Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

На задворках — огород, гумно (идым), хмельник (умлавече), иногда коноплянник (кыненур). У горных марийцев — плодовый сад. Там же, на задворках — рощица для семейных молений.

На гумне — хлебные клади из снопов (кинде каван) на подмостках (каван шаге) для предохранения от мышей, открытый ток (идым чара) или крытый сарай (идым леваш) для обмолота.

Состоятельные хозяева часть урожая не обмолачивают, сохраняя его из года в год на случай неурожая. Старые клади (тошто каван), на которых вырастают молодые березки — показатель благополучия семьи, предмет гордости.

Рядом с током овин (авун): яма с топкой, сложенной из камней, над которой конусообразный остов из жердей. Сбоку — лаз с лестницей к топке. С другой стороны — ствол дерева с обрубками сучьев для укладки и привязки снопов.

В задворной части усадьбы — баня (монча), клетушка для хранения мякины и отрубей (арвагудо). Обычная для лесной полосы парная баня с печью-каменкой, с топкой "по черному" и полком для парения.

Неразделенным семьям нужны дополнительные, хотя бы — летние жилые помещения: верхний этаж двухэтажного амбара, клеть с подклетью, чулан в сенях. До середины XIX века основные типы жилища — двухраздельный ("изба + сени") и трехраздельный ("изба + сени + изба"). К ним позднее прибавится трехраздельный тип ("изба + сени + клеть"), характерный для русского населения.

Поселение огораживается общей изгородью (ял йыр пече), при въезде — полевые ворота (пасу капка). Связаны с полевыми изгородями, защищающими посевы от выпускаемых на вольный выпас домашних животных.

Серьёзные поселения существенно используют рельеф местности — крутые склоны мысов и оврагов. Напольная сторона перекрывается рвом 2-3 метра глубиной-шириной и таким же валом. По верху вала часто идёт плетень. Стен — не строят.

* * *

Во всей этой этнографии меня тревожит экономика. На огромном труднодоступном лесном пространстве от Унжи до Ветлуги живёт сотен пять-семь "больших семей". Живёт настолько бедно, что взять у них нечего. Гоняться за ними по лесам... себе дороже. Укреплённые городки — чуть позже. Когда русские начнут приходить и оседать в этих лесах. Буквально — через 10-20 лет. Пока "ял йыр пече" — достаточно.

Из трёх стратегий обеспечения безопасности: убежать, оборонятся, нападать — чаще реализуют первую. Услыхали и разбежались. Фиг найдёшь.

Тут есть тонкость: они вернутся. У мари, в отличии от славян, очень мощная привязка к месту. Из-за болот или из-за каких-то культовых заморочек, мари очень тщательно выбирают место для селения. И всегда возвращаются. Археология марийских селищ — многослойная, пригодная для жилья площадка используется многократно.

Торговать с ними... Чем? Горшками? У них гончарного круга нет — они возьмут. Сколько? Тысячу, две в год? А у меня Горшеня выдавал сотню. Ежедневно. Я вкладываюсь, учу людей, строю печи, повышаю производительность... Рынок сбыта — как щёлочка.

Так — во всём. Мой конёк — массовое индустриальное производство — мари не нужен.

Вторая неприятность — местная политика.

В 1152 году Долгорукий основал Кострому, Галич Мерьский и Городец Радилов. Два первых города — "ошейник" для костромской мери. Городец — препятствие для операций булгар на Волге. По сути: отсечение племён (мери и части мари) от "агентов иноземного влияния", от денег, оружия, идеологии. Одновременно — базы собственной колонизации.

Русское продвижение реализовывалось разными методами, летописи дают 4-5 вариантов. От силового "примучивания", до добровольного "приголубливания".

А вот запереть Унжу, построив напротив её устья Юрьев-Повольский (Юрьевец), удастся только через 60 лет тёзке и внуку Долгорукого.

Унжа — граница между Костромской меря и мари. Граница... "горячая". "Унжамырэн" — меря из-за Унжы — в марийцах вызывает страх.

