Колчак. Вторая попытка

"Пограничник" аккуратненько подходил к борту флагманского крейсера.

* * *

— Здравствуйте, Александр Михайлович! — поприветствовал Колчак командира "Рюрика", поднявшись на борт.

— Рад приветствовать, Александр Васильевич, — не остался в долгу Пышнов. — Как самочувствие?

— В каком смысле?

— Да уже сообщили о вашем приключении, — во взгляде каперанга чувствовалась явная ирония.

— Ах, вы об этом, — как бы нехотя отмахнулся Колчак. — Всё в порядке. Где командующий флотом?

— У себя в салоне. Вас проводить?

— Вообще-то я дорогу туда не забыл, — улыбнулся флаг-капитан. — Не смею отвлекать...

Командующий Балтийским флотом выглядел... Ну, в общем, выглядел так же, как и раньше, как шесть лет назад, если судить исходя из того самого года, который оставил Колчак в будущем: невысок, , мягко говоря лысоват, но вот глаза... Нечасто встретишь человека у которого из глаз так и "прёт умом". Описать это невозможно — можно почувствовать только встретившись взглядом с таким человеком.

— Здравствуйте, Александр Васильевич, мне уже доложили о вашем приключении, — Эссен доброжелательно улыбаясь протянул руку. — Как самочувствие?

— Благодарю, Николай Оттович, — пожал протянутую руку Александр, — прилично в плане самочувствия.

— Ну так и замечательно. Я, признаться, слегка забеспокоился, когда сообщили — старый и опытный миноносник "сгулял за борт" при резком повороте... А Меркушеву я самолично ижицу пропишу, можете не беспокоиться...

— Не надо "ижицу" Меркушеву, — беседа начиналась категорически не так, как планировал Колчак. — Подводники только учатся воевать. И пусть учатся. Учёбы без ошибок не бывает.

— Согласен, — Эссен выжидающе посмотрел на собеседника. — Но, судя по тону, вы не только это хотели мне сообщить. Не так ли?

— Не только, — собравшись с силами выдохнул каперанг. — Ваше превосходительство, очень вас прошу не удивляться, но запечатать данный конверт собственной печатью, поместить в личный сейф, и не вскрывать до первого июля. И прошу вас дать слово, что вы его не вскроете до назначенного срока.

Конверт шлёпнулся на стол, и Эссен, ошалевший от тирады, несколько раз посмотрел как на сам конверт, так и на того, кто его доставил.

— Александр Васильевич, вы хорошо себя чувствуете?

Ну что же, вполне ожидаемая реакция.

— Вполне прилично. Спасибо! Ваше превосходительство, я прекрасно понимаю недоумение, которое вы испытываете от этой просьбы, но умоляю её выполнить. Ведь это никак и никому не может принести вреда, правда?

— Пожалуй, — задумчиво буркнул вице-адмирал.

— А для меня это очень важно. Прошу вас!

— Хорошо, но после этого вы дадите мне объяснения.

— Разумеется.

— Итак... — выжидательно посмотрел на Александра Эссен после того как лязгнула дверца сейфа. — Я жду, Александр Васильевич.

Вдох, выдох, поехали!..

— Я вернулся из тысяча девятьсот двадцатого года. Меня расстреляли в Иркутске на берегу реки Ушаковка.

— Вот как? — удивлённо приподнял бровь командующий Балтфлотом. — Тогда один из нас сумасшедший... Знаете, в своём душевном здоровье я уверен. Так что докторам придётся показать вас.

— Выслушайте, ваше превосходительство! Пожалуйста! Дайте мне хотя бы несколько минут для объяснений!

— Две! — взгляд Эссена не предвещал ничего хорошего. — И если ваши объяснения меня не удовлетворят, господин капитан первого ранга, то в дальнейшем вам придётся их давать докторам. Слушаю!

— Ваше превосходительство...

— Теряем время! — достаточно зло оборвал адмирал. — Давайте в дальнейшем без титулования.

— Хорошо... Я ничего не могу объяснить, ибо сам ничего не понимаю. Не понимаю, как меня могло отбросить в прошлое, не понимаю почему жив, но то, что я помню из последних шести лет своей жизни — реальные события...

