Колчак. Вторая попытка

А ещё рисовалась дилемма: уходить, спасая хотя бы "Роон", отдавая на почти гарантированное уничтожение своего подбитого собрата, или сбросить ход и продолжать отбиваться вдвоём? К чести немецкого контр-адмирала, он принял второе решение. Хотя два часа ожидания "Блюхера" это очень много — ожидать-то приходится под интенсивным огнём противника. Единственное, что утешало — когда фрегаттен-капитан Эрдман приведёт к месту боя свой тяжёлый крейсер, у русских практически не останется снарядов, если они будут продолжать в том же духе...

Чудеса случаются. И на войне они случаются чаще, чем где-либо: два двухсотдесятимиллиметровых снаряда из кормовой башни "Роона" аккурат угодили во вторую и третью трубы "Адмирала Макарова". Тяга в кочегарках сразу упала, и головной крейсер немедленно стал отворачивать с генерального курса, уступая своё место "Баяну", который до данного момента практически не был царапнут вражескими снарядами. Командир "Паллады", капитан первого ранга Магнус, видя выход из строя своего головного, приказал перенести огонь на "Роон", тем более, что он до этого здорово мешал старшему артиллеристу "Рюрика" фонтанами от падения своих снарядов.

При прочих равных, и при отсутствии конкретного презрения со стороны госпожи Фортуны, везение с одной стороны должно отразиться и невезением этой же стороны...

Десятидюймовый бронебой с "Рюрика" проломил лобовую броню кормовой башни "Фридрих Карла" и лопнул внутри её. Огонь не проник в погреба, но внутри этой самой башни не осталось ничего живого, и ничего способного продолжать бой.

Огонь немецкого отряда сразу ослабел практически на четверть. И обратная связь артиллерийского боя тут же вступила в свои права: чем меньше ты стреляешь по противнику, тем больше он стреляет по тебе. И эффективнее, кстати. А уж в случае дуэли "Рюрик" — "Фридрих Карл" преимущество стало поистине "раздавляющим": два ствола в двести десять миллиметров и три в сто пятьдесят против четырёх десятидюймовых, четырёх восьмидюймовых, и шести стодвадцатимиллиметровых (четыре стодвадцатки кормового плутонга левого борта отстреливались от "Бремена" и "Мюнхена", насевших с кормовых румбов.) И, кстати, преуспели в этом — врезали "Мюнхену" прямо в боевую рубку. Противоминная артиллерия "Рюрика" показала нахалам, что вполне способна их наказать за наглость, а главный и средний калибры продолжали разносить вдребезги и пополам "Фридрих Карла". А тот уже горел и кренился. Понятно было, что никуда он дальше морского дна отсюда не уйдёт. Снаряды русского флагмана пронзали его потроха, и взрывались в самых что ни на есть серьёзных местах.

Надо сказать, что "Новик" с Особым полудивизионом после успешной торпедной атаки "Аугсбурга" отнюдь не вывалились из сражения. Построившись в пеленг, они стали достаточно быстро нагонять сражающихся и вцепились своими пушками в германские лёгкие крейсера. Не такая уж и авантюра, даже если не учитывать помощь кормового плутонга "Рюрика". По мощи огня, кстати, пять русских эсминцев даже перекрывали суммарный бортовой залп двух немецких бронепалубников.

Бёкер, командир "Мюнхена", понял, что нужно уйти хотя бы из под огня русского флагмана, который уже успел своими стодвадцатками здорово подрасковырять надстройки и борт его крейсера — от эсминцев ещё можно было отмахаться. А может и сами отстанут...

Не отстали.

— Поднять: 'Преследовать противника! Поворот влево четыре румба', — азартно выкрикнул Палецкий, и 'Новик' послушно повалило в повороте. Манёвр повторили идущие следом 'Пограничник', 'Охотник', 'Сибирский стрелок' и 'Генерал Кондратенко'.

— Есть, Пётр Петрович, врезали! — удовлетворённо потёр руки артиллерийский офицер 'Новика' Федотов, весело посмотрев на командира. — Беглый огонь! — это уже в микрофон.

