Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

Но увы, Самород законов жанра не знал. В тоске от ощущаемой реальности приближающейся действительности предлагаемой виртуальности он истошно завопил:

— Дык! Пожгут же! Вышки-то — пожгут! Оно ж — торчит! Оно ж — видать! Оно всякому — глаза мозолит! Придёт мордва поганая — попалит всё нахрен!

Настоящее, искреннее волнение, звучавшее в его голосе, обрадовало меня.

"Тёплых — изблюю из уст моих" — верно сказано. Сонных, ленивых, равнодушных, "тёплых". А этот — огнём горит. Хоть и не в ту сторону "факел даёт", но — от души. Был бы жар, а сторону... и подправить можно:

— Смотри, Самород, получается трёхходовка. Первый ход — наш. Ставим вышку, на неё — сигнальщика. Паренёк на вышке сидит-смотрит. Видит — вороги идут. Сигнал подал, с вышки убежал, спрятался. Второй ход — их. Пришли враги, вышку сожгли, чего нашли — пограбили. Третий ход — снова мой. Какой?

— Эта... ну... новую вышку поставить. Дак не напасёшься! Они ж идут и идут, лезут и лезут! Вы ж пришлые, вы ж их не знаете, ведь что не поставь — изгадят да поломают...

— У меня — не поломают.

— Ой, так они тя и послушали! Ну, оно ж, конецно, воевода всеволжский! Сам! Итить ять! Ножкой топнул — они и спужалися.

— Всё сказал? Теперь слушай да запоминай. Не спужалися. Умерли. Все. Кто вышку жёг. Кто рядом стоял. Кто их в дом пустил, кто им кашу варил, мечи вострил, ублажал-обихаживал. Вышка — моя. Моё — ломать нельзя. Один раз — проходит, второго — не бывает. Кто не понял — не живёт.

Самород, похоже, бывал в этих местах, знаком с обычаями туземцев. Врождённое упрямство не позволяло "отдать верх" какому-то пришлому. Да ещё и отроку. Хоть бы и с титулом и со странной репутацией.

— Много ты за ними по лесам-то набегаешься! Они спалили да и в чащобы. А ты за ними вприпрыжку, а догнать — хрен!

Несколько мгновений я молча рассматривал его. Не хотелось бы так уж сразу... звон пойдёт... а с другой стороны...

То, что я высказал только что: "Моё — ломать нельзя. Кто не понял — не живёт" — пойдёт в народ. И это — хорошо. Прежде всего — чтобы свои знали. И уйдёт в леса. Через мурому, через мещеру, через мари... через здешних русских и полурусских бродяг. Лучше предупредить заранее. Может, кому-то и поможет. Не совершить ошибки. Выжить.

— Я не буду за ними бегать. Я буду их убивать. Странно, ты, вроде, неглупый мужик, а очевидного не понимаешь. Мы только что говорили о том, что врага лучше резать во дворе, чем в дому. Лучше — на краю своей земли, чем в её середине. Неужто непонятно — лучше в его земле, чем в своей, лучше — в его дворе, лучше — на пороге его дома. А лучше всего — в его колыбели. Резать. Пока он не вырос.

Не только Самород — многие из присутствующих смотрели на меня растеряно, испугано. Мы же не степняки поганые, которые вырезают своих врагов полностью. "По ступицу колеса", "по четвёртое колено". Но я — прилежный ученик. Я учусь у всех аборигенов. Выбираю отовсюду самое полезное и нужное.

"Если ты ко мне по-людски, то и я к тебе по-человечески" — русская женская народная мудрость. А если нет — то нет.

"Гумнонизм"? — А пошёл ты в задницу!

Гуманизм — разновидность отношений между людьми. В племенах "людями" считают только соплеменников. Остальные — "чужие". Хоть и без челюстей и яйцекладов. Ксенофобнутые они. И — национально-идентукнутые. Ну и получите.

"И воздам каждому — по вере его".

— Други мои, вы не забыли — кто я? Или слова "Зверь Лютый" — одна прикраса? Я никого не обижаю. Я никогда не мстю. Я просто убираю мусор. Так, хан?

