Колчак. Вторая попытка

КОЛЧАК. ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Глава 1. Солёная купель

— Перископ по курсу! — рулевой Тимоха Соловьёв одновременно с криком крутанул штурвал влево и "Пограничник" повалило в циркуляции.

Ну вот надо же было какой-то подлодке высовывать на свет божий свою оптику именно здесь и сейчас. Но, вроде бы обошлось — бурун от перископа уходил из-под таранного удара миноносца, и можно было больше не опасаться столкновения.

— Человек за бортом! — резануло криком с кормы.

— Малый ход! — немедленно отреагировал командир. — Боцман! Кто кувыркнулся?

— Ща узнаю, вашвысокобродь, — немедленно отозвался Сизов и побежал к юту.

В этот же момент, прямо с обреза минных рельсов в достаточно ещё прохладные волны Балтийского моря сиганул какой-то матрос.

— Кто за бортом? — боцман не успел даже запыхаться.

— Так "флажок", наш бывший, — немедленно отозвался минёр Свиридов, швыряя в волны спасательный круг. — Как только накренились, так и унесло Александра Васильевича. Вон Колян сейчас его достанет. Если успеет, конечно...

А успевать требовалось. Как можно скорее требовалось. Ибо голова капитана первого ранга Колчака уже скрылась под водой, а до плывущего к нему матроса оставалось ещё метров двадцать.

Николай Фомин и сам не понимал, что заставило его прыгнуть в холодные волны, как только с борта эсминца туда упал офицер. Офицер из штаба командующего Балтийским флотом. Никакого особого пиетета матрос к данному конкретному каперангу не испытывал, на "Пограничник" переведён был недавно, прежнего командира не знал, да и занудничал тот изрядно при осмотре минных аппаратов... Вероятно просто сработал рефлекс — моряк тонет, и я ближе всех... Кто, если не я?

А плыть в одежде было крайне тяжко, да и вода отнюдь не тёплая. А ведь офицера явно обо что-то приложило головой перед тем, как он за борт улетел — больно быстро тонет. Николай замахал руками уже в совершенно чемпионском темпе, чтобы поскорее добраться до уходящего в пучину флаг-офицера. Уже почти...

Волны сомкнулись над головой Колчака, и Фомин, сделав ещё несколько мощных гребков, нырнул.

Видимость под водой та ещё — Николай различал только некое тёмное пятно. Но было совершенно понятно, что оно и является целью. Ещё несколько гребков... Хват за что-то там из куртки, и наверх! Лёгкие уже совершенно жестоко обжигало изнутри нехваткой кислорода. Наверх!

А вот подниматься оказалось совсем нелегко — мало того, что собственная одежда намокла, так и спасаемый офицер весил немало и тянул ко дну. Ушло секунд двадцать прежде чем удалось глотнуть воздуха. Каперанг, разумеется без сознания, поэтому Фомину пришлось прикладывать дополнительные усилия, чтобы удерживать на поверхности не только себя, но и штабного.

На эсминце решили не тратить время на спуск вельбота и "Пограничник" самым малым приближался к спасаемым. С борта полетел конец со спасательным кругом, в который Николай вцепился намертво. Матроса с офицером сноровисто подтянули к борту и быстренько втащили обоих на палубу.

Колчака немедленно унесли в каюту, а потом обратили внимание и на матроса:

— Спасибо тебе, Фомин! — потрепал по плечу Николая командир эсминца капитан второго ранга Руднев. — Потеряй мы штабного офицера, командующий всех нас с кашей съел бы. В лазарет его! Переодеть в сухое, чаю горячего. И бутылку рома!

Геройский минёр и сам вполне мог свободно передвигаться, но его бережно повели под руки боцман и ещё один матрос. По пути следования данной троицы оставались лужа за лужей...

— Ох и "повезло" же вам, Владимир Иванович, — подошёл к командиру старший офицер миноносца Дудкин. — В первом же плавании на "Пограничнике" чуть не потеряли штабного офицера. Да ещё какого — Эссен ведь в нём души не чает, не случайно к себе взял.

— Да не в этом дело, — отмахнулся Руднев. — Я ведь Александру Васильевичу в любом случае обязан — он мне передал, наверное, лучший эсминец на флоте. За что, кстати, и вам очередной раз хочу сказать спасибо, Василий Федотович — я очень доволен командой.

— Благодарю за лестный отзыв, — обозначил полупоклон лейтенант. — Вернётесь на мостик или проведаете пострадавшего?

— Я к Александру Васильевичу. Попрошу пока вас покомандовать. О! Лодка всё-таки всплывает, мать её! "Окунь" что ли?

— Вроде она. Владимир Иванович, вы уж задержитесь и сами выскажите Меркушеву всё, что мы оба думаем по поводу его маневрирования.

— Пожалуй да... Идёмте на мостик.

Над волнами появилась уже не только рубка субмарины, но и корпус. Точно — "Окунь".

— Василий Александрович! — заскрежетал жестяным голосом через рупор Руднев. — Ты что, жить не хочешь? Если бы не мой рулевой — протаранили бы вас. И нам чиниться потом, и вам рыб кормить.

— Флажками отвечают, — хмыкнул стоящий рядом сигнальщик. — Прощения просют: "Извините! Надеемся, что у вас всё в порядке".

— Отмаши в ответ: "Почти. Счастливого пути!".

— Есть! — и матрос проворно засемофорил флагами.

— Ваше высокоблагородие, — взлетел на мостик вестовой Дулин, — там фершал вас просит...

— Что с Колчаком? Умер? Не может быть! — почти ошалел Руднев.

— Никак нет! — поспешил успокоить командира матрос. — Очнулся. Но странный какой-то...

Глава 2 Ледяная купель

Лязгнул отпираемый засов, скрипнула дверь, и в камеру хлынул свет. Не то чтобы очень яркий — тюремные коридоры освещались достаточно скромно, но, по сравнению с полной темнотой, которая царила здесь до этого разница была ощутимая.

В дверном проёме обозначился силуэт.

— Гражданин Колчак, — адмирал знал голос Чудновского, — на выход!

Ну вот и всё, — подумал свергнутый диктатор. — Явно не на утренний кофе приглашают...

— Через минуту буду готов.

— Да хоть через две, — хмыкнул руководитель Чрезвычайной следственной комиссии. — Не по боевой тревоге мы вас разбудили.

— Умыться можно?

— Уже умоетесь скоро. Одевайтесь!

Самуил Чудновский уже во время допросов вёл себя крайне хамски по отношению к подследственному. Если эсеро-меньшевики, которым передали Колчака чехословаки были во время следствия достаточно корректны, то сменивший их большевистский представитель постоянно ущемлял и унижал бывшего Сибирского правителя.

— Я готов!

— Выходите и следуйте за мной.

В коридоре ждали ещё трое дружинников с винтовками, даже с метрового расстояния явственно ощущался запах перегара — или им перед расстрелом по бутылке выделили, или это просто их стандартное состояние...

Чудновский двинулся первым, за ним один из конвоиров, затем Колчак, замыкающими пошли ещё двое.

Во дворе тюрьмы уже стояли бывший премьер колчаковского правительства Пепеляев, военный комендант Иркутска Бурсак и ещё трое дружинников. Пепеляев был бледен, но держался относительно спокойно. Адмирал встал рядом.

— Мужайтесь, Виктор Николаевич.

— Ни о чём не жалею, Александр Васильевич, — слегка подрагивающим голосом ответил Пепеляев. — Доведись всё повторить, я поступил бы так же как поступил.

— А я жалею. Ошибок случилось немало, доведись всё повторить, я бы их не совершил... Господи, если бы я мог вернуться к "началу пути"! — адмирал перекрестился.

— Гражданин Колчак, гражданин Пепеляев, — заговорил Чудновский. — За преступления против Революции и русского народа Чрезвычайной комиссией города Иркутска вы оба приговорены к расстрелу.

— Без суда?

— Оставьте, адмирал, — усмехнулся Бурсак. — Какой суд? Военное время. Вы воевали против Революции с оружием в руках. Вина ваша очевидна и не требует доказательств.

— А Виктор Николаевич? Он не воевал.

— Прекратите словоблудие, — прервал Колчака Чудновский. — Приговор окончательный и будет приведён в исполнение. Не надейтесь...

— Не надеялся. К какой стенке нам встать?

— Не торопитесь к стенке. Прогуляемся ещё. Следуйте с конвоем.

Распахнулись тюремные ворота и приговорённых повели за стены.

Для сибирского февраля погода стояла относительно мягкая — градусов десять — двенадцать ниже нуля, под ногами поскрипывал снег, над головой щедро распахнуло своё роскошное величие звёздное небо.

Минут через пятнадцать подошли к берегу реки Ушаковки возле Знаменского женского монастыря. Недалеко виднелась обширная прорубь.

— Нас что, даже не похоронят? — обернулся понявший всё Колчак к руководителю Чрезвычайной комиссии.

— Неужели вы думаете, что я заставлю своих солдат ковырять мёрзлую землю ради ваших предрассудков? — пожал плечами Бурсак. — А вам будет уже всё равно...

Ну, понятно. Не унижаться же перед этими недочеловеками...

— Ясно. Где нам встать?

— Стойте, где стоите. Можете помолиться, если хотите.

— Шинель пусть сымет — больно справная, — донеслось от дружинников, — а этот — шубу.

Колчак демонстративно застегнул шинель на все оставшиеся пуговицы и вызывающе посмотрел на палачей. Чудновский ответил ненавидящим взглядом, но решил воздержаться от совершенно не вяжущегося с актом казни инцидента с насильственным сдиранием одежды.

— Сам потом отстираешь и заштопаешь. Становись!

Шестеро дружинников построились в шеренгу в пятнадцати шагах от приговорённых. К правому флангу подошёл Бурсак. Адмирал снял фуражку, перекрестился и снова надел её.

— Тоовсь! Пли!

Шесть вспышек перед глазами, два удара в грудь... Темнота...

* * *

— Фрол, а этот дышит ещё! Доколоть, что ли?

— Охота тебе штык пачкать. Не выплывет, поди. Давай, снимай шинель, а я сапоги пока.

Дружинники запыхтели, избавляя полутруп от ненужной уже ему одежды.

— Ты глянь — а пуля-то аккурат в георгиевский крест угодила, потому, небось, вбок и ушла.

— Ну ин ладно, давай, мундир с него сымай, вместе с орденом, яти его!..

Мёртвого Пепеляева и полумёртвого Колчака раздели до нижнего белья, за руки за ноги раскачали над прорубью и швырнули в тёмные воды Ушаковки.

Сознание ещё не до конца покинуло адмирала, и он почувствовал как ледяная вода сначала обожгла тело, а потом стала заполнять и лёгкие судорожно пытавшие втянуть в себя воздух, которого вокруг не было...

* * *

— Это что ещё за явление! — меньше всего Колчак ожидал увидеть сейчас данную обеспокоенную усатую физиономию. — Ты кто?

— Так что, ваше высокоблагородие, фельдшер миноносца "Пограничник" Фёдор Зиновьев.

Сознание и память медленно возвращались, но легче от этого не становилось. Было очевидно, что находится он в каюте, причём в офицерской каюте именно "Пограничника" — свой бывший эсминец Колчак знал как свои же пять пальцев — это та самая каюта в которой жил Эссен когда выходил с ними в море. Часто выходил — "Пограничник" был его любимым, практически флагманским кораблём...

В памяти всплыло... Да нет, не всплыло — вспыхнуло событиями: Мировая война, две революции, Гражданская, расстрел... Таких снов не бывает, снов, где помнишь события многих лет и чуть ли не каждый день из них...

Или вот такой он — "Рай для моряков" — вернуться на любимый корабль и... Бред!

Тем более, что боль в груди ощущалась вполне конкретно. Боль от пулевых ранений, полученных на льду Ушаковки.

— Александр, Васильевич, как себя чувствуете? — в каюту вошёл ещё один моряк в форме капитана второго ранга.

Руднев, узнал Колчак. Именно ему он сдавал эсминец, переходя в штаб командующего флотом.

— Здравствуйте, Владимир Иванович.

— Здравствуйте, Александр Васильевич. Вы хорошо себя чувствуете?

— Сносно. Я надеюсь, что вы меня не отвезёте в бедлам, если я спрошу какое нынче число?

— Шестнадцатое июня, — слегка обалдел Руднев.

— А год?

— Четырнадцатый, — ещё больше удивился кавторанг, надеясь, что называть тысячелетие и век будет излишним.

— Изрядно каперанга головой приложило, — буркнул фельдшер. — Знаете, ваше высокоблагородие, пользуясь своей властью, попрошу вас уйти. Моему пациенту нужен покой.

— Но что с Александром Васильевичем?

— Головой ударились, воды нахлебались, чуть Господу душу не отдали... Бывает. Временное помутнение рассудка.

— Понимаю... Желаю скорейшего выздоровления, Александр Васильевич! — кавторанг козырнул и вышел.

— Мы где, братец?

— Дык... — непроизвольно вытер ладонью усы фельдшер, — у Сворбе вроде как.

— А что со мной случилось?

— Дык, за борт сгуляли на коордонате. К тому же, видать, головой обо что-то ударились. Ничего, бывает, — фельдшер попался словоохотливый. — У меня как-то...

— Поди-ка пока, я отдохнуть хочу, — прервал своего эскулапа Колчак. — Спасибо тебе.

— Как будет угодно вашему высокоблагородию! — вытянулся фельдшер. — Но через два часа ужин. Какие-то пожелания имеются?

— Нет. Спасибо! Ступай!

Чувствовал Александр Васильевич себя уже вполне хорошо, поэтому по уходу "эскулапа" проворно спрыгнул с койки, и направился к умывальнику. Привести себя в порядок и посмотреть в зеркало. В первую очередь в зеркало...

Стянул через голову рубаху, и увидел, что никаких шрамов на груди нет. А болит ведь именно в тех местах, куда ударили пули... Лицо значительно моложе, чем тогда... Неужели всё-таки сон? Или...

"Если бы я мог пройти этот путь сначала, Господи!" сказанное во дворе иркутской тюрьмы...

Тоже бред, Колчак хоть и был верующим, но не до такой же степени. Хотя... Россия никогда и не подвергалась таким ужасным испытаниям, которые словно зазубренный гвоздь засели в его памяти. На палубу немедленно!

— Вестовой!

— Что угодно вашему высокоблагородию? — немедленно заскочил в каюту матрос.

— Что с моим мундиром?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие. Отнесли в машинное сушить, думаю, что через полчаса будет готов и отглажен.

— Дьявольщина! — чертыхнулся каперанг.— Тогда принеси, братец, коньяку. Стакан. И лимончика. И икры. Чёрной.

— Так прощения просим, ваше высокоблагородие — только лимон могу подать. Нет икры на борту. А через час ужин будет. Извиняйте на том! — вестовой постарался не выслушивать комментарии своей речи, и поспешил смыться за дверь.

* * *

Стук в дверь.

— Войдите!

— Так что, ваше высокоблагородие, — нарисовался всё тот же фельдшер, но уже с подносом, — всё как вы приказывали: коньячок, чай, лимон. На здоровье!

— Спасибо, братец! Как тебя?

— Фельдшер Фёдор Зиновьев.

— Спасибо тебе Фёдор. Оставь меня пока.

— Есть!

Не успело как следует прогреть пищевод и прочие внутренние органы полустаканом коньяка, как уже принесли форму. Сухую, отглаженную и даже с орденами.

Колчак немедленно скользнул ногами в брюки, натянул тужурку и вышел на палубу. Всё знакомо, всё как и было: тепло от труб, матросы вытягивающиеся во фрунт, минные аппараты, на правой раковине эсминец с двумя белыми марками в верхней части труб — "Охотник". Тот самый "Охотник", что погиб на немецкой мине осенью семнадцатого года... Дальше идут явно "Сибирский стрелок" и "Генерал Кондратенко" — Особый полудивизион.

— Добрый день, Александр Васильевич! — поприветствовал каперанга командир эсминца, когда тот достаточно бодро поднялся на мостик. — Как чувствуете себя?

— Здравствуйте! — пожал руку Руднева Колчак. — Физически вполне сносно. Но, вероятно головой ударился прилично — некоторая амнезия присутствует. Слышал о подобном, но не представлял, что такое может произойти со мной. Где находимся? Куда следуем?

— Идём в Ревель. Только что прошли траверз Одесхольма. Скоро будем в порту.

— Как думаете, Владимир Иванович, война скоро?

— А почему война? — удивился командир эсминца. — Вроде ничего не предвещает. Да и не готовы мы пока...

— Ну, знаете... А к какой войне Россия была готовой? Кто нас спрашивать будет?

— Знаете, Александр Васильевич, я военный, а не политик, но кому сейчас нужна война? Экономика у всех серьёзных стран Европы на подъёме...

— Поживём — увидим, — пожал плечами каперанг. — Простите, но я вас оставлю — всё-таки я поторопился утверждать, что чувствую себя хорошо...

— О чём речь, Александр Васильевич, — засуетился Руднев. — Конечно возвращайтесь в каюту. Какие-то пожелания будут?

— Благодарю, ничего особенного не нужно. Просто отдохну...

* * *

На самом деле просто требовалось спокойно собраться с мыслями.

Итак: Приходится признать, что вокруг реальность. Реальность и май четырнадцатого... Но попал сюда Колчак тоже из реальности. Как попал? — Неизвестно, и пытаться это понять бесполезно, нужно просто принять...Что можно сделать, чтобы как минимум не быть расстрелянным в Иркутске, а как максимум вообще не допустить той Революции и Гражданской войны? Причём на Балтике, на третьестепенном театре военных действий. Где наш флот вообще придан командованию сухопутной армии, приморский фланг которой прикрывает.

Какими силами располагаем?

Под флагом Эссена четыре броненосца, десяток крейсеров из которых шесть броненосных, около полусотни миноносцев различной степени дряхлости и с пяток устаревших подводных лодок. Плюс "Новик". Флот минных заградителей, но это не те кораблики, которыми можно вести активные действия.

Против всего Флота Открытого Моря, который можно перекинуть через Кильский канал за сутки...

Ох и Ах! Ну, то есть, конец Балтийскому флоту сразу и окончательно...

Вот и они здесь так думали. Думали, что у Тирпица и мыслей других нет, как только прихлопнуть всеми своими силами пару ржавых русских броненосцев. А Гранд Флита вообще не существует. И вообще не думали, что колбасники сами до жути бояться появления в Кильской бухте зловещих силуэтов "Айрон Дюка" и "Лайона". Со всем соответствующим сопровождением.

Поэтому можно смело рассчитывать, что дебют разыграется как и раньше: у принца Генриха на Балтике поначалу будет пара современных лёгких крейсеров, несколько типа "Газелле", древние "Герты" и сколько-то броненосцев береговой обороны. Совсем дряхлых. Сколько-то миноносцев. Не новых. Реального противника у Балтийского флота фактически нет. Всю эту шелупонь "Слава" с "Цесаревичем" и броненосными крейсерами расшвыряют только так. Главное обозначить активность. Атаковать всё, что здесь движется не неся на себе Андреевский флаг.

Далее: Далее — мины. Это — ДА. Это наше ВСЁ. Минировать Балтфлот умел как никто другой.

Теперь, можно сказать, главное: Все воюющие страны реально верят, что война продлится несколько месяцев. Ну, понятно, что на самом деле — годы позиционной войны. Исходя из этого — шведская железная руда для Германии необходима жизненно. Каждый пропущенный в немецкие порты транспорт, это, в перспективе, сотни пушек, которые станут растирать в пыль и лунный пейзаж наши позиции. Так что ПРЕКРАТИТЬ И НЕ ДОПУСКАТЬ!

А для этого миноносцев не хватит. Пока не проснулись немаки, нужно показать всему миру чего стоит торпедный удар из-под воды. Донести до Эссена, что субмарины не средство обороны, а охотники. Пусть пока самая современная из подлодок Российского флота "Акула", но она, вместе с прочими "миногами" и "аллигаторами" может врезать по чванливым тевтонским мордам так, что они и заходить в балтийскую акваторию будут с ужасом разглядывая волны...

Лодки, конечно, старые, но главное ведь не железо, а люди, которые находятся в отсеках. А ведь скоро и "барсы" подтянутся — тоже не шедевр кораблестроения, но и не самый плохой из проектов... Главное в экипажи уверенность вселить: Вы на море ВСЁ, вы УЖАС, которого боится всё, что над водой. Сейте страх у врага, топите всё, что плывёт в Германию! И не бойтесь врагов — они пока не умеют с вами бороться — толща воды — ваша главная защита. Может быть кто-то и погибнет, но даже своей геройской гибелью вы спасёте тысячи жизней солдат-окопников...

Ладно, это всё лирика, а что конкретного можно сделать для России исходя из имеющихся послезнаний? Предположим пока, что послушают и проникнутся...

Заморозить постройку "Измаилов" — всё равно во время войны ввести их в строй не удастся: тьма незаменимых деталей заказана за границей, а у нас такое производить не умеют. Так что не нужно тратить время, силы и средства на то, что не принесёт реальной пользы. Лучше бросить те самые силы и средства на форсирование достройки лёгких крейсеров типа "Светлана" — реально ценные кораблики, пожалуй, сильнейшие в своём классе. Как и "новики" в своём. Да и Балтика для "Измаилов" как ванна для слона...

Хотя, конечно, для принятия таких решений не то что авторитета Эссена не хватит, даже морской министр Григорович вряд ли что сделать сможет. А тут какой-то штаб-офицер свои фантазии излагает...

И всё равно, главное — "сухопутье". Это вам не русско-японская, здесь для России всё решается на суше. Что можно предложить генералам? Танки? — Бред! Не освоит русская промышленность в ближайшее время. А снарядный голод для русской армии в эту войну был, пожалуй, главной проблемой. А так же патронный, винтовочный и прочие. В том числе и просто голод — неважненько солдаты питались.

Мины! А вот тут могут, кстати, и послушать одного из лучших минёров Балтийского флота. Минные поля не только на море, но и на суше. Конструкцию недорогой противопехотной мины сочинить совсем несложно. Не помнилось, что там на этот предмет Гаагская конвенция говорит, но раз уж будут боевые отравляющие вещества, то минировать атакоопасные направления — мелкая мелочь.

Ручные гранаты — тоже дёшево и сердито. "Карманная артиллерия" очень даже пригодиться может. Особенно в обороне. Только много нужно, ой как много...

Но всё равно брошенная из окопа бомбочка своими чугунными сегментами повыкосит вражеских солдат не меньше, чем трёхдюймовая шрапнель. А стоит в разы дешевле...

Таак! Ещё граммов семдесят, лимончик... Хорошо!

Да! Перед самой войной ведь в Финском заливе с официальным визитом будут два французских дредноута с Пуанкаре на борту и британские линейные крейсера... А не задержать ли каким-нибудь образом союзничков? Нет! — Битти пусть со своими "кошками" уходит, ему и в Северном море работы выше крыши — немцам пусть там нервы портит. А вот двое "французов" здесь очень бы пригодились. Всё равно толку от них на Средиземном было никакого. Жалкую "Зенту" и без них утопят... Мину им что ли по курсу подсунуть? Или подлодку какую потренировать...

И вообще, лёжа думается лучше. Сколько там осталось? Граммов тридцать?..

Да! Нашим "севастополям" поддержка будет неплохая когда те в строй войдут. Тем более что у русских недодредноутов только одно достоинство — артиллерия. А бронёй они лишь слегка помазаны — от попадания тяжёлым снарядом не защищены почти абсолютно...

И ещё: не делать ничего кардинального пока "Магдебург" на камни Одесхольма не напоролся. Это поважнее, чем пару-тройку германских крейсеров торпедами с подлодок грохнуть...

Глава 3.

Важные решения, вплоть до научных открытий действительно часто приходят во сне. Или на прогулке, или в кино. Почти никогда за рабочим столом. Но приходят они не сами по себе. Нужно очень долго думать над проблемой...

— Есть! — Колчака просто подбросило в койке. — Есть главное!! Ну конечно же "Гебен"!!!

Эта германская бронированная жестянка и предопределила всё. Судьбу всей войны и поражение в ней России.

Ладно, оденемся, выдохнем, вдохнём и пойдём. Хватит уже квёлого из себя изображать.

"Пограничник" изрядно покачивало, но привычное к качке тело уверенно двигалось по неспокойной палубе, неся Колчака к мостику.

— Владимир Иванович, позвольте просмотреть вахтенный журнал? Что тут у вас происходило, пока я в каюте валялся...

— Разумеется, прошу! — слегка удивился Руднев. — Но ничего особенного, смею вас уверить.

— И, тем не менее...

Семнадцатое июня... То есть до выстрела в Сараево около десяти дней... В общем ни черта не успеть...