Все четыре стодвухмиллиметровки эсминца дружно зарявкали в сторону 'Мюнхена' с максимально возможным темпом. Вообще-то данная артсистема была одной из самых скорострельных в мире среди установок своего класса — до пятнадцати выстрелов в минуту. Но это, конечно не в бою на качающейся палубе корабля, а на полигоне. Неприцельно. Но и в имеющейся ситуации каждые десять секунд распахивалось жерло зарядной каморы, из неё со звоном вылетала латунная гильза, заряжающий загонял в ствол новый унитар, замок с чавканьем закрывался, наводчик, не отрываясь от прицела, слегка доворачивал колёсико...

— Огнь! Огонь! Огонь! — регулярно звучало у каждой пушки. И снаряды летели к цели. Минимум два из каждого ствола находились в полёте в любой момент времени. Эсминец в артиллерийском бою крыл крейсер. Пусть это и был самый лучший в мире эсминец, а крейсерок — так себе. Но действительно — на 'Мюнхене' наблюдалось уже два пожара, отвечали на обстрел только три пушки из пяти стрелявших на борт, а 'Новику' досталось пока только одно попадание.

Особый полудивизион тем временем исправно курочил своим огнём 'Бремен'. А там огневое преимущество русских было вообще почти двукратным — восемь стволов против пяти. Но первым в нокдаун отправился всё-таки 'Сибирский стрелок' — на протяжении двух минут он схлопотал целых три попадания. И если два из них оказались не более чем неприятными, то третий снаряд с немецкого крейсера взломал борт ниже ватерлинии. Вода стала распространяться по машинному отделению, скорость стремительно упала, и русский миноносец вывалился из общего строя. Но немцам прилетало всё-таки больше. Оба лёгких крейсера Кайзермарине горели и достаточно вяло отвечали своим преследователям. Однако имели они значительно большую боевую устойчивость. Тем более, что на Зюйд-Весте нарисовался дымок. Дымок быстро вырастающий в ДЫМ.

Дым прямо по курсу! — рванул своим криком сигнальщик на 'Новике'.

— Понятно, — немедленно отреагировал на вновь поступившую информацию Палецкий. — Отсигналить остальным: 'Прекратить преследование. Присоединиться к крейсерам. Следовать за мной!'.

По поводу дыма на горизонте, стремительно превращающегося в БОЛЬШОЙ ДЫМ, на русских крейсерах тоже особых иллюзий не испытывали:

— Как минимум 'Блюхер' торопится на помощь своим меньшим братьям, — Бахирев опустил бинокль. — А может даже и 'Фон-дер-Танн' или 'Мольтке'.

— Да уж, — не преминул встрять Колчак, — явно не пароход какой-нибудь решил полюбопытствовать...

— Это понятно, — кивнул адмирал. — Запросить о потерях, повреждениях и расходе боезапаса!

— Есть! — немедленно отозвался Пышнов.

Обратный доклад последовал минут через пять: убитых и раненых около двухсот человек на четырёх крейсерах, израсходовано почти шестьдесят процентов снарядов. Это приблизительно. Ибо во время боя вести точные подсчёты совсем не с руки.

Благо, что старания не пропали даром: 'Фридрих Карл' уже прилегал на правый борт, и было понятно, что дальше морского дна ему отсюда уже не уйти. 'Роон' прекратил перестрелку, и устремился под защиту подходящего 'большого брата'. 'Бремен' и 'Мюнхен' поступили аналогично.

— И мы отходим, — мрачно промолвил Бахирев, наблюдая за ретирадой противника, и разглядев в бинокль 'Блюхера'. — Боезапаса недостаточно, чтобы навязывать бой такому противнику.

— Это если нас ещё отпустят, Михаил Коронатович, — пессимистично заметил Пышнов.

— Не отпустят — у нас ещё есть чем огрызнуться. Но вряд ли они посмеют преследовать.

— Полностью согласен, — поддержал адмирала Колчак. — Им ещё своих из воды вылавливать. Да и силы у нас с немцами вполне сравнимые.

