До последнего вымпела

В общем: "Ва-банк!". Или, точнее: "Тенно Хэйко банзай!".

Капитан первого ранга Ядзима, держащий брейд-вымпел на "Ариаке", несмотря на невозмутимость, приличествующую настоящему самураю, выказывал все признаки сильного волнения. Сейчас решалось всё.

Пусть при атаке крейсера будут остановлены даже четыре миноносца из шести — пусть! Лишь бы два других сумели приблизиться к нему на пять кабельтовых и выпустить мины почти в упор.

Нет. Уже атакуют пятеро: "Араре" увяз в схватке с русскими истребителями. Но всё равно попытаться можно и должно. И тогда всё будет не зря!

Всё было в этих рассуждениях правильно и логично, кроме одной мелочи...

А эта "мелочь" уже открыла огонь. Отряд малых русских миноносцев фон Радена стремительно сближался с атакующими японцами.

Мелкие "пукалки" русских "недомерков", конечно, не могли представлять серьёзной угрозы корпусам японских истребителей, но повыметать личный состав с палуб — запросто. А дистанция стремительно сокращалась. И с такого расстояния, да при бое на встречных курсах, могло выкосить на палубах отряда немало матросов и офицеров.

Нет, при встрече с такими миноносцами японских эсминцев, участь первых была бы решена. даже при тройном превосходстве русских в вымпелах. Но сейчас стояла другая задача: крейсер.

Ядзима вдруг понял, что теперь всё — атаки "Олега" не получится: за те минуты сближения, стреляя только баковыми плутонгами, вывести из строя или "стреножить" удастся только парочку приближающихся русских корабликов.

А остальные прорежут строй. И выстрелят минами. А ответить тем же нельзя — всё для крейсера. Аппараты должны быть заряжены.

К тому же каперанг знал о том попадании в "Муракумо" в Цусимском проливе: мелкий снаряд противника попал в заряженный минный аппарат... Миноносец погиб.

То есть всё может кончиться очень печально. Можно загубить весь отряд зря. Вернее два отряда...

И решение нужно было принимать мгновенно, что, собственно и было сделано: мысли — они проносятся на протяжении секунды, а то и меньше, это читать о них много времени занимает...

— Сигнал отряду: "Развернуться и атаковать русские миноносцы", — с трудом сдерживая волнение отдал приказ командиру "Ариаке" Куцуми каперанг.

— А как же крейсер? — относительно молодой капитан-лейтенант посмотрел на своего начальника с изумлением и недоверием.

— Отставить! Немедленно выполнять! — Ядзима прекрасно понимал недоумение молодого человека, но времени на объяснения не было. — Я вам всё растолкую потом, сейчас дорога каждая секунда. Поднимите сигнал, прикажите продублировать его по радио и сами начинайте разворот. Сей час же! Я приказываю!

Командир эсминца мрачно кивнул и отдал соответствующие распоряжения сигнальщику и рулевому.

Корабль, неся на фок-мачте флажный приказ, стал отворачивать вправо, режа курс соседнему "Харусаме". Тому пришлось немедленно отреагировать, даже не разобрав сигнала начальника отряда.

Остальные японские истребители тоже повторили маневр, не успев разглядеть сигнала, но с задержкой...

А "мелкие русские блохи", уже вполне конкретно садились "на хвост".

Не догонят, конечно, даже учитывая время на разворот японского отряда, но дистанция уже вполне убойная для их мелкашек.

Нет, пятиствольные тридцатисемимиллиметровки Гочкиса, что были установлены на номерных владивостокских миноносцах, почти не представляли опасности для японских кораблей — полукилограммовые болванки, снаряжённые чёрным порохом с зарядом всего в восемьдесят граммов. Зачастую этого не хватало, чтобы разорвать корпус снаряда, только вышибало взрыватель. Но это были "кратковременные пулемёты" очень немалого калибра. Всё-таки восемь выстрелов за шесть секунд. С почти пистолетной для морского боя дистанции. Такая "горсть" даже на большом миноносце может делов натворить при удачном попадании. И натворила.