— Благодарю, всё в порядке, и, действительно, ничего серьёзного, — Александр протянул вахтенный журнал командиру.

— Завтракать будете в кают-компании или прикажете подать вам в каюту?

— Если это не обидит господ офицеров, то в каюту. Благодарю за приглашение, но мне нужно попытаться собраться с мыслями. Передайте мои извинения, пожалуйста.

— Извинения совершенно излишни, Александр Васильевич. Спускайтесь к себе, и через четверть часа завтрак доставят.

— Ещё раз благодарю. Пожалуй, действительно пойду в каюту — голова так и гудит... Только...

— Что-то не так, Александр Васильевич? — обернулся Руднев.

— Спаситель мой где? Как он?

— А, Фомин, — усмехнулся командир миноносца. — Не беспокойтесь — жив-здоров, пожалованную за ваше спасение бутылку рома выхлебал. Дрыхнет, небось, сейчас без задних ног. Беспокоить, чтобы выразить свою благодарность пока не рекомендую. К награде, разумеется, представлю.

— Спасибо, Владимир Иванович, а то я совсем с этими событиями, — слегка (внешне слегка, а в душе достаточно сильно) смутился Колчак. — Но я не сойду с борта, не поблагодарив его.

— Разумеется. Этого права вас никто лишить не может.

— Да, разумеется...

А что "разумеется"?

Каперанг категорически не мог придумать, как продолжить этот неудобный разговор, который сам же и начал.

— Я всё-таки вас оставлю — там, когда я подходил к каюте, вестовой как раз завтрак нёс... Прошу простить, но зверски проголодался со вчерашнего дня.

— О чём речь, Александр Васильевич, — пожал плечами Руднев и улыбнулся. — Само собой, идите, подкрепитесь: голодный гость — позор для хозяина.

На завтрак подали банальный дешёвый и очень полезный "поридж".

Ну и кофе или чай на выбор с простыми бутербродами с маслом и сыром. И вполне себе достаточно...

Теперь пора подумать о будущем.

Колчак положил перед собой лист бумаги, взял перо и приступил:

Многоуважаемый Николай Оттович, надеюсь, что этот конверт Вы вскрыли именно первого июля, иначе можете оказать влияние на ход событий, и они пойдут не так как шли в моей действительности.

Сообщаю: В самом конце июня эрцгерцог Франц-Фердинанд будет застрелен из пистолета в Сараево сербским студентом Гаврилой Принципом.

Австрия объявит Сербии войну, Россия вступится за Сербию, Германия за Австрию...

В результате, в начале августа начнётся самая страшная из войн, которые знало человечество. МИРОВАЯ ВОЙНА. Продлится она четыре с лишним года. Про её итоги пока умолчу, единственное, что сообщу: Для России последствия станут самыми катастрофическими. Подробности сообщу лично, если данное письмо убедит Вас в том, что я именно тот, кем себя назвал.

Если Вы не поверите мне сразу, то ещё несколько фактов о ходе грядущей войны:

Наше наступление в Восточной Пруссии начнётся успешно — будет одержана победа под Гумбиненом, но закончится оно катастрофой — вся Вторая армия генерала Самсонова будет окружена и уничтожена.

Англичане в Средиземном море упустят "Гебен" и "Бреслау", те придут в Константинополь, затем атакуют Севастополь, Одессу и другие порты Чёрного моря. В результате Турция вступит в войну на стороне Германии и Австрии.

В порту Пенанг наш крейсер "Жемчуг" будет атакован и уничтожен немецким "Эмденом".

У мыса Коронель эскадра адмирала Шпее уничтожит эскадру адмирала Крэддока...

Всего этого, Николай Оттович, может и не произойти, если Вы поверите мне.

Не особо надеясь на понимание (ситуация действительно совершенно фантастическая), всё-таки позволю себе напомнить Вам, что многие из фантастических пророчеств французского писателя Жюля Верна сбылись. А почти два десятка лет назад англичанин Герберт Уэллс опубликовал роман "Машина Времени". Попробуйте поверить, что и это невероятное всё-таки возможно...

Капитан первого ранга Александр Васильевич Колчак расстрелянный большевиками 9 января 1920 года в Иркутске.

— Ваше высокоблагородие, — стук в дверь каюты совпал с голосом фельдшера. — Подходим к Ревелю.

— Спасибо, Фёдор, иду!

Когда флаг-капитан командующего флотом поднялся на палубу "Пограничник" уже подходил к борту флагмана.

"Рюрик"... Мощнейший из когда-либо построенных русских крейсеров. Один из сильнейших в мире. (Не считая линейных крейсеров, конечно). И очень красивый корабль. А красиво именно совершенное.

Сейчас предстоит подняться на его борт и пообщаться с командующим... Но, сначала нужно закончить все дела здесь, на эсминце...

— Василий Федотович, — окликнул старшего офицера миноносца Колчак.

— Слушаю, Александр Васильевич, — немедленно остановился пробегающий по каким-то своим бесчисленным старшеофицерским делам Дудкин.

— Прежде чем вас покинуть, очень бы хотелось лично поблагодарить моего спасителя. Не возражаете?

— Разумеется, — улыбнулся "старшой". — Боцман! Минёра Фомина сюда немедленно!

— Минёр Фомин по вашему приказанию прибыл, ваше высокоблагородие! — курносый и веснушчатый матрос нарисовался перед офицерами меньше чем через минуту.

— Зовут тебя как? — доброжелательно улыбнулся Колчак.

— Николаем крестили.

— Спасибо тебе, братец! Спасибо, Николай! Если бы не ты — меня бы уже рыбы доедали. От Государя награду за спасение офицера получишь само собой, а пока от меня лично... Держи четвертной! Извини, больше с собой нет.

— Премного благодарен, вашвысокобродь! — ошалел матрос — месячное денежное жалование нижних чинов было меньше двух рублей, а тут сразу двадцать пять...

— Жизнь, она подороже стоит. А не хочешь, Николай, дальше со мной служить?

— А вот извините, Александр Васильевич, — встрял Дудкин, — не отдам! Ступай, Фомин!

— Да я и не особо претендую, Василий Федотович, — ухмыльнулся Колчак. — Но предложить чувствовал себя обязанным...

— Простите... — на лице старшего офицера отчётливо читалось недоумение. — Предложить место службы непосредственно матросу? Минуя его начальство?

— Простите великодушно. Разумеется, я рассчитывал получить этого матроса только после согласования данного вопроса с вами и Владимиром Ивановичем, но раз уж вы так им дорожите — тема снимается. Вы не в обиде?

— Какие обиды, — улыбнулся Дудкин. — Но своего лучшего минёра не отдам, даже вам.

— Прекрасно вас понимаю. А откуда он, кстати? При мне его не было.

— С "Громобоя" перевели. Неделю назад. Но парень — хват.

— Хорошо, хорошо, пусть служит у вас. Но, в случае чего прошу учесть моё к нему благоволение.

— В смысле? — напрягся старший офицер.

— В смысле: если дисциплину нарушит или ещё что-то в этом плане — взгревать вдвойне, ну а если ещё какой подвиг совершит... Тоже вдвойне.

— Не беспокойтесь, Александр Васильевич, — губы Дудкина снова растянулись в улыбке. — Обеспечу ему "вдвойне" во всех смыслах. Однако, мы подходим уже. Извините!

"Пограничник" аккуратненько подходил к борту флагманского крейсера.

* * *

— Здравствуйте, Александр Михайлович! — поприветствовал Колчак командира "Рюрика", поднявшись на борт.

— Рад приветствовать, Александр Васильевич, — не остался в долгу Пышнов. — Как самочувствие?

— В каком смысле?

— Да уже сообщили о вашем приключении, — во взгляде каперанга чувствовалась явная ирония.

— Ах, вы об этом, — как бы нехотя отмахнулся Колчак. — Всё в порядке. Где командующий флотом?

— У себя в салоне. Вас проводить?

— Вообще-то я дорогу туда не забыл, — улыбнулся флаг-капитан. — Не смею отвлекать...

Командующий Балтийским флотом выглядел... Ну, в общем, выглядел так же, как и раньше, как шесть лет назад, если судить исходя из того самого года, который оставил Колчак в будущем: невысок, , мягко говоря лысоват, но вот глаза... Нечасто встретишь человека у которого из глаз так и "прёт умом". Описать это невозможно — можно почувствовать только встретившись взглядом с таким человеком.

— Здравствуйте, Александр Васильевич, мне уже доложили о вашем приключении, — Эссен доброжелательно улыбаясь протянул руку. — Как самочувствие?

— Благодарю, Николай Оттович, — пожал протянутую руку Александр, — прилично в плане самочувствия.

— Ну так и замечательно. Я, признаться, слегка забеспокоился, когда сообщили — старый и опытный миноносник "сгулял за борт" при резком повороте... А Меркушеву я самолично ижицу пропишу, можете не беспокоиться...

— Не надо "ижицу" Меркушеву, — беседа начиналась категорически не так, как планировал Колчак. — Подводники только учатся воевать. И пусть учатся. Учёбы без ошибок не бывает.

— Согласен, — Эссен выжидающе посмотрел на собеседника. — Но, судя по тону, вы не только это хотели мне сообщить. Не так ли?

— Не только, — собравшись с силами выдохнул каперанг. — Ваше превосходительство, очень вас прошу не удивляться, но запечатать данный конверт собственной печатью, поместить в личный сейф, и не вскрывать до первого июля. И прошу вас дать слово, что вы его не вскроете до назначенного срока.

Конверт шлёпнулся на стол, и Эссен, ошалевший от тирады, несколько раз посмотрел как на сам конверт, так и на того, кто его доставил.

— Александр Васильевич, вы хорошо себя чувствуете?

Ну что же, вполне ожидаемая реакция.

— Вполне прилично. Спасибо! Ваше превосходительство, я прекрасно понимаю недоумение, которое вы испытываете от этой просьбы, но умоляю её выполнить. Ведь это никак и никому не может принести вреда, правда?

— Пожалуй, — задумчиво буркнул вице-адмирал.

— А для меня это очень важно. Прошу вас!

— Хорошо, но после этого вы дадите мне объяснения.

— Разумеется.

— Итак... — выжидательно посмотрел на Александра Эссен после того как лязгнула дверца сейфа. — Я жду, Александр Васильевич.

Вдох, выдох, поехали!..

— Я вернулся из тысяча девятьсот двадцатого года. Меня расстреляли в Иркутске на берегу реки Ушаковка.

— Вот как? — удивлённо приподнял бровь командующий Балтфлотом. — Тогда один из нас сумасшедший... Знаете, в своём душевном здоровье я уверен. Так что докторам придётся показать вас.

— Выслушайте, ваше превосходительство! Пожалуйста! Дайте мне хотя бы несколько минут для объяснений!

— Две! — взгляд Эссена не предвещал ничего хорошего. — И если ваши объяснения меня не удовлетворят, господин капитан первого ранга, то в дальнейшем вам придётся их давать докторам. Слушаю!

— Ваше превосходительство...

— Теряем время! — достаточно зло оборвал адмирал. — Давайте в дальнейшем без титулования.

— Хорошо... Я ничего не могу объяснить, ибо сам ничего не понимаю. Не понимаю, как меня могло отбросить в прошлое, не понимаю почему жив, но то, что я помню из последних шести лет своей жизни — реальные события...

— Имеет ли мне смысл слушать вас ещё минуту? — скривился Эссен.

— Доказательства заперты в вашем сейфе. И вы дали слово не вскрывать конверт до первого июля, Николай Оттович. Дали слово!

— Продолжайте!

— Спасибо! Надеюсь, что вы не думаете, что я проиграл в какие-нибудь фанты на последнем балу и теперь должен так нахально и глупо мистифицировать самого командующего флотом?

— Нет, Колчак бы скорее застрелился. Дальше!

— Николай Оттович, вы читали "Машину Времени" Уэллса?

— Приходилось. Хорошая книга... Хотите сказать, что это на самом деле возможно?

— Я не могу вам ничего доказать пока вы не вскроете конверт. Да и тогда аргументы могут выглядеть неубедительными, но аргументы будут. У вас появится шанс мне поверить. А пока прошу подвергнуть меня аресту до первого июля по новому стилю. Потом — судите сами. Я уложился в отведённые минуты?

— Сядьте! — адмирал указал на кресло и, подойдя к иллюминатору, на несколько минут замолчал. Мурзин терпеливо ждал решения.

— Предположим, что я допускаю возможность вам поверить, — наконец заговорил Эссен. — Чего вы хотите?

— Николай Оттович, грядёт война. Долгая война, страшная война. Она закончилась для России катастрофой. С вашей помощью я надеюсь изменить её ход, спасти страну и народ от тех ужасов, которые их ожидают. Повторяю: прошу подвергнуть меня аресту и дождаться начала июля.

— Да? — неожиданно весело посмотрел на своего собеседника командующий. — Вы хорошо устроились, Александр Васильевич! Вы свалили мне на голову некоторую совершенно невероятную фантасмагорию, связали меня словом, и хотите отсидеться под арестом пока я с этим буду почти две недели жить? Чтобы я оказался в бедламе раньше вас? Нет уж, голубчик, теперь рассказывайте. Не менее часа рассказывайте — если вы сказали правду, то для вас это не составит труда, а если всё-таки лжёте, то даже самой изощрённой фантазии не хватит, чтобы не попасться на противоречиях в самые же первые минуты. Я слушаю!

Вот это да! То бишь, есть шанс? Выслушает??

— Знаете, Николай Оттович, — после десятисекундного раздумья решил Колчак, — я, пожалуй, освобожу вас от слова, которое вы дали. Вскрывайте конверт и читайте.

— Да? — удивился Эссен. — Благодарю! Не премину воспользоваться вашей любезностью.

Несмотря на то, что в голосе адмирала сквозила открытая ирония, он подошёл к сейфу, открыл его, извлёк конверт... Было видно, что любопытство так и бушует в старом морском волке — конверт он распечатал даже до того, как снова запер дверцу сейфа.

— Ладно, подождите... — командующий углубился в чтение.

Для того, чтобы пробежать текст глазами достаточно было и минуты, но вот осмысление требовало времени... А осмысление явно происходило — не то что лицо, даже лысина Эссена побагровела.

— Ну, предположим... — командующий смотрел на Колчака отнюдь не по-доброму. — Кстати, достаточно убедительно и не противоречит логике. А можно полюбопытствовать: Как и когда умру я? Если этого нельзя изменить, то не отвечайте.

— Это можно изменить, поэтому отвечу...

— Ещё одна оговорка, — забеспокоился адмирал. — Если спасение моей жизни связано с нарушением воинского долга или чести вообще — приказываю молчать!

— Ну что вы, Николай Оттович, я бы и не позволил себе открывать вам ТАКОЕ будущее. Вы умерли весной следующего года от воспаления лёгких. Поэтому, очень вас прошу: что бы не произошло со мной — берегите себя. Хотя бы от такой, нелепой для боевого моряка, смерти.

— Стоп! — Эссен дышал тяжело, и Александр начал всерьёз беспокоиться, не разобьёт ли командующего Балтийским флотом удар прямо сейчас...

— Александр Васильевич, я принял решение.

— Подчиняюсь ему без возражений, — наклонил голову Сашка.

— Вы отправляетесь под арест...

— Слушаюсь!

— Не перебивайте! Под домашний арест. Ваша семья в Сестрорецке? На даче?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Я знаю — там. Вот туда вас и доставят. Поклон супруге от меня лично. Считайте себя арестованным. Когда вы мне понадобитесь — вам сообщат.

Глава 4. Тепло родного очага

"Лейтенант Бураков" доставил флаг-капитана на место. Вельбот с четырьмя матросами и мичманом подгрёб к деревянному пирсу.

— Спасибо, братцы! — поблагодарил гребцов Колчак, — Спасибо, Николай Евгеньевич! — это уже мичману.

— Хорошо отдохнуть, Александр Васильевич! — крикнул мичман с отходящего от пирса вельбота.

— Рад приветствовать ваше высокоблагородие, — поклонился встречающий на пирсе матрос.— Разрешите вещички принять?

Вещей у Александра было всего-ничего — пара портфелей.

— Этот возьми!

— Есть, ваше высокоблагородие! — привычно вытянулся матрос.

— Пошли, что-ли? — повелительно-вопросительно обратился Колчак к матросу.

— Так только вашего приказа и ждал, — пожал плечами парень, и потопал по доскам пирса...

— Саня! — из-за подстриженных в лучших традициях Лувра кустов навстречу вышла жена. — Тебя Николай Оттович отпустил к нам? Надолго?

Нет, Софья Фёдоровна Колчак, конечно, не была "сногсшибательной и ослепительной", тем более, что в то время выглядеть таковой женщине тридцати восьми лет возможностей не предоставлялось. Но Александр поневоле залюбовался высокой фигурой, высокой же и очень тонкой талией, очень милым лицом с огромными глазами — она не ослепляла, она завораживала...

Колчак со стыдом вспомнил, насколько пренебрежительно он относился в "будущем" к своей жене, сколько страданий принёс этой чудесной женщине, которая его очень любила и постоянно прощала. Больше такому не бывать! Никакой Анны Тимирёвой в его жизни теперь не будет

— Сааш, очнись! — жена подбежала и обняла своего мужа. Офицер не мог не ответить тем же. Господи, каким нежным и хрупким чувствовалось её тело при этом недолгом объятии!

— Здравствуй, Сонечка! Извини, что без предупреждения, но всё случилось так неожиданно...

— Что-то случилось? — отпрянула супруга. — Что?

— Ничего особенного, — попытался придать своей физиономии нейтральное выражение лжемуж. — Где Славка?

— Спят после прогулки. И Слава, и Маргарита. Ты проголодался?

— Нет, спасибо. Пару часов вполне себе обойдусь.

— Так что случилось? — на лице жены читалось нешуточное беспокойство. — И не надо меня обманывать, я не первый год за тобой замужем. Если бы "ничего особенного", то Эссен тебя бы к нам не отпустил.

— Да... Стыдно сказать — свалился за борт при коордонате. И головой ещё при этом приложился. Вот на обледенелой палубе в Северных морях или в Артуре ни разу не поскальзывался, а тут... Извини, Сонечка, иногда амнезия теперь случается, так что не удивляйся, если чего-то не вспомню...

— Господи! — всполошилась жена. — Сейчас как себя чувствуешь? Пойдём в дом!

— Да пойдём, конечно, — Колчак поднял с земли портфель, стоявший поодаль матрос поспешил поднести ему второй. Его немедленно подхватила Софья.

— Дорогая, я себя уже очень хорошо чувствую, — возмутился Александр. — Уж два портфеля-то я донести до дома способен. Спасибо, братец! Можешь возвращаться на эсминец.

Дача совсем не напоминала то, что обычно представляют в качестве места отдыха "Кровопийцев народных тех времён" — капитан первого ранга арендовал для своей семьи на лето одноэтажное строение в четыре комнаты: спальня, детская, столовая и комната прислуги, вернее, комнатёнка. Плюс кухня и санузел.

— Кофе будешь?

— Спасибо, родная, выпью, пожалуй. Ты со мной?

— Что "с тобой"? — не поняла жена.

— Кофе выпьешь, — улыбнулся Колчак-Мурзин. — Составишь компанию?

— Конечно. Потерпи десять минут. Можешь покурить пока на террасе.

— Я не курю... Уже пять дней, — поспешил поправиться Александр, увидев удивлённое лицо жены. — Надеюсь бросить совсем.

— Саня, — супруга была просто ошарашена, — ты серьёзно? Выдержишь?

— Постараюсь, солнышко — не так это и трудно, оказывается. Я жду свой кофе и свою жену!

Пока Софья кулинарствовала, Колчак попытался попридумывать ещё хоть что-нибудь, чем сможет помочь Флоту и России в грядущей войне. И кое-что надумал: глубинные бомбы — идея-то проста как блин. Бочка с взрывчаткой и взрыватель срабатывающий при определённом нажиме. Технически, конечно, повозиться придётся, но, главное, принцип — и уже в первые годы войны эсминцы будут не просто палить по вражеским субмаринам совершенно неэффективными и дорогими ныряющими снарядами, а проходя над местом предполагаемого нахождения подлодки, сбрасывать на неё десятки, а то и сотни килограммов взрывчатого вещества, которое превратится в стремительно расширяющиеся газы на заданной глубине. И они шибанут гидравлическим молотом по пока ещё очень слабым корпусам немецких лодок. Хотя это сложновато при нынешних технических возможностях... Значительно проще приделать к бомбе поплавок на шнуре: когда она утонет на заданную глубину, сопротивление поплавка активизирует взрыватель и всё...

— С кардамоном, как ты любишь, — вышла на террасу супруга с подносом. — Коньяк к кофе не предлагаю — рановато пока, но булочки Тереза Генриховна испекла сегодня чудесные. Ещё тёплые, попробуй!

Аромат от кофейника распространялся действительно очень приятный, и не совсем привычный. Ну что же — попробуем с кардамоном.

Оказалось на редкость вкусно. А булочки, хоть Колчак уже давно весьма прохладно относился к всевозможным мучным изделиям за исключением просто хлеба, были чудесны.

— Саня, в самом деле всё в порядке? — обеспокоено посмотрела на мужа Софья Фёдоровна.

— Всё хорошо.

— Не скажешь по тебе — мрачный, задумчивый. Всё-таки в семью вернулся. Две недели не виделись. Мог бы хоть изобразить радость.

— Сонечка, милая, я действительно очень рад тебя видеть. И детей обнять не терпится, но не будить же их? И мы будем все вместе ещё целую неделю как минимум...

— Вот это-то меня как раз и удивляет в первую очередь, — жена пристально посмотрела на Колчака. — Я не первый год за тобой замужем. И если Николай Оттович отпустил тебя летом на целую неделю к семье, то значит, произошло что-то очень серьёзное. Что?

— Папа! — спас положение звонкий мальчишеский голос.

В дверном проёме стоял мальчишка лет четырёх-пяти, и спросонья щурился на летний день.

— Славик! — вскочил ему навстречу Колчак. — Иди ко мне!

Пацанёнок взвизгнул от восторга и затопал босыми ногами по дощатому полу. Несколько секунд, и он повис на шее у отца.

— Ну, здравствуй, сынок!

— Здравствуй, папочка, а когда мы поедем кататься на лодочке, ты обещал, что когда приедешь, то покатаешь меня! — никаких пауз в этой фразе не было, ребёнок выдохнул её за раз. Колчак вспомнил, что действительно дал своему сыну слово по поводу морской прогулки при прощании, и тот ждал исполнения маленькой, но такой заветной мечты всё это время.

— Конечно, покатаю! — благо, что Александр Васильевич прекрасно помнил, что рядом с пирсом, к которому приставала шлюпка с "Буракова" имелся прокат лодок.

— Только после обеда, Слава, — вмешалась мать. — Покушаешь и поедем. Рита проснулась?

— Мамааа! — из дома в качестве ответа донёсся ещё один детский голосок.

— Ну вот и наша спящая красавица очи свои открыла, — улыбнулась Софья. — Пойдём к ней?

Маргарите Колчак уже минуло полтора года, то есть, как бы говорить она уже начала, но несведущий человек в её языке разбирался с трудом.

— Ись — папа писёй! — радостно прощебетала кроха, вскочила в кроватке и, лучезарно улыбаясь, протянула руки к отцу. Что означало "ись" Александр не понял, но немедленно подхватил на руки кучерявого ангелочка, который просто светился от счастья.

— Здравствуй, доченька, как поспала?

Просто удивительно, до чего приятно пахнут маленькие дети. Даже когда они едят не только молоко и прочие до невозможности диетические продукты. Колчак просто зажмурился от удовольствия, вдыхая запах детской кожи, когда прижал к себе девочку.

— Хассе пая, — мурлыкнула дочь, крепко обхватывая нежными ручками папину шею. — Пи-пи!

— Ну, тогда иди к маме, — протянула руки Софья. — Давай, давай! Папа никуда не денется, пойдём со мной "пи-пи".

— Папа! — просто удивительно как быстро меняются детские эмоции и выражение милых мордашек вместе с этим. Крошка, кажется, уже была готова расплакаться.

— Мне с тобой нельзя, доченька, — улыбнулся Александр. — Но я тебя жду здесь, обещаю!

И тут же вспомнилось, что этой крохе осталось жить всего-ничего — меньше чем через год простудится и умрёт. Так что этого тоже допустить нельзя...

— Добрый день, Александр Васильевич! Не ждали вас, — в дверях появилась достаточно миловидная женщина лет пятидесяти. Та самая Тереза, которая испекла те самые булочки к кофе. Говорила дама с лёгким акцентом, но настолько лёгким, что совершенно невозможно было понять, какой язык для неё родной — немецкий, польский и ещё какой-то. Явно не французский.