Среди моих современников очень немногие понимают разницу между гуронами и ирокезами. И там, и там — языки ирокезской группы, союзы "пяти племён". Родственники. Но резались они между собой до почти полного уничтожения. Здесь, до крепостей Долгорукого, было схоже.

Булгары, начиная Бряхимовскую эскападу, были уверены в поддержке Костромской меря. Но поднять антирусское восстание не получилось: "настоящих буйных мало — вот и нету вожаков". Точнее: вожаков — много. Чересчур. Убедить их действовать совместно — невозможно.

"Нет пророка в своём отечестве".

А уж "генерала"... Воевать под эмиром местные князьки-"оны" согласны. Но не под кем-то из своих. Из-за русских крепостей на Волге разрозненные отряды не рискнули ни на восстание, ни на удар в спину русским ратям.

Лезть лесным воинством на Кострому... Там и поляков будут обламывать!

Унжа в верховьях близко подходит к Ветлуге — там "друзья эмира" и прошли, присоединяясь к войску булгар. Мари тоже у эмира в друзьях — прошли мирно. А вот после Бряхимовского боя... Брошенная эмиром армия мгновенно развалилась на племенные отряды. Большинство ополчений просто драпали вдоль реки "до дому, до хаты", но озлобленным, битым, костромским меря пришлось топать через земли таких же, да ещё и традиционно враждебных, "ирокезов"-мари.

Разгромленная армия не опасна для противника. Но очень опасна для гражданского населения. Следы мы видели по дороге к Янину: сожжённые поселения на берегу. Что там внутри, дальше от берега — не знаю. Но есть надежда, что разгром союзников-булгар и грабежи союзников-меря "вправили" части аборигенов-мари мозги.

"Только мне ль тебя учить,

Как необходимо жить,

С кем не спать, а с кем дружить,

Все гадая,

Что такое слово честь,

А где-то чушь, а где-то лесть,

Ведь ты права, какая есть, молода,

Молодая".

Этот молодой, всего полвека как сформировавшийся народ, мне учить: "Как необходимо жить" — не с руки. Забегаюсь по лесам. Может, похлебав собственной крови, подышав дымом на "отеческих пепелищах" они сами поймут: "С кем не спать, а с кем дружить"?

Вот почему я и отпустил Мадину. Да ещё и с подарками. Чтобы она рассказала, что я — хороший. Или — плохой, но — лучше "жить дружно".

На Марину (Малинче) — наложницу Кортеса, которая "через немногие дни выучила кастильский, чем избавила Кортеса от многих затруднений, что казалось чудом и было очень важным для обращения туземцев и утверждения нашей святой католической веры" — она не тянет. Или русский сильно сложнее кастильского наречия?

Но есть надежда. "С людьми надо разговаривать" — обязательный элемент агрессивного маркетинга. Из серии: "Как бы эффективно продать наш, типа нестандартный, продукт?".

Мой продукт: сильно прогреснутая нерусская Русь. Ну и как это продвинуть без разговоров? А для этого надо хотя бы язык знать. Хоть кому-то. Как попандопулы без этого...?

Так, об этом я уже неоднократно...

Забавно. Мы оба с Ильёй оказались правы. Мадина с Гладышем не вернулись в установленный срок. Мне это вспоминали, упрекали ошибочным решением. Я многозначительно хмыкал: "ещё не вечер". Потом она пришла. И не одна.

Мадина стала для меня, хоть и не наложницей, но достойной заменой Малинче для Кортеса. И положила весь народ, весь край — к моим ногам. Не по желанию, а по неизбежности. Но это уже другая история.

Конец шестьдесят пятой части

Часть 66. "И назовёт меня всяк сущий в ней язык..."

Глава 358

Язык знать не обязательно. Это я понял на другой день после ухода Мадины. Потому что пришли другие туземцы. С глубокими познаниями в разных иностранных языках. Включая русский матерный.

Я сам — ценитель и употребитель. Но стилистическое и грамматическое однообразие в изложении аборигенов — задалбывает. Такой, знаете ли, "kitchen english".

