До последнего вымпела

Однако, смертельно раненый броненосный крейсер японцев не собирался уходить из этого мира смиренно и безропотно: всё, что ещё могло на нём стрелять — стреляло. В том числе и одно орудие в кормовой башне...

Взрыв произошёл прямо перед боевой рубкой 'Пересвета', и несколько шальных осколков влетели в её смотровую щель. Пострадал при этом только один человек, из находившихся в центре управления кораблём.

— Ай! — командир броненосца схватился за голову и стал медленно оседать, прислонившись к стенке рубки.

Из-под ладоней Эссена потекло красным, и Черкасов, увидев, как падает 'первый после Бога', немедленно бросил управление огнём, и, подхватив каперанга подмышки, аккуратно опустил его на палубу.

— Санитары! Вызвать санитаров! — истошно заорал лейтенант. — И старшего офицера сюда!..

Василий почти всё время боя провёл на шканцах, формально возглавляя пожарную команду броненосца в этом месте, хотя реально командовал пожарными боцман Гнедых. Да и командовать было практически незачем — на оберегаемом участке возникли только два пожара, каковые залили бы и парой вёдер воды.

Поэтому, когда броненосец вообще не обстреливался, Соймонов позволял себе время от времени наведываться в рубку, и проводить время в общении с командиром, Черкасовым и Тимирёвым.

Но сейчас кипел бой, и старший офицер находился там, где было предписано боевым расписанием.

Появление матроса Тараканова, с вестью, что командир убит, и нужно идти командовать 'Пересветом', повергло Василия в состояние близкое к шоковому.

Дежавю какое-то: прошло чуть больше года, как он заменил на мостике 'Сердитого' Колчака, а теперь снова-здорово — командуй броненосцем, лейтенант Соймонов...

— Что с командиром? — влетел в рубку запыхавшийся старший офицер.

— Осколком в голову. Кость вроде цела, но Николай Оттович без сознания. Унесли в лазарет. Принимай командование, Василий Михайлович, — Черкасов говорил рублеными фразами, не отрываясь от смотровой щели.

— Так он жив? Ну, Тараканов! Ну, пёсья душа! Сгною в канатном ящике паразита!

— Да ладно тебе. Ну, перепутал дурак с перепугу. Не до этого сейчас. Решай, что дальше делать будем — 'Якумо' тонет, куда идём: к главным силам или с крейсерами, добивать 'собачек'?

Мысли заметались в голове Соймонова: С одной стороны, раз пластырь на пробоину наложен, вроде бы требовалось как можно скорее вернуться в линию. Однако бой главных сил громыхал уже довольно далеко, а скорость у 'Пересвета' на данный момент весьма скромная — догонять придётся более часа. Это в лучшем случае.

А вот подбитые японские крейсера относительно рядом, и есть прекрасная возможность покончить с ещё парой вражеских вымпелов. К тому же им на выручку идут четыре японца с 'Нанивой' во главе. Энквист может и справится со своими силами, но в любом случае провозится достаточно долго, и, возможно без решительного результата...

— Идём за крейсерским отрядом. Какова скорость?

— Двенадцать узлов, — отозвался Тимирёв.

— Добавить можно?

— Опасно — может пластырь сорвать.

— Ладно, пока хватит. Наша задача не подпустить к месту боя этот японский антиквариат, а там 'Баян' с компанией, я думаю, быстро управятся. Вероятно даже быстрее, чем мы приблизимся на расстояние открытия огня.

Адмиралу Уриу хотелось кататься по палубе и выть в бессильной злобе: он успел уйти от русских крейсеров, присоединить и возглавить остатки отряда Катаоки. Были все шансы успеть. И прикрыть раненых 'Кассаги' и 'Читосе', но на пути снова вырастал корпус 'Пересвета', прозванного японцами после этого сражения 'пожирателем крейсеров'...