Рядом с нею на полу стояли две небольших корзинки, из которых торчало столько всевозможной зелени, что казалось, будто укроп, петрушка, лук, кинза и всякая прочая флора собирались устроить фейерверк из своих листьев и побегов. Явно на какой-нибудь местный рынок ходила за припасами...

— Здравствуйте, Тереза Генриховна!

— Какими судьбами к нам?

— Неисповедимы пути морского офицера. Буду вашим гостем ещё как минимум неделю.

— Очень рада. Обед через полчаса. Ничего особенного не обещаю, но на ваших кораблях этим вряд ли угощали.

— Интригуете? А чем?

— Интригую, — улыбнулась в ответ экономка. — Поэтому не скажу. А где Софья Фёдоровна?

— Вышла с Марго по женским делам, — улыбнулся каперанг.

— Понимаю. Тогда вам, Ростислав, придётся помочь женщине принести продукты на кухню.

Александр, мазанув взглядом по корзинам, интенсивно захотел возразить, что пятилетнему ребёнку, пусть он даже и представитель мужского пола, ни одну из них не уволочь. Но сын, до этого времени молча державшийся за папину штанину, бодро затопал к Терезе, внимательно рассмотрел содержимое ближайшей корзины, цапнул оттуда пучок редиски, и гордо понёс его на кухню.

— Разрешите, остальное отнесу я?

— Премного обяжете, Александр Васильевич, — слегка удивилась "домоправительница".

А обед, действительно, не разочаровал: окрошка была восхитительной, и даже сквозь вкус зелени чувствовалось, что квас превосходный, а осетрину припущенную в белом вине, которую подали на второе Колчак всегда обожал.. Ну и клубника со взбитыми сливками на десерт. Да, на флоте вряд ли так покормят, даже в салоне командующего. Тем более такого командующего как Эссен — этот вообще из командного котла "Рюрика" питался, что сказывалось и на качестве завтраков-обедов-ужинов всех матросов флагманского крейсера...

— Папа, на лодочке!.. — Ростислав смотрел на отца умоляющими глазами, он уже был готов к осуществлению своей маленькой детской мечты — переодет в матросский костюмчик, с синим трёхполосым гюйсом*.

— Разумеется, юнга! — встал из-за стола Колчак. — Сударыня, вы с нами?

— Разумеется, мой капитан, — улыбнулась Софья. — Только сначала Маргариту уложу.

— Не беспокойтесь, Софья Фёдоровна, — вмешалась Тереза. — Ростислав Александрович мне сегодня помог, и ему очень хочется в море. Надеюсь, вы доверите дочь мне?

— Конечно. Спасибо, Тереза Генриховна.

*Гюйс — сленговое название большого матросского темно-синего форменного воротника с тремя белыми полосами.

* * *

Сынуля подготовился солидно — даже бескозырку с ленточкой приготовил, ну просто настоящий моряк вышагивал рядом с капитаном первого ранга. Двигались неторопливо, то есть Александр вёл жену спокойно, под руку, слегка трепеща внутри, чувствуя прикосновение её груди к своей руке, а вот Колчак-младший нарезал круг за кругом вокруг родителей.

Владелец проката лодок явно служил раньше на флоте, ибо, увидев подходящего капитана первого ранга, машинально вытянулся во фрунт и чуть ли не дёрнул руку к отсутствующей бескозырке:

— Здравия желаю вашему высокоблагородию!

— Добрый день! — Колчак на всякий случай даже козырнул. — Хочу попросить у вас ял, семью покатать. Сколько стоить будет?

— Так, двугривенный, ваше высокоблагородие.

Немало, кстати. Матрос получал на Балтике меньше двух рублей в месяц. Но, учитывая капвложения данного владельца лодочной станции, сезонность его заработка и случайность оного — не так уж и много.

— Держи! Где служил?

— На "Жемчуге", ваше высокоблагородие. В Цусиме на нём побывал. Матрос первой статьи гальванёр Прохор Усатов.

— Держи ещё полтинник, гальванёр. Только... — каперанг зашептал что-то на ухо бывшему матросу.

— Сделаем, ваше высокоблагородие! — хозяин лодочной станции просто расцвёл в улыбке. — Как не сделать? Да с нашим удовольствием! Минут с пяток только подождите...

Через пять минут к пирсу подгребла шлюпка со слегка трепетавшим на корме Андреевским флагом. Небольшим. Но флагом. Андреевским. Вернее, его подобием — белый бумажный прямоугольник с косым синим крестом. Поднять на прогулочной лодке реальный военно-морской флаг было чревато каторгой для владельца. Ну да кто увидит?

— Лодочка! — лицо Ростислава излучало непередаваемый восторг. Мальчишка просто рвался на борт.

— Стоять, юнга! — делано-сурово бросил "старший по званию". — Первым на корабль заходит его командир.

Колчак спокойно спустился в ялик, не забыв церемонно отдать честь флагу. Прохор, вручив вёсла каперангу, выбрался на пирс. И флагу козырнуть тоже не забыл, разумеется.

До маленького Ростислава это дошло — сообразительным пацан оказался: прежде чем шагнуть в "лодочку", мальчишка церемонно вытянулся и чётко поднёс ладошку к бескозырке.

— Все на борт! Сначала женщины.

Колчак помог спуститься в ял жене, потом принял сына, уселся за вёсла. Поехали! В смысле: "пошли".

— Счастливого плаванья! — помахал с пирса картузом бывший матрос.

Невероятно приятно катать кого-нибудь на лодке. Особенно женщину, которую любишь. Однако, черпая лопастями вёсел воду Финского залива, Александр в мыслях своих был не здесь — снова и снова приходилось мучаться на предмет того, что делать дальше.

Допустим, Эссен всё-таки поверит. (А если этого не допустить — просто вешаться впору).

В общем, берём как аксиому: командующий Балтфлотом поверил и готов содействовать. Что дальше? Судьба войны решается на суше и только на суше, даже если произойдёт чудо, и удастся грохнуть заглянувший на Балтику германский дредноут — это прибавит славы, но почти не прибавит пользы. Чёрт с ней, с Флотилией северного океана — нечего там броненосцам делать "Аскольда", "Жемчуга" (не забыть спасти) и миноносцев за глаза хватит. И нечего японцам за возвращение трофеев платить: пусть "Полтава", "Пересвет" и даже "Варяг" останутся им. Соответствующие миллионы, пожалуйста, винтовками, пулемётами и патронами. И снарядами.

Армии Самсонова не помочь — никто из генералов всерьёз не воспримет советы ни капитана первого ранга, ни самого Эссена. Предложить передать в армию с пару десятков радиостанций с шифровальщиками? — Абсурд.

"Гебен"! А вот это серьёзно. Если англичане поймают в Средиземном море адмирала Сушона, то Турция почти наверняка не вступит в войну. Ну, если не просто поймают, а ещё и потопят...

Без "Гебена" и "Бреслау" Чёрное море превращается во внутреннее озеро Российской Империи. А серьёзных железных дорог у турок на Анатолийском полуострове нет, и их Кавказская армия окажется гарантированно отрезанной от снабжения. А русский Черноморский флот пренадёжнейше заблокирует снабжение по морю.

Турки не дураки, и прекрасно это понимают...

А вот это уже серьёзно: если Турция не вступит в войну, то и проливы открыты, и корпуса Кавказской армии долбанут по колбасникам. Болгария, Греция, Италия и Румыния вполне могут вступить в войну раньше, причём именно на стороне Антанты...

"Гебен" — это действительно главное. Это всего Ютландского сражения стоит...

Открытые для транспортных судов Босфор и Дарданеллы, это почти гарантия выигранной войны — поставки боеприпасов от союзников и их поддержка российским сырьём и провиантом дорогого стоят. И срочно вбухивать миллионы для строительства Романова на Мурмане и железной дороги между ним и Питером не будет необходимости...

— Капитан! — прервал мысли Колчака голос супруги. — Поаккуратнее!

Действительно, задумавшись, каперанг зацепил лопастью весла только гребень волны, и щедро окатил брызгами своих жену и ребёнка. Надо сказать, что Ростислав был только счастлив: он получил сегодня не только солёный ветер, но и солёные брызги, начинал чувствовать себя настоящим морским волком — будет чем похвастаться перед друзьями!

— Прошу прощения, дорогая — неизбежные на море случайности — мы именно в море, а не на питерском пруду. И не обещаю, что подобное не повторится. А как ты, юнга?

— Всё в порядке, господин капитан! — бодро отозвался Ростислав. — Готов выполнить любое ваше приказание...

— Приказ один: сидеть на банке и охранять женщину на нашем корабле!

-Есть, капитан!

Когда причалили к пирсу, Прохор помог выбраться на доски как Софье Фёдоровне, так и Ростиславу (всё-таки не слишком простым оказалось для мальчика первое испытание морем).

Далее ужин, на который Тереза Генриховна приготовила тушёного кролика и пирог с ревенем, а потом...

Александр давно уже соскучился по женскому телу, которое прижималось бы к нему. Анна Тимирева... Всё! Забыть! Вычеркнуть из памяти навсегда!!

А в том, что Софья в Смольном институте изучала не только правила этикета, танцы и прочее, но и общалась с подругами-смольнянками, Колчак убедился в первую же неделю после свадьбы.* Здесь сошлось: и мужчина и женщина понимали, что супружеское ложе предназначено не только для продолжения рода...

— Саня, ты никогда не был таким страстным и нежным, — усталым голосом прошептала Софья. — Спасибо тебе. Я в раю!

— Люблю тебя, родная. А "спасибо" здесь излишне — я ведь тоже...

— Ты зануда, любимый! Спим!..

* Институт строго оберегал младенческую непорочность своих воспитанниц. Она считалась основой высокой нравственности. В стремлении оставить институток в неведении относительно греховных страстей и пороков воспитатели доходили до форменных курьезов: иногда седьмую заповедь даже заклеивали бумажкой, чтобы воспитанницы вообще не знали, о чем здесь идет речь. Варлам Шаламов писал и об особых изданиях классиков для институток, в которых "было больше многоточий, чем текста": "Выброшенные места были собраны в особый последний том издания, который ученицы могли купить лишь по окончании института. Вот этот то последний том и представлял собой для институток предмет особого вожделения. Так девицы увлекались художественной литературой, зная "на зубок" последний том классика

* * *

Оставшиеся дни Колчак проводил в своём кабинете, ему очень хотелось предстать перед Эссеном не с пустыми руками, а с конкретной "бумагой". А дальше — пусть как хочет: доверять, не доверять...

И марались чернилами листы, про "Гебен" с "Бреслау", про "Жемчуг", про противогазы, о минных постановках во вражеских акваториях, о необходимости донести до подводников, что они не средство обороны, а сторона нападающая... И прочее, и прочее, и прочее...

Так прошли две недели, пока, наконец, не произошло...

Произошло то, что позволило Ярославу Гашеку начать свой бессмертный роман словами: "Убили Фердинанда-то нашего!.."

Да, эрцгерцога Франца-Фердинанда (отличавшегося, кстати, конкретной русофилией) застрелил в в БОСНИЙСКОМ (Принадлежавшем Австро-Венгрии) Сараево сербский студент Гаврило Принцип. Он, надо сказать, был не первым среди покушавшихся — сначала метнул в наследника престола свою гранату Неделько Чабринович, но промахнулся.

Эрцгерцог продолжил свой путь, словно упорно нарывался на пулю. Её и получил. И жена его такую же получила.

Австрия немедленно выставила ультиматум Сербии. Он как будто был заготовлен заранее.*

* * *

— Саш, представляешь: убили австрийского эрцгерцога! — Софья держала в руках свежую газету. — Это невообразимо! Зачем?

— Это война, Сонечка, — мрачно озвучил Колчак.

— Ну, ты уж слишком...

— Поверь мне — война.

Софья Фёдоровна пристально посмотрела на мужа.

— Уверен?

— Более чем. К сожалению...

На следующее же утро на дачу прибыл Альтфатер — кавторанг, который был весьма и весьма дружен не только с самим Колчаком, но и с его семьёй.

— Всё хорошеете, Софья Фёдоровна!

— Вашими молитвами, Василий Михайлович, — поднялась навстречу гостю хозяйка дома. — Судя по неприкрытой лести, вы прибыли, чтобы увезти моего мужа.

— Увы, но это так.

— Здравствуй, Василий! — зашёл в комнату Колчак. — Каким ветром к нам?

— Исключительно попутным, Александр Васильевич, — улыбнулся кавторанг. — Здравствуйте!

— Рад видеть! Чем обязаны визитом?

Мужчины пожали друг другу руки.

— Желанию Эссена. Представь, говорит, пред мои светлые очи капитана первого ранга Колчака в кратчайшие сроки.

— Вот прямо так и сказал?

— Ну, не буквально... Я прибыл на "Прытком" — самом скоростном из миноносцев флота. Не считая "Новика", конечно. Это о чём-то говорит?

— Говорит...

— И я говорю, — вмешалась Софья: Никуда я вас без обеда не отпущу, Василий Михайлович, подождёт ваш Эссен лишний час.

Альтфатеру осталось только сдаться. А уха, фрикасе из курицы и пирожки с земляникой, которые мастерски приготовила Тереза Генриховна, действительно оказались выше всяких похвал.

— Успокойте меня, Василий Михайлович, — обратилась Софья к Альтфатеру за кофе. — Саша уверяет, что из-за этого убийства эрцгерцога в Боснии будет война. Это правда?

— Ты серьёзно? — удивлённо посмотрел тот на Колчака. — Какая война? Из-за чего? Австрийский подданный застрелил австрийского наследника престола. Кому австрияки могут выставить претензии?

— Убийца — серб.

— И что? — рассмеялся кавторанг. — Мало ли национальностей проживает в "лоскутной империи" Франца-Иосифа. Если бы это оказался мадьяр, Вена объявила бы войну Будапешту? Не беспокойтесь, дорогая Софья Фёдоровна, войны не будет — она сейчас никому не нужна.

— Поживём — увидим, — мрачно буркнул Колчак. — Нам пора.

— Разумеется! — поднялся со стула посланник командующего. — Благодарю за радушный приём, Софья Фёдоровна, обед был превосходен, ради него не обидно будет и выволочку от Эссена получить. До свидания. Честь имею!

— До скорого свидания, Василий Михайлович! Вы всегда желанный гость в нашем доме. Мужа я отпущу через несколько минут.

Альтфатер и сам прекрасно понимал, что его присутствие при прощании супругов совершенно не обязательно.

— Жду у калитки, Александр Васильевич.

Вошла Тереза Генриховна с Маргаритой на руках, Ростислав шёл рядом.

— Ну что, Славка, — подмигнул сыну Колчак, — теперь ты единственный мужчина в доме. Помогай женщинам, защищай их, если что — очень на тебя надеюсь. Иди ко мне!

Мальчик немедленно повис на шее у отца.

— Пап, ты на войну?

— Нет пока никакой войны, надеюсь, что и не будет, — солгал офицер. — Не беспокойся. Ну, ладно, ступай!

— Досиданя папоська, — прижалась к Колчаку дочка. Маленькие дети совершенно не контролируют своих эмоций, и то, что девочке было грустно можно было понять не только по слёзкам на глазах, но и по резко выгнутым вниз уголкам губ — взрослые при всём старании не способны выразить на своём лице такую отчётливую грусть...

— До свидания, моя хорошая, — нежно обнял Маргариту Колчак. — Я буду приезжать. Слушайся маму и Терезу Генриховну.

— Хассё!..

— Ну что, дорогая, — посмотрел жене в глаза Александр, — возможно скоро загляну... Возможно, очень не скоро — война решит.

— Надеюсь, всё-таки, что её не будет.

— Время покажет. И вот что: не вздумай ездить за мной по портам, тем более с детьми сейчас живи здесь, а как похолодает на нашей квартире. Я сам, по возможности, буду приезжать, — Колчак снова вспомнил как во время переезда из Либавы простудилась и умерла его дочь. — Ну, до встречи, любимая!

Супруги обнялись и около полуминуты не могли оторваться друг от друга...

— Всё! Пора!

*Мнение автора — он был заготовлен заранее, как и вся эта провокация.

Глава 5. Кануны

Командующий Балтийским флотом нервничал. Первое время он считал пророчества Колчака вывертами человеческой психики после стрессовой ситуации — ничего, отдохнёт — придёт в себя, однако червячок сомнения всё-таки поселился в мозгу Эссена — "А вдруг?". Когда же произошло сараевское убийство, да ещё в точно предсказанную дату... Тут поневоле задумаешься. Необходим был ещё один разговор, и уж теперь отпускать своего флаг-капитана к семье адмирал не собирался. Уже несколько раз он гонял своих флаг-офицеров в радиорубку "Рюрика" справится о том, где находится в данный момент "Прыткий". К вечеру эсминец подошёл к борту флагмана.

— Ваше превосходительство, капитан первого ранга Колчак по вашему приказанию прибыл!

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — встал и протянул руку Эссен. — Прекрасно выглядите. Догадываетесь, почему я вас вызвал?

— Так точно. Сараево?

— Разумеется. Присаживайтесь, — указал на кресло адмирал.

— Благодарю, — Колчак сел и выжидательно посмотрел на командующего.

— Ну что же, ваши предсказания начинают сбываться, вы, конечно, уже в курсе боснийских событий, так?

— Конечно.

— Я слышал, что "вернувшиеся с того света" зачастую приобретают сверхъестественные способности, например дар предвидения...

— Не тот случай, Николай Оттович, — посмел прервать Эссена его флаг-капитан. — Нет у меня никаких озарений, я просто прекрасно помню все события грядущих пяти лет, я их прожил.

— Но как это возможно? Нет, я не могу не верить фактам, но не могу поверить и в вашу историю.

— Прекрасно вас понимаю — сам бы не поверил. Объяснить ничего не могу, разве что сообщить ход ближайших событий.

— Ну, извольте, — скептически посмотрел адмирал на собеседника. — С датами, если возможно.

— Двенадцатого июля Австро-Венгрия направит Сербии унизительный ультиматум, сербы примут его за исключением одного незначительного пункта. Но этого окажется достаточно для того, чтобы пятнадцатого на улицах Белграда начали рваться австрийские снаряды.

— Смелый прогноз... Ну, ладно, Александр Васильевич, возвращайтесь к своим обязанностям в моём штабе.

— Разрешите занять ещё немного вашего времени, Николай Оттович.

— Слушаю.

— Я не уверен... — Колчак слегка замялся.

— Говорите, говорите!

— Простите за может быть глупую фразу, но я не уверен, что меня "отпустили" навсегда...

Здесь, — каперанг открыл портфель и достал бумаги над которыми работал в Сестрорецке ежедневно, — кое-какие соображения и рекомендации по ведению грядущей войны. Ознакомьтесь, пожалуйста.

— Хорошо, оставьте, — кивнул адмирал. — Оставьте и ступайте к себе в каюту. Продолжим разговор завтра.

* * *

Всё покатилось по наезженным ещё в прошлом (для Колчака) рельсам: Наследник сербского престола Александр телеграфировал российскому императору, Николай заверил, что Россия не останется безучастной, но, тем не менее, после того как Белград отверг единственный, незначительный пункт о подчинении сербских судебных властей австрийским, венский посланник в Белграде потребовал паспорта и отбыл со всей своей миссией на родину. И пятнадцатого июля заговорили австрийские пушки...

Сербия, разумеется, не могла противостоять одиннадцати австро-венгерским корпусам, которые направились к её границам.

От Германии зависело остановить разгорающуюся войну или дать ей разгореться в МИРОВУЮ. Но Берлин вполне устраивал данный дебют, и выбор кайзером уже был сделан. Но в своих телеграммах глава Германской империи по прежнему называл Николая братом, уверяя, что постарается сделать всё возможное, чтобы утихомирить своего австрийского союзника. В то же самое время Большой Генеральный штаб Германии требовал от австро-венгров всеобщей мобилизации против России.

А вот в России Генштаб метался между решениями объявить частичную мобилизацию (против Австро-Венгрии) или полную (против Австро-Венгрии и Германии). Причём объявление частичной напрочь срывало полную.

Генерал Янушкевич, начальник Генштаба, принёс на подпись императору два варианта: "частичная", "полная". Надежда на миролюбие Вильгельма была у русского царя настолько велика, что он подписал указ о мобилизации частичной. Но Германии необходим был предлог для объявления войны, каковым частичная мобилизация считаться не могла ибо затрагивала только Австро-Венгрию. А последняя совсем не собиралась объявлять войну России. Тогда в Берлине был предпринят мастерский ход: семнадцатого июля экстренное издание официальной "Локаль Анцейгер" сообщило о мобилизации германской армии.

Русское посольство немедленно сообщило об этом в Петербург. Данное известие коренным образом меняло обстановку и вечером того же дня последовал Высочайший указ о всеобщей мобилизации сухопутных и морских вооружённых сил. Германское правительство достигло своей цели: немедленно было дано опровержение по поводу мобилизации германских войск, телеграмма русского посла по поводу этого распоряжения была задержана и в русской столице о нём своевременно не узнали — указ о всеобщей мобилизации был разослан по штабам округов.

На следующий день Германия потребовала от России отмены мобилизации в двадцатичетырёхчасовой срок, а сама уже действительно объявила мобилизацию у себя. В случае непринятия ультиматума угрожала войной.

Николай предложил Вильгельму передать конфликт на рассмотрение третейского суда в Гааге. Ответом было объявление Германией войны России.

Но мы сильно забежали вперёд, война ещё не объявлена...

Глава 6. Дан приказ ему на запад...

— Пожалуй, соглашусь с вами, Александр Васильевич, соглашусь... — Эссен, теперь уже всецело доверявший Колчаку, поскрёб пальцами лысину. — Знаете, а действительно, прогуляйтесь с англичанами на Средиземное море — вдруг действительно поймаете вместе с ними Сушона. Вестовой!

— Слушаю, ваше превосходительство! — немедленно нарисовался в салоне матрос.

— Прикажи передать на "Лайон", — адмирал склонился над столом, и быстро начеркал: "Прошу, возможно скорее, принять меня по неотложному делу". — Держи!

— Есть, ваше превосходительство! — вытянулся по струнке вестовой. Цапнул бумагу, отдал честь, и только удаляющийся топот остался от него буквально через пару секунд.

А ещё через пять минут тот же матрос доложил: "Лайон" высылает катер.

— Вежливые у нас гости, — усмехнулся командующий Балтфлотом. — Ну что, идёмте, Александр Васильевич — нас ожидают.

Командующий, вместе со своим штаб-офицером спустились в английский катер, поприветствовали встречавшего лейтенанта и направились к ожидавшему их Битти.

Английские линейные крейсера просто завораживали своей красотой. Вернее, сочетанием красоты и мощи. Таких совершенных кораблей Россия не имела и, в обозримом будущем, Андреевский флаг не будет поднят ни на чём подобном. Линейные крейсера типа "Измаил" обещали стать сильнейшими кораблями в мире, но в данной реальности им не суждено было родиться вообще.... А теперь — посмотрим.

С борта "Лайона" спустили парадный трап, поднявшихся на борт Эссена и Колчака встретил лично Битти. Под звуки оркестра встретил, выказал уважение командующему Балтийским флотом.

— Рад приветствовать вас, господин адмирал, — лёгкий поклон в сторону Эссена, — и вас, господин капитан первого ранга, на борту своего флагмана. Как я понимаю, у вас имеется информация особой срочности, если вы решили посетить "Лайон".

— Вы не ошиблись, господин адмирал, — кивнул Эссен, — срочность особая.

— Тогда прошу ко мне в салон! — приглашающе протянул руку англичанин.

Выглядел Дэвид Битти ну натуральным англичанином — ни дать, ни взять. Вот закажи скульптору слепить бюст английского аристократа — получится Битти. Как это описать конкретно? — Никак. То есть максимально стандартно: крупный нос с некоторой горбинкой, скулы не выражены, губы тонкие, глаза обычные, причёска: чётко выраженный пробор вправо... Что ещё? Ну да: кончик носа "клювиком"...

— Прошу садиться, господа, — английский адмирал обозначил приглашающий жест, когда Эссен с Колчаком вошли в его салон. — Как я понимаю, это не просто визит вежливости, а вас привело ко мне на борт какое-то срочное дело?

— Разумеется, — кивнул Эссен усаживаясь в кресло. — Мы не посмели бы вас беспокоить, да ещё в таком срочном порядке, если бы не получили информацию чрезвычайной важности.

— Весь к вашим услугам, — Битти тоже расположился за столом. — Слушаю вас!

— Если без предисловий — грядёт война. Она начнётся непременно, что бы там сейчас не делали дипломаты...

