бурдюка с длинным носиком налили воды. Пришлось вставать. Получи­лось не сразу, зато люди, следившие за каждым моим охом, кажется, успокоились... ну да, да, что такого страшного может быть в вот такенной туше, если она с трудом ползает на брюхе, как улитка? Мысленно я тут же поставила себе галочку: следует сохранить амплуа. Сейчас я для них — ящер с крыльями. Буду буянить и бросаться на решетку — стану опасным ящером, и тогда шансы сбежать отсюда снизятся до... ну, не до нуля, конечно, но где-то в том районе. Другое дело — ящер спокойный и почти дружелюбный. Динозаврик, в общем, только что не игрушечный. А то, что у этого динозаврика зубы, которым позавидо­вал бы тираннозавр... ну что ж, бывает. Казус. Ошибка эволюции. Хотела матуш­ка-Природа создать доброе и пушистое, а получилось чешуйчатое и зубастое. Ну, так не пропадать же добру... Пока же думала обо всем этом, умудрилась преодо­леть аж два метра пространства и ткнуться носом в мясо. Хорошее мясо, во вся­ком случае, тухлятиной от него не несет, но — сырое. Честно говоря, только одна­жды ела сырое мясо, но все-таки корейское блюдо — на то и корейское, чтобы быть странным. А тут просто кусок мяса. Без приправ, без ничего. Я, конечно, пони­маю, что раз положено, значит, ешьте, но все-таки... Короче, какое-то время я этот кусок разглядывала, думая, что мне с ним делать. Вспомнила, что, вроде как, дракону огнем дышать положено, попыталась дохнуть. Ничегошеньки у меня не вышло, только мясо мало что наружу не выдула, пришлось ловить и, скрепя сердце, вновь подтаскивать к лицу... э, морде.

Мясо. Еда. А я голодная. Ну и что, что когда-то, очень давно, я была челове­ком — сейчас я в теле дракона, летучего хищника, вооруженного истинно хищни­ческим набором зубов. И я должна питаться, иначе никогда не выберусь из этой клетки. Я, конечно, не в курсе, куда именно меня везут, но готова поклясться, что не на курорт и не в парк развлечений. Кто знает, может быть, в этом мире принято делать коврики из драконьих шкур, а я являюсь настолько ценным экземпляром, что меня решили доставить кожевеннику живьем?.. Бр-р-р. Аж думать неприятно. Так что дышать перестали — и-и-и...

Что произошло дальше — припоминаю с трудом. И с дрожью. Ибо не может, не может человек так быстро превратиться в хищника! Не может рвать сырое мясо, а потом еще долго сидеть и облизывать окровавленную морду, точно кот, со­жравший мышь!.. Или это мне, "по наследству", передались еще и драконьи вку­сы? Может, я в скором времени еще и на людоедство перейду, начну девушками молоденькими закусывать? Блин, это ведь, в моем случае, даже не людоедство по­лучится, а каннибализм! Передернуло меня знатно — чуть не подавилась хрящиком (в мясе оказалась кость, однако драконьим зубам законы не писаны — перемолола в муку). Прокашлявшись, доползла до поилки. Вода была холодновата, но пить хо­телось жутко, поэтому вылизала корытце досуха, после чего, отвалившись, легла на живот, примостив голову на передние лапы — и задремала. Вскоре караван тро­нулся, и пол клетки снова закачался, как в вагоне поезда... разве что не так плав­но.

Следовало подумать. И хорошо подумать, если, конечно, я собиралась вы­жить! Ибо, как ни крути, дела у меня складывались просто изумительно... с точки зрения мазохиста. Я очутилась непонятно где, непонятно как, да еще, к тому же, в теле дракона! Меня поймали люди, посадили в клетку и куда-то везут. Теперь сто­ит напрячь воображение и представить: зачем людям может понадобиться живой дракон? Вариант с ковриком пока что отбросим, будем серьезнее. Шкура моя им вряд ли нужна — везти оную гораздо легче и проще, чем целого дракона, которого нужно тащить, кормить и поить (я бы еще добавила — "любить и относиться по-человечески", но не будем нахальничать). Решили продать в зверинец, как медве­дя? Или, может быть, у местных драконы служат наместо авиации, и меня плани­руют выдрессировать, как лошадь? Или, еще лучше, я буду на манер слона — тас­кать тяжести и сражаться во время войны?.. Так. Три варианта, и ни один из них мне почему-то не нравится. Логический вывод? Я ОЧЕНЬ не хочу, чтобы меня до­ставили по месту назначения. Отсюда следует, что нужно быстрее восстановить силы, разнести эту клетку ко всем собакам (пол, благо, деревянный, долго думать не надо), после чего ломануть прочь. Куда именно ломануть — будем думать позже, пока что стоит заняться первой частью плана. Неплохо бы, конечно, наладить кон­такт с кем-нибудь из караванщиков (можно с двумя, не жалко), дабы получить хотя бы относительную поддержку, однако для этого, увы и ах, придется спать по ночам. А днем — заниматься просветительством среди населения... например, как сейчас.

Хитро прищурив глаза, я внимательно наблюдала, как один из везущих меня людей — стройный мальчишка с завязанными в два хвоста волосами — на ходу перепрыгнул ко мне на повозку, взяв поводья тянущих ее тварей (со спины они были похожи на носорогов, хотя я не уверена), а своего "верблюда" отдал прежне­му вознице... смена караула? Ка-а-ак интересно. Я нарочно повозилась, дабы при­влечь его внимание, после чего осторожно потянулась к решетке, стараясь вести себя, как большая собака. Нет, нет, нет, куда ты?! Не видишь, что ли — я собака. Большая добрая собака. Да не съем я тебя, балда! Больно нужен ты мне, худосоч­ный... Вот, вот, молодец... не дрыгайся, все хорошо... У-у-умница! Лапочка ты моя, понял! Руку протянул! Где-то на периферии замечаю еще двоих, но тут же за­бываю — все внимание "подопытному". Если он сейчас щелкнет меня по носу, я, наверное, даже не обижусь — парня стоит поощрить за храбрость... Наконец, рука касается чешуи. Теплая, но по сравнению со мной кажется чуть прохладной и до­вольно твердой — сказываются толстые мозоли на коже. Видно, что передо мной работяга, а не маменькина неженка, и мне это нравится. Я даже мурлыкаю от удо­вольствия, чуть прикрыв глаза. Стоящие поодаль господа следят за представлени­ем не без некого интереса, даже что-то говорят "кролику", но я, естественно, ни­чего не понимаю. А жаль. Язык странный, какой-то рычаще-щелкающий, а то, как они звуки выговаривают — вообще отдельный разговор! Впрочем, я их почти не слушаю — все равно, даже если там обо мне гадости говорят, ничего поделать не смогу. Динозавру чувства иметь не полагается. Постояв еще пару минут, решаю объявить первый контакт состоявшимся, после чего отваливаюсь от решетки и возвращаюсь на место.

Некоторое время еще слышу голоса, если судить по интонации — почти весе­лые, несколько раз проскальзывает звучное слово, что-то вроде "рхагнарри", с та­ким раскатистым "р-р-р" в конце. Долго думаю, что бы это могло значить, а, не придумав, засыпаю, внаглую продрыхнув до самого вечера, пока караван не оста­новился. Как оказалось, все это время "подопытный" сидел и правил моей повоз­кой, и я благодушно замурлыкала, когда он проходил мимо, ткнувшись носом в прутья. Паренек вздрогнул, но все же решился и легонько погладил меня, и я ух­мыльнулась: работает! И быстро, однако. Будь я, в его понимании, диким зверем — фиг бы он так небрежно меня потрепал, побоялся бы за свои пальцы! У-ху-ху, а я умняшка! Глядишь, еще через пару деньков этот "хвостатый" будет чесать мне горлышко и потчевать конфетками — или что они там носят с собой, на сладкое? И тогда можно будет вплотную заняться его воспитанием. Пользуясь тем, что никто меня уже не разглядывает, негромко захихикала, уткнувшись носом в брюхо. На­строение было веселым донельзя, и, словно бы в тон ему, от костра донеслось что-то вроде пения. Вроде — потому что, может быть, я и не разбираюсь в музыке, но готова поклясться, что ЭТО назвать пением можно лишь с ба-а-альшой натяжкой. Где-то в тундре, словно откликаясь на жуткую какофонию, что-то пронзительно завопило, заплакало, и я, невольно посочувствовав несчастному собрату, тоже за­драла морду кверху — луны, ежели таковая здесь имеется, не видно из-за туч, но ничего, и так сгодится — и начала тихонько подвывать. "Тихонько", разумеется, по моим нынешним стандартам, ибо вскоре рулады у костра затихли, а когда я осо­знала это и тоже заткнулась, то в ответ мне грянул дружный хохот. Кажется, кара­ванщики были на меня не в обиде за неожиданное выступление, и я перевела дух: ух, чуть было палку не перегнула! Немного погодя ко мне пришел "кролик", види­мо, его послали успокаивать буйное животное, так что пришлось играть свою роль и виновато скулить, пока он, наконец, не сдался и не присел рядом, почесывая мне подбородок. Скулеж тут же сменился довольным урчанием, и я, нелепо пародируя собственную кошку, начала перекатываться с боку на бок, дрыгая в воздухе всеми четырьмя лапами. Получилось умильно, и расстались мы совершенно довольные собой. Вскоре лагерь затих, а я, убедившись, что поставленный на стражу мужик смотрит в другую сторону и совершенно не заинтересован в созерцании моей скромной персоны, начала "тренировку".

И — раз! И — два! И — три! После кормежки к телу начала возвращаться по­движность, и я уже не ощущала себя прогнившей до самого нутра развалиной, только и способной, что ползать да стонать. Постепенно мышцы начали наливать­ся силой, и хотя мне по-прежнему, чтобы заставить себя пошевелиться, приходи­лось мало что не за воло... тьфу ты, за гриву себя поднимать, но, тем не менее, к концу ночи я уже была в состоянии стоять, почти не шатаясь, и даже делала пер­вые неуверенные шаги. Клетка, конечно, была довольно тесной для полноценной разминки, но пока что мне и нескольких метров хватало, чтобы упахаться по пол­ной, так что, когда проснулись караванщики, я уже весьма натурально изображала полное физическое истощение. Спать, впрочем, не очень хотелось — в животе ур­чало, и я терпеливо дожидалась момента, когда меня придут кормить. На этот раз мяско мне принес "хвостатенький", и я с трудом удержалась от усмешки: быстро обучается! Если выказал желание покормить — значит, признал за "свою". Зверуш­ку. Домашнюю. Последнее определение мне не очень понравилось, но я не стала на нем заострять внимание: уж лучше быть ласковым питомцем, чем ковриком. Или трупиком. Не помню, где я это слышала, но запомнила крепко: "От гордости мало проку, если ты мертв". Можно, конечно, поиграть в благородного хищника, готового скорее сдохнуть, чем принять еду из рук врага — но мне, как ни крути, по­мирать не хочется. Я выбраться хочу, на волю. Вновь стать человеком. И вернуть­ся домой! Поэтому, на брюхе подобравшись к решетке — храним амплуа! — я нача­ла скулить, а парень, посмеиваясь, нарочно медлил, делая вид, что чрезвычайно занят надежным закреплением мяса на палке, но я-то видела, что он просто дура­чится! Сволочь... я голодная! Дай мясо!

— Ррхагна мана'анак, дуарст переккета! — насмешливо сказал Двухвостик, водя мясом вдоль решетки и заставляя меня дергаться на месте, досадуя на тесно понатыканные прутья — так бы я могла хотя бы голову наружу высунуть! В конце же концов мне все это надоело, и, приподнявшись на передних лапах, я огласила воздух жутким воем — сама не ожидала, что способна на такие звуки, но получи­лось знатно. Диноверблюды, во всяком случае, оценили, заметавшись, как ошале­лые, мой Двухвостик мало что не уронил мясо на землю, а со стороны лагеря до­несся звон, шум, гам и отборная ругань, услышав которую, парень мало что не вдвое меньше ростом стал и, торопливо запихнув угощение в клетку — грязное! — побежал в неизвестном направлении, да так быстро, что только пятки и сверкали! К тому времени, как возле моей клетки появились потревоженные караванщики, я уже успела выполоскать мясо в поилке (ничего, обойдусь пока без воды, не жарко ведь) и рвала на части, негромко рыча и глотая его целыми кусками. Люди како­е-то время следили за мной, но потом один из них, засмеявшись, указал на что-то на земле, и вся теплая компания свалила прочь. Чуть погодя, правда, вернулась, но я уже доела и облизывала морду, а потому скучающе покосилась на своего знаком­ца, которого едва ли не силком подтащили к самой моей клетке. Решив поиграть на публику, я лениво подползла к решетке, обнюхала парня, зевнула — судя по скорчившимся рожам, пахло у меня изо рта не мятой — после чего срулила на прежнее место, подтянула к себе лапы и накрылась крылом, понадеявшись, что местным тоже известна поговорка о том, как опасно будить спящего дракона. Поняв намек, мои добрые соседи убрались восвояси, и я наконец-то, крайне довольная, уснула.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что в то утро Двухвостик был бит, и больше уже меня не дразнил, а я не выла, так что вскоре наши отношения вновь налади­лись. Кажется, теперь уже все караванщики поняли, какая я забавная тварюшка, и совершенно утратились настороженность, но фамильярничать с собой я позволяла одному лишь Двухвостику (и то — в пределах разумного), остальным вполне хва­тало моей очаровательной улыбки, дабы поспешно вспомнить о неотложных де­лах и исчезнуть из поля зрения, чем меня неизменно радовали. Все-таки приятно воспитывать мужчин, особенно если они даже не подозревают о том, что их вос­питывают! Глядишь, скоро совсем ручными станут... уже начали мне вкусненькое приносить! Потихоньку, правда, и типа совершенно незаметно, но, тем не менее, нехитрые презенты как-то достигали моей клетки, и я, строя из себя монаршую персону, неторопливо их кушала-с, после чего, добродушно осмотрев своего оче­редного "благодетеля" с головы до ног, промурлыкивала ему что-нибудь, по моим представлением, весьма дружелюбное и возвращалась на прежнее место, а кара­ванщик, причем каждый — с на редкость глупым выражением на лице — возвра­щался в бравый строй. Первая часть моего плана воплощалась в жизнь прямо-таки семимильными шагами, и я начала подумывать о второй его половине. Впрочем, тут, судя по всему, и так все неплохо шло: я даже научилась бегать, топчась на од­ном месте, как на тренажере, а когда сил на бег уже не оставалось — переворачива­лась на спину и начинала разминать пальцы. Вскоре я уже могла подцепить когтя­ми одну-единственную травинку из своей подстилки, и даже пробовала сплести из них косичку, но травка была отсыревшей, и от моих не очень нежных прикоснове­ний рвалась на кусочки, поэтому вскоре я оставила попытки сделать веночек и на­чала думать о том, как мне выбираться на свободу. Замок на клетке — я осмотрела его сразу же, как только ко мне вернулась способность нормально передвигаться — оказался простым, как дважды два — обычный амбарный замок, разве что потяже­лее, но, ради интереса поковыряв в нем когтем, я выяснила, что то ли фильмы что-то врут, то ли у меня отсутствует талант взломщика, а только все попытки вскрыть сие чудо техники с треском провалились, чем повергли меня в глубокое уныние. Неужели придется рвать пол? Когтями? Да я весь лагерь перебужу, стоит начать! И потом... если и вылезу — куда мне бежать-то? Вокруг — голая тундра, которая только и ждет того, чтобы ее малопривлекательные просторы украсила кое-чья симпатичная беленькая тушка. Вода? Вроде есть, но придется искать. Еда? Живая и подвижная, явно не предназначенная для того, чтобы за ней бегала без году не­деля дракониха! Вывод? Бежать пока рано. Здесь-то, хоть и в клетке, по крайней мере, кормят. И развлекают — правда, на свой лад...

Двухвостик, сволочуга... но сволочуга добрая, этого у него не отнимешь. Чуть приоткрыв один глаз, я посмотрела на своего "кормильца", что, присев на корточки, чесал мне подбородок, заставляя ласково мурлыкать — и это при том, что утром он забыл мне налить в поилку воды, а мясо, которое притащил, отчетливо пованивало тухлятинкой! Вот только злиться на него бесполезно — мальчишка об­ладает просто нечеловеческим обаянием, против которого, как оказалось, трудно устоять даже дракону! Я, во всяком случае, и не пыталась, поэтому сейчас, вместо того, чтобы досматривать третий сон, валялась на спинке, подставив чувствитель­ное горло под ловкие и такие заботливые пальцы... у-у-у, шантажист мелкий! За­быв о гипотетической обиде, я жмурила глазки не хуже заправского кошака — и тарахтела, ему же на зависть. Как десять тракторов. Не знаю, как там у драконов с болевыми точками, но одну точку удовольствия я уже точно нашла, и Двухвостик тоже, поэтому без зазрения совести этим пользовался! Говорю же, шантажист... Лениво приподняв одно веко, я с трудом сфокусировала затянутый одной полу­прозрачной пленкой глаз на своем "опекуне", что как раз сейчас энергично расче­сывал мне нижнюю челюсть — так энергично, что висящий на его поясе кинжал постоянно тыкался мне в зубы. Сначала я решила не обращать на это внимание, но потом противная железяка начала изрядно доставать, и, без всякой задней мысли, я просто осторожно сняла кинжал с пояса (бить надо за такие застежки!) и спрята­ла под лапой, позволив себе вновь окунуться в бездну удовольствия. Ну же, ну же... еще чуть леве-е-е...

Кинжал я ему, естественно, не вернула, решила проверить, как скоро у него возникнет ощущение, что что-то не так. Долго ждать не пришлось — минут через двадцать мой почитатель вернулся на место преступления с ошалевшими глазами и выражением лица предпринимателя, узнавшего о наступлении в стране финан­сового кризиса. Я, естественно, тут же сделала морду тяпкой и весьма натурально засопела, но мой добрый друг даже не покосился в мою сторону, так что талант актрисы пропал втуне, и, чуть приоткрыв один глаз, я не без интереса наблюдала, как гордый сухопутный викинг чуть ли не носом землю роет, пытаясь отыскать свою пропажу! Попутно мне в голову пришла одна идея, и, тихонько хихикнув, я подхватила кинжал за ремешочек и, улегшись на пол, вытянула лапу вперед, так, чтобы облаченное в кожаные ножны лезвие осторо-о-ожненько так постучало Двухвостика по макушке. Тот вскочил, как ошпаренный, и даже попытался схва­тить вожделенное оружие, но не тут-то было — я отдернула лапу, не дав ему даже коснуться кинжала, после чего, бессовестно пользуясь преимуществами своих размеров, подняла его ножичек как можно выше, тихо помирая со смеху при виде тех ужимок и дрыганий, которые показывал мне беснующийся внизу парнишка. Он даже попытался залезть вверх по прутьям, но тщетно — я каждый раз успевала убрать лапу обратно в клетку и сменить диспозицию, не давая парню и секунды передышки, так что, в конце концов, он просто сорвался и шлепнулся вниз, мало что не расшибив себе затылок. Больше уже не поднялся — только пыхтел, но я еще не наигралась, и, игриво оскалив зубы, наклонилась к самой земле, мало что не гладя Двухвостика этим несчастным кинжалом, а когда он пытался отнять у меня "игрушку" — шутливо рычала и убирала лапу на безопасное расстояние.

— Р-р-рхагна... — простонал он наконец, и я насторожила ушки, но больше он мне ничего не сказал, и тут я впервые почувствовала что-то вроде укола совести. Совсем ж загоняла парня, дура рогатая! Ты-то вон какая огромная, а он? Цы­пленок ощипанный... Покачав головой, я, подосадовав, что в поилке нет воды, по­ложила кинжал возле себя и, сложив когтистую пятерню "ложечкой", осторожно похлопала тыльной стороной Двухвостика по щекам. По­лучилось не сразу — я ужасно боялась его поцарапать, но потом он все же застонал под моими шлепками, а там даже умудрился сесть, после чего я, нако­нец, протянула ему это его разнесчастное оружие. Рукоятью вперед, при этом гля­дя парню прямо в глаза.

"Время игр кончилось", — подумала я, и Двухвостик, поморщившись, прило­жил руку ко лбу и слегка помотал головой, после чего, не глядя, забрал у меня кинжал и зашагал прочь, ни разу не оглянувшись. Я проводила его взглядом, после чего уныло свернулась на полу клетки, положив голову на скрещенные передние лапы и тяжело вздохнув. М-да... Если я сейчас спугнула Двухвостика, то на всем моем плане можно ставить один большой жирный крест — он ко мне больше и на километр не подойдет. Испугается, заячий хвост! Гневно фыркнув — ну сколько можно ему доказывать, что меня бояться нечего?! — я демонстративно повернулась спиной к лагерю и попыталась заснуть. Проворочалась до самого утра... На рассвете Двухвостик вернулся и, скрестив руки, присел на корточки напротив моей клетки. Взгляд у него был ну совсе-е-ем нехороший — мне даже неуютно стало, и, делая вид, что потягиваюсь, я лениво повернулась, потянув все четыре лапы и плюхнувшись на другой бок. А ведь у него и впрямь глаза — как две колючие льдинки... бр-р! Я с трудом удержалась от содрогания, сделав вид, что мне просто холодно, и, сев, принялась энергично почесываться, как бы не обращая на парня никакого внимания, но, тем не менее, ни на миг не выпуская его из поля зрения. Кажется, поначалу Двухвостик не особо мне верил, но, когда я начала ловить воображаемых блох — его маленько проняло, и неприятная складка у него между бровей наконец-то разгладилась. Он даже подошел, чтобы почесать мне нос, и я игриво лизнула его в руку.

"Я рада, что ты вернулся, Двухвостик".

И вновь он вздрогнул, оглядываясь по сторонам.

"Показалось... мало спал...", — раздался в моей голове смутный шепот, хотя рот он по-прежнему держал закрытым, и, рассеянно похлопав меня по скуле, он направился прочь... но на этот раз все-таки оглянулся. Я сидела, как собака, слег­ка помахивая хвостом и оперевшись передними лапами о решетку... а потом, по­винуясь некому сиюминутному желанию, дружески ему подмигнула. Через мгно­вение уже себя обругала — все представление насмарку! — но лишь приподнявшие­ся брови Двухвостика выдали его удивление, после чего, как-то воровато оглянув­шись по сторонам, он проскользнул между стоявшими бок о бок повозками и скрылся из виду. Я же осталась сидеть неподвижно, как статуя, и обдумывать, что же сейчас произошло.

Я... слышала мысли Двухвостика! Но как?.. Неужели драконы владеют теле­патией? Хотя, в общем-то, телепатия — вполне разумное объяснение тому, почему я, как ни старалась, так и не смогла заговорить вслух. Не приспособлены драконы для членораздельной речи: клыки мешают, губы слишком жесткие, а про форму пасти я вообще молчу! К тому же, еще и шея, как у страуса. Такой удобно издавать громкие трубные звуки, а не рассказывать классические поэмы... После послед­ней мысли мне стало как-то грустно. Все-таки бессловесность — серьезный минус к внешности разумного существа, особенно — в представлении людей, для кото­рых телепатия, вообще-то, не свойственна. Вывод? Ничего удивительного, что Двухвостик решил, что переутомился. Голос в голове — это не повод искать брата по разуму, а серьезный намек на развитие шизофрении, и, как следствие, устано­вить с парнем контакт будет непросто. Но все же он — лучший кандидат для "пер­вой попытки". Он, конечно, молод, но, тем не менее, мозги у него на месте, и из всего местного населения я бы, пожалуй, назвала его самым надежным. А значит — придется-таки нам еще раз пообщаться. Но — богатырский зевок чуть не порвал мне пасть — вечером, когда и голова будет соображать яснее, и спать будет хотеть­ся не так сильно... а сейчас... хр-р-р...

Весь следующий день Двухвостик меня избегал, проходя мимо клетки лишь в том случае, если по-другому было никак нельзя, а повозкой правил другой кара­ванщик, с которым я еще не успела познакомиться — кряжистый и с бородой лопа­той, с непросыхающим носом и взлохмаченными рыжеватыми волосами. На меня он не обращал ровно никакого внимания — сидел себе скрюченной загогулиной на передке да покрикивал на "носорогов", когда те думали лениться. Понаблюдав за ним несколько минут, я поняла — не мой кадр — и отстала, улегшись по центру клетки и прикрыв голову крылом. Нет так нет — все равно вечером Двухвостик ко мне придет, как миленький. Рассказывать своим о том, что с ним говорил дракон, не будет, постесняется, что выставят на смех, а иначе ему никак от моей кормежки не отвязаться, так что нужно лишь подождать... Убаюканная этими мыслями, я вновь заснула, как по команде, и открыла глаза только в сумерках, едва учуяв запах мяса. На этот раз — почти свежего. Принес его, как и следовало ожидать, Двухвостик, не забыл и о бурдюке с водой, но, едва сунув мне под нос мясо и на­лив воду в поилку, он задумал смотаться. Это в мои планы не входило — вжавшись носом в решетку, я жалобно заскулила, строя умильные глаза. Кажется, сработало — немного поколебавшись, парень все же вернулся и принялся почесывать мне нос, а я замурлыкала, как самая обычная кошка. Постепенно он расслабился — словно бы какой-то тугой колючий клубок в его душе наконец-то развернулся, и я смогла почувствовать его мысли: сперва просто обрывки слов, отдельные звуки, но потом некий сторонний шум, что никак не давал мне как следует сосредото­читься, исчез, и, прикрыв глаза, как перед нырком в воду, я погрузилась в мысли Двухвостика.

Торак — так вот как его зовут. Торак, сын Кереба с Облачных игл, вождя север­ных наемников. Больше я, правда, ничего о нем узнать не смогла — мысли парня о его доме и о семье были словно бы задрапированы плотной ворсистой тканью, в которой безнадежно запутывались любые попытки запустить лапу в личные тай­ны Торака. Ну что ж, на "нет" и суда нет, тем более, что в мозгах у молодого чело­века полным-полно других интересностей, требовавших самого пристального внимания. Например, сведения о мире, в который меня занесло: странном, причуд­ливом месте, носящем имя "Сарран", что значит "Око". Почему "Око" — гадать долго не пришлось, благо, Тораку еще в детстве продемонстрировали огромный кусок выделанной кожи, представляющий из себя мастерски выписанную карту, составляемую в течение нескольких поколений старейшинами клана, на которой был изображен Сарран, на проверку оказавшийся одним гигантским архипелагом, с севера и юга, как положено, закованным в броню ледяных щитов, а в самом цен­тре его, прямо посреди бескрайнего океана, зияла угольно-черная дыра, похожая на чье-то недремлющее око... голодное, ищущее, зовущее... ой, мама! Скажете, дура была, нарисованной картинки испугалась, да еще и в чужих воспоминаниях, но говорю вам — от вида ее меня мало что не заколотило, и, испуганно всхрапнув, я вырвалась из воспоминаний Торака. Черт, это же был страх! Дикий, иррацио­нальный страх, не поддающийся никакому объяснению, но от того ничуть не ме­нее жуткий! Где-то на краю сознания я отметила над собой перевернутое лицо То­рака — весьма озабоченное, к слову, лицо, но даже заурчать в ответ не смогла, про­должая с трудом проталкивать в глотку ставшую почему-то очень вязкой и холод­ной слюну, каждый раз после этого делая головой такое движение, как будто меня икота замучила! Уже потом, много позже, я узнала, что такая вот странноватая привычка типична для всех драконов, когда им не по себе, но тогда... тогда мне просто БЫЛО СТРАШНО. Так, как никогда в жизни — до этого дня. Потом-то я, понятное дело, смеялась над этим воспоминанием, но... это было потом. И когда я немного успокоилась и затихла в своей клетке, а Торак, сбитый с толку и недоумевающий, неуверенно отступил прочь... я слышала, как он уходил, но даже головы не могла оторвать от земли, дрожа и... плача. Я, дракон — плакала от ужаса! Представляете?..

Я сперва думала, после моих выкрутасов Торак мне опять бойкот объявит, но обошлось — караван тронулся, а он, как ни в чем не бывало, сидел на передке по­возки и правил. На меня особо не смотрел, но я подползла к самой решетке, стара­ясь не делать резких движений, и он хоть и напрягся, но не отодвинулся.

"Торак... пожалуйста!"

Плечи парня как-то сгорбились, словно поднимая невидимые щиты, и я, со­дрогнувшись до самого кончика хвоста, тихо вернулась на прежнее место, чув­ствуя, как в груди давит что-то тяжелое, что-то холодное... и удивительно горькое. Ведь, как ни крути, а из всех существ в этом странном и непонятном мире у меня не было никого, ближе этого ершащегося паренька, что так упорно делал вид, буд­то меня нет... будто я не существую!

Воистину — даже летящий в сердце клинок не жалит так же больно, как мол­чание друга. И хотя это последнее дело — называть своего тюремщика другом, но все же Торака я успела хоть как-то узнать и привязаться к нему... а если он меня бросит... я же останусь... совсем одна!

"Плачет... дракон... плачет!" — доносились до меня какие-то смутные обрыв­ки чьих-то мыслей, но я, не обращая на них ни малейшего внимания, уткнулась мордой в согнутую в локте переднюю лапу — и ревела навзрыд, совершенно не за­ботясь, как я при этом выгляжу со стороны. Да, я плачу! Никогда не видели, как драконы плачут?! Так смотрите, черт вас подери, хоть подавитесь! Только не ухо­дите... пожалуйста... не бросайте меня одну...

Что-то осторожно коснулось моего носа, постучав по чешуйкам, и я с трудом подняла набрякшие, вспухшие от слез веки. Было уже совсем темно, где-то тре­щал костер и раздавались неразборчивые людские голоса, а рядом с клеткой сидел Двухвостик и смотрел на меня.

— Ррхагна, нек ресса тарам? — негромко, словно бы стесняясь, спросил он, и я сперва хотела лишь поморщиться в ответ — ну не понимаю я вашего языка! — как вдруг прямо в моем мозгу раздался этот же чистый, звенящий голос:

"Ты плакал, дракон?"

Я не ответила — просто отвернулась, всем своим видом показывая, что не в настроении общаться, однако парень оказался настырным — он просто обошел клетку кругом и зашел с другого бока.

"Просто... я-то думал, что у меня крыша поехала!"

Я упорно продолжала играть в молчанку, стараясь не встречаться с ним взгля­дом и вообще — изображала из себя коврик, полностью апатичный и равнодушный к внешним раздражителям.

Но кто ж знал, что этот парень окажется такой занозой...

"Но ты ведь можешь говорить! Не молчи!"

И тут у меня просто нервы лопнули.

"Да, я могу говорить! Доволен?! А теперь проваливай отсюда!"

Уф-ф... выговорилась — и аж легче стало. Никогда не думала, что можно орать с помощью мыслей, но, кажется, мне это удалось — Торак заткнулся аж на две с половиной минуты, и я уж, было, понадеялась, что это надолго, но нет же — чуть погодя копошение у моей клетки возобновилось, и, скосив один глаз, я заме­тила, что эта пародия на викинга все еще вертится у решетки и пытается заглянуть мне в глаза, причем лицо у него сияет не хуже начищенного пятака!

"Ты еще здесь!" — яростно прошипела я, однако в голосе проскользнули пре­дательские слезы... ну что ему от меня надо, а?!

"Никогда не видел живого дракона..." — с искренним удивлением покачал го­ловой Торак — и вот тут-то меня окончательно прорвало.

"Пошел вон!" — заревела я, одновременно с жутким рычанием, вырвавшимся из глотки, после чего тараном бросилась на решетку — благо, клетка тесная была, иначе точно бы выбила ее ко всем чертям! И так чуть чешую с лапы не содрала, когда попыталась этого поганца изловить, но, как ни крути, дракон — птичка круп­ная, для таких быстрых наземных маневров не приспособленная, и Тораку просто повезло — он грохнулся на спину, и, как я ни пыталась, дотянуться до него не смог­ла — а вот парень, увидев прямо над своим лицом пяток размахивающих во все стороны когтей, мгновенно сообразил, что дело начинает принимать нешуточный оборот — ящерицей метнулся в сторону и, вскочив на ноги, припустил наутек, да так скоро, что только пятки засверкали. Я же еще около получаса бесновалась в своей клетке, и, судя по звукам, доносящимся из лагеря, Двухвостик тоже схлопо­тал по первое число, но меня это мало успокоило, и лишь после весьма продолжи­тельного вымещения злобы на ни в чем не повинных досках пола (хорошо еще, что драконы ходят в чешуе, иначе замучилась бы вытаскивать занозы из... э-э... разных интересных мест!) я наконец-то утихомирилась.

Тычок. В нос! Опять... Но на этот раз, по крайней мере, чем-то мягким. Инстинктивно клацаю пастью, пытаясь поймать мягкое "это", но терплю относи­тельное поражение — хватаю кусок мяса передними зубами, и тут же начинается забавная игра "перетягивание каната". Вот только материал для перетягивания по­пался неудачный — мои зубы разрезали мясные волокна, как ножницы — бумагу, и мясо выскользнуло из моей клетки, точно пробка из бутылки, оставив у меня в па­сти жалкий ошметок. Пришлось-таки просыпаться, придавать морде хладнокров­ное выражение и начинать новую партию игры в "гляделки". Было непросто — сам Торак уже валялся пластом, обессилев от смеха, и, некоторое время понаблюдав за ним, я презрительно скривилась — попутно отправив свою "добычу" в глотку — и вновь улеглась на пол, демонстративно прикрыв голову крылом.

Мясо... Обида обидой, но есть все-таки хочется. Искренне надеюсь, что перепонка крыла не дает Тораку разглядеть, как неистово подергиваются ноздри... Пытаюсь облизать нос, но понимаю, что это было лишним — только и добилась, что обслюнявила себе чешую. А запах никуда не делся... Злополучный кусок, еще хранящий следы незабвенной любви моих клыков, чуть не коснулся меня, но я все-таки сдержалась, посадив дремавшего внутри хищника на короткий поводок и упорно (не хотелось говорить "упрямо") игнорируя подачку. Я — не зверь! Не ту­пое животное! Я не подчиняюсь одним лишь инстинктам! И когда кусок мяса в очередной раз ткнулся мне под нос, я, внезапно взревев, схватила его в зубы и швырнула себе под лапы, после чего, как кошка, бросилась на него и принялась терзать, раздирая на мелкие кусочки. Теснота клетки не дала развернуться как сле­дует, но, тем не менее, спустя некоторое время я превратила весь кусок в не очень аккуратный мясной фарш, а саму клетку — в жуткий свинарник, посреди которой я, окровавленная, грязная и взъерошенная, смотрелась как у себя дома. Торак же, который от рывка отлетел чуть в сторону, смотрел на меня огромными глазами, явно не вполне понимая, что сейчас только произошло, и именно его взгляд — ошарашенный, непонимающий — позволил мне чуточку успокоиться и, отряхнувшись, заняться уборкой. Вместо метлы пришлось использовать хвост, и, хотя это было не очень удобно, и бедная моя кисточка превратилась в бог знает что, по окончании работы только неприятные разводы на полу да неопрятный внешний вид самой "уборщицы" напоминали о том, что здесь только что произошло. Ну да ничего, дождь замоет... Еще раз фыркнув и небрежно проведя языком по плечу (фу-у-у... мясо с грязью...), я вновь улеглась, стараясь не обращать внимание на кошмарный запах, который со временем обещал стать только хуже! Впрочем... какая мне разница, как я пахну и что ем? Сидя в клетке, бесполезно строить из себя леди. Так что сама растоптала свой ужин — теперь жди следующего вечера, пока тебе вновь, на палке, еду не приволокут. Еще спасибо скажи, если мясо тухлым не окажется!.. От грустных мыслей меня отвлекло шевеление на периферии, и, скосив глаз, я вновь увидела Торака у решетки, но, тем не менее, на безопасном расстоянии, куда я, при всем своем желании, не смогла бы дотянуться ни лапой, ни хвостом. Глаз тут же намок, но я тут же моргнула, прогоняя сырость, и устало, с какой-то обреченностью спросила:

"Чего ты от меня хочешь?!"

Парень, кажется, попытался что-то сказать, даже рот раскрыл... но, простояв в позе Щелкунчика несколько секунд, молча его закрыл. А я зевнула.

"Больше мяса... не получишь. Дядя, как услышит, что ты кусок мяса порвала, тут же прикажет не кормить. Мы мяса недоедаем, а в дороге его негде взять".

Ноль внимания. Мне еще только проблем караванщиков не хватало!

"Мы скоро приедем..."

"Какая ра-а-адость, — мой голос звенел от сарказма, — Наконец-то я от тебя из­бавлюсь!"

"А я бы не радовался. Не хотелось бы мне жить в графском зверинце!"

"Чего-о-о?"

"Что, не знаешь, кто такой наш граф? Он любитель всяких диковинок... за живого дракона отвалит целое состояние. Ты, конечно, не парочка снежных чу­дищ, но граф всегда мечтал заполучить дракона, так что..."

"Черт с ним, с графом! Что это за намеки?! Вы меня... продать решили?!!"

"Зря мы тебя, что ли, столько везли, мяса недоедали? Что там с тобой граф сделает — я не знаю, и знать не хочу... хотя не спорю, ты забавная. Никогда не ви­дел настоящего дракона!"

"Ты повторяешься".

"Где?"

"Ты уже говорил, что никогда не видел живого дракона. А хочешь, секрет открою? Я тоже. Никогда не видела настоящего дракона, и даже не знаю, какие они бывают: синие? Красные? Фиолетовые в желтую крапинку? С тремя рогами, двумя хвостами и одним крылом на заднице? Я не знаю. Я сама — единственный дракон, которого я видела в жизни".

"Э-э-э... эм-м-м... — челюсть поползла вниз, — это... как?"

"А вот так. Я даже не знаю, а есть ли в этом мире драконы, или же я — единственный и неповторимый дракон в этих краях... если я вообще — дракон".

"И что ты мне зубы заговариваешь?! Драконов здесь не было с незапамятных времен! И... как ты это делаешь? Звенишь в голове, хуже колокола! У меня уже голова гудит... Говорил мне дядя, вы существа коварные! И голос у вас кол­довской... и... ты что, заколдовать меня решила?!" — с высокого и импульсивного его голос незамедлительно скатился на низкий, недоверчивый тон.

"Думай, что хочешь. Я думала, что ты хоть немного сознательнее, чем твои соплеменники, а оказывается, что ты такой же... твердолобый идиот! Запихнули меня в эту вонючую клетку, кормите тухлым мясом, так еще и издеваться вздума­ли?! Дудки! Кукиш с маслом вам! Не дождетесь, сволочи!" — и я с такой силой уда­рила хвостом по доскам, что чуть не выбила парочку. Вот только на Торака это, судя по всему, произвело невеликое впечатление.

"Я не идиот!"

"Да? — я скривила губы в усмешке, — Докажи".

"А... Э... Так, стоп! А зачем мне тебе доказывать? Еще заставишь из клетки тебя выпустить, и все такое... да? Не дож-дешь-ся! Обмануть меня не сможешь! — и, уже развернувшись, чтобы уходить, он бросил через плечо, — Ты мне сестру мою старшую напоминаешь".

"У тебя сестра есть?" — не знаю, почему, но в моем голосе прозвучала нотка интереса. Хм... сестра... а у меня была сестра?..

Парень остановился, и, судя по его лицу, ему очень не хотелось прерывать этот не очень дружеский, но от этого не менее странный разговор.

"Не такая страшная, как ты. Но такая же стерва".

"Вот как? Тогда попробуй сперва запихнуть свою сестру в драконью шкуру, и я посмотрю, кто из нас страшнее! А вообще... лучше быть стервой, чем..." — окон­чание фразы я все-таки проглотила, для разрядки сердито ударив хвостом по полу клетки. Я его сегодня все-таки сломаю...

Торак с трудом скрывал охватившее его волнение, сжимая ладони в кулаки. С ним ведь наверняка такое впервые в жизни — чтобы с драконом разговаривать! Од­нако после последней фразы все-таки хихикнул.

"Не-е... Я ее на дух не переношу. С тобой я уже гораздо дольше говорю, чем с ней — за целый год совместной жизни! Ты... такая... — долго подбирал нужное слово, — разумная. А как тебя зовут?"

"Не помню".

"Хорошее имя", — он снова усмехнулся.

"Я не шучу. Я не помню, как меня зовут".

"Надо же... — в его голосе послышалась серьезность, — А ты меня не обманы­ваешь?"

"Нет смысла мне тебя обманывать. Я ничего не помню. Ни как меня зовут, ни как я здесь оказалась... даже в том, кто я, уже не совсем уверена".

"Интересно, — парень пристально осмотрел меня от носа до хвоста, — Но все-таки — как ты это делаешь?"

"Что делаю?"

"Говоришь как-то странно. И пасти вроде не раскрываешь, а я тебя все равно слышу... Звенишь и звенишь! И ты еще и самка, получается?" — голос у него стал несколько выше, когда тема разговора коснулась, так сказать, несколько интим­ного вопроса. Я ответила несколько резко.

"Девушка я. Попрошу не путать. А говорю... ну, говорю, и все. Само так по­лучается. Не знаю... наверное, все драконы так умеют".

"Да уж... граф наш языком подавится, как узнает, что ты говорить умеешь!"

"Ничего, переживет. И кто сказал, что я собираюсь ему это открывать?"

"Умно. Дядя-то мой так и не догадался, что ты разумная, хоть он и в сто раз умнее этого зажравшегося толстяка".

"Не удивлена. А ты, видно, много слышал об этом вашем... графе, так?"

"А что? Интересно?.."

"Хочу знать, с кем придется иметь дело".

"Да я сам его вживую не видел. Так что едва ли много скажу".

"Тогда расскажи мне... о драконах. Других. Какие они?"

Торак присел на корточки. Почесал тыковку. Подумал.

"Ну... знаю, что бабушка рассказывала. Да и легенды только. Многие не ве­рят что драконы вообще были..."

"Но ведь были же, правда?"

Он усмехнулся.

"Ага, точно. Один прямо напротив меня сидит, — снова смешок, — Если они и были, то далеко — где-то в горах, в пустынях... туда люди просто так и не заходят, незачем им там бывать. Правда, те драконы побольше тебя были".

"И куда же делись? Те, что побольше меня?"

"Они не побольше тебя. Они огромные были! Как эти три повозки, — он ткнул в клетку, — Куда делись?.. А кто его знает... Были, а теперь нет. Может хворь, мо­жет что ещё... Правда, горы те до сих пор опасны. Мало кто живым возвращался... Но то гиблые места, может, и не в драконах совсем дело".

"Ясно", — с тоской прошептала я, и, уже не обращая внимания на заляпанный кровью пол, легла на него, уткнувшись головой в передние лапы. Я надеялась, что Торак, пресыщенный беседой, тоже поспешит отдыхать, но эта ж сволочь...

— Мандака де крумпа так, — пробормотал он себе под нос, и хотя я не очень хотела, все равно услышала: "А клетку бы помыть надо".

"Тебе надо — ты и мой", — буркнула я, не поднимая головы. Попробует меня с места сдвинуть — рискует напороться на когти... или зубы... Ради морального удовлетворения я даже поразмышляла немного, каким именно образом я бы рас­правилась с Тораком, вздумай он вломиться в мою скромную обитель, как вдруг раздался крайне подозрительный плеск — и, не успела я оглянуться, как мою клет­ку захлестнуло полное ведро мокрой, обжигающей, холодной ВОДЫ! Не сказать, правда, что я прямо утонула — не так уж много этой воды и было, но, едва почув­ствовав ее прикосновение к своему теплому животу, я с рычанием вскочила на лапы — и едва успела пригнуться, когда очередная порция едва не прилетела мне прямо в раскрытую пасть.

"Что творишь, сволочь?! Я же заболею!"

"Драконы не болеют!" — с усмешкой заметил Торак.

"Кто тебе такое сказал?! Эй, ну хватит!" — и я едва успела увернуться, как вода вновь покрыла весь пол... не знаю, как там с кровью, но меня она вымочила изрядно, так что, в конце концов, я просто не выдержала и, на манер ленивца при­цепившись к потолку, продолжила вопить уже оттуда, пока Торак, не обращая на мои вопли никакого внимания, продолжал свое грязное (судя по стекающей из клетке воде — действительно грязное!) дело. Пару раз я пробовала поймать воду на перепонку крыла и перенаправить обратно, но слабые суставы выворачивало даже от такой нагрузки, и в конце концов я отказалась от этой идеи, со стойкостью му­ченика дожидаясь окончания "экзекуции". Пару раз Торак даже пытался смыть меня на пол, но не получалось — я только визжала, когда особенно крупные брызги все же долетали до меня, и к тому времени, как вся вода была вылита в мою клет­ку, уже едва держалась за прутья, поэтому, как только последнее ведро было поставлено на землю, я тут же плюхнулась на пол — пусть мокрый! — и бессильно распласталась по полу. Больше не встану... никогда... Торак тем временем загля­нул в поилку, и, не обнаружив там воды, ехидно спросил:

"Водички не хочешь?.."

"НЕТ!"

Стоит ли говорить, что в ту ночь я спала на мокром?.. Как не заболела — ума не приложу, но утром у меня зуб на зуб не попадал, и я почти обрадовалась, когда мою клетку занавесили какой-то плотной дерюгой, хоть как-то уберегающей от пронизывающего северного ветра. Сперва просто обрадовалась, но потом сла­дость момента подпортила гнилая мыслишка, а с чего такая забота. Судя по тому, как крепко привязали к низу клетки сию "попонку", тут покопалась большая соба­ка, но, как я ни старалась, дорваться когтями до ткани не смогла, и, едва не сломав себе лапу, когда клетку внезапно дернуло в сторону, оставила эту идею. Естествен­но, не видно было сквозь эту ткань ни черта, зато все прекрасно слышно, и, лежа на полу и слушая, я весь день, как на иголках, проторчала. Где-то после полудня, судя по мутному светлому пятну, заменяющему солнце, дорога под ногами суще­ственно изменилась — вместо мягкого шуршания мелких камней колеса повозки застучали по крупным булыжникам, а, заглянув в дырку между досками, куда я, пардон, обычно справляла свои дела, убедилась — мостовая, отменно вымощенная крупными красноватыми камнями. Стоит ли говорить, что от стука дерева, окован­ного толстым слоем металла, по этим самым каменюкам у меня вскоре разболе­лась голова, и, обхватив голову лапами, я тихонько завыла — но на этот раз меня вряд ли кто-то услышал, такой жуткий шум стоял вокруг. Уши, мои уши!.. К окон­чанию пути — а до этого прошло несколько изматывающе длинных часов — я уже готова была биться головой о прутья, но те, заразы, стояли слишком далеко друг от друга, а череп оказался чересчур прочным, и самоубийство пришлось отложить на неопределенный срок. У-у-у, собаки! Когда же мой "экипаж" остановился, я уже валялась на полу трупиком, безразличная ко всему окружающему миру, и го­това была кричать от счастья, едва шум утих — но, как оказалось, веселье только начиналось. Голоса, голоса, голоса, стук колес, снова голоса, скрип, скрежет, лязг цепей... Боги, куда они меня приволокли?! Пытаться прочитать чьи-то мысли я даже не пробовала — и без того плохо было, еще только голосов в голове не хвата­ло для полного счастья! Осторожно подползла к давешней дырке в полу (благо, вчера не ужинала, ибо иначе ко всем прочим радостям жизни добавилось бы еще и несварение желудка), попыталась осмотреться, но ничего нового не углядела, при­шлось отказаться от идеи и вернуться на прежнее место. Как раз вовремя — ибо, опоздай я на минутку, и собравшиеся вокруг люди увидели бы вместо дракона лишь его обтянутый чешуей зад, а так... ну, увидели перед. Стараниями Торака — вымытый и почти чистый перед. Ну что ж, здрасте. Будем, так сказать, знакомы...

"Этот, толстый, наверняка граф", — подумала я, разглядывая невысокого и действительно полного человека с жидкими светлыми волосами и одутловатым лицом, глядя на которое, возникала отчетливая ассоциация с жирным боровом. Глаза-пуговки, совсем не аристократичный нос картошкой, круглые румяные щеки и пухлые губы... Яблока во рту не хватает — вот и вся разница. Но вот еще одна неувязочка: ни один боров, будь он в своем уме, не станет так смотреть на драко­на. Ни в жисть. За свою шкурку побоится. А этот его двуногий аналог разглядывал меня, как лакомое блюдо, разве что только не облизывался. Признаться честно, мне даже стало как-то не по себе, глядя в эти маслянистые глазки, прямо-таки пожирающие меня живьем, со всеми костями. Ох-хо-хо, шептала мне моя пятая точка, что надо сматываться из клетки, а я ее не послушала... Вот и допрыгалась. Испугалась диких земель и пожизненной робинзонады? Радуйся, зверушка, вот твой новый хозяин. Такой отпустит тебя на свободу только хвостом вперед, и то не факт — вдруг у местных в моде вешать на стены драконьи шкуры, или ставить в прихожей набитое сеном чучело?.. Уши сами собой пригнулись к затылку, грива на шее поднялась дыбом, а уголки губ оттянулись назад и вверх, обнажив зубы — и немаленькие, спешу заметить, зубы! — но разве ж этого проймешь... Ему, кажется, даже понравилось. Чуть в ладоши не захлопал, сволочь, и тут же что-то затараторил, как сорока, мало что руками не размахивал... Тьфу ты!

Говорят, нехорошо поворачиваться к потенциальному врагу задом, но мне было просто тошно смотреть на эту рожу, так что пришлось пренебречь правила­ми во имя спасения клеток головного мозга. Оно, впрочем, и правильно было — эта балаболка не затыкалась еще минут десять, но под конец дело все же сдвинулось с мертвой точки, как и моя повозка, загромыхавшая по широкой дороге, спиралью поднимающейся по склонам конусовидного холма с плоской, словно бы срезанной вершиной, на которой и располагалась резиденция его... как там графов принято называть? Ваша светлость? Или ваша милость?.. Ну и ладно, будет просто графом. А еще лучше — толстяком. Итак, хоть хозяин этих земель и не вызвал у меня сим­патии, против его, гм-гм, места жительства я ничего не имела — шикарно во всех отношениях, ХОЧУ СЕБЕ ТАКОЕ ЖЕ. Кто бы там ни был автором-проектиров­щиком сего чуда средневековой архитектуры, ему, в самом прямом смысле, уда­лось совместить несовместимое, и весь город был одновременно и красивым, и практичным, с точки зрения возможной обороны — захватить такую крепость рискнул бы разве что самоубийца! Благодаря естественным уступам, подобно гри­бам-трутовикам "наросшим" на склоны холма, люди смогли спроектировать многоступенчатую систему защиты — каждый уступ, вне зависимости от назначе­ния, сам по себе являлся миниатюрным донжоном, автоматически обеспечиваю­щим защиту последующим "ступеням". На самых широких из них, собственно, располагался сам город, однако разглядеть его как следует я не успела — проехали, не задержавшись, а прилегающие к вершине более мелкие "грибочки" целиком и полностью ушли во власть замкового комплекса, которому, имхо, не грешно было завидовать даже королю! Уж не знаю, на какие шиши предки толстячка отстроили такую красотень, но работали на совесть, и сам замок на вершине холма казался огромной птицей, почти расправившей свои могучие крылья... да так и застыв­шей в этом полудвижении, когда кажется, что еще чуть-чуть — и действительно по­летит! Если бы не стены, толщиной не со всякий дом, не огромные ворота и узкие, хищные бойницы... Ничего удивительного, что местный владетель такой совер­шеннейший раздолбай — в таком месте и Апокалипсис не страшен, пройдет — не заметишь! В голове, правда, тут же зазвучал ехидный голосок, каким именно об­разом я — чисто теоретически! — собираюсь покинуть этот райский уголок до того, как черные объятия смерти сделают меня навеки свободной, однако я решила проигнорировать сей животрепещущий вопрос, полагая, что сперва надо разобраться, где, как и насколько — а уже потом обдумывать все остальное.