— Имеет ли мне смысл слушать вас ещё минуту? — скривился Эссен.

— Доказательства заперты в вашем сейфе. И вы дали слово не вскрывать конверт до первого июля, Николай Оттович. Дали слово!

— Продолжайте!

— Спасибо! Надеюсь, что вы не думаете, что я проиграл в какие-нибудь фанты на последнем балу и теперь должен так нахально и глупо мистифицировать самого командующего флотом?

— Нет, Колчак бы скорее застрелился. Дальше!

— Николай Оттович, вы читали "Машину Времени" Уэллса?

— Приходилось. Хорошая книга... Хотите сказать, что это на самом деле возможно?

— Я не могу вам ничего доказать пока вы не вскроете конверт. Да и тогда аргументы могут выглядеть неубедительными, но аргументы будут. У вас появится шанс мне поверить. А пока прошу подвергнуть меня аресту до первого июля по новому стилю. Потом — судите сами. Я уложился в отведённые минуты?

— Сядьте! — адмирал указал на кресло и, подойдя к иллюминатору, на несколько минут замолчал. Мурзин терпеливо ждал решения.

— Предположим, что я допускаю возможность вам поверить, — наконец заговорил Эссен. — Чего вы хотите?

— Николай Оттович, грядёт война. Долгая война, страшная война. Она закончилась для России катастрофой. С вашей помощью я надеюсь изменить её ход, спасти страну и народ от тех ужасов, которые их ожидают. Повторяю: прошу подвергнуть меня аресту и дождаться начала июля.

— Да? — неожиданно весело посмотрел на своего собеседника командующий. — Вы хорошо устроились, Александр Васильевич! Вы свалили мне на голову некоторую совершенно невероятную фантасмагорию, связали меня словом, и хотите отсидеться под арестом пока я с этим буду почти две недели жить? Чтобы я оказался в бедламе раньше вас? Нет уж, голубчик, теперь рассказывайте. Не менее часа рассказывайте — если вы сказали правду, то для вас это не составит труда, а если всё-таки лжёте, то даже самой изощрённой фантазии не хватит, чтобы не попасться на противоречиях в самые же первые минуты. Я слушаю!

Вот это да! То бишь, есть шанс? Выслушает??

— Знаете, Николай Оттович, — после десятисекундного раздумья решил Колчак, — я, пожалуй, освобожу вас от слова, которое вы дали. Вскрывайте конверт и читайте.

— Да? — удивился Эссен. — Благодарю! Не премину воспользоваться вашей любезностью.

Несмотря на то, что в голосе адмирала сквозила открытая ирония, он подошёл к сейфу, открыл его, извлёк конверт... Было видно, что любопытство так и бушует в старом морском волке — конверт он распечатал даже до того, как снова запер дверцу сейфа.

— Ладно, подождите... — командующий углубился в чтение.

Для того, чтобы пробежать текст глазами достаточно было и минуты, но вот осмысление требовало времени... А осмысление явно происходило — не то что лицо, даже лысина Эссена побагровела.

— Ну, предположим... — командующий смотрел на Колчака отнюдь не по-доброму. — Кстати, достаточно убедительно и не противоречит логике. А можно полюбопытствовать: Как и когда умру я? Если этого нельзя изменить, то не отвечайте.

— Это можно изменить, поэтому отвечу...

— Ещё одна оговорка, — забеспокоился адмирал. — Если спасение моей жизни связано с нарушением воинского долга или чести вообще — приказываю молчать!

— Ну что вы, Николай Оттович, я бы и не позволил себе открывать вам ТАКОЕ будущее. Вы умерли весной следующего года от воспаления лёгких. Поэтому, очень вас прошу: что бы не произошло со мной — берегите себя. Хотя бы от такой, нелепой для боевого моряка, смерти.

— Стоп! — Эссен дышал тяжело, и Александр начал всерьёз беспокоиться, не разобьёт ли командующего Балтийским флотом удар прямо сейчас...

— Александр Васильевич, я принял решение.