— Да уж, Александр Васильевич, — кивнул командующий эскадрой. — Совершенно точно подмечено. Не та сейчас ситуация для колбасников, чтобы нам бой навязывать.

Фрегаттен-капитан Эрдман был того же мнения: преследовать в одиночку четыре броненосных крейсера противника — верх самонадеянности. Пусть они и потрёпаны в предыдущем бою, пусть у них и неполный боезапас, но всё равно эти корабли представляют из себя грозную силу. К тому же с ними эсминцы во главе с этим чёртовым 'Новиком' — можно нахвататься попаданий, а потом не суметь отбить торпедную атаку. Благо что удалось спасти 'Роон' и лёгкие крейсера от уничтожения, а отряд контр-адмирала Беринга от полного разгрома...

'Блюхер' не стал даже для очистки совести плеваться огнём вслед уходящим победителям — нужно было отобрать у пучины как можно больше жизней немецких моряков — некогда.

— А ведь подобной виктории не было со времён Синопа, а, господа? — весело посмотрел на окружающих его офицеров Бахирев. — Потопить артиллерией несколько крупных кораблей противника.

— Возможно, ничего ещё не кончилось, господа, но вряд ли состоится продолжение: если бы кто-нибудь шёл на перехват, то чёрта с два 'Блюхер' остался бы на месте сражения — наверняка вцепился бы в след и наводил свои главные силы на на нас. А вот немецкие подводные лодки впереди ожидать могут.

— Вряд ли, Александр Васильевич, — вяло отозвался адмирал. — Да, эти нырялки весьма удачно дебютировали в войне, не ожидал от них такой эффективности, признаю. Но, во первых, считаю это просто везением, а во вторых, скоро стемнеет и обнаружить нас будет крайне затруднительно.

— До заката ещё час, — напряжённо буркнул Пышнов. — Плюс сумерки...

— Да перестаньте, Александр Михайлович! Вечно вы всё видите в чёрном цвете, — усмехнулся Бахирев. — Прикажите лучше доставить нам на мостик коньячку с лимоном. Шампанское откроем за обедом, а пока всем нам стоит сбросить напряжение...

Прихлёбывая душистый шустовский Колчак вполуха слушал как адмиралу докладывают о потерях и повреждениях — в общем, ничего серьёзного: два из четырёх крейсеров простоят недельку-другую в ремонте, 'Адмиралу Макарову' требуется более серьёзное 'лечение', около месяца, а 'Паллада' почти не царапнута. Убитыми и ранеными около двух сотен человек. Так что действительно победа — немцы потеряли три корабля и, наверняка, более тысячи своих моряков, к тому же минные банки поставлены и, дай Бог, поставлены не даром, ещё кораблик-другой у кайзеровского флота отберём...

Достаточно быстро темнело, и всё менее вероятной становилась атака из-под воды, напряжение постепенно спадало. Действительно обошлось, и следующим утром отряд Бахирева бросил якоря на Ревельском рейде.

На следующий же день передовицы российских газет запестрели сообщениями о громкой победе Балтийского флота. И это пришлось весьма кстати: во-первых, русские моряки уже давненько не добивались решительных викторий над противником, и над ними дамокловым мечом нависал позор Цусимы, а, во-вторых, обществу как никогда требовались позитивные сведенья с полей сражений. После разгрома армии Самсонова хоть и произошли уже две Галицийские битвы, хоть и имелись в них некоторые успехи, но были они достаточно невнятны. Но даже за них генерал Рузский получил аж два Георгиевских креста сразу — третьей и второй степени...

А здесь была конкретная и решительная победа. Император не стал жадничать по такому случаю, и на офицеров участвовавших в сражении пролился золотой дождь: Бахирев получил Георгия третьей степени на шею, командиры крейсеров и многие из офицеров то же самое, но четвёртую степень на грудь. Без орденов не остался никто. С мечами и бантом, как правило.

