До последнего вымпела

— И как это всё, — Царь кивнул на лежащую на столе целую гору свежих газет, — прикажете понимать? Чуть ли не по всей стране всеобщая забастовка. Расплодившаяся с вашего разрешения частная пресса большей частью только к еще большим беспорядкам призывает. А охрана порядка как работает? Почему, например, задержанный неделю назад за сбор денег и оружия для террористов некто Бауман уже через три дня снова оказался на свободе и ведет агитацию? Обычно Николай своим подчиненным разносы не устраивал, а просто тихо отправлял в отставку проштрафившегося чиновника. Это было общеизвестно, и у Зубатова даже проскочила мысль, что долгое паломничество по святым местам не прошло для Царя даром, но вытянувшемуся по стойке "смирно" премьер-министру от этого было ничуть не легче.

— Ваше Императорское Величество, тюрьмы из-за беспорядков переполнены. В то же время за него просили уважаемые люди, а наше общественное мнение... Но договорить Зубатову так и не дали — Император был прекрасно осведомлен о том, насколько беспомощной иногда выглядит государственная машина Империи и даже всесильная с виду охранка перед тем же общественным мнением.

— Сергей Васильевич, наше общественное мнение само не знает, чего оно хочет. Единственное, чего сейчас желают почти все — это перемен. Но у каждого свое понятие, каких именно. Поэтому чего бы вы ни делали — все равно большинство будет недовольно. Но что-то делать надо, иначе недовольными будут все. А вы всё затягиваете реформы там, где нужно действовать быстро и решительно. Или вы не сами мне то же самое полгода назад предлагали? Я выражаю вам свое неудовольствие, но шанс все исправить у вас будет. В столицах я ввожу военное положение и даю вам неделю на наведение порядка. Все призывающие к бесчинствам должны сидеть в тюрьме. А боевики и саботажники — лежать в земле. На то оно и военное положение. А со стачкой на Пермских оружейных заводах я разберусь сам...

— Это было три дня назад. А теперь — вот они, заводы, — там, за дверью вагона, собрались на площади. Не здания и станки — живые люди. Приехал-то Император именно к ним! Но с каким же тягуче-неприятным чувством приходится выходить в эту дверь!

* * *

Полумрак старинного храма как-то сильно поубавил блеск эполетов и золотого шитья — свита не оставляла монарха даже в маленьком храме захолустного монастыря, у которого в общем-то случайно остановился на ночь царский поезд.

Но проповедующему перед исповедью старенькому подслеповатому священнику с неразгибающейся спиной даже полные генералы — не начальство, только Царь, да и тот — не сейчас...

— ...Шатается Царство Русское и весьма близко к падению*. Но отчего так происходит? Не дело ли в нас самих? Вот, каждый день "Отче наш" читаем, а правду ли говорим? Если Бог нам Отец Небесный, то, как так вышло, что все здания государственные уставлены статуями языческих богов, которые суть бесы? Даже корабли их именами называем и почему-то побед ждем! Мало вам "Русалки"** было? Дождались, что теперь еще один крейсер пропал? Так вы от них еще и не такого дождетесь! Морячков-то не жалко было, когда названия выбирали? — добрый, в общем-то, взгляд священника, казалось, прожигал душу насквозь, — Вот, читаем: "да будет воля Твоя...". А червячок-то гложет — хочется всего и побыстрее. Вот, говорим "...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим". А оставляем ли? Не получается что-то у подчиненного — сразу в отставку! Не нравится начальник — интригигуем безо всякой совести! До того ожесточились, что даже домашним в душе не прощаем ничего! Дворяне землю забесплатно еще в позапрошлом веке получили, а с крестьян уже почти полсотни лет выкупные платежи берете. А не боитесь, что и вам самим всего этого не простят?...

* — почти дословно фраза примерно того времени святого Иоанна Кронштадского.

** — башенная канонерская лодка "Русалка" бесследно исчезла на Балтике задолго до войны, похоронив моду на такого рода названия. Однако в официально православном государстве были крейсера "Аврора", "Диана", "Палллада"... В реальности в ту войну относительно удачно повоевала только "Аврора", сказавшая, как известно, свое слово в русской истории несколько позже. А в Первую мировую новый броненосный крейсер "Паллада" стал единственным отечественным кораблем, погибшим со всем экипажем.

Глава 42

Практически сразу после того, как 'Жемчуг' отдал якорь, Вирен отправился на берег. Узнав, что Рожественский поправляется, и ему уже даже позволено гулять, адмирал прямо из порта отбыл в госпиталь, поручив Клапье де Колонгу отправить заготовленные заранее телеграммы.

— Рад вас приветствовать, Роберт Николаевич! — формально командующий флотом хоть и здорово похудел, спал с лица, но выглядел по-прежнему бравым и решительным. — Уже слышал о вашей победе, но жду подробностей. С нетерпением жду.