Чарджи, сидевший в стороне, поднял голову. Вспомнил. Разговор наш после похорон Любавы. Смерть князя Володши Васильковича...

— Так, Воевода. И я тебе в том — верный помощник.

Ныне многие рассуждают о моей лютости, о моём зверстве. И это — хорошо. Что — многие. Ибо не был бы я "Зверем Лютым" — и рассуждальников не было. Просто не родились бы.

Внутри народов споры между людьми решаются по закону. В "Святой Руси" была "Русская Правда", и я немало применял её к своей пользе, видя особенности сего закона. Сходные законы, хоть бы и неписанные, "по обычаю, по старине", были и у соседей наших. Все они для "внутри", "для своих". Для разбора ссор между соплеменниками, дабы не доводить дело до кровопролития между людьми. Ибо каждый народ называет людьми — только себя. Остальные подобны зверям лесным — "не-люди".

Я давно, очень крепко и неоднократно отделил себя от этого человечества. От всего человечества. От любого племени. Я — нелюдь. К этому, племенному, языческому отношению — я был готов.

Мы сели на Стрелку, в пограничье. Здесь один закон — право сильного — для всех. И ещё — кровная месть. Для тех, кто живёт здесь.

Ты можешь быть сильным, храбрым, страшным... "здесь и сейчас". Но за твои деяния ответят люди твоего рода. Сможешь ли ты их защитить?

Мы пришли и осели. Нас не считали русскими — те воюют или торгуют, те — прохожие. Нас считали местными — племенем "Зверя Лютого". Который взял их землю, убил их сородичей на полчище. Я пришёл с их кровью на руках. И осел здесь, стал местным. Вендетта была неизбежна. Просто я был более последователен, более успешен, изобретателен и тщателен в её проведении.

Принцип: бей врага на пороге его дома, лучше — в его колыбели, использовался нами постоянно. Это противоречило традициям крестьян-славян, культу предков с его сохранением своих могил и страхом перед могилами чужими. Стремлению сохранить своё, более сильному, чем приобрести чужое: "обезьяна с кашей в кулаке", "лучше синица в руках, чем журавль в небе". Требовало другого мышления: "хочу всё знать", "что там за далью даль". Исключало любой вариант "мы — Третий Рим", пуп земли, самоизоляции и самолюбования.

Великое множество денег, трудов, людей для того потребно. И враги наши умирают на порогах их жилищ. Или вовсе не рождаются. А родившись — не становятся нашими врагами. Этот труд надобен каждый день. Я — делаю. И впредь — тако же будет.

Но как же жаль мне времени своего, на смертоубийства разные потраченного, заместо того, чтобы что новое доброе исделати!

Глава 367

Через день дождь закончился и... Вы думаете — все дружно побежали реализовывать мои гениальные прозрения и изобретения? Отнюдь. И слава богу. Потому что пошла "осенняя поколка" — стаи северных гусей, нырков, "настоящих уток"... Каждый вечер, на заходе солнца, огромные птичьи стаи, гогоча, хлопая крыльями и поливая помётом, ссыпались с неба на водные поверхности. По окружающим озёрам, по рекам, по островам — нёсся пух, раздавались всплески, звучал непрерывный гомон огромного птичьего базара.

Я уже описывал это мероприятие в Рябиновке. Здесь... ещё круче. Птицы настолько устают от перелёта, что, даже видя людей, даже видя, как забивают соседей — не взлетают. Только не надо их резать — запах крови будоражит. Бей дубиной, бей обухом топора. Только не лезвием. И минимальная маскировка: пучки камыша привязать на шапки, на одежду.

С вечера пара больших лодок уходит на Мещерское озеро, где мы сцепились недавно с аборигенами, и среди ночи возвращаются набитые до верху ещё тёплой птицей. Разгружаются на пляже и снова отправляются на озеро. Чтобы на рассвете, при утренней кормёжке пернатых — ещё раз загрузиться. Сходная картинка на других озерках в Заочье, по берегам рек. Но главное — острова. Гребнёвские пески — на Оке, Печерский — ниже устья Оки на Волге. Вся полоса пляжей со всех сторон островков занята птичьими стаями.