На "Араре" замолчала кормовая трёхдюймовка, прошило в двух местах четвёртую трубу, разбило кормовой минный аппарат (благо для японцев, что не сдетонировала заряженная в него мина), по палубе поползли раненые.

Но и в "Двести пятый" прилетело. Японский трёхдюймовый снаряд пробил скулу миноносца, и упругая струя воды ударила в носовую переборку. Пришлось немедленно сбрасывать ход и отказаться от дальнейшего преследования.

Да и само преследование больше смысла не имело: постреляв по "Быстрому" и "Блестящему" "в разлуку", японцы отходили на юг. Их было уже не догнать. "Олег" прекратил огонь, чтобы не зацепить своих.

Оставалось спасти как можно больше моряков с тонущего "Безупречного" и возвращаться во Владивосток.

Можно было подводить итоги операции: в активе три потопленных канонерки японцев, истребитель и с десяток рыболовных шхун. Зато потеряно два эскадренных миноносца. ЧЕТВЕРТЬ от всех минных сил Тихоокеанского флота.

— Так и хочется приказать Рихтеру, чтобы он подвинтил своего "Быстрого" к нашему борту и высказать всё, что я думаю о его авантюре, — злился на мостике "Олега" Добротворский. — Но ничего, во Владивостоке ему командующий собственноручно фитиль вставит. А пока — добраться бы туда в целости...

Глава 12.

Сидя в кресле у открытого по летней поре окна начавший уже седеть московский дворянин с привычным уже неудовольствием изучал утреннюю газету.

"СРОЧНО. Из Либавы сообщают: прошедшей ночью в Либаве произошел ужасный террористический акт. Неизвестными бомбистами был взорван отель "Палас", в котором должен был останавливаться Государь Император с семьей и свитой, прибывший для проведения смотра кораблей третьей Тихоокеанской эскадры. Имеются многочисленные жертвы, число которых уточняется. По предварительным данным Его Императорское Величество и члены Августейшей семьи не пострадали." — Опять! И дня не проходит, чтобы боевики кого-то не убили или чего-то не взорвали. Причем вместе со случайными прохожими. Отчего-то думают, что этим они добавят своим идеям популярности, хотя зарабатывают по большей части лишь проклятия. Впрочем, это уже не мое дело...

— Сережа, иди пить чай! — вдруг ворвался в привычный ход мыслей голос жены.

— Да, дорогая! — ничего не оставалось, как без особого сожаления отложив недочитанную газету, направиться в гостиную. — Уже иду!

Впрочем, и чай попить спокойно тоже не удалось — я еще не успел спуститься на первый этаж, как снова послышался голос жены:

— Сережа, там к тебе пришли!

Кому я там еще нужен? Опять писаки бессовестные пожаловали, или снова из Петербурга письма официальные шлют? Достали уже и те, и другие!

— Скажи им, что мне нездоровится! Кому действительно надо — в другой раз придет.

Однако побыть сегодня в покое мне, видимо, была не судьба.

— Там какой-то офицер, и он говорит, что не уйдет, пока ты его не примешь.

— Ладно, сейчас выйду...

У порога меня действительно ждал офицер с аксельбантами, выдающими адъютанта генерального штаба. И чего он делает в старой столице?

— Добрый день, капитан! Прошу вас, проходите! — учтиво поздоровался я и спросил, уже догадываясь, что услышу, — Вы ко мне? По какому делу?

— Здравствуйте! Вы господин Зубатов Сергей Васильевич?

— Да, я.

— Вам пакет! Извольте расписаться в получении! — выдал заученную фразу адъютант. "Опять письмо! — подумал я,— "интересно от кого на этот раз? Судя по этому офицеру, как бы не сам Премьер-Министр расстарался".

Офицер, тем временем, продолжил, протягивая скрепленный пятью сургучными печатями конверт:

— С вашего разрешения я подожду, пока вы соберетесь — мне приказано вас сопровождать.

"А вот это уже что-то новое! Как-то он слишком уверенно говорит... Неужели арестовать решили!?" — пронеслась в голове шальная мысль — "Они же знают, что по-хорошему меня никуда идти не уговорить, вот и... Да нет, в крепость приглашений не шлют...". В любом случае ничего не оставалось, как открыть конверт и ознакомиться с содержимым. Впервые за долгое время мне стало по-настоящему интересно: чего же там может быть такого?