— С огромным удовольствием выражаю ответную радость по поводу того, что встречаю вас практически здоровым, — не остался в долгу Вирен. — А по поводу сражения: так я и сам ещё не обо всех подробностях знаю — с корабля, и сразу к вам...

— Не испытывайте моё терпение, — улыбнулся Рожественский. — Оставим всевозможные экивоки. Пожалуйста: подробности...

Отпарировать такую просьбу было, конечно, нечем и Вирен пустился в описание боя под Портом Лазарева...

— ... В итоге, потоплены 'Сикисима', 'Токива', 'Якумо', второй крейсер типа 'Сума', 'Итсукусима' и 'Хасидате', два типа 'Нийтака', один типа 'Кассаги' и минимум три миноносца...

— Замечательно! Добавьте один типа 'Нанива'. Скорее всего — 'Такачихо', — спокойно бросил Рожественский.

— Простите?.. — не понял Вирен.

— Да за ваше отсутствие князь Трубецкой умудрился на своей лодке угробить японский крейсер. Удивлены?

— Это мягко сказано... — слегка ошалел Роберт Николаевич. — Хоть я и минёр по специальности, но никогда не рассчитывал, что эти плавучие зажигалки смогут воевать всерьёз...

— А ведь смогли. Я сам был ошарашен, когда узнал, но факт. Подтверждённый факт.

— Если угодно ещё одно подтверждение, то в сражении с нами действительно участвовал только один крейсер этого типа. Под адмиральским флагом. Да уж! Теперь придётся всерьёз опасаться этих неказистых посудин не только у вражеского берега, но и в открытом море. А что будет лет через десять? Прогресс-то не стоит на месте — построят более совершенные подводные лодки, и нам из баз носа не высунуть...

— Не сгущайте краски, Роберт Николаевич — на всякое копьё всегда находился щит. И на этих подводников управу найдём, дайте время. А Трубецкой — молодец. Представление на 'Георгия' ему я уже отправил. А вы кого на эскадре особо отметить хотите?

— Достойных хватает, Зиновий Петрович, — внезапно и неожиданно посмурнел Вирен, — но возникла одна проблема, решения которой с ходу я найти не смог, а дальнейшие размышления родили некоторые мысли...

— Так я вас слушаю...

— Тема больно серьёзная и непростая. Ну извольте: 'Пересвет' в бою покинул строй, чтобы подвести пластырь на пробоину по ватерлинии.

— Ну что же — это нормально. Не гробить же броненосец на эскадренной скорости, когда есть возможность справиться с повреждениями. Надеюсь, вы не наложили за это взыскания на Эссена?

— Ни в коем случае. Дослушайте, пожалуйста до конца: броненосец не мог после заведения пластыря догнать основные силы, и присоединился к крейсерам Энквиста, схлестнувшимися с остатками крейсерских отрядов японцев. Мало того — именно 'Пересвет' переломил этот бой и прикрыл наших, которые вполне могли бы нахвататься попаданий так, что не все дотащились бы до Владивостока...

— Я вас понял, — перебил Рожественский. — Ну что же, это будет не первый случай, когда капитан первого ранга получит 'Георгиевский крест' на шею. А уважаемый Николай Оттович...

— Несомненно крест заслужил, — прервал командующего Вирен, — Но он был ранен и выбыл из строя в завязке схватки с крейсерами японцев. Дальше 'Пересветом' командовал старший офицер, вернее, исполняющий должность старшего офицера.

— Вообще проблем не вижу — к 'Георгию' его, и вся недолга, — удивился Рожественский.

— Уже имеет. И, — Вирен не хотел лишний раз поставить Рожественского в неудобное положение, — лейтенанта он получил чуть больше года назад. И особых проблем с награждением нет — представить к Владимиру с мечами или к золотому оружию... Я не об этом, Зиновий Петрович — героев-то среди офицерской молодёжи хватает. И во время войны они себя проявляют. Но мир не за горами...

— Что вы хотите этим сказать? Вы против мира?

— Нет, конечно. Но вот как раз этот лейтенант и кавалер трёх боевых орденов...

— Вы так подробно знаете о каждом обер-офицере флота? — вскинул брови командующий.

— Нет, разумеется. Не буду скрывать: я даже был посажёным отцом на свадьбе этого юноши. Но дело не в нём — он просто яркий пример сложившейся на флоте ситуации: в военное время он сделал головокружительную карьеру. И по праву, смею вас уверить. А не было бы войны — так и громыхал бы до сих пор в чинах мичманских.

— Пожалуй вы правы, Роберт Николаевич. А что не так?

— А то, что в мирное время будут выдвигаться не 'бойцы', а угодные начальству и удобные исполнители. Нудно выплавывать ценз и получать очередные чины. И становиться командирами кораблей, зачастую, не будучи способными командовать ими в бою. В этой войне таких примеров было немало, не так ли?

— Бывало. Но пока вы говорите только о минусах. Критиковать сложившуюся систему несложно. А что 'вместо'?..