Что характерно: 'Нанива', 'Мацусима', 'Хасидате' и 'Идзуми' вполне могли всерьёз помочь остаткам отряда адмирала Дева в схватке с русскими крейсерами или сразиться с броненосцем. Причём имелся вполне реальный шанс, пусть и ценой серьёзных повреждений своих кораблей выбить бронированного гиганта из боя. Но ведь требовалось и то, и другое. И одно без другого было неосуществимо.

К тому же даже подсчётов в уме хватало, чтобы понять: 'Пересвет' подоспеет к месту, где разыграется очередной эпизод сегодняшнего сражения, где-то через четверть часа после того, как Уриу со своими силами успеет вмешаться в уничтожение отрядом Энквиста лучших лёгких крейсеров японского флота, броненосец подойдёт на дистанцию ведения поражающего огня. А в эффективности стрельбы русских сегодня адмирал уже успел убедиться.

Но решение необходимо принимать. И почти любое решение будет губительным для Японии.

Разве что отступить (ещё раз отступить) к месту схватки главных сил, пользуясь отсутствием там у противника крейсеров 'оседлать' корабль, замыкающий кильватер противника, и засыпать снарядами своих скорострелок среднего калибра... Это может оказаться реальной пользой: бить того, кто связан схваткой с более серьёзным противником, всегда несложно, безопасно и эффективно. 'Грызть хвост' вражеской линии, почти не встречая ответного огня — что может быть более комфортным для тебя? И, главное, что так можно выбивать из строя врагов одного за другим, всё больше и больше облегчая задачу своим броненосным кораблям...

Вроде бы решение очевидно, но адмирал Уриу медлил с приказом: снова отступить... В который уже раз за сегодняшний день. Отказаться от боя 'шесть на пять'. И потом трудно будет объяснить каждому, кто пожелает 'бросить камень' в адмирала, что вес бортового залпа 'пятерых', чуть ли не вчетверо превосходит оный у той 'шестёрки', что собралась ему противостоять. Что по водоизмещению русские превосходят более чем вдвое, что крейсера Дева, на данный момент, вообще еле держаться на воде...

Выбор у Уриу был вполне конкретный: либо всё-таки броситься в сражение сейчас и почти гарантированно погубить ещё четыре крейсера, но умереть в бою, либо отвернуть к главным силам и попытаться принести реальную пользу Родине. При этом покрыв своё имя позором.

Если бы речь шла о лично его жизни, и, даже о жизнях тех, без малого двух тысяч моряков, что следовали за адмиральским флагом — никаких сомнений. Только в бой! Погибнуть, но не опозорить флот страны Ямато хоть тенью подозрения в отсутствии храбрости её сынов. Адмирал думал не о людях — о 'железе', о кораблях, которые почти наверняка погибнут в стычке с заведомо более сильным противником.

И решение было принято. С точки зрения европейца тоже понятное: Лишь бы поскорей всё кончилось, а ждать осталось недолго — до первого русского снаряда...

— Курс к отряду адмирала Дева! — скомандовал Уриу командиру 'Нанивы'. — Поднять сигнал: 'Атакуем неприятеля.'

Где-то в глубине души оставалась надежда, что одно-два попадания из гомерических орудий 'Мацусимы' или 'Хасидате' смогут переломить ход боя на этом конкретном участке.

Не успели.

Глава 34

Первым приблизился к еле ковыляющему по волнам 'Читосе' 'Баян'. Когда поднимали на мачте сигнал 'Предлагаем сдаться', никаких иллюзий по поводу ответа не испытывали, и ответ, в виде выстрелов из оставшихся целыми на японском крейсере трёх орудий восприняли как закономерность.

Но и без всяких сантиментов.

Орудия флагмана Энквиста и идущего следом 'Богатыря' открыли ураганный огонь по не сдающемуся кораблю японцев. А тому и требовалось немного: конструкция хрупкая, попаданий 'впитал' уже немало, так что прилегать на левый борт один из лучших ходоков японского флота стал уже минут через двадцать после того, как его начали засыпать снарядами. И, практически в тот самый момент, когда силы подоспевшего Уриу уже имели возможность поддержать гибнущего товарища. Поздно. Теперь им самое время было 'подумать о собственном здоровье', ибо даже перспектива присоединения хоть и 'охромевшего', но всё-таки справившегося с опасными повреждениями 'Кассаги', оставляло отряд японских бронепалубных крейсеров значительно более слабым по сравнению даже с группой, ведомой 'Баяном'. Без учёта неумолимо накатывающего к месту боя 'Пересвета'.