— Простите, — нахмурился англичанин, — а откуда такая уверенность?

— От одного нашего агента, которому можно доверять всецело. Надеюсь, вы понимаете, что более подробной информации о нём я вам сообщить не имею возможности. К тому же и сам её не знаю. Могу только дать слово, что все, что он сообщал нам до сих пор, подтверждалось грядущими событиями с абсолютной точностью.

Заставить командующего флотом произнести эту фразу стоило Колчаку немалых трудов, но, в конце концов, удалось: ведь если принять, что сам Александр Васильевич и является тем самым "агентом", то никакой лжи в словах Эссена не присутствовало.

— Хорошо, — Битти слегка задумался. — Я верю вашим словам. У вас ведь есть и некие более конкретные предложения?

— Конечно, иначе мы бы не посмели вас беспокоить.

Без единого слова английский адмирал обозначил на лице готовность воспринимать информацию.

— Австрия нападёт на Сербию, потом объявит войну России, Германия — России и Франции, потом вступит Великобритания...

— Простите! А почему? Я не вижу для этого юридических оснований.

— Разрешите, ваше превосходительство? — посмел встрять в беседу адмиралов Колчак.

— Конечно, Александр Васильевич.

— Так вот: немцы, для обхода французских войск, вторгнутся в Бельгию. А её нейтралитет гарантирован королём Эдуардом, не так ли?

— Позвольте! — вскочил Битти. — Это вам тоже сообщил ваш агент? Он знает планы ведения будущей войны в таких подробностях? И о последствиях каждого шага тоже? Позвольте мне усомниться, господа!

— Разумеется, — улыбнулся Эссен. — Мы и не просим безоглядно нам доверять. Наша просьба значительно более скромная: Прошу сделать офицера моего штаба, капитана первого ранга Колчака представителем Российского Императорского флота на флоте его величества короля Эдуарда. Я понимаю, что даже моего ходатайства для этого недостаточно, но все юридические тонкости сам урегулирую с господином Морским министром и Главным Морским Штабом. Мне важно лично ваше принципиальное согласие.

— Моё согласие? — удивился англичанин. — Доставить в Лондон вашего офицера? Для этого достаточно вашей личной просьбы, господин адмирал. Или вы чего-то недоговариваете?

— Не "недоговариваю", господин адмирал, а просто не успел рассказать вам всё. С Германией и Австрией, возможно, будет справиться за год-другой, но немцы хотят втянуть в войну и Турцию, что резко осложняет ситуацию.

— Эти сведения тоже от вашего агента? Что-то слишком он информирован...

— Убедитесь позже. Так вот: для вовлечения турок в войну, Германия отправит в Константинополь линейный крейсер "Гебен" под флагом адмирала Сушона, и лёгкий "Бреслау". Если ваши средиземноморские эскадры перехватят немецкие корабли по пути к Дарданеллам, то, с большой степенью вероятности, Османская Империя останется нейтральной, не потребуется миллионов солдат наших стран на войну с нею, останутся открытыми проливы для взаимного снабжения... Ну разве необходимо объяснять вам, военному моряку, насколько важно то, чтобы такая серьёзная в военном и геополитическом аспекте страна не стала нашим дополнительным противником в грядущей войне?

— Согласен. Что ещё?

— Вот мы и планируем, что капитана первого ранга Колчака будет разумно направить на вашу средиземноморскую эскадру. Он поможет вашим линейным крейсерам перехватить "Гебена" по пути к Дарданеллам. И... Прошу меня извинить за то, что смею вмешиваться в дела Гранд Флита, но очень бы хотелось, чтобы командовал английской эскадрой в Средиземном море на тот момент смелый и решительный адмирал.

— На флоте его величества любой адмирал смел и решителен, — вскинулся Битти. Он и сам прекрасно осознавал, что это не так, но не иностранцу критиковать британских моряков.

— Ещё раз прошу прощения, — лучезарно улыбнулся Эссен возмутившемуся англичанину. — Если я перефразирую: "Наиболее смелый и решительный", вас удовлетворит?

— Несомненно, — ответил улыбкой на улыбку британец. — Но я не понимаю, почему вы говорите это мне — я не назначаю командующих эскадрами.

— Конечно. Но ведь ваше слово тоже имеет кое-какой вес в Адмиралтействе. Это, во-первых, а во-вторых, ваша реакция тоже показательна. И, будем надеяться, что ваш Первый лорд, господин Черчилль так же воспримет предложение России как конструктивное и полезное для обеих наших стран.

— Согласен с вами. Сделаю что смогу. И с удовольствием предоставлю каюту на "Лайоне" капитану Колчаку, как только вопрос будет урегулирован между нашими адмиралтействами.

— Тогда позвольте поблагодарить вас за гостеприимство и откланяться — и у вас, и у нас ещё очень много дел, — поднялся с кресла Эссен.

— Не смею задерживать, — тоже встал английский адмирал и обменялся рукопожатиями со своими гостями. — Уверен, господин капитан первого ранга, что наша встреча не последняя, как только будут улажены все необходимые формальности, вы желанный гость на борту моего флагмана.

— Благодарю! — кивнул Колчак. — Очень надеюсь на скорую встречу.

* * *

И события понеслись со скоростью экспресса: Визит к Морскому министру — всё благополучно, благо, что Григорович прекрасно помнил Колчака ещё по Порт-Артуру, да и как гидрографа и полярника тоже уважал, адмирал Русин, руководитель Морского Генерального Штаба, покочевряжился, правда, посомневался в необходимости столь срочной командировки, но тоже, в конце концов, дал добро. И полетели по телеграфным кабелям телеграммы из Петербурга в Лондон, из Адмиралтейства в Адмиралтейство. Туда и обратно полетели. Черчилль не возражал. Успели, короче. Вот чего Александр не успевал, так это попрощаться с семьёй — эскадра адмирала Битти уже готовилась выбирать якоря и следовать на родину. Письмо жене, прощальный банкет балтийцев и англичан... Поехали!

В Лондоне Колчака встретили очень любезно, и он тотчас был принят первым лордом. Черчиллю было всего сорок, он совсем не напоминал ту расплывшуюся тушу, которая знакома по военным фильмам большинству зрителей конца двадцатого — начала двадцать первого века — подтянут, атлетичен — настоящий ЛОРД.

— Весьма рад знакомству, господин Колчак, — британец первым протянул руку едва только Александр зашёл в кабинет. — И приятно удивлён инициативой Российского флота по поводу обмена офицерами связи. Если вдруг всё-таки начнётся война, это будет весьма и весьма полезно.

— Благодарю за радушный приём, сэр, — пожал Колчак протянутую руку. — Как лично вас благодарю, так и вообще флот его величества — о пребывании на эскадре адмирала Битти у меня остались самые приятные впечатления.

— В телеграмме вашего министра говорилось, что главное вы сообщите на словах. Я весь внимание, — прервал Черчилль обмен любезностями.

— Именно так, — обозначил поклон Колчак. — У меня действительно имеется информация чрезвычайной важности, причём сообщить о её источнике я не имею возможности, ибо сам не знаю человека, который её сообщил...

— Я всё понял, капитан, — лорд потянулся к коробке с сигарами. — Давайте к делу. Можете курить.

— Благодарю вас, не курю. Скоро начнётся война...

— Вполне это допускаю, — перебил собеседника Черчилль, прикуривая. — И что? Армия и флот его величества вполне к ней готовы.

— Война может продлиться годы. То, что Германия и Австро-Венгрия выступят против России, Великобритании и Франции достаточно очевидно...

— Продолжайте, — в первый раз пыхнул дымом лорд.

— Важно максимально отсрочить, а может даже и вообще не допустить вступление в эту войну Турции на стороне Центральных держав. Она будет колебаться первое время, но у кайзера есть план, как прекратить эти колебания: два немецких крейсера, линейный "Гебен" и лёгкий "Бреслау" следуют в Константинополь.

— Вы уверены, капитан? — снова прервал Колчака Первый лорд Адмиралтейства. — У нас тоже имеются некоторые сведения — адмирал Сушон идёт в Катаро. Усилить австрийский флот.

— У австрийцев достаточно своих кораблей, а вот в Чёрном море новейший линейный крейсер сможет кардинально изменить соотношение сил. И, если допустить, что война всё-таки продлится несколько лет...

— Сколько? — аж привстал с кресла Черчилль. — Капитан, вы серьёзно?

— Совершенно. Рассчитывать нужно на худшее, — спокойно продолжил Колчак. — Так вот, если война продлится несколько лет, то очень принципиально, в чьих руках будут Босфор и Дарданеллы — в руках врага или нейтральной страны. Останутся турецкие солдаты в казармах или развернут свои штыки на Кавказе, в Месопотамии и на границах Румелии. Какую позицию займут Болгария, Греция и Румыния...

— Хорошо, — нетерпеливо прервал собеседника Первый лорд. — Допустим, что вы правы. Допустим! У вас есть конкретные предложения?

— Так точно! Прошу отправить меня на Средиземноморскую эскадру линейных крейсеров. И ещё: не смею вам советовать, но очень рекомендую назначить командовать ею максимально смелого, решительного и умного адмирала. Такого, который был бы способен в самые первые дни грядущей войны прославить Великобританию громкой победой.

— А знаете, капитан, вы мне определённо начинаете нравиться, — вдруг улыбнулся Черчилль. — Громкая победа, это хорошо. А то Хохзеефлотте, чувствую, в открытое море вытащить будет весьма непросто. К тому же стоит ещё в самом дебюте проверить чего стоят их корабли, а чего наши.

— Вы прекрасно поняли мою мысль, сэр, — ещё раз обозначил полупоклон Колчак, — просто я считал бестактным прямо высказываться в этом ключе...

— Оставьте! Знаете, а я, пожалуй, действительно откомандирую вас на Мальту. Вместе с новым командующим эскадрой линейных крейсеров. Которым станет мой секретарь, Хорас Худ.

Контр-адмирал Худ, оказался весьма приятным в общении мужчиной. Совсем не чопорным, как многие из английских аристократов. С Колчаком они являлись практически ровесниками, оба были опытными моряками, а посему общий язык нашли достаточно быстро, тем более, что Худ, узнав о цели своего назначения, воспринял его с большим воодушевлением.

Собственно в Адмиралтействе Черчилль лишь представил офицеров друг другу, а более полное знакомство произошло уже на борту крейсера "Патфайндер", который Первый лорд не поскупился выделить из состава Гранд Флита для скорейшей доставки на Средиземное море нового командующего эскадрой.

Крейсерок был так себе — тип "скаут": небольшой, скоростной, слабо вооружённый. Основные задачи: быть ближним разведчиком при эскадре, лидировать миноносцы при атаке противника, отбивать атаки вражеских миноносцев... Ну, или как в этот раз — служить посыльным судном для доставки людей или информации из пункта "А" в пункт "Б"...

Адмиральского салона на таком махоньком кораблике не предполагалось, поэтому Худ пригласил русского гостя, для обсуждения дальнейших действий к себе в каюту.

— Наши силы на Мальте: линейные крейсера "Инфлексибл", "Индомитебл" и "Индефатигебл". Любой из них сравним по силе с "Гебеном"...

Колчак прекрасно знал о составе английской эскадры Средиземного моря, но зачем лишний раз конфузить собеседника? Тем более такого доброжелательного. Тем более утверждением, что НЕ СРАВНИМ. По весу бортового залпа — да, по скорости — тоже, а вот по защите... Только в Ютландском сражении англичане убедились, что их шикарные, мощнейшие, быстроходнейшие линейные крейсера взрываются и тонут от одного более-менее удачного попадания... А вот немецкие выдерживали и до двух-трёх десятков, и не взрывались, лишь один был затоплен командой, получив повреждения "не совместимые с жизнью". Может даже лучше, если моряки гордого Альбиона убедятся в том, что не всё так хорошо с их хвалёными "кошками" заранее? И примут соответствующие меры...

Хорошо-то, хорошо, но ведь самому придётся находится на флагмане, а именно для него риск получить нокаутирующий снаряд максимален... А куда деваться? Практика показала, что при соответствующих попаданиях выживало по несколько матросов. Как правило, наблюдатели на мачтах.

— ... Эскадра крейсеров адмирала Трубриджа: "Дифенс", "Блэк Принс", "Дюк оф Эдинбург" и "Уорриор". Догнать "Гебена" они вряд ли способны, но заступить ему путь и связать боем до подхода главных сил — вполне могут.

В принципе тут он прав. Двухсоттридцатичетырёх и стодевяностомиллиметровые английские артсистемы, которые так любят англичане, действительно одни из самых лучших в мире для сравнимых калибров — утопить "Гебен", конечно, не смогут, но здорово изнахратить — запросто. Правда, почти наверняка, ценой потери одного из своих вымпелов. А то и двух — всё зависит от того, когда подоспеют линейные крейсера...

— ... И четыре лёгких типа "таун", — продолжал новый командующий Средиземноморской эскадрой. — "Даблин", "Глостер", "Чатам" и "Уэймут". Любой из них сильнее, чем "Бреслау", но это не главное. Это наша разведка, эти ребята засекут Сушона, просигналят нам, и мы его перехватим... Даже неудобно как-то: заведомо превосходящими силами наваливаться на слабейшего.

— Вот это не должно вас беспокоить, сэр, — таки вставил слово Колчак. — В минувшей, и столь неудачной для моей родины войне, японцы никогда не стеснялись нападать эскадрой на одиночный корабль. На мой взгляд, наивысшая доблесть для военного не погибнуть в бою против превосходящих сил противника, а сделать так, чтобы у тебя в данном месте и в данное время было максимальное превосходство в силах, уничтожить его, и понести при этом минимальные потери. Но, конечно, если обстоятельства сложились против тебя, то погибнуть в бою. И даже тогда постараться нанести как можно больший ущерб неприятелю.

А дальше — хоть давись, но сказать надо, что хвалёные английские линейные крейсера лишь слегка "помазаны" бронёй, что не выдержат они обстрела немецким главным калибром на даже средних дистанциях, что необходимо, но поздно переделывать перегрузочные отделения для снарядов и зарядов под башнями, что... Да много ещё что "неладно в королевстве Датском". Не Датском, конечно, но вот как это сказать ИНОСТРАНЦУ?

— Господин адмирал, — Колчак вдохнул-выдохнул и начал. — Давайте будем максимально откровенными друг с другом.

— Я был недостаточно откровенным в нашей беседе? — округлил глаза Худ. — Или когда-нибудь ранее?

— Нет-нет, прошу меня простить, видимо я недостаточно свободно изъясняюсь по-английски, — схитрил Колчак.

— Прекрасно изъсняетесь. Так вы о чём?

— Я о том, что и у вашего Королевства, и у нашей Империи имеются шпионы. Не будете отрицать?

— Это было бы глупо. К тому же, ведь именно исходя из информации, полученной от одного из них, вы и действуете. К чему вопрос?

— А к тому, что наши агенты имеются не только в Германии, но и на территории Великобритании, как, уверен, и ваши находятся в России. И ведь это нормально, правда?

— Я моряк, мне нет до этого дела, — посуровел англичанин.

— Я тоже моряк. Я тоже не имею к этому ни малейшего отношения. Я имею сведения, которые хотел бы до вас донести, которые ничего, кроме пользы Гранд Флиту принести не могут.

— Слушаю! Выражайтесь яснее, сэр, — Худ если и не психовал, то весьма однозначно занервничал. — Понятно, что и у вас имеются наши агенты, и у нас ваши. К чему этот разговор?

— К тому, что по нашим сведеньям, значительная часть английских снарядов снаряжена просто чёрным порохом. Я понимаю, что уже поздно что-нибудь исправлять, просто очень хочу рекомендовать вам не использовать эти снаряды в качестве основных боеприпасов, когда мы столкнёмся с "Гебеном". Только для первых залпов, в качестве пристрелочных...

— Вот как? — неожиданно усмехнулся англичанин. — Можете выразить неудовольствие тем своим агентам, которые поставляют такую информацию.

— То есть?

— Пока все бронебойные снаряды на наших линейных крейсерах в Средиземном море снаряжены именно чёрным порохом. Лиддитные только фугасные. Не прикажете же атаковать броненосный корабль ими?

— Нет, конечно, — слегка оторопел Колчак. — Действительно, наша разведка в данном случае оказалась не на высоте...

— Увы, случается. Главное, чтобы информация о маршруте "Гебена" была верной.

— Вот на этот счёт можете не сомневаться. Точного маршрута, как понимаете, быть не может, но его генеральная задача и узловые пункты мне известны.

— Очень на это надеюсь. А старый добрый чёрный порох не так уж плох, к тому же значительно более безопасен при хранении — сами ведь знаете, сколько кораблей потеряли от взрывов боезапаса японцы из-за своей мощной, но весьма капризной шимозы.

Ну да, — напряг память Колчак: "Микаса", "Мацусима"... Ещё кто-то? Да и у вас, ребята, кстати, в "грядущую войну" взорвутся "Натал" и "Вэнгард". И это только из того, что навскидку вспомнилось. Вряд ли это были (будут) диверсии — скорее всё тот же дурацкий лиддит...

Здесь стоит сделать "авторское отступление": Основой лиддита у англичан, мелинита у французов и русских, шимозы у японцев, пертита у итальянцев, (ну и так далее...) являлся тринитрофенол, он же пикриновая кислота. Само по себе вещество стойкое, его даже в качестве красителя использовали. Да, при детонации разлагается очень "весело", но так для этого хотя бы микровзрывчик в основной массе нужен... А вот соли пикриновой кислоты, пикраты, вещества до невозможности капризные — чихнёшь в соседней комнате, и они тут же "возмутятся". Взрывообразно. Кислоты же реагируют с металлами, образуя как раз соли. А железо — металл. То самое железо, из которого сделан корпус снаряда... Нет, конечно, производители покрывали полости масляной краской, упаковывали собственно взрывчатку в шёлковые мешочки, но при производстве сотен тысяч единиц боеприпасов где-то как-то да случится брачок. И при транспортировке, хранении что-нибудь произойдёт. Отслоится чешуйка красочного покрытия, разойдётся чуточку шовчик на мешочке... И доберуться друг до друга два вещества, и вступят в реакцию... Медленно, пикрата железа получится очень немного, а много и не нужно — это не взрывчатка — это детонатор. И всё — зачастую просто шевельни такой снаряд — ВСЁ! Рванёт весь погреб боезапаса, ну и боевой корабль уже "не жилец". А волны "шевелят" даже на якорной стоянке...

Поэтому-то и старались снаряжать лиддитом-мелинитом и прочим упомянутым снаряды именно в военное время, чтобы "сделал — выстрелил", чтобы не хранить долго. Вообще странно: даже достаточно отсталая в плане своей техники Россия давно уже снаряжала снаряды весьма мощным и вполне надёжным при хранении тротилом, а вот передовая почти во всём Великобритания до этого не додумалась...

— Придётся с вами согласиться, сэр, — вернулся мыслями к основной теме беседы Александр. — Воевать нужно тем, что имеется под рукой, если приходится воевать. В конце концов, у нас серьёзное преимущество в вымпелах. И не только в них.

— Именно, — кивнул Худ. — Так вы уже можете более конкретно посвятить меня в материалы, которые получены от вашего агента касаемо пути следования отряда Сушона? Про "узловые пункты" хотя бы.

— Более того — про планы немецкого адмирала: он прекрасно знает, что его "чудовища" будут до жути бояться французы, которые вот-вот начнут перевозку своих колониальных войск из Алжира на материк. И наши союзники попытаются затребовать ваши эскадры для прикрытия данных перевозок.

— И что? Вполне законная просьба, — удивился адмирал.

— Вполне законная, — согласился Колчак. — Была бы. У них у самих пятнадцать броненосцев. И дредноутов парочка имеется. Причём каждый из шести "дантонов" не уступает по мощности огня "Гебену", остальные чуть слабее, но именно "чуть". Повторяю: французы сами в состоянии обеспечить свои воинские перевозки и защитить их. Не следует отвлекать подчинённые вам силы на запад от Мальты.

— Предположим, что я согласился с вами. Дальше!

— Сейчас "немец" в Поле чистит дно и ремонтирует механизмы, так?

— Так. Тут данные наших разведок совпадают.

— Потом он отправится бункероваться в Мессину, но итальянцы не дадут ему угля, придётся принимать его с немецкого же парохода. Так?

— Если это так, то передайте мои комплименты вашему агенту — у меня таких сведений нет. А почему итальянцы не дадут угля?

— Не знаю. Я ведь, как и вы, только моряк, передаю сведения, которыми меня снабдили, не более. В общем, ловить его надо по пути из Адриатики в Дарданеллы.

— Для этого нужно знать когда Сушон соизволит выйти, ну и маршрут следования...

— Маршрут будет, почти уверен, прямым как стрела. До самого мыса Матапан. А сроки выхода... У вас разве нет агентуры в Мессине?

— Есть, вероятно, — ухмыльнулся адмирал. — Но подробнее я об этом узнаю на Мальте. Да и вообще — война ведь ещё не объявлена...

То, что война объявлена, узнали на бункеровке в Гибралтаре. То есть об объявлении войны Германией России, а по прибытии на Мальту пришло известие и об открытии военный действий между Германией и Великобританией.

Понеслось!

Глава 7. Первый блин. Не комом

То есть, конечно, не встали экипажи по боевому расписанию и не замерли в таком положении. На мальтийских футбольных полях порта Ла Валетты по прежнему пинали ногами мячи команды крейсеров. Чуть дальше, на поле для гольфа, размахивали клюшками офицеры, продолжался "внутриэскадренный чемпионат" по боксу. Англичане придумали самый лучший способ отвлекать личный состав от "тягостей и лишений" службы, и от её нудности — спорт. Причём именно СПОРТ — в кают-компаниях была запрещена игра в карты как провоцирующая на азарт. А вот всё остальное — запросто. Колчаку довелось даже понаблюдать поединок в стиле кендо: два, довольно-таки пожилых офицера, капитаны первого ранга, надели японские доспехи и принялись мутузить друг друга бамбуковыми "мечами", причём на полном серьёзе.

К тому же хозяевами англичане оказались более чем радушными — Колчаку предоставили соседние с адмиралом апартаменты на "Инфлексибле", апартаменты более роскошные, чем были у Эссена на "Рюрике". Впрочем, когда Колчак обошёл и командные помещения, он убедился, что и английские матросы живут на своём корабле значительно более комфортно, чем их русские коллеги.

Причём, офицерские помещения, вопреки многовековой традиции практически всех флотов, на английских линейных крейсерах располагались в носовой части корабля, а матросы жили в корме. По всей вероятности, это было сделано для того, чтобы командование кораблём как можно быстрее заняло свои боевые посты в случае тревоги.

И эта самая "тревога" не заставила себя долго ждать: судя по всему, Худ получил информацию, что "Гебен" готовится поднять якоря. Сначала в море ушла эскадра Трубриджа, потом к Мессинскому проливу проследовали "Глостер", "Даблин" и "Чатам". Экипажи линейных крейсеров стопроцентно вернулись на борт, и главные ударные силы Британии на Средиземном море находились в часовой готовности к выходу. Выходу на бой.

Первым прислал телеграмму об обнаружении противника Говард Келли, командир "Глостера": "Наблюдаю дымы двух больших кораблей курсом на ост..." Далее координаты.

Из труб линейных крейсеров густо повалил дым, и эскадра Худа срочно покинула рейд Ла Валетты.

* * *

— Адмирал Трубридж передаёт... — подскочил к Худу офицер связи.

— Благодарю, — кивнул молоденькому лейтенанту командующий средиземноморской эскадрой. — Если будут ещё сообщения — немедленно сюда...

-Есть, сэр! — откозырял юноша и поскакал вниз по трапу.

— А вы оказались правы, сэр, — повернулся к Колчаку Худ. — Русские агенты не ошиблись — "Гебен" идёт строго на восток. И явно не в Каир.

— Возвращаю комплимент, — Колчак с трудом удержался от добавить шекспировское "друг Горацио". — Снимаю фуражку перед вашими агентами в Пола.

— Не понял, — нахмурился Худ.

— Извините — выразился по-русски. Выражаю своё уважение английским агентам в Поле. Так что передаёт адмирал Трубридж? Если не секрет, конечно.

— Не секрет. Обнаружил противника, готовится к вступлению в бой.

— Небезопасно.

— Война вообще предприятие связанное с риском, — слегка удивлённо глянул на собеседника адмирал. — А по весу бортового залпа наши четыре броненосных крейсера не уступают "Гебену". А там и мы подойдём. Сушону уже не уйти.