— Если бы я не думал над этим вопросом, то и не начинал бы данный разговор с вами.

Во-первых: Выпускник Морского Училища, мичман, сразу обходит на ранг своего сухопутного коллегу, который выпускается подпоручиком. Это понятно — морская служба менее комфортна и более сложна, чем на суше. Потом он получает лейтенанта, соответствующего штабс-капитану, а потом ... пропасть. До капитана второго ранга ему служить и служить...

— Совершенно напрасно, — начал слегка раздражаться Рожественский, — вы стараетесь мне напомнить специфику производства в следующий чин на флоте. Я с этой процедурой прекрасно знаком. Чего вы хотите добиться?

— Я, если смогу вас убедить, — Вирен был готов к такой реакции командующего, — хочу, чтобы вы поддержали моё предложение: восстановить на флоте дополнительный чин: 'капитан-лейтенант'.

— Но ведь он упразднён два десятка лет назад.

В голове Вирена заметались мысли, которые категорически не рекомендуется высказывать своему начальству. Поскольку они о степени сообразительности этого самого начальства...

— Я это знаю, Зиновий Петрович, — терпеливо продолжил контр-адмирал, — но прошу понять мою мысль: со дня на день будет заключён мир. Ну хорошо, не завтра и не через неделю, но судьба войны практически решена. И эта война дала нам возможность выявить наиболее толковых, инициативных и мужественных офицеров. И нужно постараться создать механизм, который поможет им скорее продвигаться по службе, чтобы они не находились в равных условиях с теми, кто просто честно служит...

— Ну, знаете ли, таковые тоже нужны.

— Несомненно, но на мостиках крейсеров и броненосцев следующей войны должны стоять не они. А те, кто хоть и младше по времени производства, но настоящие бойцы. А при существующей системе, в мирное время, расти в чинах они будут вне зависимости от своих талантов.

Так вот: чин капитан-лейтенанта, это 'ступенька', на которую можно подтолкнуть перспективного офицера не вызывая возмущения ни у начальства, ни у сослуживцев. Возможность дать ему должность, на которой можно набраться опыта не только в боевом, но и в хозяйственно-административном плане.

— Убедительно излагаете, Роберт Николаевич, — усмехнулся Рожественский. — Я обещаю обдумать ваше предложение. А пока — прошу меня извинить — вон уже Варвара Сергеевна за мной поспешает — пора на обед. В госпитале расписание почище, чем на эскадре. Честь имею!

Адмиралы простились.

Беременная женщина, конечно, не хорошеет. Да этого быть и не должно — сама природа делает всё, для того, чтобы мужчина не мешал заниматься самым на данный момент важным делом — готовиться произвести на свет новую жизнь. Но в глазах этого самого мужчины, любимая, готовящаяся стать матерью его ребёнка — самое прекрасное, самое восхитительное существо на свете.

Когда Ольга открыла дверь мужу, у того просто перехватило дыхание от восторга. Пусть стало слегка одутловатым лицо, пусть совершенно не угадывалась под широким платьем талия — для Василия жена никогда ещё не выглядела столь красивой и привлекательной.

— Васенька! — всхлипнула Соймонова, закинув руки на шею лейтенанта. — Живой! Вернулся!

— Здравствуй, родная! — будущий отец сдержал порыв и прижал к себе супругу очень осторожно и аккуратно. — Как чувствуешь себя? Как вообще?..

Последовала 'поцелуйная пауза' на несколько минут.

— Да чего же мы на пороге до сих пор? Проходи уже! Анфиса! Кофе приготовь!

— Анфиса? — приподнял брови Соймонов.

— А ты как думал. Тяжело мне теперь одной с хозяйством управляться. Ты не голоден?

— Не беспокойся — пообедал. Слушай! А как с деньгами? Прислуга ведь...

— Держимся. Ты надолго?

— Точно не знаю, но что-то около двух недель — 'Пересвета' в док поставили, так что экипаж на берегу, в Экипаже, извини за каламбур. На службу, конечно, ходить нужно, но ночевать дома, надеюсь довольно часто. От Михаила Николаевича вестей нет?

— Нет. Последнее письмо из Порт-Саида было. Если верить газетам — прошли две недели назад мимо Сайгона.

— Понятно — оперативную информацию в личной переписке использовать нельзя. Надеюсь, что Третья эскадра скоро объявится — заступить им дорогу теперь некому.

— Ты-то как? Не ранен? Как бой прошёл?

— Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой — сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня...

— Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! — перекрестилась Ольга погрустнев.

С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы ещё тёплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись.

Анфиса не блистала красотой — совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ни чем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой... помощницей, что ли: получая весьма скромное жалование новая 'прислуга' стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами.

Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоём, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаёвничали Соймоновы с ней совместно.

А сейчас, когда супруги были вдвоём, начался разговор на вечную тему:

— Ты мальчика или девочку хочешь?

— Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! — Василий смотрел на жену влюблёнными глазами и говорил совершенно искренне.