Естественно, в замок меня не повезли — хе-хе, пожалели, жлобы, изящное уб­ранство своей резиденции! — поэтому пришлось удовольствоваться одним из усту­пов, располагающимся лишь на два уровня ниже дворянских угодий, в каком-то лесопарке, приспособленном под зверинец. Надо сказать, жилище было очень даже ничего — и воняло не сильно, и вид открывался шикарный. Единственное "но" — клетки были тесноваты, но это уже издержки местного производства, что никак не может наладить масштабный выпуск удобных решетчатых апартаментов для свалившихся им на голову драконов. Вот и приходится сколько-то-там-метровых чудищ пытаться затолкать в низе-е-енькую клетушечку, жилплощадь которой, в масштабах драконов — чуланчик в родном общежитии, где и развернуться-то не всегда получается без потерь со стороны швабр и поломанных стульев. Естественно, такой произвол мне был не по душе, и, уперевшись всеми четырьмя лапами, я решительным "фе" высказала свое отношение к смене личного пространства. Хрен, конечно, редьки не слаще, но к своим хоромам на колесах я, по крайней мере, привыкла, и решительно не могла понять, с какой стати мне изображать из себя кораблик в бутылке и лезть в эту дыру. К клетке, было, сунулся кто-то с галерки, судя по доспехам и вооружению — из местных служб правопорядка, но его короткое копье было остановлено голой и пухлой ручкой, единственным жестом высказавшей отношение графа к подобным методам принуждения. Вывод отсюда следовал просто умилительный: бить меня не будут. Будут любить. Оч-чень хорошо. Можно покапризничать. И, усевшись в позу, я подняла голову к небесам. После первых звуков "песни" люди шарахнулись во все стороны веером, затыкая уши, но я не обращала на них никакого внимания, продолжая выводить свои рулады, пока не прислали парламентера — Торака. У-у-умные мальчики, в корень зрят. Догадались, кого выбрать... Долго думала, сорвать Тораку карьеру или нет, пока думала — почти забыла про вой, и паренек, стараясь выглядеть уверенным, начал что-то негромко мне выговаривать... какую-то чушь, по-моему, хотя в мыслях его чуши не было и в помине.

"Чего встала-то?"

"А ты бы в такую дыру полез?!"

"Нет. Но тебе стоит послушаться. Граф, конечно, сейчас слюнки пускает, на тебя глядя, но так будет далеко не всегда. Будь осторожнее".

"Ладно", — проворчала я, отрывая зад от пола клетки, после чего смиренно прошествовала вперед, в новое жилище — пригнувшись, в противном случае я определенно рисковала зацепиться за потолок рогами. На этот раз пронесло, и, стоило мне переступить порог, дверь за моей спиной поспешно закрылась. Замок щелкнул как-то не слишком дружелюбно, но я уже едва смотрела в ту сторону, с кислой миной на морде обследуя доставшуюся мне на халяву "квартиру". Хотя нет, что это я — "квартира". Хрущевская кухонька. Нет, еще лучше — кладовка. Словом, минимальное пространство, которое требуется дракону для того, чтобы не лежать в позе эмбриона двадцать четыре часа в сутки. М-да... Некоторое время мои "зрители" еще кантовались поодаль, но потом, судя по всему, настало время обеда, или еще чего-то там, и вся честная компания дружно свалила прочь. А с ними — Торак. На этот раз, увы, фирменный вой не помог — ушлый мальчишка даже не оглянулся, и, поворчав с горя, я все-таки замолчала, а то еще соседей... кстати, о последних — кто там у нас обретается в непосредственной близости? Из-за деревьев, конечно, фиг кого нормально разглядишь, но, если оч-чень захотеть, то можно увидеть, что по правую руку от нас, дама без господ, обретается нечто... нечто странно-коричневое, покрытое толстой и крупной — ха, куда там моей, мел­кокалиберной! — чешуей, каждая из которых была, по меньшей мере, с человече­скую голову величиной. Такую, пожалуй, даже из арбалета не пробьешь... Правда, судя по лапам, это, скорее всего, был травоядный, а не хищ­ник, но, тем не менее, я прониклась к его бронированной тушке глубоким уваже­нием. Еще бы на морду посмотреть, но, увы — морда оказалась спрятана от нескромных взглядов чем-то, похожим на огромные кожистые уши, а посему уви­деть ее не представлялось возможным, и я решила отложить близкое знакомство на более удобное для нас обоих время. Между тем, по левую руку, соседей у меня был — целый гарнизон! Точнее сказать, их оказалось всего-то семь не то десять, но, если бы вы увидели этот мечущийся во всех направлениях живой клубок, ни на мгновение не останавливающийся для передышки, то поняли бы причину моей ошибки! Сами эти зверюшки, как выяснилось, напоминали каких-то волков, хотя и очень отдаленно — вместо передних лап у них были огромные кожистые крылья, совсем как у меня, задние почти не отличались от волчьих, за исключением очень гибких пальцев с острыми когтями, а завершал все это хозяйство длинный и жесткий, совершенно не звериный хвост с чем-то вроде плоского плавника на конце. Выглядело, признаться, просто потрясающе, но вся красота меркла, стоило вз­глянуть на рожу сего природного извращения, ибо по сравнению с ней мордочка любой, даже самой неказистой летучей мыши... В общем, вы меня поняли. До сих пор не по себе, как вспомню эти выпуклые темные глазищи и волосатые носы... Бр-р-р. Бр. Ладно, проехали. К тому же, пока я видами любовалась, как раз подо­шло время для кормежки, а так как ваша покорная слуга чувствовала себя весьма и весьма проголодавшейся, то мгновенно унюхала, откуда дует ветер, и села в позу верного песика, дожидающегося заветной косточки. К счастью, никаких комплексов у местных кормильцев по поводу присутствия в клетке дракона не воз­никло, и, наскоро сунув в нее полагающуюся мне порцию, мужик с объемной тележкой свалил, и я принялась за освоение местной кухни.

Откровенно скажу: кормили плохо. Нет, если бы то же самое меню мне предложили где-нибудь в глубинке, в бедняцкой семье — я бы еще поняла, приняла и посочувствовала, однако же, люди, имейте совесть! Может, по вашим меркам этот завалявшийся кусок мяса и велик, и сочен, и вкусен, но на мой взгляд — дрянь порядочная. Отбитое, подсохшее, с этими противными темными полосами... бр-р. Однако — то было мясо, и, состроив мученическую рожу, я его-таки съела. Умяв всю порцию в два с половиной несильных укуса. Тоскливо прочистила ороговев­шим кончиком языка зубы, вытурив оттуда несколько завалявшихся кусочков, по­сле чего громогласно щелкнула челюстями и обратила внимание на вторую поло­вину обеда — какую-то жирнолистную ботву с неким отчетливым запашком то ли лимона, то ли апельсина, то ли еще какого цитруса. Ум-м-м, витаминчики! Или, быть может, местная братия просто не в курсе, чем кормить дракона, вот и пихает ему в клетку что попало?.. Взвесив все "за" и "против", я все же решилась попро­бовать, рассудив, что хуже уже всяко не будет, а вот полупустой желудок жалобно урчал, требуя добавки к скромному пайку. Вздохнув — хоть бы настоящий апель­синчик предложили! — я меланхолично оторвала кусок зелени и принялась жевать, самой себе до изумления напомнив обычную корову. Сравнение мне не понрави­лось, и, не без усилия заставив себя проглотить свой "корм", я приказала вопяще­му желудку заткнуться, после чего протопала в уголок и принялась укладываться, тем паче, что солнце уже касалось верхушек гор, окружающих город, а мне, вымо­танной, как после поездки "Москва-Владивосток", отчаянно хотелось отдохнуть и выспаться.

Вот только — бли-и-ин... — ну разве ж дадут?!..

Первыми проснулись летучие волки — видимо, додрали свой ужин и решили, как в известном мультфильме, что "Щас спою!". Сперва один из них, видимо, са­мый бойкий, начал тихонечко так то ли плакать, то ли скулить, и я уж подумала, что несчастная животина отбила себе лапу или лишилась клока шерсти в затрапез­ной драке, но чуть погодя к "обиженному" присоединился еще один голос, а по­том еще, и еще один, пока, наконец, вся стая не подхватила напев, силой своего сплоченного хора заставив даже меня взвыть в голос! Копытный сосед справа тоже зашевелился, гремя чешуей и недовольно хрюкая, а дальше понеслось — словно от взрывной волны, каждая тварь, сидящая в клетке, просыпалась и торо­пилась влить свой голос в общий концерт, пока, наконец, не пробудился самый страшный зверь в этом заведении — заспанный и в стельку пьяный сторож, что, гремя тяжелым костылем, прошелся вдоль дорожек, самых непонятливых "пев­цов" тыкая окованным железом концом в бока, так что те мигом затыкались и за­бивались по углам. Меня, очень красноречиво изображавшую глубокий сон, не тронул, и, поворчав еще немного, вернулся к себе. После этого все остальное зве­рье как-то поутихло, и, облегченно вздохнув, я поставила жирную точку в этом крайне насыщенном событиями дне, а именно уснула.

Ночь я провела относительно спокойно (неприятность, в виде небольшого поноса, не считается, но вот остатки зеленого "ужина" пришлось использовать не по назначению), и проснулась ближе к рассвету, разбуженная громогласно вопя­щим желудком, определенно и точно требующим завтрак. Честно признаться, по­сле почти двух дней голодовки (не считать же вчерашний паек за еду!), я была с ним абсолютно согласна, и, наскоро промочив горло в протекавшем по каменному полу, у самой решетки, ручье, села в позу, втихомолку надеясь, что завтрак зверям все же полагается. Сидеть пришлось довольно долго — кажется, местные служите­ли тоже любили поспать, и первыми посетителями зверинца оказались не кор­мильщики, а дворники, что на диво резво и тщательно вычистили дорожки — на­шим азиатским "Степанычам" такая скорострельность и не снилась! — после чего, на дубль два, прошлись по ним еще раз, но уже с ведрами воды, и, сидя у решетки, я только диву давалась — вот это чистоплотность! Чтобы у нас, да во дворах, да с мокрыми метлами... у-у-у. Слегка покачав головой, я оставила проблемы местно­го городского управления в покое и нетерпеливо затопталась на месте, ожидая, что теперь-то мне точно не откажут в легком перекусе... ага, щаз-з-з! Мечтать не вредно. После дворников набежали слуги, что быстренько-быстренько, под моими недоуменными взглядами, раскидали по дорожкам цветочные лепестки, потом приволокли откуда-то длиннющий стол, правда, складной — мне даже весело ста­ло, пока я смотрела, как они собирают его из четвертинок, потом застилают выши­той кружевной скатертью, расставляют хрустальные сервизы, пододвигают стулья с высокими спинками, раскалывают приборы, салфеточки, вазочки, цветочки... о мама мия, что тут намечается — банкет?! От невольного возмущения — хамы! Сами ужраться решили, а мне даже салатика не дали! — у меня аж хвост задрожал, и, де­монстративно отвернувшись, я плюхнулась на пол задом к окружающим. Заметив такое непотребство, слуги тут же забегали, как тараканы в кастрюле, и даже — о, чудо! — приволокли мне почти целую половину чьей-то туши, явно приготовлен­ную с вечера — кровь на ней успела подсохнуть и уже не пятнала вылизанные до­рожки. На руки они мне свое сокровище, естественно, не выдали, вместо этого за­чем-то прикрутив его к кормушке, и мне осталось только тяжело вздохнуть. М-да. Портить место, где живешь — это все-таки как-то не комильфо, но покушать в спокойной обстановке хочется еще больше, так что я просто немного поднапряглась — благо, с момента моего появления в этом мире прошло уже немало времени, и драконье тело смирилось с человеческой начинкой внутри — после чего, стараясь не смотреть на медленно вытягивающиеся лица, поволокла свое мясо вместе с кормушкой в дальний угол, и только-только думала отдать должное завтраку, как наконец, в сопровождении расфуфыренной свиты, своим вниманием нас почтил местный правитель с... семейством, надо полагать. Не отрываясь от еды, я чуть повернула голову и косо осмотрела новоприбывших.

Впереди, важный, точно павлин, вышагивал сам граф, наряженный в самый идиотский из всех идиотских бежевый наряд, облегавший его так плотно, что ка­залось — заключенный в нем человек вот-вот выскочит наружу, даром что при каж­дом шаге он подпрыгивал, будто ему пчелы пятки закусали! Рядом с ним, под кру­жевным зонтиком, дефилировала суховатая леди на полторы головы выше и при­мерно тех же лет, но казавшаяся существенно старше, а вслед за супругами пле­лись еще двое — высокий юноша с утонченным лицом аристократа, сейчас, правда, обезображенным на редкость кислой миной, и девушка помладше, которой красо­ты явно не досталось — за родителями шла, опустив голову, бледная немочь, кото­рую я тут же отнесла к разновидности "упырица недоделанная". Волосы темные, лицо — как мукой присыпанное... классический образ времен Брэма Стокера! Впрочем, свои мнения касательно внешних данных благородного семейства я ре­шила оставить при себе, хотя и наблюдала за ними, пока они не дошли до стола, и сам граф, что уже натужно пыхтел, не плюхнулся в самое большое кресло. Его су­пруга, так и не расставшаяся с зонтиком, хотя солнце еще толком не поднялось, примостила свой тощий зад по левую руку от него, сын — по правую, а девушка, несмотря на гневные взгляды матроны, присела с дальнего края стола — ближнего ко мне — и тут же раскрыла на коленях увесистую книжку... я невольно почувство­вала к ней симпатию. Судя по всему, лично моего внимания к присутствующим не требовалось — мне нужно было лишь спокойно лежать в своей клетке, пока сам граф, активно жестикулируя, разливался соловьем перед семейством и подданны­ми. Те слушали его почтительно, но скучающе, лениво поглощая расставленные на столе блюда, из чего следовал вывод, что рассказчик из него не самый умелый, если уж под конец даже тихоня-дочка осторожно выскользнула из-за стола и, ни­кем не замеченная, отошла за ближайшее дерево и села на выступающий из земли корень, оказавшись буквально в метре от моей решетки. Видно, интересная книж­ка... Вон какая толстая, а затертая — не раз читали... блин, даже название не разбе­решь! Хотя не факт, что я сумела бы его разобрать — буквы, или чем тут обознача­ли письменную речь, в этом мире я еще не видела, но, в конце концов, любопыт­ство во мне пересилило, и, подвинувшись, я вытянула шею.

Да-а... книга и впрямь старовата — судя по совершенно желтой бумаге! Но сохранилась недурно, хотя уголки уже порядком истрепались, а края страниц буд­то обгорели — видно, и местным библиотекам не чужды пожары. Но что это... бук­вы?! Чуть заметно приподняв брови — или дуги, или что там у меня росло — я немного поморгала, чтобы дать глазам приспособиться, после чего точки и зако­рючки, наконец, приняли вид отдельных символов — правда, мне это не помогло, ибо худшей китайской грамоты я еще не видела! Создавалось впечатление, что на бумагу просто кто-то от души побрызгал темно-зеленой краской, после чего вы­строил свои "художества" отдельными линиями, причем даже не озаботился про­белами — сколько я ни вглядывалась, а понять, где кончается одно слово и на­чинается второе, так и не смогла. Дочитав страничку, девушка перевернула ее — бумага оказалась довольно тонкой и мягкой, ее пришлось разглаживать, как шел­ковую — и мои поникшие, было, уши поднялись торчком, когда я увидела, что одна из половинок разворота представляет из себя заключенную в изящную рамочку гравюру, на которой была изображена, должно быть, самая классическая из всех классических историй фэнтези: на первом плане — некий герой с мечом в руке, верхом на белоснежном... э-э, не совсем по классике, но — диноверблюде, мча­щийся вслед за улетающим под облака драконом, в когтях которого была — ну кто бы сомневался! — похищенная принцесса... и зачем она только ему сдалась? Дра­кону. Нет, я, конечно, понимаю, аллегория и все такое, песня о чистой любви и служении Прекрасной Даме, но все же в нынешнем положении я восприняла эту "историю всех времен" несколько ближе — и, не удержавшись, громко фыркнула, заставив несколько страниц книги перевернуться, а саму девушку, видно, только сейчас заметившую мое присутствие — вскочить со своего корня, естественно, уронив при этом книгу, и испуганным кроликом уставиться мне в глаза. Мама до­рогая... да она порозовела! Что, в ее возрасте уже настолько не положено читать такие сказки, что она готова устыдиться даже внимания дракона?.. Хмыкнув себе под нос, я, ради интереса, все же протянула лапу к книжке и, кое-как, когтем под­тащив ее поближе, принялась осторожно перелистывать страницы... хотя, в об­щем-то, уже и так знала окончание. А каким оно могло еще быть? Средние века драконов отнюдь не жаловали, и я уже представила себе и полную сокровищ пе­щеру, и убитого дракона, благодарную принцессу в объятиях спасшего ее рыцаря. По классике — так по классике, никуда не денешься!..

И посему можете представить, насколько вылезли из орбит мои и без того не маленькие глаза, едва, пролистав страниц так двадцать, я натолкнулась на следую­щую картинку, на которой все в той же рамочке давешняя принцесса уже радостно смеялась, сидя на хребте у дракона и обхватив его за могучую шею, а еще через полсотни — стояла, раскинув руки, между набычившимися рыцарем и драконом, причем я так и не смогла решить, кто же выглядит страшнее — человек или мифи­ческое чудовище. Под конец я даже удивляться устала — просто захлопнула книгу, пока у меня не случился заворот мозгов, и только тут вспомнила про несчастную графиню. Та уже не стояла — видно, ноги не держали, и, судя по дрожащим губам и тому взгляду, которым она меня одарила, у бедной девушки вот-вот должна была случиться истерика. Мне это, естественно, ни черта не нужно было, и, не приду­мав ничего лучшего, я просто дружески ей подмигнула.

Вот лучше бы я этого не делала...

От высокочастотного визга, который раздался вслед за этим, у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, и, подхватив подол, графиня пулей вылетела из-за дерева, крича так, словно бы за ней гналась сотня демонов, и сонное, разморен­ное на солнышке собрание за столом в мгновение ока превратилось в жужжащий улей, облепив девушку, будто медом намазанную. К счастью, у меня достало ума сообразить, чем мне все это грозит, и, поспешно подцепив злосчастную книгу, я сунула ее под крыло — пусть найдут! — а когда у моей клетки заявился весь этот переполошенный курятник — я уже лежала на спине у самой решетки, глядя на но­воприбывших сонно-добродушными глазами, и, стоило одной из дам в пышном, до пят платье подойти поближе — тут же просунула лапу между прутьями и попы­талась, как кошка, зацепить краешек ткани... Задумка сработала — умением сотря­сать воздух эта милая леди превзошла свою госпожу на пару децибелов, и все, стоявшие вокруг, так и шарахнулись назад... однако, едва поняв, что к чему, граф разразился громоподобным хохотом, который, чуть погодя, подхватили все остальные — кроме местной матроны, что без особых лукавств подхватила дочь под локоток и потащила за собой по дорожке — той явно предстояло выслушать о себе много "приятного". М-да. Вот это в мои планы точно не входило — мне ведь почти понравилась эта девушка, и совсем не хотелось, чтобы у нее были неприят­ности... но, в общем-то — сама виновата! Чего было верещать-то?.. Чуть слышно хмыкнув, я широко зевнула, красочно лязгнув зубами, после чего опустила голову на передние лапы и закрыла глаза, надеясь лишь на то, что воспитание не позво­лит этим людям бросаться в меня песком, чтобы вновь поднять на ноги. Собствен­но, так и случилось — не прошло и пяти минут, как меня наконец-то оставили в по­кое, так что я вальяжно перевернулась на другой бок и, прикрыв голову распущен­ным крылом и попутно вывалив свою "добычу" себе в когти, принялась ее внима­тельно рассматривать.

А все-таки интересно — сколько этой книге лет? И сколько уже она валялась без внимания на полках библиотеки, на память о которых ей достался этот непо­вторимый запах въевшейся пыли?.. Когда-то, в придачу, она была еще и очень кра­сивой, но теперь я едва могла различить матовые потертости на месте вытиснен­ных букв, так что не стала себя особо утруждать, разбирая их, и, подцепив облож­ку, открыла первую страницу, тут же увидев и картинку, на которой, спинами друг к другу, стояли трое. На первом плане — парень и девушка: он — опираясь на меч, она — с похожим на ирис цветком в руке, а над ними, раскинув перепончатые кры­лья, застыл гигантский дракон. Во всяком случае, я решила, что это был дракон, так как утверждать наверняка оказалось затруднительно — чешуя у "этого" оказа­лась очень темной, а сама бумага — или на чем была написана книга — со временем приобрела коричневый оттенок, и, учитывая, что любовалась я ею в свете клоня­щегося к закату оранжевого солнца, проникающем сквозь пронизанный крове­носными сосудами "торшер"... Короче, можете себе представить, что я там увиде­ла. Единственным, что осталось более или менее различимым, были глаза, чей пристальный взгляд ощущался прямо сквозь бумагу, и я невольно содрогнулась, глядя в эти круглые, но совершенно не человеческие зрачки, что, казалось, следят за каждым моим движением — внимательные и холодные, как горный снег, в кото­ром застыли и превратились в лед тысячелетия.

"Не подделка, — решила я, с трудом сглотнув слюну, — Если уж не с натуры, так по личным впечатления — точно", — и, еще раз прогнав влагу по высохшему, как доска, горлу, я встала и пошла к ручейку. Лакала долго, досадуя, что малая глубина не позволяет просто зачерпнуть воды, как ковшиком, и сдавшись только когда поняла, что больше в меня просто не влезет — лопну — после чего кое-как от­ползла в сторонку, тут же плюхнувшись на бок. Рассматривать картинки как-то резко расхотелось, хотя я и понимала, что это глупо — вряд ли мне выдадут пожиз­ненный абонемент в местной библиотеке, так что стоило бы брать, пока есть такая возможность, но — ничего с собой поделать не могла, и, закрыв книгу, сунула ее в складку сложенного крыла, на случай, если ночью вдруг пойдет дождь. Книжке и так, судя по страницам, в жизни немало досталось, не хватало еще промокнуть только из-за того, что какая-то пустоголовая ящерица вздумала позабыть ее в луже воды! Что же касается самой "ящерицы", то она лишь широко зевнула — на этот раз непритворно — и, убедившись, что все последствия нынешнего безобразия уб­раны, и о банкете на открытом воздухе напоминают лишь несколько увядших лепестков, упаковала свою тушку покомпактнее и закрыла глаза. Думала, что буду еще долго ворочаться, переживая случившееся, но, то ли нервы мои оказались крепче, чем мое мнение о них, то ли просто устала, а только, стоило голове кос­нуться пола, как ласковая темнота уже унесла меня далеко-далеко-далеко, в звездные дали, подарив, наконец, долгожданный покой...

Который, по закону подлости, не продлился долго.

Шх-х... Звук был слабым, едва различимым на фоне легкого шепота ветерка, гуляющего в древесных кронах, но я все равно услышала — и тут же насторожи­лась, как хищник, почуявший добычу... собственно говоря, почему — "как"?.. Я и была хищником, а посему целиком обратилась в слух, и каждая мышца в моем теле тут же натянулась струной. К сожалению, определять местоположение источ­ника звука, а также куче иных чрезвычайно важных для выживания вещей обу­чить меня никто не озаботился, так что единственное, что я могла поделать — это чуть подергивать ушами, изо всех сил изображая спящую. Ожидание давило — дракон ты, не дракон, а все равно не шибко приятно, когда к тебе кто-то подкрады­вается! — так что мне с трудом удалось удержаться от передергивания всей шку­рой, когда я услышала легкий шорох ткани по траве и чье-то неровное дыхание. Запах ночного визитера оказался знакомым, вот только база данных подвела — мне бы потребовалось еще пара минут, чтобы вспомнить, кто это, а, знаете ли, трудно копаться в собственной голове, когда тебе в бок осторожненько так тыкается кака­я-то палка! Я по-прежнему не подавала признаков жизни, но мой гость не успоко­ился, пока все крыло мне не истыкал — не скажу "больно", поскольку неправда — после чего, наконец, успокоенный моим правдоподобным посапыванием, рискнул пробраться дальше. Древние инстинкты во мне тут же затрепетали в предвкуше­нии, а я сама слегка задрожала, услышав, как трется о прутья тонкая одежда, и даже сквозь хриплое дыхание мои настороженные уши отчетливо различали, как по-птичьи часто бьется его... ее сердце.

Я все-таки ее узнала. И, как только узкая ладошка коснулась моего бока — всего на мгновение! — я тут же дала себе волю.

Кажется, она ждала чего-то подобного — во всяком случае, попыталась от­прыгнуть и выскользнуть обратно сквозь прутья, но я двигалась не в пример бы­стрее — все-таки, это была моя клетка, да и размером я была побольше этой пига­лицы, так что не прошло и пары мгновений, как я ее схватила. Бить об пол не ста­ла — мне не хотелось переломать ей кости — но аккуратно на него положила, впро­чем, ничуть не ослабив своей хватки. Девушка, кстати, оказала мне яростное со­противление — извивалась, била руками и ногами, пробовала даже кусаться — но, увы, драконью чешую прокусить не так-то просто, а, едва заметив, что она, в кои-то веки сообразив, собирается закричать — я просто наклонилась над ней, прибли­зив голову к самому ее лицу, и крик умер в зародыше, превратившись в мышиный писк, а огромные, в пол-лица глаза уставились на мою пасть, в которой — знаю, знаю! — торчали ой какие острые зубы... Собственно, на это я и рассчитывала — парализованная страхом, вопить она точно не будет! — после чего, припомнив свой прошлый опыт, начала "наводить мосты" с разумом юной графини, пытаясь вновь ощутить то странное единение, что испытала, когда впервые смогла "услышать" Торака. Получалось с трудом — страх оказался палкой о двух концах, и мне при­шлось немало постараться, чтобы проникнуть за эту липкую пелену и осторожно, почти нежно коснуться теплого клубка ее мыслей... ага, как же. Уж не знаю, как, но мое присутствие она почувствовала, и "клубок" тут же ощетинился целым ворохом иголок, отталкивая мое сознание прочь — как я ни пыталась к нему подобраться, всякий раз меня буквально выпихивали обратно, а я, как ни крути, все-таки была не таким уж искушенным телепатом. К тому же, я ужасно боялась навредить девушке своим бесцеремонным вторжением, и действовала как можно аккуратнее, когда тут впору было пускать в ход тяжелую артиллерию!.. В конце концов я просто позорно отступила, откинувшись назад и запрокинув голову, пока мысли в моей голове постепенно приходили в порядок. Юная графиня уже и не пыталась от меня сбежать — неподвижно лежала на каменном полу, но все же дышала — я видела, как чуть колышется ее грудь, и, тихонько выругавшись — дура рогатая! — аккуратно переложила девушку к себе на складку крыла, как в гамак, после чего, чувствуя, что больше уже точно не усну, достала невольно отброшенную в процессе "укрощения" книгу и раскрыла на первой попавшейся станице, уныло вглядываясь в непонятные буквы, к тому же, почти не различимые в неверном свете мохнатых горных звезд. Ну что за... язык!

Девушка очнулась только минут через пять, но узнала я об этом лишь по вне­запно сбившемуся, но потом вновь выровнявшемуся дыханию, и, не показав виду, продолжила с увлеченным видом разглядывать очередную картинку (кажется, ту самую, с похищением принцессы), хотя на самом деле едва сдерживала напряже­ние, ожидая реакции своей гостьи. Закричит? Или все-таки не закричит?.. Минуты тянулись ужасающе медленно — я всячески демонстрировала, что мне страсть как интересна книга, графиня в моем крыле ничем не выдавала того, что уже не спит, и, в целом, обе мы готовы были вот-вот сорвать "Оскар" за "лучшую женскую роль", если бы одна из актрис — не скажу, кто! — внезапно не почувствовала, что странные зеленые закорючки, никак не желающие складываться в слова, становят­ся все ближе и ближе, и только-только успела этому удивиться...

Спать на книге — вещь! Если бы еще только книжка досталась побольше и по­толще — вообще цены б не было... но на безрыбье и раки сойдут, а вырвали меня из блаженной темноты весьма невежливым способом — попытались отобрать "подушку". Естественно, я была против, и, не открывая глаз, рявкнула сквозь зубы... сработало! Да еще как сработало — пыль столбом! В прямом смысле... Апч­хи! Апчхи! Да ё-мое... апчхи! Недовольно потерев нос, я все-таки разлепила веки и, поморгав, с крайне неблагожелательным видом уставилась на графиню... однако буквально через пару мгновений, оглядев ее с головы до ног, мое нехоро­шее настроение свалило куда подальше, уступив место приступам гомерического смеха, и, сдавленно кудахча, я повалилась на пол, колотя по нему крыльями и хвостом. Естественно, первое время графиня смотрела на меня в полном недоуме­нии, и я уж думала — не сообразит! — но потом, вытащив откуда-то из складок пла­тья небольшое зеркальце, она посмотрела в него...

Время было раннее — может, еще час не то полтора до рассвета — и, хоть мы и находились на территории зверинца, чувство приличия все же не позволило в пол­ной мере выплеснуть свои эмоции — пришлось ограничиться десятью минутами первоклассных ужимок, когда графиня отчаянно пыталась не упасть на землю, цепляясь за прутья клетки, а я изо всех сил сжимала челюсти лапами и конвуль­сивно дергала шеей, то и дело стукаясь рогами об пол, пока, наконец, не догада­лась сунуть голову под крыло. Более или менее успокоившись (пришлось пару раз глубоко вздохнуть и гипнотизирующим тоном заявить себе "Я спокойна, я очень спокойна! Гы-гы..."), я приняла обычное положение и, встряхнувшись, принялась разглаживать густую гриву на шее, а, глядя на меня, графиня тоже извлекла из кармашка гребешок и начала растрепывать один сплошной колтун, в который за ночь превратились ее волосы. Вид этой простенькой вещицы заставил меня, не знаю почему, глубоко вздохнуть, и, как только графиня закончила, я подобралась к решетке и протянула лапу, умильно глядя ей в глаза. Ну дай!.. Ну чего тебе!.. Да! Да, да, да! В лапку не дала — побоялась — но бросила с минимального расстояния, и, какая бы косорукая... косолапая я ни была — словила, умудрившись при этом даже не сломать. Обычный гребешок, костяной, изящной работы — придраться ни к чему, кроме размера — ну, скажите мне на милость, какая девушка расчесывается гребнем, что ей, самое большее, с полпальца длиной?! Еле слышно вздохнув — ну что ж, хоть такой, и то лучше, чем собственной пятерней космы расчесывать! — несколько раз с удовольствием провела за ухом... ага, ага, а кто спал с мокрой головой? Кто уже месяц нормально не расчесывался? То-то же. Так что... а ну, не смейся! Хватит ржать, ну в самом-то деле! На мгновение оторвавшись, я укоризненно покосилась на девушку, которая, не знаю, почему, сейчас была ярко-малинового цвета и тряслась от сдерживаемого хохота. Не, я не поняла — она что, расчесывающегося дракона никогда не видела?.. Попутно я, отвлекшись на это зрелище, упустила гребень, и тот мгновенно скрылся из виду, зацепившись за какую-то прядку, так что еще минут десять я, под непрекращающееся хихиканье, искала пропажу, на ощупь шаря лапой и превращая в ничто откровенно невеликие результаты попытки привести себя в порядок. Правда, в конце концов девушка все же прониклась моим непростым положением и протянула руки, а я, мигом сообразив, подставила шею. Ловкие пальцы почти мгновенно отыскали запутавшийся в гриве гребень, но вытащить его было куда труднее... У-у-у, уж не помню, какой длины волосы у меня были в прошлой жизни, но уж явно покороче, чем это всклокоченное недоразумение... ай! Не обошлось без затрещин — девушка настолько обнахалела, что награждала оплеухами за каждое лишнее движение головой, но я не жаловалась, хотя и мало что не взвыла от облегчения, когда обмотанный густым белым волосом (хотела сказать — "белоснежным", но не будем врать, ибо мылась я давно) гребень был выдран из моей гривы, причем так выдран, что графиня, не удержавшись на ногах, едва не впечаталась в дерево — я едва успела подставить лапу, чтобы она, чего доброго, не разбила затылок.

— Каира, — пробормотала девушка.

"Пожалуйста", — без всякой задней мысли ответила я... и поняла, что ляпнула что-то не то, едва увидев, как краска мгновенно сходит с только-только зарумянив­шихся щек, и девушку ведет куда-то не туда... ой, ма...

"Ну что ты будешь делать!" — самым несчастным тоном подумала я, затаски­вая бесчувственное тело к себе в клетку. Какие мы нежные, чтоб тебя собака за одно место тяпнула! К счастью, солнце только-только собиралось вставать, так что на дорожках никого не было, но уши мои было не обмануть — я едва успела спря­тать графиню под крылом, как показался флегматичный мужичок с метлой, вяло пошаркавший "инструментом" и благополучно сваливший, из чего следовал вы­вод — сегодня визитов бла-а-агородных господ не предвидится. Если бы то же самое можно было сказать о дамах...

"Значит, так, — сухо вымолвила я, пока графиня отплевывалась и отчихива­лась, после того, как я щедрой дланью "одарила" ее горстью ледяной водички из ручейка, — Да, я говорящий дракон. Да, я сижу в клетке и строю из себя животное. Нет, я не питаюсь девственницами, не храню сокровищ и не исполняю желания, кроме самых простых. Поэтому сейчас вы, милая барышня, забираете свою книгу, тихо сваливаете домой и забываете всю эту историю, договорились?"

Ну, надеюсь, она хоть что-то запомнила и поняла, мрачно думала я, глядя вслед удирающей прочь "барышне", прижимавшей к груди свой драгоценный фо­лиант. В противном случае мне грозят ого-го какие неприятности... но, впрочем, хуже уже точно не будет! Раздраженно рыкнув сквозь зубы, я отпихнула прочь ка­кую-то ветку, валяющуюся на полу, после чего протопала в дальний угол и легла там, накрывшись крыльями. А не пошли бы они все... да, да, именно туда, далеко и надолго! Меня не порадовал даже завтрак, тем паче, что он оказался скудным и на редкость неприглядным, так что я съела его чисто из вредности, после чего ре­шила лечь спать — подняли-то меня не по графику, и грешно было бы отказываться от пары часов полноценного отдыха... ага, как же. Забыла, куда попала, душечка? Напоминаю: в зверинец. Пусть не простой, графский, но все же увеселительное заведение, где за деньги показывают диких животных, к которым ты априори от­носишься. Так что давай относиться ко всему происходящему философски. Ну и что, что собрались. Ну и что, что пялятся... еще бы, сама на себя с удовольствием посмотрела бы, будь у меня такая возможность! Слегка приоткрыв один глаз, я ле­ниво взглянула на небольшую толпу, обступившую мои скромные апартаменты, и невольно посочувствовала знаменитым актерам или певцам (дожили! Звезд уже жалею!) — если не считать решетки, сейчас я никоим образом от них не отлича­лась. Едва не вывернув челюсти богатырским зевком, а также недвусмысленно выразив господам зрителям все, что я о них думаю, я перевернулась на спинку, поджав крылья и сквозь полуприкрытые веки разглядывая рисунок пробивающих­ся сквозь густой полог листвы оранжево-золотистых лучиков. Голоса людей звуча­ли где-то на периферии, слегка раздражая, но, при желании, их можно было про­сто игнорировать, что я и сделала, посвятив все оставшееся внимание теплому солнышку, ласкающему тонкую чешую на моем брюхе. К счастью, публика мне досталась воспитанная — ее почему-то не раздражал неподвижный дракон, валяю­щийся на полу клетки, видно, на первый раз хватило и дракона де факто, так что я совсем расслабилась, не ожидая подвоха... а потому, наверное, и охнула от неожи­данности, когда мне на живот шлепнулось что-то маленькое и холодное. Не скажу, что было больно — не та весовая категория у снаряда, чтобы меня задеть! — но чи­сто инстинктивно я все же схватила это лапой, прежде, чем оно скатилось на пол, после чего, запрокинув голову, принялась выглядывать злоумышленника. К сча­стью, долго гадать не пришлось — толпа помогла, мгновенно отхлынув от клетки, так что я быстренько выделила из всех собравшихся эту наглую морду, что, нима­ло не смущенная, разглядывала меня своими синими глазищами и что-то в упоении грызла. Чуть заметно усмехнувшись, я поднесла "снаряд" к глазам. Ока­зался — фрукт. Довольно большой, с плотной и как бы чешуйчатой шкуркой, по­крытой капельками чего-то прозрачного, липкого и золотистого, отчего создава­лось впечатление, что я держу в лапах некую психоделическую розовато-лиловую шишку. Вволю его облапав, я-таки решила попробовать его на зуб, тем более что пах "подарок" совсем даже ничего — не то корицей, не то яблоками в меду, и я му­жественно его надкусила.

Вот знала же, как пить дать знала, что для этой сволочуги подложить ближне­му гадость — проще пареной репы! Знала! Так чего, спрашивается, бросалась?.. От вкуса "подарка" у меня буквально слезы на глазах выступили — кто хоть раз ел на­стоящую, ядреную горчицу или красный перец, поймет — и я с трудом удержалась от соблазна броситься к ручью и вылакать его досуха. Торак, садист проклятый — ну ты у меня попляшешь! И даже не надейся — плакать не буду! Вот ей-богу, не буду!!! Силой загнав непрошенную влагу обратно, я мужественно закинула в пасть остатки плода, глотнула, почти не жуя, после чего, сделав "морду тяпкой", повернулась к мальчишке. Тот смотрел на меня спокойно, хотя в глазищах явно что-то копошилось, прыгало и чертенятило, а вот народ за его спиной явно напрягся, ожидая Страшной Мсти Великого и Ужасного Дракона. Ждите, ждите, ребята. Не дождетесь! Разве что... и, дождавшись специфического "буль-буль" где-то в глубине оскорбленного такой жалкой подачкой брюха, я издала "благородный" звук сытости и довольства, заставив Торака, тут же отбросив паясничество, зажать нос и отпрыгнуть вслед за остальными. Через пару мгновений напряжение схлынуло, и грянул дружный хохот, причем понять, над кем именно смеялись, было совершенно невозможно!

"Довольна?.." — раздался в моей голове знакомый голос, и, вальяжно облиз­нувшись, я с прищуром посмотрела на своего знакомого.

"А то! Все веселы, все счастливы... почти. Что это за гадость такая была?"

"Скажешь тоже — гадость! Ты что, с горы упала? Это же "восторг солнца"!"

"Ничего себе... восторг. А чего такой горький?"

"Нормальный, — словно в подтверждение, Торак надкусил похожую "шишку", и я невольно содрогнулась, — Хотя, может, недозрел, вот и горчит слегка".

"Ничего себе — горчит! — я негромко фыркнула, одновременно дернув кончи­ками крыльев, — А чего послаще у тебя нет?"

"Ты голодная, что ли?"

"Спрашиваешь! Тут кормят еще хуже, чем у вас в караване! Представляешь, мне — вот такенной! — я показала, — дали на завтрак вот таку-у-усенький кусочек мяса. К тому же, лежалого и подсохшего, как твои подметки!"

"Чего ж тогда не бежишь отсюда?"

"Ха-ха, очень смешно", — я поморщилась.

"Что, замок для тебя слишком сложный?"

"Замок — ерунда, с таким и ребенок справится. Проблема в том, что мне неку­да бежать-то. Я здесь — чужая, к миру этому неприспособленна, ничего особо не умею, а учить меня, как я поняла, некому. Первый же охотник возьмет меня теп­ленькой, а я даже пикнуть не успею! Оно мне надо?.."

"Странно ты мыслишь, — задумчиво протянул он, — Мне всегда говорили, дра­коны больше жизни ценят только свободу... а ты хочешь до конца жизни в клетке сидеть?"

"Ну, до конца — это уж слишком сильно сказано. Точнее — пока не узнаю все, что могу, об этом мире, и не смогу хотя бы с какой-то мизерной долей вероятности утверждать, что проживу в нем и без людской опеки".

"И как ты собираешься "узнавать о мире", если сидишь за решеткой?"

"Не знаю, — я перевернулась на живот, положив голову на скрещенные перед­ние лапы и прикрыв глаза, дабы не видеть толпящихся у клетки людей, — Пока что думаю. Там — посмотрим..."

"А мысль о том, чтобы просто признаться, тебе в голову не приходила?"

"Признаться в чем? В своей разумности? — я приоткрыла один глаз, — Думала. Пока — нет. Слишком опасно".

"Опасно?"

"Угу. Вспомни, как ты сам впервые отреагировал на это. Я — одна, Торак. А вас много. Если захотите, вы меня голыми руками на кусочки разорвете".

"Тебя разорвешь..."

"Серьезно. Поэтому пока что мне лучше быть животным. Так безопаснее, — и, дернув носом, я заинтересованно приподняла голову, — О-ля-ля... Ее графское Ва­шество пожаловали. Быстро оклемалась, однако".

"Кто? — Торак обернулся, следуя за моим взглядом, — Эта, что ли... у-у-у..."

"Что, хороша?" — я оскалилась в улыбке.

"А ты еще удивляешься, что тебя мало кормят... на нее посмотри!"

"Что смотреть? Я на нее насмотрелась... Всю ночь с ней в обнимку спала".

"Чего?!"

"Что слышал, — я невольно засмеялась — про себя, конечно, — Под конец даже пришлось сознаться, что я разумная... Довела бедняжку до обморока, представ­ляешь? Но, видно, нервы у нее оказались все же крепче, чем я предполагала, — и я вновь взглянула на стройную фигурку в темном платье, — Это хорошо".

"Тебе не кажется, что ты как-то странно выбираешь себе друзей?"

"Ничуть, — я прикрыла глаза, — Странности перестают быть странностями, если цена им — жизнь. Так что я готова на большие странности, нелепости и глу­пости, если только это поможет мне вырваться отсюда и вернуться домой".

"А где твой дом?"

Я замялась. Сказать правду?..

"О, прости, — кажется, мое молчание оказалось лучше слов, — Не беспокойся, мне твои тайны ни к чему".

"Спасибо, — искренне поблагодарила его я, — Спасибо... что зашел".

"Ну, я просто хотел проверить, как ты тут, — паренек махнул рукой, стараясь выглядеть небрежным, — Однако дядя мне уши надерет, если скоро не вернусь..."

"Еще заглянешь?" — со скрытой надеждой спросила я.

"Посмотрим", — сказал он, невольно усмехнувшись при виде моей расстроен­ной физиономии, после чего бросил мне последний фрукт — поймала — и, быстро подмигнув, боком-боком выбрался из толпы, размашистым шагом направившись к выходу из зверинца. Я проводила его несколько грустным взглядом, а когда, вздох­нув, бросила взгляд на то место, где пару мгновений назад стояла графиня, то оно уже пустовало — я едва успела заметить мелькнувший в кустах уголок темного платья, как он пропал, и губы мои сами собой расползлись в широкой ухмылке: ага! Если я хоть что-то смыслю в женской психологии (еще бы!), то в самом ско­ром времени моего доброго приятеля ждет допрос. С пристрастием... Громко фыркнув — ну, не все же мне одной мучиться! — я решила, что хватит на сегодня представлений и, привстав на лапах, потопталась вокруг себя, как кошка, после чего плюхнулась на пол и свернулась полукольцом, с приличный стог сена разме­ром. Животик все еще бурчал, недовольный тем, что я в него запихнула, но, к сча­стью, радовать зрителей особенностями собственной физиологии я не стала, и, немного поворочавшись с боку на бок, все же сумела его успокоить. Оставленный мне на прощание "фрухт" я незаметно перебросила в кормушку — пусть пока там поваляется, а мне травиться неохота — после чего, зевнув, вновь погрузилась в сладкую дремоту. Расчет, что людям скоро прискучит рассматривать мой чешуйча­тый... э-э, хвост оправдался на все двести — мало-помалу толпа вокруг моей пер­соны рассосалась, и я непритворно вздохнула от облегчения — ну наконец-то! Же­лудок, тут же почуяв, что у меня появилось на него время, мало-помалу начал облюбовывать местечко у позвоночника, но в кормушке, увы, не осталось ни кусочка еды, за исключением этого самого "восторга", который я, внимательно обнюхав, все-таки положила обратно — ни за что! Сами такое едите... Блин, ну когда же меня уже нормально покормят, а?! Дракон я, в конце концов, или курица ободранная? Оскалив зубы, я медленно села, задрала морду к потолку и взвыла в полный голос, да так, что у самой уши заложило. Знатно вышло! Волки в соседней клетке тут же повскакивали со своих мест и заметались по клетке, флегматичный сосед с другой стороны тоже проснулся и затопал ножищами, но вот присоединиться ко мне никто не подумал — то ли из уважения, то ли из еще чего, и когда к клетке, наконец, пришел кормилец, я все так же, в гордом одиночестве, выводила свои рулады — никто, не считая пары "вяков" с дальнего конца зверинца, не оспаривал мое право на сольное выступление. Как ни странно, ожидаемой ругани я не услышала, а, приглядевшись повнимательнее, сообразила, почему — еще бы, стал бы он ругаться в присутствии графской дочки! Оч-чень хорошо... Выть я, естественно, тут же прекратила, и нетерпеливо затопталась на месте, пока старавшийся выглядеть как можно более равнодушным служитель заталкивал в кормушку мой кусок (кусок? Кусище! Аллилуйя!) мяса, а графиня следила за действием, стоя чуть поодаль, и выглядела едва ли не расслабленной... если не считать крошечной складки между бровей и этого самого напряженного взгляда. Закончив с работой, служитель поклонился девушке — та как и не заметила — после чего осторожно о чем-то спросил, но она лишь покачала головой в ответ... впрочем, я на них уже почти не смотрела, вместо этого все свое внимание посвятив вкуснятинке в кормушке. М-м-м, мням... Правда, как и всякая вкуснятина, эта закончилась подозрительно быстро, и, не без сожаления проглотив последний кусок, я облизнула нос, косясь на оставшуюся со мной один на один графиню. Ну что, девушка, будем говорить, али как?.. Ой, кажется, слишком громко подумала — вон как побледнела... Нет, только не падай! Не падай!

"Не... упаду", — раздалось в ответ, и, на подгибающихся ногах добравшись до давешнего корня, где, казалось, целую вечность назад она сидела с раскрытой книгой, девушка села, не отрывая от меня огромных черных-пречерных глаз. Странно, раньше они казались мне серыми... Сперва я лишь с каким-то недоуме­нием пялилась на нее, но потом все-таки сообразила — и почувствовала, что усме­хаюсь от уха до уха, демонстрируя зубы. Все сорок с лишним штук:

"Торак? Черт, не думала, что он так быстро расколется..."

"Так это правда? Ты в самом деле?.."

"А что, утром это было непонятно?"

"Нет, но... О боги, но как же так..."

"Просто, — я дернула кончиком хвоста, — До того просто, что я и сама не знаю, как, — после чего очень внимательно посмотрела на нее в упор, — Выдашь меня?"

"Я... — та аж поперхнулась, но быстро взяла над собой контроль, — Зачем?"

"А кто ж знает, — фыркнула, — Мало ли... Ты — графская дочка, тебе могут и поверить. А мне проблемы ни к чему... — и, видя, что она задумалась, мрачновато предупредила, — Даже думать над этим не советую".

"Ты мне угрожаешь?!"

"А то", — я молча оскалила зубы, и какое-то время мы сидели в тишине, после чего девушка, громко — даже я услышала — сглотнув, сказала — тихо, но четко:

"Нет".

"Что — нет?" — подозрительно переспросила я.

"Я тебя не выдам. Клянусь честью Дома!"

Пару мгновений я пристально ее разглядывала.

"Ладно, — проворчала наконец, — Поверю. Но знай, графская дочь..."

"У меня есть имя, дракон. Меня зовут Иррана".

"Иррана. Очень приятно, — я наклонила голову, — На чем мы остановились?"

"А... а разве ты не скажешь мне свое имя?"

"Сказала бы, — честно ответила я, — Но, боюсь, это невозможно. Не потому, что нельзя или вроде того, просто... я не помню".

"Не помнишь, как тебя зовут?" — в ее голосе звучало искреннее недоумение.

"Ага. Прости. Некрасиво получилось, да?"

"Но как?.."

"Сама не знаю, — и пусть меня укусит за хвост тот, кто хоть на вот столечко усомнится в моей искренности! — Просто... проснулась, лежу, двинуться не могу. Кто я, как сюда попала, где раньше жила — ничего не помню".

"Совсем ничего не помнишь?"

"Ну... почему, помню. Мир помню. Свой, родной. Где люди живут. А драко­нов там и вовсе нет".

"А что есть?"

"Дома, огромные, — тут же, с воодушевлением принялась рассказывать я, — Облаков касаются, называются — "небоскребы". Автомобили есть — повозки, что без лошадей... тьфу, в общем, сами по себе по дорогам ездят. И самолеты — тоже повозки, но летучие, в них люди могут за пару часов пролететь столько, сколько человек пешком и за месяц не пройдет! — не выдержав, я встала и принялась хо­дить по клетке взад-вперед, размахивая хвостом и дергая крыльями, — Коробочки есть — телефоны — с их помощью человек может хоть с другого конца мира до дру­гого человека дозвониться, голос его услышать, а если к Интернету подключить, так и лицо увидеть, как будто друг перед другом сидят! Компьютеры, телевизоры, видеокамеры, магнитофоны, плееры, фотоаппараты, а теперь... теперь..." — тут я не выдержала и засмеялась, мотая головой.

"А теперь ничего нет, — все-таки добавила, отсмеявшись, под, мягко говоря, странным взглядом Ирраны, — Ни-че-го, понимаешь? Я всю жизнь там жила. Не знаю точно, как и кем, но жила — потому что другого ничего не помню. Ездила на автомобиле, на поезде, на самолетах летала, телефоном пользовалась, телевизор смотрела, в Интернете по разным сайтам лазила... а теперь я здесь, в мире, о кото­ром почти ничего не знаю, ничего в нем не умею и всех боюсь — и куда мне прит­кнуть свои знания? В какую, с позволения спросить, дыру?! — я издала еще один клекочущий смешок, после чего, мотнув головой, едва ли не виновато посмотрела на графиню, — Извини, пожалуйста. Вывалила тут на тебя все свои проблемы... больше не буду".

"Ничего, — девушка наконец-то улыбнулась — немного нервно, но все-таки ис­кренне, — Зато теперь я знаю, что ты говоришь правду".