Да уж. Офицер был прав. Лично я такой документ проигнорировать не смогу.

— Дорогая, мне надо немедленно ехать.

А письмо... Пусть остается на память потомкам. В конце концов даже фразу "Прибудьте ко мне как можно скорее. Николай". Император пишет своей рукой далеко не каждому простому московскому дворянину, даже если когда-то он не был таким простым.

Закрыв за собой резную дверь императорского кабинета, бывший дворянин, бывший большой жандармский начальник, бывший создатель сети официально признанных профсоюзов, бывший вдохновитель создания легальных рабочих партий и много в чем еще бывший, а теперь, вообще говоря, всего лишь переведенный в Москву ссыльный, все же изменил своему принципу 'я теперь пенсионер и ничего не знаю' и четко доложил:

— Ваше Императорское Величество, мещанин Зубатов по вашему указанию прибыл.

— Добрый день! Присаживайтесь, Сергей Васильевич. Как ваши дела?

— Спасибо, неплохо, Ваше Императорское величество.

— Отрадно это слышать. Но давайте перейдем к делу. Как вы оцениваете ситуацию внутри Империи?

— Как крайне скверную, Ваше Императорское Величество.

— И каков ваш прогноз развития событий?

В ответ давно уже решивший, что терять ему уже нечего, отставной жандарм решил в лоб резать правду-матку:

— Если оставить как есть, нас ждут все усиливающийся террор и бунты. Сложно даже сказать какого масштаба. Если же принять меры — будут сотни казненных, но все равно я уверен, что без политических изменений путь, на котором стоит страна, приведет ее к катастрофе... Ваше Императорское Величество.

— Я, вот, знаете ли, тоже так думаю. И, несмотря на ваши неоднократные отказы вернуться на службу, хочу поручить вам одно дело. Важное дело.

— Но, Ваше Императорское Величество...

— Погодите! То, что я вам сейчас скажу не должно покинуть стен этого кабинета, но выслушайте меня внимательно. Не знаю, знаете ли вы, но все годы своего царствования, я очень ответственно относился к своим обязанностям — когда надо было, ночами не спал над горами бумаг, всю страну вдоль и поперек изъездил, разве что только на войне не бывал. А все почему? Потому что я исполнял свой Долг... — А результат каков?! Посмотрите, что на улицах творится! Вон, в Либаве, слава Богу, конечно, что мы с семьей вместо запланированного банкета с начальством эскадры пошли на богослужение. Но ведь туда к готовящимся торжествам приехал целый детский хор! Есть вещи, с которыми жить очень тяжело. Отец Иоанн из Кронштадта тысячу раз прав, говоря что... если смотреть правде в глаза, только у меня есть такие возможности, но не хватает на такое воли. И у вас, я знаю, такого желания нет. Но я — Царь! Я ДОЛЖЕН заботиться о стране и об ее народе. Помните, как сказано в Евангелии тому, кто сам не мог умножить выданный талант — "надлежало тебе отдать серебро мое торгующим!"... То есть тем, кто может. Я знаю... Нет, мы оба знаем, что вы, хоть и не хотите, но можете. Поэтому я ПРОШУ вас стать премьер-министром. Больше просто некому.

— Но Ваше Императорское Величество, мои познания ограничены весьма специфической областью. Премьер-министр же должен заботиться об экономике, дипломатии, просвещении, о войне, наконец. Я не смогу с этим справиться, — сказал Зубатов, а про себя подумал, что "нет, не зря про Императора ходили слухи, что в личной беседе он кого угодно своим открытым лучистым взглядом очаровать может. Вербовщик агентов из него получился бы отменный. Жаль, что на весь народ он такого влияния оказать не может".

— С толковыми помощниками — сможете. Зато все остальные с самым главным разобраться не смогут. Даже я.

— Ваше Императорское Величество, я совершенно уверен, что Сергей Юльевич Витте вполне разделяет мои взгляды и, будучи возвращен на пост премьер-министра, сможет сделать все, что необходимо лучше меня, — продолжал гнуть свою линию разобиженный на государство Зубатов.