— Не сомневаюсь, сэр, — поспешил согласиться Александр. — Но защищены корабли Трубиджа недостаточно надёжно против такого противника, немец может повыбивать их по очереди, и ваша победа окажется пирровой. Зачем Британии терять сотни жизней своих моряков, если можно обойтись без этого? Мы, как я понимаю, перехватим "Гебена" часа через два-три?

— Где-то так, — мрачно буркнул Худ.

— Так будет вполне достаточно времени, чтобы разделаться с ним. И тут помощь броненосных крейсеров будет очень и очень кстати...

— Сэр! — прервал беседу всё тот же молодой лейтенантик. — От адмирала Трубриджа...

— Давайте!

Англичанин читал молча, но по лицу его читалось откровенное недовольство только что полученными новостями. Колчак не рискнул лишний раз демонстрировать своё любопытство, хоть таковое являлось отнюдь не праздным, но сэр Хорас, не стал интриговать:

— Не могут угнаться. "Гебен" даёт не меньше двадцати двух узлов. Простите, я должен поговорить со своим штурманом.

— Ваши извинения совершенно излишни, сэр.

Когда Худ удалился по своим адмиральским делам, оставалось только разглядывать окружающее пространство, которое не радовало разнообразием. "Инфлексибл" продолжал двадцатиузлово пожирать пространство, ведя за собой систершипов: "Индомитебл" и "Индефатигебл", на траверзе флагмана держался "Уэймут", которого командующий Средиземноморской эскадрой прихватил с собой в качестве разведчика. И не зря прихватил — минут через десять после ухода адмирала с мостика, Колчак увидел, что из труб лёгкого крейсера дым повалил поинтенсивнее, и тот, слегка склонившись к норду, стал удаляться от своих линейных собратьев. Ну да — оперативная разведка, она же ближняя разведка, тоже штука немаловажная.

И результаты не замедлили сказаться — минут через сорок разведчик донёс об обнаружении дымов, а потом морзянка его телеграмм принималась антеннами "Инфлексибла" практически без остановки: "Вижу два корабля, курс... скорость...", "Опознан неприятель, курс... скорость...", "Следую параллельным курсом на ост, скорость двадцать два узла...".

Ну, то есть всё — сражение состоится.

* * *

Вильгельм Антон Сушон не сразу понял, что здорово влопался. Когда он увидел британские броненосные крейсера нахально лёгшие на курс преследования, то никакого особого беспокойства не испытал — с ними "Гебен" легко справится. Ну ладно, не легко... Но достаточно легко уйдёт — благо, что механизмы после ремонта в Пола были в порядке. Не в идеальном, конечно, но двадцать четыре узла ненадолго германский линейный крейсер выдать способен.

— Уходим и помашем англичанам платочком с кормы? — поинтересовался у адмирала командир корабля Аккерман. — Или развернёмся, и удовлетворим их желание подраться?

— Не будем дёргать тигра за усы, Рихард. Курс прежний. Наша первоочередная задача дойти до Константинополя, вернее Стамбула, ибо мы с тобой уже практически на службе у султана... Но их лёгкий крейсер скоро может зацепить "Бреслау", тогда придётся задерживаться, чтобы его прикрыть. Передай Кеттнеру, чтобы обгоняли и шли впереди — под наши пушки этот наглый британец сунуться не посмеет.

А вот появление на носовых румбах "Уэймута" сильно подпортило настроение контр-адмиралу — не грибы собирать он сюда заявился... Ну да — ещё полчаса и по курсу обозначились три дыма, причём сомневаться кому они принадлежат не приходилось — пожаловали именно те корабли, которых можно было опасаться в средиземноморских водах. И только их — от всех остальных "Гебен" или уходил играючи, или крушил противника своим главным калибром. Но не эту тройку... И не оторваться — не дадут. А намерения у сынов Альбиона явно более чем решительные — совершенно конкретно идут на перехват и постараются навязать бой.

— Аллярм? — в вопросе капитана цур-зее Аккермана вопросительные нотки лишь угадывались — он и так был уверен в ответе своего адмирала.

— Что ты спрашиваешь? Разумеется. И передать на "Бреслау": "Самый полный вперёд!" Пусть нас не ждёт и идёт в Константинополь!

Фрегаттен-капитан Кеттнер прекрасно понял замысел своего адмирала, и лёгкий крейсер стал потихоньку отрываться от своего "старшего брата". Однако спокойно удрать "Бреслау" не дали, сначала за ним увязался "Уэймут", а потом к погоне присоединился и "Даблин". Перспективы для беглеца вырисовывались достаточно печальные — спасти его могло только невероятное везение. Но это было вторичным — главные события должны произойти здесь, в бою между "большими дядьками"...

— А они пока не стреляют, — напряжённо процедил Аккерман, не отрывая бинокля от глаз. — Может обойдётся?

— Ну да, — скептически хмыкнул адмирал, — это они нам свежих сосисок привезли. Просто нет смысла открывать пристрелку на контркурсах. Сейчас сделают два поворота вдруг, лягут на параллельный, и начнут. Идём в боевую рубку.

Сушон оказался совершенно прав — через четверть часа британские линейные крейсера ведомые "Индефатигеблом" двигались с "Гебеном" в одном направлении, и на среднем блеснула первая вспышка пристрелочного выстрела. Снаряд был прекрасно различим в полёте, и немцы напряжённо следили за его траекторией. Почти четыре центнера стали вздыбили море в полутора кабельтовых от борта. Недолёт. Достаточно серьёзный недолёт. Но это только начало: преимущество англичан в главном калибре было более чем двукратным — теоретически в бортовом залпе могли участвовать двадцать четыре ствола калибром в двенадцать дюймов. Реально — до двадцати. "Гебен" имел возможность отвечать из десяти одиннадцатидюймовок. Но выбирать не приходилось.

— Прикажи отвечать, — мрачно бросил Сушон капитану цур-зее.

Старший артиллерийский офицер линейного крейсера корветтен-капитан Книпсель, немедленно по получении приказа отозвался на него выстрелом из носовой башни в головного британца. Затем загрохотали и остальные артустановки. Англичане не остались в долгу, вокруг германского флагмана один за другим вставали фонтаны от падения вражеских снарядов. Попаданий пока не было, но просто по закону больших чисел они должны были вот-вот последовать. Да и сама неопадающая стена воды неподалёку от борта не только нервировала немецких комендоров, но и здорово мешала им целиться во врага.

Избежать неизбежного не удалось, сначала один двенадцатидюймовый снаряд пробил броню противоминной батареи и его взрыв вычеркнул из списка живущих два десятка немецких моряков. К тому же начавшийся пожар скользнул в погреба, но детонации снарядов и зарядов не последовало. Затем ещё один ударил в первую трубу. Его кинетической энергии хватило для того, чтобы пронизать её с одной стороны, но оказалось недостаточно для пробития противоположной стенки. Пришлось свалиться вниз, туда где сходились дымопроводы из нескольких кочегарок и там догоревший взрыватель заставил сдетонировать заряд. Тяга в топках почти мгновенно упала, дым повалил по палубам, а "Гебен" стал стремительно терять скорость.

* * *

— Есть! Врезали! — не удержался от радостного вскрика Колчак, когда увидел, что немецкий крейсер окутался облаком чёрного дыма. — Браво, сэр, ваши комендоры отлично стреляют!

— Благодарю за комплимент, — сдержанно отозвался Худ, — но ликовать ещё рано. Шампанского выпьем, когда утопим эту лоханку, не ранее.

На "Гебене" наблюдались ещё несколько попаданий: взрыв в районе кормовой рубки, на баке, на второй трубе...

— О Боже! Господа!! "Индефатигебл"!!! — вдруг крикнул командир флагмана. — Смотрите!

Из головного линейного крейсера выбросило чёрным и жёлтым дымом. Здорово выбросило, где-то на стометровую высоту. Огромный корабль разломило пополам, и следующему вторым "Индомитеблу" пришлось принять вправо, чтобы не налететь на не успевшие затонуть останки ещё пару минут назад могучего исполина.

— Да уж! — мрачно, но спокойно бросил адмирал. — Победы вчистую не получится. Но теперь мы просто обязаны затоптать эту германскую жестянку в волны. Иначе пострадает честь Британии.

Но буквально через пару минут "справедливость восторжествовала". Хоть и очень частично — снаряд с "Инфлексибла" пробил барбет кормовой башни "Гебена", разорвался во время пробития брони, и увлёк за собой в рабочее отделение докрасна раскалённые осколки и куски всё той же самой брони. Загорелись несколько главных и дополнительных зарядов в подачной трубе,, это вызвало воспламенение зарядов в боевом отделении башни, в перегрузочном, и в нижних подъёмниках. Огонь охватил шесть тонн пороха, который, тем не менее, не взорвался, а просто сгорел. Из двух кормовых башен поднялся столб яркого пламени высотой в дом. Море огня поглотило почти сто семьдесят человеческих жизней, но, благодаря мужеству трюмных матросов и старшин, которые голыми руками умудрились отдраить раскалённые штурвалы клапанов затопления погребов, взрыва удалось избежать. "Гебен" принял ещё шестьсот тонн забортной воды, но остался на плаву. Правда скорость его упала до уже совершенно несерьёзных семнадцати узлов.

— А вот теперь мы поотстанем, — мстительно процедил сквозь зубы Худ. — Передайте на "Индомитебл": "Меньше ход, держаться на правой раковине вражеского корабля".

— Чёрт! — на самом деле Колчак выразился менее цензурно, но, конечно, не вслух — англичанин собрался минимизировать риск утопления ещё одного британского линейного крейсера, оставить реально опасными для себя только две башни "Гебена" из трёх уцелевших, но он ведь в этом случае и сам теряет возможность обстреливать врага из двенадцатидюймовок правого борта. Да и из кормовой "Инфлексибла", пожалуй.

Но десять стволов против четырёх — преимущество более чем солидное, и немцу попадало всё сильнее и сильнее, к тому же подтянулись броненосные крейсера Трубриджа, а это ещё более трёх тонн металла и взрывчатки в бортовом залпе. По три залпа в минуту. Тем более, что попадания распределялись не равномерно по корпусу немецкого линейного крейсера — все они приходились на его кормовую часть. Впрочем, Трубридж скоро осмелел, и стал со своими крейсерами выходить вперёд — благо, что замолчала башня "Гебена" им отвечавшая. Худ тоже почувствовал уверенность в успехе, и прибавил скорость, чтобы ввести в действие уже все имеющиеся пушки главного калибра.

Три тонны снарядов летящих с одного борта, шесть тонн с другого... Даже при двух процентах реальных попаданий, это много. Сначала, одна за другой, замолчали бортовые башни немецкого линейного крейсера, потом заткнулась и баковая, что, впрочем, было уже не важно — "Гебен" тонул. Тонул, погружаясь кормой, и задирая таран над волнами.

От "Даблина" и "Уэймута" тоже пришли хорошие новости — "Бреслау" настигнут и потоплен. Вернее — выбросился на берег и горит, но, главное, уничтожен как боевая единица.

Английские крейсера подгребли поближе к месту гибели "Гебена" и стали спускать шлюпки, катера и вообще всё маломерное, что могло помочь спасти из пучины хоть сколько-то жизней своих недавних врагов, тех, кто ещё несколько минут назад старался их убить. Изо всех сил старался. Но веками военные моряки спасали из волн своих поверженных противников, и да не оскотинятся они никогда до такого состояния, чтобы не протянуть руку помощи тонущему врагу. ОН — ВОИН. Он до конца выполнил долг перед своей Родиной.

Удалось вытащить из достаточно тёплых вод августовского Средиземного моря около четырёх сотен германских матросов и офицеров, это только с "Гебена" — "Бреслау", как уже было сказано, выбросился на греческий берег.

— Разрешите поздравить флот Великобритании с победой! — попытался сделать комплимент адмиралу Колчак.

— Благодарю, сэр, — не очень-то радостно буркнул в ответ англичанин. — Только что-то я не испытываю особенного ликования: имея подавляющее преимущество мы, ценой серьёзных потерь еле-еле смогли утопить вражеские корабли.

— Вы одержали стратегическую победу, — не согласился каперанг. — Победу, которая весьма серьёзно должна сказаться на судьбе начавшейся войны. И этого не переоценить. А неожиданно быстрая гибель "Индефатигебла" это тоже весьма важная и ценная для вас информация, не так ли?

— Пожалуй, вы правы. Что-то не так с нашими чёртовыми крейсерами, если они взрываются от пары-тройки попаданий.

— Ну почему же — суда очень даже неплохие, просто, как выяснилось, не стоит их использовать в бою с линейными кораблями немцев. А вот как средство уничтожения лёгких сил противника вплоть до броненосных крейсеров — почти идеальны.

На самом деле Колчаку сейчас меньше всего хотелось общаться на предмет военно-морских тактики и стратегии. Требовалась разрядка после боя. Хотя бы в виде бутылки виски или коньяка. И нейтральный разговор. О бабах, например.

Ведь уже достаточно чётко проявилось в сознании, что живы они с Худом практически благодаря ошибке штурмана — выйди линейные крейсера не на встречный курс "Гебена", а на траверз или вдогон — головным в кильватере был бы "Инфлексибл", как и положено флагманскому кораблю. И именно он получил бы те самые роковые снаряды, именно он бы взорвался... С околонулевыми шансами выжить для тех, кто находился на его борту.

— Сээр! — английский адмирал разве что не щёлкал пальцами перед лицом Колчака. — С вами всё в порядке?

— Да, благодарю. Задумался... — вернулся в реальный мир Александр Васильевич.

— Тогда приглашаю вас на кофе. С коньяком, если не возражаете.

— Почему бы и не выпить с приятным собеседником, — улыбнулся русский моряк. — Тем более после боя. К тому же перед скорым расставанием.

— Собираетесь обратно в Россию? — удивлённо приподнял бровь Худ. — Жаль. Мы ведь с вами сработались неплохо. Лично мне очень бы хотелось, чтобы именно вы оставались офицером связи между нашими флотами.

— Благодарю за лестную оценку моей деятельности здесь, у вас, — обозначил поклон Колчак, — но всё-таки, считаю, что принесу больше пользы своей стране на Балтике, на мостиках русских кораблей идущих в бой с врагом.

— Понимаю, что ничего плохого в адрес Британии вы сказать не хотели, — улыбнулся адмирал, — но, осмелюсь напомнить, что ещё полчаса назад вы тоже были в бою. В очень рискованном бою. Рядом с английскими моряками.

— Я ни в коем случае не имел в виду что-то обидное...

— Да я понимаю. Идёмте уже выпьем, сэр! — весело посмотрел на собеседника Худ. — В самом деле, уже пора снять нервное напряжение сегодняшнего дня парой глотков старого доброго коньяка.

* * *

Дожидаться подходящей оказии не пришлось — Британское адмиралтейство отзывало линейные крейсера со Средиземного моря в метрополию. Да и броненосные тоже.

Так что через две недели снова Лондон. Награждение крестом "За выдающиеся заслуги" и добрые вести с Балтики от морского атташе: история проявила свою инерцию и произошедшее пока не очень серьёзно поменяло её путь: "Магдебург" всё-таки выскочил на камни острова Одесхольм — выскочил, голубчик. Так что с этим всё в порядке. Ближайшая тема — "Жемчуг". Надо надеяться, что Эссен после последних событий прочувствует ситуацию, напряжёт на эту тему Григоровича, а тот наваляет таких телеграмм командиру крейсера барону Черкасову, что тот и ночевать станет только на мостике, а не сбегать на берег в каждом порту. И "Эмден" получит в Пенанге или где-то там ещё полновесный бортовой залп ещё до попытки атаковать, а его торпеды запутаются в сетях...

Поэтому скорее домой! Добрался за несколько дней: сначала пароходом из Лондона в Гуль, потом из Гуля в Берген. Дальше решил, что лучше по сухопутью. Через Хапаранду и Торнео. В Торнео пришлось ждать несколько часов, поэтому имелось время осмотреть грузы, которые прибыли из Соединённых Штатов и готовились к отправке в Россию. Здесь были машины и машинные части, заказанные ещё до войны для строившихся на Балтике кораблей, взрывчатые вещества и многое другое.

Ещё пара дней, и снова борт "Рюрика", снова пред грозные очи командующего Балтфлотом... Впрочем, не такие уж и грозные теперь. Всё предсказанное подтвердилось, и Эссен стал относиться с ещё большим доверием к своему "флажку". К тому же настоятельная рекомендация использовать свои подлодки не как средство обороны, а в качестве "охотников" тоже дала блестящие результаты — "Акула" старшего лейтенанта Гудима взорвала торпедой немецкий броненосный крейсер "Принц Генрих". У немецких же берегов взорвала.

Об этом славном деле Колчак узнал уже на борту флагмана, благо, что прибыл аккурат к началу совещания штаба командующего флотом. Кроме собственно Эссена в адмиральском салоне находился начальник штаба контр-адмирал Кербер, который, надо сказать, слегка недолюбливал Александра за его привычку обращаться к Николаю Оттовичу непосредственно, минуя его ближайшего помощника и заместителя. Дымил сигарой в кресле начальник службы связи контр-адмирал Непенин, Из штаб и обер-офицеров присутствовали каперанг Тимирев, с женой которого в прошло-будущей жизни у Колчака и случился тот самый роман, флагарт кавторанг Свиньин, минёр барон Мирбах, лейтенанты Довконт и Комелов.

— С благополучным прибытием в Россию, Александр Васильевич! — поднялся навстречу зашедшему Колчаку командующий флотом. — От души поздравляю вас с успешным выполнением своей миссии и заслуженной наградой.

— Благодарю, ваше превосходительство. Каждый из нас выполняет свой долг перед Родиной как может. К тому же и вы примите мои поздравления: Война идёт меньше месяца, а немцы уже потеряли на Балтике два крейсера. На мой взгляд — блестящий результат.

— Ну, информацию Гудима ещё должна подтвердить разведка, — хмыкнул Эссен. — Не мне вам объяснять, как часто на войне желаемое выдают за действительное. Причем, искренне веря в то, что говорят.

— Проверим, — буркнул из кресла Непенин. (Служба связи на самом деле, была, в том числе и разведкой-контрразведкой флота) — Уже проверяем. Меня, кстати, удивляет как с "Акулы" в перископ отличили "Принц Генрих" это или какая-нибудь "Виктория Луиза"...

В дверь постучали.

— Разрешите, ваше превосходительство? — зашёл флагманский штурман, старший лейтенант Сполатбог.

— Только вас и ждали, Александр Николаевич, присаживайтесь... Итак, господа, нам нужно обсудить выставление новых минных заграждений у вражеских берегов... Да! Александр Васильевич, прошу вас ознакомиться: две из шести вами рекомендованных минных банок уже наличествуют, — Эссен передвинул карту своему флаг-капитану.

— Благодарю!..

Обсуждение новой операции по выставлению мин в Данцигской бухте, об операциях крейсеров, выборе места действия субмарин у вражеских берегов и тому подобное... Совещание в штабе длилось около трёх часов, после чего, когда командующий отпустил всех присутствующих, кроме Колчака.

Это, впрочем, не вызвало никакого удивления у остальных — понятно, что у Эссена имелось немало вопросов к своему только что прибывшему с Гранд Флита флаг-капитану.

— Да уж, — задумчиво промолвил адмирал, когда они с Колчаком остались одни, — признаться, Александр Васильевич, у меня никак не получалось верить вам до конца, но последние события...

Колчак терпеливо ждал, не перебивая командующего.

— Чувствую себя доктором Фаустом...

— Совершенно напрасно, Николай Оттович, — осмелился улыбнуться каперанг. — Ничего взамен той информации, которую смогу предоставить, у вас не попрошу. Желаю только победы России в этой войне. А вы достаточно мудрый человек, чтобы понять, что уж чего-чего, а вреда она Империи не принёсёт.

— Да понимаю я, — махнул рукой Эссен. — Присядьте!

— Вот бумаги, которые я вам должен передать из Англии: письмо Первого лорда Адмиралтейства Морскому министру, его же письмо вам, мой отчёт о поездке...

— Спасибо, я потом посмотрю. Но, в первую очередь хотелось бы ваших впечатлений о бое с "Гебеном". Об англичанах, о немцах, о кораблях, о людях... Ну, вы понимаете.

— Понимаю, конечно. Ну, что сказать: в целом, прекрасные моряки и те, и другие. Стреляют германцы получше наших английских друзей, защищены их суда значительно лучше, но британцы почти всегда смогут выставить в сражении свои "два киля против одного", а то и поболее. И тут считать пушки, дюймы калибра и брони — совершенно неблагодарное занятие, это вряд ли поможет предсказать результат столкновения между отрядами. Одно могу сказать точно: линейные крейсера у колбасников лучше, чем у британцев — ну слишком тонкая броневая "шкурка" у английских "кошек".

— Это да...

— Да и у наших, пока ещё даже не вошедших в строй дредноутов типа "Севастополь" — тоже. Это идеальные корабли для боя с эскадрой Того десять лет назад. Но сейчас они так же поражаемы в бою с немецкими современными линкорами как несчастный "Индефатигебл".

— Это давно известно — на "Чесму" врезали кусок от этих новых линкоров и обстреливали... Результат — не новость. И что теперь? Ничего ведь не изменить — не пришлёпать дополнительную броню на борта кораблей, которые ещё даже не вошли в строй. Просто стараться не подставлять их под огонь полноценных германских линкоров на соответствующих дистанциях. Пушки на них великолепные, скорость чуть не дотягивает до линейных крейсеров. Вот от этого и плясать. В качестве "убийц додредноутов" они превосходны. Впрочем, это дела дней грядущих, а что вы планируете в ближайшее время кроме тех операций, которые мы обсудили сегодня?

— А я, как советчик, практически кончился, Николай Оттович, увы, — состроил скорбную физиономию Александр. — Моё вмешательство настолько серьёзно изменило ход истории, что ничего предсказать более не берусь. Во всяком случае тактически...

— Нет уж! — прервал своего флаг-капитана Эссен. — Взялись уже за гуж... Вы мне нужны. И России нужны. Убедили, чёрт побери! Более чем...

— А что с армией Самсонова? — посмел поинтересоваться Александр.

— Окружена и разгромлена, — потупился комфлота. — А что я мог сделать? Кто будет слушать моряка в таких вопросах?..

— Николай Оттович, не нервничайте, пожалуйста! — поспешил успокоить, вернее, попытаться успокоить своего непосредственного начальника Колчак. — В том, что произошло, нет вашей вины ни на йоту. Сухопутные нас не любят, в грош не ставят. Это с прошлой войны ещё. Мы попытались помочь — помощь не была принята. Чего себя казнить? А дополнительный корпус с Кавказа мы армии подарили, правда?

— Да ладно... Что нам делать предлагаете?

— А именно то, что и наметили — активные минные заграждения, крейсерские операции и, опять же, действия наших подводных лодок у вражеских берегов. Агрессивные действия.

— Всё бы хорошо, Александр Васильевич, — усмехнулся Эссен, — но действительно активно и агрессивно у немецкого берега может действовать только одна лодка — всё та же "Акула". Остальные — подлодки береговой обороны. Они не могут уходить в длительное плавание, тем более, что в непосредственной близости от вражеских портов нужно будет почти постоянно находиться в подводном положении.

— Ещё четыре типа "Кайман"... Базируясь на Либаву...

— Вы знаете, какое время требуется нашим "аллигаторам" на погружение? — вскинулся адмирал. — Пять минут!

— Знаю. Опасно. Но за пять минут с горизонта не добежать самому быстрому миноносцу. Разрешите выйти с одной из этих лодок?

— Не разрешаю! Но вот отправиться в Либаву, и проинструктировать самым тщательным образом командира субмарины, которая уйдёт к немецким берегам, приказываю. А там — посмотрим.

— Есть!

— С семьёй пока увидеться не придётся, извините. Напишите им — доставим. Передавайте поклон и мои извинения Софье Фёдоровне.

— Благодарю, Николай Оттович, непременно. Когда отходит мой поезд?

— Вы с ума сошли? — чуть ли не рассмеялся Эссен. — Думаете, я помню расписание? Отправляйтесь на ближайшем. Ну, в смысле, после того, как будете готовы. Вы готовы?

— Собираться нет необходимости, инструкции командиру лодки обдумаю в пути, так что готов отправиться немедленно.

— Вот и славно. В добрый путь!

Поезд на Либаву отходил через шесть часов, так что имелось предостаточно времени, чтобы и "отдышаться", и со вкусом пообедать в Ревельском привокзальном ресторане — в первые дни войны кормили там ещё вполне прилично.

* * *

Нельзя сказать, что Либава встретила ароматом цветущих лип — не сезон, отцвели уже эти деревья, являющиеся символом города. В "Порт Александра Третьего" Колчак отправился, разумеется, на извозчике. На плавбазу местных подлодок.