"Я всегда говорю правду, — фыркнула я, после чего, подумав, добавила, — Но не всю... и не совсем всегда. В моем положении стоит быть осторожной".

"Ты боишься?"

"Конечно боюсь. Как не бояться?"

"Но ведь ты — дракон!"

"И что с того? Говоришь таким тоном..."

"Но ведь драконы, они же... такие... когти, рога, зубы... Кого им бояться?"

"Людей, конечно, — у меня получилось почти саркастически, — Люди, они же такие! Стрелы, копья, мечи... Им-то кого бояться, а?"

Немая сцена. Совсем как утром, глаза в глаза — но теперь-то хоть не падает!

"Я же сказала, что не буду падать! И вообще... утром я..."

"Мало что не оставила после себя лужу, — с готовностью подсказала я, и даже в сгущающихся сумерках было отчетливо видно, как ярко вспыхнули у нее щеки, — Прости, но со стороны это выглядело именно так".

"Ага... тебя бы так... знаешь, как я испугалась!"

"Знаю, — кивнула я, хотя, честно говоря, представляла себе это с трудом — го­ворящие крокодилы мне как-то не попадались, — Может, тебя утешит тот факт, что я-то испугалась куда больше!"

"Почему?"

"А ты представь: графская дочка, ночью, с драконом! А если бы я не сумела до тебя дотянуться? А если бы ты, упав, ударилась затылком о камень и проломи­ла себе череп? А если бы сторож, прогуливаясь рано утром по дорожке, обнару­жил бы на камнях твой хладный труп в луже засыхающей крови?.. — я выдержала эффектную паузу, давая ей оценить свои слова, — Во-во. Я, может, и дракон, но за свою шкурку все же переживаю. И мне бы совсем не улыбалось пасть смертью трусихи от копий стражников твоего отца! Так что, — обозначила кивок, — Будем считать, что мы квиты... В смысле, в расчете, — поправилась я, — А, учитывая твой оглушительный вчерашний визг и кучу попорченных нервов..."

"Ну, — девушка наконец-то обратилась к свертку, что все это время держала в руках, — тогда, быть может, это послужит тебе утешением?"

"Это мне? — уши тут же встали торчком, — А что это?"

"Она старовата, конечно, — как бы извиняясь, сказала Иррана, — и пахнет не очень хорошо, но... в общем, вот", — и, развернув свою тряпочку, она проде­монстрировала мне... щетку! Нет, серьезно — самую настоящую щетку! Большую, круглую, мохнатую! С ремешком вместо ручки и длинной, жесткой щетиной, ко­торой определенно уже довольно долго пользовались — волосы в ней торчали во все стороны, к тому же, в ней явно застряло несколько длинных мягких шерсти­нок... Некоторое время я внимательно разглядывала "подарок", гадая, как бы от­реагировала я прежняя, вздумай мне кто-нибудь подарить конскую щетку... но по­том просто мотнула головой и, подойдя к решетке, легла боком.

"Если тебе не сложно..."

"Нет... нет, конечно. Правда, я никогда этим раньше не занималась..."

"Я тоже", — хмыкнула. Еще долю мгновения девушка медлила, но потом, все-таки решившись, подошла ко мне и, просунув руки сквозь решетку, принялась разбирать мне гриву — неумело, но осторожно, так что я даже не рычала, когда она случайно выдергивала пару волосков. Дело было долгое — все-таки почти два метра шейка-то! — но Иррана не жаловалась, распутывая узелки и зацепки, так что я, в кои-то веки, позволила себе расслабиться, положив голову на передние лапы и чуть слышно мурлыкая от удовольствия... и не удивляйтесь тому, что внезапный — и очень громкий! — вопль заставил меня, испуганно квакнув, шарахнуться в дальний угол клетки! Попутно зацепившись-таки за потолок рогами и шанда­рахнувшись мордой о прутья — у-у-уй! Едва удержавшись, чтобы не завыть в го­лос, я обхватила пострадавший нос обеими передними лапами, надеясь что хотя бы... ну что ты будешь делать! Расквасила-таки, вот как знала, что без этого не обойдусь! Сердито шмыгнув, запрокинула морду кверху, но кровь, противная, все не унималась, а мое по-птичьи бьющееся сердце только усугубляло положение, заставляя буквально захлебываться густой солоноватой жидкостью... кто там писал, что у драконов регенерация, как у гидр? Дайте мне этого гения, я ему голову откушу. Где вы видели, чтобы птицы себе оторванные крылья отращивали?.. Дракон ведь потому и летает, чтобы не каждая сволочь поранить могла — в противном случае весьма печальная была бы история у этого вида... у-у-у, больно-то как! Крики на периферии только добавили колорита, но конкретно в тот момент мне было все равно, кто там кого не полюбил, и очнулась я только когда почувствовала, что кто-то дергает меня за крыло. Оказалось — Иррана, и в руках она держала какую-то мокрую тряпку, которую, едва я опустила голову, возложила мне на переносицу. О-о-о, блаженство!

"Ты в порядке?" — раздался в моей голове встревоженный голос, и я невольно поморщилась, но ответила:

"Жить буду. Ты только этого... успокой..."

"Перебьется", — девушка поморщилась.

"Ты не понимаешь, — пришлось все-таки приоткрыть один глаз, — Он, может, сейчас стражу позовет... наплетет им там с три короба..."

"Не волнуйся, не позовет", — погладила по щеке. Но толстяку-кормильцу вы­говор-таки устроила. И еще какой!.. Я и не пыталась вникнуть в то, что именно она ему говорила, но по тону чувствовала, что явно не нахваливает, и, честно го­воря, в некотором роде даже почувствовала себя отомщенной. Вялые оправдания получили яростный отпор, и в конце концов графиня мало что не пинками прогна­ла его с глаз долой, после чего вновь забралась ко мне в клетку.

"Ух... думала, не уйдет. Как твой нос?"

"Ничего, заживет, — я осторожно потрогала пострадавшую часть тела, — Неуж­то он тебе поверил, что я не опасна?"

"Если бы! Пришлось соврать, что моя прапра... очень много "пра" бабка была Всадницей".

"Кем-кем?"

"Всадницей. Наездницей дракона, сражавшейся в Последней войне. Говорят, люди, подобные ей, могли разговаривать с драконами — и те их слушались..."

"Подрабатывая экзотическим средством передвижения?"

"Да, — графиня немного смущенно улыбнулась, — Глупые сказки, да?"

"Почти все сказки — глупые, — осторожно фыркнула я — не хотела в очередной раз облиться кровью, — Поэтому в них и хочется верить. Но знаешь, — я вниматель­но на нее посмотрела, — а ведь это мысль!"

"Какая мысль?"

"Что твоя бабка была Всадницей. Может быть, тебе тоже стоит ею стать?"

"В смысле?"

"В прямом. Если все вокруг поверят, что я полностью тебе покорна и, как следствие, неопасна, во-первых, меня, быть может, все-таки выпустят из этой проклятущей клетки, а во-вторых... ну, придумывай себе преимущество сама, — я хитро сощурилась, — В крайнем случае, ты всегда сможешь в моем присутствии указать на своего братца и сказать: "Куси его!"".

Какое-то время Иррана молча смотрела на меня, и я уже испугалась, что неу­дачно пошутила, но тут уголки ее губ задрожали... а через пару мгновений она уже улыбалась, и у меня отлегло от сердца.

"Обязательно подумаю над твоим предложением... Мне стоит сказать отцу?"

"Конечно. И отцу, и матери, и всем, кому сможешь. Но не сейчас, не всем и не сразу, — строго добавила я, — Просто брось пару слов за ужином и за завтраком, а там слухи сами поползут. Главное здесь — не спешить. Завтра приходи ко мне, бу­дешь учиться кататься верхом".

"Я умею ездить..."

"На своих мягких и пушистых зверушках — конечно. Но я-то и повыше, и не мягкая, и уж подавно не пушистая. Свалишься — костей не соберешь".

"Может быть, мне седло принести?"

"Ага. И как ты его на меня наденешь?" — не без иронии спросила я.

"Ну... можно просто привязать..."

"А когда мне подмышки натрет — сама будешь мне кремом чешую смазывать?.. Иррана, брось. Я же не лошадь!"

"Что такое "лошадь"?"

"Ну, не диноверблюд... тьфу, в общем — не это, — сдалась я, представляя себе образ местного двуногого транспорта, — У меня строение другое, шкура другая, движения, в конце концов, другие. Да и... как бы тебе сказать... в общем, тебе бы понравилось ходить под седлом?"

"Нет, — она слегка покраснела, — Прости, я не подумала..."

"Ничего страшного, — я только ухом дернула, — Но, надеюсь, намек понят?"

Иррана кивнула.

"Хорошо. Тогда, — сняв с носа успевшую подсохнуть тряпочку, я аккуратно положила ее на пол, после чего легла, подставив шею, — может, продолжим?.."

Продолжили. И хорошо продолжили... К тому времени, как девушка ушла, вся моя грива уже была не только вычесана, но и заплетена в кучу мелких коси­чек, так что я вовсю крутила головой, разглядывая эту красотищу. Если все прой­дет хорошо — Иррана обещала поработать надо мной как следует, в придачу на го­ризонте маячило купание (!) и нормальная кормежка (!!). А если еще и пристой­ные апартаменты... (!!!). В общем, вы меня понимаете — "вот оно какое, сча-а-а­стье...". И ничего удивительного, что на следующее утро прихода своей, гм, Всад­ницы я ждала мало что не вприпляску! Правда, ждала одну, а получила больше. Намно-о-ого больше... Если меня не подводит память, ко мне в гости приперлось все благороднейшее семейство, с целым отрядом стражников в кильватере. По­следние, к слову, выглядели не очень-то дружелюбно, но я предпочла даже не смотреть в их сторону, сосредоточив все свое внимание на девушке, что, оставив "делегацию" за бортом, преспокойно подошла к клетке и подняла руку. Я тут же подошла поближе и ткнулась в ее ладонь носом, прикрыв глаза и слегка покачивая хвостом из стороны в сторону.

"Готова к представлению?.."

"Не совсем, но давай попробуем!" — улыбнулась девушка и, погладив меня по чешуе, кивнула стоявшему чуть поодаль смотрителю — его можно было легко при­знать по соответствующему запашку. Тот, явно нервничая, снял с пояса тяжелень­кий ключ и вставил в замок на дверях, после чего, повинуясь жесту графини, по­спешно отошел, позволив ей самой пару раз провернуть эту железяку и отомкнуть мою клетку... Честно признаться, первой мыслью было — наружу! Свобода! — но, подумав, я признала ее несостоятельной: во-первых, Иррану жаль, во-вторых — стражников боюсь, а в-третьих — летаю я пока что только "топориком" — то есть прямо и вниз, посему спуститься с холма, увы, не в состоянии. Кажется, какая-то из этих мыслей все же пробилась наружу, отразившись у меня на морде, ибо ти­шину, воцарившуюся снаружи, можно было хоть ножом на ломти резать, пока де­вушка, старавшаяся выглядеть уверенно, входила ко мне в клетку. В свою очередь я, действуя как можно осторожнее, опустилась на живот, подставляя загривок, и даже лапу в сторону отставила, чтобы невысокая, в общем-то, графиня смогла вскарабкаться ко мне на спину. Надо сказать, к ее чести, у нее неплохо получилось — только один раз она мало что не чебурахнулась наземь, но я молодец (сам себя не похвалишь...) — успела подставить ладонь и подсадить ее, после чего, дождавшись, пока она устроится, мягко поднялась на все четыре лапы. Учитывая, что в загривке я была — два метра с лишком, можете себе представить, как вцепилась мне в гриву Иррана! А уж какие вздохи послышались со стороны зрителей — я вообще молчу... Тем не менее, стараясь вести себя непринужденно, я вышла из клетки.

"Соберись, — обратилась я к своей "Всаднице", — На нас же люди смотрят! По­маши им, скажи что-нибудь!.."

"Что?" — пискнула та, против обыкновения, не сопроводив это речью вслух.

"Что хочешь, главное, чтобы звучало уверенно!" — огрызнулась я, чувствуя себя несколько неуверенно под напряженными взглядами людей, и переступила с лапы на лапу, гадая, не пора ли в спешном порядке учиться летать... К счастью, графиня наконец-то очнулась и скованно, но все же улыбнувшись собравшимся, она протянула руку и несколько раз хлопнула меня по шее, точно обычную ло­шадь. Я же, в свою очередь, изогнула шею и попыталась лизнуть ее в ладошку, но та вовремя угадала мое намерение и со смехом отдернула руку, вызвав улыбки на лицах окружающих. Эт-то, однако, хорошо... если улыбаются — бить не будут. Во всяком случае, поначалу, а там посмотрим. И, горделиво подняв голову, я парад­ным шагом двинулась по дорожке, в кои-то веки выпрямившись во весь свой не­малый рост и не боясь зацепиться за что-нибудь или упереться носом в решетку. Сопровождение следовало за нами на почтительном расстоянии, словно за авгу­стейшими особами, и постепенно Иррана, слегка освоившись, выпрямилась у меня на плечах, точно в седле, так что к концу "прогулки" с нас обеих уже можно было картину писать — такая получилась парочка! Ради закрепления эффекта мы даже слегка поиграли на публику: Иррана намеренно громко отдавала приказы, а я тут же подчинялась, демонстрируя такую выучку — любая цирковая лошадка умер­ла бы от зависти! И рысцой, и легким галопом, и даже на дыбы — да пожалуйста!.. И чихать мне было, что лапы, не привычные к столь долгим прогулкам, заныли уже через полчаса "представления", кожа на ладонях, где чешуя совсем не успела загрубеть, просто горела, к тому же, я выяснила, что, в придачу, еще и очень грязная, поэтому, едва дойдя до выхода из зверинца, без всяких намеков останови­лась и двинулась по другой дорожке, пока, осторожно миновав красивый мостик, не добралась до симпатичной площадки, со скамеечками и какими-то кружевными навесами, посреди которой бил небольшой фонтан в виде танцующей девушки в длинном платье, из рукавов которого, совсем как в той сказке про царевну-лягуш­ку, били прозрачные струи воды. Естественно, мне тут же захотелось освежиться, но пришлось ждать, покорно изображая из себя выдрессированное животное, пока Иррана аккуратно спускалась на землю, на этот раз действуя куда увереннее, а под конец один из стражников-таки догадался подбежать и подставить руки, действуя с такой почтительностью, что можно было подумать — самой королеве помогает спуститься! Ну, впрочем, оно мне и надо было — едва девушку спровадили к толпе застывших в почтении родственников, я тут же затопала к фонтану и сунула голо­ву под струю воды, мало что не урча от удовольствия. Нет, определенно и точно — ванная! И чтоб отдраили мне чешую так, чтобы блестела. И гриву расчесали, пока опять не растрепалась. И... а еще это... в общем — все и сразу! Негромко фыркая, я вытащила голову из воды, отряхнулась, разбрасывая капли, после чего тихо легла на влажные камни, наслаждаясь прохладой. Люди на меня почти не обращали внимание — звездой дня явно была Иррана, но я не расстраивалась и не завидовала, так что осталось лишь блаженно прикрыть глаза и наслаждаться покоем, давая отдых напряженным мышцам. Эх, еще бы спинку мне кто помял...

"Смотри, завтра потребую с тебя новое жилье", — намекнула я раскраснев­шейся от неожиданного успеха девушке, едва ту хоть немного оставили в покое.

"Я уже поговорила об этом с отцом, — "голос" у Ирраны теперь звучал куда увереннее, и больше не походил на писк мокрого котенка, — Он сказал, что завтра же устроит перепланировку... — тут я не совсем поняла, но, за неимением лучшего аналога, решила, что пусть будет "конюшня", — и приставит нескольких слуг к уходу за..." — девушка внезапно смутилась, но я спокойной закончила:

"За четвероногим и крылатым транспортным средством молодой графини. Я не возражаю, если только новая жилплощадь будет соотносима с моими габарита­ми. Да, и чтоб кормили хорошо, а то, ей-богу, озверею!"

"Не волнуйся, отец все уладит, — тут Иррана, пользуясь тем, что от нее чуть-чуть отстали, сдержанно хихикнула, — Ты даже не представляешь, в каком он вос­торге, что его дочь оказалась Всадницей!"

"Да уж представляю, — фыркнула я, поглядывая на совсем не аристократично выглядевшего графа, что-то возбужденно рассказывающего собравшимся вокруг подчиненным, — Вон как сияет, что твое солнышко!.. — и, зевнув, повернулась по­удобнее, но одно ухо все же оставила настороженным, — А как остальные отне­слись к твоей новой "зверушке"?"

"Ну... они, конечно, удивлены, но не чрезмерно — они уже давно привыкли к моим странностям, так что их трудно по-настоящему изумить!"

"Вот как? — я чуть приподняла уголок губ, — Выходит, меня угораздило свя­заться не просто с графской дочкой, но еще и с ее странностями? Вот повезло!"

"Ты правда так думаешь?"

"А то! Или, по-твоему, обычная девушка смогла бы "приручить" дракона?" — с трудом удержалась от того, чтобы не засмеяться, не желая "засветиться", при­шлось ограничиться сдержанным покашливанием.

"Думаю, нет, — графиня слегка улыбнулась в ответ, — Но..."

"Не-а".

"Совсем?"

"Совсем".

"Ну хоть немножечко..."

"Нет".

"Почему?"

"Потому, — признаваться, что я банально не умею летать, не хотелось, — Что кончается на "у"... Имей совесть, графиня — я и так умаялась!"

"А потом?"

"А потом — посмотрим", — я снова зевнула, лязгнув зубами — сказывались бес­покойная ночь и еще более беспокойное утро — после чего решила, что хватит себя мучить и, уткнувшись носом в согнутую в локте лапу, вскоре задремала.

Собственно... а что дальше говорить-то? Вот так и повелось. Как и обещала мне Иррана, на следующий день были предоставлены новые апартаменты этажом выше — на следующем "уровне" горы, в огромном дворце, по какому-то недоразу­мению названном... э-э, конюшней, ибо выговаривать местное словечко мне было просто влом. Я, признаться, немного переживала по тому поводу, как же отреагируют на появление дракона остальные животные, но, как оказалось, люди успели подумать и об этом — для меня был организован особый вход, пока что просто прорубленный в стене и занавешенный плотной дерюгой, но Иррана клят­венно пообещала, что потом поставят настоящие двери. Изнутри "апартаменты" представляли из себя довольно широкую площадку, застланную свежим сеном, причем у дальней стены подстилка была толщиной мне по брюхо, и, разок пова­лявшись на новой постельке, я тут же влюбилась в свою "квартирку".

Да, конечно, условия были не идеальные, и к запаху навоза еще нужно было привыкнуть, но снаружи постоянно забегал свежий ветерок, так что вонь не застаи­валась, а легкие, наспех собранные стены, отделявшие мое жилище от стойл прочих обитателей конюшни, гарантировали мне более или менее спокойную жизнь. Ну... почти спокойную — ибо, едва слух о том, что в дочери графа проснул­ся талант Всадницы, облетел весь город, нам с Ирраной еще с неделю пришлось каждодневно демонстрировать себя публике, во-первых, повышая авторитет граф­ского Дома, а во-вторых — делая имя самой Ирране, которая из серой мышки и не­дотроги стремительно превращалась в звезду миро... э-э, местного масштаба, и люди съезжались со всего графства, чтобы взглянуть на ожившую легенду. Умные головы, мигом смекнув, чем может обернуться подобная популярность, устроили из меня нечто вроде аттракциона, приглашая все желающих в свободное от пред­ставлений время посетить "драконюшню", посмотреть на мифическое чудище вблизи, а за дополнительную плату — на свой страх и риск пройти внутрь и погла­дить якобы спящего монстра. Желающих, к слову, находилось относительно немного — то ли из-за цены, то ли из-за недостатка храбрости — а я всеми когтями и зубами способствовала сокращению их количества... нет, не думайте — я их не ела, но всякий раз, когда очередной смельчак дотрагивался до моей чешуи, тут же приоткрывала один глаз и пристально смотрела на стремительно бледнеющего че­ловечка, после чего медленно, плотоядно облизывалась и спокойно роняла голову обратно на лапы... но к тому времени посетитель уже гарантированно вылетал за двери — их-таки повесили. А еще приставили ко мне четверых слуг, что теперь от­вечали за мое благополучие — начищая мне чешую, натирая маслом перепонки крыльев, расчесывая гриву, полируя когти и выполняя множество иных работ, во время которых я млела, чувствуя себя — в кои-то веки! — почти счастли­вой.

Ко всему прочему, Иррана почти каждый вечер забегала ко мне "поболтать", захватывая с собой несколько книг из библиотеки, и в свете фонаря я с интересом слушала ее рассказы, начиная от древних легенд и кончая тем, что мне как раз было важнее всего — историей этого мира, географией, политическим устройством и прочим, и прочим, что мой мозг впитывал губкой, и после каждого "урока" я часа по два повторяла узнанное, досадуя, что отсутствие нормального освещения и письменных принадлежностей мешали мне делать хотя бы самые коротенькие конспекты. К тому же, все предметы шли у нас в параллель, и рассказ об обитаю­щих где-то на южных островах единорогах (были, были тут такие! Но не о них пока речь...) мог внезапно переключиться на особенности расположения этих самых островов, на границы отдельных графств, на генеалогическое древо одного из древнейших Домов... Короче — грузили по полной программе, а, так как память у меня не резиновая, приходилось фильтровать информацию, теша себя мыслью, что все равно мне тут жить не придется, а значит, могу и обойтись без багажа знаний о том, кто, кого, когда и почему — куда важнее то, что творится в Сарране сейчас, а также то, как я могу избежать нынешних опасностей и найти способ вернуться домой. Так что я без лишних сожалений "отсекла" от запоминания бессчетные исторические подробности становления людей в этом мире, то объединявшихся в крупные государства, то вновь превращавших мир в "лоскутное одеяло" и переходящих от напряженного противостояния к чуть менее напряженному миру. Как ни странно, войн между различными графствами и, тем более, изредка образующимися империями почти не случалось, и я долго ломала голову, в чем же тут дело, пока Иррана, по моей особой просьбе, не принесла на "урок" этакий плотный ватман формата А2, на котором с завидной тщательностью был нарисован Сарран, вернее, его северная половина — как я уже говорила, представлявшая из себя множество более или менее крупных островов, прихотливо разбросанных по океану. Чем дальше на север, тем больше были эти клочки суши — самые крайние, пожалуй, немногим уступали Гренландии — и тем свободнее они располагались, тогда как южные теснились, будто песчинки в часах, постепенно стягиваясь к... я невольно сглотнула.

"Иррана... — негромко сказала я, — а что... что там?"

— Там? — она проследила за моим когтем, ткнувшимся в черный зрачок Ока в самом низу карты, — Там ничего нет.

"В смысле?"

— Око, Сарита — это разлом, вечная рана нашей земли, что медленно втягивает в себя мир, пожирая все новые и новые земли... точно те ненасытные твари, поро­ждением силы которых оно является.

"Твари?.."

— Демоны. Когда-то давно они вторглись в Сарран, и разразилась Последняя война. Демоны были побеждены и изгнаны прочь, но на месте самой страшной схватки с ними земля раскололась на части и образовался гигантский водоворот, навеки соединивший два наших мира, — девушка прикрыла глаза, — С тех пор Сар­ран обрел свое имя — и свою судьбу.

"Вы... не пытались его закрыть?"

— Пытались. Величайшие искусники этого мира отдали все свои силы... все свои жизни на то, чтобы уничтожить Око и разорвать этот чудовищный коридор, но, один за другим, пали в неравном бою, и Искусство почти полностью покинуло наш мир. Альянс распался сам собой, и драконы, вернейшие наши союзники, оставили нас, укрывшись где-то на глухих островах. Говорят, они винили людей в том, что демоны прорвались в Сарран и принесли нам всем столько горя, а мы — в том, что они так долго медлили с действиями, и множество людских земель пало под властью нечистых, прежде чем крылатые наконец выслали нам подмогу... а в конце концов наши тропы окончательно разошлись. С тех пор миновало несколько веков, и память о Небесных Странниках постепенно стерлась, а сами они из ге­роев, доблестно сражавшихся бок о бок с людьми на полях битв и отдавших множество своих жизней во имя блага всего мира — превратились в обычных жи­вотных... — тут она осеклась и почти виновато посмотрела на меня.

"Не переживай. Я никогда не сердилась на вас за то, что первое мое знаком­ство с людьми этого мира прошло через прутья клетки, — фыркнула я, — Откровен­но говоря, если бы караван Торака не натолкнулся на меня, боюсь, моя история за­кончилась бы, едва начавшись — на зубах какого-нибудь хищника, или просто от голода... я ведь была откровенно жалким драконом, когда только пришла в себя!"

— А сейчас?..

"Сейчас? — я демонстративно осмотрела себя со всех сторон, так пристально, насколько это позволял тусклый свет фонаря, — Ну, уже не такая жалкая".

— Тогда ты, наверное... хочешь уйти, да?

"Куда уйти?" — не поняла я.

— Ну... вернуться. Ты же хочешь попасть домой?

"Хочу, конечно, — фыркнула я — что за глупые вопросы? — Очень хочу. Но, если я прямо сейчас убегу, мои шансы попасть в родной мир будут ничтожны".

— Почему?

"Иррана! — тут уж я не выдержала и искренне расхохоталась — правда, при­крывшись лапой, чтобы "конюх", храпевший где-то за парой стенок, не проснулся от моего кудахтанья, — Я — дракон! Как ты представляешь себе мое возвращение домой, в мир людей? Да, стоит мне там появиться, все научные лаборатории мира передерутся между собой, пытаясь отхватить от меня кусочек! Не-е-ет, так не пой­дет. Сперва я должна узнать, как я тут оказалась, и какая конкретно сволочь ответ­ственна за мое появление здесь, ибо, убей, не поверю, что тут все дело лишь в сле­пом случае! — я даже кулаком по полу пристукнула, — И, хвостом клянусь, я выяс­ню, кто именно в этом замешан! Найду и... и пусть как хочет, так и превращает меня обратно и возвращает домой, иначе я ему точно голову откушу! Вот скажи, — я с трудом вернула себе более или менее спокойный "тон", — ты говорила, будто после войны почти все маги... хорошо, хорошо, почти все искусники исчезли... но ведь не все, верно?"

— Нет.

"И они все еще живы?"

— Не знаю. Может быть живы... но найти их непросто.

"Однако возможно", — я не совсем спрашивала, но она все равно кивнула, при этом еле заметно улыбнувшись.

— Наш мир не бесконечен, Сарита, — глаза ее оставались грустными, — Выхо­дит, ты все-таки уйдешь?

"Как только буду уверена, что не пропаду одна... да".

— Скоро?

"Нет, вряд ли, — я покачала головой, невольно усмехнувшись неприкрытой ра­дости на лице юной графини, — Мне еще многое предстоит узнать, — и, приподняв одну тяжеленную книгу, я протянула ее девушке, — Продолжим?.."

— Ну уж нет! — засмеялась она, отпихивая историю пятилетнего плавания ка­кого-то Руммона Певца Волн к южным островам Северного Саррана, — Твоя оче­редь! Вот объясни мне, как так получается, что ваши летающие повозки...

"Самолеты".

— Да, вот как так выходит, что они сделаны из железа, но все равно летают, да еще и носят на себе людей?..

Следующие часа два я пыталась объяснить ей принципы реактивной тяги, до­садуя на Сарран за то, что тот не додумался расплодить в своих морях кальмаров — было бы куда проще! В конце концов даже сама Иррана устала от моих объясне­ний, и, прозрачно намекнув, что кое-кого каждый день поднимают на рассвете, сгребла все принесенные книги в истертую сумку, подхватила фонарь, а спустя несколько мгновений тихий скрип засвидетельствовал факт ее ухода, так что мне осталось лишь негромко вздохнуть в ответ. Потайной ход, ведущий, насколько я поняла, из местного автопарка прямиком в замок, я обследовала в ту же ночь, когда прознала о его существовании, но, к сожалению, как и все секретные туннели, он был до обидного узким — даже сама Иррана, девушка, в общем-то, довольно хрупкая, выходила из него согнувшись в три погибели, что уж говорить о моей тушке, готовой поспорить габаритами с носорожьей?! Так что, едва мои уши сообщили мне, что графиня окончательно и бесповоротно покинула мою скромную обитель, я, подразгребав сено, уперлась в обнажившуюся землю мощными когтями на сгибах крыльев и, пыхтя, начала отжиматься.

Собственно, эта идея пришла ко мне всего несколько ночей назад, и сперва, к слову, у меня получалось так себе — мышцы крыльев живо напомнили мне мое со­стояние в первые дни после пробуждения, когда я даже пальцем пошевелить не могла, так что теперь лишь яростно ругала себя за расточительство — нет бы, в придачу к лапам, развивать и третью пару конечностей! Но нет же, как забыла о них, и вот результат — в наличии у меня оказались не крылья, а не пришей кобыле хвост, так, пара распорок для кожи на спине, выворачивающихся наизнанку от самого слабенького удара ветра. Попытка полета на них могла тут же приравни­ваться к самоубийству, а, так как самоубийцей я себя никогда не считала, то и не пробовала оторваться от земли, вместо этого всеми силами стараясь привести себя в порядок. Спросите, с чего спохватилась?.. Да просто поняла, что иначе, как не на крыльях, мне отсюда не удрать. С этого уступа было лишь два пути — либо наверх, в замок, либо вниз, в город, и ни один из них меня не устраивал, так что, взвесив все "за" и "против" я пришла к неутешительному выводу: придется учиться поко­рять воздух. Мысль была лишена особого романтизма и подкрашена изрядной до­лей страха — все-таки, как ни крути, обычным людям вовсе не положено отрывать­ся от земли, а перспектива окончить свой земной путь, разбившись после первого же неудачного полета, меня вовсе не прельщала, так что я подошла к решению проблемы со всей основательностью. Пришлось, правда, частично жертвовать своим отдыхом, но, в общем-то, мне с лихвой давали отоспаться днем, так что каждую ночь я планомерно изводила себя тренировками, не останавливаясь, пока дрожащие от напряжения крылья не отказывались мне повиноваться, а разум не провалился в уютную мягкую темноту — до самого рассвета! И чего, спрашивает­ся, изводились фармакологи, изобретая новые и новые виды снотворных?.. Пара часов упражнений до седьмого пота (образно, конечно — я не потела!) — и спать хо­чется так, что, сама того не замечая, уносишься в далекие-предалекие дали на крыльях Орфея... Морфея... в общем, того самого, который Гипнос! А утром — по накатанной дорожке: чистка, полагающееся по плану "выгуливание", потом еще одно, более основательное приведение в порядок, во время которого мою шкуру мало что не продирали до костей, однако на все попытки возмутиться прислуга, уже четко затвердившая, что дракона бояться нечего, реагировала со спокойствием слонов, продолжая свое дело и предоставляя мне возможность сколько угодно вер­теться и щелкать зубами. С-смешно... до нелепого смешно!

"И до больного!" — охотно подтвердило мое самолюбие, едва забрезжил рассвет, и меня, точно породистую кобылицу, вывели во двор на тонкой цепочке, прикрутив один ее конец к вбитому в землю штырю, возле которого уже стоял се­доусый дядька, чем-то неуловимо смахивающий на Тараса Бульбу, и похлопываю­щий по ноге сложенным кнутом с пушистой кисточкой на конце. Пушистой, да... только мало кто знал, что в этой самой кисточке скрывается ма-а-аленький такой железный шарик, после первого знакомства с которым у строптивой меня, вздумавшей отлынивать, мало что глаза на лоб не полезли! Кто сказал, что у драконов шкура крепче стали, и ему любой удар кнута — как легкое касание крыльев бабочки? Дайте-ка мне кнутик, ща-аз я его... Вот по этому месту. И по этому. И по этому, чтоб на всю жизнь запомнили! Дракон вам кто, черепаха, чтобы в сплошном панцире ходить? А летать как — на реактивной тяге?.. Во-во. Правда, тренер мне достался справедливый, зазря не гонял, а я, по привычке, тут же нашла в его существовании немалую пользу — не стой он с кнутом у меня над душой, фиг бы я вылезала из теплого гнездышка рано поутру и мчалась на тренировку! А так, по крайней мере, удавалось поддерживать себя в форме и обрастать мускулами, а не жирком, так что, приноровившись, я "словила ритм" и понеслась вперед легкой иноходью, высоко вскидывая лапы и приподняв хвост, чтобы не болтался на бегу, мешая на поворотах. Солнце ярко светило над головой, отражаясь от блестящих белых щитков, сдвоенным рядом идущих вдоль хребта, и "дядя Бульба" время от времени щурился, когда шаловливый "зайчик" попадал ему в глаза, но я не обольщалась — этот старый пес мог попасть мне в нос даже с закрытыми глазами, так что я ни на мгновение не сбавляла скорости, и даже когда откуда-то сбоку, поднырнув под ограждение, мне наперерез кто-то выскочил — просто перепрыгнула через внезапное препятствие, намереваясь продолжать бег, и лишь миг спустя поняла, что что-то не так, когда ко мне на загривок кошкой взлетела...

"Иррана?"

— Скорее! — крикнула девушка, ничего не объясняя и дублируя мысленный крик еще и словесным, — Там... Сарита, тебе нужно его увидеть!

"Кого? — я все-таки остановилась, вспахав когтями землю, и замотала голо­вой — ну и бардак у нее в голове! — Кого увидеть?" — но девушка лишь толкнула меня коленями, явно не желая ничего объяснять. Осталось лишь повиноваться и, едва дождавшись, пока слуги, подгоняемые Ирраной, снимут с меня цепь, одним махом перепрыгнуть через ограду и помчаться по дороге, громко стуча когтями и мало что не боками расталкивая людей. Последние, к слову, окончательно сбрен­дили на нервной почве, поскольку совершенно не обращали на меня внимание, со всех ног устремляясь куда-то вниз, к главному входу в город, где явно назревало что-то из ряда вон выходящее! Учитывая же, что, ввиду своих габаритов, бежать я могла лишь по центральным улицам, то и на место происшествия прибыла в по­следнем эшелоне, только благодаря своему росту избежав сомнительного удоволь­ствия проталкиваться в передние ряды — если меня не обманывали глаза, к воро­там прибыло мало что не все население города. Я тут же высмотрела и графа, на приплясывающем диноверблюде стоявшего впереди, и даже Торака — его с бе­лобрысыми родичами легко было отличить от более или менее темноволосых местных жителей — но поздороваться с приятелем не успела, ибо в этот момент невысокий человек с заплетенными в длинную косу волосами махнул рукой, и несколько бравых парней разом сдернули с огромной повозки накрывавшую ее де­рюгу, представив нашим глазам...

Молодого дракона.

"Ну вот и все, приехали", — пронеслась в моей голове безумная мысль, пока ослабевшие лапы ме-е-едленно опускали чешуйчатую тушку на ставшую внезап­но самой родной и надежной землю, а и без того не маленькие глаза готовились вывалиться из орбит. Дракон не шевелился, и сперва я испугалась — мертв! — но, присмотревшись, заметила, как чуть подрагивают перепончатые крылья, одно из которых было отставлено в сторону, и на грязно-бурой перепонке виднелся свежий шрам, по краям которого все еще угадывались широкие полустертые швы. Не считая этого, дракон едва ли видел много хорошего от пленивших его людей — он был страшно худ, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему — попробуй-ка съесть что-нибудь с завязанной пастью! — а все его тело опутывали веревки, привязанные к краям повозки, так что нельзя было не то, что пошевелиться — даже толком дернуться!

"Иррана..."

"Уже иду", — она ободряюще похлопала меня по шее, после чего, привычно соскользнув наземь, начала проталкиваться вперед — люди стояли так плотно, что и меня бы не заметили, чего уж тут говорить о хрупкой графине!.. Ее отец к тому времени уже вовсю переговаривался с тем человеком с косой, время от времени посматривая на чешуйчатого пленника, но далеко не с тем телячьим восторгом, который я помнила с нашей первой встречи. Длинноволосый, естественно, это за­метил, и, если не ошибаюсь, был слегка раздосадован подобным отношением, но, тем не менее, лебезил по страшному, явно расписывая все достоинства своего "то­вара" и надеясь выжать из этой сделки все, что только можно. Появление на сцене Ирраны слегка оживило торги, причем, судя по их лицам — слов я разобрать не могла — девушка заняла промежуточную позицию, не спеша давить на отца, но и не позволяя торговцу терять надежду, и вскоре решение было найдено — кивок го­ловы графа, переданная связка колец, и, крайне довольный, длинноволосый вме­сте с помощниками удалился, оставив повозку посреди площади. Выбирать возни­цу долго не пришлось — Торак, ушлый малый, уже терся поблизости, мало что не наступая на пятки ближайшему охраннику, и, по велению графа, тут же занял хо­рошо знакомую мне позицию на передке, щелкнув поводьями и заставив тягловых зверей, глухо замычав, двинуться вперед по главной улице, сквозь расступающую­ся толпу. К тому времени, как они добрались до меня, я уже более или менее при­шла в порядок, и, как только Иррана забралась верхом, тут же направилась вслед за повозкой, не отрывая взгляда от дракона на ней. Тот по-прежнему не приходил в себя, и люди начали постепенно расходиться, явно пресыщенные видом его сон­ной физиономии, так что к "конюшням" мы прибыли в сопровождении лишь нескольких стражников, которым, насколько я поняла, полагалось стащить драко­на на землю, однако, едва посмотрев на эти радужные лица, я тут же намекнула Ирране, что могу решить проблему. Еле заметно кивнув, девушка начала громко отдавать указания, хотя, на самом деле, я слушала ее в пол-уха — все мое внимание было посвящено незнакомцу. Путы с него, к сожалению, снять не позволили, но оно и хорошо — по крайней мере, они частично уберегли его, пока, мертвой хват­кой вцепившись в эту кучу веревок, я волокла его к дальнему концу "конюшен" — там находился небольшой искусственный бассейн, в котором обычно купали ди­новерблюдов, иногда купалась я, а сегодня должен был быть выкупан грязный, как свинья, дракон. К счастью, освободить его оказалось не слишком трудно — вязали на совесть, но веревки были уже далеко не первого года использования, и моим зубкам поддались едва ли не с восторгом, после чего, осторожно подхватив тяже­ленную тушку, я поволокла ее к воде. Дракон висел у меня в лапах мертвым гру­зом, не подавая никаких признаков жизни, и я уже начала бояться, что он вообще не очнется... как вдруг длинный хвост ударил меня под обе задние лапы, и, тут же споткнувшись, мы оба кубарем полетели в воду. От удара о каменистое дно у меня помутилось в глазах, и лапы, инстинктивно вцепившиеся в чужой загривок, разжались, но подлецу этого показалось мало — он еще и хорошенько притопил меня, после чего вывернулся змеей и буквально выпрыгнул из воды! Что было дальше — я не видела, ибо была рада, что вообще вынырнула сама, а не всплыла пузом кверху, и следующие минуты две, пока я откашливалась, сумасшедший дракон волновал меня в последнюю очередь, так что вновь я его увидела лишь подбирающимся к краю утеса и, судя по наполовину расправленным крыльям, явно собирающимся...

"Идиот! — тут же мысленно "заорала" я, дублируя слова самым натуральным ревом, — Куда... стой!" — после чего, оскальзываясь, ломанулась следом. Поймала. Почти — во всяком случае, приземлилась точнехонько на спину... проблема в том, что в тот момент этот придурок уже успел прыгнуть, и посему нам обоим ничего не осталось, кроме как не слишком-то пологой дугой сверзиться вниз. Откровенно скажу — летать этот дракон умел куда лучше меня, но с двойным весом на одну пару изодранных крыльев даже самолет не всегда отрывает шасси от земли, и если Верхний город, пристанище знати, мы все-таки благополучно миновали, по при­чине его расположения на противоположной стороне холма, то Нижний встретил нас, что говорится, распростертыми объятиями в виде крыш, стен... еще раз крыш... а также шикарнейшей стелы не пойми в честь кого, не пойми, зачем, но высокой и уж-жасно крепкой, что и послужила финишным столбиком для моего первого полусамостоятельного полета. Врезались мы в нее, короче... Как по ка­мушку не раскатали — не знаю, но шмякнулись знатно, и лично я до сих пор удив­ляюсь, что хребет не треснул — вас бы кто приложил со всего размаха да об камен­ный столбик! Умеют же строить — стеле ничего, только грязь посыпалась, а у меня в глазах почернело, и еще пару минут я просто хватала пастью воздух, точно выброшенная на берег рыбина, пока сознание, безжалостно расталкиваемое вопящим о близящейся опасности "шестым чувством", не изволило вернуться... как раз вовремя — я едва успела в сторону откатиться, как огромная когтистая лапа врезалась в камень, аккурат в то самое место, где мгновение назад была моя голова. Дракон тоже пришел в себя, и, судя по налитым кровью глазам, убивать меня планировалось с особой жестокостью.

"Погоди, погоди! Ну пожалуйста, выслушай меня... да что ж ты!.." — и, вски­нувшись на дыбы, я едва успела пропустить под брюхом резкий удар хвостом... вот только, приняв неустойчивую позицию, явно поступила не лучшим образом — ибо душевный, сиречь от души удар с разворота лапой в челюсть попросту сбил меня и отшвырнул в сторону, знатно приложив о стену ближайшего дома — а та хоть бы дрогнула! Впрочем, меня ее надежность волновала отнюдь не в первую очередь, и я успела понять лишь одно — в открытом бою мне с этим чешуйчатым монстром не совладать, поэтому, пользуясь своими меньшими размерами и скоростью, я просто сиганула обратно к давешней стеле, использовав ее в качестве прикрытия, когда тяжеленная туша, брошенная в невероятный прыжок, в третий раз за день сотрясла ее до самой верхушки. У меня даже мелькнула мысль, что можно бы с помощью этой стелы не дать противнику к себе приблизиться, но, как говорится, задним умом мы все крепки, и вскоре попятившаяся я вновь ощутила хвостом надежную каменную кладку, в которую вжалась всем телом, точно надеясь, что случится чудо, и там внезапно появится еще одна дверь, что впустит меня внутрь, укроет от этих жутких кривых когтей, пены, капающей с клыков, горящих безумием глаз!..

"Я не враг тебе! — во всю мочь закричала я, — Я не хочу с тобой сражаться! Я!.." — но закончить мысль мне не удалось, ибо в следующий миг у меня появи­лись куда более важные темы для размышлений, воплощенные в виде несущейся на меня бронированной туши, вот-вот готовой раскатать меня в лепешку. Есте­ственно, я была против, поэтому даже не попыталась принять на себя этот вес — но, пригнувшись, резко рванулась прочь, умудрившись-таки проскочить под вы­ставленными вперед передними лапами. Впрочем, это была лишь краткая пере­дышка — дракон не врезался в стену, как я втайне рассчитывала, а использовал ее для нового толчка, и, не успела я отбежать и на несколько шагов, как сокруши­тельный удар в бок повалил меня наземь, и, сцепившись, как два кота, мы покати­лись по мостовой, оглушительно рыча и хлопая крыльями. В этом бою противник мой был явно в выигрыше — по силе, по весу, по опыту, в конце концов — и пока дикая ярость не позволяла ему сосредоточиться и попросту размазать меня по камням тонким слоем — что ж, у меня была надежда... но когда, поддев рогами, он изо всех сил ударил меня спиной оземь — мне ничего не осталось, кроме как вы­гнуться дугой от боли, точно пытаясь, как когда-то в детстве, встать "мостиком"...

...а потом широко раскрытая, усаженная по краям загнутыми назад зубами пасть сомкнулась на моей шее.

И я закричала.

В голос.

Похожие на костяные кинжалы зубы без малейшего труда пронзили тонкую чешую, прикрывавшую мне горло, вонзившись в податливую плоть, и в тот же миг мир вокруг разлетелся кровавыми брызгами, как и остатки разумного во мне, без следа сметенные волной дикого, первобытного ужаса. Тело, без особой на то мысли, тут же согнулось кольцом, поджав под грудь мощные задние лапы, что ударили раз, другой, третий, пытаясь достать нависшего надо мной противника, но без толку — тот стоял ко мне боком, крепко упираясь в землю всеми четырьмя лапами, так что я смогла оставить ему, самое большее, несколько тонких царапин, пока медленно сжимающиеся челюсти не нащупали скрытую под мускулами гор­тань, и, захрипев, я судорожно вытянулась на земле, из последних сил пытаясь втолкнуть в себя хоть малую толику воздуха. Перед глазами стелился кровавый туман, и рев крови в ушах постепенно становился все пронзительнее, все звонче... превращался в едва различимый писк, что делался все тише, и тише, растворяясь в давящей на умирающий разум пустоте...

Тогда — я в самом деле подумала, что умру. Умру, задушенная собственным сородичем — первым встреченным мною на Сарране драконом.

Я даже попыталась — сквозь боль и слезы — улыбнуться: какая ирония...

Но потом безжалостные тиски на моей глотке внезапно разжались, и прине­сенное откуда-то со стороны дуновение воздуха — спертого, пыльного, городского воздуха! — показалось мне, ни много ни мало, "дыханием жизни", наполнившим мои измученные легкие и заставившим конвульсивно заскрести когтями по земле. Сквозь отвратительный шум в ушах я различала чей-то крик, рычание, глухие уда­ры — и что-то во мне безмолвно кричало, заливаясь плачем, зная, что я опаздываю, зная, что скоро уже не смогу ничего изменить, заставляя, как одержимую, трясти головой, пытаясь вернуть себе способность видеть, думать, действовать!..

Пока, на трясущихся лапах приподнявшись над землей, я не увидела картину, от одного вида которой мое сердце провалилось куда-то в живот: невозможно огромный черно-багровый дракон, чье закованное в чешую тело вытянулось над землей, а пылающий безумием взгляд был прикован к человеку... к единственной, той, что сейчас неподвижно застыла, прижавшись к каменной стене — как когда-то, совсем недавно, стояла я — сжимая в руке подобранный с мостовой камень и...

"Иррана!"

Слишком медленно...

Огромная лапа, несущаяся к хрупкой фигурке, чтобы смять ее, как иссушен­ный временем осенний листок, и развеять по ветру мелкой пылью. Разжимающие­ся пальцы, выпускающие бесполезный отныне "снаряд". И скрежет когтей, вон­зившихся в стыки мостовой, чтобы бросить мое тело в невозможный прыжок!

А потом время возобновило свой привычный ход.

И тонкое девичье тело отлетело прочь, застигнутое ударом широкой пятерни. И тяжелый камень глухо ударился о мостовую, порождая многоголосое эхо в уз­ких улочках — точно тысяча бесплотных душ заплакали от горя. И я промахнулась — на мгновение, на половинку мгновения, но мои когти проскользнули мимо!

Зато все остальное угодило точно в цель.

Ну и что, что эта тварь была на четыре метра длиннее и почти в полтора раза тяжелее, чем я? Ну и что, что только что она едва не откусила мне голову? Ну и что?! Как говорил один мудрец, "дайте мне точку опоры — и я переверну мир!". Но я, конечно, не Архимед — во всяком случае, не припомню, что в прошлой жизни жила в Сиракузах! — и за весь Сарран поручиться не могу, но вот за одного особо мне неприятного типа — вполне, вполне... Во всяком случае, такого финта ушами он от меня явно не ожидал, поэтому таранный удар в плечо стал для него полной неожиданностью — неуклюже дрыгнув в воздухе всеми шестью конечностями разом, он откатился в сторону... ну да, впрочем, я уже на него не смотрела, вместо этого со всех лап бросившись к лежащей неподалеку Ирране.

"Иррана! — если бы ментальный голос мог рвать барабанные перепонки, мой бы сейчас оглушил всю округу, — Иррана, ты в порядке?! Ир..."

Иррана...

Не может же быть...

Внезапная мысль пронзила мне мозг раскаленной иглой, и, резко затормозив, я вся откинулась назад, едва не потеряв равновесие — словно бы, сделай я еще хоть шаг, меня бы затянула жуткая черная воронка, раскручивающаяся над тем местом, где, раскинув восково-бледные руки, лежала юная графиня.

Не может же быть, чтобы ты умерла!

Этого же просто не может быть...

Мир потемнел, и солнце превратилось в бездонный провал, распространяю­щий вокруг себя лишь холод и пустоту. На какое-то мгновение — чудовищно дол­гое! — я застыла неподвижно, позабыв, каково это — двигаться, дышать... как жить... но лишь на мгновение — ибо в следующий миг небо заслонили изорванные крылья, и пылающий яростью демон обрушился на меня, сбивая с ног.

Вот только он еще не знал, на кого нарвался...

В голову словно бы молотом ударили, заставив зрение на мгновение пому­титься, но потом оно вернулось — до невозможности хищное, четкое, резкое — и все тело, каждую клеточку, будто бы обдало огнем, выжигая горе, сожаление и то­ску — дотла, до последней капли! Взревев не своим голосом, я змеей вывернулась из коварного захвата, одновременно оттолкнув противника прочь, чтобы, соб­ственным ударом подправив траекторию прыжка, что было сил налететь ему на бок, мертвой хваткой вцепившись в основание левого крыла. Будь я чуть посиль­нее — оторвала бы с корнем, но и без этого, судя по всему, захват получился мало что не пыточным — во всяком случае, боль достучалась до него даже сквозь безумие, и, жалобно взвыв, дракон повалился набок, пытаясь подмять меня под себя. Вот только, если он думал этим одержать победу — что ж, лично мне не со­ставило особого труда просто откатиться в сторону и, вскочив, тут же броситься на не успевшего подняться противника, обхватив его лапами и крепко приложив мордой оземь. Получай... получай, гадина ползучая! Еще хочешь, да? Еще?! Дра­кон страшно ревел и бил лапами и хвостом, оставляя на мостовой глубокие зарубки, но я не выпускала его ни на миг, всем своим весом навалившись на плечи и ухватившись за рога. Правда, когтями мне было цепляться особо не за что — чешуи у дракона были расположены настолько плотно, что лапы попросту соскальзывали с его боков, а, учитывая, что задняя половина моего тела была не такой уж и легонькой, от каждого рывка меня нехило так заносило в сторону, чем, в конце концов, и сумел воспользоваться воющий в голос дракон — он попросту схватил меня за хвост и сдернул со своей шеи! Протестующе взвыв, я попыталась извернуться в воздухе, не желая прекращать схватку, но с инерцией не поспоришь — мне пришлось-таки "познакомиться" с ближайшей стеной, а когда я, возмущенно ревя и мотая головой, все же сумела прогнать затмение и подняться на лапы, то увидела лишь то, как широко распахнул крылья дракон, уже успевший вскарабкаться на все ту самую, трижды проклятую, стелу... собираясь сбежать?!

Стой! Стой, змей перепончатокрылый!

Не уйдешь!!!

Реву, вырвавшемуся из моей глотки, мог бы позавидовать целый львиный прайд, и, оскалив зубы, я бросилась следом... честно говоря, никогда не умела ла­зить по столбам, но жизнь припечет — еще не то выкинешь, и, едва почувствовав под лапами каменное навершие сего творения архитектурного искусства, я тут же расправила перепонки и, мощным гребком швырнув под себя воздух...

Взлетела.

