Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

Я — кто? И кем я стану через годы? Присяга-то, как невинность — отдаётся один раз в жизни.

Есть клятвы венчальные, торговые, служебные... Есть — вечные, срочные и разовые. Отдельная тема, точнее — целый многовековой культурный и юридический пласт — собственно феодальная присяга.

Так, чисто кусочек: личная феодальная присяга этих людей мне, превращая меня в сюзерена, выводит на один уровень с князьями, эмирами и ханами.

Ещё хуже: над Андреем есть Князь Киевский. Над Ибрагимом есть халиф. Надо мной, формально — никого. Вводя феодальную присягу лично мне, я сразу выскакиваю на уровень императоров.

"Не боится никого, кроме Бога одного".

Реакцию окружающих правителей — представляете? Кто в истории сам, не по наследству-родству провозглашал себя императором? Петр Первый, Наполеон, Максимилиан в Мексике, Педру Первый в Бразилии, Симеон в Болгарии, Карл Великий.

Почему? Почему сотни других королей не приняли этот титул? — А бьют за это. Больно.

Вводя личную присягу мне, не присягнув сам никому, я превращаюсь в мишень. Потому что для всех коллег-правителей становлюсь самозванцем, наглым выскочкой.

Ещё: вот я помру... Не дай бог, конечно, но всё же. Кто-то собирается жить вечно?

Что будет с моими людьми? Кому они будут служить? Князю Андрею? Эмиру Ибрагиму? Акиму Рябине? Ольбегу? Без лидера, легального, законного, "по присяге" — их раздёргают. Да они и сами передерутся! Смута будет... Как и случается часто при смене феодального владетеля.

Нужно уходить от "культа личности", нужно устанавливать "порядок замещения". Иначе, при всяких коллизиях — будут негоразды.

Итого: присяга — необходима, присягать мне — нельзя, других кандидатур — нет.

И чего делать?

Мы добрались до места, где оставили первый ушкуй, вытащили его в Волгу, связали лодки. Пошли потихоньку вниз, стремясь держаться стрежня. А я всё думал. И додумался. Точнее: вспомнил.

Присягу граждан Херсонеса своему городу.

В третьем веке до РХ они клялись:

"Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями Олимпийскими и героями, кои владеют городом, областью и укреплениями херсонеситов:

я буду единомыслен относительно благосостояния города и граждан и не предам Херсонеса, ни Керкинитиды, ни Прекрасной Гавани, ни прочих укреплений, ни из остальной области, которою херсонеситы владеют или владели, ничего никому, — ни эллину, ни варвару, но буду охранять для народа херсонеситов;

не нарушу демократии и желающему предать или нарушить, не дозволю и не утаю вместе с ним, но заявлю демиургам, правящим в городе;

буду врагом злоумышляющему и предающему или склоняющему к отпадению Херсонес, или Керкинитиду, или Прекрасную Гавань, или укрепления и область херсонеситов;

буду служить демиургом, и членам совета как можно лучше и справедливее для города и граждан;

и ?А?ТНРА народу охраню и не передам на словах ни эллину, ни варвару ничего тайного, что может повредить городу;

не дам и не приму дара ко вреду города и сограждан;

не замыслю никакого неправедного деяния против кого либо из граждан не отпавших и никому злоумышляющему не дозволю и не утаю вместе с ним, но заявлю и на суде подам голос по законам;

не вступлю в заговор ни против общины херсонеситов, ни против кого-либо из сограждан, кто не объявлен врагом народу;

если же я с кем-либо вступил в заговор или связан какою-либо клятвою или обетом, то нарушившему да будет лучше и мне и моим, а пребывающему — обратное;

и если я узнаю какой-либо заговор, существующий или составляющийся, то заявлю демиургам;

и хлеба вывозного с равнины не буду продавать и вывозить с равнины в другое место, но только в Херсонес.