Среди позднего утра через Оку выгребают два ботника с шестью наглыми мордами нерусской национальности в охотничьем прикиде. Почему в охотничьем? — Рубахи короткие.

— Гля! Цуканы явивши. Вот же литва болотная! Жмеи.

— Не понял. Объясни.

Мужичок с Клязьмы объясняет. К нам гребут аборигены ещё одной здешней разновидности — мещера, мещеряки. Лесной народ, возникший от смешения местных угро-финнов с группами литвинов из верховьев Оки, с Десны (из-под Брянска), других угро-финнов, булгар-тюрок и славян. Жили в болотах между Окой и Клязьмой, но в последние века приняли христианство, расселились шире, восприняли русский язык в цокающем варианте (цуканы). Другими группами здешней угро-финно-литовско-тюркско-славянской смеси, которая называется "русские люди" — воспринимается негативно: "жмеи" (змеи).

Ну как тут не вспомнить, что "ирокез" означает — "настоящая гадюка"!

По текущему административно-политическому статусу... есть разные мнения. Суздальцы считают их своими подданными — мещера платит дань князю. Но сами себя они считают союзниками — "держат руку князеву". В Бряхимовском бою — участвовали, в походе — нет: разошлись по домам. Типа: Боголюбский отпустил.

Деваться некуда — пошли встречать дипломатическую миссию. Кафтанчик свой бронебойный, "огрызки" заспинные. Ну и морду... доброжелательнее.

Дипломат из меня... как бегемот в посудной лавке.

— Здрав будь боярин.

— И вам, мещерякам, не хворать.

Их сразу перекосило.

Я вижу, что что-то не то сказал, а понять не могу.

Позже мне объяснили, что слова "мещера", "мещеряки" — нынче обидные. Так их зовут жители Окского правобережья в смысле "тупые", "деревенщина".

Так что переговоры я начал сильно — с оскорбления послов.

Главный их головой дёрнул и попёр буром:

— Тама... твои... рыбацили на озере. Озеро наше, мещерское. Плати. Твоих мы повязали. Выкуп давай.

Наезжает гонорово. Но — без рук. Пропущенные мною матерные вставки... как у Черномырдина. Не конкретно, в обиду, а так — для связки слов. Типа: "их бин, мать, по русскому понимать, мать".

У меня в голове этнография с уголовщиной воюют. Одна даёт картинку: криминальная разборка, другая: первый контакт с аборигенами. Кто не понял — это две большие разницы. И по целям, и по методам, и по границам допустимого.

Я молчу, думаю. Молчание при повествовании... в зависимости от культурных традиций. Если японец-слушатель не подтверждает каждую пару произнесённых фраз междометием — оскорбление говорящему: его не слушают, "в упор не видят". Если финн-слушатель издал звук, кроме пука, до истечения 3-5 секундной паузы по завершению последней фразы — хамло невоспитанное, прерывает и не уважает. Древнеримское: "молчание — знак согласие", исконно-посконное: "мели Емеля — твоя неделя"... Разные варианты бывают. А как с этим у мещеры?

Тут хмырь из ихних — цап моего гридня за пояс:

— Красивый! Подари!

Снова: вставки для выражения эстетического восторга, расцвечивания предложения и усиления образности речи — пропускаю.

Хмырь дёргает парня. А парень молодой — растерялся. Их тут несколько стоят — изображают силовую составляющую достойной свиты Воеводы Всеволжского.

Дипломатии их Артёмий не учил. А тут, типа, послы. Приказ бы был, или драка завязалась, или, там, на меня напали... А то помощник посла, "атташе мещерский по морде", в смысле: "по морским делам". Ну или ещё каким. Ухватил за пояс и таскает. Это уже повод для международного конфликта или как? Уже началось или что? Бить в морду? Рвать хрип? Или — вежливо с выподвывертом локтевого или плечевого? А как это будет Воеводе...?