Но в тот раз — я об этом даже не думала. Я даже не заметила, что лечу. Просто как-то так получилось, что расстояние, отделявшее меня от улепетывавшей во весь дух твари стало стремительно сокращаться, и, едва я оказалась за его спиной и чуть сверху — тут же сложила крылья и рухнула ему на загривок, впечатав всей своей тяжестью. Признаем откровенно — весила я не так уж мало, и его кости жа­лобно хрустнули под такой нагрузкой, после чего мы оба начали стремительно па­дать вниз, сцепившись в один черно-белый клубок. Земля приближалась с каждым мгновением, и все инстинкты, мыслимые и немыслимые, в голос "орали" мне, чтобы расправляла крылья и выравнивала этот безумный полет, но я упорно дер­жала перепонки плотно сомкнутыми, не разжимая когтей, которыми удерживала своего врага, точно боясь, что он все-таки вырвется, все-таки сумеет найти способ сбежать и спастись...

А потом мы врезались в землю.

Не совсем уж отвесно — как бы ни были изодраны крылья чужака, молотил он ими беспрестанно, то ли пытаясь дать мне в глаз, то ли силясь остановить паде­ние, поэтому приземлялись мы слегка под углом, но и так удар получился — будь здоров! Меня спасло лишь то, что когти мои не выдержали такого напряжения и сорвались с изодранной в клочья спины, поэтому после первого рывка я отлетела в сторону и, перевалившись через какие-то не то кусты, не то еще что, уже незави­симо покатилась по крутому каменистому обрыву. К счастью (хотя — как сказать...), тот оказался не слишком высоким — меня кувыркало, от силы, полми­нуты, прежде чем, подкинув напоследок на каком-то валуне, брезгливо сбросило в раскинувшееся внизу озеро. Там оказалось не то, чтобы очень глубоко, но, по крайней мере, достаточно, чтобы я смогла не отбить себе последние ребра, а про­сто с громогласным "плюх!" приземлиться на воду, тут же уйдя на глубину.

Стоит чуть-чуть похвастаться — как-никак, через косяк, а плавать я все же умела, поэтому тут же забила по воде и лапами, и крыльями, прорываясь на поверхность. Вода в озере оказалась довольно прохладной, и подействовала отрезвляюще, поэтому первое мое более или менее четкое воспоминание — я, как собака, плещусь посреди круглой чаши воды, размером с футбольное поле, бешено озираясь по сторонам и пытаясь сообразить, в чем тут дело... как вдруг "дело" само о себе напомнило, сверзившись откуда-то сверху и хорошенько так меня притопив, поэтому вместо обиженного рева получилось лишь жалкое "буль-буль". Крепкий череп уберег меня от потери сознания, что, с большой долей вероятности, обернулось бы смертью на дне озера, и мне даже удалось вывернуться из-под навалившегося на меня груза до того, как удар о каменистое дно выбил остатки воздуха из моих легких. После этого осталось лишь отпихнуть в сторону покусившийся на мою ценную шкурку объект и что есть мочи рваться наверх, дабы во второй раз за день широко раскрытой пастью вгрызться в ослепи­тельно-голубое небо... за крошечный миг до того, как оно съежилось в горошину, и только-только я успела подумать, что надо бы выбраться на сушу...

Но вот сразу скажу: хорошо, что до доплыла до берега! Во всяком случае, если бы к моей теперешней боли добавились еще и отлежанные бока... у-у-у. Правда, наместо них тут же "радостно" попросились занемевшие от холодной воды мышцы, но, стоило мне пошевелиться, как я и пожалеть забыла, что окочене­ла — в противном случае водички бы нахлебалась по самое "не хочу". Та-а-к боль­но!.. Создавалось ощущение, что меня с какого-то перепугу перепутали с куском теста, и ретивая хозяйка битый час раскатывала меня на столе во всех направлени­ях, поэтому теперь каждая косточка в теле вопила о том, какая же она у меня единственная и неповторимая... составить, что ли, по памяти первый драконий анатомический атлас? Заодно сдать, в качестве первичного набора, несколько не­нужных органов... ой, мамочка, ну за что?!

Вялые попытки дотянуться до наиболее болящих мест и хотя бы почесаться вызвали лишь легкое сотрясение поверхности воды в озере, плюс несанкциониро­ванное шевеление где-то на периферии, после чего нечто довольно твердое пару раз тыкнуло меня куда-то под ребра. И если сперва я не обратила внимание — ну, подумаешь, бревно какое-нибудь качается — то потом вероятность использования сего "плавучего объекта" для транспортировки своего многострадального тела к берегу пересилила желание вновь умчаться на свидание с забвением, и, кое-как вывернув шею, я попыталась разглядеть, что же там, собственно, плавает...

Истошный вопль, вырвавшийся из моего горла, явно заставил половину жи­вотных в радиусе нескольких километров грохнуться в обморок, а оставшихся — в спешном порядке устроить массовую миграцию, дабы оказаться как можно дальше от эпицентра звукового взрыва, и, мгновенно позабыв обо всех своих недомоганиях, я сперва чуть не утонула, по самые уши уйдя под воду, но потом, яростно извиваясь всем телом, буквально вылетела на поверхность и каким-то диким баттерфляем (хотя всегда плавала только по-собачьи) припустила к берегу, чтобы как можно быстрее оказаться на максимально возможном расстоянии от ужасного, распухшего трупа, плававшего вместе со мной в озере! Этот мутный, лишенный жизни взгляд затянутых молочной пленкой глаз, казалось, преследовал меня по пятам, и, даже добравшись до земли, я никак не могла от него избавиться — словно липкая слизь, он облепил меня с ног до головы, и, воя как безумная, я принялась кататься по мелким камням, пытаясь отскрести его от своей шкуры, но ничего не помогало — он не отставал, а подобные физические упражнения лишили тело остатков сил, и вот я бессильно вытянулась на земле, подергивая лапами и натужно хватая ртом воздух — мне его ощутимо не хватало, и грудь словно стиснули стальные кольца, не давая сделать ни одного свободного вдоха... пока не прорвало — и слезы не хлынули рекой, мгновенно промочив щеки. Я не стонала, даже не всхлипывала — я не могла издать ни звука, и слезы текли, не переставая, капая наземь и оставляя на сухих бесчувственных камнях одинокие пятнышки... Слезы — в тот раз они меня спасли. Не заплачь я тогда — не уверена, что не сошла бы с ума от боли, разочарования и скорби... Слезы лечили меня, утешали, успокаивали. Конечно, они не могли зарастить ту ужасную, кровоточащую рану, что огнем горела на моем сердце, но, по крайней мере, они могли сделать так, что­бы боль сжалась в крошечный комок... постепенно затихая. А потом ко мне вер­нулся голос, и натужно всхлипнув, я наконец-то смогла по-настоящему разрыдать­ся, раскачиваясь из стороны в сторону и запрокинув голову к небесам. Я думала, что так умеют плакать только дети — искренне, навзрыд, выплескивая наружу всего себя, что взрослые постепенно забывают, какого это — по-настоящему ре­веть... а вот же, прижала жизнь — и я, как когда-то в детстве, снова хлюпала но­сом, отбросив прочь все условности и правила приличия, забыв об опухших веках и красных глазах — просто плакала. Об Ирране, чьи белые, совершенно белые руки распластались по холодной мостовой. Об этом несчастном драконе, которого судь­ба лишила рассудка, тем самым приведя его к бесславной и бессмысленной гибе­ли. И — чего уж таить — о самой себе, несчастной белой драконихе, оказавшейся один на один с жестоким и совсем не сказочным миром, где так просто — почти не­брежно — способна оборваться чужая жизнь... Слезы все текли и текли, но посте­пенно рыдания сменились редкими всхлипываниями, а потом затихли совсем, и, обессилено опустившись на камни, я провалилась в долгожданный сон.

* * *

...Пип. Пип. Пи-ип. Какой-то знакомый звук, только никак не могу вспо­мнить, откуда я его знаю... Приходится сперва заставить себя окончательно проснуться и попытаться открыть глаза. Долгое время ничего не выходит — веки кажутся какими-то вялыми и безжизненными, а тело будто приклеилось к поверхности, на которой лежу... кровать? Постойте, а как они сумели запих­нуть дракона на человеческую кровать? И почему я не чувствую крыльев?..

Что вообще?..

О боже.

Пи-пип-пип-пи-ип.

И я открыла глаза.

Белый, абсолютно белый ровный потолок. Старенькие лампы, одна из кото­рых слабо подмигивает и, кажется, скоро погаснет. Голубые стены. Окно... За окном — ночь, и бледная луна заглядывает через стекло, бросая на подоконник причудливые тени... бледная. Луна. А на Сарране она золотистая. Выходит...

Скосив взгляд, пытаюсь осмотреть себя. Да, действительно — я. Я-человек, лежу на какой-то кровати, укрытая теплым колючим одеялом, из-под которого видна лишь забинтованная грудь да сплошь опутанные какими-то прозрачными трубочками руки... больница? Да, похоже. А что я делаю в больнице? Память по-прежнему отказывается воспроизводить прошлое, хотя какие-то образы все же мелькают, но они чересчур размыты, чтобы ухватить их за хвост и приставить к ответу... и тут амнезия? Похоже, у меня это уже входит в традицию — ниче­гошеньки не помнить... Поморщившись, попыталась ощупать голову, чтобы про­верить, как она, но, стоило пошевелиться, как все тело разом решило напомнить хозяйке, какое оно разнесчастное, и, едва приподняв забинтованную руку над про­стыней, я тут же уронила ее обратно, задыхаясь от боли. Сознание пошло вол­нами, собираясь вот-вот со мной распрощаться, и мне пришлось еще долго ле­жать неподвижно, чтобы вновь вернуть себе способность ясно соображать. Так, кажется, все куда печальнее, чем мне кажется... пардон за тавтологию. И самое главное — рядом-то никого, хотя бы чтобы спросить — а где я? И, что куда важнее — а кто я?..

Шаги... Не здесь, где-то в коридоре... а может, этажом выше? Или ниже? Тело по привычке тут же замирает, но с кардиографом не поспоришь — пищит, зараза, как заведенный, да и в груди что-то булькает... что же со мной?!

Шаги. Близко. Выходит, сюда все-таки кто-то идет.

Не терять сознание, не терять сознание — я должна узнать, кто я!

Держись... держись...

Как же меня зовут?!

Скрип двери. Из последних сил удерживаю себя в сознании, но потом звучит чей-то голос — незнакомый — что врывается мне в уши, как взрывная волна, сме­тая все на своем пути...

И мир разлетается на осколки.

И все вокруг снова погружается в беспроглядный мрак...

И переворачивается еще одна страница моей истории.

* * *

М-м-мы-ы-ых...

Жаркое, пахнущее сеном и давно не чищенными зубами дыхание окатило мою голову, основной упор почему-то сделав на нос, и, невольно поморщившись, я с трудом приоткрыла глаза, тут же встретившись взглядом со своим невольным "будильником". Размером два на полтора. Метра. Ибо прямо передо мной, попи­рая землю толстыми ороговевшими пальцами, стоял здоровенный "носорог" — или сунн, если по-местному — и с на редкость удивленным выражением пялился на мою персону. Причем ладно он был бы один... ой-е. С трудом сглотнув, я от всей души поблагодарила... кого бы то ни было за то, что, перенеся меня в этот мир, он запихнул меня именно в драконью шкуру, ибо, глодало смутное сомнение, любая другая в настоящее время была бы растоптана и тонким ковриком раскатана по земле, потому что хоть сунны и были на редкость глупыми и, как следствие, медлительными животными, но, как только речь заходила о водопое, они букваль­но преображались, после чего, без малого, тараном шли к ближайшей реке или озеру — и горе было тому, кто попадался им на пути! Вот и сейчас с десяток этих трехтонных тварей столпился рядом со мной, причем на их шишковатых мордах черным по белому были расписаны все их нехитрые умственные выкладки на тему: "А что же это такое?". В отличие от людей, эти животные драконов смутно, но припоминали, и держались чуть поодаль, однако близость воды, к которой я, волей или неволей, перекрыла подход собственной тушкой, буквально сводила их с ума, поэтому, не желая испытывать больше свою удачу, я осторожно привстала на ноющих лапах и потихоньку отползла в сторонку, молясь, чтобы эти безмолвные наблюдатели не решили последовать за мной. Зря боялась — как только непонятный объект сам собой ликвидировался с траектории их движения, сунны тут же потеряли ко мне всякий интерес и слитным строем ломанулись к озеру, так что очень скоро воды уже не было видно из-за теснящихся на берегу рыжевато-бурых спин. Плавающий у дальнего берега труп, тускло блестевший на солнце голыми ребрами, их волновал мало, а рискнул бы сейчас кто сунуться к водичке — превратился бы в фарш, перетертый крутыми, покрытыми бугристой шкурой боками! Я же, понаблюдав за этой вакханалией какое-то время, лишь устало вздохнула и, кое-как поднявшись на ноги, прихрамывая, заковыляла прочь.

Идти по широкой, утоптанной тропе было не так уж сложно, и вскоре, мино­вав небольшой лесочек и широкое, заваленное "лепешками" пастбище, я вышла на грунтовую дорогу, тут же остановившись и осмотревшись по сторонам. М-да... а вот и город. Не сказать, чтобы очень далеко, но и не близко — пешему человеку, или не особо торопящейся мне, на то, чтобы туда вернуться, понадобится вся ночь и еще... вот только кто сказал, что я вернусь? И, горько фыркнув — ага, уже бегу! — я развернулась в противоположную сторону. Если вспомнить, что с севера к го­роду ведет вымощенный камнем торговый тракт, то стоит признать, что меня от­несло к югу, следовательно, идти тоже стоит на юг. В Африку, в Африку, в Африку. За фигами и финиками... Вот только зачем так далеко, если первые и тут повсюду валяются, только успевай собирать? Очередной смешок вышел больше похожим на пронзительный ослиный рев, и, словно осуждая, откуда-то сверху донеслось недовольное ворчание, исходящее прямо из во-он той серой тучи, зацепившейся пушистым брюхом за ближайшую вершину... нет, ну что за?!.. Беззвучно выругав­шись — и сопроводив это тихим рычанием — я легкой рысцой припустила по доро­ге, стремясь убраться из-под надвигающейся грозы, но буквально через несколько шагов остановилась, и даже нарастающий шум ветра не смог заглушить резкий, истерический хохот, которым я огласила всю долину: куда?! Куда ты, точно мокро­хвостый котенок, припустила?! Только что кичилась, мол, такая я и растакая, а как гром приударил, так все, домой, в родную клетку?.. И кому ж ты там нужна, а, транспорт четвероногий? Крылатый. Без перьев... Под конец осталось лишь едко усмехнуться. И, уже куда медленней, зашагать дальше. Как говорили в моем мире, если ты попал под дождь, какой смысл бежать — все равно прибежишь мокрым? А если спокойно воспримешь перемену погоды, то, по крайней мере, сохранишь до­стоинство... И хотя его немного у меня осталось — достоинства этого — все же остатки сладки, поэтому я почти не вздрогнула, когда первые, удивительно тяже­лые капли ударили меня по спине. Бр-р... Нет, все-таки немного ускориться при­дется, а то ж замерзну тут! Чуть погодя я еще не раз и не два прокляла свою сме­шливость — дождь все усиливался, в явном намерении залить всю долину к черто­вой бабушке, и, пригнув голову и поплотнее сложив крылья, я тряской иноходью бежала по раскисшей дороге, широко расставляя пальцы и только потому не увя­зая в грязюке по самые уши. По хорошему, мне стоило пересечь поле и вновь укрыться в лесу, чтобы переждать там непогоду, однако, во-первых, вышеупомя­нутое поле уже успело изрядно притопиться, так что я рисковала попросту не до­плыть, а во-вторых — я еще не совсем сошла с ума, чтобы в грозу пытаться пря­таться под деревьями, пусть даже и не одиночными. Вам дракона какого — слева прожаренного, или справа? Или, быть может, во фритюре?.. Тьфу ты, да что же это меня на черный-то юмор потянуло?! Нервный срыв, что ли? Наверное, да. Хоть и поплакала, а все равно... Еще и дождь этот, чтоб тебя!.. Последний, словно обидевшись за столь нелестное о нем высказывание, усилился, превратив просто серую пелену перед глазами в непроглядную завесу, так что я уже с трудом могла различить собственные лапы, и вслепую мчалась вперед, молясь лишь о том, что­бы не споткнуться...

...а потому, наверное, и не сразу увидела впереди робкий рыжий огонек.

Огонь!

Первым моим побуждением было — туда! В тепло и сухость! — но чуть погодя разум вернулся, потеснив эмоции, и недвусмысленно намекнув, что там, в этом самом тепле, наверняка уже кто-то есть, и этот самый "кто-то" едва ли будет рад вторжению летучего ящера с пастью матерого динозавра. Чем это грозит? Правильно, крики-вопли сначала, потом запустится программа оборонительного поведения, и, дабы не допустить смертоубийства, мне придется удирать, поджав хвост. Под дождь. Оно мне надо?.. Нет. Но только, пока я думала, тело уже все решило, и вот из сплошной стены дождя показался каменный бок скалы, с которого ручьями сбегала вода — впрочем, даже не думая затекать под "козырек", в похожую на беззубую пасть пещеру, где и горел привлекший меня небольшой костер, возле которого, ссутулившись, сидел одинокий путник. На мгновение я вновь ощутила тень сомнения — ну как же?.. — однако в этот самый миг, прежде чем я успела придумать своему поведению подходящее оправдание, человек поднял голову и посмотрел прямо на меня. Сердце упало — ну вот, сейчас начнется! — но, мгновение спустя, у меня отвалилась челюсть: улыбнувшись, он помахал мне рукой и крикнул — очень громко, между прочим, ибо я отчетливо услышала его даже сквозь грозу и вой ветра:

— Ну, что стоишь, мокро же! Заходи скорее!

"Он слепой", — тут же решила я, с трудом вернув морде приличное выраже­ние... впрочем, сия надежда оказалась ложной — во-первых, человек смотрел на меня, а не чуть в сторону, а во-вторых, у слепых людей обычно слух и все прочие чувства развиваются до невероятной остроты, так что едва ли он бы не узнал мою весьма характерную поступь! "Он любит драконов", — тут же нашло выход мое во­ображение, но поспешно было затолкано веником обратно в кладовку: цыц, неуго­монное! Любит, как же. При том, что последних драконов здесь видели столетия назад, да и внешний вид у этих ящеров как бы того... намекает. Обиженная фанта­зия махнула хвостом, сообщая, что она со мной отныне не знакома, и работать в команде отказывается... но напоследок все же выдала мне последнее гениальное предположение, от которого уши у меня сами собой пригнулись к затылку, а я не­вольно попятилась назад.

Угораздило же меня напороться на психа...

— Ты заходишь или нет? — кажется, человеку все мои душевные терзания были до лампочки, и он, как ни в чем не бывало, поворошил угли в костерке, — Или твоя животина упрямится? Так может, помочь?..

Стоп. Какая такая животина? Или он... Или он... меня?! В горле невольно за­клокотало — нашел животину! — но, к счастью, я вовремя успела взять себя в руки... то есть в лапы и очень, очень, ОЧЕНЬ спокойно напомнить одной страдающей склерозом драконихе, что по местным современным меркам она, то есть я, и есть самое натуральное животное. Или в течении последних двух с лишком месяцев ты не такой себе имидж создавала, бегая под графским седлом, а?.. Так что нирвана, душа моя, нирвана. Морду кирпичом. И...

Мамочка, роди меня обратно!

Помните картину Репина "Не ждали"? Нет? Ничего страшного, я тоже не по­мню, но вот именно это самое случилось у нас тогда. Правда, с одной ма-а-алень­кой поправочкой. Зубастой и когтистой. А так ничего композиция получилась, за­нятная. Гений бы оценил... С одной стороны — прилизанное дождем и обляпанное грязью белое "нечто", а с другой — два глаза по полтиннику, слегка приоткрывшийся рот и дрожащая на кончике прута жареная рыбина, вот-вот гото­вая упасть прямо в огонь. Упала или нет — я так и не увидела, потому что, опустив голову и стараясь не смотреть на невольного соседа, протопала в дальний конец, где долго стояла, дожидаясь, пока с меня стечет вода, и лишь после этого рискнула прилечь, вздрагивая от прикосновений холодного камня. Бр-р. Нет, ну что это та­кое — дракон белый, как снег, а холода не переносит? Где здесь логика а, госпожа эволюция?.. Хотя что это я — в случае с драконами вы отдыхаете, так что спраши­вать бесполезно... Еле слышно, но от того не менее грустно вздохнув, я выгнула шею и принялась тщательно вылизывать мокрую шкурку, стараясь согнать с нее воду и то и дело морщась от резкой, стреляющей боли в различных местах своего многострадального тела, что, в отличие от бестолковой головы, еще не забыло о своем прискорбном состоянии... уй! Особенно меня "радовала" шея — красующаяся двумя симметричными и оч-чень глубокими ранами, она то и дело норовила отправить меня куда-то во тьму, в гости к звездочкам, поэтому, едва успев подсушить половину правого и с четверть левого крыльев, я устало вздохну­ла и решила оставить вопросы гигиены на потом. Попутно, кстати, выяснив, что совершенно, ну вот ни на капельку не приспособлена к свободной жизни... иначе как объяснить тот факт, что, пока я тут ушами хлопала, мой нежданный сосед уже успел и собраться, и смыться, оставив после себя лишь потрескивающий костерок да... а вот рыбу унес, жадюга! Нет бы подкормить голодающего дракона... Вздох­нув еще раз, но теперь — печально, я, тем не менее, приподняла пустующее брюш­ко над землей и переползла поближе к огоньку, едва не запихнув в него отмерзший до ледяной корочки бок. У-у-у-у... хорошо! Жаль, костерок оказался маленький — залезть целиком не вышло, пришлось повертеться, как ужу на сковородке (в самом прямом смысле!), пока, наконец, я не почувствовала, что прогрелась более или ме­нее равномерно, и, довольно клацнув зубами, примостила подбородок на передние лапки, свернувшись полукольцом и накрывшись крыльями. Треск сухих веток и ровный шепот дождя, редко-редко дополняемые ленивым раскатом грома — кажет­ся, в грозе все же наступил перелом — звучали почти как колыбельная, так что ни­чего удивительного, что, решив "лишь чуточку подремать", я не успела оглянуть­ся, как уже сладко спала — но с поставленным торчком правым ухом и готовно­стью, в случае чего... нет, не съесть, конечно, но знатно оттрепать любого, кто приблизится ко мне на критическое расстояние. Дайте, ей-богу, хотя бы выспаться напоследок...

...Впрочем, я зря переживала. До самого рассвета — а дождь кончился только с восходом солнца — меня никто не побеспокоил, так что я неплохо отдохнула, и проснулась бы, пожалуй, только к полудню... если бы не очередная ма-а-аленькая поправочка. Не, не такая. Еще меньше. Вот такусенькая... размером-то всего с руку. Человеческую. Хвостатая и чешуйчатая. Рыбина, а вы про кого подумали?.. Лежала где-то чуть поодаль, но нос все равно ее учуял и мигом растолкал остальной организм, намекая, что ему, организму то есть, давно пора позавтракать, а то второй день некормлеными сидим. Та часть меня, то была ответственна за ехидство, тут же очнулась и заметила, что, увы, графские конюхи который день в беспробудном запое, так как доверенная их нежным заботам драконья тушка сама себя сняла с довольствия и упорхнула в неизвестном направлении. Без обеда... Привыкай к свободе, бесперая, отныне твою симпатичную мордашку никто за красивые глазки кормить не будет. Все придется самой — лапками, крылышками... короче, как сумеешь. И, быстро облизнувшись, я уже приготовилась вонзить зубы в столь удачно оказавшийся под носом завтрак... как до мозгов, опьяненных запахом жаркого — сколько уже не ела горячего! — достучалось, что я, вроде как, уже не одна, и тело, мгновенно все осознав, напружинилось, с треском выставив прочь остатки сонливости и готовясь к грядущим неприятностям.

Кто же это, интересно, приготовил мне эту рыбу?..

— Уже проснулась?

Ровный человеческий голос, прозвучавший в ушах, послужил предохрани­тельным клапаном для моей перенапряженной психики, тут же расставив все точ­ки над "ё" и выпустив излишек эмоций, так что, было, поднявшаяся торчком гри­ва опала обратно на шею, а я спокойно открыла глаза.

"Торак. А как ты догадался?.."

— Да уж не трудно было! — усмехнулся мой блондинистый приятель, вороша палкой покрывающиеся пеплом угли в костре, — Ты так носом воздух тянула, что, я уж думал, и меня заодно к себе в пасть отправишь... Настолько голодная?

"Спрашиваешь! — охотно подтвердила я, радуясь, что для этого необязательно задействовать вышеупомянутую пасть, которая сейчас была занята куда более важным делом — когда успела?.. — Спасибо. Не спрашиваю, откуда ты ее взял..."

— Ну, вообще-то это я у одного рыбака прикупил, — Торак прищурился, — Ду­мал с тобой завтрак разделить.

"Раздели... ой, — я смущенно посмотрела на более чем на три четверти со­жранную рыбу, от которой остались только хвост и пара плавников, — Прости".

— Да ладно, — несколько философски откликнулся Торак, — У меня б, после шести-то дней без еды, тоже, небось, мачту бы на пожрать сломило!

"Ага, вот именно... сколько?! — так, что-то сегодня прямо день открытий, — Это... я... шесть дней..."

— Ну да, — невозмутимо ответил Торак, — Честно говоря, все в городе были уверены, что ты погибла в схватке с тем, черным. Памятник тебе решили поста­вить, представляешь?.. А вчера вечером прибежал запыхавшийся скотопас и на главной площади всем начал рассказывать о драконьем призраке, идущем по дороге на юг! — тут он не выдержал и засмеялся, — Драконьем призраке!

"Да уж, — хмыкнула я чуть слышно — воспоминания, навеянные словами Тора­ка, были не из приятных, — Догадываюсь, как там все переполошились..."

— Не то слово! Ну, Иррана, естественно, тут же начала требовать, чтобы тебя нашли и назад вернули, так граф ей и...

Меня словно молотом по голове ударили.

"Что?.."

— Так ты не знала? Жива она, твоя графиня, жива! Стукнулась сильно, созна­ние потеряла, но цела и невредима, а приставленный к ней лекарь клянется своей рясой, что через месяц она уже будет петь и плясать ничуть не хуже прежнего...

Он говорил и говорил — что-то еще, что-то, наверное, очень нужное и важное — но я уже не слушала, отвернувшись куда-то в сторону, однако не видя ни замыс­ловатого рисунка трещин на каменной стене пещеры, ни заглядывающего через широкий вход утреннего солнца, ни начисто вымытого дождем, изумительно кра­сивого луга в обрамлении заснеженных гор — а лишь милое, бесконечно милое де­вичье лицо, обрамленное темными волосами, с этой мягкой, до мелочей знакомой улыбкой и сияющими серыми глазами...

Иррана.

— Ну, так что? — кажется, Торак устал слушать мое молчание.

"Торак... Торак... — я глубоко-глубоко вздохнула, смаргивая влагу на глазах — все-таки разревусь... — Спасибо. Спасибо тебе. За все. Ты даже не знаешь, что ты для меня сделал..."

— Но?.. — чувствуя недосказанность, он слегка приподнял бровь.

"Но — нет".

— То есть, возвращаться ты не собираешься? — подвел черту паренек.

"Да. Мне... мне очень жаль, что я ухожу вот так, не прощаясь, но, если я вер­нусь, то уже, скорее всего, просто не смогу уйти. Я... люблю Иррану, и мне не хо­чется ее бросать, однако я должна — я просто обязана! — идти дальше. Надеюсь, она меня поймет и... простит".

— И куда же ты направишься?.. — совершенно спокойно поинтересовался То­рак, а когда я, замявшись, промолчала, усмехнулся, — Думаешь, у графа других за­нятий нет, кроме как гонять тебя по всему Саррану?

"Я не о том, — мотнула я головой, глядя куда-то в пространство и стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, — Просто я пока еще и сама толком не знаю, как и куда... Думаю, что на юг. А там посмотри... Ой! Больно же!"

"Я уже понял, — невозмутимо сказал Торак откуда-то из-за моей спины, толь­ко что прощупанной на предмет подранности — и, судя по ощущениям, на ней про­сто живого места не осталось, — Лететь сможешь?

"Нет".

— И это я тоже понял, — кивнул он, прослеживая бурую полосу вдоль моего плеча — а это я, интересно, когда успела заработать?! — Так как же ты собираешься добираться до юга? Вплавь?

"Пока — да, а там поглядим, как карты лягут, — я чуть пожала здоровым пле­чом, — Я уже прикидывала свой путь, когда еще сидела в городе... Думаю, я повто­рю путешествие вашего знаменитого Руммона Певца Волн".

— То есть...

"Сейчас — на восток, а потом к югу, вдоль Туманной гряды. По крайней мере, так я точно не заблужусь, и выйду к Оку на максимально возможном расстоянии".

— И тебя совершенно не беспокоит тот факт, что тебе придется проплыть...

"Знаю. Но другого пути нет — вряд ли на всем Сарране найдется хоть один ко­рабль, что согласится взять на борт дракона!"

— Ну, за весь Сарран не скажу, но, в общем-то, ты права, — хмыкнул Торак, — К тому же, островки там небольшие, разбросаны часто, да и земли почти не заселе­ны, так что корабли ходят редко...

"Вот это меня радует больше всего, — чуть помрачнев, заметила я, — Наверное, лучше мне будет вообще не встречаться с людьми. Так... безопаснее. И для них, и для меня. Поэтому прощай, Торак, сын Кереба с Облачных игл. Передавай привет Ирране... и скажи, что, если когда-нибудь меня занесет в эти края..."

— Только давай без всех этих соплей, хорошо? — он поморщился, — Ты не соби­раешься возвращаться сюда, верно? Вот и не нужно давать ей ложных надежд.

"Но... — начала, было, я, но, осекшись, вздохнула — и улыбнулась, — Да, пожа­луй, ты прав. Пусть живет, как жила раньше. Так будет лучше".

— Ну, это, конечно, вряд ли... — пробормотал Торак, но, раньше, чем я успела переспросить, он уже тряхнул головой и, добавил, — Наклони голову.

"Что?"

— Башку свою наклони, говорю! — грубовато сказал он, и, не рискнув спорить, я все же нагнула шею, позволив ему дотянулся до своей макушки... ой! Несмотря на не самое внушительное телосложение, хватка у парня оказалась — будь здоров, и, невольно крякнув, я пригнулась еще ниже, пока, наконец, мой затылок не занял позицию "где-то в районе пояса, с уклоном к коленям", предоставив Тораку что-то там мудрить с моим... рогом?!

"Что ты?.." — попыталась, было, вякнуть я, но в этот самый миг рука разжа­лась, и я вскинула голову, невольно замотав ею из стороны в сторону, однако тщетно — что бы он ни успел на меня нацепить, оно держалось крепко, так что пришлось снова наклоняться и лапой щупать основание рога, на котором теперь крепко-накрепко засело... какое-то утолщение — покрытые толстой кожей поду­шечки на пальцах лап не давали идентифицировать его точнее — и, вволю поиграв в увлекательную игру "слепые и слон", я сдалась и вышла их пещеры, недовольно щурясь от яркого солнца, бьющего мне прямо в глаза. Прошедший дождь оставил после себя массу напоминаний, и, протопав вдоль дороги, я отыскала самое большое и чистое из них, чтобы, распугивая мелкую мошкару, склониться над ря­бящей водой. Видно было, конечно, плохо, но, тем не менее, этого вполне хватило, чтобы я различила нечто блестяще-черное, сидящее у меня на основании левого рога, и, оглянувшись, увидела, как вышедший за мной из пещеры Торак слегка по­тирает левое же запястье.

"Торак..."

— Надеюсь, поможет, — он слегка пожал плечами, — Мой род не самый имени­тый, но теперь, если ты и повстречаешь по пути корабль моих соплеменников — тебя, по крайней мере, выслушают.

Если не пристрелят издалека, мелькнула у меня в голове беспокойная мысль, но я тут же вытравила негодную — не сейчас! — и, чуть слышно вздохнув, опустила голову и ткнулась носом в плечо мальчишке. Тот не отпрянул.

"Спасибо, — прошептала я, — Если я когда-нибудь смогу хоть чем-нибудь..."

— Иди уже! — он с чувством толкнул меня в склоненное плечо, хотя я не была уверена, что его обычно спокойный голос не дрожал, — И поторопись — мы с твоей графиней едва сумели уговорить ее отца не посылать за тобой вооруженный от­ряд, однако я не уверен, что он так просто откажется от этой идеи.

"А... ну... тогда... в общем... Торак..." — но тут мальчишка толкнул меня еще раз, и, поняв, что долгие прощания неуместны, я просто кивнула ему напоследок, после чего мало что не вприпрыжку припустила по лужам, раскалывая отражаю­щееся в них солнца на тысячи тысяч сверкающих брызг! Скверное настроение, владевшее мной последние два дня, наконец-то сошло на нет, и, если б я осталась человеком — наверное, прыгала бы от радости и смеялась, как угорелая, но драко­ну чужды подобные проявления чувств, так что, за неимением возможности — или, скорее, желания — распахнуть крылья и взмыть под облака, я ликовала по-своему, выражая свою радость этим яростным размашистым бегом. Не таким уж, право, быстрым — все-таки существу, весом с буйвола, не пристало изображать из себя скаковую лошадь — но вполне достаточным для того, чтобы вмиг оставить приютившую меня пещеру далеко-о-о позади... однако, несмотря на все тренировки, я не могла долго бежать с такой скоростью — ужасно мешал раскачивающийся на бегу хвост и цепляющиеся за землю когти на задних лапах — так что, едва убедившись, что Торак уже точно не мог меня увидеть (ну хотелось, хотелось мне уйти "красиво"!), я тут же сбавила обороты и пошла дальше шагом, вывалив из пасти язык и слегка раскрыв крылья, чтобы, часом, не перегреться. Солнце поднималось все выше, потихоньку подсушивая раскисшую дорогу, так что идти становилось все легче, и отдыхать не хотелось, тем более, если я хорошо помнила карту этого острова, до моря оставалось всего ничего, а следующую ночь я собиралась провести уже на берегу. Нехилые, конечно, замашки для только что вырвавшегося на свободу нелетучего дракона, но, как говорится, чем досадовать, что не можешь дотянуться до звезд, уж лучше подпрыгнуть к ним что было сил, и тогда, быть может, ухватишь себе на завтрак низко висящее яблоко!

Кстати, о яблоках...

"На-на-на-на-на, на-на-на-на-на, это не любовь, — мурлыкала я, гуляя по хлю­пающей грязи и то и дело дергая за зеленый хвостик приглянувшийся "урожай", — На-на-на-на-на, на-на-на-на-на, это только морковь..." — и вот очередная местная великанша, длиной с половину человеческой руки и цвета переспелого помидора, закачалась у меня в пасти, после чего, подхватив всю эту охапку награбленных овощей, я вылезла обратно на дорогу. Воровать, конечно, нехорошо, но кушать хо­чется, а эта "морковка" была единственным знакомым мне овощем на окружаю­щих полях, так что я без лишних сожалений вычла из графского бюджета несколь­ко мирров (это такое маленькое колечко из неизвестного мне сплава, на которое, от силы, можно купить пирожок с печенкой у торговца в зверинце) — чай, не обеднеет, а мне даже выходное пособие выплатить не соизволил, так что пусть не жалуется! И, брезгливо отряхнув все четыре лапы от налипших комьев грязи, я проследовала дальше по дороге, к издалека подмеченной полянке, где блестел на солнышке стекающий со склона горы чистый ручеек — вот уж где мне пригодилось драконье зрение! — дабы там, наконец, устроить себе заслуженный привал. Земля тут была довольно твердая и каменистая, но зато холодной свежей воды было — сколько хочешь, и, сперва выполоскав свои "морковки", а потом еще и вдоволь налакавшись, я повалилась на спинку, принявшись по штучке, как семечки, закидывать в пасть свой обед. Конечно, не чета рыбке, и желудок слабо протестовал против набившейся в него зелени, но голодать мне не хотелось, да и учиться охотиться — тоже, особенно учитывая тот факт, что, если Торак не соврал, то у меня назревает очень "теплая" компания, состоящая из десятка вооруженных до зубов и агрессивно настроенных мужиков, которых я едва ли потерплю рядом.

Вывод?.. Неутешительный.

Печально вздохнув при виде шалашика оставшихся от обеда "морковок" — и чего, спрашивается, жадничала?.. — я честно попыталась перекатиться со спинки на брюшко, но последнее, едва почувствовав, что на него давят, тут же выдало возмущенную трель, при звуках которой шевелиться резко расхотелось — пришлось лечь на бок, распиная на все корки собственную прожорливость, и терпеливо ждать, пока живот не успокоится. У-у-у... Спрашивается — куда было столько наталкивать?! По-моему, давний опыт с "витаминчиками" в зверинце должен был напрочь отбить желание разевать роток на зеленую пищу, так нет же — как гласит народная мудрость, человек учится на собственных ошибках, причем многократных повторенных! И плевать мне, что я уже почти целый сезон как в драконьей шкуре — начинку-то никто поменять не додумался! Жди теперь, пока этот реакционный котелок утихнет... Будто испытывая солидарность к нутру, внезапно решила разболеться шея, напоминая, что ее нехило так покусали, и я невольно зарычала от приступа острой боли, казалось, пронзившей мое тело до самого хвоста — огненной иглой! — но, стоило мне лишь протянуть лапу, чтобы коснуться болящего места...

* * *

Пи-и-ип... пип. Пип. Пип.

Неужели?..

Однако, да. Оно самое. Сиречь дежа-вю. В виде белого потолка, наконец-то потухшей лампочки и стен. Голубых. За окном по-прежнему темно, но календаря в комнате нет, и я даже боюсь предполагать, та ли эта самая ночь, или же... не та. К тому же, я здесь уже не одна — рядом, облокотившись на тумбочку, дрем­лет, подперев рукой щеку, какая-то незнакомая женщина в белом халате. Медсе­стра? Это ж насколько мне было паршиво, что ей пришлось на ночь со мной остаться?.. Правда, сейчас уже полегче, чем в прошлый раз, и когда я, осмелев, попыталась поднять руку, то с удивлением обнаружила, что у меня получается. Вот она, моя бедная ручка — сплошь бинты да трубочки... И бескровная, будто бы восковая кожа. А еще — никаких когтей. Вот ни единого коготочка. Надо сказать, выглядит слегка... непривычно. Не без труда улыбнувшись — дожили! Совсем одраконилась... — я слегка пошевелила забинтованными пальцами, почти дожидаясь знакомого клацанья, но это простенькое движение оказалось последним, на что мой измученный организм оказался способен — рука, мгновенно обмякнув, шлепнулась обратно, едва не сорвав с себя одну из повязок, а я устало прикрыла глаза, собираясь с мыслями.

— Ох ты ж, боже мой, проснулась! — раздался вдруг незнакомый, но ласковый женский голос, выговаривающий такие простые, такие понятные русские слова, и мягкая рука медсестры опустилась мне на лоб, перетянутый бинтами, — А что ж так рано? Ночь на дворе. Спи, милая, тебе спать нужно. Давай-ка я окошко открою, а то душно-то как...

— Пхр... хр-р, — хрипло выдавила я, с трудом управляясь с будто бы онемев­шими губами и распухшим, как киевская котлета, языком, одновременно пытаясь расшевелить хотя бы одну руку — без толку... — Кх... — да что ж ты, опять "по­плыла"! Не смей проваливаться, не смей!.. — Кх... кто... я?! — буквально выкрики­ваю из последних сил, голосом, немногим отличным от шепота, после чего звон в ушах стал нестерпимым, и последнее, что помню — как, потеряв равновесие, падаю куда-то вниз, на клетчатый, слегка пахнущий хлоркой линолеум, и только я успела подумать, что, должно быть, сейчас расквашу нос...

* * *

Шум. Не сказать, чтобы громкий, но монотонный и ужасно назойливый, как писк комара над ухом — шум, что, казалось, сквозь уши проникал до самых глубин черепа и с каким-то садистическим удовольствием царапал его содержимое, не да­вая вновь окунуться в холодное сонное оцепенение. Сперва я еще пыталась его иг­норировать, но, в конце концов, всему на свете отмерен свой предел, и легкое раз­дражение постепенно переросло в глухую злость, и на этом не остановилось, про­должая стремительно накаляться. Естественно, что ни о каком покое более речи не шло, и я, мало что не пинками растолкав свой дремлющий мозг, начала потихонь­ку водворяться обратно, в бренную чешуйчатую тушку, дабы как можно скорее об­рести над ней контроль и разодрать источник шума в клочья! Попутно, правда, выяснилось, что источник приперся сюда не один, а в теплой компании, ибо по мере прихождения меня в чувство бывший одним голос разделился на два, и даже приобрел некое подобие членораздельной речи:

— ...сдохла!

— А я тебе говорю, что не сдохла!

— На что поспорим?

— Да на что хочешь! Говорю тебе, живая!

— А вот сейчас проверим...

— Ку... куда прешь, остолоп? Да она тебя... со всеми потрохами!

У-у-уй, какой смачный оплеух, мне даже отсюда слышно. Но вот темка у раз­говора весьма занятная — прямо как в том анекдоте про Штирлица, на предмет того, что "сейчас будет драка" — и, терзало меня смутное сомнение, зародившееся где-то пониже хвоста, касалась она именно моей скромной персоны, так что, во­лей али неволей — пришлось просыпаться, так как природное любопытство тут же потребовало разобраться: а кто, а с кем, а по какому поводу. Правда, легко сказать — просыпайся! — а сделать?.. Тело жаловалось неустанно, всеми силами доказывая, что вставать еще рано, что будильник никто не заводил, а с противными соседями можно будет разобраться и потом, но в конце концов мне все же удалось взять его под контроль — крепко сжав зубы и слегка покачавшись на месте, я уперлась передними лапами во влажную почву, напрягла мускулы и медленно, буквально по волоску, приподнялась над землей, чувствуя, как та неотвратимо разъезжается под моими непослушными ладонями. Заднюю пару лап я даже не пыталась "оживить" — они лежали мертвым грузом, пока что и не думая просыпаться, да и не смогла бы я встать, даже если б захотела, ибо, едва приподнявшись, тут же поняла, что на этом мои силы подошли к концу. Еще с полторы минутки мне пришлось просто сидеть неподвижно, разгоняя кровавый туман перед глазами и всеми силами ста­раясь не выполоскать конвульсивно дергающийся желудок. Ой, ма... Измученное нутро, пробулькав жалобное "прости", все-таки сдалось, и вскоре я имела честь любоваться на... впрочем, не важно, на что именно, так как разглядеть его в по­дробностях я все равно не успела — в нос ударил резкий запах желчи, и меня вы­вернуло повторно, после чего лапы попрощались с телом... В общем, отфыркав­шись, оттеревшись и отплевавшись, я с трудом сфокусировала взгляд и... не поня­ла? А где мои без пяти минут знакомые?.. Тихий шорох сверху тут же подсказал направление поисков — вот они где, голубки. Надо же, обоим уже за сорок, а как ловко по деревьям лазают! На самую толстую ветку вскарабкались, и сидят, что две белки, глаза выпучив... наивные. Думают, будто я буду есть такое потное, вонючее, да еще и волосатое... ой-ой, с мыслями о еде, пожалуй, стоит быть осторожнее... тихо, я сказала! Вот, молодец. Ты и так пустой, потерпишь. Что? Кушать охота? Ну мне, положим, тоже... и, помнится, с предыдущего "обеда" у нас оставалась пара морковок. Еда, конечно, так себе, но привередничать не приходится, так что я, мысленно вздохнув по графскому пайку, подгребла к себе остатки шалашика (кажется, я его случайно задела, когда падала) и принялась меланхолично поглощать хрустящую зелень. На людей не смотрела, но по ритму дыхания уловила, что те, вроде как, слегка успокоились. А па-а-ачему?.. Ответ пришел, откуда не ждали — из неучтиво забурчавшего живота, явно намекающего, что набивать его зеленью — не самая лучшая идея на свете. Вот тебе и разъ­яснение, милая: а па-а-атаму, что злые и свирепые драконы морковку не едят! А ты пять кило умяла за один присест, даже не жуя — вон, до сих пор листочек из пасти торчит, утрись-то хоть!.. Ну, впрочем, подумала я, слизывая остатки зелени, я не местный тиран, запугивать подданных не желаю, так что пусть — и, вперевалку добравшись до ручейка и вылакав с два ведра холодной водички, почувствовала, что более или менее пришла в себя. Попыталась встать. Получилось, но плохо — пришлось спешно садиться и глубоко дышать, чуть подергивая крыльями. Попытка номер два оказалась удачнее, но на короткое время — меня занесло куда-то вбок, и вот я снова растянулась на траве, самой себе напоминая пузырь, до краев наполненный киселем. Бульк... Ой, сейчас...

Нет, вроде, пронесло. Тоскливо покосившись на собственное брюхо, решила не рисковать и просто вытянуться на земле, прикрыв глаза. Погоня там, не погоня — если меня не повязали, пока я тут валялась, значит, все не так плохо, как кажет­ся, а в третий демонстрировать окружающим содержимое своего желудка мне не хотелось. Обойдутся... В голове все еще что-то плавало и билось, но уже суще­ственно меньше, хотя спать не так хотелось — видно, отоспалась дня на два вперед, пока пребывала... да, да, вот именно там. Под белым потолком. Что же со мной случилось?.. Когда я только попала в Сарран — господи, как же давно это, кажется, было! — в драконьем теле, то как-то не особо задумывалась о столь необычном финте ушами, ибо не до того мне было, да и слишком мало информации, чтобы строить более или менее правдоподобные догадки, но теперь — что же получается? Я нахожусь здесь — во всяком случае, "я" как личность — тогда как настоящее человеческое тело пролеживает спину на больничной кровати в моем родном мире, и если поначалу загадочного "некта", разыгравшего весь этот бездарный спектакль, вполне устраивало положение вещей, то после той драки с психован­ным драконом он решил поразвлекаться и пошвырять меня туда-сюда?.. Так, что ли, получается?! На рычание силенок не хватило, но губы все равно задрожали, силясь обнажить не такие уж маленькие клыки. Демон меня разорви, я вам кто — игрушка?! Что я такого сделала, чтобы так надо мной издеваться?..

Ай! Черт, все-таки дернулась. Теперь лежи, умница, и жди, пока шея пройдет. Да не хлопай ушами, все самое интересно пропустишь! Слышишь?.. М-да, клас­сическая проблема всех и каждого: залезть-то залезем, а вот об обратном пути не подумаем! Ну, впрочем, помогать я вам все равно не буду — сами справляйтесь. А вот посмотреть посмотрю... если, конечно, от смеха не лопну. Ой, ну надо же, как может раскорячиться немолодой уже мужчина, если жизнь припечет! Штаны, штаны береги!.. Все. Не сберег. Буга-ха-ха! Чтобы не расхохотаться в голос, пришлось обхватывать морду лапами и пользоваться тем, что на меня отважные древолазы пока что не смотрели — у них и своих проблем хватало, так что под конец я уже мало что не землю ела, чтобы не закудахтать в полный голос, и тряслась, как припадочная, враз позабыв про свои болячки. Вот уж правда, что смех — лучшее лекарство! А когда изрядно притомившееся от подобных упражнений дерево решило пожертвовать парой веток и отправить эту парочку вниз кратчайшим путем, то я уже просто не выдержала, и два взъерошенных, обсыпанных сучками и листьями мужика совершенно ошарашено уставились на корчащуюся в приступе неумолимого хохота меня. Жаль, что вместе посмеяться не удалось — чувство юмора у них оказалось весьма слабым, так что пришлось отсмеиваться в гордом одиночестве, после чего сворачиваться на земле и накрывать голову крылом — самое лучшее средство, если хочешь незаметно вытереть мокрые щеки. Уши я прятать не стала.

— ...ненормальная какая-то.

— Ты ей на шею посмотри. Тебя бы так кто погрыз.

— Типун тебе на язык.

— И что теперь делать?

— А я знаю? До города далеко, сами не довезем, а отправлять кого к графу — хлопот не оберешься. Спросят с тебя, кто дракона графского покалечил, и доказы­вай, что ты не сунн!

По-прежнему переговариваясь, эти два веселых гуся осторожненько так обо­шли меня по широкой дуге и выбрались на дорогу, в явном намерении продолжать столь некрасиво прерванный драконьей тушкой путь. Я же терпеливо выждала несколько утомительно долгих минут, давая им фору, после чего все же осмели­лась встать и заковылять следом, причем шатало меня, как пьяную, занося то вправо, то влево. Должно быть, именно этот факт удержал моих "проводников" от позорного бегства, хотя видок, у них был явно нерадостный. Еще несчастнее он стал километра через полтора, аккурат за крутым поворотом, где отыскалась за­нятная композиция в виде перевернувшейся телеги и сунна, лежавшего под ней, что, учуяв мой запах, глухо замычал, выкатив огромные глаза. К тому времени я уже слегка очухалась, и, дождавшись, пока мужики вволю наругаются, молча подошла к перевернутой телеге и, уперевшись плечом в высокий борт, со скрипом и стоном (стонала я) поставила ее на колеса. Дурная животная тут же попыталась вскочить и дать деру, поэтому пришлось поспешно отходить и давать возможность ошалевшим от такого самоуправства хозяевам успокаивать ополоумевшего сунна, что, как выяснилось, при падении умудрился сломать себе ногу. Естественно, что запрягать его в телегу никто не стал, но пришлось еще минут десять тихо лежать в сторонке, спокойно глядя на чешущих затылки крестьян, пока, наконец, один из них, что-то удумав, не сбегал на соседнее поле и не вернулся, притащив с собой какую-то длинную штуку, похожую на огромную волосатую гусеницу, от которой тут же был отломан солидный кусок и, кое-как обтертый о рубашку, брошен мне.