Зевс, Гея, Гелиос, Дева и боги Олимпийские, пребывающему мне в этом да будет благо и самому и роду и моим, а не пребывающему — зло и самому и роду и моим; да не приносит мне плода ни земля ни море, женщины да не рождают прекрасных детей и да не...".

Значение слова ?А?ТНРА ("састер") остаётся неясным. Богов этих — здесь нет, география — другая, "демократия" — не сейчас, "демиургов" заменим на себя, любимого, с ближниками, эллинов здесь не живёт... А так... подсократить, подправить, добавить пост, омовение, крестное целование... Кстати, там и запрет на взятки... И насчёт монополии хлебной торговли — они хорошо придумали...

* * *

Это был удар. Серия ударов. На "Святой Руси" не присягают земле, общности людей. Никто, кроме князей. Я же потребовал, что бы эту присягу ("княжескую!") принимали все пришедшие ко мне жители. Народ понял. И возгордился чрезвычайно.

В Новгороде избираемые начальники — посадники, тысяцкие — принимают крестное целование на службу городу. Это временные чиновники на службе у "коллективного феодала"-средневекового города. "Слуга народа". Но не сам народ.

В Падуе в правление подесты господина Джиберто ди Дженте в 1263 г. установлено, что присяга граждан городу должна возобновляться ежегодно в ноябре месяце. И все граждане должны присягнуть заново в установленные сроки. Кто не присягнёт — не считается гражданином. Так — будет. Через сто лет, за тысячи вёрст.

Остальные присяги здесь — личные. Я уже говорил: феодализм — куча культов личностей разных размеров. А я не требовал присягать мне лично!

Я — нелюдь, "не такой" — звучало постоянно. Теперь получило новое подтверждение. Для каждого моего новосёла — личное.

Ещё: присягу государю в Руси/России до императора Павла приносила только аристократия и госслужащие. У меня — все. Так я сразу поднял статус моих новосёлов до уровня бояр и служилых.

Ещё: женщина клянётся только в церкви — в верности мужу. Я же требовал гражданской, государственной присяги и от женщин. Ибо множество из них приходило ко мне без мужей.

Всего лишь словами новыми да ритуалами непривычными возвышал я свой народ, свой город, отделяя его от прочих, привлекая всё новых и новых людей. Не куском хлеба, не златом-серебром, но — честью, уважением. Или, ежели кому нравится - новым ярмом, обязанностью.

Древним, но для Святой Руси неслыханным словом — "сограждане".

Волга вынесла нас к Стрелке, ребята подтянули трофейные ушкуи к остаткам пристани. Ивашко, так и ходивший по жаре в боевом прикиде, осмотрел, обнял и обругал:

— Да что ж ты не притащил никого? Они тут набезобразничали, теперь заново делать. Вот и отработали бы свою мерзопакостность.

Уже за спиной услыхал его довольный, не скрывающий удовлетворения, голос:

— Чего вылупились-то? Воевода сходил, судил, казнил. Трое против сорока? А у нас завсегда так. Ежели чего серьёзного — может и меня в помощь позвать. Но такое редко бывает. Два ушкуя барахла с верхом приволок? А как ты хотел? У нас завсегда так. Кто к нам со злом — от того мы с добром. С евойным. Хватит болтать — солнце высоко, работать пошли.

На ушкуях Николай хлопотал как наседка над яйцами, отгоняя посторонних, пытаясь одновременно и разобрать хабар, и составить перечень, и рассовать по местам хранения, и оценить ущерб:

— О! Наше! А это что...? А! Теперь и это наше! Мужики, ну нельзя ж так! Ну нешто в другую сторону хрип рвать нельзя было?! Весь тюк кровищей залили!

А я вытащил из ушкуя приметную, потёртую уже, но видно — богатую шубу. Подарок князя Муромского. Подошёл к посланцу Живчика:

— Ты мне давеча выговаривал, что я княжий подарок не сберёг. Вот про эту шубу речь вёл?

"Илья Муромец" смотрел мрачно: признавать свою неправоту никому не интересно. Но мне и не надо.