— Подчиняюсь ему без возражений, — наклонил голову Сашка.

— Вы отправляетесь под арест...

— Слушаюсь!

— Не перебивайте! Под домашний арест. Ваша семья в Сестрорецке? На даче?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Я знаю — там. Вот туда вас и доставят. Поклон супруге от меня лично. Считайте себя арестованным. Когда вы мне понадобитесь — вам сообщат.

Глава 4. Тепло родного очага

"Лейтенант Бураков" доставил флаг-капитана на место. Вельбот с четырьмя матросами и мичманом подгрёб к деревянному пирсу.

— Спасибо, братцы! — поблагодарил гребцов Колчак, — Спасибо, Николай Евгеньевич! — это уже мичману.

— Хорошо отдохнуть, Александр Васильевич! — крикнул мичман с отходящего от пирса вельбота.

— Рад приветствовать ваше высокоблагородие, — поклонился встречающий на пирсе матрос.— Разрешите вещички принять?

Вещей у Александра было всего-ничего — пара портфелей.

— Этот возьми!

— Есть, ваше высокоблагородие! — привычно вытянулся матрос.

— Пошли, что-ли? — повелительно-вопросительно обратился Колчак к матросу.

— Так только вашего приказа и ждал, — пожал плечами парень, и потопал по доскам пирса...

— Саня! — из-за подстриженных в лучших традициях Лувра кустов навстречу вышла жена. — Тебя Николай Оттович отпустил к нам? Надолго?

Нет, Софья Фёдоровна Колчак, конечно, не была "сногсшибательной и ослепительной", тем более, что в то время выглядеть таковой женщине тридцати восьми лет возможностей не предоставлялось. Но Александр поневоле залюбовался высокой фигурой, высокой же и очень тонкой талией, очень милым лицом с огромными глазами — она не ослепляла, она завораживала...

Колчак со стыдом вспомнил, насколько пренебрежительно он относился в "будущем" к своей жене, сколько страданий принёс этой чудесной женщине, которая его очень любила и постоянно прощала. Больше такому не бывать! Никакой Анны Тимирёвой в его жизни теперь не будет

— Сааш, очнись! — жена подбежала и обняла своего мужа. Офицер не мог не ответить тем же. Господи, каким нежным и хрупким чувствовалось её тело при этом недолгом объятии!

— Здравствуй, Сонечка! Извини, что без предупреждения, но всё случилось так неожиданно...

— Что-то случилось? — отпрянула супруга. — Что?

— Ничего особенного, — попытался придать своей физиономии нейтральное выражение лжемуж. — Где Славка?

— Спят после прогулки. И Слава, и Маргарита. Ты проголодался?

— Нет, спасибо. Пару часов вполне себе обойдусь.

— Так что случилось? — на лице жены читалось нешуточное беспокойство. — И не надо меня обманывать, я не первый год за тобой замужем. Если бы "ничего особенного", то Эссен тебя бы к нам не отпустил.

— Да... Стыдно сказать — свалился за борт при коордонате. И головой ещё при этом приложился. Вот на обледенелой палубе в Северных морях или в Артуре ни разу не поскальзывался, а тут... Извини, Сонечка, иногда амнезия теперь случается, так что не удивляйся, если чего-то не вспомню...

— Господи! — всполошилась жена. — Сейчас как себя чувствуешь? Пойдём в дом!

— Да пойдём, конечно, — Колчак поднял с земли портфель, стоявший поодаль матрос поспешил поднести ему второй. Его немедленно подхватила Софья.

— Дорогая, я себя уже очень хорошо чувствую, — возмутился Александр. — Уж два портфеля-то я донести до дома способен. Спасибо, братец! Можешь возвращаться на эсминец.

Дача совсем не напоминала то, что обычно представляют в качестве места отдыха "Кровопийцев народных тех времён" — капитан первого ранга арендовал для своей семьи на лето одноэтажное строение в четыре комнаты: спальня, детская, столовая и комната прислуги, вернее, комнатёнка. Плюс кухня и санузел.

— Кофе будешь?

— Спасибо, родная, выпью, пожалуй. Ты со мной?