Хрыч пояс дёргает, а развязать не может: на поясах моих людей завязок нет — пряжки. Тогда он нож у парня с пояса из ножен вытащил:

— Це-це-це! Красивый! Ай, какой! Подари! Каждому подари — каждый тебе другом будет. Хорошо жить будешь. Мы тебя не тронем, людей твоих отдадим. Сам целый будешь. Мир будет. Карасёёё...

— Вели своему нукеру вернуть ножик. (Это я — их главному)

Главный посмотрел, забрал у хмыря ножик, покрутил, заточку на ногте проверил. И убрал к себе за пояс.

— Хороший нож. Цто гостю понравилось — хозяин подарить должен. Так — по вежеству, по обычаю. Как отцы-деды заповедовали. Не хоцешь дарить — жадный. Скупой — ай-яй-яй, плохо. Щедрый — да, мы любим. В выкуп пойдёт. Давай ещё.

Хамло. Сволота. Не уважает. Вежеству меня учит. Нехорошо: с моим таким молчанием — сползаем в обдиралово. Однако же, факеншит, придётся вежество уелбантуривать. И, пожалуй, даже заелдыривать. В моём личном понимании.

Я улыбнулся, извиняюще развёл руками, сделал шаг к нему. И ударил. Ногой снизу. Прямо под обрез короткой рубахи. И — замком по согнувшемуся передо мной загривку. Что характерно — молчки. В два выдоха.

Я ж — "Немой убивец". Надо соответствовать народному мнению.

Стыдно признаться, но криминальные разборки в меня вбиты сильнее этнографических. Вот спопадировал бы я из другой страны, из другого времени, а так... реакция на "давай ещё"... Однозначно — "на!". Вплоть до гранаты.

Остальных сбили с ног, повязали. Не всех. Один шустрый оказался: когда я главного по затылку бил — сунул в меня копьём. И получил от Сухана топором в холку. Обухом, но в силу. В смысле: наповал. Ещё двоих копейщиков Салман с Чарджи развалили. Мгновенно.

Вот тот самый, страшный, из книжек, сабельный удар: от плеча до бедра. В исполнении Салмана и его палаша. С разлётом каплями всякого... жидкого. И скрипом стали... по всякому твёрдому.

С другой стороны туземной массовки — поперечный "развал". От живота до белеющих мгновение в ране костей позвоночника. В исполнении Чарджи и его длинной столетней кавалерийской сабли.

М... мать!

Факеншит же уелбантуренный!

Ё...!

Можно энергично повторять: ё!... ё...!! ё...!!! Стирая с лица брызги чужих... жидкостей.

Ребята, как же это? Это ж типа переговоры... Были.

Вместо итогового коммюнике — меморандум в три мертвяка.

Мертвяков обдирают, пленных мордами в песок воткнули. Три чудака живые: главный, которого я... с двух концов обиходил, юнец, которому Ивашко саблю к носу сунул, и хмырь. Этот сам лёг и заблажил.

Эти-то — ладно. Но — три покойника. Необратимо. "Пролитая кровь", "взятая жизнь"... Итить меня молотить... коромыслом сучковатым...

"Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — небывшим".

* * *

Тошненько... Не знаю как другие попандопулы насчёт производства мертвецов, а меня временами...

Вот представьте: есть у вас сосед. Козёл вонючий. И он — прискрыпался не по делу. А вы ему — от души по рогам. Он и копыта откинул.

Нехорошо. Но — заслужил. Теперь надо правильно сообразить, чтобы не влететь на много. А по душе... ну чище же стало! Козлом — меньше!

Это — истинно, когда вокруг современники. А вот попандопуло...

Я ж будущее прозреваю! Туманно, мутно, некачественно, но... Я же вижу "эстафету поколений"! Происходящих "от семени его". Вот мы троих козлов завалили, и три ветки, по 30-40 поколений в каждой, исчезли. Возможно. Я ничего гарантировано сказать не могу! Но... Вдруг вот этот "чудак с копьецом" — предок Козьмы Минина? В каком-нибудь там... шешнадцатом колене?