— Князю перескажешь от меня благодарность великую. За доброту, за приязнь. За шубу его тёплую. Велели мне князья русские Волгу от разбойников вычистить. Вот — сорок шишей уже в речке лежат, раков кормят. А уходить-то не спеши — мне ж отдариться надо. Утром пойдёшь.

Утром "подарун" с сопровождающими отправились вверх по Оке. Захваченный у ушкуйников хабар позволил подобрать достойные подарки. Нет, не самому князю — тот и так из похода упакованным вернулся. А вот кое-какие мальчиковые вещички для его сыновей и дорогие платья для его жены...

Глава 357

* * *

Мальчишки у Живчика ещё маленькие. Но озаботиться заранее добрым их к себе отношением — необходимо.

Старший вырастет в такого... князя! К нему, точнее — к его жене, крылатый змей огненный в опочивальню влетать будет! И сексом заниматься! В образе самого князя!

Лихой, видать, мужик был. Если остальные разницы не замечали. А жена — знала, но... помалкивала. Призналась только под давлением неопровержимых улик.

А младший и вовсе — святой. Сыскал меч чудесный, срубил голову огненному змею, дважды переболел проказой, женился на дочке бортника-древолаза... Да ещё, уже после смерти, сам из гроба выбирался и к супруге в гроб, в другую церковь за десяток вёрст, перескакивал. Причт эти посмертные прогулки пресечь не сумел — так и похоронили: в двуспальном гробу каменном с тонкой перегородкой. Что для православия — случай беспрецедентный.

Ну, "Повесть о Петре и Февронии Муромских"! Это ж все знают! Им же ещё в 21 в. по российским городам памятники ставят!

Массовое тиражирование скульптурных изображений православных святых не имеет прецедента в истории. Что весьма типично: эта парочка вся... беспрецедентная.

Матушка этих двух мальчишек, жена Живчика... тоже явление редкое. Немка из Брауншвейга.

Эта ветвь рюриковичей и начинается с маленького мальчика, рождённого Одой — расстриженной монахиней из монастыря в Ринтельне, которую её мать выкупила у монахов в обмен на имение Штедедорф около Хеслинге.

Самого мальчика, не достающего ещё до пояса своим сводным братьям, и его маму, с недовольно поджатыми губами, можно видеть на миниатюре из "Изборника 1073 года".

Прабабка Живчика была дама лихая: после смерти русского мужа Ода вместе с сыном Ярославом бежала на родину. Она унаследовала от мужа большие сокровища, но не смогла вывезти все и большую часть спрятала. Позднее, вернувшись на Русь, её сын их нашёл. С чего, собственно говоря, рязанско-муромские князья и развелись. И ста лет не прошло.

Нынешняя княгиня Муромская тоже из немецких монахинь, но уровень рода пониже и типаж другой: чисто домашняя хозяйка. Миленькая пухленькая белокурая женщина. Живчик в ней души не чает. Как задышал томно — о жене вспомнил. Так-то он "про баб" иначе дышит. Откуда знаю? — Ну, вы как дети! В походе ж рядом шли!

Смысла дипломатического в этом браке не было. Кроме того, что вышибло Муром из сплетения княжеских династических коалиций. Чем успокоило настороженность Боголюбского. И заставило шевелиться русских церковников.

Епархии Муромо-Рязанской ещё нет. Будет создана через тридцать лет с небольшим: 26 сентября 1198 года в Муром поставят первого епископа Арсения с титулом "Муромский и Рязанский".

Пока здесь... Благочиния появятся в Русской церкви с 18 в. Вместо них нынешние архиереи часто имеют наместников с административной и судебной властью от правящего епископа. Наместники обыкновенно в пресвитерском сане. Напоминает институт викариев, сложившийся уже в католической церкви.