Подводная лодка того времени была самым наипоганейшим из боевых кораблей в плане условий обитаемости экипажа — ни поспать тебе нормально, ни пожрать, всё внутреннее пространство отдано выполнению главной цели. Подкрасться под водой и атаковать врага. А автономность данных судёнышек просто не позволяла надолго отрываться от своих баз. Ну а сутки-трое вполне можно пережить на консервах. О горячей пище, за исключением чая, для приготовления которого имеется электроплита... Нет — электроплитка...

Терпи, подводник!

Поэтому в своём порту моряки подплава обитали на борту "матки". Какого-нибудь уже не очень нужного, но достаточно комфортного в плане проживания корабля.

Колчак устроился на плавбазе "Хабаровск" недавно пришедшей из Балтийского порта вместе со вторым дивизионом подлодок. И немедленно попросил вызвать к себе командира "Каймана". Ждать пришлось недолго, уже через полчаса в дверь каюты постучали.

— Войдите!

— Здравия желаю, господин капитан первого ранга! — зашёл ещё достаточно молодой, лет тридцати, офицер. — Старший лейтенант Станюкович прибыл по вашему приказу!

— Здравствуйте! — Колчак встал и протянул старлею руку. — Меня зовут Александр Васильевич.

— Кирилл Константинович.

Станюкович? Константинович? Немедленно вспомнились "Максимка", "Вокруг света на "Коршуне" и прочее.

— Простите, а вы случаем не...

— Нет, нет, — разулыбался подводник, не в первый раз уже его фамилия и отчество в сочетании вызывали подобные вопросы при знакомстве. — Моего отца зовут Константином Ивановичем, а знаменитый Константин Михайлович наш дальний родственник.

— Понятно, присаживайтесь, пожалуйста! — флаг-капитан развернул на столе карту. — Вам, с вашим "Кайманом", предстоит завтра поход к германскому побережью.

— Есть!

— Подождите! Сначала посмотрите на зону ваших действий: здесь и здесь, — палец Колчака чуть ли не ковырнул бумагу, — два наиболее вероятных направления, где корабли противника могут встретиться. Видите приближающийся дым — немедленно под воду, разглядели после этого через перископ немецкий флаг — торпеду в борт, если это, конечно, не пассажирское судно. Хотя вряд ли колбасники после начала войны перевозят по морю что-нибудь, кроме грузов и войск.

После десяти минут занятых разбором вариантов действия лодки в различных ситуациях старший лейтенант оторвался от карт и блокнота:

— Понял вас, Александр Васильевич. Когда прикажете выйти в указанный квадрат?

— Завтра. Но "квадрат", как понимаете, понятие в данном случае отнюдь не геометрическое. Вот карта наших минных заграждений — не наткнитесь. Удачи вам, Кирилл Константинович!

— Благодарю! Разрешите идти?

— Ступайте. И да поможет вам Бог!

* * *

Когда подлодка идёт в надводном положении и от горизонта до горизонта ни дымка, на палубе максимум экипажа — ну уж очень тяжко находиться в недрах корабля всё время боевого патрулирования. Тем более, что гальюна на субмаринах данного типа не предусмотрено. А организм своего требует...

Мичман Кнорринг и сигнальщик Скороходов обозревали горизонт в бинокли, ну и на небо поглядывали — не появится ли какой-нибудь "цеппелин", который способен разглядеть в такую погоду лодку даже под водой. Пока всё чисто...

— Дым на правом крамболе! — вдруг выкрикнул сигнальщик, и даже вытянул руку в указанном направлении.

На горизонте действительно обозначился дымок.

— Командира наверх! — немедленно отреагировал мичман. — Всем вниз! Боевая тревога!

К моменту, когда командир поднялся на мостик, в бинокль можно было различить уже три приближающихся дыма.

— Ну вот, Андрей Арнольдович, кажется, не зря мы тут болтались, — сосредоточенно проговорил Станюкович, опуская свой "Цейс". — Немцы. Спускайтесь, а я пока задержусь здесь. Погрузиться до позиционного.

Теперь над волнами возвышалась только рубка "Каймана" и старший лейтенант оставался наверху в одиночестве. Шли минуты, и уже можно было различить, что приближаются два крейсера и два миноносца. Пора уже прятаться под воду и разглядывать противника через перископ.

— Ныряем! — спустился в душное нутро субмарины командир. — Один трёхтрубный крейсер типа "Аугсбург", один двухтрубный типа "Газелле" и два эсминца.

— Каким курсом идут? — не преминул поинтересоваться Кнорринг.

— Да практически на нас. Скоро разберёмся куда отойти, чтобы занять позицию. Приготовить носовые! Ход — пять узлов.

— Есть!

Через несколько минут рубка подлодки скрылась под волнами и по поверхности моря скользил только шлейф от трубы перископа. Благо, что погода была достаточно свежей, и волнение до некоторой степени маскировало режущую воду оптику.

— Вправо на двадцать градусов по компасу! — не отрывая лица от каучука визира сосредоточенно командовал Станюкович. — Дьявол! Какая же у них скорость? Ни черта не понять. Десять узлов? Двенадцать? Пятнадцать?

Силуэты германских крейсеров приближались всё стремительнее и стремительнее, было понятно, что головной трёхтрубный под торпедный выстрел уже не попадает. Ну что же — придётся удовлетвориться вторым...

— Первый аппарат, товьсь! Пли!

— Вышла!

"Каймана" ощутимо встряхнуло.

— Второй, товьсь! Пли!

— Вышла вторая!

— Опустить перископ! Поворот восемь румбов влево! Восемь узлов!

Теперь — удирать! Сейчас вражеские корабли, которые наверняка заметили пузырчатые следы торпед, начнут обкладывать ныряющими снарядами весь предполагаемый район нахождения лодки. Теперь — ждать! Ждать и надеяться, что две тысячи рублей вложенных в производство этих самых торпед не просто пробуравят толщу воды, а сделают то, ради чего были созданы — попадут в борт вражеского корабля и отправят его на дно. Хотя бы на длительный ремонт...

— Две минуты, Кирилл Константинович... — невесело посмотрел на своего командира Кнорринг.

— Значит промазали...

"Каймана" встряхнуло, а потом на его борту услышали и грохот далёкого взрыва, который через пару секунд повторился ГРОХОТОМ.

* * *

Командир минного заградителя "Альбатрос", который своим силуэтом действительно очень походил на крейсера типа "Газелле", был здорово ошарашен, когда сигнальщики закричали о приближающейся торпеде, но решение принял верное, и корабль достаточно грамотно лёг на курс, который позволял уклониться от атаки. Но вот когда нарисовалась и вторая, деваться стало просто некуда. Одна из двух тысяч рублей собранных Российской Империей со своих налогоплательщиков не пропала зря: сто килограммов взрывчатки были доставлены к борту вражеского корабля. Рвануло. А "Альбатрос" нёс в своих трюмах сто пятьдесят мин для их установки их перед Либавой. Ещё полторы тонны тротила мгновенно превратились в стремительно расширяющиеся газы. Минзаг разорвало почти на атомы. Не спасся никто...

Один из двух немецких минных заградителей специальной постройки приказал долго жить — весьма серьёзная потеря. И принц Генрих, командующий силами германского флота на Балтийском море, и гросс-адмирал Тирпиц лучше предпочли бы потерять крейсер, чем этот невзрачный кораблик. Да и вообще потери на Балтике становились пугающими: "Магдебург", "Принц Генрих", "Альбатрос"... А ведь война только началась...

Причём и на этом неприятности для Флота Открытого Моря не закончились: не прошло и недели, как броненосный крейсер "Принц Адальберт" проехал пузом по мине из заграждения поставленного в Данцигской бухте русскими миноносцами. Сначала немецкие моряки даже не поняли, что произошло — корабль лишь слегка вздрогнул, некоторые на борту даже подумали, что он таранил подводную лодку, но донесения о том, что вода затапливает различные отсеки, восприняли уже как информацию об атаке подводной лодки. Капитан цур-зее Михельсон приказал повернуть и уходить полным ходом на запад... Ни к чему хорошему подобные пляски на минах привести не могли, и скоро последовал ещё один взрыв. "Принц Адальберт" накренился на правый борт и здорово сел кормой. Вода затапливала один отсек за другим, и вскоре крейсер перевернулся и затонул. Правда эсминцам и шлюпкам с лёгкого крейсера "Любек" удалось спасти большую часть команды.

Кроме того, в начале сентября и англичане устроили "крейсерскую резню" в Гельголандской бухте. В результате Хохзеефлотте лишился ещё четырёх вымпелов: "Ариадне", "Фрауэнлоб", "Кёльн" и "Штутгарт", а британская подлодка "Е-9" у берегов Дании пустила на дно "Хелу" — крейсерок маленький и слабенький, но, тем не менее, ещё "минус один".

Командующий Флотом Открытого Моря адмирал Ингеноль распорядился перевести на Балтийское море Четвёртую и Пятую эскадры линкоров — звучит грозно, но на самом деле это были пожилые и достаточно слабые броненосцы типов "Виттельсбах", "Бранденбург" и "Кайзер" при встрече с английскими дредноутами они были бы просто обречены, а так вполне могли оказать помощь своей армии поддерживая её приморский фланг огнём тяжёлых орудий.

Впрочем, это неожиданностью не являлось, а вот известие о том, что в полное распоряжение принца Генриха перешли не только "Роон" с "Йорком", но и "Блюхер" (а в достоверности сведений добытых агентами Непенина сомневаться не приходилось) здорово осложняло ситуацию для русского Балтийского флота. Этот "недолинейный" крейсер создавал на море ситуацию постоянной угрозы — ни один отряд вышедший в открытое море без прикрытия линейных сил не мог чувствовать себя в безопасности. Разве что "Новик" мог уйти. Впрочем, "Новик" мог уйти вообще от любого корабля в мире... А так — "Блюхер" становился полновластным хозяином морского театра военных действий.

Но Эссена это не испугало — командующий флотом вывел на очередную операцию по минированию Курляндского побережья не только собственно минзаги "Амур", "Енисей" и "Ладога", не только Первую бригаду крейсеров плюс "Рюрик" и миноносцы, но и броненосцы "Андрей Первозванный" и "Император Павел Первый". И на "Блюхер" с лёгкими крейсерами всё-таки наткнулись.

Сначала германский тяжёлый крейсер обнаружил "Баяна" и "Палладу", и фрегатен-капитан Эртман решил, что ему выпал шанс уничтожить один, а может быть и два русских броненосных крейсера, поэтому он азартно устремился в погоню за противником, который, почему-то отходил к югу. "Блюхер" превосходил своих противников в бортовом залпе вдвое, на курсе преследования — минимум вчетверо. Превосходство в скорости — три-четыре узла...

Однако, скоро на горизонте нарисовался дым идущего на выручку своим братьям "Рюрика" — а это уже серьёзно... А потом вообще появились ажурные мачты русских броненосцев. С такими серьёзными "дядьками" немцу было весьма опасно для "здоровья", поэтому "Блюхер" вместе со своим сопровождением поспешил отвернуть и воспользоваться ещё одним своим козырем — превосходством в скорости. Но поймать десятидюймовый с "Рюрика" он всё-таки успел. Прямо в кормовую рубку. Ещё семнадцать немецких моряков не обнимут своих жён, матерей, детей...

А тут ещё пришли известия с Дальнего Востока: "Жемчуг" ждал "визита" на якорной стоянке в Пенанге, капитан второго ранга барон Черкасов, перманентно "вздрюченный" из под Адмиралтейского шпица, организовал на своём крейсере постоянное дежурство и превнимательнейшее наблюдение за рейдом. Четвёртая труба, которую присобачил себе "Эмден" нисколько не обманула русских моряков, и те, подождав, когда враг выйдет на совершенно убойную дистанцию, открыли огонь из своих стодвадцаток. "Жемчуг" почти вдвое превосходил своего противника по весу бортового залпа, на "Эмдене" сбило трубу, он получил пять пробоин по ватерлинии... Короче о дальнейшем пиратстве в Индийском океане немецкому "белому лебедю" можно было забыть. Причём в кратчайшие сроки забыть... Но и это не удалось — когда фрегатен-капитан Мюллер попытался вывести свой горящий корабль с рейда Пенанга, он подвергся атаке французского миноносца "Муске". Крен не позволял организовать заградительный огонь, и взрыв торпеды поставил окончательную точку в судьбе немецкого рейдера.

* * *

— Дьявольщина! — на самом деле Эссен выразился куда покрепче. — Вот, полюбуйтесь, господа, приказ от командующего Шестой армией генерала Фан-дер-Флита, которому подчинён наш флот: "Балтийский флот необходим для защиты столицы со стороны Финского залива. Категорически запрещаю выводить линейные силы в открытое море для каких-либо операций".

— А что, были сомнения? — Непенин традиционно попыхивал сигарой из кресла. — Сухопутные как всегда не умеют с нами взаимодействовать — вспомните Порт-Артур, Николай Оттович.

— Да помню я, помню, — нервно отреагировал командующий флотом. — И с этим ничего не сделать. Впрочем, есть и приятная новость — англичане отправляют нам несколько своих подводных лодок типа "Е".

— Новость действительно приятная, — встрял Колчак. — И лодки неплохие, и команды тоже. Осмелюсь предложить будущим командирам наших новых субмарин пройти практику на английских подлодках.

— Считаете, что без помощи "просвещённых мореплавателей" не справимся? — иронически поинтересовался Эссен. — Пока вроде самые большие успехи именно у наших подводников.

Ну вот и что возражать? Как в присутствии остальных офицеров штаба донести, что в реальности русские подводники выглядели в эту войну на Балтике более чем бледно — вся дивизия подплава за несколько лет уничтожила или захватила только четыре или пять транспортов. В то время как несколько британских пачками топили вражеские крейсера, миноносцы и всё прочее.

— Просто с их помощью справимся ещё лучше, Николай Оттович, — вывернулся Колчак. — У наших подводников просто нет никакого опыта в плавании на больших субмаринах. И набраться его негде. А ведь скоро должны войти в строй первые типа "Барс"...

— Должны, но скоро не войдут, — флегматично отозвался Непенин. — Двигатели для них в своё время у колбасников заказали, так что теперь жди пока или наши соответствующее производство организуют, а в это я верю очень слабо, или какие-нибудь американцы их изготовят и нам через Швецию поставят. Но мнение Александра Васильевича всецело поддерживаю — пусть наши старлеи поплавают с союзниками, вреда от этого точно не будет.

— Кстати, по поводу "барсов", может не стоит на них устанавливать аппараты Джевецкого? Вообще. Ведь бесполезные и очень проблемные аппараты. Лишние тонны груза, в зимнее время вообще вредны из-за обледенения и опять-таки полной бесполезности. Не так? Сэкономим империи кучу денег. Денег, которые можно будет направить армии — ей нужнее.

— Александр Васильевич, — насмешливо посмотрел на каперанга Кербер. — Вас не подменили? С каких пор вы стали так заботиться о сухопутных?

— С тех пор, Людвиг Бернгардович, как понял, что судьба этой войны будет решаться на суше, — Колчак старался говорить максимально спокойно. — Разумеется, мы должны помочь нашим братьям здесь, на Балтике. Но армия отступает, за ней, к сожалению, отступает и флот.

— Александр Васильевич, — в голосе Тимирёва слышалось откровенное недоумение. — Разве армия отступает?

— Пока — нет, Сергей Николаевич, — ответил за Колчака Эссен. — Но, после нашего разгрома в Восточной Пруссии, совершенно очевидно, что отступление сухопутных войск вдоль побережья, это вопрос времени. И мы должны постараться этот момент оттянуть насколько возможно.

— Как именно? — поспешил поинтересоваться флагарт.

— Вашими стараниями, уважаемый Владимир Александрович, — тут же отреагировал комфлота. — Огневой поддержкой приморского фланга нашей армии. А для этого у нас должен иметься мощный крейсерский отряд. Отряд, которому сам "Блюхер" не помеха. Поэтому штаб переведём на какой-нибудь смешной пароходик. На не представляющий боевой ценности корабль. А "Рюрик" пусть воюет! Возражения имеются?

Возражений не было.

Слегка забегая вперёд, можно сказать, что для штаба командующего подготовили посыльное судно "Кречет". Соблюдая экономию в личном составе, его командиром назначили флагманского минёра Мирбаха. Пароход лишь слегка переделали соединив несколько пассажирских кают, чтобы создать помещения для командующего, его начальника штаба, и флагманского механика; в остальных же каютах лишь поставили письменные столы, шкафы и убрали лишние койки. Каюты оказались весьма небольшими, тесными и душноватыми, но на войне как на войне... Даже для офицеров штаба. Зато теперь весь штаб, в том числе и его типография и архивы были сосредоточенны на одном корабле. Кроме того на "Кречете" установили мощную радиостанцию и прямой провод, который, конечно, мог функционировать только в портах при подключении к проводу на соответствующей "бочке".

Тем временем на Балтику прорвались через датские проливы первые две английские подлодки: "Е-9" и "Е-1" под командованием капитан-лейтенантов Хортона и Лоренса. Последний даже попытался по дороге в Либаву атаковать немецкий крейсер "Виктория Луиза", но британские торпеды прошли мимо. Тем не менее, германцам в очередной раз напомнили, что их корабли в этом море находятся под постоянной угрозой атак из-под воды.

А потом ещё, что не только из-под воды. И не только торпедных...

* * *

Минный заградитель способен доставить к месту постановки много мин, очень много, но он беззащитен при этом. Вражеские крейсера или даже миноносцы растерзают его немедленно после обнаружения. Так что, если собрались забрасывать "фрикадельками" акваторию противника, необходимо обеспечить прикрытие. Прикрытие из крейсеров, эсминцев, а может даже и с использованием линейных кораблей.

Давно напрашивалась идея ставить мины не только с заградителей, а и с крейсеров непосредственно — те могут и вражеские воды загадить, и защитить себя: уйти, избегая боя или дать отпор наглецу.

Так и поступили: в ноябре "Рюрик" повёл на операцию именно крейсера Первой бригады: "Адмирал Макаров", "Баян" и "Палладу". Вместе с ними пошли "Новик" и особый полудивизион Минной дивизии. На этот раз было решено накидать мин не в Данцигской бухте, а и возле Штеттина. То есть не возле соответствующего города, конечно — в устье Одера, на подходах к Штеттинскому заливу.

— Пора начинать, Михаил Коронатович, — обратился Колчак к начальнику бригады контр-адмиралу Бахиреву.

— Конкретно постановкой руководите вы, Александр Васильевич, вам и карты в руки. Командуйте!

Четыре крейсера построились пеленгом, и началось...

— Иметь пятнадцать узлов! — флажный сигнал. Выполнено.

— Интервал сброса десять секунд.

Поехали! Каждые десять секунд с кормы каждого крейсера летело по мине. От собственно мины мгновенно отделялся якорь, и, пока она ещё плавала на волнах, устремлялся ко дну. На якоре свободно разматывался минреп, но ниже него уже тонула свинцовая чушка на лине определённой заранее длины, когда она коснётся дна, то катушка с минрепом мгновенно застопорится и якорь утащит мину на заданную глубину. Потом море начнёт растворять кусочек сахара, который вставлен в предохранитель, удерживающий чугунные колпаки на свинцовых рогах мины. Несколько минут — и они свалятся — всё! Теперь только задень за эти тонкие и мягкие свинцовые оболочки — мгновенно лопнут стеклянные ампулы с кислотой, которая замкнёт гальваническую пару и сработает взрыватель. Тротил, заключённый в мине превратится в мгновенно расширяющиеся горячие газы, и вражеский корабль получит удар в самую подвздошину...

Эсминцы занимались тем же, но ещё ближе к устью. Наконец все четыре сотни мин были поставлены, и рогатая смерть осталась ждать свои потенциальные жертвы.

"Мавр сделал своё дело, мавр может уйти" эта цитата из Шиллера вполне характеризовала дальнейшие действия бригады русских крейсеров — домой! Как можно скорее, чтобы не демаскировать последнюю постановку. Но неисповедимы пути Нептуна!

Следующим утром заметили дымы на западе. Памятуя приказ командующего: "Искать боя с врагом везде, где бы его не встретили!", Бахирев повернул на вероятного противника. И не ошибся: через час стал отчётливо различим "Роон" и ещё два лёгких крейсера при нём.

Контр-адмирал Беринг, командующий грядущей операцией по обстрелу Либавы даже обнаружив русские крейсера по своему курсу, не сильно обеспокоился: просто приказал передать присоединиться "Фридриху Карлу" со своими "меньшими" братьями поскорее. И на "Блюхер", находившийся в дальнем прикрытии — аналогично. А последние неудачи германского флота на Балтике просто требовали хоть какой-нибудь компенсации. Три русских крейсера типа "Баян", которые нахально шли навстречу, "Роон" в паре с "Фридрих Карлом" имели полную возможность если и не уничтожить, то уж точно серьёзно потрепать.

Однако за третьим дымом на горизонте нарисовался и четвёртый... Беринг уже не отрывал бинокль от глаз... Большой трёхтрубный крейсер... Не стоит считать Эссена идиотом — это не "Аврора", и не "Диана" — это "Рюрик". Ну да — одна мачта.

А этот "большой дядька" уже совершенно менял расклад в назревающем бою — его бортовой залп превосходил таковой у всей немецкой эскадры вместе взятой. Во всяком случае, до присоединения "Блюхера". А его раньше чем через пару часов ожидать не приходилось. "Роон" стал отворачивать на обратный курс, увеличивая ход до полного. Как ни обидно было Берингу драпать от презренных славян, но слишком велико превосходство противника...

— Разворачиваются, уходят! Испугались, морды тевтонские! — весело крикнул Колчак наблюдая за маневром вражеского отряда.

— Как бы они не заманили нас на превосходящие силы или на позицию своих подводных лодок, — осторожно высказался командир "Рюрика" Пышнов.

— Оставьте, Александр Михайлович, — досадливо махнул рукой Бахирев, — с таким настроением воевать нельзя. Они нас что, именно здесь встретить ожидали? Поднять: "Отряду — погоня!". Попробуем всё-таки зацепить колбасников, благо что от мин мы уже избавились, а снарядов полный боезапас. Если мы сейчас не атакуем, то Эссен отставит меня от командования. И правильно сделает, кстати.

— И грош нам цена, если мы не сумеем оттяпать их концевого, — Колчак не отрывал бинокля от глаз и видел, что два малых крейсера немцев послушно поворачивают последовательно за своим флагманом, а это серьёзная потеря времени. К тому же, если второй — "Мюнхен", обладал запасом скорости достаточным, чтобы уйти из зоны поражения стремительно надвигающихся русских пушек, то последний, "Тетис", никак не являлся "скороходом", он даже уступал в скорости бега по волнам русским крейсерам. Именно по нему и открыл пристрелку "Адмирал Макаров". И уже первый снаряд лёг перелётом. То есть — вполне досягаем. Немедленно загрохали своими пушками "Баян" и "Паллада", всплески от падений их снарядов вставали всё ближе и ближе к борту "Тетиса". Заговорила и баковая башня "Рюрика".

Первой попала "Паллада": восьмидюймовый фугасный разорвался аккурат между кормовыми стопятками немецкого крейсера. Вымело всю орудийную прислугу этих несерьёзных на данных момент пушчонок, которые и палили-то исключительно демонстративно — ну не было у них шанса добросить снаряд до преследователей, а если бы и удалось, то никакого серьёзного ущерба бронированным русским они нанести не могли.

Первая кровь в этом бою пролилась. Но это только начало...

Ещё три снаряда прилетели в "Тетис", запылало на верхней палубе и в кают-компании, смяло раструбы двух вентиляторов, но всё это было терпимо — крейсер всё ещё держал двадцать узлов. Держал, пока не ударило под кормой — взрыв десятидюймового просто сорвал правый винт с оси и сделал здоровенную подводную пробоину. А вот это уже фатально — ход немедленно упал до совершенно несерьёзных двенадцати. Теперь оставалось только ждать (совсем недолго ждать), когда преследователи нагонят, и своими бортовыми залпами совершенно раскурочат маленький крейсер.

Так и произошло: "Рюрику" даже не пришлось расходовать снаряды — "Адмирал Макаров", "Баян" и "Паллада" отметились по "Тетису" так качественно, что не было смысла стрелять по уже опрокидывающемуся кораблю. Имелась цель более серьёзная — "Роон". И не только — собственно "Роон" повернул вправо, чтобы принять в кильватер подоспевшего "Фридрих Карла", а заодно отстреляться всем бортом по ближайшему из русских крейсеров, по "Адмиралу Макарову". Но командир последнего не оставил свой корабль на прежнем курсе — его вполне устраивал бой на параллельных. "Баян" и "Паллада" послушно покатились в кильватере головного, аналогично которому стали изрыгать огонь уже всем бортом. Учитывая поворачивающий последовательно "Рюрик", перспективы для немцев рисовались самые нерадужные, хреновые, короче говоря, перспективы — русские более чем вдвое перекрывали своих противников по весу бортового залпа.