Удалец, засевший в этих песках с вечера, замаскировавшийся под куст хмыжника, работает просто длинной палкой со скользящей верёвочной петлёй на конце. Подползает к уснувшей стае, накидывает петельку на крайнюю птицу и утаскивает её. Стая, взбудораженная беспорядочным маханием крыльями задушено молчащего сородича, суетится. Потом — устало затихает. Через 10-15 минут — как в автошколе: "сле-е-едующий придурок". Ещё три-пять килограммов диетического мяса.

За ночь с участка пляжа в полверсты снимаем 30-40 экземпляров. Острова длинные — несколько человек работает. Утром — вал белого, серого, сизого, крапчатого... пера под стеной Дятловых гор. Ощипывание, потрошение, обпаливание... копчение, соление... По всему берегу валяются отрубленные гусиные головы, потроха, перья...

Грязно. Сколько я не втолковывал, что нужно убирать за собой, что потроха — ценный продукт...

— Ой, упало. Извини, случайно откатилось...

Снова, как было в начале нашего прихода на Стрелку, начинаются "проблемы с меню". "Воротят нос". Уже не от свежайшей рыбы, а от гусиной печени. Зажрались. А складировать — некуда. А соль уходит... как снег на пожаре. Бондари работают конвейером, в две смены. Кто умеет — плетёт короба из лыка.

Так его ещё и ободрать надо! Подсушить, снять кору, промыть... Правильнее: короба плетут не из лыка, а из луба.

"Была у лисицы избушка ледяная, а у зайца — лубяная".

Кстати, для хранения пищевых продуктов очень не рекомендую лыко с ольхи, осины, ивы. Были случаи отравлений. По счастью — в лёгкой форме.

Стройка, глинище, избы белые, фуникулёр, трубы в сотню саженей... О чём вы?! Вот еда. Её можно взять только вот в эту пару недель. Журавлей мы в этом году прошляпили. Нужно взять возможное. Всё возможное. Сейчас.

Перелёт птиц идёт дольше двух недель. Но у нас не охота — поколка, заготовка. Эффективна только при массовых стаях. "Летит, летит по небу клин усталый"... И пусть себе летит. Это — не цель. Цель — птицы по горизонту от края до края. Всё небо в перьях и крякает. В три эшелона.

Успеваем только подновлять навесы, да строить немножко новых. Жерди, даже неошкуренные. Запасы надо прикрыть от дождей, защитить от грызунов. Элементарно? — Конечно. Если ты к этому готов.

Вдруг из леса накатывает стая белок. Офигительная! Я таких не видел. Наши нормальные, исконно-посконные русские белки на охоту стаей не ходят. И — "в булочную на такси не ездят". А тут... Как волна. Рыжие хвостатые тараканы на каждой ветке. Стрекочат, прыгают, грызут. И превращает всё в клочки и в мусор.

С сотню убили люди, ещё сотню Курт задавил. Ушли. Потом три дня наводили порядок. Теперь я понимаю, почему белка так дёшево ценится — 18 шкурок на дирхем. Сама к человеку приходит, только дубинкой не промахнись.

Снова вопят. Вот же...! Среди бела дня, когда народ, после ночной заготовки и утренней разделки, с берега рассосался, на их место пришла стая волков. Нормальные лесные волки. Жрут птичью требуху и головы. Бить их сейчас бестолку — мех клочковатый, ещё не поменяли.

Дуракам, которые вопили:

— Волки! Волки!

промыл мозги. По теме: чистота на рабочем месте. И проистекающие от её отсутствия личные оторванные головы. Или — волки, или — я, но кто-нибудь оторвёт.

— Что ты орёшь?! Волк тебя не тронет. Ты для него, по сравнению с гусиными потрошками — невкусный.

Но Могута прав: прикармливать "серого разбойника" — нельзя. А волки — не единственные "санитары леса". По Стрелке носятся стаи воронья. Умная птица — рвёт съедобное только у тех, кто её боится. Боятся всё больше: вороньё наскакивает уже не по одному. Наверху, на нашей мусорке, прямо у поварни, возится пара лис. Теперь осталось только медведей стадами дождаться.