Здесь такой наместник — Иона Муромский. Которого местные жители по простоте душевной и из уважения, называют епископом. Поставлен сюда из Чернигова упоминаемым уже епископом Антонием именно в ответ на появление княгини-немки. Чтобы ересь папистскую не распространяла. Тем более, брак монахини — грех и непотребство. Чем ещё Оду укоряли. Что не помешало ей второй раз выйти замуж в Германии — видать, вывезла хоть и не всё, но — немало.

Нынешняя Муромская княгиня — всего лишь бывшая еретичка второго рода, как считают здесь католиков, но присмотр нужен.

Именно усиление здешнего священничества было одной из целей этого, вроде бы невыгодного с точки зрения банальной светской выгоды, брака.

В Муроме идёт постоянная "гибридная" война. Обычные военные действия непрерывно дополняются идеологическими схватками, вылазками диверсионных групп и происками "агентов влияния" со всех сторон. Например, один из внуков упомянутой Оды, муромский княжич, почитается общероссийским святым: погиб в Муроме в малолетстве от рук язычников. Речь идёт о событии тридцати-сорокалетней давности. Ситуация и доныне в здешних местах весьма актуальная.

Мне, атеисту и пофигисту, во всех этих коллизиях разбираться... Но Живчик — мужик правильный. Хоть и князь. Поэтому бабе его три платья в подарок.

Княгине дарить... тут сермягой не отделаться. Тут надо очень аккуратно.

Одно платье — аксамит из моих трофеев, взятых в Янине.

Аксамит! Его ещё в "Слове о полку..." вспоминают. Там, правда, в качестве подручного материала при строительстве гатей. Серебряная ткань с травами и разводами, плотная и ворсистая, как бархат. Узор на ткани — крученной серебряной ниткой. Чтобы выдержать тяжесть серебра, ткань сформирована из шести нитей — двух основных и четырёх уточных.

Другое одеяние — собственно бархат. У ушкуйников битых нашли.

С бархатом в здешнем мире знакомы, в Венеции меньше чем через сто лет будет создана своя гильдия ткачей бархата. Ткань с разрезанным ворсом и особым переплетением нитей: четыре попарно образуют верхнюю и нижнюю основу, а пятая — ворс. Этот конкретный кусок — похоже, из Закавказья или Византии.

Ну и, конечно, камка. Разбойной кровушкой малость подпорченная.

Николай как увидал... Это так трогательно для нас обоих! Мы ж на ней — на такой же камке из-под разбойников — с ним и познакомились!

Этот вариант он называет "дамаст". Шелк, ткань двухлицевая с цветочным рисунком, образованным блестящим атласным переплетением нитей, на матовом фоне полотняного переплетения.

* * *

История с ушкуёвым набегом и моим возмездием — мелочь, эпизод. Веслом махнул, стрелу метнул... Да здесь полно людей, которые такое же, да не по одному разу, делали! Но... трое против сорока... "Зверь Лютый" — сам-третей ушкуйников кучу набил... Волга-матушка — кровью потекла... корабли-то новогородские — позахватывал, злато-серебро-то их — пораздаривал...

Слух о моей удачливости — разошёлся далеко. Уже и разбойников не сорок, а сорок тысяч. Как в былине об Илье Муромце. Уже и ушкуев не два, а "несчитано". "Волгу вёслами расплёскивают". Как в "Слове о полку...". Конечно — трёп, брехня, гипербола... Но звон — стоит, люди — верят.

— Да полно. Правда ли сиё?

— А ты на платье Муромской княгини глянь! Так их три! Воеводы Всеволжского дарение.

И оборачивается этот слушок, это бездельное колебание воздуха — сотнями новосёлов, новыми рабочими руками, селениями, городами. Любят на Руси героев. Сами придумают, сами расскажут. Сами поверят, сами, по сказу своему, придут да сделают. Дай только повод.

Подарки... достойные. Тут важно попасть в "окно ожиданий". Что вещи редкие — понятно. Но не будет ли это воспринято как... упрёк, гордыня, попытка продемонстрировать своё превосходство? Не обидеть бы Живчика излишне дорогим подарком. Как в футболе: нужно "попасть в девятку". А не — "выше ворот".