— А, похоже, они реально обнаглели, Михаил Коронатович, — усмехнулся, не отрывая бинокля от глаз Колчак. — Надо наказать, не находите?

Сказанное относилось к "Аугсбургу" и "Бремену", которые пришли вместе с "Фридрих Карлом". Вступить в линию они, конечно, не посмели, но, пристроившись на левой раковине "Рюрика" стали пофыркивать в его сторону из своих абсолютно несолидных для такого гиганта пушечек. К своим собратьям спешил присоединиться и сбежавший ранее "Мюнхен".

— Пожалуй соглашусь, — Бахирев был отнюдь не в восторге от того, что каперанг смеет давать ему советы по управлению боем, но приходилось признать, что в данном случае совет Колчака вполне уместен, а с личными амбициями можно и потерпеть. — Александр Михайлович, прикажите своему артиллеристу работать по "Аугсбургу".

— Есть! — немедленно отозвался Пышнов и озвучил в телефонную трубку приказ адмирала.

Не прошло и полминуты, как орудия крейсера стали разворачиваться в сторону лёгких крейсеров противника. Грохнула пристрелочным восьмидюймовка — недолёт. Ещё выстрел — перелёт. Значит взяли в вилку, "Рюрик" перешёл на беглый огонь всем бортом, море вокруг "Аугсбурга" кипело от падающих снарядов. А орудия "Рюрика" отличались мощностью и передовой конструкцией. Как артиллерийские системы, они основывались на прежнем принципе русского флота "облегчённый снаряд/повышенная начальная скорость": и десяти-восьмидюймовые снаряды покидали канал ствола со скоростью девятьсот метров в секунду — значительно большей, чем у какого-либо современника "Рюрика" из последних броненосных крейсеров. Попади такой в бронированный борт — пробьёт и взорвётся там, где этот взрыв нанесёт максимальный ущерб. В небронированный — может прошить корабль насквозь и взорваться над морем. Если, конечно, ничего серьёзного в потрохах корабля не встретится...

Командир "Аугсбурга", фрегаттен-капитан Фишер никак не ожидал, что русский тяжёлый крейсер обратит на него такое серьёзное внимание, он рассчитывал пообстреливать флагмана противника издалека, пока тот будет биться с немецкими броненосными крейсерами...

А вот нате вам! Совсем рядом с бортом стали шлёпаться в воду такие снаряды, которые могли вывести германский лёгкий крейсер из строя одним попаданием. Пока Бог миловал, но необходимо срочно выбираться из этой ситуации...

"Аугсбург" начал поворот влево. Не успел. Закон больших чисел обязан был сработать. Несколько снарядов из сотен не могут не попасть. Четверть тонны металла и взрывчатки вломились, взломав скос бронепалубы прямо в машинное отделение...

— А ведь попали, господа! — радостно крикнул Бахирев увидев как из германского крейсера выбросило огнём и дымом, а потом тот окутался белым паром.

— Попробовали бы они у меня не попасть, — буркнул под нос Пышнов.

— Смотрите! Ещё!

Действительно, на уже серьёзно повреждённом крейсере серьёзно рвануло и на юте, где почти сразу разгорелся нешуточный пожар.

— Михаил Коронатович, — повернулся к адмиралу Колчак, — может быть, стоит покинуть строй и доломать эту германскую жестянку? Он ведь теперь явно уйти от нас не в состоянии.

Бахирев недовольно зыркнул на "умника", но приходилось согласиться — не до личных амбиций. Тем более, что протеже Эссена при первой же возможности может рассказать командующему о нерешительности начальника бригады.

— С языка сняли, Александр Васильевич, — изобразил доброжелательную улыбку адмирал. — Михаил Александрович, атаковать и добить вражеский крейсер!

"Рюрик" повалило влево, и гигант, рыча изо всех орудий, которые позволяли вести огонь по носовым румбам, стал приближаться к обречённому "Аугсбургу". "Бремен" и "Мюнхен" благоразумно отбежали от своего товарища, ибо шансов защитить его не имелось даже теоретических, можно было только подарить русским возможность увеличить количество потопленных вымпелов в этом сражении.

Через четверть часа "Аугсбург" прекратил огонь и представлял собой плавучий костёр. Пока ещё плавучий. Но, всё ещё плавучий.

Адмирал приказал "Новику" и остальным эсминцам добить обречённого, ибо мало ли какие чудеса случаются на войне — и не такие повреждения имели корабли, но всё-таки догребали до родного порта. Быть уверенным в уничтожении врага можно только тогда, когда увидишь, что он действительно погиб. В случае войны на море — когда убедишься, как он перевернулся днищем вверх, или просто ушёл под воду.

Кавторанг Палецкий очень грамотно вывел в атаку свой, лучший в мире эсминец, и дал залп из двух двухтрубных аппаратов. Торпеды послушно скользнули в воду и стали исправно буравить толщу моря своими корпусами. Промахнуться с такой дистанции было невозможно — хотя бы одна из четырёх обязана дойти до цели... Дошли две.

Рвануло раз. Рвануло два. Все! Менее чем за минуту с поверхности Балтийского моря исчез ещё один крейсер Хохзеефлотте.

"Рюрик" на всех своих возможных узлах догонял "кордебаталию". Пока там всё складывалось более-менее благополучно для русских: "Адмирал Макаров" получил три снаряда главного калибра с "Рона", но, вместе с "Баяном", ответил четырьмя аналогичными попаданиями. Не считая шестидюймовых. А если считая, то счет был восемь — три в данном калибре. Короче: горели и "Роон", и "Макаров", "Баян" вообще не царапнут... Но ход все корабли держали, значит ничего серьёзного. "Паллада" пока ещё держалась молодцом против почти вдвое превосходившего её по мощности огня "Фридрих Карла", но приходилось ей несладко.

Однако, когда "Рюрик" подал свой десятидюймовый голос, нагоняя место основного боя, ситуация стала выравниваться. И не просто выравниваться. С каждым кабельтовым, уменьшавшим разрыв между бывшим флагманом командующего Балтийским флотом и концевым германским крейсером, ситуация становилась всё более и более угрожающей. Для немцев угрожающей.

Немецкие корабли времён Первой Мировой считаются наиболее защищёнными. В ущерб вооружению, скорости, но уж броня у них о-го-го! И противоминная защита тоже. Всё правильно, но только когда речь идёт о кораблях новых — дредноутах, линейных и даже лёгких крейсерах кайзера, которые были построены относительно недавно. "Роон" и "Фридрих Карл" уступали в плане защиты даже таким слегка бронированным крейсерам, как тип "Баян", с которыми сейчас вели перестрелку. И не просто уступали, а в полтора раза. По толщине главного броневого пояса. Причём, вопреки расхожему мнению, крупповская броня отнюдь не являлась лучшей в мире, той же виккерсовской она уступала по прочности процентов десять — пятнадцать. Так что капитан цур-зее Шлихт был всерьёз обеспокоен приближением такого грозного противника как "Рюрик" у которого только носовой залп более чем вдвое превосходил бортовой любого из двух германских броненосных крейсеров. И хотя нагонял русский флагман достаточно медленно, но всплески от падений его снарядов вставали уже совсем рядом с бортом "Фридрих Карла", да и "Паллада" расслабляться на давала. В конце концов произошло неизбежное: "Рюрик" всадил-таки первый восьмидюймовый полубронебой в кормовую рубку немца. Затем последовало попадание в среднюю трубу, которую разворотило до половины и, вследствие этого крейсер Шлихта потерял полтора — два узла скорости. Грозный преследователь стал приближаться значительно быстрее. А с приближением возрастала и эффективность его огня. Попадание стали следовать одно за другим. "Рюрик" принял вправо, чтобы вступить в самом ближайшем будущем в кильватер своему отряду, при этом стало невозможно стрелять из правой носовой восьмидюймовой башни, но зато, к бою присоединился кормовой плутонг левого борта. "Фридрих Карла" расковыривало всё сильнее и сильнее, и, если пока обходилось смятыми вентиляторами, пожарами, потерями в личном составе, двумя замолчавшими шестидюймовками правого борта... Фатальных попаданий пока не случилось, но это, явно, был только вопрос времени.

— Это просто дьявольщина какая-то! — адмирал Беринг был уже фактически готов перейти на нецензурную лексику при подчинённых. Он никак не ожидал от русских таких упорства, храбрости и настойчивости, которые они проявили сегодня. И такой эффективности огня. Ведь ещё относительно недавно эти русские наполучали оплеух в войне с какой-то там Японией — должны бы вести себя поскромнее при встрече с эскадрами Хохзеефлотте, так ведь нет — мало того, что атаковали германские крейсера, так ведь и не удовлетворились потоплением двух лёгких. Намертво вцепились в "Роона" и "Фридрих Карла"... Как клещ в собаку вцепились... На помощь вызван "Блюхер", но теперь связи с ним нет — сорвало радиоантенны на обоих немецких броненосных крейсерах. Остаётся надеяться, что работают своими радиостанциями на "Мюнхене" и "Бремене". Но, в любом случае, раньше чем через два часа он не успеет...

А ещё рисовалась дилемма: уходить, спасая хотя бы "Роон", отдавая на почти гарантированное уничтожение своего подбитого собрата, или сбросить ход и продолжать отбиваться вдвоём? К чести немецкого контр-адмирала, он принял второе решение. Хотя два часа ожидания "Блюхера" это очень много — ожидать-то приходится под интенсивным огнём противника. Единственное, что утешало — когда фрегаттен-капитан Эрдман приведёт к месту боя свой тяжёлый крейсер, у русских практически не останется снарядов, если они будут продолжать в том же духе...

Чудеса случаются. И на войне они случаются чаще, чем где-либо: два двухсотдесятимиллиметровых снаряда из кормовой башни "Роона" аккурат угодили во вторую и третью трубы "Адмирала Макарова". Тяга в кочегарках сразу упала, и головной крейсер немедленно стал отворачивать с генерального курса, уступая своё место "Баяну", который до данного момента практически не был царапнут вражескими снарядами. Командир "Паллады", капитан первого ранга Магнус, видя выход из строя своего головного, приказал перенести огонь на "Роон", тем более, что он до этого здорово мешал старшему артиллеристу "Рюрика" фонтанами от падения своих снарядов.

При прочих равных, и при отсутствии конкретного презрения со стороны госпожи Фортуны, везение с одной стороны должно отразиться и невезением этой же стороны...

Десятидюймовый бронебой с "Рюрика" проломил лобовую броню кормовой башни "Фридрих Карла" и лопнул внутри её. Огонь не проник в погреба, но внутри этой самой башни не осталось ничего живого, и ничего способного продолжать бой.

Огонь немецкого отряда сразу ослабел практически на четверть. И обратная связь артиллерийского боя тут же вступила в свои права: чем меньше ты стреляешь по противнику, тем больше он стреляет по тебе. И эффективнее, кстати. А уж в случае дуэли "Рюрик" — "Фридрих Карл" преимущество стало поистине "раздавляющим": два ствола в двести десять миллиметров и три в сто пятьдесят против четырёх десятидюймовых, четырёх восьмидюймовых, и шести стодвадцатимиллиметровых (четыре стодвадцатки кормового плутонга левого борта отстреливались от "Бремена" и "Мюнхена", насевших с кормовых румбов.) И, кстати, преуспели в этом — врезали "Мюнхену" прямо в боевую рубку. Противоминная артиллерия "Рюрика" показала нахалам, что вполне способна их наказать за наглость, а главный и средний калибры продолжали разносить вдребезги и пополам "Фридрих Карла". А тот уже горел и кренился. Понятно было, что никуда он дальше морского дна отсюда не уйдёт. Снаряды русского флагмана пронзали его потроха, и взрывались в самых что ни на есть серьёзных местах.

Надо сказать, что "Новик" с Особым полудивизионом после успешной торпедной атаки "Аугсбурга" отнюдь не вывалились из сражения. Построившись в пеленг, они стали достаточно быстро нагонять сражающихся и вцепились своими пушками в германские лёгкие крейсера. Не такая уж и авантюра, даже если не учитывать помощь кормового плутонга "Рюрика". По мощи огня, кстати, пять русских эсминцев даже перекрывали суммарный бортовой залп двух немецких бронепалубников.

Бёкер, командир "Мюнхена", понял, что нужно уйти хотя бы из под огня русского флагмана, который уже успел своими стодвадцатками здорово подрасковырять надстройки и борт его крейсера — от эсминцев ещё можно было отмахаться. А может и сами отстанут...

Не отстали.

— Поднять: 'Преследовать противника! Поворот влево четыре румба', — азартно выкрикнул Палецкий, и 'Новик' послушно повалило в повороте. Манёвр повторили идущие следом 'Пограничник', 'Охотник', 'Сибирский стрелок' и 'Генерал Кондратенко'.

— Есть, Пётр Петрович, врезали! — удовлетворённо потёр руки артиллерийский офицер 'Новика' Федотов, весело посмотрев на командира. — Беглый огонь! — это уже в микрофон.

Все четыре стодвухмиллиметровки эсминца дружно зарявкали в сторону 'Мюнхена' с максимально возможным темпом. Вообще-то данная артсистема была одной из самых скорострельных в мире среди установок своего класса — до пятнадцати выстрелов в минуту. Но это, конечно не в бою на качающейся палубе корабля, а на полигоне. Неприцельно. Но и в имеющейся ситуации каждые десять секунд распахивалось жерло зарядной каморы, из неё со звоном вылетала латунная гильза, заряжающий загонял в ствол новый унитар, замок с чавканьем закрывался, наводчик, не отрываясь от прицела, слегка доворачивал колёсико...

— Огнь! Огонь! Огонь! — регулярно звучало у каждой пушки. И снаряды летели к цели. Минимум два из каждого ствола находились в полёте в любой момент времени. Эсминец в артиллерийском бою крыл крейсер. Пусть это и был самый лучший в мире эсминец, а крейсерок — так себе. Но действительно — на 'Мюнхене' наблюдалось уже два пожара, отвечали на обстрел только три пушки из пяти стрелявших на борт, а 'Новику' досталось пока только одно попадание.

Особый полудивизион тем временем исправно курочил своим огнём 'Бремен'. А там огневое преимущество русских было вообще почти двукратным — восемь стволов против пяти. Но первым в нокдаун отправился всё-таки 'Сибирский стрелок' — на протяжении двух минут он схлопотал целых три попадания. И если два из них оказались не более чем неприятными, то третий снаряд с немецкого крейсера взломал борт ниже ватерлинии. Вода стала распространяться по машинному отделению, скорость стремительно упала, и русский миноносец вывалился из общего строя. Но немцам прилетало всё-таки больше. Оба лёгких крейсера Кайзермарине горели и достаточно вяло отвечали своим преследователям. Однако имели они значительно большую боевую устойчивость. Тем более, что на Зюйд-Весте нарисовался дымок. Дымок быстро вырастающий в ДЫМ.

Дым прямо по курсу! — рванул своим криком сигнальщик на 'Новике'.

— Понятно, — немедленно отреагировал на вновь поступившую информацию Палецкий. — Отсигналить остальным: 'Прекратить преследование. Присоединиться к крейсерам. Следовать за мной!'.

По поводу дыма на горизонте, стремительно превращающегося в БОЛЬШОЙ ДЫМ, на русских крейсерах тоже особых иллюзий не испытывали:

— Как минимум 'Блюхер' торопится на помощь своим меньшим братьям, — Бахирев опустил бинокль. — А может даже и 'Фон-дер-Танн' или 'Мольтке'.

— Да уж, — не преминул встрять Колчак, — явно не пароход какой-нибудь решил полюбопытствовать...

— Это понятно, — кивнул адмирал. — Запросить о потерях, повреждениях и расходе боезапаса!

— Есть! — немедленно отозвался Пышнов.

Обратный доклад последовал минут через пять: убитых и раненых около двухсот человек на четырёх крейсерах, израсходовано почти шестьдесят процентов снарядов. Это приблизительно. Ибо во время боя вести точные подсчёты совсем не с руки.

Благо, что старания не пропали даром: 'Фридрих Карл' уже прилегал на правый борт, и было понятно, что дальше морского дна ему отсюда уже не уйти. 'Роон' прекратил перестрелку, и устремился под защиту подходящего 'большого брата'. 'Бремен' и 'Мюнхен' поступили аналогично.

— И мы отходим, — мрачно промолвил Бахирев, наблюдая за ретирадой противника, и разглядев в бинокль 'Блюхера'. — Боезапаса недостаточно, чтобы навязывать бой такому противнику.

— Это если нас ещё отпустят, Михаил Коронатович, — пессимистично заметил Пышнов.

— Не отпустят — у нас ещё есть чем огрызнуться. Но вряд ли они посмеют преследовать.

— Полностью согласен, — поддержал адмирала Колчак. — Им ещё своих из воды вылавливать. Да и силы у нас с немцами вполне сравнимые.

— Да уж, Александр Васильевич, — кивнул командующий эскадрой. — Совершенно точно подмечено. Не та сейчас ситуация для колбасников, чтобы нам бой навязывать.

Фрегаттен-капитан Эрдман был того же мнения: преследовать в одиночку четыре броненосных крейсера противника — верх самонадеянности. Пусть они и потрёпаны в предыдущем бою, пусть у них и неполный боезапас, но всё равно эти корабли представляют из себя грозную силу. К тому же с ними эсминцы во главе с этим чёртовым 'Новиком' — можно нахвататься попаданий, а потом не суметь отбить торпедную атаку. Благо что удалось спасти 'Роон' и лёгкие крейсера от уничтожения, а отряд контр-адмирала Беринга от полного разгрома...

'Блюхер' не стал даже для очистки совести плеваться огнём вслед уходящим победителям — нужно было отобрать у пучины как можно больше жизней немецких моряков — некогда.

— А ведь подобной виктории не было со времён Синопа, а, господа? — весело посмотрел на окружающих его офицеров Бахирев. — Потопить артиллерией несколько крупных кораблей противника.

— Возможно, ничего ещё не кончилось, господа, но вряд ли состоится продолжение: если бы кто-нибудь шёл на перехват, то чёрта с два 'Блюхер' остался бы на месте сражения — наверняка вцепился бы в след и наводил свои главные силы на на нас. А вот немецкие подводные лодки впереди ожидать могут.

— Вряд ли, Александр Васильевич, — вяло отозвался адмирал. — Да, эти нырялки весьма удачно дебютировали в войне, не ожидал от них такой эффективности, признаю. Но, во первых, считаю это просто везением, а во вторых, скоро стемнеет и обнаружить нас будет крайне затруднительно.

— До заката ещё час, — напряжённо буркнул Пышнов. — Плюс сумерки...

— Да перестаньте, Александр Михайлович! Вечно вы всё видите в чёрном цвете, — усмехнулся Бахирев. — Прикажите лучше доставить нам на мостик коньячку с лимоном. Шампанское откроем за обедом, а пока всем нам стоит сбросить напряжение...

Прихлёбывая душистый шустовский Колчак вполуха слушал как адмиралу докладывают о потерях и повреждениях — в общем, ничего серьёзного: два из четырёх крейсеров простоят недельку-другую в ремонте, 'Адмиралу Макарову' требуется более серьёзное 'лечение', около месяца, а 'Паллада' почти не царапнута. Убитыми и ранеными около двух сотен человек. Так что действительно победа — немцы потеряли три корабля и, наверняка, более тысячи своих моряков, к тому же минные банки поставлены и, дай Бог, поставлены не даром, ещё кораблик-другой у кайзеровского флота отберём...

Достаточно быстро темнело, и всё менее вероятной становилась атака из-под воды, напряжение постепенно спадало. Действительно обошлось, и следующим утром отряд Бахирева бросил якоря на Ревельском рейде.

На следующий же день передовицы российских газет запестрели сообщениями о громкой победе Балтийского флота. И это пришлось весьма кстати: во-первых, русские моряки уже давненько не добивались решительных викторий над противником, и над ними дамокловым мечом нависал позор Цусимы, а, во-вторых, обществу как никогда требовались позитивные сведенья с полей сражений. После разгрома армии Самсонова хоть и произошли уже две Галицийские битвы, хоть и имелись в них некоторые успехи, но были они достаточно невнятны. Но даже за них генерал Рузский получил аж два Георгиевских креста сразу — третьей и второй степени...

А здесь была конкретная и решительная победа. Император не стал жадничать по такому случаю, и на офицеров участвовавших в сражении пролился золотой дождь: Бахирев получил Георгия третьей степени на шею, командиры крейсеров и многие из офицеров то же самое, но четвёртую степень на грудь. Без орденов не остался никто. С мечами и бантом, как правило.

На груди Александра тоже закачался белый эмалевый крестик, самая скромная с виду и, в то же время, самая почётная награда для любого российского офицера. К этому ордену никогда не добавлялись мечи, ибо сам он мог быть получен только за подвиг в бою, никогда он не украшался бриллиантами, да и вообще не украшался никак — сама учредительница 'Ордена Святого великомученика Георгия' Екатерина Великая запретила это — белый крест на чёрно-оранжевой ленте не нуждался ни в каких дополнениях.

В Морских собраниях всех сколько-нибудь серьёзных баз Балтийского флота загремели балы.

А вот на южном побережье Балтики настроения были совершенно противоположные...

Глава 8. Адмиральштаб

Гросс-адмирал Тирпиц, получив нагоняй от самого кайзера, немедленно собрал совещание в Адмиральштабе. И не без повода: прошло всего несколько месяцев войны, а обстановка на море складывалась всё более и более угрожающая для Хохзеефлотте. Тем более, что недавно, в довесок к поражению на Балтике пришли сведения из Южной Атлантики: адмирал граф Шпее со своей эскадрой благополучно пересёк Тихий океан, несмотря на все старания флота микадо перехватить значительно более мощными силами германские крейсера, навёл шороху вдоль американского побережья, после чего, миновав мыс Горн, его отряд появился в океане Атлантическом. Это было более перспективно в плане нарушения вражеских торговых коммуникаций, но и более опасно — здесь имелось значительно больше шансов наткнуться на английские боевые корабли. Что и произошло: эскадра адмирала Креддока, усиленная броненосным крейсером 'Шеннон', который более чем вдвое увеличил её огневую мощь, встретилась с немцами несколько севернее Фолклендских островов. В результате произошедшего сражения потерь в кораблях не было, обе стороны нахватались попаданий, но если у англичан в этих водах имелись базы на которых можно было 'подштопать' дырки в корпусах и подремонтировать механизмы, то у немцев в этом плане дело было швах... Наиболее пострадавшие 'Шарнхорст' и 'Гнейзенау' догребли до Монтевидео, где по требованию властей не желавших портить отношения с Владычицей Морей, пришлось спустить флаги и интернироваться. Фон Шпее сдал командование пленёнными кораблями командиру 'Гнейзенау' Маеркеру, перешёл на наименее повреждённый 'Нюрнберг' и вместе с более-менее боеспособными 'Лейпцигом' и 'Дрезденом' поспешил уйти в океан.

Тирпиц прекрасно понимал, что данные крейсера хоть и способны устроить временную почесуху торговле Великобритании, но уже являются 'срезанным цветком, обречённым на смерть'. Так же как и блокированный англичанами в устье реки Руфиджи 'Кёнигсберг' — гончие спущены, а у Гранд Флита в этих водах вполне достаточно крейсеров второй линии, которые способны обнаружить, догнать и уничтожить...

Заявился адъютант, и доложил, что прибыли все приглашённые на совещание.

— Просите.

Присутствовали командующий Флотом Открытого моря адмирал Ингеноль с начальником своего штаба адмиралом Полем, командующий силами Балтийского моря гросс-адмирал принц Генрих Прусский (младший брат кайзера), флагман Второй эскадры линкоров вице-адмирал Шеер и контр-адмирал Хиппер, руководивший разведывательными силами Хохзеефлотте.

Ни кофе, ни тем более коньяку Тирпиц своим гостям не предложил, на столе стояли только графины с водой, стаканы и пепельницы. И то последние гросс-адмирал распорядился подать исключительно ради принца, бывшего заядлым курильщиком. Кстати, именно эта пагубная страсть и свела его, в конце концов, в могилу — Гогенцоллерн-младший умер от рака гортани... (В прошлой реальности)

— Присаживайтесь, господа, — начал министр. — Думаю, вы понимаете, что причина данного совещания отнюдь не связана с ликованием по поводу наших последних побед на море — их нет. А вот поражений предостаточно. И потери почти катастрофические: разбита эскадра фон Шпее и теперь только вопрос времени для англичан окончательно уничтожить её осколки, Сушон загубил 'Гебена' и 'Бреслау', адмирал Маас потерял в Гельголандской бухте четыре крейсера и, наконец, Балтика — в этом 'озере' мы потеряли уже восемь крейсеров...