Ну что же: японцы пёрли на рожон, и явно хотели продолжить битву здесь и сейчас — русским крейсерам было чем встретить нахалов...

— Готовьтесь к следующей 'фигуре' сегодняшнего балета, Виктор Карлович, — весело обратился к своему старшему артиллеристу Иванов. — Японцы совсем страх потеряли, а наглецов надо наказывать.

— Фёдор Николаевич, — лейтенант Деливрон отнюдь не разделял оптимизма своего командира, — в погребе носовой башни шесть снарядов, в кормовой — восемь. С утра стреляем без передыха... Дальномер разбит — теперь только по микрометрам... Шестидюймовых пока в достатке, но...

— Я понял, — посмурнел командир 'Баяна', — всё равно — атакуем эту рухлядь! Так ведь, Оскар Адольфович?

— Да у нас и выбора нет, — усмехнулся в бороду Энквист, — бежать от этих 'корыт' — себя не уважать. Работайте пока средним калибром, лейтенант, а восьмидюймовые прибережём для какого-нибудь решающего удара.

Командуйте поворот на японцев. Фёдор Николаевич!

Иванов, хоть и был достаточно лихим командиром, не раз принимавшим самые рискованные решения в бою и без оного (именно под его командованием, минный транспорт 'Амур' поставил те самые мины, на которых подорвались и затонули японские броненосцы 'Хатсусе' и 'Ясима'), но на этот раз он не разделял оптимизма адмирала: 'Баян', да и весь крейсерский отряд в бою уже несколько часов. В непрерывном бою. Непрерывно стреляя. А стреляют и подносят к пушкам снаряды люди. Живые люди. А каждый шестидюймовый, который подаёт, как правило, один человек, весит полцентнера. То есть ожидать от комендоров такой же интенсивности огня, как была утром, не стоит. А у японцев с их относительно лёгкими стодвадцатками и малоутомлёнными людьми на подаче, таких проблем нет.

Но приказ есть приказ, и 'Баян', развернулся на курс преследования отряда Уриу.

— Василий Михайлович, — обратился Черкасов к двадцатичетырёхлетнему командиру броненосца, — со снарядами главного калибра полный швах: в баковой двадцать, а в кормовой вообще семь...

— Считая сегментные?

— Ну что ты, без них, разумеется. Сегментные сейчас не актуальны — миноносцев не наблюдается.

— Как считаешь, имеет смысл перетащить с десяток в кормовую?

— Волоком? Думаю, что не стоит. Я просто пока приказал Витгефту до особого распоряжения огня не открывать. А в носовой, если верить Поливанову, наше чудо похмельное просто чудеса творит. Извини за каламбур, конечно.

— То есть?

— Да командир башни божится, что именно Вилкат практически все японские калоши и утопил. Заранее 'Георгия' ему просит.

— Ладно, оставим пока эту тему... Ну и снаряды в носовом погребе тоже.

— И я о том же. Пусть уж наш 'снайпер' порезвится. А Витгефт с компанией, когда надо будет, отбабахают своё, и пусть закуривают в ожидании минных атак.

— Согласен. А пока идём на соединение с крейсерами.

— Не догоним ведь...

— Да вижу я. Конечно, на своих двенадцати узлах не догоним. Мы теперь исключительно 'добиватели'. Если крейсерские кого остоновят, тогда подойдём и постреляем. Ну, или, в случае чего, прикроем наших своим калибром, если у Энквиста дела худо пойдут.

— Вероятно так. Там вроде уже каша заварилась. Посмотрим, найдётся ли нам работа.

— Работа не волк — всегда найдётся. В общем: идем, как идём. Курс на место боя крейсеров. Где бы этот бой не происходил.