"Мой выход!" — беззвучно вздохнула я и, наклонив голову, обнюхала подно­шение. Пахло так себе — сыростью и перележалым сахаром — но портить представ­ление не хотелось, так что, брезгливо счистив когтем остатки беловатой бахромы (на проверку оказавшейся не плесенью, как мне показалось, а мелкими-мелкими корешками), подхватила овощ языком и отправила к себе в пасть. Раскусила. Хм-м... оказался мягким и слегка вялым (хотя когда успел — только что ж сорвали!), но довольно сладким, так что съела я его не без удовольствия и, облизнувшись напоследок, пару раз хлопнула хвостом по земле, довольно прижмурив глаза. Следующий кусок умный дядя бросил уже рядом, так что пришлось, демонстративно потянувшись, зацеплять подачку когтями лап и подтаскивать поближе, но, едва посмотрев на вытягивающиеся лица "кормильцев", я их тихонько пожалела и, так уж и быть, перекатилась на пол-оборота поближе. А потом еще. И еще. Под конец я уже видеть этот овощ не могла, и, пользуясь сгущающимися сумерками, некрасиво втаптывала подкидываемые кусочки в грязь, но исправно работала челюстями, а последний огрызок, что мне скормили уже возле самой телеги, все-таки проглотила, после чего, показательно обнюхав сие средство передвижения и брезгливо фыркнув в сторону трясущегося от страха сунна, подошла к передку. Ну ясно же, чего они от меня хотят, так почему бы не помочь незадачливым путешественникам?.. Судя по переговорам последних, они просто нарадоваться не могли на неизвестного мне дрессировщика, сумевшего "от так вот вышколить дикую тварь", и посмеивались, что "как бы нас теперь самих во Всадники-то не записали, а то ж припрется к нам в захолустье этакая толпа!..". Ну-ну, господа хорошие. Мечтать не вредно! И, ухватив пастью остатки упряжи — дрессированный дракон так дрессированный, не жалко — я спокойно и (почти...) без напряжения выволокла этот короб на колесиках из кювета, вместе с еще пытавшимися мне помогать людьми и этим дурным сунном, что внезапно решил заупрямиться и упирался в землю всеми тремя ногами, не желая двигаться с места. У-у-у, тварь безмозглая! Была б моя воля — откусила бы ему голову, но, увы, приходилось мириться и несолидно пыхтеть, короткими рывками волоча за собой эту безрогую скотину, пока один из хозяев от души нахлестывал упрямца сзади — второй в это время сидел на передке и вел пространные рассуждения о том, что "ишь, сколько лет минуло — а тварь животная не забыла, значит, кого бояться потребно!". Вот мужики — хлебом не корми, дай ученых из себя построить!.. И, главное, даже не рыкнешь с досады! Пришлось терпеть. Долго. Минут двадцать — пока, с пыхтением перевалившись через пологий холм, и, наконец, не увидела впереди первые признаки цивилизации, а именно невысокий, кое-где покосившийся плетень, мимо которого нам пришлось тащиться еще какое-то время, прежде чем показались крытые резаным тростником крыши и выбеленные стены уютного домика, расписанного несколько кривоватыми цветочками и — тут уж я просто не смогла сдержать веселого фырканья — разноцветными отпечатками маленьких детских ладошек.

Кто "художник" — гадать не пришлось, ибо, заслышав скрип колес и мычание сунна, навстречу вернувшимся мужчинам тут же выкатилась пригоршня ма­лышни... но, едва увидев перед собой мою хищную физиономию, все они, как один, сперва застыли на месте, а потом с визгом-писком порскнули в разные стороны, да так, что я мало не оглохла! Аналогичная реакция последовала и у выскочивших на шум баб — одна из них, недолго думая, тут же грохнулась в обморок, зато вторая, видимо, углядев парочку своих птенцов в опасной близости от страшной меня, поудобнее перехватила деревянные вилы и... эй-эй, леди, леди, да я ж ничего плохого не хотела, да я ж... уй! Ай! Помогите... спасите! Милиция-а-а-а! Помогите, или я за себя не отвечаю!.. Ой-ой-ой, а вот этот сарай я не нарочно! Честное слово, я на крышу дома лезла... какие шутки, ребята, не видите, что ли — я в панике! Эта ж фурия меня сейчас живьем проглотит и не подавится! И главное — помог бы кто! Ну, детишки-то понятно, только визжать умеют, как поросята, но мужики-то... козлы! Сволочи безрогие, я вас всю дорогу за собой тащила! Вас, и сунна вашего безнравственного, чтоб у него хвост отвалился по самый зад! Ой, про хвост не надо, свой бы уберечь... А то лезут тут всякие, вилами его... он вам кто — макаронина?! А уж про тот словесный понос, который обрушила на меня разъяренная мамаша, я вообще молчу! Так что, кто осмелится — представляйте себе следующую картину: миленький чистенький (был...) дворик, из которого вся местная живность в спешном порядке эвакуировалась куда-то под заборы, посредине стоит внушительных размеров хата, вокруг которой суетится с вилами наперевес полная дама "немного за тридцать", а на крыше этой хаты — я. Во всей своей, понимаешь, красе... Но вот, как ни крути, а выдержка у меня все же не железная, и если "чудовище" и "ползун длиннохвостый" я еще как-то стерпела, то вот "слизень летучий" (где она, умная такая, видела дракона без крыльев?!) меня покоробил, а "червяк чешуйный" окончательно добил, и... ну... в общем, я не сдержалась. Вот честное слово — лопнуло у меня это... терпение. Я и так над ним в тот день поиздевалась, так что под вечер оно напоминало большой мыльный пузырь, и... короче, спустя какое-то время вся округа могла любоваться, как мы с этой... гм, леди крыли друг друга всеми... комплиментами, что оказывались на языке. Наперебой. Я — мысленно, подкрепляя слова рычанием, а она, нимало не смущенная — вслух, да так, что у обеих барабанные перепонки звенели!.. ЧТО?! Цитировать?! Извращенцы... Да я столько новых слов узнала, что половину не припомню, а, извините, ругаться незнакомыми словами... не, спасибо. Зато теперь я точно знаю, что дракон чем-то похож на "мамрука", "олипеня" и какую-то непонятную "баситу", что у меня, оказывается, крылья жирные (неправда ваша!), пасть вонючая (ну, может быть... Давно зубы не чистила), а... э-э... короче, драконят мне не видать, как своих ушей, поэтому мне советуют... тьфу ты, даже повторять неохота. В ответ же я — вспомнить стыдно! — распинала ее направо и налево, размахивая крыльями, как ветряная мельница, причем вилы были отброшены на первой же минуте словесной перепалки, и вскоре я уже нависла на самом краю крыши (слава всем богам, она была прочная! От снега, не иначе) и рычала так, что, похоже, еще с неделю не смогу издать ни звука... ну и поделом! Потому что кому, кому, а дракону точно полагается помнить про равновесие, и я как раз об этом подумала, когда лапы вдруг соскользнули вниз, и...

* * *

Вокруг темнота, и я плыву, как Ежик из известного мультфильма, дожида­ясь своего "кого-то", кто согласится отнести меня на берег... Ничего не видно — лишь тьма и пустота, как в подводной лодке, где выключено освещение и заглушен мо­тор... как в самом маленьком батискафе, качающемся на морских течениях... как в воздушном пузыре, чьи стенки колышутся от любого толчка, от легчайшей виб­рации, созданного плещущимся на мелководье ребенком или взмахом птичьих кры­льев... Тьма, потерявшая свои алые краски, была похожа на недра чернильницы, и я молча плавала в этом океане без границ, без боли и переживаний, где любые чув­ства или воспоминания казались всего лишь полузабытым сном, и я смутно при­поминала какую-то тряску, крики, плач... бледное лицо женщины, склонившееся надо мной, почему-то наполовину закрытое маской, но с глазами, полными боли... ее рука, гладящая меня по щеке... ее полный тревоги голос...

Мама...

Мама?

А потом все, что я видела, вновь заволокла кровавая пелена боли.

И мой крик растворился под гнетом небытия, как пламя свечи, накрытое медным колпачком.

* * *

— ...риворук! Идиот паршивый, куда ты смотрел?! Где твои глаза косые были, ты, ... (цензура), ... ... (дважды цензура... у меня аж уши покраснели! Не, я таких слов не употребляла, но если ты живешь на конюшне, где есть целых три регулярно пьющих конюха, и кому-нибудь из них на ногу наступает диноверблюд...)! Ты хоть понимаешь своей пустой башкой, что Амика замуж выходит, а не в кустах с соседским мальчишкой ..., и у нас сейчас каждый мирр на счету? Ты хоть задумался, сколько мы в этом году лекарю заплатили, чтобы тебя от горячки вылечить, ты, забулдыга подзаборный?!

— Ну милая, я же не знал...

— Ах не знал он... не знал! И про тех ..., с которыми ты всю ночь в постели ..., ты тоже не знал? И про все бутылки, что я с сеновала после тебя выгребла, ты тоже не знал?! И про этого дракона проклятущего, чтоб мне на месте провалиться, ты тоже не знал?!!

ЧТО?!

Минуточку, минуточку, а это уже ни в какие ворота! Хотите ругаться между собой — ругайтесь, я вам слова поперек не скажу, но вот себя оскорблять не позво­лю! И, с тихим рычанием прогнав прочь муть из головы, я все же приподнялась над землей, недовольно щурясь на яркий свет заходящего солнца. В кои-то веки я была в отключке не так уж долго — от силы несколько минут — ибо смотаться успел только второй мужичок — видно, пошел свою супругу в чувство приводить — детки тоже куда-то спрятались, и во дворе остались только мы: я, "философ", что всю дорогу так доставал меня своими рассуждениями, а также столь милая моему сердцу (и словарному запасу) мадам, сейчас, правда, абсолютно забывшая о самом факте моего существования, ибо вместо этого она напирала на нерадивого муженька, в явном намерении втоптать его в землю. М-да. Он и сам-то мужчина не из мелких, но, увы, против лома нет приема, а против этакой слонихи поможет разве что противотанковое ружье. И то не факт...

— ...врун блудливый! Слизень раздавленный! Лорик похотливый! Все! Все, моему терпению пришел конец — вон! Вон с глаз моих, ты, несчастье всей моей жизни! Вон, вон, и дракона своего вонючего забирай, и чтоб глаза мои тебя...

"Минуточку! — не выдержав, заорала я, причем ничуть не тише, заодно слегка приподнявшись над землей — вполне достаточно, чтобы моя голова нависла над разбирающимися супругами, — Дамочка, я, конечно, все понимаю, у вас с мужем сейчас серьезный разговор, но вот, извините, платить за доставку мне кто будет?!"

— Пла... ЧТО?!

"ТО! — я, если захочу, тоже могу всласть поорать, но пришлось ограничиться коротким рыком, — Между прочим, я эту самую телегу тащила двадцать с лишним кисов, и теперь требую оплаты за свои труды!"

— Ты... ты... КОРБУН! — заревела хозяйка раненой белухой, и разнесчастный ее муж тут же осел, как встряхнутое суфле, ибо, судя по тону, в сей же момент ему был подписан смертный договор, — Ты что, заключил договор с ДРАКОНОМ?!

Оп-ля, маленькое отступление. Кажется, я ведь должна вам кое-что прояс­нить? Да, милые мои, в этих диких краях — хотя, по меркам самого Саррана, не такие уж они и дикие, просто "пограничные", ибо еще севернее расположены только море и льды — в свое время наблюдался отчетливый недостаток "свободной рабочей силы" — население было мизерным, так что кому-то не хватало кузнецов, кому-то гончаров, а кому-то и пекарей — поэтому было принято соглашение между граничащими графствами о более-менее свободном обмене этой самой "силы", но так как чужой крестьянин — все же не свой, тем более такой ценный и мастерови­тый (другие и не требовались!), то и была разработана система найма по договору, когда верноподданный из соседних земель не мог устроиться на заработки, пока местный работодатель не приглашал специально нанятого писца и двоих-троих за­веренных лиц, дабы при них объяснить работнику, что от него требуется, на какой срок и какова будет оплата. Со временем, правда, население и его состав на остро­вах более-менее стабилизировались, поэтому надобность в "гастарбайтерах" отпала сама собой, но вот словосочетание прижилось крепко... и надо было ви­деть эту рожу, едва до него дошло, что к чему!

— Я-а-а-а? — козел он и есть козел паршивый, вон, даже заблеял с перепугу, — Милая-а, что ты, что ты, это совсе-ем не то, что ты думаешь, я ни в коем случае...

"Неправда ваша! — тут же подала голос я, — Он меня... это... соблазнял!"

— ЧТО?!!

Мужичок при этих словах замер, как пришибленный, и я, бесстыдно пользу­ясь его молчанием, затрещала, как пулемет: и про то, как они с дружком едва моей беспомощностью не воспользовались (а что? Была бы хорошая телега, да объяви граф вознаграждение за мою тушку — еще как бы воспользовались!), и про то, как чужими овощами откупиться думали, и про то, как я всю дорогу надрывалась, а эта сволочь рыжая даже помочь даме (девушке! Молоденькой! И незамужней, если что...) не подумала! В общем, никогда не замечала за собой талантов сплет­ницы, но в тот день я оторвалась по полной... даже сунна их хромоногого думала приплести, но он и не понадобился — к тому времени мадам уже была, что гово­рится, "в состоянии", и едва ли что-то слушала.

— СТОЯТЬ! — громовый рык, а, того пуще — указующий перст, из которого разве что молнии не выскакивали, заставили попытавшегося под шумок улизнуть Корбуна застыть на месте в позе побитой собаки:

— Милая... любимая моя, я же пр-ро-осто...

— Ты. Просто. Сидел. Сиднем. Пока. Женщина. Работала! — последнее слово она буквально выплюнула, — Ты, тварь бесхребетная, всю свою жизнь привык пользоваться женскими руками — и, стало быть, едва тебе встретилась новая баба, так сразу и на ней вздумал наживаться?!

— Но-о-о...

Женушка показала ему, что "но". И как показала! Я, конечно, понимаю, что мужика тоже пожалеть стоит — такую суровую мадам в супруги заполучил! — но, во-первых, сам виноват, а во-вторых — она была совершенно права! Я же от души поспособствовала экзекуции, под конец даже предложив в качестве убойного инструмента собственный хвост, но, увы, до такой степени жестокости женушка еще не дошла, посему нерадивый отделался парой синяков, а вот с его супругой мы, к счастью, сумели наладить отношения, и когда та узнала, чего я хочу в оплату — приют на ночь, плюс чего-нибудь пожевать — то и вовсе оттаяла, ласково похло­пала по щеке и сопроводила... на сеновал. Ну, куда еще прикажете пихать семи­метрового дракона?.. А тут было чисто, сухо, и всякие нервные зверюшки от стра­ха не попискивали, так что, устроив себе уютное гнездышко в чистом и теплом сене, я блаженно опустилась на него, прикрыв глаза. Ужина пришлось дожидаться — кажется, там, в доме, было неспокойно — но я терпеливо ждала, пока принесут — попробовали бы не принести!..

И потому сразу услышала, как сверху что-то зашуршало.

Легонько так... Угу, мыши. Летучие. На Сарране... Не, сперва я тоже про мы­шей подумала, или про еще кого, кто мелкий и вездесущий, но потом услышала тихий, но сосредоточенный шепот — и вопросы отпали сами собой. Ну конечно...

— Крылья-то, крылья какие!

— А зубы? Такими зубами...

— Большой...

— А он нас видит?

— Не видит — увидел бы, тут же и сожрал!

Спорят еще... у, мелкота.

— Интересно, он теплый?

— Теплый, наверное. Был б холодный — мамка не стала бы его гладить!

— А о чем они разговаривали?..

— Скажешь тоже — разговаривали! Когда говоришь, рот раскрываешь, а дра­кон разве раскрывал? Я вот не видел...

— А я тебе говорю — разговаривали они! Мама хотела папку, вместе с драко­ном, со двора выставить, а как услышала...

— Да пожалела она их просто! И папку, и дракона...

— А вот и неправда! Я близко была, слышала, как они говорили!

— Врешь! Ничего не ты слышала!

— Сам ты врешь!

— А вот и нет!

— А вот и да! Да, да, да!

— Осторожнее... вы же сейчас свалите... ой!

Допрыгались, мелкашки.

— Соник! Соник, помоги... я падаю!

— Держись! Руки не отпускай! Держись, а то дракон слопает!

— Ой, хватай ее... Рада!

— А-а-а!

Плюх!

"Не ушиблась, маленькая?"

Ой, зря я это ляпнула...

Вот правильно люди говорят: сделал добро — отойди на безопасное расстоя­ние, чтобы ударной волной благодарности не зацепило. Вот только тут не благо­дарность была, а... не пойми, что. В общем, так бывает, когда случайно дерево тряхнешь, а на тебя яблоки... все и сразу.

— Радка, беги! Беги быстрее!

— Линта, осторожнее, он сейчас тебя...

— Ой, он меня схватил! Помоги-и-ите!

Да кто ж тебя хватает, визгунья? Сама отпусти... отпусти крыло, я сказала... ай! Зубами! В перепонку! Ну, мелкота, ты совсем?!

"ТИХО!"

Неплохо получилось. Почти как у их любезной матушки. Или тети — поди разбери, где тут чьи... Детишки тут же уставились на меня во все глаза — во все пять пар — но тишина длилась недолго.

— Вот! Я же говорила, говорила вам!

— Ой, правда! Дракон! Говорящий дракон!

— Ну все, теперь нам точно...

— Тетенька, не трогайте нас! Мы ничего плохого не делали, правда!

"Да? — я нарочно слегка приподняла губу, демонстрируя зубы, и малышня притихла, как воды в рот набрав, — А кто пришел к голодному злому дракону и даже маме об этом не сказал?"

— Мы не хотели...

— Мы только поглядеть!

— А мама бы нас никуда не отпустила! Она сказала, дракон страшный, и... тетя, а вы правда маленьких девочек едите?

"Ем, — ответила, не моргнув глазом, — Но только если те плохо себя ведут, не слушаются маму и поздно ложатся спать! Мальчишек, кстати, тоже".

— А вы нас... не съедите?

"Хм, — сделала вид, что задумалась, но долго мучить детишек не стала, — Лад­но, попрыгушки, прощаю, но только на первый раз. А теперь бегите домой, пока мама вас тут не застукала! Скажет еще, что дракон ее деток обижает, расхочет кор­мить — и что же, мне до утра голодной сидеть?.."

Детишки, тут же смекнув, что их так мягко выталкивают взашей, не стали ис­пытывать судьбу и потихоньку потянулись к дверям, по пути переговариваясь:

— Я ж говорила вам, а вы мне не верили...

— Зря мама наговаривала, что дракон девчонок ест.

— Тетке Каррове дай сказать — она вам и не такого наплетет!

Как-как-как?..

Каррова. Фиг с ним, с ударением... Не, правда! А ребятишки, будто подслу­шав, тут же вдарились в жаркий спор, чья мама-тетя лучше знает и как им с этим быть, так что если сперва я еще сдерживала ухмылку, то потом, по мере появления все новых подробностей, она расползлась по лицу от уха до уха, а уж когда дев­чонка — кажется, Линта — принялась кичиться перед остальными, что "нам с Соником мама свою титьку давала, а вас старой сунне пришлось подкладывать" — я просто не выдержала, и залилась в полный голос, дергая лапами и колотя по земле хвостом. Когда же, отсмеявшись, я наконец-то вытерла полные глаз слезы, то об­наружила, что в моей скромной каморке пусто, как и раньше, но, не успела я на себя подосадовать за то, что перепугала малышей, из-за приоткрытой двери так осторо-ожненько выглянула конопатая мордашка и поинтересовалась:

— Тетя... вам лучше?

Пришлось успокаиваться. Детишки, оказывается, решили, что я тут корчусь в страшных муках, и, так как за родителями никто убежать не успел, просто выско­чили наружу, и теперь потихоньку просачивались внутрь. Естественно, пришлось им все объяснить. Наполовину — только успела ляпнуть про рога, как вспомнила, что половине присутствующих вышеупомянутая мадам приходится мамой, и пришлось мне по­спешно вспоминать всех добрых и хороших буренок — особен­но ту самую, из сказки про Хаврошечку. Вот же оказия: в упор не помню, как мне читали эту историю, но, стоило начать, как слова полились сами собой, и вскоре рассевшаяся вокруг малышня во все ушки слушала новую сказку, а я, припоминая старый-престарый диафильм, то и дело представляла нужные картинки: вот Хаврошечка в поле с рябой коровой, а вот ее хозяйка со своими дочками, что пытают­ся вызнать секрет, "кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает". Прав­да, сказка оказалась очень уж короткой — едва разговорилась, а уже кончать нужно, и малышня эта поняла, ибо вовсю насела на "тетю дракона", уговаривая расска­зать еще. Что делать — рассказала... С ба-а-альшими поправками по ходу, ибо я-то помнила, по большей части, сказки про животных, а как тут расскажешь, если ма­лявки ни лисы, ни волка, ни даже медведя косолапого в жизни не видели?.. При­шлось выкручиваться, сперва про гусей-лебедей (что-то драконы белые разлета­лись...), потом про Золушку (на предложение превратить тех самых загадочных "олипней" в диноверблюдов мои маленькие слушатели почему-то ответили хохотом), но потом дело дошло до Финиста — ясна сокола... и тут Остапа понесло. Не помню, был ли мультик по этой сказке, но герои, как живые, появлялись перед глазами, и я вовсю пользовалась "услугами" телепатии, не только "озвучивая" персонажей сказки, но и имитируя все прочие звуки, так что ничего удивительного, что к тому времени, как история подошла к каверзе от старших сестер, утыкавших окно ножами да иглами, глаза у девчонок были на мокром месте, да и мальчишки, хоть и пытались держаться "как взрослые", все равно хлюпали носами. Да... добрую я сказку, конечно, взялась рассказывать, но что делать: раз уж начала — так кончай! Вот я и разливалась соловьем, даже пытаясь подражать вслух то кошачьему мурлыканью, то собачьему лаю, то волчьему вою... Попутно, краем глаза, уловила, как дверь приоткрылась, и внутрь заглянула хозяйка с котелком в руках... как замерла, увидев детей, сидящих вокруг дракона, и уже приоткрыла рот, в явном намерении кого-нибудь позвать, но, прислушавшись, успокоилась. У меня аж ноздри расширились, когда я учуяла исходящий из котелка запах овощной толченки, но прерывать сказку было некрасиво, и я даже взвыть не сумела, когда женщина все так же осторожно вышла наружу, унося с собой мой у-у-ужин!.. У-у-у, грабят! У-у-у... Оказывается, жертв требует не только красота... так что пришлось покорно рассказывать дальше, благо, то был момент, когда Марьюшка добралась до тридевятого царства и поступила в служанки к царице-волшебнице, так что огорчение в моем тоне неплохо вписалось в рассказ, и ревели уже все, я в том числе... К счастью, до счастливого финала оставалось немного, и под конец, на словах о том, как судили Финиста — ясна сокола, и тот спросил князей да купцов, мол, какая жена настоящая — "та ли, что крепко любит, или та, что продает да обманывает?", меня окатил слитный выдох всех пяти... а нет — снова шести слушателей.

— Тетя дракон, а еще сказки есть? Тетя, расскажи еще! — тут же набросились на меня эти неугомонные, — Тетя!..

— А ну цыц! — донеслось от дверей, и наша матрона вышла вперед, неся в од­ной руке сальную свечку, а другой прижимая к необъятной груди заветный коте­лок, из которого — м-м-м! — неслись такие запахи, что я мало что слюной не дави­лась, — Я их ищу, ищу, а они вот, оказывается, где!

— Мама! Тетя, тут сказки! — кажется, малышня только что заметила роди­тельницу, и тут же — о, дети всюду одинаковы! — поспешила поделиться новостя­ми, — Она сказки рассказывает! Тетя дракон совсем не злая!..

— А то я не знаю, — усмехнулась та, — Но новую сказку послушаете утром, а сейчас — живо спать!

— Ну ма-а-ама...

— Не "ма-а-ама", а марш! — женщина шлепнула занывшего Соника пониже спины, — Совсем бедняжку замучили, трескучки... верно я говорю?

— Угм, — невнятно ответила я, давясь слюной и вперив взгляд в заветный коте­лок, к прежнему овощному запаху которого явно примешалось мясцо — уй, пре­лесть какая! — и женщина, засмеявшись, поставила посудину передо мной, после чего, уже не обращая внимания на жалобы, вытолкала детвору с сеновала. Впро­чем, я на то уже не смотрела, уткнувшись мордой в долгожданную пищу, и мало что не дрожала от удовольствия, лишь огромным усилием воли заставляя себя не чавкать и не урчать, как кошак, дорвавшийся до целой крынки сметаны! Блин, ну вы меня тоже поймите — наконец-то человеческая еда!

— Вкусно? — с усмешкой спросила хозяйка, глядя, как я подметаю свой пай, активно орудуя языком, но я даже отвечать не стала — и так же все понятно! — А вот мои обормоты есть не хотят, говорят, пересолена слишком... Ты кушай, кушай, а мне еще за молоком следить нужно. Переверни потом котелок кверху донышком, чтобы лорики внутрь не заползли, хорошо?

— Угхм, — просвещать женщину, что, вообще-то, ни один нормальный лорик (местный паразит-домушник, размером с крысу, только являющийся не зверьком, а, скорее, ящерицей, покрытой редким колючим волосом) не будет пакостничать рядом с драконом, я не стала — не до того было. Но котелок все же перевернула — на всякий случай, после чего с довольных "пы-ы-ых" легла на бок, блаженно зажмурив глаза. Из дома все еще доносился еле слышимый шум — кажется, у кого-то ли сбежало молоко, то ли родился ребенок — но я почти не обращала на него внимания, потихоньку погружаясь в блаженную дрему.

"Все-таки... — думала я, засыпая, — Все-таки хорошо... когда люди и драконы могут вот так просто жить рядом и рассказывать друг другу сказки..."

Однако кое-кому подобные мысли явно не пришлись по вкусу.

...как же жарко...

Что?..

И темнота.

— ...спит.

— Да не спит! Ты что, не слышал, как она ночью храпела, пока спала?

— Соник, тише! Проснется же...

— Трусиха ты, Радка! Мама вчера ей целый котелок нашей толченки отдала — думаешь, после нее потянет на твои кости?

— И она что, съела эту гадость? Фу-у-у...

Жар Преисподней... до чего же они шумные...

И дотоле спящий зверь открыл вспыхнувшие в полумраке зрачки.

Резко обострилось зрение, превратив весь мир в скопище абстрактных пя­тен, окруженных колышущейся вуалью запахов, трепещущих от едва слышимых звуков, и взор хищника без труда выцепил из окружающего пространства живых, тепло пахнущих существ, сгрудившихся неподалеку, посреди ярко освещенного утренним солнцем двора — мою законную, мою желанную добычу!..

Добычу?..

Они стояли очень удобно — спинами ко мне, и их резковатые голоса слегка раздражали слух, но зато, глупые, были настолько поглощены разговором, что не обращали на меня никакого внимания...

О нет... нет, нет!

Не смей!

Я не хочу... не хочу... только не они!

И голодный хищник оскалил в предвкушении клыки.

Нет!

Нет, нет, нет!

Я билась, как муха об стекло, пойманная в ловушку собственного тела, устремляя все свои силы и помыслы на то, чтобы остановить дикую тварь, вытес­нившую меня куда-то на задворки сознания, но я была так слаба, а она — невероят­но, немыслимо сильна в своей простоте, в своем древнем, как жизнь, понимании мироздания, в понятном любому из нас законе: съешь! — или съедят тебя...

Стой!

Ну пожалуйста...

А потом я прыгнула. Одним быстрым, змеиным движением, и мир вспыхнул ярче, обагренный предвкушением убийства и вкуса свежего мяса. О, кровь моя бурлила, как пламя ада, и холодный разум опытного охотника тут же подсказал, что добычу сперва стоит сбить с ног, по возможности ломая кости и отрезая пути к отступлению, после чего уже заниматься каждым в отдельности, не да­вая им уползти... что в доме, помнится, остались еще несколько существ, чьи запахи тоже витали в воздухе, но за них я могла не переживать — я успею ими заняться раньше, чем они проснутся и попытаются от меня улизнуть... Не уйдете. Вставшего на след демона уже невозможно с него сбить. И мои остро отточенные когти уже были готовы рвать и разить, раздирать плоть и вминать добычу в землю, одним легким движением кисти обрывать такую короткую, такую бессмысленную человеческую жизнь...

...Как вдруг волна резкого, жгучего запаха окатила меня с головой, одновре­менно с глухим, угрожающим ревом, надвигающимся откуда-то сверху. Думать было некогда, а зверю это и не требовалось, поэтому я тут же метнулась в сто­рону, и огромные лапы не раздавили меня, как клопа, а лишь зацепили за край перепонки, оставив небольшую царапину — но, впрочем, этого вполне хватило, чтобы довести сидящего во мне монстра до белого каления. В тот же миг пер­воначальный испуг сгинул без следа, и волна лютой ненависти охватила мое серд­це — я зарычала, припадая к земле и горящими глазами следя за противником, что казался мне уродливым чудовищем, предателем, коварным чужаком, от которого следовало немедленно избавиться — как он посмел вмешаться?! И когда новояв­ленный пришелец слегка пошевелился — просто дернул крылом, или вроде того — я не замедлила атаковать, прыгнув так быстро, как только могла, и метя своего врагу точно в горло...

Но, наверное, где-то все-таки не рассчитала.

Иначе откуда бы на моем пути было взяться каменной стене?..

* * *

А-а-а-а!

Ужасающая боль раскаленным лезвием пробилась сквозь путы забвения, возвращая меня в мир живых, и я закричала в голос, выгибаясь неистовой дугой. Глаза мои были открыты, но я ничего не видела, не слышала и не ощущала — мир заполонила сплошная красно-черная боль, поглотив и формы, и звуки, оставив после себя лишь бескрайнюю кипящую тьму, в котором плавало мое ободранное, изувечен­ное "я", утопая в клокочущей бездне. Где-то на краю сознания, отчаянно цепляясь за мою трепещущую сущность, билась мысль, что это все неправда, что это всего лишь мое воспаленное воображение бьется в клетке собственных иллюзий, но боли от этого становилось ничуть не меньше, и с каждой секундой я погружалась все глубже и глубже, на самое дно океана страданий. Я погибала, я теряла себя, становилась никем и ничем, я уже почти умерла и растворилась в густо-черной вечности, но какая-то неведомая сила продолжала тянуть меня из заволоченного дымом забвения небытия, не давая слиться с ним в единое целое, забыть о боли, не помнить о муках... сила бесполезная — отпусти! Дай мне... дай!

Да только разве ж послушалась...

Разве ж помогла!

"Скрывая боль, ты не сделаешь ее меньше, — внезапно раздавшийся в моей го­лове спокойный, шумяще-прохладный, как морской прибой голос, — Затаенная боль подобна сидящему в засаде хищнику... никогда не знаешь, когда он решится атаковать", — после чего, не давая мне времени опомниться и хоть как-то отреаги­ровать на столь философское заявление, грудь разорвала обжигающая боль, а в следующий миг...

"...все, — устало, но удовлетворенно прошептал голос, как только я вновь об­рела способность слышать что-либо кроме пронзительного звона в голове, — А те­перь — спи", — строго добавил он, причем это был уже приказ, а не просьба, и воз­мутиться самоуправством не получилось — просто не хватило сил... Поэтому осталось лишь оставить все вопросы на потом и вновь погрузиться в темноту.

...П... п... п-пить...

Когда я очнулась — это было моей первой более или менее внятной мыслью. Чувством. Ощущением того, что горло кто-то основательно просушил полотен­цем, а потом еще раза на три прогулялся по нему наждаком, ибо оно горело и пух­ло, как после самой жестокой простуды. А может, и правда простудилась? В озере переплавала. В том самом, холодном... Когда это было? День, два назад? Почему же так пить хочется?.. Не открывая глаз, пробую пошевелиться. Совсем чуть-чуть — всего-то голову приподнять... но в ответ получаю столь "радужный" привет откуда-то из области затылка, что тут же падаю наземь, оглашая воздух... нет, не пронзительным воем, а жалким хрипом, сменившимся сухим, натужным кашлем, от которого в глазах заплясали огненные пятна, и сознание вновь затрепыхалось, как подыхающая рыбина, вот-вот готовясь отключиться. Не отключилось — я не позволила, мало что не силком заставив себя полной грудью — и пусть там что-то похрустывает! — наполнить легкие воздухом, натужно выискивая в нем следы вла­ги... однако почти тут же отказаться от этой идеи — воспаленный нос едва мог сей­час отличить даже розовое масло от протухшего мяса. Но я же заснула недалеко от озера... там еще стадо суннов было... кажется. Или приснилось?.. Да какая разни­ца! Главное, если постараться, то, наверное, сумею доползти... Как засыпала? Хвостом к лесу, по-моему. А головой — куда, вправо или влево? Впрочем, неважно, будем ориентироваться на хвост. Хво-остик, ты где там? А, чтоб тебя... больно! Слегка потеребив ноющую часть тела и выяснив ее примерное расположение, я осторожно перевалилась на левый бок — и поползла-а-а... Сперва получалось дви­гаться со скоростью улитки, потом "прогрессировала" до червяка, а там дело по­шло на лад, и вскоре я уже почти шустро перекатывалась с боку на бок, как пу­стынная змея, цепляясь вздыбленной чешуей за землю и с грехом пополам подтя­гивая тело. Постепенно кровь начала согреваться, и сердце застучало веселее, а я — внезапно! — обнаружила, что крылья мои все еще в полном порядке, и, наловчив­шись, принялась помогать себе когтями на сгибах, постанывая на каждом "шагу". И — раз! И — два! Боль в позвоночнике не утихала, нос вспахивал грязь не хуже ка­баньего рыла, а одеревеневшая шея всякий раз "стреляла" прямо в мозг, когда я снова выгибала тело дугой, выбрасывая вперед крыло для следующего подтягива­ния. И — ра-а-аз! И — два-а-а! Давай, давай, шевелись! Больно, знаю — а кому сей­час легко? А кому сейчас просто? Ше-ве-лись давай! Крылышко вперед — и по­ползли... Второе крылышко вперед... И еще раз. И еще разо-о-очек. Шевели-и-ись, родная, совсем немно-о-ожечко осталось... Вон там она, водичка, плещется... миленькая, я сейчас к тебе... я уже скоро...

"Ты что это делаешь?!"

Громогласный рев, ввинтившийся в уши, смял мое бедное сознание, как гни­лое яблоко, заставив нелепо дернуться и повалиться на бок, глотая воздух широко распахнутой пастью и чувствуя, как по щекам бегут непрошеные слезы... больно-то как! Правда, спустя пару мгновений эта боль отошла на второй план, ибо, когда тебя, точно мешок с картошкой, хватают за загривок и куда-то волокут, трудно ду­мать о чем-либо другом! К чести своей, отмечу, что я даже попыталась сопротивляться... что, впрочем, было расценено как попытка к бегству и без­жалостно пресечено, а вяло дергающейся мне запрокинули голову, крепко держа за рога. Вот когда я пожалела, что не уродилась комолой... Судя по всему, там, наверху, был все же день, ибо даже того слабенького света, что просачивался сквозь веки, было вполне достаточно, чтобы заставить меня еще раз умыться собственными слезами, но, тем не менее, я рискнула чуть-чуть, на самую капельку приоткрыть горящие огнем глаза...

Как раз вовремя — ибо в этот самый миг зловредное солнце скрылось, засло­ненное чьей-то массивной головой, и, не успела я даже "вя" вымолвить, как огромные челюсти без лишних объяснений залезли мне в пасть, попутно едва ее не разорвав, после чего раздалось невнятное бульканье, как будто рядом кто-то открыл воду в давно не пользованном кране, а в следующий миг мне в глотку вы­лилось несколько литров слегка солоноватой и странно пахнущей, но все же — воды!!! Естественно, я тут же подавилась и раскашлялась. Естественно, большая часть воды пошла скорее на умывание, чем на утоление жажды, но даже этих не­счастных нескольких глотков вполне хватило, чтобы привести меня в чувство... а, так как топить меня, по счастью, никто не собирался, то живительный поток тут же перекрыли, не давая захлебнуться на радостях. Голову я, естественно, тут же вырвала, и даже попыталась отползти в сторонку, подальше от всяких... нехоро­ших личностей, но, увы, на такое моя избитая тушка пока еще не была способна — в голове танцевали дикие радуги, и каждый удар сердца словно бы заставлял же­лудок подпрыгивать вверх и грозить вот-вот расстаться с такими трудами добытой водой... не смей.

Не смей, я сказала!..

...Ох, черт.

Когда я окончательно пришла в себя, это было моей первой более или менее отчетливой мыслью. По-моему, мои голова и тело решили поспорить за право на­зываться "самыми больными", и теперь изо всех сил пытались заполучить глав­ный приз и самую большую порцию жалости. Просто замечательно! И это при том, что сама я лежу... на земле, кажется... укрытая чем-то теплым... стоп. Укры­тая? Извини, рогатый, без твоего поминания не обойдемся... Правда, внешне я осталась — надеюсь... — совершенно спокойна, только на мгновение дернулись но­здри, да чуть шевельнулся кончик хвоста. В ответ послышалось низкое урчание, сопровождаемое тихим шелестом трущихся друг о друга сухих пластин чешуи, и, на самую капельку приоткрыв глаза... Ну, вернее, это я так думала, что "на капельку", а вот только, стоило мне понять, что именно я вижу, как веки сами со­бой поползли вверх, совершив попытку забраться внутрь черепа, пока ставшие со­вершенно круглыми глаза изучали растянутую надо мной кожистую перепонку, накрывшую меня целиком, точно какой-то удивительный шатер. Кажется, снару­жи, если можно так выразиться, ярко светило солнце, чьи лучи, пробиваясь сквозь плотную кожу, ярко подчеркивали затейливый рисунок сосудов, что сейчас редко, сонно пульсировали, проталкивая очередную порцию крови — одновременно с глу­хим буханьем где-то у меня за спиной... впрочем, мне не нужно было оборачи­ваться, чтобы понять, где я.

Под крылом у дракона.

Дракон!

Острые, как лезвия, клыки, сжимающиеся на моем горле...

Когтистая лапа, несущаяся к замершей у стены Ирране.

Черная тень, закрывшая солнце и падающая прямо на меня с небес!

Нет!

И разум во мне померк.

И душу обуял ужас...

И я рванулась, что было сил, позабыв про былую слабость... кажется, даже успела применить когти — ужасающий рев и отдернувшееся от боли крыло были тому вескими доказательствами, а, едва увидев, что путь свободен, я во весь дух припустила наутек, под иллюзорную защиту возвышавшихся вокруг деревьев. Те встретили меня не очень приветливо — верно, им не понравилось, как я неслась сквозь переплетения кустарников и низко растущих веток, ломая все на своем пути — но мне было плевать на порезы и ушибы, плевать на взвывшие от боли лапы, крылья, хвост и все прочие части тела, плевать на громогласный голос, раз­дающийся в голове... пока древесный полог не расступился над моею головой, а мягкая лесная земля не сменилась твердым камнем... и я не поняла, что просто не успею вовремя затормозить, до того, как меня снесет в пропасть. Но — что видели глаза, тело не принимало, и все четыре лапы тут же вцепились в неподатливый утес, что есть силы скребя по нему когтями... ну же... развернуло хвостом вперед, черт! Замедлило... чуть-чуть замедлило... да чтоб тебя!..

Я не хочу, не хочу умирать!

"Держись!" — донесся до меня дикий, невероятно мощный мысленный зов, и, слегка приоткрыв зажмуренные от страха (а кому приятно становиться свиде­телем собственной кончины?!) глаза, я увидела, как на меня, подобно черной горе, несется огромный дракон, протягивая ко мне свои ужасные лапы!

Скажите откровенно — а что бы вы сделали на моем месте?

"Не подходи! — может, мой голос и не был столь могучим, но вот по пронзи­тельности тона я готова была дать ему фору, — Не приближайся ко мне, ты!.."

Страх мой перед этим чудовищем был неподдельным, и, кажется, дракон это почувствовал — во всяком случае, он тут же остановился, и голос, раздавшийся в моей голове, вмещал себя и растерянность, и осторожность, и даже... испуг?

"Маленькая... ты только не дергайся. Все будет хорошо..."

"Не подходи! — тут же прервала его я, не давая ему сделать следующий шаг, и когти мои соскользнули с края утеса еще на несколько волосков, — Не смей!"

"Девочка, не глупи! Ты же сорвешься!"

"Не твое дело!" — зарычала я в ответ, — Тебя не касается!"

"Еще как касается!" — кажется, он тоже начал не на шутку сердиться, и его го­рящие диким пламенем золотые глаза внезапно оказались близко-близко к моему лицу, а я... я внезапно почувствовала... даже не знаю, как это описать... будто бы какая-то плотная пелена окутала мое сознание, точно банное одеяло или детские пеленки, теплая, но душная и необоримая, что сковывала мысли и лишала свободной воли... стой я на земле — пожалуй, распласталась бы по ней, как тряпка, как побитая собака, а так я лишь за­стыла, будто изваяние, совершенно четко ощущая, что случись сейчас конец света — я не смогу и пальцем пошевелить, ежели на то не будет желания овладевшим моим телом врага... врага! Посмевшего! Посягнуть! На меня!

Непростительно!

Хриплое, еле слышное рычание сорвалось с моих губ, больше похожее на неуверенный вздох, но только это было свидетельством той безудержной, неумо­лимой ярости, что полыхала в моей душе, пока я беспомощно наблюдала за огромным драконом, безвозмездно приближавшимся к краю утеса... не смей! Не смей... не позволю!

НЕ ПРОЩУ!

Кажется, он меня услышал — глаза его на мгновение подер­нулись легкой дымкой, и меня окатило волной нескрываемой горечи и тоски... од­нако это же замешательство позволило мне на несколько мгновений — всего на несколько мгновений! — вернуть контроль над собственным телом, и, охваченная лютой яростью, я тут же рванулась вперед, собираясь во что бы то ни стало — любой, даже самой невероятной ценой! — добраться до драконьей глотки!..

...Но, как оказалось, мои желания отнюдь не совпадали с возможностями, и в результате этого бессмысленного движения я лишь почувствовала, как хлипкая опора выскользнула из-под моих когтей, и, пребольно стукнувшись подбородком о камень, я сорвалась вниз.

Ветер, до этого лишь раздосадовано шлепавший меня по щекам, мгновенно стал острее лезвия меча и резанул глаза, выбив из них жгучие слезы, еще один воздушный кулак вонзился в глотку, заглушив готовый вырваться крик, а третий, завершая начатое, ударил по сложенным крыльям, выгнув слабые (слабые! Все-та­ки еще слишком слабые...) суставы и расправив перепонки, но лучше мне от этого не стало — только еще больше утратилась власть над собственным телом, которое крутилось волчком, кидалось то вправо, то влево... неудержимая паника затопила рассудок, лишая тело последних остатков сил... кажется, я попыталась-таки за­кричать...

Пожалуйста...

Я не хочу умирать!

И, должно быть, меня все же услышали.

"Держись!" — вновь раздался этот сокрушающий все мысленные преграды го­лос, раскаленной иглой вонзившийся в мозг, опаливший меня своей силой и яро­стью — но, одновременно, вернувший возможность ясно соображать, так что, в ка­кой-то мере, я была подготовлена к тому, что меня внезапно обхватят могучие ког­тистые лапы, подцепившие, как крючья, под грудь и брюхо, останавливая без­удержное вращение... кажется, сила инерции все же кинула дракона куда-то вбок, и он заревел от боли, но все же смог, выправив полет, у самой воды распахнуть крылья и, по самые уши искупавшись в соленых брызгах, я почувствовала, как на­бираю высоту, с каждым мощным, резким взмахом крыльев словно подпрыгивая вверх. Острые когти больно вонзились мне в кожу, со стороны брюха защищен­ную куда хуже, чем со спины, и эта боль слегка оттенила страх, вызванный напо­ловину самим ощущением полета, наполовину — теми обстоятельствами, при кото­рых он состоялся, однако на первые несколько минут (часов? Или секунд? Не по­мню...) я просто сжалась в комок, крепко зажмурившись и изо всех сил стараясь не опорожнить желудок. Дракон, которого укачивает в полете!.. На какое-то мгновение меня разобрал истерический смех — нарочно не придумаешь! — но тут мои внутренно­сти разом ухнули вниз, и, против воли распахнув глаза, я увидела, что серо-сине-зеленое полотно, испещренное мелкими белесыми гребешками волн, стремительно приближается, а сквозь рев и свист ветра до меня донесся новый звук — глубокий, полный боли стон, на сей раз исторгнутый живой глоткой... и я вдруг поняла, что мы уже не летим, а падаем, едва цепляясь за ускользающие воздушные потоки!

Кажется, я все-таки закричала — боже, как мне было страшно! — но ничего, ничегошеньки не могла поделать!.. — пока, наконец, прозрачное серое мелководье не бросилось навстречу, и мы оба не рухнули на камни, едва затянутые пленкой соленой влаги. Последним усилием дракон выпустил меня из хватки, от­швырнув в сторону, и, наверное, только потому я не была размазана им в лепешку, хотя приземление и без того нельзя было назвать приятным — меня кубарем протащило вперед, подбрасывая и переворачивая, пока, наконец, я не растянулась на боку, чувствуя себя плохо отбитой котлетой. К счастью, мне удалось удержать крылья в сложенном состоянии, и прочные кости передней кромки, защищенные, к тому же, крупными роговыми щитками, помогли избежать серьезных повреждений... но хотела бы я то же самое сказать и про все остальное тело! Прошло несколько долгих, окрашенных кровавой болью мгновений, прежде чем она разделилась на отдельные очажки, и я вновь почувствовала, что у меня есть лапы, хвост и голова, гудящая после крепкого удара в затылок, что вокруг плещется морская вода, а чуть поодаль слышатся тяжелые, хриплые вздохи, сопровождаемые странным бульканьем — словно из какого-то огромного сосуда на поверхность с трудом пробивались одинокие пузыри воздуха. Первая же попытка пошевелиться едва не отправила меня навстречу забвению, но я вцепилась в собственное сознание, как клещ, не давая себе провалиться в темноту, и постепенно туман перед глазами начал рассеиваться, позволив сперва открыть глаза... потом приподняться... и ползком, спотыкаясь и постанывая на каждом шагу, направилась к берегу — во всяком случае, я искренне надеялась, что берег находится именно там. Жуткая боль где-то в шее не давала мне даже толком выпрямиться и посмотреть вперед, так что ничего удивительного, что когда я натолкнулась на что-то, лежащее в воде, для меня это было полной неожиданностью!

Тут, наверное, стоит заметить, что, хоть драконы и покрыты чешуей, а их чувство осязания развито существенно слабее, чем у людей, нос у представителей этого племени — как я выяснила позже, особенно этим славятся особи женского пола — "защищен" лишь формально, и посему по чувствительности вполне может сравниться с кожей мозолистых рук, так что неожиданный тычок получился довольно неприятным — во всяком случае, достаточным, чтобы привлечь мое внимание и заставить его сосредоточиться на этом неожиданном препятствии. На проверку оказавшимся широкой спиной, настолько плотно оплетенной мышцами и связками, что толстый хребет едва угадывался, а вот два ряда огромных ромбовидных пластин, о которые я и приложилась носом, были более чем различимы, и мне пришлось проползти мимо них еще метра четыре, прежде чем они закончились у основания мускулистой шеи, уступив место жесткой спутанной гриве. В общем-то, я могла перелезть через него уже там, чтобы продолжить путь к берегу, но что-то дернуло меня обойти его вокруг подвернутой под грудь шеи и приблизиться к голове, на треть ушедшей под воду и, собственно, издававшей тот самый странный булькающий звук, что вывел меня из прострации. Некоторое время я смотрела на него, даже не пытаясь обратиться к мысленной речи — и так знала, что он мне не ответит — после чего, вздохнув, ухватилась за торчащий из-под воды толстый рог и, уперевшись лапами в дно, с трудом выпростала его тяжеленную голову на поверхность, уложив так, чтобы он мог нормально дышать. Едва я это сделала, как он раскашлялся, при этом едва не угодив мне кончиком рога в глаз, после чего слегка пошевелился и приподнял веки, а моих мыслей коснулся напряженный голос:

"Малышка..."

"Встать сможешь? — глухо спросила его я, чувствуя, как трясутся лапы, — Я не дотащу тебя до берега".

Некоторое время он молчал, и тишину вокруг нас нарушал лишь шорох волн да хриплое дыхание, после чего негромко осведомился:

"Далеко?"

"Метров двадцать, — устало подумала я, но, вспомнив, что он едва ли сведущ в таких мерах длины, поправилась, — Ну... с четверть киса".

Дракон вновь не ответил, однако лапы его напряглись, и я буквально почув­ствовала, как мучительно он заставляет двигаться свое огромное тело. Он был по­чти вдвое длиннее меня, и ему было вполне достаточно неудачно упасть, чтобы переломать мне ребра, но, тем не менее, сейчас он дрожал от дикой усталости, и, не подставь я ему свой бок — лежал бы в воде до самого утра, не в силах пошеве­литься. Надо признать, звучит немного эгоистично, но меня его слабость даже подбодрила — по крайней мере, она доказала, что, несмотря на его размер и силу, он все же может нуждаться в помощи такой слабой и жалкой меня — хотя, когда мы выползли на прохлад­ный пляж, любое лишнее движение уже казалось пыткой, и, не сговариваясь, оба рухнули, как подкошенные, на свое каменистое ложе. Кажется, он тут же и уснул — во всяком случае, когда я, пошатываясь, поднялась на лапы, дракон никак на это не отреагировал, и мне осталось лишь молча смотреть на эту огромную тушу, раздумывая над своим нелег­ким положением.

Вообще-то, по-хорошему, мне стоило как можно быстрее покинуть это место и забыть об этом случае и обо всех других драконах. Встреча с этим стариком — а что-то подсказывало мне, что лежащий передо мной дракон был уже далеко не мо­лод — была не так дурна, как первое мое знакомство с чешуйчатыми родичами, но все же где-то в глубине души что-то настойчиво подсказывало мне избегать даль­нейших контактов с новоявленными собратьями, если я действительно хочу как можно быстрее найти способ покинуть Сарран и вернуться в свой нормальный, человеческий мир. Быть может, это было мое благоразумие, а может, и предвиде­ние, да только часто получается, что мы редко слушаем дельные советы, и хотя в сердце я еще ощущала некий затаенный ужас перед драконами, вид этого конкрет­ного дракона, беспомощно распластавшегося на камнях всеми богами забытого островка, внушал мне не страх, а, скорее, смутное чувство жалости. Вспоминая сейчас тот далекий день, я не могу удержаться от улыбки — нашла, кого жалеть! — но тогда это казалось мне совершенно естественным, и, осмотревшись по сторо­нам, я заковыляла к кромке деревьев, растущих сразу за пляжем подобно тем­но-зеленой крепостной стене. Это был настоящий девственный лес, и деревья росли плотно — не настолько, чтобы между ними не прошел человек, но вот дракон там точно не протиснулся бы — поэтому, чтобы исполнить задуманное, мне пришлось прогуляться вдоль берега. Постепенно тело приходило в себя, и хотя лапы все еще ныли от дергающей боли, кровь согрелась, а досаждающая "стрельба" в хребте почти со­шла на нет, так что к тому времени как я нашла то огромное поваленное дерево, я уже была в состоянии хорошенько его ободрать, заполучив целую охапку смоли­сто пахнущих веток. Пришлось сделать несколько ходок, чтобы перетащить их все, куда надо, но зато подстилка получилась довольно толстой, и, закончив, я, уперевшись всеми четырьмя лапами, кое-как перевернула старого дракона на бок, после чего, бесстыдно пользуясь своим положением, приткнулась рядом, поближе к теплому животу, и, уже в полудреме, почувствовала, как на меня опустилось его широкое крыло.

"Хайис...", — донесся до моего разума тихий голос, и... хотите услышать, что уже тогда я почувствовала, что что-то не так? Предчувствия? Предзнаменования? Дурные знаки? Ага, как же. Я просто уснула. И проспала... ну, наверное, долго, хотя по пробуждении по-прежнему обнаружила себя в теплом закутке под драко­ньим крылом, а, выбравшись наружу, увидела все то же низкое серое небо да море... хотелось сказать "бескрайнее", но не получится — слева от нас возвыша­лась недалекая горная гряда, в которой я даже с такого расстояния признала свой "родной" остров, прямо по курсу из тумана вырисовывались горбы еще двух не то трех скалистых островков, а на юге, уже едва различимая в дымке идущего дождя, угадывалась приметная двуглавая вершина, которая, если я правильно запомнила карту, называлась Суфу — по-моему, по имени то ли какого-то великана, то ли дра­кона из древних легенд. Погода, увы, оставляла желать лучшего — с моря дул хо­лодный ветер, и я тут же замерзла, запрыгав на месте и похлопывая теплыми со сна крыльями, но, поняв, что это не помогает, вздрагивая и ежась побрела вдоль берега, на этот раз — в другую сторону, чтобы осмотреть пляж целиком и решить, на­конец, что мне делать дальше.