Однако Император лишь посмотрел на него чуть более грустно и сказал:

— Все-таки излишне доверчивый вы человек, Сергей Васильевич, и даже прошлый скандал ничему вас не научил. Вы же знаете роль Витте в январских событиях — он вполне мог предотвратить "Кровавое воскресение", но не захотел! А здесь, — Николай пододвинул к противоположному концу стола толстую кожаную папку, — еще материалы есть. — Вы профессионал, так что сами разберетесь... Но, насколько я понимаю, к покушению на меня настоящий ваш единомышленник вряд ли стал бы подбивать. Так вы готовы выполнить нашу просьбу?

Заседание заметно обновленного правительства продолжалось уже четвертый час — ещё не привыкший к таким долгим обсуждениям Зубатов порядком устал, но старался слушать внимательно — вопрос о текущей войне был все-таки наиважнейшим. Сейчас свою речь заканчивал министр иностранных дел, и дела эти отнюдь не радовали новоиспеченного премьера.

— ...Таким образом, отправка дополнительных войск на Дальний Восток ставит под угрозу нашу обороноспособность на Западе. Скажу больше: от войны нас пока спасают только натянутые отношения между Британской и Германской империями. А вот Австро-Венгрия может напасть в любой момент, если только сможет найти значимых союзников. Доклад окончен, спасибо за внимание.

— Благодарю вас, Александр Петрович, — взял слово Зубатов, — Итак, я подведу итог: по мнению военного министерства для победоносного завершения войны нам нужно перебросить на Дальний Восток ещё не менее трехсот тысяч солдат. Но при этом внутренняя ситуация, да и международная обстановка, как мы слышали в докладах министров внутренних и иностранных дел, не позволяют существенно уменьшать силы в Европе. В таких условиях, на мой взгляд, у нас есть два пути. Первый — провести очередную волну мобилизации, без чего мы в любом случае не обойдемся. А второй, менее вредный для экономики, — набрать где-то дополнительных призывников для хотя бы видимого сохранения численности войск в Европе. И у меня есть на этот счет конкретное предложение...

Душу Якова Рабиновича переполняло волнение — сегодня старшие товарищи по партии, наконец, поручили ему настоящее дело — доставить в город новые выпуски подпольных газет! И пусть ему не придется везти их через границу из самого Лондона, а всего лишь из соседней губернии, но ощущение причастности к чему-то великому не оставляло его с самого утра. Это чувство увлекло его настолько сильно, что даже необычное оживление на соседней улице он не замечал, продолжая сосредоточенно чинить крышу сарая — ведь ее нужно было обязательно доделать до возвращения родителей из поездки к тёте.

Но размеренный ход мыслей новоявленного курьера прервал громкий стук со стороны ворот. И, едва в его голове успела появиться мысль "кто бы это мог быть?", как её будто услышали:

— Откройте, полиция!

"Накрыли! Что же делать? Спрятаться? Да где тут спрячешься? Бежать? Как? Куда?" — мысли в голове Якова поскакали галопом, буквально толкаясь локтями и мешая друг другу. -"Что со мной теперь будет? Проклятые газеты! Уууу! Что же делать-то? Спрятать!" — под продолжающийся стук по воротам молодой человек мгновенно слез с лестницы и метнулся вглубь двора — туда, где за притолокой пристройки лежали газеты — "А куда спрятать? Найдут ведь! Точно найдут!!!" — казалось, в такт каждого удара сердца все сильнее паниковали его мысли. И, только схватив трясущимися руками портфель с газетами, Рабинович сообразил: "Что я делаю? Вот теперь точно повяжут, с этим-то в руках! Того и гляди ворота сломают! Сказать, что нашел? Так ведь не поверит никто! Аааа! Да гори оно всё синим пламенем!!!" Пламени рядом не было, но принятое решение было реализовано молниеносно — в открытый портфель полетел лежавший здесь же кирпич, которым иногда подпирали дверь. А через секунду и сам портфель с громким хлюпаньем исчез в глубинах выгребной ямы.