— А, кажется, одного уже подбили, — радостно произнёс Черкасов. — Наша 'добыча'!

Действительно: было отчётливо видно, как 'Хасидате', попавший под шквальный огонь 'Богатыря' и 'Олега', щеголяя пожарами на протяжении практически всего корпуса, вышел из общего кильватера и стал здорово отставать от товарищей по строю.

— Если не успеет починиться, то точно — наш, — азартно вперился глазами в японский крейсер Соймонов. — Не должен успеть, не успеет... Машина! Давай четырнадцать узлов!

— Пластырь... Переборки... — попытался урезонить Василия штурман. — Очень рискованно.

— К чёрту! Полчаса выдержат, а больше и не потребуется. Нилыч! Передай в носовую, что если этот поганец и сейчас попадёт, гарантирую ещё один крест.

Лейтенанта просто колотило в азарте — вот она, цель, уже практически рядом, ещё только чуть-чуть, и броненосец, которым он теперь командовал, практически наверняка разнесёт в щепки и огрызки японский крейсер.

Только бы успеть! Только бы не сдали переборки! В Соймонове проснулся извечный охотничий азарт мужчины, корни которого, наверное, уходили ещё в каменный век, если не в более древние времена. Времена, когда наш обезьяноподобный предок ещё даже не взял в руки камень или палку, чтобы убить какую-нибудь 'еду', умеющую самостоятельно передвигаться...

— На лаге?

— Тринадцать с половиной узлов.

— Переборки в носу?

— Выпирает, но пока держат...

— Добро! — Василий видел, что 'Пересвет' успевает 'на рандеву' с отставшим японским крейсером. Можно было уже не особенно беспокоиться. — Иметь ход тринадцать узлов. Спасибо, мехи!

— Можем и больше, — донеслось по переговорной трубе из низов броненосца. — Вы там сами 'наверху' решайте. У нас пока всё в порядке.

— Ещё раз спасибо! Больше пока не требуется.

— Минут через пять можем начинать пристреливаться, — отвлёк Соймонова старший артиллерист.

— Хорошо. Разбирайся уже сам в собственной 'епархии'. Как только сочтёшь нужным открывать огонь — валяй.

— Понятно! Извини пока, — Черкасов обратил теперь всё своё внимание на телефон и пошёл сыпать распоряжениями.

Василий наблюдал в бинокль на приближающийся корпус 'Хасидате'. Именно 'Хасидате: спутать крейсер с как бы однотипной 'Мацусимой' было совершенно невозможно — корабли являлись скорее антиподами. Всё наоборот — если 'Итсукусима' и 'Хасидате' имели относительно высокую корму при низком баке, то крейсер Окуномии обладал как раз высоким полубаком при крайне небольшой высоте борта на юте. Короче 'Хасидате', построенный в Японии, представлял из себя практически 'Мацусиму' изготовленную французами, но идущую как бы 'кормой вперёд'.

Вероятно, строители кораблей делали это для того, чтобы противник со значительного расстояния не смог разобраться, который из крейсеров перед ним, и в какую сторону держит курс.

Сейчас же дистанция становилась совершенно 'детской' и Соймонов прекрасно понимал, кого 'Пересвет' начнёт разносить в клочья через несколько минут. Ни капли жалости и сострадания не шевельнулось в тот момент в душе лейтенанта. Враг есть враг, и его необходимо уничтожать там, где встретишь. Не смущаясь тем, что ты заведомо сильнее и это будет 'не по-рыцарски'. Не на турнире, чёрт побери!

Уже загрохотал носовой каземат правого, практически не стрелявшего раньше борта, и первые недолёты, весьма незначительные недолёты, подняли водяные столбы совсем неподалёку от пылающего японца.

— Думаю, что можно переходить на беглый, — обратился Василий к Черкасову.

— Подожди! Ещё два-три пристрелочных залпа... Тогда и врежем всем бортом. И из носовой башни добавим. Думаю, что на пяток десятидюймовых снарядов ради такого случая разориться стоит. А?

— Не возражаю. Работай, Василий Нилович.