— Что "с тобой"? — не поняла жена.

— Кофе выпьешь, — улыбнулся Колчак-Мурзин. — Составишь компанию?

— Конечно. Потерпи десять минут. Можешь покурить пока на террасе.

— Я не курю... Уже пять дней, — поспешил поправиться Александр, увидев удивлённое лицо жены. — Надеюсь бросить совсем.

— Саня, — супруга была просто ошарашена, — ты серьёзно? Выдержишь?

— Постараюсь, солнышко — не так это и трудно, оказывается. Я жду свой кофе и свою жену!

Пока Софья кулинарствовала, Колчак попытался попридумывать ещё хоть что-нибудь, чем сможет помочь Флоту и России в грядущей войне. И кое-что надумал: глубинные бомбы — идея-то проста как блин. Бочка с взрывчаткой и взрыватель срабатывающий при определённом нажиме. Технически, конечно, повозиться придётся, но, главное, принцип — и уже в первые годы войны эсминцы будут не просто палить по вражеским субмаринам совершенно неэффективными и дорогими ныряющими снарядами, а проходя над местом предполагаемого нахождения подлодки, сбрасывать на неё десятки, а то и сотни килограммов взрывчатого вещества, которое превратится в стремительно расширяющиеся газы на заданной глубине. И они шибанут гидравлическим молотом по пока ещё очень слабым корпусам немецких лодок. Хотя это сложновато при нынешних технических возможностях... Значительно проще приделать к бомбе поплавок на шнуре: когда она утонет на заданную глубину, сопротивление поплавка активизирует взрыватель и всё...

— С кардамоном, как ты любишь, — вышла на террасу супруга с подносом. — Коньяк к кофе не предлагаю — рановато пока, но булочки Тереза Генриховна испекла сегодня чудесные. Ещё тёплые, попробуй!

Аромат от кофейника распространялся действительно очень приятный, и не совсем привычный. Ну что же — попробуем с кардамоном.

Оказалось на редкость вкусно. А булочки, хоть Колчак уже давно весьма прохладно относился к всевозможным мучным изделиям за исключением просто хлеба, были чудесны.

— Саня, в самом деле всё в порядке? — обеспокоено посмотрела на мужа Софья Фёдоровна.

— Всё хорошо.

— Не скажешь по тебе — мрачный, задумчивый. Всё-таки в семью вернулся. Две недели не виделись. Мог бы хоть изобразить радость.

— Сонечка, милая, я действительно очень рад тебя видеть. И детей обнять не терпится, но не будить же их? И мы будем все вместе ещё целую неделю как минимум...

— Вот это-то меня как раз и удивляет в первую очередь, — жена пристально посмотрела на Колчака. — Я не первый год за тобой замужем. И если Николай Оттович отпустил тебя летом на целую неделю к семье, то значит, произошло что-то очень серьёзное. Что?

— Папа! — спас положение звонкий мальчишеский голос.

В дверном проёме стоял мальчишка лет четырёх-пяти, и спросонья щурился на летний день.

— Славик! — вскочил ему навстречу Колчак. — Иди ко мне!

Пацанёнок взвизгнул от восторга и затопал босыми ногами по дощатому полу. Несколько секунд, и он повис на шее у отца.

— Ну, здравствуй, сынок!

— Здравствуй, папочка, а когда мы поедем кататься на лодочке, ты обещал, что когда приедешь, то покатаешь меня! — никаких пауз в этой фразе не было, ребёнок выдохнул её за раз. Колчак вспомнил, что действительно дал своему сыну слово по поводу морской прогулки при прощании, и тот ждал исполнения маленькой, но такой заветной мечты всё это время.

— Конечно, покатаю! — благо, что Александр Васильевич прекрасно помнил, что рядом с пирсом, к которому приставала шлюпка с "Буракова" имелся прокат лодок.

— Только после обеда, Слава, — вмешалась мать. — Покушаешь и поедем. Рита проснулась?

— Мамааа! — из дома в качестве ответа донёсся ещё один детский голосок.

— Ну вот и наша спящая красавица очи свои открыла, — улыбнулась Софья. — Пойдём к ней?