"Все-таки драконы — плохие ходоки", — мрачно думала я, в пятый раз споты­каясь на разбросанных как попало камнях, среди которых большая часть была чуть крупнее речной гальки, но попадались и такие места, где самые мелкие из громоздящихся друг на друге валунов легко бы перевесили взрослого мужчину. Насколько я могла понять, островок нам достался неприютный, и лишь потому не заселенный — сколько я ни шла, а только ни разу не встретила на своем пути и ма­лейшего признака присутствия здесь разумной жизни. Неразумной, впрочем, тоже было не особо много — мелкие таракашки, разбегавшиеся из-под моих лап, были не в счет, а самая крупная встреченная мною животина, напоминающая гибрид со­баки и варана, тут же оторвалась от растерзываемой рыбины и приподняла окайм­ленную ярко-алой полосой губу. Впрочем, стоило мне сделать пару шагов вперед, как она тут же струх­нула и, подхватив остатки добычи, скрылась за деревьями, оставив после себя лишь резко пахнущее мокрое пятно, тут же отбившее у меня всякую охоту изло­вить эту тварь себе на завтрак. Сами такое кушайте... Итого в минусе — еда, а в плюсе — вконец добитые лапы, усталость и — на сладкое — небольшой ручеек, об­наруженный среди дальних скал. Правда, о том, что там есть ручей, я догадывалась лишь по тихому журчанию, так как сверху на нем лежал огромный валунище, размером с целую телегу, и, как я ни пыталась его поддеть — даже не пошевелился. Тут бы мне, скажете, бросить это дело и поискать другой ручей, но, во-первых, глодало меня смутное сомнение, что в поисках оного мне придется пол-острова облазить, а во-вторых — это была задача, причем задача вполне решаемая, и, хорошенько осмотрев камень со всех сторон, я отправилась на поиски подходящего инстру­мента. Динамита тут, конечно, не сыщешь, да и с техникой, откровенно говоря, слабовато, но вот длинную узловатую палку найти — это как здрасьте, не говоря уж о том, что выросшие на сплошных камнях деревья и сами были тверже камня, и, едва отыскав подходящий рычаг, я тут же принялась заталкивать его под гра­нитный бок. Тело, естественно, было против, и лапы тут же начали скулить по со­дранным подушечкам, но, как говорится, коли взялся за гуж — не говори, что не дюж, и, в конце концов все же запихнув эту чертову палку куда надо, я ухватилась за свободный конец и стала потихоньку его раскачивать... Сначала — потихоньку, но потом пришлось наваливаться всем весом и мало что не прыгать на нем, хотя и этого оказалось недостаточно — ствол гнулся и скрипел, а камень дергался из стороны в сторону, но если и двигался, то как-то больно незаметно! И когда я уже решила, что, верно, оставлю по себе тут вечный памятник инопланетной глупости, как вдруг...

"Тебе помочь, малышка?"

Да что б тебя... за хвост и через плечо!.. Чесотку тебе промеж крыльев, ну где это видано — в тишине, со спины, да так, что аж в ушах зазвенело?! И что с того, что "речь" мысленная — оказывается, оглушать можно даже мыслями! А голос у этого дракона — ну, у кого же еще?.. — был не то чтобы очень громкий, но гулкий до невозможности, так что ничего удивительного, что я сперва подпрыгнула на всех четырех лапах, одновременно резко оборачиваясь и пытаясь совершенно че­ловеческим жестом заткнуть уши... естественно, в результате толком не удалось ни того, ни другого, ни третьего — потеряв равновесие, я птичкой слетела со своего рычага, врезавшись носом в камни. Больно было до жути, но в тот момент мне на собственное тело было чихать, и, вывернув шею, я обвиняюще уставилась сквозь застлавшие глаза слезы на смешливо разглядывающего мою персону огромного ящера, застывшего в неудобной позе на задних лапах — передними он упирался в потрескивающую от напряжению корягу.

"Вы!.."

"Я", — охотно подтвердил он, качнув своей тяжелой головой, отчего дерево под ним опустилось еще сантиметра на два, после чего, сделав шаг вперед, навалился на опору всей грудью. Мускулы на его теле вздулись, как клубки, и ды­хание с хрипом вырывалось из ноздрей, так что мне пришлось быстро оставить обиду на потом и, подбежав к самому валуну, упереться в него плечом, сдвигая непокорный с места... чувствуя, как он шевелится в своей яме, точно потревожен­ный в логове зверь, как медленно поворачивает ко мне мокрый, скользкий бок, будто пытаясь помешать сдвинуть его с места... ага! Как же! Чтоб ты знала, каме­нюка бестолковая — где не срабатывает грубая сила, нужны мозги! И, собственно, это и было весьма наглядно продемонстрировано, когда де­ревянный рычаг плашмя лег наземь, и мне осталось лишь хорошенько пихнуть этого упрямца, чтобы он с грохотом отвалился в сторону, демонстрируя всем желающим мохнатое, обросшее мелкой водорослью брюхо — а также довольно глубокую, мне почти по колено, рытвину в земле, которая тут же начала наполняться водой.

"Ву-у-ух, — высказал общее настроение мой нежданный помощник, вывалив из пасти ярко-красный язык, — Здорово у тебя получилось!"

"Как будто одна я могла бы что-то сделать", — фыркнула я, уже сунув нос к воде и жадно лакая.

"Ну... и то верно", — усмехнулся он, после чего присоединился ко мне. Пил он медленно, со вкусом, грациозно изогнув шею и подобрав передние лапы, и вы­глядел при этом совершенно расслабленным, хотя мне, при всем моем куцем опы­те общения с драконами (себя в счет не берем), было достаточно посмотреть на напряженную линию его крыльев и слегка подергивающийся кончик хвоста, что­бы понять: ему здорово не по себе. Причем вовсе не нужно владеть телепатией, чтобы понять, почему — вот она причина, рядом стоит и ученую из себя корчит. Сперва чуть крыло не ободрала. Потом мало не утопила. Под конец еще и секре­том Архимеда поделилась. И что он должен после всего этого обо мне думать? Что я нервная психопатка со склонностью к суицидам и мозгами набекрень?..

"Нет, — раздался в моей голове мягкий, шершавый голос, и, оглянувшись, я столкнулась взглядом с горящими золотистыми глазами, тут же смущенно втянув голову в плечи — надо же так громко думать! — Между прочим, искусству закры­вать свои мысли от других учатся годами, и вряд ли у тебя были среди людей до­стойные учителя".

"Были... только не учителя, а друзья, что так умели".

"Это они дали тебе твое имя?.."

"Да. Оно означает..."

"Знаю. Белая. Не слишком оригинально, — он чуть оскалился, — но зато вполне соответствует истине... хотя на мой вкус звучит странновато".

"На мой тоже, — я невольно наморщила нос, — Но среди людей без имен как-то не обойтись, поэтому... Э, погодите! Я ведь вам не говорила, что!.."

"А я сам догадался", — ответил он на еще не заданный вопрос, одновременно с этим касаясь когтем на сгибе крыла своего левого рога, и я прикусила язычок. Ой, ма, память моя девичья... коро-откая...

"Так что? — дракон слегка повел крыльями, что, видимо, в его исполнении можно было приравнивать к приподниманию бровей, пока я тихо кляла Торака за то, что не удумал сделать свой подарок менее приметным, — Будешь спорить?.."

"Нет. Даже не собираюсь, — негромко ответила я, все-таки взяв себя в лапы и даже не притронувшись к черному колечку на своей голове, — Если люди оказа­лись ко мне так добры — с чего бы этого стыдиться?"

"Ну и правильно", — кажется, я сказала что-то то, ибо волну одобрения ощу­тила просто-таки физически — что, надо сказать, меня даже смутило.

"Так вы не?.."

"Я никогда и ни в чем не держал на них зла, — просто ответил он, — Оба наших народа, в своей мере, несут ответственность за столь печальный исход вторжения демонов, и с нашей стороны глупо было обвинять во всем людей, не замечая соб­ственных ошибок... хотя, не спорю, некоторые мои собратья до сих пор так счита­ют, — добавил он не без горечи, — И именно поэтому демоны все еще способны врываться в наши тела и красть души..."

"Красть... души?"

"Ты же видела, что из этого получается, — тихо ответил он — как прошептал, с болью и скорбью, — Ты же убила его..."

О господи.

"Так он был?.."

"Да. Он был одержим демонами, что похитили его разум и память, оставив вместо моего внука лишь пустую оболочку, до краев переполненную древней не­навистью... Не стоит, — кисточка на кончике его хвоста мягко шлепнула по земле, — Не извиняйся. Если кто по-настоящему и виноват в том, что случилось с Хайисом, так это я, и только я. Я не смог заполнить пустоту в его сердце, и демоны воспользовались моей слабостью и его отчаянием... Это я виноват, — он весь как-то поник, опустив плечи и голову, и даже перепонки его крыльев поблекли, словно покрывшись коричневатым налетом, — Если бы я смог ему помочь..."

"Едва ли он стал бы вас слушать, — суховато ответила я, вспоминая абсолютно пустой взгляд своего уже мертвого врага, — Я пыталась..."

"Знаю, — тут он совершил некое странное телодвижение, одновременно вы­гнув шею и слегка опустив когти на сгибах крыльев, — Знаю... но..."

Его мысли подернулись скорбной дымкой, от которой веяло горечью и то­ской, но в то же время — странной надеждой, заставившей меня с любопытством прислушаться... однако, стоило мне лишь прикоснуться к чужому разуму, как он тут же захлестнул меня, подобно безудержному течению широкой реки, и я оказалась вовлеченной в это необоримое течение, точно сухая щепка, опавший лист или со­рванный цветок, угодивший между холодными струями, под внешним спокойстви­ем которых скрывалось бесчисленное множество водоворотов и омутов — чужих мыслей, чувств, ощущений...

Чужих воспоминаний.

...Когда я нашел его, мой мир в очередной раз раскололся на части.

Все когда-нибудь умирают. Становятся ничем, превращаются в прах, в пыль, в вечность... возвращаются туда, откуда пришли в этот мир, чтобы дать возможность появиться кому-то другому, новому, лучшему...

Я всегда знал, что умру. Но все же...

...надеялся, что не переживу собственного внука.

Драконы одного гнезда связаны между собой куда более прочными узами, чем обычно видится людям — мы буквально зависим друг от друга, нуждаемся в при­сутствии кровных родственников, чувствуя их, где бы мы ни были... а потому в тот миг, когда Хайис — вернее, тело, когда-то принадлежавшее Хайису, а теперь бывшее лишь обиталищем демонической скверны — испустил свой последний вздох, я думал, что мое сердце сейчас разорвется на части. Я не питал глупых на­дежд — в конце концов, я уже не в первый раз чувствовал чью-то смерть — но лишь разумом, тогда как упрямое сердце продолжало верить в то, что все обой­дется, что, возможно, мой внук все еще жив...

Что все... будет... хорошо.

Хайис плавал в тихом горном озере, у самого берега, и казалось, что он про­сто спит, случайно зацепившись крылом за торчащую из-под воды корягу, но не нужно было обладать зрением дракона, чтобы заметить, каким неестественно большим стало всегда стройное тело, или увидеть бледные ребра, торчащие из-под отслаивающейся шкуры, под которой копошились огромные хищные личинки. На какое-то мгновение горячая волна ярости-отчаяния-одиночества захлестнула меня целиком, заставив броситься вниз, на защиту своего уже мертвого внука, но усилием воли я подавил в себе это звериное желание, заставив вновь распахнуть перепонки... правда, это стоило мне потери почти двух длин высоты, но именно тогда я приметил что-то странное, плещущееся в воде ря­дом с трупом и тускло блестевшее в лучах восходящего солнца. Нахмурившись, я, движимый неким странным болезненным любопытством, осторожно снизился и опустился на берег чуть в стороне, сложив усталые крылья, после чего подошел к кромке воды и, выцепив из воды одну из странных беловатых пластин, внима­тельно ее осмотрел. По виду — самая настоящая чешуя, принадлежащая молодо­му — моложе Хайиса — дракону, но цвет! А форма? И... я принюхался... что же за...

О нет.

Нет, только не это!

И, швырнув бесполезную чешуйку под лапы, я тут же, позабыв о своей уста­лости и преклонном возрасте, разбежался по земле и, едва не коснувшись кончи­ками крыльев воды, грузно поднялся в воздух, по крутой спирали забираясь вверх.

Только не они... только не они!

Я не могу потерять еще и его!

Воспоминания старого дракона на мгновение подернулись рябью, словно бы ему тяжело было их восстанавливать, и я, движимая непонятным мне страхом, тут же попыталась отпрянуть, однако он почти мгновенно взял себя в лапы, а я вновь оказалась в полной власти его могучего разума и горящих золотистых глаз, чьи сверкающие водовороты уносили меня все дальше и дальше по реке памяти.

С годами демоны становились все сильнее, и, несмотря на мою спешку и не успевший остыть след нового родственника, я едва успел до того, как случилось непоправимое — как раз в тот момент, когда, воспользовавшись беспомощностью тела, капля яда, текущая в крови, взяла верх над разумом и решила пообедать не­счастными человеческими птенцами, на свою беду оказавшимися неподалеку. Мне пришлось дей­ствовать грубо — но тело незнакомого мне белого дракона оказалось довольно шустрым, и успело почуять опасность до того, как я придавил его к земле. Это несомненно был... была убийца Хайиса — на ее шее ярко выделялись следы от его клыков, ужасные, распухшие раны, переполненные черным, чуть мерцающим гноем, а во взгляде ее не было видно разума - лишь вечно голодное пламя Бездны горело в глубине зрачков, когда она подбирала под себя задние лапы, готовясь к атаке...

На мое счастье — да и на ее тоже — она еще недолго находилась под властью демонов. В противном случае мне бы пришлось, отбросив всякие запреты и бесстыдно пользуясь правом неразделенной крови, защищать свою жизнь.

А так я всего лишь предугадал, когда она прыгнет, чтобы встретить ее точным ударом в нос.

И, как ни сильны нечистые, а все же и им приходится мириться со слабо­стью занимаемых ими тел — малышка отлетела от меня, будто на скалу напо­ровшись, плюхнувшись чуть поодаль, после чего мне осталось лишь поспешно уб­раться прочь. Готов поклясться, на следующий день вся округа уже знала бы о моем появлении — ведь люди, не в пример кое-кому другому, чрезвы­чайно болтливый народ — поэтому я не стал задерживаться и, несмотря на ужасную усталость и опасность пробуждения моей подопечной, тут же взвалил все еще бесчувственное тело к себе на загривок, и, шипя от напряжения, кое-как поднялся в воздух, остервенело работая крыльями. На мое великое счастье, до ближайше­го соседнего островка было совсем недалеко, и хотя обилие ям и воронок, оставшихся после недав­ней бури, вовсе не украсило мое путешествие, я все же добрался до него меньше чем за сотню взмахов крыльев и с непередаваемым облечением рухнул на знакомую полянку, надежно спрятанную под деревьями. Место было не самое удачное, но единственное на всем острове, способное приютить двух драконов, поэтому, едва коснувшись земли, я тут же уложил дра­коночку на траву и склонился следом.

Хм... Дело плохо! Мало того, что Хайис ей шею мало что не надвое раскроил, так еще и яд успел проникнуть глубоко в тело, расцветив сосуды на перепонках зловещей чернотой, а кожа под чешуей так и го­рела, пестря синеватыми разводами... Да и вообще, этой девочке стоило всех своих предков разом благодарить, что еще жива осталась! Сердце у нее что надо... чуть-чуть, а стучит. Стучит, несмотря на то, что...

Лапа моя на мгно­вение замерла, натолкнувшись на поднявшуюся из сердца волну непонятной горе­чи, но потом глубокое, темное чувство — защищать семью! — пересилило мимо­летную слабинку, и, сжав зубы, я подцепил когтями белую чешую на ее груди. Ма­лышка слабо дернулась от боли — выходит, все еще не настолько за гранью, как кажется... хорошо.

Не хотелось бы потерять едва обретенную внучку.

Где-то с краю сознания осторожно поскреблась мысль о том, что, вообще-то, обряд принятия в чужую семью насчитывает большее число ступеней, и уж подавно не проводится в гордом одиночестве на безымянном островке, под слегка прищуренным Ночным оком... но к тому времени я уже успел запустить когти под собственные грудные щитки и, не теряя больше ни мгновения, прижать к себе стонущую от боли драконочку, позволив своей крови — своей силе — связать нас воедино, позволяя ее крылу стать своим крылом, ее мысли — своей мыслью, разделяя надежду и отчаяние, гордость и бесчестье, любовь и ярость...

...Жизнь и смерть.

Навсегда.

И когда я, жадно глотая воздух широко раскрытой пастью, как задыхающаяся на сухом берегу рыба, покинула тугой клубок наших сплетенных душ, то осозна­ла, что снова плачу, что бесстыднейшим образом реву, уткнувшись в широкую грудь собственного дедушки, а он лишь обнимал меня сильными крыльями и чуть слышно, басовито рычал, не разжимая губ, пока неистовая дрожь не сошла на нет, и я не притихла, плотно прижавшись всем телом к теплому боку, а старый дракон молча замер рядом, не то укрывая, не то оберегая...

А может быть — и то, и другое.

"Дедушка..."

Мысль была чуть шероховатой, непривычной, но душу не грызла, не проди­ралась сквозь густые колючки скользким змеем — проскользнула тихо, будто меж шелковых занавесок, и свернулась пушистым калачиком. Кажется, старый дракон это почувствовал — он даже не оглянулся, продолжая смотреть куда-то на море, но укрывавшее меня крыло сжалось чуть сильнее, и мысленно я ощутила исходящую от него волну тепла, согревшую меня до кончиков пальцев.

"Что?"

"Дедушка... почему?"

Я ведь просто не могла не спросить.

"Хайис был моим внуком. Ты убила его, — негромко сказал он, совершенно спокойно, как о давно прошедшем, и легкая горечь лишь оттеняла его слова, а не сочилась, как кровь из свежей раны — но я все равно вздрогнула, — Таков обычай нашего народа".

"Но..."

"К тому же, — спокойно добавил он, так что мне пришлось повременить со своими возражениями, — ты была в опасности. Отравленный одержимым демона­ми со временем сам становится их игрушкой. Если бы я не очистил твою кровь от скверны... боюсь, ты бы разделила судьбу моего несчастного внука".

"Но... почему? Почему он стал одержимым?! Ведь у него был ты..."

"Хайис поддался скверне, потому что искал силы для того, чтобы вернуть свою погибшую подругу, — тихо ответил старик, и голос его хрустел, как стеклян­ная крошка, — Моррет... была его единственной любовью, единственной радостью в жизни... но она погибла на охоте, в поисках добычи залетев на остров, заселенный людьми и случайно угодив в растянутые сети на рурхов... на этих склизких, вонючих тварей... всю утыканную ядовитыми шипами... — бок рядом со мной затрясся, как от жестокого холода, и я прижалась к нему покрепче, — Сеть порвалась, но свое черное дело она сделала — Моррет, и без того ослабевшая от голода, не удержалась в воздухе и на полной скорости рухнула наземь, переломав себе все кости. К сожалению, в это тяжелое время все мы вынуждены были охотиться да­леко от дома, за пределами наислабейшего мысленного эха, поэтому ее хватились только через несколько дней... и было уже слиш­ком поздно. Она умерла от потери крови, совсем одна. Когда мы нашли ее изло­манное тело, над ним уже начинал клубиться запах гнили, а вокруг плясали крошечные темнокожие люди — местные жители, что тоже голодали в то жестокое время... они радовались столь крупной добыче... и даже не успели разбежаться, когда Хайис, точно сама смерть, рухнул на них из-под облаков. К тому време­ни, как я туда добрался, трупов было уже шесть, и оставшиеся в живых с криками мчались к деревне, а Хайис преследовал их по пятам, хватая то одного, то другого и разрывая в клочья... — дракон прикрыл глаза, и тон его оставался спокойным, почти скучным, хотя я чувствовала, что за показной невозмутимостью бушует океан нерастраченных чувств — боли, горечи, тоски... сожаления, — Мы умоляли его остановить это бессмысленное кровопролитие, но он нас не слушал, и в конце концов, чтобы спасти оставшихся в живых людей — невинных людей! — нам при­шлось напасть на него. До сих пор слышу, как он тогда кричал... Не от боли — от ярости, хотя в том бою ему сломали оба крыла, оглушили, и только так, бесчувственного, сумели унести обратно в гнездо. После того случая прошло дней... пять или, может быть, даже шесть, прежде чем мы вновь ощутили его мысли, не замутненные звериной жаждой крови. Все мы старались, как могли, помогая ему пережить потерю, и поначалу казалось, что он идет на поправку — через пару месяцев после трагедии он снова начал есть и выходить из пещеры, хотя мысли его по-прежнему оставались сухими и холодными — но, уважая его желание побыть в одиночестве, мы не настаивали... и, должно быть, в этом и была наша самая большая ошибка".

"Он сбежал?" — спросила я, устав ждать, когда примолкнувший дракон про­должит свой рассказ.

"Да... — вздохнул тот, — Да, он сбежал. К тому времени внешне он уже почти вернулся в норму, и мы не в первый раз отпускали его охотиться в одиночку, поэтому, не дождавшись его возвращения с заходом солнца, мы решили, что он просто не рас­считал время и решил переждать темное время где-нибудь в горах... хотя я уже то­гда заподозрил неладное, и, как только рассвело, тут же бросился на поиски. Мы облетели все свои владения, рискнули даже осмотреть остров, где погибла Моррет, но тщетно — Хайис как в воздухе растворился, и на все наши призывы от­вечала тишина, а чем больше времени проходило, тем слабее и неотчетливей ощущалось его присутствие. Все остальные уговаривали меня отказаться от внука и предоставить "потерянной душе" самой искать ответы на мучающие ее вопро­сы, но я просто не мог оставить его — сейчас, когда он остался совершенно один! — поэтому, когда все остальные опустили крылья и оставили бесплодные поиски, я отправился вслед за ним".

"И... нашел?"

"Это было не так уж сложно. Ты же знаешь, мы можем чувствовать друг дру­га, какое бы расстояние не лежало между нами в действительности. Это называет­ся "тяга крови", потому что, чем ближе родственники, тем сильнее она ощущает­ся, и хотя Хайис не был мне сыном или братом, я все же мог определить, в какую сторону мне лететь, чтобы его найти. К сожалению, эта тяга не смогла предупре­дить меня о том, что душа моего внука уже похищена демонами, и, когда мы с ним встретились..."

"...то он на тебя напал", — закончила я, с дрожью вспомнив пустые глаза своего противника в битве на городской площади.

"Верно. К счастью, рана была небольшой — он только слегка оцарапал мне крыло, и хотя немного мне было в том удачи, тем не менее, одно совершенно яв­ное преимущество он мне даровал — он отравил меня, так же, как и тебя, но я су­мел перебороть скверну и обрести власть над ее семенем, после чего успел поделиться этой силой с тобой, — он мысленно "улыбнулся" мне, когда я невольно потянулась лапой к только-только поджившему шраму на груди, над которым еще нескоро вырастет сорванная чешуя, — Болит?"

"Немного дергает, — призналась я, — А поделиться кровью через лапу или как-нибудь так было нельзя?.."

"Чем ближе к сердцу — тем лучше, — пояснил он, — А ты уже была на грани, и время было дорого, поэтому я выбрал самый действенный — хотя, не спорю, не са­мый безболезненный способ. Обычно после Слияния драконы отправляются на теплые источники, тогда заживление проходит быстрее и легче, но..."

"Что? А... а... а разве случай со мной — не из ряда вон?!"

"Нет, что ты, — бок снова затрясся, но на этот раз — от глубокого, булькающего смеха, — Слияние крови среди нашего народа вполне обычно — скажем, двое влюб­ленных из разных гнезд могут разделить кровь, чтобы доказать силу своих чувств, юный дракон смешивает ее со старейшинами, принимая их наследие и подтвер­ждая родство, а мать отдает свою силу больному ребенку, чтобы поддержать его в борьбе с недугом... ну и, конечно, чужой дракон, входящий в семью, смешивает кровь с новыми родственниками, вливая свою толику в общий поток... Чему ты улыбаешься? Наши обычаи кажутся тебе глупыми?"

"Нет, нет, конечно, — я поспешно придала своим мыслям подобающий тон, — Просто... там, где я раньше жила... в общем, ты так говоришь, будто пара капель чужой крови в самом деле может повлиять на..."

"Отчего же нет?" — кажется, он удивился.

"Но ведь у людей..." — начала, было, я, однако, осознав саму нелепость соб­ственного доказательства, смущенно замолчала.

"Но мы не люди, — тем не менее, мягко заметил дракон, — Мы во многом похо­жи, но в то же время многим отличаемся. Наши семьи — это нечто большее... не­что куда более древнее, чем можно себе представить с точки зрения людей, и в на­ших жилах мы храним силу всех прошедших поколений, поэтому каждая новая капля сливается с тысячами других, создавая единое, прекрасное целое".

"И... — внезапно я почувствовала, что воздуха мне ощутимо не хватает, и мысли запрыгали, как пятнышки света на рябящей воде, перескакивая с одного на другое, — И... у меня... теперь... тоже?"

"Конечно, — теплое крыло легонько сжало мне бок, — Возможно, оставшиеся члены нашей семьи и не одобрят столь поспешного принятия тебя в гнездо, но, думаю, к тому времени, как мы доберемся до дома, твоя принадлежность к нам уже не будет вы­зывать никаких сомнений".

"До... до дома?"

"Тебе там понравится, — мысли дракона окрасились небывалой теплотой, и он глубоко вздохнул — в прохладный воздух вырвался клуб белесого пара, — Мы — са­мая северная из семей драконов, и живем на Восточном пределе, лишь малым юж­нее проклятых вод, отравленных дыханием демонов. Места там почти безлюдные, и мы летаем свободно, не зная пределов, ловим рыбу или охотимся на лесистых островках, раскиданных по морю, как звезды по небу, а когда восходит луна, то ка­жется, будто..."

"Я не могу полететь с тобой".

Какое-то время он молчал.

"Ясно, — кажется, он ждал от меня чего-то подобного, и совсем не удивился, — Я боялся, что ты это скажешь..."

"Дедушка, ну ты же понимаешь!"

"Знаю. Но отпускать тебя все равно не хочу".

"Деда!.."

"Не глупи. Я не буду пытаться удержать тебя силой, — сухо успокоил он меня, — Хотя — не спорю — смог бы, если бы захотел..."

"Деда!"

"Но я не хочу, — последовало спокойное завершение фразы, — Хоть я и ста­рейшина, а потому могу использовать силу своей крови, но..." — тут он словно по­перхнулся, и в его мыслях вспыхнуло воспоминание — всего на долю секунды — однако этого оказалось вполне достаточно.

"Ты использовал ее на Хайисе..."

"Да", — несколько глухо донеслась до меня ответная мысль, и я замолчала, только ласково потерлась щекой о жесткий, покрытый толстой чешуей бок.

Дура рогатая...

"Но я все же не понимаю, почему ты не хочешь хотя бы навестить наш остров и передохнуть там, прежде чем двигаться дальше, — уже спокойнее продол­жил старый дракон, — Путь на юг далек, а твой дед — не самый худший спутник для столь юной и неопытной особы".

"Ну... вообще-то, — я почувствовала, как покраснели кончики ушей, — вообще-то я... я... ну, это..."

"Давай уже, — поторопил он меня со странной смесью раздражения и веселья, — Храпишь по ночам? Страдаешь отрыжкой? Не умеешь летать?"

"Ну я..." — нет, ну я же сейчас вспыхну!

"Летать, значит, — странно, насмешки в его словах почему-то не чувствова­лось, — собственно, как я и предполагал".

"Ты... знал?!"

"Разумеется, — фыркнул он, — Ты на свои крылья посмотри".

"А что с ними не так?"

"Да, в общем-то, все, — невозмутимо пояснил он, одновременно вставая и за­ставляя меня возмущенно взвизгивать и вскакивать следом — бр-р, холодрыга-то какая! — Дай-ка я их теперь как следует осмотрю".

"А это обязательно делать здесь?!"

"Конечно", — не моргнув глазом, выдала эта сво... этот милейший и до­брейший дракон, пристально изучавший меня горящими, как две свечи, глазища­ми, так что мне осталось лишь мысленно пожелать его хвосту лишиться пары со­тен чешуек, после чего, дергаясь и ежась, расправить левое крыло — правое, все еще хранящее драгоценное тепло, я пока берегла. Ощущение, к слову, было не­передаваемое — как будто у меня внезапно отросла еще одна пара рук, и хотя я по-прежнему чувствовала свои передние лапы, крылья тоже казались мне руками — правда, неуклюжими и ужасно неудобными в обращении. Единственным свобод­ным пальцем оставался большой — он располагался на сгибе крыла, был коротким, но мощным и вооруженным внушительным когтем, а вот все остальные входили в состав перепонки: указательный и средний, располагающиеся бок о бок и сливающиеся на последней фаланге в один палец, формиро­вали жесткое переднее ребро, а безымянный с мизинцем поддерживали кожу, тянущуюся почти до основания хвоста. Суставы немного похрустывали, видимо, радуясь долгождан­ной разминке, и я не без удовольствия потянула крыло, сперва одно, а потом и вто­рое, после чего несколько раз энергично взмахнула ими, разгоняя кровь по сосудам — и, должно быть, так была увлечена этим занятием, что не расслышала, что именно сказал мне дедушка!

"А?"

"Плохо, — невозмутимо повторил тот, причем таким тоном, что весь мой запал тут же сдулся, как воздушный шарик, и я мало что не обиженно уставилась на столь грубо прервавшего мое самолюбование дракона, — Очень плохо. У тебя мышцы едва могут выдерживать легчайший встречный ветер, а перепонка почти не прогибается при взмахе... когда ты ее в последний раз смазывала?"

"Сма... смазывала?"

"Неужели... о небо, ну тогда все понятно!"

"Что понятно? — я слегка рассердилась — вот ненавижу, ненавижу, когда кто-то начинает из себя шибко умного строить, при этом не сподобившись даже азы объяснить! — Дед, если не сложно — объясни уже по-нормальному!"

"Да что рассказывать — тут показывать надо, — хмыкнул старик, — Смотри", — и, сев ко мне боком, так, чтобы хорошо было видно, расправил одно крыло. Оно у него, к слову, оказалось побольше моего, и выглядело более... потрепанным, что ли — во всяком случае, гладкая у меня, у него кожа была сплошь в мелкую складку, а обветренные края перепонки смотрелись так, будто их кто-то основательно по­грыз — все в трещинках и зарубках. Цвет крыла тоже отличался — если у меня, по местным понятиям, альбиноса, цвет кожи был таким же белым, как и чешуя, то у дедушки костяк и изнанка крыла были графитно-черными, а вот нижняя сторона перепонки — медно-крас­ной, цвета запекающейся крови, чуть более темной в уголках пальцев и, напротив, светлеющей к кромке, что придавало ей несколько дымчатый вид.

"Нравится? — раздался в моей голове чуть насмешливый тон, напомнивший, что я уже почти с минуту пялюсь на это крыло, как на восьмое чудо света, и я сму­щенно втянула голову в плечи, — Ничего страшного. Вижу, ты до этого своими крыльями не особо интересовалась..."

"Да повода не было", — я слегка пожала плечом, одновременно дергая кончи­ком крыла, так что получилось довольно забавно.

"Вижу, — со смешком ответил дракон, — Ну, смотри внимательно".

Я смотрела. Долго смотрела.

"Ну и?.."

"Да жду, пока ты в правильном направлении голову повернешь", — ответил мне чуть кудахчущий голос, и я изумленно уставилась на голову своего деда, то есть на его затылок, что сейчас торчал из-под основания левого крыла, а когда он все-таки решил встретиться со мной глазами, то его нос и вся левая щека были гу­сто вымазаны в какой-то полупрозрачной массе, вроде геля, застывшей на чешуе мутными потеками... фу-у-у! Мои ноздри дернулись, и я невольно высунула кон­чик языка. Воняла эта гадость далеко не розами...

"Между прочим, очень полезная гадость, — невозмутимо заметил дед, плавны­ми движениями втирая "гель" в перепонку крыла, — Пахнет, конечно, неприятно, но благодаря ей кожа крыла меньше изнашивается, лучше чувствует ветер и не так сильно мерзнет, когда нам приходится лететь в холодную пору или подниматься выше уровня облаков. Особенно нуждаются в "крови матери" молодые драконы, чьи крылья постоянно растягиваются, и родителям приходится мазать их по два-три раза за день, чтобы не дать перепонке растрескаться".

"Кровь?.."

"Есть одна старая легенда на этот счет, о матери, чей ребенок порвал себе крылья на охоте, а, когда выздоровел, то выяснилось, что перепонка срослась неправильно, и, как молодой дракон ни старался, он так и не сумел взлететь. В конце концов, не вынеся его страданий, мать рванула когтями собственную кожу, чтобы кровью смягчить шрамы сына и разделить его страдания, но, так как тогда было время юного мира, полного чудес, не кровь хлынула из ее вен, а целебная мазь, что излечила старые раны и вновь поставила несчастного на крыло. В дальнейшем этот молодой дракон стал великим предводителем, что повел свою семью к южным берегам, где... Впрочем, сейчас не ночь, чтобы рассказывать истории, так что давай, — кивнул он на мое крыло, — попробуй сама".

"Но я... э-э... в общем, я так и не поняла, откуда берется эта штука..."

"Пробуй. Пока сама не попробуешь — не поймешь", — фыркнул старый дра­кон, и, поняв, что более внятного ответа от него не дождешься, я глубоко вздохну­ла и сунула морду под мышку. Ну и глупо же я, наверное, при этом выглядела... Кстати, о птичках: хоть в моем мире драконов традиционно и причисляют к реп­тилиям, но здешних, сарранских, я бы скорее назвала "звероящерами", и не без причин — если не считать чешуи, на змей и ящериц тутошние крылатые не походи­ли ничуть. Может, правда, совсем не потели... хотя запах все равно имелся, и мой нос тут же выделил его из воздуха. К слову, пахло не сказать, чтобы противно — та же "кровь" воняла на порядок резче — но все же вымыться не помешает... потом. Когда я, наконец, пойму, откуда же извлекать смазку для своих многострадальных крыльев! Честно говоря, ни разу еще толком не интересова­лась, что там у меня под мышками, но теперь представился редкостный шанс на­верстать упущенное, и я буквально всю себя истыкала, прежде чем, чуть выше границы чешуи, перед кожей перепонки, отыскала... ну... что-то вроде небольшого утолщения, что ли, и, стоило мне на него чуть надавить...

Фу-у-у.

"Мажь, а не нюхай, — посоветовал мне дедушка, пока я с кислой миной расти­рала свои крылья местным кремом, — И старайся как следует, тебе на них еще ле­тать. Заднюю сторону крыла, между прочим, тоже стоит смазать".

"И что... так... каждый день?"

"Нет, зачем? — он слегка удивился — впрочем, я недолго радовалась, — Во вре­мя линьки, например, стоит мазать вдвое чаще..."

"Так мы еще и линяем?!"

"Конечно, — на этот раз удивление было непритворным, — Разве у тебя этого еще не было?"

Я молча помотала головой.

"Странно... впрочем, в твоем случае я уже ничему не удивляюсь. Но не вол­нуйся — линька начнется нескоро, — успокоил, называется... — А обычно для того, чтобы поддерживать крылья в порядке, достаточно смазывать их раз в три дня. Для меня, — уточнил он на всякий случай, — Тебе придется делать это как можно чаще, и тогда, быть может, через несколько дней сможешь попробовать взлететь".

"Несколько?.."

"Запустила бы еще больше — луну бы здесь торчали, — строго оборвал он мой писк, — А я, между прочим, уже не в том возрасте, чтобы тащить тебя в лапах, как малыша. И так мало что крылья не раскидал, пока досюда донес — хочешь, в сле­дующий раз, чтобы я тебя аккурат над морем из когтей выпустил?"

"Но... но... но что мы будем делать эти несколько дней?"

"Как что? Тренировать тебя!" — ответил он, как о само собой разумеющемся.

И вот тут-то, друзья мои, я поняла, что попала...

Нет, вот кстати говоря: он меня не мучил. Чесслово! Конечно, от ленивых пробежек "дяди Бульбы", призванных исключительно не дать мне зарасти жиром, новые тренировки отличались, как небо от земли, но все же не скажу, что дед как-то особо надо мной издевался или требовал сверх необходимого — садистом он явно не был. Правда, это я поняла существенно позже, а тогда мне казалось, что был, и еще каким! Он точно знал, что я могу, а чего не могу, и вытягивал из меня все, на что я была способна, так что к вечеру, молодая и полная сил, я валилась на хвойную подстилку, как на пуховую перину, с чувством полной солидарности к апельсину, попавшему в соковыжималку. Бессонница, кажется, даже дорогу ко мне позабыла — я засыпала, едва закрыв глаза... чтобы утром, едва только встанет солнце, получить в лицо целое крыло морской воды — будить меня по-хорошему дед перестал уже после первого раза — и, отфыркиваясь и тихонько ругаясь, заторопиться на очередную порцию тренировок. И... кто там вякнул, что для полета одни мышцы крыльев и потребны? Иди сюда, мой сладень­кий, я на тебя сейчас сяду! Мышцы крыльев, ха! Лап тоже. И тела. И даже хвоста! Зачем?.. А пес его, товарищи, знает. Дедушка, правда, пытался объяснить, но, то ли я уродилась такой непонятливой, то ли еще что, а только все местные сравне­ния и метафоры звучали для меня китайской грамотой, и, какое-то время поизучав мои большие круглые глаза, дед со вздохом отделался своей любимой присказкой — "сама поймешь". Вот я и понимаю... пытаюсь. Лежа на брюхе и отжимаясь, буд­то армейский новобранец, только не на руках, а на сложенных крыльях, всем хреб­том чувствуя тяжесть навалившегося на меня сверху дедушкиного хвоста. Упраж­нение не на счет и не на время — целую землю, покуда дед не соизволит убрать свой хвостик и отпустить меня... отдыхать? Ха! Крылышки смазывать. А потом — лапы в зубы и вперед, от одного края пляжа до другого, желательно — рысцой, не­желательно — тоже. Мухлевать бесполезно — дедушка, несмотря на все его годы, видит как орел, и первая и последняя моя попытка немного сбавить темп кончи­лась небольшим скандалом, после которого мне резко расхотелось спорить — дай-то успеть за весело прыгающей перед носом черной, с проседью, кисточкой хво­ста! Правда, после пробежки мой старичок лег на бочок, негромко покряхтывая и похрустывая всеми суставами, но свою задачу он все же выполнил, и я добросо­вестно отбегала положенные мне километры, мало что не под землю проваливаясь от стыда, после чего дала себе зарок стараться как следует. В конце концов, чем раньше я научусь летать, тем скорее мы выберемся с этого разнесчастного острова и тем скорее!..

"Е-е-есть хочу..."

"Мы же только что ели!"

"Все равно хочу!" — безобразно прохныкала я, жадным взглядом провожая каждый кусок рыбы, исчезающий в дедушкиной глотке — свой-то пай я уже пять минут как заглотала, и хотя знала, что, стоит деду предложить мне свой кусок — скорее повешусь, чем соглашусь, желудку это никоим образом не мешало радовать меня задушевными трелями. Нет, дедушка молодец — кормил, но так как на остро­ве ни одной приличного размера твари днем с огнем было не сыскать, то ему приходилось охотиться в море, а там, при всем горячем желании, трудно найти до­бычу для двух столь прожорливых едоков! Так что, побухтев еще немного, чисто из вредности, я встала и, прихрамывая — тренировки! — отправилась на свою став­шую с недавних пор традиционной экскурсию вдоль линии прибоя — авось, и по­падется что съедобное в выброшенном из моря живом мусоре. Занятие, конечно, было неблагодарное — море тут было холодное и жадное, а я пока что еще не до­шла до той степени истощения, чтобы питаться странными бронированными гусе­ницами, рыскающими среди камней, или заглядываться на комки горьких и жуть как непитательных водорослей, гниющими кучами лежащих вдоль берега — но все же иногда мне улыбалась удача, и удавалось промыслить рыбку, а то и две, пока севшее за горизонт солнце не сводило эффективность охоты к минимуму, и, чер­тыхаясь и ориентируясь исключительно на кромку воды, я не возвращалась к деду. К сожалению, при всех своих многочисленных достоинствах, ночью драконы видели из рук вон плохо — даже хуже, чем люди — и, по словам деда, на то имелись веские при­чины: драконы не были уроженцами Саррана. Они пришли сюда издалека — "из дома", отделался он кратким описанием — когда последнему пришел конец, и спонтанно открывшиеся по всей планете порталы выбросили жалкую горстку крылатых не в открытый космос и не в жерло изначального хаоса, а в сравнитель­но безопасный, пригодный для житья мир, где они смогли осесть и возродить свой практически вымерший род. И хотя Сарран — правда, тогда он носил другое имя — едва ли можно было назвать райским уголком, для выходцев с планеты, где поло­вину года длился палящий день, а вторую половину — беспросветная ночь, он показался мало что не землей обетованной, и вот уже несколько тысячелетий — "пять с поло­виной хиас'сов", но что такое "хиас'с" и с чем его едят, дедушка объяснить не смог, намекнув только, что это довольно долгий срок — драконы считали Сарран своим новым домом. Впро­чем, ни на внешности, ни на особенностях физиологии смена места жительства никак не отразилась, а так как в родном мире темнота всегда означала жуткий холод и жесточайшие бури, го­товые разорвать любое живое существо в клочья, то у предков драконов и не было потребности развивать ночное зрение — зачем, если половину года они, по большому счету, спали глубоко под землей, в теплых пещерах?.. Так что и по сей день с наступ­лением сумерек зоркие, как орлы, крылатые норовили укрыться в гнездах, и, на собственном опыте убедившись в полной обоснованности подобной стратегии, я стала рассчитывать время до заката, соизмеряя его с нужной мне "точкой возврата", а так как в тот день дед, по причине легкой травмы лапы, позволил мне отказаться от кросса, то я отправилась исследовать берег пораньше, когда солнце еще даже не касалось воды. В ко­и-то веки наш родничок не стал пограничным рубежом, но, впрочем, особого настроения мне это не добавило — болящие мышцы, стонущая на каждом шагу лапа и съеживший­ся до размеров печеного яблока желудок отнюдь не располагали к прыжкам до небес, так что, чтобы слегка прийти в себя, я тренировала здоровую лапу, подцепляя то один, то другой камень и швыряя в море. Представ­лять на месте этих валунов черную морду одного моего знакомого дракона было ох как приятно... И — плюх! И еще раз — плюх! А вот этот валунчик побольше бу­дет... Ну да ничего, меня на всех хватит! И-и-и — шмяк!

Чего?..

Ой.

К счастью, камешек все-таки был не такой уж маленький, и улетел недалеко, так что мне пришлось прошлепать совсем немного, чтобы добраться до него, или, вернее, до торчащих из-под него подрагивающих щупалец. Осьминожку, что ли, придавила? Хотя какие на Сарране осьминоги... Как бы то ни было, пришлось, сдержанно ругаясь — ну что за день! Вон, даже камнями пошвырять спокойно не дали, только начала и сразу же по голове кому-то угодила! — подхватывать валун и, кряхтя, отбрасы­вать его в сторону, дабы во всей, понимаешь, красе насладиться видом... медузы-мутанта. Нет, а как еще называть полупрозрачную кляксу, размером с хороший зонтик, из которой во все стороны торчали извивающиеся щупальца?! Впрочем, разглядеть во всех подробностях я ее все равно не успела — едва почувствовав, что свободна, эта гадина тут же выпустила с десяток новых щупов и... схватила меня за голову! Толстые, крученые жгуты бескостной плоти, покрытые упругим слоем слизи, тут же обвились вокруг челюстей, намертво сцепив зубы и одним рывком подтянув остальное тело, что тут же залепило мне ноздри, отрезав кислород. Лег­кие взвыли, и хвост предательски задрожал... но потом ярость и ужас пересилили готовую подняться панику, и я что было сил замолотила лапами и крыльями, пытаясь избавиться от этой гадости... Тщетно — когти попросту со­скальзывали с ее тела, как с намасленной резины, а нарастающая боль в груди заставила сперва рухнуть на локти, а потом и вовсе упасть боком в воду, судорожно дергая крыльями и колотя хвостом, но не чувствуя ни грубого каменистого дна, ни неласкового холода северного моря. Движения мои становились все слабее, а и без того натруженные мышцы неумолимо наливались жуткой тяжестью, что, казалось, переполняла меня до краев, выдавливая жизнь и память, превращая меня в слабое, беспомощное, бессловес­ное создание, что не могло даже кричать, пока извивающиеся, как змеи, щупальца деловито ползли вперед, проникая все дальше в ноздри... протискиваясь сквозь трепещущие от боли каналы плоти... все глубже и глубже в мое тело...

Я всегда считала себя спокойным, уравновешенным человеком. Ну, или дра­коном. Вспомнить хотя бы, как я в этом мире появилась — да кто другой точно с ума бы сошел! А я ничего. Друзей нашла, дедушку родного... о возвращении назад думать не перестала — Ирране все уши прожужжала о том, как хочу домой попасть, Тораку вон, мало что не весь путь расписала, браслетом вы­нудила поделиться, чтобы не пристрелили меня в море его ретивые соплеменники... Словом, приспособилась. И с надеждой смотрела в свое будущее, не спеша отчаиваться и терять голову, даже когда откровенно неласковая судьба при­жимала мне хвост и дымила в затылок, и в самых бредовых ситуациях, вроде тес­ной, усыпанной полусгнившим сеном клетки или теплого закутка под пахнущим легким мускусом драконьим крылом — я никогда не опускала крылья и не забива­лась в уголок, дрожа от отчаяния...

Но все же... тогда...

...тогда я просто захотела выжить.

И мир потемнел.

Я... не очень хорошо помню, что же тогда случилось. Память словно превра­тилась в набор цветных пятен, и приходится очень сильно напрягать все извили­ны, чтобы составить из них более-менее внятное целое. Помню, как мое сердце будто взорвалось, и горячая волна жидкого пламени пронеслась по сосудам, выжи­гая дотла страх и сомнения, отчаяние и неуверенность, боль и непонимание — во­обще все, до последней капли, оставляя после себя лишь яростную жажду жизни — чувство, столь же самобытное, как и сам этот мир. Помню, как глаза мои резко рас­пахнулись — как раз вовремя, чтобы увидеть, как отвратительная белесая нашлеп­ка на моем носу вспухла, натянувшись воздушным шариком, и с отврати­тельным шлепком лопнула, разбрызгивая клокочущие ошметки, до последнего объятые ярким белым пламенем. Помню, как и сама вспыхнула, будто факел, как забила крыльями, разгоняя огромные волны, чувствуя, что еще чуть-чуть — и сама сгорю в огне, сольюсь с этой неистовой энергией, закружусь в пламенном смерче и сама навеки стану с ним единым целым... Наверное, если бы не сумела остано­виться — так бы и случилось. Если бы не сумела... Если бы не смогла!

Но...

— Не смей! — звонкий, трепещущий голос Ирраны.

— Не смей! — яростно закричал мне в самое ухо Торак.

"Не смей!" — басовито рыкнул дед.

"Не смей!" — а ты еще кто такой?..

— Не смей! "Не смей..." Не смей... — на тысячу отголосков зазвенело вокруг, словно бы перекликающееся в глубоком ущелье эхо, и не одна, не две — сотни рук подхватили меня, падающую в бездну, и вытолкнули наружу — туда, где меня уже ждал он... Дедушка... Как сумел подойти, как не обожгло его лютое пламя, как хватило смелости взывать к моему затуманенному рассудку?.. Не знаю! Но одно несомненно — ему это удалось! Каким-то чудом, но он более или менее вернул мне способность соображать ясно — и словно бы вырвал меня обрат­но, на хмурое морское побережье, под низкое серое небо, с которого уже начал на­крапывать промозглый осенний дождь... вот только холода я не почувствовала — лишь теп­лое кольцо оберегающих крыльев и гулкое биение родного сердца, что оградило меня от мрачной пустоты и позволило, наконец, разрыдаться от пережи­того потрясения, уткнувшись в такую надежную грудь.

"Дедушка!.."

"Тихо, тихо", — он ласково гладил меня по спине, хотя я-то чувствовала, каких усилий стоило ему такое спокойствие, и обрывки чужих воспоминаний — чья-то полыхающая ярким светом фигура с распростертыми крыльями, с объятыми пла­менем шеей и хвостом, с горящими глазами — заставляли меня захлебнуться но­вой порцией рыданий, сотрясаясь до кончиков крыльев и судорожно цепляясь за черную чешую... только не отпускай! Пожалуйста, не отпускай!

Не оставляй меня одну!..

"Вот оно что", — вымолвил, наконец, старый дракон, когда я со вздохом закон­чила свой рассказ лаконичным "дальше сам знаешь", и мы оба замолчали, свер­нувшись рядом и думая — каждый о своем. Рассказ получился на удивление длин­ным, но сливаться со мной разумом, чтобы напрямую погрузиться в воспомина­ния, дедушка отказался наотрез, и, пожалуй, я даже знала, почему — еще бы! Если бы при мне кто-то предстал бы полыхающим с ног до головы, я бы, наверное, тоже шарахалась бы от него, как кот от пылесоса! Не полыхнуло бы часом, не опа­лило... А вдруг и впрямь вспыхну? Не смогу контролировать?! Что, если в другой раз дедушка не сумеет, и я... и его тоже...

Он меня слышал. Конечно, ведь мысленной защите он пока что учить меня не собирался, с хитринкой говорил, что, дескать, проще уж знать, что у меня на уме, чем ждать, пока я соберусь сама во всем признаться... Но на этот раз он ничего не сказал, только еле слышно вздохнул и покрепче обнял крылом, не давая отстраниться, а мне осталось лишь ткнуться носом в теплый бок и умиротворенно прикрыть глаза.

"...что-то подобное".

"М-м?"

"Опять не слушаешь, — с легкой укоризной заметил мне дед, после чего, не дожидаясь извинений (наверное, просто почувствовал, что я опять промямлю что-то вроде "я больше не буду"), продолжил — в своих лучших традициях, сиречь вопросом, — В твоем мире люди владеют Искусством?"

"Нет, — тут же ответила я, но, подумав, поправилась, — То есть... не помню точно, — что-то там вертелось у меня в памяти, связанное с метлами и почему-то сломанными очками... — но, по-моему, все же нет".

"Хм, — чуть приподнял верхнюю губу дракон, что на его языке жестов означа­ло легкую усмешку, — Ну, по крайней мере, хоть в этом мы с вами сходимся".