Экология, факеншит! Зверьё делает подкожные запасы на зиму. Жрут... как перед смертью.

— Могута, а скажи-ка ты мне: скоро ли у волков линька закончится?

— Да-а... это — да... но я со здешними волками... не... это — не... не знаком. Вот были бы тут наши... которые Пердуновские... те — да... тех я — всех... а этих... этих — не...

"Во-от такие! Но — по три. Но — вчера. А эти... — совсем даже нет. И — по пять. Но — сегодня" — опять исконная посконность по Жванецкому?

Совсем мужик в лесу одичал. И как он своих охотников учит? А с другой стороны: о чём в лесу разговаривать? Там смотреть-слушать надо.

— Давай — конкретно. Две недели? Четыре? Шесть?

— Эта... две... а может — шесть.

Мы устроили три мусорки веером, версты за три от селения. Вытащили туда все "пищевые отходы". Получились кормушки для множества лесных хищников. Ух как они там... лопали! И отбросы, и друг друга. Даже несколько медведей туда приходило. Четвероногие "халявщики" в течении следующего месяца одели "зимние шубы". Которые мы с них сняли.

А вот что из воронья сделать полезного — так и не придумал.

Поддерживать гигиену в лагере во время "поколки" — тяжело и трудоёмко.

Забавно. В традиционных попаданских историях попандопуло приходит в чистенькое. Либо — в грязненькое, но сразу становящееся чистеньким. Или, хотя бы, привычным для принюхавшегося, приглядевшегося ГГ. А у меня наоборот: было же красивое чистое место! А теперь, под моим чутким руководством, всё загадили. Просто потому, что люди. Да если бы только люди так себя вели! Шимпанзе гадят под себя и не ночуют два раза в одном гнезде. И как при таких... "естественных обычаях" — города строить?

Коллеги! Чем вы гребёте по пляжу? Пятернёй? Когда нужно убрать разбросанные гусиные головы и валяющиеся утиные кишки? А я ещё удивлялся — зачем Аким мне пяток граблей прислал? Я ж говорю: у деда — ума палата!

Но когда ж стройкой-то заниматься?!

Конец шестьдесят седьмой части

Часть 68. "Их сёла и нивы за буйный набег обрёк я..."

Глава 368

Едва начали редеть птичьи стаи — принесло стаю хомом сапнутых. В смысле: осенний Окский караван.

Осенью прошлого года, когда эмир Ибрагим занял Стрелку военным отрядом и начал строить Бряхимов, большинство "восточных людей" быстренько свалило на Восток. Весной каравана с Низу не было — война. Но кое-какие купцы оставались. Теперь, проведя в Русской земле почти два года, а иные и поболее, они возвращались восвояси. В немалом, надо сказать, количестве.

Мирный договор между Булгаром и Русью ограничил срок пребывания чужеземца и иноверца 40 днями.

Никто, кроме самого Боголюбского, который и навязал данное условие, исполнять этот пункт договора не собирался. Но и он не мог — не с кем. Купцы-мусульмане разбежались из Ростова-Суздаля-Владимира ещё прошлой осенью. Многие — в Рязанские и Муромские земли. Теперь и эти уходили с Руси. От греха подальше.

Ещё одно условие договора состояло во взаимном освобождении рабов. Русские должны были отпустить всех похолопленных булгар, сохранивших ислам.

Снова: никто не собирался исполнять это условие. Либо холоп — не булгарин. Суваш, буртас, удмурт... Либо — булгарин, но уже крещёный. Возможно — предварительно поротый до осознания. В смысле: до добровольного крещения. То есть — русский человек. Либо вообще: "А мы про такое и не слыхали!".

Я здесь толкую о выполнении договора русскими князьями. Но, судя по тому, что мимо Стрелки отнюдь не валят толпы народа из Булгарии, там — так же.

Вывод... Блин! Это что — новость?! Никакое соглашение не исполняется, если обе стороны не находят в нём существенных выгод. Или существенных опасностей — в неисполнении.