— Шесть, — немедленно встрял принц. — 'Альбатрос' не крейсер, а минный заградитель, а 'Амазоне' всего лишь повреждён, не потерян...

— Ваше высочество, 'Альбатрос' ценнее любого крейсера — у нас было только два быстроходных минных транспорта специальной постройки, теперь остался один 'Наутилус', а восстанавливать 'Амазоне' после тех повреждений, которые он получил на русских минах, не имеет смысла. По многим причинам, о которых я скажу позже.

Принц скрипнул зубами, но промолчал. Было что сказать, но на данный момент он являлся не столько членом королевской фамилии, сколько подчинённым, находящемся на совещании у непосредственного начальника. А уж что такое субординация любой немец прекрасно понимал с детства.

— Так вот, господа, — продолжил Морской министр. — Эта война не будет скоротечной, как казалось многим до её начала или в первые недели. Никакого блицкрига можно уже не ожидать. А значит это будет битва экономик и промышленностей. Какая из воюющих коалиций произведёт больше пушек, снарядов, винтовок и патронов, та и победит. Постройка новых современных кораблей, в конце концов, тоже требует железа. А значит и руды. Заводы Крупа пока справляются, но они выпускают больше металла, чем производится сырья. В самое ближайшее время домны могут встать. Уже заключены договоры с Швецией по поводу поставки нам железной руды, но мало того, что нейтралы нам её продадут, важно, чтобы суда с этим грузом добрались до наших портов. Поэтому Балтика, владение обстановкой на ней, является одним из наших приоритетов...

— Прошу слова! — вскинулся принц.

— Именно сейчас? — изобразил удивление Тирпиц. На самом деле он просто провоцировал брата кайзера, чтобы перевести обсуждение нынешних и грядущих событий в нужное русло.

— Если позволите.

— Разумеется, ваше высочество!

— Благодарю! Так вот... — Гогенцоллерн-младший набрал в лёгкие воздуха, чтобы дать если и не гневную отповедь, то, во всяком случае, прекратить унижать морские силы Балтийского моря ему подчинённые. — Я прекрасно понимаю стратегическую роль Балтики. Я не возражал, когда в моё подчинение выделили силы совершенно неспособные парализовать действия русских на этом море. Я не возражал, я был уверен в успехе. Я, как и большинство из вас, господа, считал, что придётся иметь дело с теми самыми русскими, которые не смели в предыдущую войну сунуться дальше нескольких десятков миль из Порт-Артура. Они теперь совсем другие. Они дерзки, решительны, умелы, умны в конце концов. Мы рассчитывали, что русские не выйдут дальше своей минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива. А они ставят минные поля возле наших берегов, там же их подводные лодки атакуют наши суда, их крейсера свободно расхаживают по морю и тоже атакуют... В результате у нас потери и от мин, и от торпед, и от артиллерийского огня. Да, ещё и от навигационных аварий. И мне нечего противопоставить такой активности противника. Как я смогу защитить маршруты перевозок руды из Швеции, если не имею ни одного современного корабля? Что у меня под началом? Самые старые, самые слабые из броненосцев, самые старые и самые тихоходные большие крейсера, старые и полустарые крейсера лёгкие, старые миноносцы...

— У вас есть 'Блюхер', — попытался возразить Ингеноль.

— Есть, — немедленно парировал принц. — Прекрасный крейсер для Балтики. Но он, чёрт побери, не может быть одновременно везде. Последнее сражение тому подтверждение — пока 'Блюхер' подоспел на помощь адмиралу Берингу, русские успели расстрелять и потопить три наших крейсера. А если бы он не успел, добили бы и 'Роона'. Который, кстати теперь минимум на месяц встал на ремонт. Чем прикажете воевать, повторяю?

— Поменьше эмоций, ваше высочество, — поспешил снять нарастающее напряжение Тирпиц.

— Мы для того и собрались сегодня, чтобы обсудить перспективы ведения войны в будущем. На Балтийском море в первую очередь.

— Может, с этого и следовало начать?

— Так вот, — не обратил внимания на реплику Гогенцоллерна Тирпиц, — с Северного моря переводятся на Балтику Вторая эскадра линкоров вице-адмирала Шеера и броненосный крейсер 'Йорк'...

— Благодарю, но этого недостаточно...

— Я не закончил! Броненосцы Четвёртой, Пятой и Шестой эскадр будут в ближайшее время выводиться в резерв. Как и большие крейсера типа 'Виктория Луиза'. 'Фюрст Бисмарк' тоже. Корабли эти в современной войне совершенно бесполезны, а в состав флота вступают новые дредноуты, лёгкие крейсера, большие миноносцы, подводные лодки и тральщики — им необходимы экипажи. Экипажи из опытных моряков, а не из новобранцев и резервистов. А упомянутые старые калоши могут оказаться полезными только в случае высадки русского десанта на наше побережье. Надеюсь, ваше высочество, вы понимаете, что данной проблемы в ближайшее время не возникнет.

— Понимаю... — принц задумался. — Понимаю, что броненосцы адмирала Шеера... Сколько их?

— Восемь.

— Да, можно отбиться от всего русского Балтийского флота. Но меня больше интересуют лёгкие силы — именно на них ложится основная нагрузка.

— 'Штральзунд', 'Аркона', 'Медуза' и флотилия новых больших миноносцев передаётся под ваше командование. Плюс шесть подводных лодок. Достаточно?

— Почти. Хотелось бы ещё парочку современных лёгких крейсеров, — принц попытался выцыганить как можно больше.

— Ваше высочество! — не выдержал Хиппер. — В разведывательных силах Хохзеефлотте таковых всего пять. Вернее во всём флоте, а у меня — четыре. И новые, которые скоро построят, тоже не войдут состав разведки — они предназначены стать лидерами миноносных флотилий...

— Поменьше эмоций! — слегка остепенил расходившегося контр-адмирала морской министр.

— Действительно, поменьше эмоций, — поднялся со своего места принц. Прочие адмиралы тут же немедленно вскочили. — Нет-нет, господа, прошу сесть. Я сейчас ваш коллега, а не представитель династии. И как коллега, хочу спросить: Господа, мы ведь здесь собрались для того, чтобы обсудить перспективы войны на Балтийском море? Так вот: плохие перспективы. Спасибо, конечно, за Вторую эскадру, за крейсера, но, кроме 'Блюхера' у меня не имеется кораблей, которые имели бы реальную возможность угрожать действиям русских — они либо легко уходят из-под удара, либо наоборот — атакуют сами. Превосходящими силами атакуют. Линкоры Четвёртой, Пятой и Шестой эскадр действительно мне не нужны — забирайте их в резерв! Понимаю, что реальной боевой ценности эти устаревшие броненосцы не представляют, но ещё могут служить плавбазами, кораблями-целями, брандвахтами, да ещё много чем. Их орудия и расчёты пригодятся для береговых батарей, экипажи тоже необходимы новым кораблям... Но речь сейчас не об этом: Имеющимися силами я могу патрулировать германское побережье, с броненосцами адмирала Шеера я способен даже постучаться в Ирбенский пролив, и, если мне выделят достаточное количество тральщиков — захватить Рижский залив. Но зачем?

— Вопрос об овладении Рижским заливом пока не актуален, мой принц, — поспешил ответить Тирпиц. — Пока ваша задача обеспечить безопасность нашего побережья, препятствовать постановке там новых минных банок и обеспечивать проход транспортов из Швеции. Кроме того, по возможности беспокоить бомбардировками передовые базы русских силами броненосцев, крейсеров и эсминцев. А в Ирбены мы ещё постучимся своим бронированным кулаком, адмирал Поль уже работает над данной операцией, не так ли?

— Так точно, — встал начальник штаба Хохзеефлотте. — По предварительным расчетам — весна будущего года. Сухопутное командование планирует к этому времени выбить русских из Курляндии. И, если англичане не преподнесут каких-нибудь сюрпризов в Северном море, можно будет на время операции перевести на Балтику Первую эскадру линкоров и силы адмирала Хиппера. Плюс две флотилии больших миноносцев. И тральщики, конечно, в том числе специальной постройки, а не переделанные из старых миноносцев.

— 'Сухопутное командование планирует...', — недовольно буркнул принц. — Мы на войне, господа. А если планы сухопутного командования не осуществятся?

— Операция будет проведена в любом случае, ваше высочество, — не замедлил с ответом морской министр. — Вопрос лишь о сроках. Даже если мы не захватим Мемель и Либаву, даже если Рижский залив нам будет без надобности — флот должен сражаться, а экипажи набирать боевой опыт. Так что готовьтесь к штурму через несколько месяцев. И ещё: в ближайшее время к вам будут направлены шесть подводных лодок. Недавней постройки. Так что можете попытаться использовать их даже в устье Финского залива, чтобы русские не чувствовали себя в безопасности даже там.

— Вот за это отдельное спасибо, гросс-адмирал! — расцвёл в улыбке Генрих. — Обещаю постараться запереть флот адмирала Эссена в Маркизовой луже.

— Ну, это вряд ли, — Тирпиц почувствовал, что напряжение в отношениях с членом королевской фамилии практически растаяло. — Слишком нахально не стоит себя там вести — 'фрикаделек' накидано предостаточно. Но вести охоту неподалёку от их Або-Аландской позиции вполне может стать перспективным.

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Господа! — обратился хозяин Адмиральштаба к присутствующим. — Прошу по чашке кофе с бутербродом и рюмке коньяку!..

Тирпиц не был таким же скопидомом как кайзер, который зачастую предлагал своим гостям на выбор либо кружку пива, либо сигару, но, во-первых, представительские расходы Адмиральштаба соответствовали режиму экономии на всём, а, во-вторых, гросс-адмирал не мог себе позволить показаться более щедрым, чем его монарх...

Разрыв в многабукфф. Почти финал...

Глава 20

Это была первая война за целый век, которую Россия выиграла вчистую (если не считать побед над турками, конечно) — проигранная Восточная, оплеуха от японцев... И вот — ПОБЕДА! Полная и безоговорочная. Да ещё и над кем!

Император всероссийский щедро раздавал награды. Эссен получил георгиевский крест второй степени за сражение при Ирбенах и первую степень за победу в войне. Командующий Балтийским флотом стал первым из моряков полным георгиевским кавалером. Пятым по счёту вообще после М. И. Кутузова, М. Б. Барклая де Толли, И. Ф. Паскевича и И. И. Дибича. Правда не прошло и недели, как к этим пятерым присоединился ещё и Брусилов (вторая степень за знаменитый прорыв и первая опять же за победу). Эссену была предложена ещё и должность Морского министра, но адмирал от неё категорически отказался, попросив у царя разрешения остаться на действующем флоте. Колчак тоже не остался без наград — золотое оружие за Ирбены и орден Анны первой степени с мечами за командование Минной дивизией. Но главной наградой всё-таки явилась уверенность в том, что уже не придётся встать под винтовочный залп на льду Ушаковки.

Победоносные армии не особо склонны к революциям. Вернее, совсем не склонны. Хотя Александр Васильевич прекрасно понимал, что ветром реформ продуть Россию всё-таки стоит. Проблемы есть, и они останутся в организме империи. И начнут давать 'метастазы'. Ограничить монаршую власть стоит, но сохранить монархию хотя бы как символ необходимо. Но политика не его дело — он военный. Защищать Родину и хранить верность присяге — всё остальное от лукавого...

— Александр Васильевич, — прервал мысли адмирала старший офицер 'Новика' фон Граф, — командующий вызывает вас к себе.

Штаб Эссена теперь снова располагался на 'Рюрике'. Когда Колчак прибыл на крейсер, там уже находились адмиралы Непенин, Канин, Курош и, разумеется, начальник штаба флота Кербер.

— Присаживайтесь, господа, — пригласил адмиралов командующий, — я пригласил вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие...

Эссен и сам улыбнулся сплагиатив классика русской литературы, а присутствующие поняли, что 'известие' будет не таким уж 'пренеприятнейшим'.

— Завтра к полудню нас вызывает Морской министр.

— По какому вопросу? — подал голос старший из присутствующих Канин.

— Думаю, Василий Александрович, вы и сами догадываетесь.

— И думать нечего, — встрял Непенин, — судьбу трофеев будем обсуждать.

— Именно так, — кивнул Кербер. — Надо что-то делать с этим геморроем. Что там у вас, Александр Васильевич?

— Бывшие немецкие эсминцы уже в строю, — немедленно отозвался Колчак. — Колбасники, конечно, перед передачей успели напоганить как могли, но всё исправлено. Проблема только в экипажах. Предлагаю вывести либо в резерв, либо вообще из состава флота старые дестройеры типа 'Сокол', 'Буйный', 'Лейтенант Бураков' и иже с ними — корабли уже совершенно бесполезные в грядущих войнах, разве что в качестве тральщиков. К тому же скоро войдут в строй новые эсминцы типа 'Орфей', 'Изяслав' и 'Гогланд' — им ведь тоже необходимы экипажи...

— Ясно. Александр Парфёнович? — перевёл взгляд на Куроша командующий флотом.

— В принципе та же история, что и в Минной дивизии, — поспешил ответить командир крейсерской эскадры. — Немцы подпортили, мы починили. 'Боярин' (бывший 'Сайда'), 'Скобелев', 'Витязь' и 'Князь Багратион' ('Висбаден', 'Грауденц' и 'Росток' в 'прошлой жизни'), готовы вступить в состав сил флота. 'Адмирал Невельской' и 'Муравьёв-Амурский' тоже, но с двумя последними вроде бы всё ясно — для Сибирской флотилии заказаны, ту да, я думаю, и отправятся. Проблема опять-таки в экипажах. Кроме того ведь в ближайшие год-два ожидаются четыре новых крейсера типа 'Светлана'. Так что аналогично Александру Васильевичу предлагаю вывести из состава флота все старые крейсера, от 'Авроры' до 'Громобоя' все восемь вымпелов исключая 'Рюрика'. И 'Аскольда' с 'Жемчугом' заодно.

— Спасибо, что хоть флагмана моего пощадили, — усмехнулся Эссен. — Василий Александрович?

Командующий линейными силами Балтфлота был более многословен. Под его начало попали сразу семь трофейных 'капиталшипов'. При выборе имён трофеям не напрягались ни в морском министерстве, ни сам император: 'Дерфлингер' стал 'Чесмой', а дредноутам типа 'Кайзер' присвоили имена русских полководцев и флотоводцев: 'Князь Суворов', 'Князь Кутузов', 'Фельдмаршал граф Румянцев', 'Адмирал Ушаков' и 'Адмирал Нахимов'.

— Проблемы те же, Николай Оттович, но масштабы более серьёзные. Ремонтируемся. В течение месяца корабли будут в строю. Только у меня вопрос: Что мы с ними будем делать на Балтике?

Эссен был готов к вопросу.

— Думаю, что именно это нас и пригласил обсудить Григорович. Узнаем завтра. А сейчас все свободны, господа. Хотя, если захотите разделить ужин со мной, задержитесь.

Желающих ужинать в одиночестве не нашлось.

* * *

— Здравствуйте, господа, присаживайтесь, — встретил в своём кабинете адмиралов Морской министр. Кроме него присутствовал начальник Главного Морского Штаба адмирал Русин и ещё несколько офицеров.

Руководство Балтийского флота расположилось за столом

— Итак, господа, — начал Григорович. — Нам на голову, (иного выражения не подберу), свалилась проблема в виде трофеев немецкого и австрийского происхождения. Думаю, не надо доказывать, что такое количество линейных кораблей для Балтийского флота, мягко говоря, излишнее.

— Совершенно излишнее, Иван Константинович, — подтвердил Эссен.

— Рад, что вы меня понимаете. Если лёгких крейсеров нам действительно не хватает, и они вполне могут быть переведены на любой из флотов кроме Черноморского, то дредноуты в таком количестве, считаю, на Балтике не нужны. Тем более, что противника на этом театре у нас теперь практически нет.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — поднялся Колчак, презрев всякую субординацию. Эссен глянул на своего начмина без всякого неудовольствия.

— Разумеется, Александр Васильевич, — благосклонно кивнул Григорович. — Только давайте в дальнейшем без титулования.

— Благодарю, — обозначил полупоклон самый младший из присутствовавших адмиралов. — В первую очередь хочу заметить, что никак не ожидалось столь лавинообразного увеличения количества кораблей в нашем флоте — количество вымпелов первого ранга увеличилось практически вдвое. А если учесть, что в обозримом будущем ожидается вступление в строй новых эсминцев, которых только на Балтике достраивается около двух десятков, лёгких крейсеров и линейных типа 'Измаил', то главной проблемой я считаю экипажи, экипажи, которым к тому же придётся иметь дело с не совсем привычной материальной частью. Только на трофейные дредноуты потребуется не менее девяти-десяти тысяч человек. И несколько сотен офицеров. Только на трофейные, не считая 'Измаилов', а это ещё минимум шесть тысяч моряков. У России есть такие резервы?

— Проблема понятна и новостью не является, — подал голос адмирал Русин. — У вас есть предложения по этому поводу, Александр Васильевич?

— Разумеется, иначе я бы и не начинал разговора на эту тему. Итак, я предлагаю вывести из состава Балтийского флота в самое ближайшее время почти все эсминцы и миноносцы старше 'Новика', все крейсера кроме 'Рюрика', все корабли учебно-артиллерийского отряда и прочую старую рухлядь...

— Позвольте, Александр Васильевич, — удивлённо посмотрел на Колчака министр, — а по-вашему учебно-артиллерийский отряд не нужен?

— Конечно нужен. Вот в его состав я и предполагаю перевести 'Цесаревича' и 'Славу' — эти устаревшие броненосцы уже точно не пригодятся в будущей войне. А 'Александра Второго' и 'Петра Великого' можно смело разбирать на металл. Более того, даже 'Андрея Первозванного', 'Павла Первого' и ожидающегося 'Зриньи' я бы предложил продать куда-нибудь по самой бросовой цене. Тем же грекам или испанцам.

— Вряд ли даже эти позарятся, — хмыкнул Григорович.

— По бросовой цене продать, — Колчак был готов к такой реакции. — У России теперь уже двенадцать дредноутов, скоро вступят в строй ещё семь. Зачем нам содержать эти устаревшие броненосцы?

— Как нам вообще содержать на Балтике весь этот 'Флот открытого моря'? И зачем? — не выдержал и прервал своего коллегу Канин. — Извините, Александр Васильевич! Но ведь действительно у нас больше нет здесь реального противника...

— Вы совершенно правы, Василий Александрович, — (Колчак только сейчас сообразил, что их с Каниным имена-отчества являются 'зеркальным отражением' и внутренне повеселился от осознания этого факта). — Такое количество дредноутов на Балтийском море для нас совершенно излишне. Но на Чёрное излишек не пошлёшь — Турция не пропустит через проливы. Остаётся Тихий океан, куда я предлагаю отправить и все 'трофеи', и строящиеся линейные крейсера. Плюс 'Адмирала Невельского' и 'Муравьёва-Амурского' разумеется. И с десяток новых эсминцев. 'Флот Открытого Моря' во Владивостоке будет вполне уместен.

— Не согласен, — подал голос Курош. — Во-первых, содержать на Дальнем Востоке такие значительные силы будет невозможно: ниточка Транссибирской магистрали неспособна обеспечить такую огромную эскадру даже углем. А ведь она должна не только Тихоокеанский флот обслуживать. Во-вторых, Япония расценит такой шаг как крайне недружественный, как попытку реванша...

— А вот тут я с вами не соглашусь, — встрял Эссен. — Японцы сколько угодно могут инсинуировать на эту тему, но их никто не поддержит. Россия имеет право держать свои корабли в любом количестве и в любых своих портах. Мы же не возмущаемся по поводу того, что японцы строят дредноуты. Причём, надо сказать, очень даже неплохие. Россия же не воспринимает данный факт как агрессивную позицию в свой адрес. Вот со снабжением и содержанием такой эскадры во Владивостоке действительно проблемы есть. И дело даже не в возможностях Транссиба — во Владивостоке всего один док, и тот не способен принимать для ремонта дредноуты... Поддерживаю мнение Александра Васильевича о продаже броненосцев, а вырученные деньги предлагаю направить на модернизацию нашей восточной базы флота... Иван Константинович, ну вы же сами помните на сколько затянулся ремонт вашего подорванного 'Цесаревича' в Артуре из-за отсутствия там нормального дока.

— Прекрасно помню, — поморщился Григорович. — Материли мы тогда с Щенсновичем* Морское министерство чуть ли не ежедневно. Согласен с вами, Николай Оттович, но для начала нужно, чтобы наши броненосцы купили.

— Думаю, что соответствующие средства нужно выбивать из Министерства финансов уже сейчас, обещая вернуть их в бюджет после продажи кораблей.

— Барк** — хитрая лиса, — усмехнулся министр, — Денег 'в долг' у него сейчас чёрта с два выпросишь, найдёт с десяток причин не дать и в обычное время, а уж после войны — тем более.

— Так будьте щедрым на обещания, Иван Константинович, — весело поддержал Эссена Русин, — Мне идея Николая Оттовича нравится. Да и не держать же в самом деле на Балтике пятнадцать дредноутов не имея реального противника. К тому же, мы вроде бы уже решили выводить из состава флота уйму кораблей. Только стоимость металла, из которого они изготовлены, уже удовлетворит аппетиты министра финансов.

— Спасибо за аргумент, Александр Иванович, использую при общении с Барком. Помнится ещё до русско-японской фирма 'Крамп и сыновья' предлагала построить во Владивостоке судоремонтный завод под ключ. Думаю, что они не откажутся от этого предложения и сейчас.

— Разрешите, господа? — поднялся со своего места Колчак.

— Слушаем вас, Александр Васильевич, — приветливо кивнул Григорович. — Только присядьте.

— Благодарю. Так вот: если уж зашла речь о 'Флоте открытого моря', то хочу напомнить, что у России есть не только Тихий океан...

Морской министр и Эссен, улыбнувшись, подмигнули друг другу.

— ...Я хочу обратить внимание на флотилию Северного океана, — продолжал начальник Минной дивизии Балтфлота. — Да, там пока большие проблемы с базами, но этот театр необходимо осваивать на перспективу. Нужно строить туда железную дорогу, оборудовать порты. В первую очередь я имею в виду Романов на Мурмане — хвала Гольфстриму порт незамерзающий. Я понимаю, что это вопрос не очень близкого будущего, но северные порты России необходимы, значит, необходима и их защита. Предлагаю часть кораблей предназначенных к выведению из состава флота направить в Северный океан. Воевать им пока не придётся, а вот осваивать акваторию необходимо уже сейчас. Прошу обдумать моё предложение.

— Ну что же, — хитро посмотрел на контр-адмирала Григорович, — мы с Николаем Оттовичем тоже это обсуждали. И он любезно согласился отпустить вас на Север. Если вы не возражаете, конечно. Лучшей кандидатуры для командования Флотом Северного океана я не представляю — вы же известный полярник. Согласны?

— Так точно, ваше превосходительство, — Колчака прямо подбросило с кресла. — Приложу все силы для пользы Отечества!

При этом в голове проносилось, что это, конечно, не командование 'курортным' Черноморским флотом как было в 'прошлой жизни', что второй орёл на погоны в ближайшем времени не ожидается, что семью придётся оставить в Петрограде, но при всём при этом, о такой должности он даже не мечтал.

— Предварительно в состав Северного флота, — продолжил министр, — войдут 'Богатырь', 'Аскольд', 'Жемчуг', дивизион 'новиков', два дивизиона 'добровольцев' и с десяток тральщиков. Несколько посыльных судов, три-четыре подводные лодки и один из трофейных лёгких крейсеров по вашему выбору. Достаточно для начала?

— Вполне, — обозначил полупоклон Колчак. — Но в дальнейшем я попрошу больше.

— Как только будут готовы порты, получите всё что угодно. Вплоть до 'Измаилов', — пообещал Григорович. — Уверен, что в ближайшее время государь подпишет приказ о вашем назначении. Так что отправляйтесь-ка на недельку к семье, а потом, (я очень надеюсь, что ваше назначение утвердят), потом приступайте к подготовке эскадры, подбирайте себе штаб и так далее...

 Щенснович Эдуард Николаевич — командир броненосца 'Ретвизан' так же как 'Цесаревич' получившего минную пробоину во время атаки японцами внешнего рейда Порт-Артура в первую же ночь Русско-японской войны.

 Барк Пётр Львович — министр финансов Российской империи того времени.