"То есть, драконы тоже?.."

"Да. Мы чужды Искусству, потому что в нашем изначальном мире оно было неприрученным и непокорным, как сама стихия, поэтому все, кто был хоть в ма­лой доле восприимчив к нему... — грива его чуть встопорщилась, и по чешуйкам прошла легкая дрожь, — В общем, в нашем роду искусников не было, нет и... я бы хотел сказать, что не будет, однако твое появление наводит на мысль об обратном. Да, да, я знаю, — остановил он готовые посыпаться из меня аргументы, — Ты не счи­таешь себя одной из нас потому, что родилась человеком из другого мира, но у тебя сердце дракона — иначе моя кровь не приняла бы тебя..."

"П... правда?!"

"... и демоническая скверна поглотила бы твою душу, — ровно закончил ста­рый дракон, — Но ты выжила".

"Угу, — мрачновато подтвердила я, вспоминая все божественные ощущения, испытанные мной при этом самом... как его назвать? Перерождении? Излечении? Или... а, Слиянии! — Но, если я, по-твоему, настоящий дракон, а все драконы на магию... тьфу, Искусство чихают с высокой колокольни — тогда какого лешего я вчера полыхала, точно новогодний салют?!"

"Мне бы тоже хотелось это узнать, — и ведь не лукавит... — Однако не думаю, что тебе стоит из-за этого чересчур переживать. Признаться честно, куда больше меня волнует та тварь, которая тебя едва не погубила..."

"Ты про эту слюнявую паразитку? А разве я ее не прикончила?"

"К сожалению, скорее, наоборот, — чуть слышно вздохнул дед, — "Слюнявая паразитка", надо же... На тебя, милая, напала морга — демоническое отродье, что было исторгнуто из их нечистого мира специально для того, чтобы охотиться на человеческих искусников и пожирать их, как беспомощных птенцов. Они издалека чуют свою добычу, и не успокаиваются, пока не высасывают ее досуха, после чего здоровый, полный сил человек становится похожим на пустую скорлупку... — ста­рый дракон прикрыл глаза, будто вспоминая — хотя, кто его знает? Может быть и вправду вспоминал, — Именно морги и им подобные отродья стали главной причи­ной того, что, к тому времени, как драконы вмешались в ход Последней войны, положение людей было настолько плачевным, и именно наш народ, волей или не­волей, противопоставил себя этим безжалостным убийцам — что, собственно, впо­следствии и вылилось в объединение искусников и драконов..."

"Всадников?"

"Верно, хотя среди нас и не принято такое наименование, — дедушка смешно наморщил нос, одновременно высунув кончик языка, так что я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть от такой гримасы легкого недовольства! — По-моему, звучит несколько оскорбительно, словно мы — арраки, про которых не стыдно и забыть в тени их всадников! — он хрипло фыркнул, вывернув губы (да, кстати, кто еще не догадался: арраки — это мои "диноверблюды", только по-местному) и ударив хвостом, — Все-таки, несмотря на все их достоинства, одним из главных недостат­ков людей всегда и во всем остается тщеславие..."

"Не сердись на них, — мне даже стыдно стало за свои несдержанные мысли, — Люди недолго живут, поэтому и забывают, а с тех пор, как они видели последних драконов, минуло немало веков..."

"Знаю, — он прикрыл глаза, гася пылающий в них огонь, и весь как-то слегка сгорбился, будто постарев, — Знаю, я ведь и сам уже начал потихоньку забывать... но все же, — добавил он строго, — если ты не хочешь, чтобы кто-то из стариков вле­пил тебе хвостом промеж рогов — лучше не упоминай это слово. У нашего народа тоже есть немало достоинств, однако, к сожалению, порой нам очень недостает людской легкомысленности, и, единожды оскорбив чувства дракона, ты рискуешь воздвигнуть между вами стену, которую с трудом сможешь — если сможешь — преодолеть, в лучшем случае, столетия спустя".

"Тогда ты обязательно должен меня научить защищать свои мысли! — безапел­ляционно заявила я, — В противном случае все твои старики вмиг узнают, что у меня на уме, и тебе останется лишь оплакивать безвременно почившую меня".

"Верю, — снова засмеялся он, — Но для начала нам с тобой нужно добраться до дома, а это, — он помрачнел, — может оказаться далеко не так просто".

"Почему? Все из-за этой... морги?"

"Не так страшен слуга, как его хозяин, внученька. А в данном случае хозяева мне известны более чем хорошо, и, боюсь, всего через несколько дней самый распоследний демоненок будет знать о белом драконе, чья сила оказалась столь велика, что даже морга не сумела поглотить ее всю!" — в тоне деда, помимо его воли, прозвучала легкое восхищение, однако меня его заявление отнюдь не по­радовало. Сперва люди, потом драконы, теперь вот демоны... Кого же, интересно, в следующий раз привлечет моя скромная персона? Может, единорогов? Эльфов? Или — чего уж мелочиться? — богов?.. М-да. Не, с местными демиургами я бы, по­жалуй, не отказалась поболтать по душам, на тему того, каким же таким образом девушки из техногенного мира Земли двадцать первого века внезапно оказывают­ся заключенными в драконьи шкурки и выброшенными в фэнтезийное Средневе­ковье, однако перспектива беседы с теми же демонами привлекала меня уже суще­ственно меньше, и, если только дедушка окажется прав, и та морга выжила после моего светопреставления, то...

"К тому времени мы уже будем далеко".

"Но ведь я еще не умею летать, — почти жалобно протянула я, как никогда прежде кляня свою беспомощность. Нет, крылья-то, может, у меня малость и окрепли, да только, как известно, береженого бог бережет, а сверзиться с высоты в сколько-то там метров по причине порванной связки или еще какой "внезапной" травмы мне как-то не улыбалось, — А ты меня понести не сможешь..."

"Надо будет — понесу, — незнакомым, жестким тоном заявил старик, заставив мое сердце невольно сжаться в комок — как же мне не понравился этот его голос! — и, кажется, дедушка это почувствовал, — Не волнуйся, справлюсь. Но "не умею" — это больше не та причина, по которой нам дозволено задерживаться здесь. Так что оставь свои вопросы на следующий день, и давай спать. Нам рано вставать".

"А может... подождать, пока солнце воздух прогреет?.."

"В это время года? — дракон чуть слышно фыркнул, — Наступает сезон бурь, так что в любом случае стоит как можно меньше оставаться в воздухе, и мы восполь­зуемся верхними ветрами, чтобы добраться до места в кратчайший срок".

"Верхние ветра?"

"Это слой воздуха там, за облаками. Ветры там дуют сильные и быстрые, поэтому, если нам повезет, уже к исходу дня мы будем на Восточном пределе, вдвое дальше от Ока, чем сейчас. Надеюсь, этот отрыв даст нам достаточно време­ни, чтобы как можно скорее миновать Проклятые воды, отравленные демонами, — словно выплюнул он последнее слово, — и живыми добраться до первых южных островов, где мне, возможно, удастся призвать на помощь других старейшин из нашего гнезда. После этого можно будет на время забыть о тревогах и спокойно добираться домой в течение нескольких дней, однако, — добавил он тем самым строгим тоном, от которого я вечно чувствовала себя нашкодившим котенком, — до тех пор придется лететь почти непрерывно. Знаю, звучит жестоко, но, если ты не справишься..."

"Да все я понимаю, что ты извиняешься? — я раздраженно повела ушами, — Лететь так лететь. Становиться кормушкой для этих гадов мне тоже не улыбается, так что, — мужественно вздохнула я, одновременно стараясь унять предательски дрожащую кисточку хвоста, — буду стараться изо всех сил!"

"Знаю", — тепло сказал он мне, отчаянно — я чувствовала! — пытаясь не засме­яться над моей показной храбростью, но возмутиться по этому поводу я уже про­сто не успела... Дедушка, кажется, еще говорил и говорил, пытался втолковать мне что-то там про эти самые верхние ветра, но я была уже далеко, и голос его сперва превратился в невнятное бормотание, а потом и вовсе слился с бархатистой, не­мыслимо нежной тишиной, в которую, как в мягкий матрасик, погрузился мой утомленный за долгий день и куда более долгий вечер разум...

...для того, чтобы проснуться от... лучей солнца? Свежего ветерка? Ага, как же. Размечтались. От удара в бок! Причем ладно бы это был легкий тычок под ре­бра, свидетельствующий лишь о том, что давно пора просыпаться — мне зарядили от всей души, а кого никогда не пинал когтистой лапой мало что не полуторатонный дракон — воистину счастливчик! Во всяком случае, меня отбросило прочь, как резиновый мячик, и сон слетел в одно мгновение, под напором рвущихся наружу проклятий — но, впрочем, озвучить их я так и не успела, ибо, едва продрав глаза, тут же шарахнулась в сторону, спасаясь от липких, сплошь усеян­ных какими-то острыми крючками щупалец, чуть не захлестнувших мне горло, что выпустила в мою сторону какая-то полупрозрачная штука, похожая на ту самую три­жды проклятую моргу, но размеры!.. И что она забыла здесь, на берегу?!

"Не время сейчас думать! — огрел меня голос деда, больше похожий на раскат грома прямо внутри черепа, — Лети, Сарита! Лети!"

"Но ведь... ты... а... а как же ты?!"

"Нашла, о чем беспокоиться! — зарычал он в ответ, ударом лапы отгоняя прочь какую-то особо настырную гадину, — Их цель — ты, поэтому лети! Лети же!"

"Но..."

"Лети!" — не своим голосом закричал он, и, прижав уши, я зайцем порскнула прочь, ловко перепрыгнув через тянущееся по земле щупальце морги, однако, как нарочно, поскользнулась на ее слюнявом следе и, заорав недобитым поросенком, кубарем покатилась по земле. От боли в глазах потемнело, и зрение, кажется, воз­намерилось отключиться, но жажда жизни пересилила возрастающую панику, и, не об­ращая внимания на основательно отбитые бока, я попыталась вскочить на лапы... вот только обнаружила, что не могу пошевелить и пальцем, а, вывернув шею, в ужасе уви­дела толстое слизистое "лассо", а также двух огромных морг, целеустремленно ползущих в мою сторону. Дедушка, видно, тоже их заметив, свирепо заревел и, по­забыв про осторожность, распахнул крылья, одновременно делая огромный пры­жок вверх, однако морги словно этого и ждали — наперерез взметнув­шемуся в воздух телу выстрелило с полдюжины щупалец, обвивших могучего дракона кто за что и легко, будто бабочку, вернувшего его на землю... Впрочем, о последнем я догадались лишь по ужасающему грохоту, так как в этот момент бли­жайшая ко мне морга рванулась к моему лицу, и воспоминания прошлого вечера нахлынули сплошной волной, заставив сердце сбиться с хода...

Но всего лишь на мгновение.

Ведь я по-прежнему не хотела умирать...

И уж тем более меня не радовала мысль умереть в этой беззубой слюнявой пасти, что неслась прямо на меня!

Поэтому мне было плевать, что передо мной прислужники демонов... пле­вать, сколько их и как они сильны... плевать, что я сама — бесполезнейшая из всех бесполезных в этом мире, но оказалась в самой гуще схватки, и единственный мой защитник сейчас хрипел от боли, затянутый в кокон из пульсирующей слизи!

Плевать!

И ненависть, ярость, отчаяние, надежда — все они, колючим шариком свер­нувшись где-то в глубине горла, внезапно взорвались крошечной бомбой, и мир перед глазами заполонила густая чернота... но — странное дело! — я по-прежнему отлично видела, что происходит вокруг, и не собиралась уступать бурлящему во мне пламени — ведь это было мое пламя, моя сила, и я могла ей управлять! А потому, почувствовав в горле клокочущий жар, я без раздумий выдохнула его навстречу несущейся ко мне твари, и почти не удивилась, когда "увидела" (если эту черно-белую картинку можно было бы разглядеть глазами), что нацелившаяся на меня морга громко, но в то же время неслышно заверещала, прямо на глазах распа­даясь на куски, как вторая тут же попыталась отцепиться и уползти... ну-ну. Вто­рым плевком я припечатала ее к земле, а третьим выдохом — сожгла дотла, после чего, сбросив с себя догорающие ошметки щупалец, броси­лась на помощь деду. Тот уже едва дергался, погруженный в массу навалившейся на него слизи, и багряное сияние жизни еле теплилось в глубине огромного тела, так что пламени я не пожа­лела — окатила целиком, пока самой жарко не стало, после чего с яростным ревом бросилась на штурм и, остервенело работая когтями, принялась освобождать за­ключенное в склизкую оболочку тело.

"Са... Сарита?!"

"Не время, деда!" — и я с силой толкнула его головой в бок, отгоняя от бли­жайшей морги, которая — живучая, тварь! — уже потянулась к глотке добычи в яв­ном намерении продолжить банкет. Еще одна белая вспышка — и жадина располз­лась по земле, как прогнивший кисель, но ее товарки отнюдь не спешили спокой­но подыхать, подтягиваясь к нам отовсюду, со всех сторон, кроме... кроме...

"Летим!" — вновь раздался в моих ушах голос деда, но на этот раз я не соби­ралась ему перечить, так что уточнений не потребовалось — крылья распахнулись во всю ширь, как поймавшие ветер паруса, и, на мгновение прижавшись к земле, я одним бешеным прыжком взмыла в небо, одновременно делая мощный, самый важ­ный и нужный в полете взмах...

Был момент, когда мне казалось — ничего не получится! Ведь, по рассказам деда, молодым драконам требуется несколько долгих месяцев интенсивных трени­ровок, чтобы впервые попытаться взлететь, и каждый год находится один, а то и два юнца, что не справляются с заданием и падают, едва оторвавшись от земли! — а у меня-то не было и этих разнесчастных "нескольких месяцев"!..

Только мои крылья. Холодный, ломкий воздух. А еще — дикое, жгучее жела­ние выжить, не оказавшись вновь в слюнявой хватке демонов!

Как оказалось... этого было вполне достаточно.

Ну... почти.

— Я-а-а-арх! — только и вырвалось из моей глотки, когда едва-едва пойманный слабенький ветряной поток провалился куда-то под грудь, едва не заставив меня шмякнуться носом о воду, но, к счастью, дед оказался рядом и, поднырнув под меня, с силой ударил крыльями, так, что поднятый им вихрь с лихвой компенсиро­вал потерю прежнего... ненадолго.

"Работай крыльями! — рявкнул старик, одновременно с еще одним мощным толчком, едва не заставившим меня перекувырнуться через спину, — Чему я тебя учил?! Вдох — толчок, вдох — толчок!"

"Да помню я!" — осталось лишь жалко пискнуть в ответ, хотя на самом деле это было откровеннейшее вранье — ни черта я не помнила! Будто голову провет­рили, и теперь я... я... я совершенно!..

"Спокойно, — кажется, дедушка почувствовал, каково мне, и его "голос" тут же стал сухим и уверенным, как нагретый солнцем валун, на который всегда мож­но опереться рукой, — Я рядом, так что не бойся. Не бойся!"

"Я не боюсь, — проскулила я в ответ, — Но я... сейчас... упаду!"

"Не упадешь, — с какой-то железобетонной уверенностью заявил дед, — Не упадешь. Я ведь рядом. Я тебя поймаю, слышишь? Я не дам тебе упасть. Сейчас главное — не бояться! Поэтому давай, сделай это! Вдыхай, и — взмах! Еще раз! Еще раз! Ровнее, ровнее, ты должна действовать крыльями одновременно, так что давай — взмах! Взмах!"

Сколько времени прошло с того дня — вы помните? Нет? Вот и я не помню... но сам полет — свой первый, свой настоящий полет, а не безумное падение или столь же безумную погоню за желанной добычей — я забыть не могу. Это было... легко? Ха! Ну-ну, как сказать. Нет, уже много позже, паря на теплых южных вет­рах, я признала за драконьим полетом некую долю приятности в довесок к несо­мненной полезности, но в тот самый день, когда под нами шумело бескрайнее зе­леновато-серое море, когда влага из низко нависших туч грозила залепить глаза, а воздух приходилось без устали вспарывать крыльями, чтобы удержаться в нем хотя бы еще одно мгновение — приятно это не было ни на каплю! Но это было... незабываемо. Да, вот это будет именно то самое определение. Ибо никогда больше я не испытывала ничего подобного! Было ли мне страшно? Разумеется, и еще как! Вам бы кто прочитал краткий инструктаж по управлению самолетом, а потом по­садил бы за штурвал боевого истребителя и отправил на задание — что, думаете, не оплошали бы?.. Вот-вот. Драконья шкура, не драконья, да только сверзиться с высоты многоэтажного дома я бы и злейшему врагу не пожелала, поэтому натер­пелась тогда... по самое "не балуйся". Ветер будто решил устроить мне досрочный экзамен, и когда мы, миновав полосу относительно чистого воздуха, зарылись в облака, я очень скоро совершенно перестала различать, где верх, где низ, где пра­во, где лево — меня швыряло во все стороны, подбрасывало и переворачивало, как сухой лист, так что, если бы не дед, я бы точно запаниковала и рухнула вниз... а так он, по крайней мере, частично прикрывал меня от особо злобных порывов собственными крыльями, и, наверное, только поэтому я не разбилась в тот день, но сумела прорваться сквозь пелену облаков, добравшись до того, что драконы называли "верхними ветрами". Последние взмахи оказались самыми тяжелыми — мое тело уже было на пределе, к тому же, на высоте воздух оказался довольно разреженным, и эти несчастные несколько метров одним глотком расправились с остатками сил — к тому времени, как меня подхватил благословенный воздушный поток, дующий с севера, перед глазами уже было черно от боли и усталости, крылья грозили вот-вот отвалиться, а вдоль хребта, до самого кончика хвоста, будто электропроводку проложили, так что я едва-едва помню, как почему-то перестал шуметь в ушах ветер, и только думала испугаться...

* * *

— ...ержите! Держите ее! Да чтоб тебя...

— Осторожнее! Осторожнее, она же только...

— Миша!

— Гражданка, вы мешаетесь, пройдемте!

— Да сами идите на!..

— Миша! Не отпускай... Вырывается! Ай!

— Кусается, сучка!

— Да не стойте столбами, галоперидол ей! Быстрее! Десять кубиков!..

— Я-а-а-арх!

— А... А... ...я!

И вновь перед глазами сгущается темнота...

* * *

Лететь! Я должна лететь, должна взмахнуть крыльями, я должна!..

О-о-ох...

Та-а-ак... судя по всему, полеты откладываются. Надолго. ("Навсегда!" — во­пило мое чувство самосохранения). Потому что если падаешь один раз — это еще ладно, падаешь второй — терпимо, но вот после третьего замечается некая пугаю­щая тенденция, и начинает глодать подозрение, что четвертого раза я могу и не пережить! Видно, это только в простеньких фэнтези-историях герои, получившие крылья, тут же взмывают в небеса и становятся воздушными асами, причем описывают свои подвиги исключительно восторженными междометиями и терминами авиапредставлений в Жуковском. Но вот в жизни, увы, все куда прозаичнее, и трехмесячного орленка приходится силой выпихивать из родного гнезда, а трехмесячному дракону — в лучших традициях, после первого же полета обнаруживать себя неизвестно где и с напрочь отбитой памятью, после чего ме-е-едленно и осторожно — славен опыт, сын ошибок трудных! — открывать глаза в жгучем желании разузнать, куда ж это его на сей раз занесло...

Оу.

О-о-оу.

Ого-го!

Дракона на дереве когда-нибудь видели?..

Нет? Ка-а-ак нет, а я? Как где — вот туточки, на самой толстой ветке. Вернее, это мне тогда показалось, что она самая толстая, но за то, что каким-то невероятным образом умудрилась остановить мое бесславное падение, я ее и "самой красивой", и "самой прочной", и "самой цветущей", и "самой-самой-самой" готова была окрестить, не жалко! Правда, успела она лишь в последний момент — до земли осталось всего метров десять, но, как говорится, чем богаты, тем и ра-а-а... ой. Ой-ой-ой, не трещи ты так! Ну веточка, ну не ломайся, ну пожа-а-а... А-а-а!

Хрусть. Шмяк.

Я-а-а-у-у-у!

Больно не было. Ну что вы, миленькие... Было просто адски, нереально больно! На какое-то время я попросту "выпала" из реальности, лежа на земле и тяжело, как рыба, глотая пастью воздух. К счастью, приступ оказался столь же быстрым, сколь и сильным, и через несколько секунд я вновь вернулась к жизни, даже сумев, сквозь еще одну алую вспышку в глазах, перевернуться на живот и примостить ноющую голову на вытянутые передние лапы. За море и к демонам, бо-о-ольно-то как! Кажется, при падении (хотелось сказать "при приземлении", но все же будем честными...) я серьезно повредила себе правое крыло, а когда накатившаяся тошнота немного схлынула, и я смогла внимательно оглядеть себя, то неутешительные выводы подтвердились: в самом деле повредила. Мне, конечно, драконью медицину не преподавали, но глодало смутное сомнение, что опухшие и просто-таки огнем горящие суставы двух передних пальцев — это, однако, не есть хорошо, да и разрыв на перепонке, длиной почти в полметра, тоже не добавлял моему бедному крылу красоты и очарования. Что же кроме этого... ну, будем считать, что легко отделалась. Поскрипывающие ребра, пара глубоких царапин на голове, стесанная с локтя чешуя и в хлам отбитое тело — нет, мой ангел-хранитель нынче явно в ударе! Отделаться столь пустяковыми травмами после падения с верхних ветров — интересно, что на это скажет дедушка?..

Дедушка!

...И темнота.

"Горбатого могила исправит", — мрачно размышляла я, постепенно возвращаясь из странствий к далеким звездам и чувствуя, как болит и жалуется тело. Ломанулась она, кобыла неподкованная... спасательница. Саму бы кто спас! И вколотил, наконец, в пустую башку элементарную мысль о том, что сначала стоит думать, а уже потом делать! У-у-у...

Ай!

Нет, серьезно — я многое могу стерпеть. И уже стерпела. Копьем по носу получала? Получала. Палкой в бок тыкали? Было дело. Кнутом по крупу охаживали? Такое забудешь!.. Словом, нетерпимой меня вряд ли назвать можно, но — но! — все когда-нибудь заканчивается, в том числе и мое терпение. Поэтому, когда мне прямо в лоб, по моей многострадальной, раскалывающейся от боли голове угодил явно кем-то брошенный камень, то все мои разумные мысли тут же слились в одно-единственное слово: "УРОЮ!". И, признаю, в самом деле попыталась — во всяком случае, продрала глаза и, глухо рявкнув, приподнялась на передних лапах, потемневшим от боли и гнева взглядом выискивая виновника произошедшего — кто бы и где бы он ни был!..

Где — нашла довольно быстро.

Кто — тоже проблем не возникло, фамильные признаки были налицо.

Вот только рычать мне почему-то резко расхотелось...

"Единорог", — пронеслось в моей голове, пока внезапно ослабевшие лапы осторожно опускали тело обратно наземь. Чтоб у меня хвост узлом завязался, настоящий единорог!..

Тут, должно быть, стоит упомянуть, что, когда я впервые увидела изображение этого существа в одной из книг Ирраны, первой и совершенно естественной моей реакцией был дикий хохот. Серьезно! Потому что, встретив здесь, на Сарране "классических" людей и столь же не выбивающихся из пределов нормы драконов, я подсознательно начала готовиться к тому, что и упомянутые вскользь единороги окажутся белоснежными тонконогими красавцами с закрученными спиралью рогами и развевающимися гривами... Ну-ну. Особенно с гривами. Потому что весь образ великолепного скакуна с первого же удара разбился о суровую реальность, что сейчас лупилась на меня огромными, чуть мерцающими глазами, в которых плавали — иного слова не подберешь — неправильной формы зрачки, то и дело меняющие свои очертания. Зрелище, признаться, было почти гипнотическим, но мне от него чуть дурно не стало, так что пришлось на несколько мгновений опустить веки, давая желудку время успокоиться. Кажется, мой новый знакомый это заметил, поскольку рискнул спуститься на ветку уровнем пониже той, которую оседлал, но, стоило мне вновь открыть глаза, как он кошкой взлетел обратно и свирепо зашипел, скаля зубы. Красивый... Нет, правда-правда! Ничего, конечно, общего с изящной красотой воспетых землянами единорогов, но все же и уродцем его назвать язык не поворачивался. В целом он, подобно своему дальнему родичу, арраку, напоминал гибрид между динозавром и млекопитающим, однако на этом сходство заканчивалось, и если добродушные арраки были закоренелыми вегетарианцами, то сейчас передо мной пыжился маленький, но все же хищник, чьи внушительных размеров клыки солидно торчали из-под верхней губы, а огромные полукруглые когти на задних лапах были воинственно приподняты. На фоне всего этого безобразия чисто символический рог (больше, к слову, похожий на какой-то шип) выглядел почти комично, и я сдержанно фыркнула, чуть не заставив бедолагу свалиться вниз со своего "насеста".

"Ну, что ты так перепугался? — как можно ласковее обратилась я к нему, надеясь, что если он не разберет смысл, то, по крайней мере, уловит интонацию, — Да не обижу я тебя, сдался ты мне больно... Давай, спускайся!"

Единорожик не ответил, однако белоснежная шерстка вдоль хребта зловеще зашевелилась, да и когти, зачем-то, кстати, выкрашенные в ярко-красный цвет, не спешили опускаться.

"Все равно боишься, — мне осталось лишь вздохнуть, — Ну да, да... я бы тоже боялась. В тебе, худосочном, сколько килограммов — сорок? Ну, от силы пятьдесят. А во мне одной — целая тонна... Проглочу и не замечу... Вот только ни глотать, ни ловить тебя я не собираюсь, слышишь? А то, что зарычала — ну, сам виноват. Кто же так гостей встречает — камнем по голове? Или у тебя в семье все такие "дружелюбные"?"

— Скр-рити-и... сквик!

Ага, больной заговорил. Эт-то хорошо! Правда, толку мне с его речей — как с банного листа на одной части тела, но теперь мы, по крайней мере, оба убедились, что можем разговаривать друг с другом... авось, поможет налаживанию дальнейших отношений. Ну... хоть немножечко!

"Спускайся, — вновь предприняла я попытку сократить разделяющее нас расстояние, — Посидим вместе, поболтаем... Ну, что ты ерошишься?"

Единорожик и впрямь пух, как забытое под полотенцем тесто, пока, наконец, его грудка не стала похожа на воздушный шарик — и в следующий миг лесную тишину разорвал долгий, заливистый клич, заставивший меня едва не подпрыгнуть на месте. Вот это голос! Да с такими вокальными данными этот малыш вполне может заменить целый оркестр! Окончания крика я просто не услышала — похоже, там ушло не то что в ультразвук, а вообще в какие-то неведомые дали, так что по завершении "выступления" я лишь тряхнула головой и уже хотела поинтересоваться о причинах такой "радости"... как вдруг мое внимание привлек тихий шорох где-то с краю поляны, и, приподняв голову, я не без удивления обнаружила, что мы уже не одни, и, что еще веселее — что лично я попала в окружение. Куда ни глянь, со всех сторон в моем направлении торчали копья с блестящими черными наконечниками, многие из которых были покрыты некой подозрительно желтоватой пленкой, заставившей меня тут же почувствовать себя неуютно — знакомиться с местной отравой у меня желания не было. Правда, пока что никто делать из меня шашлык не спешил, но намерения были более чем явными, и они их не скрывали, а, учитывая их количество, это была сила, с которой приходилось считаться! Кажется, пушистики и сами это осознавали, поскольку накал страстей среди них все возрастал, и под конец самый бойкий, не выдержав, вскинул свое копье и бросился в мое сторону, в явном намерении использовать свое оружие по назначению. Естественно, мне это не понравилось, и я с трудом смогла удержаться от того, чтобы не прихлопнуть его, как муху — ограничилась тем, что просто махнула в его сторону лапой, но бедолаге этого хватило — он едва успел шарахнуться прочь, однако, не удержавшись на повороте, потерял равновесие и упал наземь, перекувырнувшись через голову и едва не напоровшись на собственное копье. Выглядело это, надо сказать, презабавно, но вот мне, как ни странно, смеяться совсем не хотелось, а уж окружившим меня воинам — тем паче, поэтому оплошавшему сородичу был выдан несильный укус куда-то в шею, в придачу к короткой, но гневной тираде, после чего его отпихнули в задние ряды. Это вселяло некоторую надежду — судя по всему, у единорогов были на меня какие-то особые планы, и мой знакомец всеми силами их подтверждал — едва спустившись с ветки, он тут же начал о чем-то темпераментно чирикать, да так быстро, что отдельные "сквики" превратились в сплошное верещание, сопровождаемое крайне экспрессивными телодвижениями, из чего можно было сделать вывод — Пушистик вовсю делится полученными впечатлениями. Судя по всему, по большей части впечатления были все-таки не совсем отрицательные — во всяком случае, копья слегка опустились, и, подбодренная, я даже рискнула поднять голову, чем заработала несколько не лишенных подозрительности пополам с любопытством взглядов.

"Здравствуйте", — как можно мягче и внятнее подумала я, отчего, по меньшей мере, с десяток пар ушей тут же обратились в мою сторону. Интересно — это знак того, что они меня услышали?.. Во всяком случае, даже если они меня не поняли, то вот к речам своего соплеменника прислушались внимательнее — если, конечно, считать за внимание нехилый диспут, вскоре разгоревшийся в рядах мохнатиков. Ух, как они там вопили — у меня чуть барабанные перепонки не лопались, а эти, знай, только лапами размахивали да трясли белыми кисточками на кончиках хвостов! Судя по всему, спорящие разделились надвое, и теперь представители одной стороны пытались вербально взгреть своих противников, а те им не давались. На меня спорящие не обращали ровно никакого внимания, так что постепенно я даже умудрилась задремать, полуприкрыв веки и готовясь к длительному ожиданию... как вдруг, как по команде, все вопли утихли, и, с трудом сбросив с себя оковы сна и подняв голову, я тут же увидела самого "командира", благо, тот стоял ко мне ближе всех. Шерсть этого единорога, словно в насмешку над земными канонами, была не охристо-бурой, в темное пятнышко, а серебристо-белой, и даже огромные глаза были затянуты полупрозрачными пленками... но называть его слепцом я бы поостереглась — вас бы кто прошил таким пристальным взором!.. Впрочем, смотрел он на меня, от силы, с полминуты, после чего, слегка кивнув каким-то своим внутренним соображениям, обратился к соплеменникам.

При первых звуках его квакающего голоса все шепотки мгновенно стихли, из чего можно было сделать вывод, что серебристик занимает среди сородичей не последнее положение, и хотя я ни черта не поняла из его долгой и размеренной речи, конец ее меня удивил — вновь повернувшись ко мне лицом, единорожик прижал лапки к груди и склонился в глубоком поклоне, так, что его длинная шея оказалась всего в нескольких сантиметрах от земли. Вслед за ним такую же позу приняли наблюдатели из первого ряда, потом из второго... а там по поляне будто волна прошла, и вскоре я имела удовольствие любоваться на полномасштабную выставку склонившихся передо мной малышей.

— Скви-и-ирек! — протянул кто-то "с галерки".

— Сквирек... Сквирек! — подхватили остальные, сперва тихо, но потом громче и громче, так что вскоре в лесу загремел целый хор голосов, а в эпицентре всего этого безобразия, недоуменно хлопая глазами, лежала я, при этом совершенно не представляя, что же мне делать дальше...

За кого — или за что — приняли меня пушистые аборигены, я так и не поняла, но, судя по всему, объект их поклонения пользовался немалой популярностью, ибо единорожков, только что до хрипоты споривших по поводу моей судьбы, как подменили, и теперь они из кожи вон лезли, только бы заслужить мое благоволение. Первым делом, естественно, меня пригласили куда-то идти, и тот факт, что ходить я сейчас могла только недалеко и ненадолго, их нимало не обескуражил — более того, после недолгих и жарких переговоров, они наглядно продемонстрировали свое решение проблемы. После этого мне пришлось, волей или неволей, вставать самостоятельно, ибо одна только мысль о том, что слониху понесут на своих спинах пигмеи, заставила меня нервно закудахтать и всерьез обеспокоиться за душевное здоровье пушистиков. К счастью, лапы не подвели — пошатываясь и оступаясь, но я все же смогла выпрямиться в полный рост, вызвав волну почтительных вздохов среди собравшихся, после чего вся наша торжественная процессия медленно двинулась вниз по склону холма. Время от времени я все-таки падала, а один раз вообще свалилась в невесть откуда взявшийся на моем пути овраг, но всякий раз мои провожатые в сотню лапок бросались мне помогать, так что в долину я спустилась без особых травм, хотя и дико уставшей. К моему великому счастью, идти оставалось недолго... хотя, признаться честно, я даже не сразу поняла, что мы уже пришли!

Просто в какой-то миг мне словно кто повязку с глаз снял, и только тогда я заметила лестницы, обвивающиеся вокруг массивных стволов, деревянные настилы, расположенные среди крон, аккуратные круглые жилища, прячущиеся в ажурной листве... словом, целое поселение, этакий многоэтажный древесный город, объединенный в единое целое густой паутиной подвесных мостков, тянущихся во всех направлениях. Позже мне рассказали, что обычай строить свои дома на деревьях зародился среди единорогов в те далекие времена, когда на Сарране еще не было ни людей, ни драконов, и величайшую опасность для хрупких туземцев представляли дикие животные, большая часть которых были достаточно крупными, чтобы растоптать сплетенные из веток домики или всласть поохотиться на их обитателей. Ну, а так как жить в постоянном страхе вредно для здоровья и дурно сказывается на психике, то со временем наиболее сообразительные племена начали перебираться на верхние этажи леса, где они могли чувствовать себя в относительной безопасности, и под конец этот обычай стал общим для всей расы, что даже стало основой для непонятной мне прежде поговорки людей: "поймать единорога на дереве", сиречь "совершить невероятное".

— Скверк! Сквери-са! — хрипловато обратился Серебристый к ближайшему юнцу, что тут же, сломя голову, бросился к ближайшему дереву, в два счета взобравшись на его верхушку, а еще через несколько мгновений над селением разнесся чистый, высокий звон невидимого мне музыкального инструмента, на звуки которого из хижин высыпали другие обитатели древесной деревни, от пушистой ребятни до дряхлых старцев, убеленных сединами не хуже моего спутника. Судя по всему, всего в этой деревне обитало, по меньшей мере, сотни полторы жителей — не так уж и мало, особенно по их меркам — причем в скором времени вся эта честная компания виноградными гроздьями повисла на мостках и настилах — спуститься на землю никто из них так и не решился — во все глаза пялясь на мою особу. Впрочем, к этому малоприятному ощущению я привыкла еще за время пребывания в гостях у Ирраны, поэтому отнеслась к нему философски... хотя это не значит, что я не была рада, когда мы, наконец, дошли до места назначения, а именно до широкой утоптанной площадки, на четыре яруса обвитой подвесными мостами и, судя по всему, исполнявшей роль центральной площади.

Там нас уже поджидали два единорога. Один из них был довольно крупным — во всяком случае, в длину он вымахал на все два с половиной метра, и был на голову выше соплеменников — и угрюмым даже на вид: шерсть его была скорее черной, чем рыжевато-бурой, а на голове, эффектно контрастируя с общим фоном, красовался массивный череп какого-то неизвестного мне животного, чьи внушительные клыки почти касались выпуклых оранжевых глаз. Стоящий же рядом с ним, напротив, был сложен довольно изящно и покрыт песочного оттенка мехом, и его макушку украшал венок из засушенных трав, в который, к тому же, зачем-то были вплетены большие когти, подозрительно знакомые на вид. Впрочем, загадку столь странного украшения мне пришлось оставить на потом — вперед вышел Серебристый, почтительно обратившийся к странной паре, и те, в свою очередь, ответили ему тем же, так что мне даже любопытно стало, глядя на все эти приседания и кивки. Впрочем, переговаривались они сравнительно недолго, после чего черный единорог, судя по всему, главный, обратился к племени с речью, время от времени дополняемой репликами двух других, и хотя я не поняла ни словечка, реакцию единорогов, внезапно разразившихся каскадом радостных воплей, оценила во всей красе. Все страхи перед огр-ромным и уж-жасным драконом были позабыты в единый миг — единороги горохом посыпались со своих насестов, и очень скоро я оказалась в сплошном пушистом кольце, причем если взрослые еще осторожничали, то ли не представляя, как себя вести, то ли просто стесняясь, то детвора подобными мелочами не заморачивалась, и я охнуть не успела, как оказалась сплошь облеплена пушистыми комочками. Не скажу, что прямо млела от удовольствия — все-таки тело мое еще не было готово к столь массированным обниманиям — но, по крайней мере, первую волну я вытерпела достойно, а там кто-то наконец заметил мое искалеченное крыло, и песочный единорог, единым махом разогнав малышню, принялся за дело.

Как позже оказалось, зашивать перепонку ему в новинку не было, и, как только помощники принесли все необходимое, он тут же промыл разрез, после чего сноровисто зашил костяной иглой, оставив лишь ровный и аккуратный шов. Отбитые передние пальцы также были осмотрены и смазаны какой-то пахучей мазью, которая сперва будто заморозила мне все нервные окончания, однако чуть погодя наступило облегчение, и, осторожно пошевелив крылом, я благодарно толкнула хрупкого целителя носом, вызвав целую бурю радости среди наблюдавших за этим процессом единорожков, аж заскакавших на месте... и, знаете, как-то незаметно вопли и прыжки перешли в пляску, так что я и опомниться не успела как огромный хоровод пушистиков закружил по поляне. Те, кому не хватило места в этой веренице, недолго расстраивались, и принялись сноровисто стаскивать на поляну столы (больше, правда, похожие на какие-то грибы-переростки!) и разносить ароматно пахнущие кушанья, явно решив, что "гулять так гулять!". При виде первого блюда — чего-то похожего на огромный зеленоватый пирог с торчащими из него рыбьими хвостиками — у меня невольно заурчало в животе, и если поначалу единороги так и шарахнулись во все стороны, перепуганные неизвестным звуком, то чуть погодя испуг сменился дружным смехом, под который "пирог" был предоставлен в полное мое пользование. Не скажу, чтобы он был прямо обалденно вкусен — все-таки рыбки в нем было маловато... — но мне понравилось, и я умяла его в два счета, сопровождаемая восторженно-поґчтительными взглядами единорожков. Кажется, мой аппетит произвел на них впечатление, и те, кто не увидел весь процесс "из первых рядов", тут же подтащили еще одно произведение местного кулинарного искусства, на сей раз, к сожалению, овощное, но, не желая огорчать ни столпившихся малышей, ни собственный желудок, я разделалась и с ним, про себя отметив, что "дикари" оказались вовсе недурными кулинарами, коли уж умудрились испечь нечто подобное!

Постепенно солнце клонилось все ниже к горизонту, и под густыми кронами деревьев уже давным-давно сгустились сумерки, но я даже не чувствовала наступления ночи: вся деревня собралась вокруг меня, так что, куда ни посмотри — море сияющих мордашек и огромных выпуклых глаз, которые, однако, уже не казались мне столь отталкивающими, как раньше! А если тут тепло, сытно и все тебя любят — ну что еще для счастья-то нужно, а?.. Только крепкий и здоровый сон, изрядно сдобренный той вкусной наливкой, которую мне преподнесли прямо в таре, то есть в солидном, с бочку размером, кувшине, сделанном из чего-то вроде выдолбленной тыквы, который я опустошила в три с небольшим глотка. Хор-р-рошо... После второго кувшинчика стало даже лучше, а третий я элементарно не допила — голова как-то резко потяжелела, мало что не впечатываясь в землю, поэтому наполовину опустошенная тыковка резко сменила ориентацию и превратилась в подушку, на которую я и примостилась, блаженно зажмурив глаза.

Ой, как хорошо...

А как там говорится в поговорке? Если вечером было хорошо...

...то утром будет очень, очень плохо! И когда я, наконец, проснулась, то поняла, что, маму вашу за хвост, поговорки люди не просто так придумывают! Во всяком случае, какую-то то ли птаху, то ли другую мелкую животинку, выводившую утренние рулады у меня над головой, я поприветствовала тонким язычком пламени, что — ну еще бы... — в нее не попал, зато прицельно срезал оказавшуюся на пути сухую ветку, что довершила картину, со всего размаху "приласкав" меня по лбу. После этого последние разумные мысли в моей голове куда-то испарились, сменившись невнятными ругательствами, и я со стоном перевернулась на бок, обхватив лапами живот и стараясь унять тысячу холодных лягушек, дрыгающихся в желудке. Причем дрыгались они явно не в розовом масле, учитывая, что творилось у меня на языке... мамочка дорогая, я что, напилась?!

"Позорище... Господи, о чем я думала?! Пьяный дракон — это же, наверное, стихийное бедствие похуже цунами! Мама родная... я же никого?.."

Продрав-таки глаза — ух, солнце, чтоб тебя! — я внимательно осмотрелась по сторонам, стараясь не обращать внимание на застлавшие глаза слезы. Та-ак... та же поляна, вроде как целая, те же мостики... Столы. Целые, хотя частью перевернутые, но это едва ли моя работа — я бы их, скорее, в лепешки превратила. Судя по всему, празднование кончилось далеко за полночь — во всяком случае, от еды не осталось ничего существеннее пары огрызков, а единственный попавшийся мне на глаза местный житель лежал, откинув голову, на самом большом столе, и только-только я успела заволноваться, как он то ли квакнул, то ли хрюкнул, после чего энергично почесался задней лапой и, повернувшись на бок, продолжил спать. Фу-у-ух... Значит, обошлось. Видно, хоть в чем-то природа меня не обделила, и, налакавшись по самое "не хочу", я просто уснула, не успев никого пришибить. Еще бы осталось, чем смочить горло, и цены бы моему организму не было!.. Но из всей жидкости в обозримой близости наблюдался лишь памятный мне кувшинчик, на котором я провалялась всю ночь, и от одного его вида меня сразу заворотило, так что, отпихнув посудину в сторону, я мало что не ползком отправилась на поиски чего-нибудь... жидкого.

"Пить надо меньше", — мрачно думала я, провожая взглядом бодренького молодого единорога, мало что не вприскочку несущегося куда-то с таким сияющим выражением на лице, что меня невольно зависть заела, и стоило громадных усилий не поддаться эмоциям и не плюнуть в ни в чем не повинного пушистика. Огнем. К тому же, он оказался лишь "первой ласточкой", ибо, как выяснилось позже, сами виноделы к своему напитку привыкли давно, к тому же, пили они в меру, почти никогда не увлекаясь, и я уже была готова выть от досады и биться глупой головой об ближайшее дерево, когда, наконец, нашла... не, не воду. И даже не алкозельцер, а целую компанию донельзя мрачных и взъерошенных единорогов, что расселись на одном из настилов вокруг какой-то объемистой кадки, время от времени запуская в нее лапы и с хрустом поедая какие-то длинные штучки, от которых за милю тянуло горьковатым рассолом. Естественно, мне тоже захотелось попробовать, и, так как мучающиеся похмельем дракона не замечали в упор, пришлось действовать малость грубо, то есть приподниматься во весь рост на задних лапах и брать самой!..

Что после этого бы-ы-ыло...

Нет, в свое оправдание спешу заметить, что я их поймала. Всех троих. На крыло — к счастью, оказавшееся здоровым. А, так как ошалевшие от такого обращения пушистики, аккуратно усаженные мной на ближайший древесный корень, были в явном неадеквате, то вслед за ними пришлось спускать вниз и пресловутую кадку (большая оказалась, зараза!), после чего я щедрой цапой загребла себе "хрустиков" и закинула в рот. У-у-у... хорошо! Закуски, правда, хватило ненадолго, но, к счастью, эта кадка была не последней во всем селении, и слегка очухавшиеся единорожки, сообразив, что я не собираюсь их лопать, мигом притащили еще одну посудинку, которую мы также быстро вычистили. Под конец я даже осознала, что, в кои-то веки, могу ясно соображать, а уж после того, как мы всей компанией прогулялись до родничка и всласть напились водички, то жизнь вновь вернула себе краски и полноту чувств.

"Но драконам все равно больше не наливать", — лениво подумала я, разлегшись на травке и нежась в лучах солнышка. Мои провожатые, которые выглядели уже существенно бодрее и даже смогли довольно грациозно раскланяться передо мной (мне было лениво вставать, поэтому ограничилась сонным рыком в ответ), вернулись в деревню, а вот я решила поваляться и, заодно, обдумать свое недостойное поведение. Нет уж... хва-а-атит с меня. Все-таки пьяный в стельку ящер, весом в тонну — это вам не шуточки, а вполне реальная угроза обществу, и если сегодня, вернее, вчера все обошлось — кто знает, а вдруг, в следующий раз мне взбредет в голову станцевать на столе или, еще лучше, подраться? Или вообще магию в ход пустить?! Да и... несолидно дракону пить! Не принято как-то, да и дедушка ни разу не упоминал, чтобы...

...дедушка...

И гулкий, невозможно болезненный удар сердца в груди.

Дедушка!..

К счастью, родник не подвел. Правда, теперь его ложе немного расширилось, но, думаю, единороги против не будут, а вот меня ледяная водичка хорошенько освежила и поправила слегка съехавшие набок мозги, поэтому на берег я вышла мокрой (с одного бока), но окончательно протрезвевшей. Хорошо еще, что в ручей свалилась, а не в какой-нибудь овраг или ущелье... Мама моя, ну откуда во мне столько дурости-то проснулось?!

"Спокойно!" — усилием воли привела я в порядок свои разбегающиеся во все стороны мысли и, слабо отряхнувшись (ребра все еще побаливали), улеглась на прежнее место, расслабив мышцы и прикрыв глаза.

"Деда..."

Ответом послужила тишина, хотя я тут же задавила готовую подняться из глубины души панику — ведь я чувствовала, чувствовала, что он еще жив! Наверное, это и была та самая "тяга крови", о которой он мне рассказывал — как будто что-то нежное и очень-очень теплое с одной стороны сердца, так что, прислушавшись к собственным ощущениям, я даже смогла примерно определить направление — юго-юго-восток — и расстояние — не очень далеко. Дойду, не дойду?..

"Если только сама по дороге не свалюсь куда-нибудь и не переломаю себе лапы, — не без иронии подумала я, вспоминая, как ковыляла сюда вчерашним днем — и это при поддержке половины единорожьего племени! — Эх, дед, ну угораздило же тебя выбрать для посадки другой конец острова! Летать он умеет, как же... Небось, тоже шмякнулся подстреленной уткой, а, радикулит ты мой летучий?.."

"Сама ты... это слово".

Ей-богу — я чуть в обморок не грохнулась.

"ДЕД!"

"Не кричи так, — отозвался хриплый голос, и я буквально почувствовала, как он наморщил нос, одновременно высунув кончик языка, — У меня и так голова раскалывается... Ох-хо-хо, староват я уже стал для таких фокусов! Где ты?"

"Э-э-э... лучше давай я к тебе, — тут же отпарировала я — заставлять еле живого деда корячиться ко мне через весь остров мне не хотелось, благо, воспоминания о том, в каком состоянии была давеча я сама, были чересчур свежи, — Видишь вокруг что-нибудь приметное? Ну, скалу там какую-нибудь, или дерево?"

"Нет, — чуть погодя ответил старик с явной усталостью — кажется, и ему изрядно досталось при приземлении... неужели только очнулся? — Должно быть, я провалился в какой-то разлом или пещеру — здесь довольно темно".

"Ясно, — от мысли, что придется облазить все тутошние подземелья, мне стало нехорошо, но, надеюсь, мой голос звучал достаточно уверенно, — Не пытайся выбраться сам — я найду тебя, а там посмотрим, что можно сделать, слышишь?"

"Слушаюсь", — не без юмора отозвался он, уже еле слышно, и я чуть заметно фыркнула — ему бы только шуточки шутить! Но, по крайней мере, это значит, что дела совсем не так плохи, как кажется... хотя, конечно, ситуация складывается — веселее не придумаешь. В идеале мне, наверное, следовало бы вернуться в деревню и попытаться заручиться поддержкой местных, но тут вставало сразу три больших "но": во-первых, мне не хотелось тратить драгоценное время на сборы, во-вторых, мне была неприятна сама мысль использовать их ко мне доверие в личных целях, а в-третьих (и два предыдущих довода меркли по сравнению с ним) — я совершенно не представляла, как растолковать единорожкам, чего я от них хочу. Вот уж, право, подумать не могла, что единороги, куда больше похожие на драконов — во всяком случае, внешне — чем те же люди, окажутся совершенно невосприимчивы к телепатии! Нарочно не придумаешь...

"Должно быть, это из-за того, что, что бы там дед ни говорил, да только сознание у меня по-прежнему человеческое, — размышляла я, несколько отстраненно рассматривая солнечные блики, танцующие на поверхности воды, — Или, что скорее, такова особенность всех коренных сарранцев — ведь я и с арраками, как ни пыталась, не смогла установить контакт! Хотя, — скептически фыркнула, припоминая вечно шарахавшихся от меня "диноверблюдов", — они и сами по себе довольно дурные животины. Надо будет как-нибудь отловить другое местное животное, не такое пугливое, и попробовать снова... потом", — строго добавила я, задавив проснувшийся интерес исследователя, после чего, потянув левую переднюю лапу, все же встала и, на ходу отряхиваясь, зашагала в нужном направлении.

"Наверное, стоило их все-таки предупредить, — со вздохом подумала я, перепрыгивая через ручей и углубляясь в лес, — Некрасиво все-таки получается, когда вот так, по-английски, сваливаешь... да и вообще, они, наверное, волно... ах, помяни ж чертей!" — беззлобно, но довольно эмоционально выругалась я, когда с ближайшей ко мне ветки спрыгнул — ну, кто бы вы думали?.. — Черныш и заступил дорогу. Лица его я не видела из-за нашей более чем внушительной разницы в росте, к тому же, массивный череп на его голове вполне мог сойти за шляпу с широкими полями, и потому лишь подрагивающая от напряжения рыжеватая кисточка на кончике хвоста выдавала охвативший его трепет. Черт побери, мне бы такое самообладание! Но — увы, в моем драконьем теле билось сердце порядочной трусихи, так что осталось лишь размеренным шагом приблизиться к этому крошечному существу, что было в три раза короче и в двадцать раз легче меня самой, после чего, согнув передние лапы, отвесить ему легкий поклон — кажется, среди местных он приравнивался к приветствию. Остальных пушистиков, пока что скрывающихся в листве, такой финт ушами явно удивил — откуда-то сверху донеслось негромкое посвистывание, да и у Черныша вся шерстка на загривке дыбом поднялась, но он быстро взял себя в ру... тьфу, в лапы и, в свое очередь, мало что не коснулся шеей земли, возвращая поклон.

— Скви-и-ирек! Сквир-кси, скиур-р-ри! — выдал он мне, не поднимая головы от земли, и не нужно было понимать его язык или читать мысли, чтобы понять, о чем это он. Ну разумеется, мою ценную тушку просят вернуться назад, туда, где ее любят и ждут... вот только как этому мохнатому воителю объяснить, что я не от плохого обращения сбежать от них хочу?!

Ох, и тяжко ж, в свое время, было бедолаге Гулливеру...