На груди Александра тоже закачался белый эмалевый крестик, самая скромная с виду и, в то же время, самая почётная награда для любого российского офицера. К этому ордену никогда не добавлялись мечи, ибо сам он мог быть получен только за подвиг в бою, никогда он не украшался бриллиантами, да и вообще не украшался никак — сама учредительница 'Ордена Святого великомученика Георгия' Екатерина Великая запретила это — белый крест на чёрно-оранжевой ленте не нуждался ни в каких дополнениях.

В Морских собраниях всех сколько-нибудь серьёзных баз Балтийского флота загремели балы.

А вот на южном побережье Балтики настроения были совершенно противоположные...

Глава 8. Адмиральштаб

Гросс-адмирал Тирпиц, получив нагоняй от самого кайзера, немедленно собрал совещание в Адмиральштабе. И не без повода: прошло всего несколько месяцев войны, а обстановка на море складывалась всё более и более угрожающая для Хохзеефлотте. Тем более, что недавно, в довесок к поражению на Балтике пришли сведения из Южной Атлантики: адмирал граф Шпее со своей эскадрой благополучно пересёк Тихий океан, несмотря на все старания флота микадо перехватить значительно более мощными силами германские крейсера, навёл шороху вдоль американского побережья, после чего, миновав мыс Горн, его отряд появился в океане Атлантическом. Это было более перспективно в плане нарушения вражеских торговых коммуникаций, но и более опасно — здесь имелось значительно больше шансов наткнуться на английские боевые корабли. Что и произошло: эскадра адмирала Креддока, усиленная броненосным крейсером 'Шеннон', который более чем вдвое увеличил её огневую мощь, встретилась с немцами несколько севернее Фолклендских островов. В результате произошедшего сражения потерь в кораблях не было, обе стороны нахватались попаданий, но если у англичан в этих водах имелись базы на которых можно было 'подштопать' дырки в корпусах и подремонтировать механизмы, то у немцев в этом плане дело было швах... Наиболее пострадавшие 'Шарнхорст' и 'Гнейзенау' догребли до Монтевидео, где по требованию властей не желавших портить отношения с Владычицей Морей, пришлось спустить флаги и интернироваться. Фон Шпее сдал командование пленёнными кораблями командиру 'Гнейзенау' Маеркеру, перешёл на наименее повреждённый 'Нюрнберг' и вместе с более-менее боеспособными 'Лейпцигом' и 'Дрезденом' поспешил уйти в океан.

Тирпиц прекрасно понимал, что данные крейсера хоть и способны устроить временную почесуху торговле Великобритании, но уже являются 'срезанным цветком, обречённым на смерть'. Так же как и блокированный англичанами в устье реки Руфиджи 'Кёнигсберг' — гончие спущены, а у Гранд Флита в этих водах вполне достаточно крейсеров второй линии, которые способны обнаружить, догнать и уничтожить...

Заявился адъютант, и доложил, что прибыли все приглашённые на совещание.

— Просите.

Присутствовали командующий Флотом Открытого моря адмирал Ингеноль с начальником своего штаба адмиралом Полем, командующий силами Балтийского моря гросс-адмирал принц Генрих Прусский (младший брат кайзера), флагман Второй эскадры линкоров вице-адмирал Шеер и контр-адмирал Хиппер, руководивший разведывательными силами Хохзеефлотте.

Ни кофе, ни тем более коньяку Тирпиц своим гостям не предложил, на столе стояли только графины с водой, стаканы и пепельницы. И то последние гросс-адмирал распорядился подать исключительно ради принца, бывшего заядлым курильщиком. Кстати, именно эта пагубная страсть и свела его, в конце концов, в могилу — Гогенцоллерн-младший умер от рака гортани... (В прошлой реальности)

— Присаживайтесь, господа, — начал министр. — Думаю, вы понимаете, что причина данного совещания отнюдь не связана с ликованием по поводу наших последних побед на море — их нет. А вот поражений предостаточно. И потери почти катастрофические: разбита эскадра фон Шпее и теперь только вопрос времени для англичан окончательно уничтожить её осколки, Сушон загубил 'Гебена' и 'Бреслау', адмирал Маас потерял в Гельголандской бухте четыре крейсера и, наконец, Балтика — в этом 'озере' мы потеряли уже восемь крейсеров...