"Послушай, — ласково обратилась я к Чернышу, правда, ничуть не надеясь на то, что он меня поймет! — Мне очень не хочется от вас уходить, но там мой дедушка, и ему нужна помощь. Я должна ему помочь! Понимаешь?"

— Скверк.

Видимо, не понял...

"Я еще вернусь, слышишь? Я обязательно вернусь! Но сейчас я должна идти, так что пропусти меня!"

— Скве-ерк. Уфша-а-ас-с-с!

Так, а вот это уже что-то новенькое. Меня типа обругали, что ли?..

"Черныш, — я сделала глубокий вздох, хотя не очень помогло — внутри уже медленно, но верно начало закипать раздражение, — Я добрый дракон. Вот правда-правда, добрый. Только не всегда. И, если ты сейчас же не уберешься с моей дороги, до узнаешь, какова я в гневе! А ну, брысь!" — и, понимая, что тут помогут только действия, с рычанием сделала шаг вперед, занося лапу, чтобы оттолкнуть малыша с дороги... ага. Как же! Эти пушистики, как оказалось, не только отменное вино готовить умели, и, едва заприметив, что их командиру угрожает опасность, из ближайших кустов на меня всей толпой бросилось еще с полтора десятка единорогов, причем каждый из них по габаритам не уступал Чернышу — а это, простите, полцентнера живого веса! Я и оглянуться не успела, как они облепили меня, будто клещи, заставив прогнуться под своим весом и звонко "поцеловаться" с землей. От удара в глазах на несколько мгновений помутнело...

"Дедушка!"

...а потом навалившиеся на меня пушистики разлетелись во все стороны, объятые клочьями пламени, и я с ревом поднялась на ноги, окутанная сверкающим белым ореолом. Кажется, кто-то из моих "всадников" уцелел и мертвой хваткой вцепился в гриву, но, честно говоря, мне уже было все равно — главное, что дорога впереди расчистилась, поэтому, подобрав крылья и хвост, я огромными скачками помчалась через лес. Теперь, после того, как мы с дедом все же "достучались" друг до друга, тяга крови ощущалась куда яснее и четче, поэтому весь путь занял, от силы, минут десять, прежде чем, прорвавшись сквозь вставшие на моем пути кустарниковые заросли, я не... провалилась вниз.

А вот не надо, как взбесившийся носорог, переться через абсолютно незнакомый лес напролом!.. На чистом автомате я попыталась удержаться в воздухе, распахнув крылья, но левое, поврежденное, тут же "приласкало" мой соскучившийся без болевых ощущений мозг, поэтому, вместо того, чтобы грациозно спланировать на дно оврага, я, в лучших своих традициях, скатилась туда кубарем. К счастью, овражек оказался не очень глубоким, но зато жутко грязным, так что на место я прибыла в целом облаке мелкой пыли, и настигший меня вслед за этим кашель заставил последние язычки огня бесславно угаснуть — когда я, наконец, прочистила горло, перед глазами уже неуютно клубились плотные сумерки, едва рассеиваемые пробивающимся сверху светом.

"Де... кха-кха! Дедушка?.."

"Может, все-таки слезешь с меня?" — ответил явно недовольный голос, одновременно с хриплым рыком, раздавшимся откуда-то снизу.

"Ой! — я совершенно по-девчоночьи пискнула и поспешно отпрыгнула в сторону, — Деда, ты живой?!"

"Если не считать того, что ты на мне только что потопталась — вполне, — старик все же приподнялся, но я по-прежнему с трудом различала его в темноте, — Небо и ветер, Сарита — и о чем ты только думала, когда сюда неслась?!"

"Как это — о чем? — я даже слегка обиделась, — Как тебя спасти, конечно!"

"Да? — ирония в его голосе стала просто-таки ощутимой, — И свалиться вслед за мной на дно оврага тоже входило в твои планы?"

"Ну... э-э... вообще-то нет, но..."

Дед не ответил, вот только на душе стало как-то мерзко от накатившей волны усталого разочарования, причем не нужно было экстрасенсом, чтобы понять, от кого она исходит. Обругал он меня, в общем. По-своему, по-драконьи. Крылатые же телепаты практически от рождения, и потому не увлекаются крепкими словцами, куда чаще направляя негативные эмоции непосредственно на оппонента и заставляя его прочувствовать себя в чужой шкуре. Приятным этот опыт, конечно, не назовешь, но вот действует безотказно, и уши у меня сами собой поползли вниз... однако извиниться за свое необдуманное поведение я не успела — нарушая наше милое уединение, откуда-то сверху посыпались мелкие камушки, и только я успела обеспокоиться на предмет обвала, как загадка решилась сама собой — очень уж знакомым чирикающим тоном:

— Скви-и-ирек?

"Черныш!" — я аж вскинулась, задрав голову и пытаясь высмотреть единорога на фоне едва угадывающейся щели "выхода", однако тут меня вконец огорошил дед — подняв голову, он прочистил горло и выдал короткий посвист, завершив его парой резких отрывистых щелчков. На какое-то время вокруг воцарилась тишина, но потом — ё-мое! — Черныш ему ОТВЕТИЛ! Вот честно, ответил! Я, правда, и так и сяк не поняла, о чем они там говорили, но, кажется, деду удалось что-то втолковать единорожику, и, издав тонкий резкий свист, тот скрылся из виду.

"Эм-м-м..."

"Я попросил ее привести помощь", — упредил дед мой вопрос.

"Ее?"

"А ты не знала? Между прочим, она не "Черныш", а Гешша, старшая охотница племени... высокопоставленная персона по их меркам! И еще, она просила передать, что извиняется перед тобой за свое... м-м-м, недостойное поведение, — дед с интересом покосился на меня, — Что у вас там стряслось?.."

"Да... много всего, — я поспешно отвернулась — признаваться во вчерашней пьянке не хотелось, а в том, что едва, по неосторожности, не сожгла пытавшихся меня остановить единорожков к чертовой бабушке — тем более, — Как думаешь, они смогут нам помочь? Они же такие... маленькие".

"Не волнуйся, — дедушка усмехнулся, — Они сильнее чем кажутся, к тому же, отлично умеют работать вместе. Уверен, они что-нибудь придумают".

"Хотелось бы, — вздохнула я, осматривая склоны оврага, — Я-то, может, и выберусь, а вот тебя вряд ли смогу вытащить... Кстати, а где ты выучил их язык?"

"Видишь ли, в свое время мне посчастливилось побывать у сородичей твоей Гешши в качестве... скажем так, непочетного гостя, — дед прикрыл глаза, усмехаясь каким-то своим давним воспоминаниям, — Совсем еще птенцом был... ну, может, на пару сезонов постарше тебя".

"Я не птенец!" — тут же ощетинилось мое человеческое "я". Драконье... "что бы там во мне ни было" дипломатично промолчало.

"По нашим меркам — птенец, и еще какой, — безапелляционно заявил дед, причем таким тоном, что я поняла — лучше не спорить, — И то, что у тебя кисточка на хвосте отросла ("А она-то тут при чем?!") — еще не повод перебивать старших! — добавил он уже совсем строго, заставив невольно заерзать на месте, — Так, о чем это я?.. Ах, да, единороги. Так вот, несмотря на то, что племя, к которому попал я, живет намного южнее, язык у них довольно похож, а так как я провел вместе с моими невольными пленителями, по меньшей мере, четыре луны..."

"В общем, за это время ты успел выучить их язык, так?"

"Верно, — после недолгого молчания кивнул дедушка, явно решив настучать мне по рогам как-нибудь в другой раз, — Он не очень сложный — во всяком случае, куда проще языка людей, так что, думаю, ты быстро им овладеешь".

"Э-э-э?.."

Поинтересоваться у деда, с чего это он решил, что я собираюсь изучать язык единорогов — за нами ж, вроде как, демоны гнались, какие уроки! — я не успела, так как откуда-то сверху донеслось знакомое чириканье — причем, судя по голосам, Черны... ой, то есть Гешша умудрилась привести с собой целую толпу! — быстро переросшее в столь типичный для единорогов гвалт. Но что самое забавное — работать им это ничуть не мешало, и меньше чем через час между деревьями была протянута целая паутина веревок, по которым ловко скользили наши "спасители", цепляясь большими когтями задних лап и не прекращая свой щебет, то и дело прерываемый пронзительными криками и щелчками. Гешша, принявшая на себя роль директора местного цирка, практически не принимала участие в процессе приготовлений, однако зорко следила за порядком, то и дело раздавая упреждающие укусы чрезмерно драчливым соплеменникам, а когда вся конструкция, похожая на гигантскую сеть, угрожающе зависла над нашими головами — снова обратилась к деду.

"Готово, — только и сказал он, выслушав ее чириканье, — Ты первая".

"Эй, а почему я?"

"Потому что ты легче меня — раз, и меньше пострадала при падении — два. Если что — поможешь малышам меня вытащить, ясно? Давай, иди", — и, не дожидаясь ответа, он подтолкнул меня к спустившейся "плетенке", на самом деле оказавшейся скорее шлейкой — во всяком случае, чтобы ею воспользоваться, мне пришлось продеть в нее голову и лапы, после чего с треском и шорохом меня начали подтягивать наверх по осыпающимся склонам оврага. Я помогала им изо всех сил, упираясь когтями и хвостом, а, как только передние лапы дотянулись до твердой земли — вцепилась в нее, в лакомую добычу, и в несколько рывков подтянула остальную тушку, встреченная радостными приветствиями запыхавшихся, но довольных единорогов. Деда мы, правда, вытаскивали куда дольше, причем по большей части из-за неумелой меня, так как я и слышать не хотела, чтобы измученные пушистики в одиночку спасали моего старика, но вот поинтересоваться о принципе действия самой "плетенки" не удосужилась, и бедного дракона пару раз чуть не отправили обратно на дно, пока я сама во всем не разобралась! Грубой силы тут было недостаточно — требовалось взаимодействие с остальными участниками "спасательной операции", но, как только я поняла, что к чему, дело пошло на лад, и буквально через пару минут из-под земли с шумом и фырканьем показался грязный, как дюжина кабанов, но живой и почти здоровый дедуля, который тут же обессилено повалился на ставшую почему-то серой траву.

"Деда? Как ты?"

"Бывало и лучше, — честно признался он, кое-как освободив от пут правое крыло и вытянув его по земле, — Ночью приземлялся... тебя потерял где-то под верхними ветрами... Еле высмотрел в кронах свободную полосу, думал что там поляна, а оказалось, что нет", — он чуть заметно усмехнулся, но тут же поморщился, видно, попытавшись дернуть крыльями.

"Ты лучше не дергайся, — посоветовала я, поднимаясь на трясущихся лапах и направляясь к нему, чтобы помочь избавиться от остатков сети, — И так смотришься точь-в-точь как угодившая в силок... да чтоб тебя!" — раздраженно рыкнула я, когда мне прямо под лапы метнулся хрупкий, подозрительно знакомый единорог, заставивший меня отшатнуться назад, едва не сломав себе хвост. А вас бы кто заставил на него приземлиться!.. Впрочем, Песочный извиняться не собирался, более того — он был явно намерен костьми лечь, но не пропустить меня к деду!

"Эй, ну ты чего? Совсем... того? — я даже с некоторой опаской смотрела, как он скачет у самого моего носа, надрываясь тонким криком, — Эй! — и, не удержавшись, возмущенно зашипела, когда этот бешеный мало что не бросился на меня с когтями, когда я вздумала его обойти, — Дед, что это с ним? Он не заболел?"

"Честно признаться... понятия не имею", — и ведь не лукавит! Впрочем, не нас одних поведение Песочного привело в замешательство, и чуть погодя на сцену вышла Гешша, что с истинно женской тактичностью (приправленной немалой силой!) оттеснила беснующегося единорожика в сторону, позволив мне наконец подойти к деду и заняться его путами, пока она сама ласково увещевала собрата, попутно не пуская его к нам.

"О чем это они?" — спросила я, пока зубы мои были заняты разгрызанием особо скверно завязанного узла.

"Хум-м-м... — дед пошевелил ухом, хотя, по-моему, слышимость и так была отличная, — Не вполне уверен... У них, понимаешь ли, довольно сложный язык, а я все же уже далеко не молод, и мог кое-что поза... о, вот сейчас тот, что поменьше... Ррис рассказывает некую старинную историю — он постоянно использует "су", что значит "давным-давно"... Мать-Прародительница!"

"Что такое?" — грива у меня на шее, предчувствуя грозящие нам неприятности, тут же взъерошилась, и узел с негромким треском распался надвое.

"Ррис вспоминает. События, что случились... где-то с четверть хиас'са назад".

"П... погодь! Четверть хиас'са?!"

"Он — может. Перед тем, как умереть, целитель должен выбрать себе ученика и отдать ему свои воспоминания — так история единорогов передается из поколения в поколение... но не перебивай! Итак, примерно с четверть хиас'са назад Ррис — точнее, конечно, один из его предшественников, хотя он помнит это так, словно видел своими собственными глазами — наблюдал, как два огромных дракона сражались в небесах, и... гхм, воздух свистел в тот день... за что не очень люблю этот язык, так это за обилие сравнений!.. — ах, вот оно что. Один из драконов в тот день пал, и тело его рухнуло на остров. Единороги посчитали его за дар богов, и устроили большой праздник, на котором съели мясо... однако на следующий день все участники пиршества умерли в страшных муках, и племя оказалось на грани уничтожения..."

Ну еще бы! Вздумала бы я инопланетное мясо есть — тоже, небось, загнулась бы в страшных корчах! И... точно! Вот почему люди никогда не едят арраков, а вот суннов кушают за милую душу — суннов-то они наверняка привели с собой, из своего, родного мира! А арраков приручили уже здесь... Мама моя женщина, так если бы я вздумала поохотиться на аррака — что... того бы самое?!

"Лишь нескольким удалось спастись, и в страхе они бежали с родного острова, оставив за спиной трупы своих родных и кости того, кто невольно их погубил, — словно не заметив моих внутренних открытий — или, скорее, просто не обратив на них внимание — продолжил дед абсолютно ровным и как будто спокойным тоном, хотя я-то прекрасно видела, как трепетали его ноздри и чуть подрагивали кончики ушей, — Несколько лет спустя им удалось найти этот островок и осесть здесь, вдали от торговых путей людей и воздушных дорог драконов... но потребовалось в десять раз больше времени, чтобы племя восстановило свою численность и начало почти прежнюю жизнь. Почти — потому что если все, родившиеся здесь, и не помнили того кошмара, то..."

"То Ррис и все его предшественники ничего не забыли, — со вздохом закончила я, — Так с чего он так перебесился-то?"

"Еще не поняла? По его представлениям, все драконы прокляты небесами, раз принесли его соплеменникам столько бед, и теперь он жаждет сжечь меня, как злобного духа, отомстив за павших сородичей..."

"ЧЕГО?!"

"Вполне естественная реакция, — чуть вздохнул старый дракон, — Не забывай, по нашим меркам они — дикари, и жизнь их во многом следует инстинктам и своеобразным... предрассудкам, что, тем не менее, помогают им выживать в этих лесах... Сарита! Успокойся!"

"Успокоиться? — хвост ему на бигуди, он хоть сам понял, что ляпнул? — Успокоиться?! Может быть, тогда мне тоже стоит поплясать вокруг костра, на котором тебя будут сжигать, а?!"

"Сарита! — так, а это уже начал сердиться он, — То, что они всего лишь дикари и следуют своим не вполне понятным нам обычаям — еще не повод сжигать их дотла, не находишь?!"

"Ох, — краткая и на редкость подлая мыслишка о том, что, вообще-то, он прав, а я действительно могу, не сдержавшись, спалить всех окруживших меня единорогов к чертовой бабушке, подействовала на редкость отрезвляюще, заставив искорки, уже забегавшие по гриве, потухнуть, а меня — смущенно втянуть голову в плечи, — Прости, я не подумала... но ведь... Э-э, стоп! Но ведь я тоже дракон! На меня что, их месть не распространяется?"

"Ты — белая, — ответил дед таким тоном, словно это должно было все объяснить, — Видишь ли, у единорогов... весьма однозначное отношение к этому цвету. По их представлениям белое просто не может быть плохим".

"А если им вдруг повстречается белый демон?"

"Что ж, это будет очень хороший день для демона и очень плохой — для них, — совершенно серьезно ответил старый дракон, — Но я, увы, чернее ночи, следовательно, под это исключение не попадаю, и теперь память Рриса взывает к отмщению... ага, а вот и последний участник, — заметил он, когда откуда-то из-за спин соплеменников вперед пробился Серебристый и направился к спорящим Гешше и Ррису, — Кажется, он уже обо всем знает... одно слово — хшисс!"

"Х... кто? А я думала, он шаман..."

"Хум-м. В общем-то, ты не так уж неправа. "Хшисс" можно перевести как... эм-м, смотрящий? Приглядывающий? В общем, тот, кто присматривает за землями племени и сообщает, если вдруг заметит что-то странное или опасное".

"Тогда при чем здесь шаманство?"

"Ну, я же вроде объяснил: он присматривает за всеми. И за всем, — дедушка засмеялся — молча, так что лишь очень внимательный наблюдатель смог бы заметить, как слегка затряслись его бока и сощурились глаза, — В том числе и за тем, что обычные единороги не замечают, поэтому, если где-то мир невидимый начинает вдруг вторгаться в мир видимый — что ж, хшисс все уладит".

"А-а-а, — я с невольным уважением посмотрела на хрупкого Серебристого, — Здорово! Думаешь, он сможет вправить мозги этому... Ррису?"

"Во всяком случае, он не настроен столь... агрессивно, — дед все еще вслушивался, и уши у него шевелились почти постоянно, отвечая смене тонов и голосов единорогов, — Он старше и мудрее всех в этом племени, иначе не стал бы... И Гешша его поддерживает, — добавил он не без удовлетворения, когда в диспут встряла третья участница, — Охотница, конечно, сама практичность... напоминает, что скоро начнется сезон... эм-м, в общем, время смены листвы, а хворост еще до конца не заготовлен, и она не собирается уничтожать большую его часть на сожжение бесполезного трупа. Вот только Рриса, боюсь, таким не проймешь — упорствует, дескать, чтобы грязный демон, то бишь я, был очищен пламенем и перестал нести погибель его народу..."

"Пламенем?.."

"Я же, вроде, уже говорил..."

"Не сбивай! — рявкнула на него я, лихорадочно перебирая копошащиеся в голове мысли в поисках той, единственной... — Дед... скажи, слово Рриса тут много весит?"

"Он целитель, — и снова этот дурацкий тон из серии "это-же-очевидно"! — Хранитель памяти и защитник племени. Думаю... немало".

"И, если он настоит..."

"В лучшем случае нам придется в спешном порядке покинуть остров, — не без кислинки ответил старик, — Племя не пойдет против слова целителя, пусть даже он... и не во всем прав, но его мнению они доверяют безоговорочно. Далеко отсюда до моря?"

"Ага, разбежался! — фыркнула я, — Плыть вздумал? И докуда?.."

"Сарита, — терпеливо ответил дед, — не думаю, что сейчас время для..."

"А я и не шучу, — на этот раз фырканье выходит малость пронзительным, — Я не шучу, я просто... — на всякий случай все же оглядела собравшихся — их тут десятков семь наберется... много! — и, тряхнув головой, решительно добавила, — Просто... ну, ты же их понимаешь, верно? Значит, можешь с ними поговорить?"

"Я? — кажется, он удивлен, хотя быстро берет себя в ру... тьфу, то есть, в лапы, — В общем-то могу, хотя не обещаю, что они меня поймут правильно — во-первых, несколько другой диалект, во-вторых..."

"Да неважно, перебьются с акцентом! Скажи им... скажи, что я очищу демона, и тот перестанет представлять угрозу!"

"ЧТО?"

"Дед, ты жить хочешь?! — я ужасно боялась, что сейчас стушуюсь и пойду на попятную, поэтому вышло зло, — Говори давай!"

"Сарита, я не думаю, что это хорошая иде..."

"Дед!"

"Ты еще не вполне контролируешь свое пламя!"

"ДЕД!"

"Ох, ну хорошо... Хорошо!" — раздосадовано рыкнул он, после чего, откашлявшись... зачирикал. Нет, ну серьезно зачирикал! С выражением, между прочим. При первых же звуках его голоса единорожки притихли, во все глаза уставившись на говорящую гору, так что смысл его слов дошел до них чуть позже... и что тут было! Я считала, что они и до этого вели себя шумно, но после речи деда малыши буквально взбесились, так что мне осталось лишь возблагодарить мать-природу за то, что догадалась не оснащать драконов тонким слухом — в противном случае...

"Что ты им сказал?"

"Что просила, — кажется, дед тоже был не в восторге, — Жди теперь, что..."

Домыслить ему не удалось — помешал Ррис, что, не обратив внимание на виновника переполоха, прошествовал прямо ко мне, остановившись лишь когда между нами осталось, от силы, три метра свободного пространства.

— Сквирек! — коротко крикнул целитель, заставив шум несколько стихнуть, — С-си тик ссейра? Фу скви так...

"О чем это он?"

"Спрашивает, — откликнулся мой переводчик, — Дескать, правду ли я сказал".

"Правду, правду, — еле слышно вздохнула я, — Отвечать ему мне, так?"

"Верно", — в голосе деда послышалась ехидная нотка.

"Ну, ладно..." — и, сделав крошечный шаг назад, я слегка наклонила голову и шею, при этом не отрывая взгляда от ореховых глаз маленького единорога. Тот на какое-то время замер, как изваяние, но потом чуть оттаял и, совершив уже знакомый мне поклон до земли, отошел в сторонку, освобождая место.

"Я все правильно сделала?.."

"Не считая того, что пообещала сжечь меня живьем?.."

"Дед, не дури! Я тебя давеча целиком в огне искупала, когда из морговой слизи вытаскивала, так что не надо тут трагедию разыгрывать. Мое пламя сжигает только демонов, и тебя оно не тронет!"

"Кхе", — откликнулся тот, но больше возмущаться не стал — хоть за это спасибо! А то почти сотни напряженно наблюдавших за мной единорогов было более чем достаточно для сухой пасти и нервно подергивающейся кисточки... маму вашу за хвост, да отвернитесь вы уже! Народ требует хлеба и зрелищ, чтоб вам... Хлеба нет? Обойдемся зрелищами, куда деваться!

Ну, сами напросились...

"Готов?.."

"Если ты имеешь в виду..."

"Дед!"

"Хорошо, хорошо, — мысленно вздохнул он, — надеюсь, ты знаешь что..."

Угу, знаю. Держи карман шире. Никто же не против небольшого экспромта?..

В горле заклокотало...

"Глупый ребенок..."

И я выдохнула.

А вот после этого начались настоящие неприятности.

"Де-е-е-ед..."

— Гр-р-р...

"Ну де-е-е-ед..."

— Гр-р-р!

Я вздохнула.

Нет, ну честно — я не хотела. В тот раз же все нормально получилось! Вот... я и думала... что в этот — тоже.

Ну кто ж знал, что у моего разнесчастного огня такие дурные манеры-то?!

"Да ладно тебе, — снова пошла я на штурм свернувшегося в дальнем углу поляны вороха недовольства, с какого-то перепугу называемого моим ближайшим родственником, — Ты ж сам мне рассказывал, что мы линяем! Так вот, потерпи уж... когда у тебя там следующая линька?"

"Никогда".

"Э?.."

"В последний раз я перелинял семь лет назад, — ответило мне из-под крыла, причем я буквально чувствовала, какие усилия он прилагает, чтобы снова не зарычать, — Так что, по твоей милости!.."

"Ну что ты так разволновался-то? — нет, серьезно... как девчонка! Я, конечно, понимаю, что это было по-свински с моей стороны, но, ей-богу, переживать из-за такого!.. — Между прочим, тебе идет!"

— Агр-р-рах! — последовал чрезвычайно внятный и емкий ответ, после чего старый дракон, поджав под себя медленно заживающее крыло, демонстративно перевернулся на другой бок, обратившись ко мне широкой белой спиной... белой, белой. Я еще не говорила? Ну да, перекрасила я его маленько. Совсем чуть-чуть. Нечаянно! А он так расстроился... И обиделся. На меня, естественно!

"Дед, ну что ты... как ребенок! — честно признаться, меня его трехдневный бойкот уже начал порядком раздражать, а в придачу с собственной головной болью и с чего-то расчесавшейся шкурой коктейль получился взрывоопасный — я уже не скрывала, что рычу, раздраженно помахивая хвостом, — Как будто у нас был выбор! Как будто, если бы была возможность!.."

"Возможность? — голос деда опалял, как огонь, разогревая и без того не спящую в моих жилах кровь, — Ты говоришь о возможности?! Да с чего бы тебе было о них тревожиться, если ты без малейших раздумий отдала меня во власть своему проклятому пламени!"

"Это "проклятое пламя" спасло тебе жизнь! — яростно зашипела я, прижав уши и вздыбив гриву, — Если бы не оно, твое крыло уже отвалилось бы ко всем чертям или пошло бы на корм рыбам — ты этого хотел, да?!" — и, уже чувствуя на языке знакомое жжение, я приподнялась на задних лапах и выпустила в воздух мощный язык белого пламени, после чего, не дожидаясь очередной едкой колкости в свой адрес, развернулась и ломанулась в лес.

"Дурак неблагодарный, — рычала я сквозь зубы, продираясь через подлесок, — Шкурку перекрасили, ах какое горе! У него что, из-за этого мозги отшибло? Или хвост отвалился? Нет? Тогда какого хрена?!" — и, шикнув на сунувшегося под лапы "варана", плюнула на окружающую тесноту и сорвалась на иноходь, стараясь хотя бы бегом выместить накопившуюся во мне злость.

Я, черт побери, права! Я, а не он!

И потому, каюсь, когда мне под лапы внезапно выскочило что-то маленькое и пушистое, я сперва чуть не зарядила по нему пламенем — а нечего, нечего кидаться наперерез раздраженному злому дракону! — но, к счастью, вовремя сдержалась, хотя все равно чуть не подавилась огнем, когда мне под грудь бросилась...

— Си-тха? — недоверчиво протянула я, с трудом выговаривая звуки единорожьего наречия, хотя ошибки быть не могло — детенышей в племени было мало, и только у маленькой молчаливой Ситы было такое приметное темное пятнышко на голове. Что странно, раньше эта малявка меня не признавала, то ли боясь, то ли еще что... нет, она не шарахалась, не визжала и не забивалась кому-нибудь под лапы, но все же при виде меня старалась куда-нибудь быстренько улизнуть, так что после первой же (неудачной) попытки наладить с ней отношения я поняла, что это бесполезно, и оставила ребенка в покое... можете себе вообразить, насколько я была удивлена, когда та же сама Сита вцепилась в меня всеми четырьмя лапками!

— Скви-ирек, — пропищала единорожка, — Скви-и-ирек... Маки. Маки!

— Маки? — это же та тихоня-единорожка, что у меня вечно под крылышком почивала? — Свурри... свурри-си... Гр-р-р! — нет, "гр-р-р" к единорожьему языку отношения не имеет, это просто у меня... прорвалось. Ну не лингвист я, не лингвист! И язык у меня не гуттаперчевый, а жесткий и в зубчиках, предназначенный для сдирания мяса с костей, а не для этих самых... "сквиков". Да и попробуй что-нибудь внятное сказать, если помнишь, от силы, всего два десятка слов, которые с грехом пополам можешь слепить в простенькое предложение! К счастью, Сита не стала долго издеваться над моими познаниями, так что я почти обрадовалась, когда крохотные лапки схватили меня за краешек какой-то чешуйки на плече и потянули за собой — идем, мол! На мгновение у меня мелькнула мысль, что стоило бы, наверное, сначала предупредить деревенских и дедушку, но, не успела я об этом подумать, как только-только улегшееся раздражение вспыхнуло вновь, и мне осталось лишь презрительно оттопырить нижнюю губу: нет уж! Обойдемся без Его Величества Вселенской Обиды, пусть и дальше изображает из себя коврик на полянке, а я и сама прекрасно справлюсь! И, удовлетворенно рыкнув, я, двумя скачками нагнав успевшую вырваться вперед единорожку, легко побежала рядом, время от времени не без интереса оглядываясь по сторонам — в этой части острова я еще не была. Кажется, лес здесь был очень старый, и дорогу то и дело перегораживали поваленные стволы, а корявые ветки норовили зацепить глаза, и мне то и дело приходилось нагибаться, в плотном сумраке листвы ориентируясь лишь на светлую шерстку Ситы... шкурки вам на растопырку, это ж надо было в такую глушь забраться!

И что, интересно, стряслось с Маки — под деревом застряла? Животик прихватило? Или колючку в лапу загнала?..

Ой, ну чтоб тебя... Хуже.

— Маки свари? — недоверчиво спросила я у Ситы, стоя у зева небольшой — иной пройдет и не заметит — пещеры, наполовину скрытой зелеными лохмами лишайников, хотя уже знала ответ и не особенно удивилась, когда малышка кивнула головой: мол, там, там. Вот же... правда святая, что если ребенок умудрится потеряться, так в таком месте, где и дракону мало не покажется!..

— Сита! Твик сири, — строго сказала я своей провожатой — еще чего не хватало, ее с собой в пещеру тащить! — после чего, дернув носом, подошла к самому входу и внимательно обнюхала землю. М-да, пещера и впрямь старая. Фу, ну и вонь... Интересно, сколько поколений лесных зверей приходит сюда умирать? Прямо не пещера, а кладбище какое-то... и что здесь позабыла эта Маки?!

"Найду — уши надеру, — мрачно подумала я, внимательно разглядывая угольно-черный провал, не предвещавший моим драконьим глазам ничего хорошего, — Если сама по дороге лапы не переломаю", — и, вздохнув и поплотнее сложив крылья, я сунула голову под мрачные своды.

— Маки! — позвала я — не очень громко, но внятно, старательно подражая квакающему выговору единорогов, после чего насторожила оба уха и принялась внимательно вслушиваться в несколько раз повторившееся эхо, под конец превратившееся в неясный шепот из обрывков звуков. И... может быть, мне это и почудилось, но где-то там, в глубине коридоров, я различила что-то вроде... стона или просто всхлипа — разобрать было трудно, но, когда я крикнула во второй раз, звук не повторился. М-да... скверно.

"Найду — уши надеру, — проворчала я, унимая поднявшуюся в сердце панику, — Так, что потом еще целую луну гореть будут! Если попутно сама лапы не переломаю..." — и, понимая, что дольше ждать просто глупо — Маки мои сомнения не помогут — я вошла внутрь, старательно не обращая внимания на слизь и зловещее похрустывание под лапами. Как и предполагалось, в пещере было темно и сыро, причем если с последним я еще мирилась, то вот первое заставило меня притормозить уже на входе: а дальше как? На ощупь, по стеночке?.. Угу, до первой развилки! Однако едва я решила, что идея с походом в деревню вовсе не так уж и плоха, откуда-то сбоку дохнуло теплым воздухом, и, скосив глаза, я обнаружила там Ситу, что обеими лапками держала перед собой толстую смолистую ветку, на верхнем конце которой трещал чадящий огонек.

"Куда, малявка? Я ж тебе..." — подумала, было, я, возмущенная таким самоуправством — я же ясно сказала ей у входа сидеть! — но чуть погодя сама же себя и осадила: балбесина ты, Сарита... Малявка-то посообразительнее тебя будет! Вот прогонишь ты ее взашей, а факел кто тогда нести будет? Сама в пасти потащишь? Дымный, искрящийся?.. И много же ты тогда разглядеть сумеешь? Спасательница называется... Сила есть — ума не надо!

"Держись позади", — буркнула я, уязвленная собственной некомпетентностью до глубины души, и единорожка, кивнув, заняла позицию у моего плеча, так, чтобы свет от ее факела более-менее освещал дорогу, после чего мы обе начали осторожно пробираться вперед. И... неприятно признавать — но хорошо, что я не одна туда пошла! В противном случае, боюсь, переломала бы себе лапы уже на первых нескольких шагах... Пару раз я попыталась докричаться до Маки, но каждый раз в ответ слышала только эхо, и страх за судьбу единорожки гнал меня все дальше и дальше, заставляя протискиваться между каменными колоннами и проползать под нависающими с потолка наплывами породы, пока до моих ушей, залепленных влагой и вездесущей слизью, не донесся тонкий отчаянный крик!..

"Маки!" — заревела я в ответ, огласив своды пещеры громогласным ревом, и, не разбирая дороги ("Дура!" — завопило что-то во мне, но в тот момент я предпочла его не услышать...), бросилась на голос. Да знаю я... знаю, что как полная идиотка поступила! Но... пламя ведь было со мной, да? И, пробудившись в моем сердце, оно тут же вспыхнуло на чешуе, рассеивая густой мрак пещеры, так что, едва заметив впереди какое-то движение, я тут же подобрала под себя задние лапы и одним прыжком бросилась на врага, выставив когти. Кто именно был "враг" — меня волновало в последнюю очередь... Мелькнула, правда, где-то на периферии мысль, тень какого-то воспоминания, словно донесенная из полузабытого сна, но тут невидимая мне Маки закричала вновь, и я отбросила всякие колебания, всем своим немалым весом обрушившись на ближайшую ко мне тварь... ну, попыталась. Гадина оказалась увертливей, чем можно было предположить, исходя из ее размеров и форм, и успела-таки брызнуть в сторону, оставив после себя с полтазика густой слизи, в которую я, естественно, тут же и вляпалась, поскользнулась и едва не расквасив нос о ближайший сталактит — к счастью, конкретно в этот момент на меня что-то набросилось, и, изменив траекторию, я отлетела к дальней стене, хорошенько приложившись о нее боком. Ребра тут же взвыли, и я чисто инстинктивно дернула хвостом от боли... но попала! Вот чтоб мне облысеть, попала, и один из демонов — а кто же это еще мог быть?! — вспыхнул, как промасленная тряпка, но, порадоваться успеху не пришлось — на ошалевшую меня тут же навалилась очередная тварь, захлестнувшая горло, еще одна гадина явно вознамерилась повторить давний опыт с моргой и забраться ко мне в глотку, но внезапно шарахнулась в сторону, когда прямо ей в пасть ткнулась еле тлеющая ветка... Сита! Сумасшедшая, куда вылезла?! В глотке тут же заклокотало, и, изогнувшись всем телом, я от души плюнула огнем в схватившего меня демона, заставив его отшатнуться прочь, растекаясь слизью, после чего одним прыжком перемахнула через летящее мне навстречу полупрозрачное нечто, с грохотом приземлившись аккурат над сжавшейся в комочек Ситой, что оказалась у меня где-то под брюхом. Вот сиди там, и не высовывайся, пока я!..

Что конкретно я собиралась тогда сделать — не знаю и по сей день, ибо в следующий миг мне в подбрюшье, как раз в то место, где чешуя была чисто номинально, что-то вцепилось, и боль плеснула огненной волной, так что готовый вырваться из глотки боевой рык превратился в безобразный рев, ушедший куда-то под низкий пещерный свод. Надо сказать, у взрослого дракона не так уж много "болевых точек", но все же они имеются, и одна из них — нежный низ живота, особенно чувствительный у самок, ведь именно под ним сперва высиживается яйцо, а затем прячется новорожденный малыш, и когда мне прямо туда что-то вонзилось... К тому же, это был мой первый подобный опыт, поэтому боль показалась еще сильнее, чем на самом деле, и ничего удивительного, что, не продержавшись и пары секунд, я рухнула, как подкошенная, чисто инстинктивно попытавшись вытолкнуть прятавшуюся подо мной единорожку... но лапа моя обнаружила лишь пустоту, а когда я в ужасе приподнялась на отнимающихся от боли лапах, то последним, что увидели мои глаза, была ангельская мордашка с огромными ореховыми глазами, что совершенно безумным образом улыбалась мне, демонстрируя острые, как иголки, окровавленные зубки...

Сита.

О боги...

"Держись позади".

Я сказала ей это... я без слов ей это сказала!

Но ведь единороги не способны слышать мысленную речь драконов...

— Скви-и-ирек, — явно насмешничая, протянула демоница, пока ее товарищи окружали меня плотным кольцом, в неприкрытом намерении наброситься все разом, — Маки! Маки!

Ах ты ж... ты!

Ты!..

И плотный клубок чувств — боли, недоумения, бессилия, ярости — свернувшийся в моей груди, взорвался крошечной бомбой, заставив, было, замерзшую от ужаса кровь вскипеть.

И пламя, жгучее пламя вырвалось на свободу...

* * *

Признаться честно, я уже настолько привыкла к пробуждениям "там", в своем родном мире, что невероятно удивилась, когда обнаружила над своей головой не белый больничный потолок, а — вот уж странно! — звездное небо. Серьезно! Плотное, густо-сине-черно-бархатистое, оно переливалось мириадами огоньков, словно расшитое самоцветами одеяние какого-нибудь короля, и первое время я просто лежала неподвижно, разглядывая эту красоту... пока, наконец, в голову не постучалась осторожная мысль: а я, собственно, где?..

Хороший вопрос!

Пришлось вставать. Что самое удивительное, тело подчинилось без особых возражений, хотя последнее мое смутное воспоминание о "том" мире было очень уж тесно связано с пульсирующим коконом слизи, медленно наползающим мне на голову, с обожженным горлом и невидящими глазами, которыми я тщетно старалась разглядеть своего врага, тщетно искала в себе свое пламя, способное отпугнуть его прочь, не дать погубить слабо тлеющую искру моей жизни... я что, умерла?

А если так - почему я все еще в теле дракона?..

М-да. С каждым мгновением все непонятнее и непонятнее... Скептически хмыкнув, я осмотрелась по сторонам. М-м-м... мило, конечно. Куда ни посмотри — широкая пустошь, сплошь усеянная едва различимыми абрисами каких-то скал или зданий, а над всем этим — бездонная чаша небосвода. Потрясающе кра-а-а... эй, ну хватит уже на него пялиться!

Звезды, увы, ответов не дают. А мне надо же все-таки выяснить, где я, как сюда попала... и, что самое важное — как отсюда вернуться домой!

Домой?

"Глупый ребенок..."

И я оглянулась.

...А потом меня вышвырнуло обратно в темноту, и я почувствовала, что падаю, что лечу сквозь пустоту — в неизвестность! Там не было ветра, чтобы свистеть в ушах, не было проносящихся мимо облаков или склонов обрыва, не было приближавшейся снизу земли, но я чувствовала, как стремительно истончается некая оболочка, отделявшая меня от некоего "дна" этой поистине бездонной пропасти! Дикий ужас, затопивший разум, заставлял меня виться ужом, биться всем своим телом — но не в силах ни за что зацепиться, не в силах хоть как-то замедлить это безумное падение!

И я закричала — отчаянно, безнадежно!..

— Держись!

...как вдруг сильный, уверенный голос вернул мне ясность мыслей, и, извернувшись, я увидела, как кто-то протягивает мне руку, стоя на тонком, тоньше нити, мосту, серебряной аркой зависшем над вечностью.

— Сюда! Я вытащу тебя!

— Ты с ума сошел?! — он что, не видит, на чем стоит?! — Оба упадем!

— Верь мне! — в его голосе звучала необоримая мощь, — Давай, быстрее!

— Не выдержит... Погибнешь!

— Выдержит. Он все выдержит. Ну же! — и, изо всех сил вытянувшись вперед, он все-таки поймал меня за протянутую лапу и... удержал! Нет, серьезно — удержал! У меня создалось такое чувство, словно откуда-то снизу подул теплый ветер, а тело внезапно стало легким, как клочок тумана, после чего осторожно опустилось на сияющий мост — и тот даже не прогнулся!

— Вот видишь, — заметил мой загадочный спаситель, и, оглянувшись, я увидела его, сияющего подобно звезде — и улыбающегося, — Я тебя поймал.

— Но...

— Потом, — он покачал головой, — Все вопросы — потом. А сейчас идем. Нужно торопиться.

— Но куда... эй! — и, видя, что он не собирается останавливаться, я тут же припустила следом... как-то сразу позабыв, что нахожусь очень... э-э, короче, очень-очень не на твердой земле, — Постой! Куда торопиться?!

— Обратно, — он оглянулся — еле заметно, но я все равно ощутила на себе его пылающий взгляд, — Это место не для живых.

— Это... — я невольно сглотнула, — Ты хочешь сказать, что я...

— Нет. Ты не мертва, Стражница. Ты... — он замялся, подыскивая верное определение, — растянута.

— Э?

— Сложно объяснить, — в его тоне и правда сквозило некоторое недоумение, — Твое настоящее тело все еще живо, но душа... — тут он вновь споткнулся, однако чуть погодя я ощутила исходящий от него смех — правда, веселья в нем было маловато, — вот именно — растянута. Растянута между мирами, и трепещет, точно нить паутины, не желая разрываться... — он улыбнулся, — У тебя сильная душа. Так просто ее не убить, Стражница.

— Это... поэтому? Поэтому я постоянно возвращаюсь туда? И... почему ты называешь меня Стражницей?!

— Потому, что так зовут тебя мои соплеменники, — в его тоне проскользнула улыбка — печальная, усталая и чуть виноватая, — Потому что я сам тебя так назвал. Потому что предсказано, что в конце времен небесная покровительница нашего рода восстанет из небытия и защитит своих детей — а моему народу сейчас очень, очень нужна поддержка свыше... и прости, что так поступил. Что же касается твоего первого вопроса, то — да. Но не спрашивай меня — я не знаю, кто это сделал, — упредил он готовый сорваться с моего языка вопрос, — И, боюсь, для того, чтобы вернуть все на свои места, тебе придется самой его разыскать... кем бы он ни оказался.

— Но...

— Нет, дорогая моя Сарита, — он ласково усмехнулся, — На этот вопрос тебе придется отвечать самой.

— Но я не знаю ответа! Я совсем ничего не понимаю! И... из-за меня чуть не погибла Иррана! Из-за меня едва не умерли те дети... и дедушка! Из-за меня демоны... Почему?! Почему все это случилось со мной? Я не просила... не хотела!

— Я знаю, — он все-таки обернулся, и, хотя теперь нас разделяла всего пара шагов (впрочем, здесь было трудно судить об истинном расстоянии), я все равно не могла четко разглядеть, кто это... хотя, задерите меня демоны, была уверена, что говорю не с незнакомцем, — Ты уже прошла немало поворотов и развилок, но всегда ли правильная дорога оказывается прямой? И всегда ли нужно следовать по чьим-то стопам, если можно проложить свой собственный путь?

— Но я боюсь... Что, если я зайду не туда? Что, если все это будет одной сплошной ошибкой... и из-за меня?!..

— Дорогу осилит идущий, — покачал головой мой собеседник, — Я не пророк, Сарита, и я не могу сказать, что ждет тебя по ту сторону твоего пути... но уверен, что, если ты будешь следовать ему до конца, рано или поздно он приведет тебя в то место, куда ты больше всего стремишься попасть. Пусть даже, — он улыбнулся, — и место это окажется вовсе не таким, каким ты его представляла себе в начале...

— О чем ты?.. Эй, стой! Стой! — после чего, негромко ругнувшись — его манеры! — я припустила за мерцающей искрой, с каждым шагом чувствуя, как наливается тяжестью недавно еще такое легкое тело, как вновь становятся ощутимыми крылья, хвост, когтистые лапы... На мгновение меня посетила мысль — если моя душа действительно соединяет Землю и Сарран, тогда, быть может, на другом конце этого моста?.. — но тут мой проводник, быстро оглянувшись через плечо, сделал несколько шагов вперед — и исчез, растворившись в темноте, а я, страшно перепугавшись, рванулась следом, и...

И...

* * *

...я почувствовала, как мое сердце взорвалось яростью, и пламя, что было истрачено, пришло вновь — но как же было больно! Теперь я точно чувствовала, что эта сила — не заемная, эта — моя собственная, но все равно зачерпнула ее щедрой горстью, вливая в свой огонь, и, хотя последовавшая за этим обжигающая волна едва не заставила меня скрючиться на земле и заверещать, свое дело я сделала — пламя вновь запылало, и склизкие твари с воем отшатнулись в разные стороны, стремясь уйти подальше от его безжалостных объятий. Не нравится?..

Так получайте!

Не могу утверждать наверняка — все-таки тогда я была чуточку не в себе — но, по-моему, пещеру ту я прокалила основательно... хотя, к сожалению, несмотря на всю мою ярость, возможности этого тела были все же не безграничны, и к тому времени, как я выбралась на поверхность, уже едва могла стоять на ногах. Но я должна, должна была двигаться дальше! Остров, вместилище жизни, окутанный пульсирующей дымкой леса, ныне был отравлен демонами, и я чувствовала, как отчаянно кричат погибающие деревья, как ломаются, подобно сухим прутикам, их вековые стволы, и кровь, кровь течет из этого мира, пожираемая лютым огнем! Тонкая, ажурная ткань рвалась на кусочки, и жадные когти пронизывали ее, точно иглы, стремясь добраться до теплых, трепещущих огоньков жизни, цеплявшихся за бьющийся в агонии лес — в нелепом, но яростном желании выжить — а я стояла посреди этого хаоса, чувствуя, как один за другим угасают мерцающие искры моих друзей, знакомых... просто живых существ, невольно оказавшихся на пути вырвавшихся на свободу демонов.

— Из-за меня!

Снова...

— Я не просила... я не хотела!

Вот только судьбе, похоже, на мои желания наплевать.

И, оттолкнувшись от воспаленной земли, я взлетела, без малейшего труда поймав нагретый воздушный поток. Мои глаза ничего не видели, опаленные вырвавшимся на свободу пламенем, но то странное "зрение-незрение", что так выручило меня при нашей предыдущей стычке с демонами, помогло и сегодня — точно летучая мышь, я нащупала изуродованный остров под собой, в единый миг превращенный в развалины ада. Я видела мраморно-серый лес, то и дело расцветающий угольно-черными пятнами, когда очередной великан не выдерживал битву со смертью и, отчаянно цепляясь за небо пылающими ветками, валился наземь, почти мгновенно обращаясь в пепел. Я видела мечущиеся искорки жизни, больше похожие на перепуганных светлячков, слышала их крики и стоны, вместе с ними сгорала в огне или умирала от боли — и видела один мощный белоснежный клубок, прикрывавший их своими раскинутыми крыльями и оглашавший полный отчаяния лес непокорным ревом. Я видела, как исторгаемые им жгуты слепящего сияния захлестывают некие мутные, слабо мерцающие кляксы, и те распадаются в пыль, не в силах поглотить и малой толики его клокочущей ярости!

Я слышала ее... ощущала, как солнечный свет или жар костра... даже если бы я совсем ослепла — такую силу нельзя было пропустить. Это было некое древнее звериное чувство, инстинкт, берущий начало в самых глубинах души, инстинкт, который нельзя описать ни одним нормальным человеческим языком, но власть которого... сложно переоценить. И если бы мне пришлось выразить его в одном-единственном крике...

"Не смей трогать моих детей!"

Я знаю...

Не волнуйся. Я этого не допущу. Поэтому... поэтому...

"Глупый ребенок".

"Достал уже..." — неслышно вздохнуло что-то во мне.

А потом мир потемнел.

Если уж сгорать — так сгорать до конца!..

И словно в полутьме — я увидела эту фигурку, звездочку во тьме, стоявшую чуть позади слепящей громады белоснежного колосса — и вновь не могла разглядеть лица, но я узнала, я почувствовала этот взгляд!

"Дорогу осилит идущий, Сарита".

Я помню. Спасибо тебе, хшисс.

За все.

* * *

Что-то нежное коснулось руки, и тонкая, как шелк, удивительно чувствительная человеческая кожа тут же откликнулась миллионом ощущений, будто глаза внезапно прозревшего слепца, заново открывшего для себя целый новый мир. Что-то тихое потревожило воздух, и тонкие волоски тут же поднялись дыбом, как наполненные электричеством металлические пружинки, отвечая трепету внезапно оробевшего в своей беззащитности тела. Что-то горячее, удивительно горячее упало на щеку, точно капля расплавленного золота, и это оказалось сильнее меня — я все-таки открыла глаза... но, привыкшие в мраку и искусственному освещению наконец-то погасших ламп, они не смогли выдержать и толики ясного, как сам мир, солнечного света, а потому тут же оттолкнули его от меня — но даже мига сего краткого безумия мне было вполне достаточно, чтобы увидеть склонившееся надо мной лицо — бледное, исхудалое, совершенно мне не знакомое, но в то же время неизъяснимо, неописуемо родное!..

Я узнала ее. И прошептала:

— Не плачь... пожалуйста, не плачь.

А потом осколки тьмы вновь захлестнули мою слабую оболочку — но, за миг до того, как унестись по реке забвения, я все-таки успела увидеть блеск ее глаз и эту слабую, но такую добрую улыбку.

Не плачь. Жди меня.

Я обязательно вернусь. Только... подожди... еще чуть-чуть.

Мама...

* * *

Ярость... неудержимая и свирепая, от которой темно в глазах...

Отвращение... захлебывающаяся, тошнотворная гадливость, как будто вступил во что-то липкое и вонючее, так что теперь только и думаешь, что как бы поскорее смыть с себя эту пакость!

А поверх всего — ненависть... Хотя нет, не она. Это чувство было темнее и древнее ненависти, нечто, зародившееся в самых глубинах души — темное безымянное пламя, готовое поглотить каждый фибр души, выжечь дотла растерянность и жажду жизни — ведь должен хоть кто-то, ну хоть кто-нибудь остановить это нашествие, пусть даже и пожертвовав своей жизнью?..

И — как гром посреди ясного неба: "ИДИТЕ СЮДА!"

Ужас. Непередаваемый ужас. Слабый толчок силы, когда зовущая волна мягкого пламени докатилась и до него. Отчаяние. Желание защитить и уберечь. Щемящее чувство беспомощности при виде клокочущей, бурлящей массы демонов, устремившихся вслед за белой искоркой, кружащей среди тяжелых дымных облаков — и странное чувство гордости при осознании того, на что решилась его бедовая внучка, когда позвала эту орду за собой...

Сарита... подожди!

Быстрый поворот головы, мимолетный взгляд из-под облаков...

Сарита!

И белое пламя, подобно огромному цветку, распустилось посреди угольно-серых туч — как будто взошло второе солнце...

Страх. Боль. Агония. Остров сходил с ума, бился, как запертый в тесной клетке зверь, как бабочка, чересчур долго просидевшая в своем коконе, и то тут, то там его грубая шкура лопалась под напором бурлящих в его нутре магмовых потоков. Все, что не сумело очистить белое пламя, пожрал нерассуждающий огонь, и крики разрывали воздух, и земля дрожала от плача... И он кричал с ними в голос, чувствуя, как снова проваливается в черную пропасть, из которой когда-то — много лет назад — его вытащила одна маленькая белая драконочка...

После чего — словно отрезвляющий удар крылом:

— Еще можно успеть кого-нибудь спасти!

Решимость, холодной волной окатившая сердце и вернувшая трезвость мыслей. Сожаления растаяли, как предрассветный туман, и хотя боль — невыносимая боль! — осталась, но теперь, по крайней мере, ее можно было терпеть — ведь тут, совсем рядом, были те, кто нуждался в его помощи!

— Плоты! Нужно добраться до плотов!

И, едва лишь почувствовав на загривке легкое серебристое тело — вперед, бегом, огромными, рвущими жилы прыжками!

Гнездо — не семья.

Остров — не племя.

Остров погиб, но племя должно выжить!

Конец первой части