Иллюзия Свободы

Так и не поняв, причем тут бантик, она, понурив голову, спускалась тяжелой поступью по лестнице. Запал Гермионы, который она собрала, чтобы ответить Рону, исчерпался, а в душе появилась зияющая пустота.

Гермиона остановилась только, увидев перед собой Джинни. Лишь один взгляд на неё дал понять — она всё слышала. Джинни стояла, улыбаясь самой ядовитой улыбкой, на какую была способна.

— Что, мой братишка смог решиться и поставил тебя на место? — радостно спросила она.

Гермиона, услышав слова подруги, почувствовала, что от переполнявших эмоций начинает кружиться голова. Сил на пререкания с Джинни не осталось, и Гермиона, собравшись с последними силами, спокойно заговорила:

— Джинни, это только наше с Роном дело. Я не собиралась отбирать у тебя Гарри. Каждый имеет право любить того, кого желает. Мы не встречаемся с ним. Он даже не знает о моих чувствах. Я никогда не хотела становиться тебе соперницей. И если он вернется к тебе, я не буду вам мешать. Но любить его мне никто не может запретить, хотя бы потому, что я даже сама не смогла этого сделать.

— Гермиона, мы всегда будем с тобой подругами. Но я действительно зла на тебя за Гарри, — так же спокойно ответила Джинни.

Не имея сил продолжать разговор после этих слов, Гермиона немного изменила свой маршрут. До этого она планировала пойти к Джинни в её комнату на первом этаже, но теперь она чувствовала, что не сможет там находиться. Нужно успокоиться. Поэтому она решила пойти на задний двор.

Спустившись по лестнице, она не услышала слов, оброненных рассерженной Джинни, которая не верила в искренность Гермионы:

"Я бы запустила в тебя летучемышиный сглаз, но, зная твои способности, приберегу для тебя что-нибудь другое... ты не отберешь у меня мою любовь"

Спустившись, Гермиона зашла на кухню, где у плиты заметила Молли. Взглянув на неё, Гермиона была готова поклясться, что увидела на лице женщины недовольство.

"Наверное, Рон так громко кричал, что она тоже всё слышала, — ужаснулась гостья, почувствовав, как её хлестнуло чувство стыда. — Что мне делать? Уизли теперь меня ненавидят, наверняка остальные члены семейства, когда услышат об этом, тоже отвернутся от меня. Как бы хотелось покинуть этот дом немедленно. Но куда и как я направлюсь? Может, схватить вещи и пойти искать дом Луны. Но смогу ли я его найти? И сможет ли она мне помочь?

Можно было бы позвать родителей, но я не хочу отвлекать их. Они наверняка уже далеко уехали. И если вернутся, не смогут побывать на своей конференции...

Можно было бы аппарировать в Лондон, но я обещала родителям, что буду у Уизли и не отправлюсь на Косой сама...

Если не станет хуже, я стерплю,... я всё стерплю, потому что я это заслужила", — решила девушка.

Гермиона набралась смелости и спросила:

— Миссис Уизли, можно я пойду, прогуляюсь во двор?

— Конечно, дорогая, и почему ты должна спрашивать у меня разрешение? Чувствуй себя как дома и гуляй, где тебе хочется, — ответила она. Гермиона заметила, что выражение глаз Молли не вязалось с её добродушным тоном. — А почему с тобой нет Рона?

— Он.... Я.... Простите, миссис Уизли, но мы поссорились, очень серьезно поссорились, — Гермионе было стыдно говорить об этом матери Рона, но она решила, что скрывать будет только хуже.

— О, деточка. Как поссорились, так и помиритесь. Ссоры людей, которые на самом деле любят друг друга, быстро заканчиваются примирением. Не волнуйся, я помогу вам, уж я объясню этому оболтусу, что с друзьями, а особенно подругами нужно мириться.

— Не надо... — взмолилась Гермиона.

— Ты что, не хочешь помириться с Роном? — с удивлением в голосе и еле ощутимым нажимом спросила Молли.

— Нет, что вы.... Дело не в этом.... Я хочу помириться с ним. Но... я думаю, мы справимся сами, спасибо.

— Ну, что ты, деточка, мне совсем не сложно. Ну что же ты? Иди, прогуляйся.

После этих слов Молли вернулась к своему занятию, а Гермионе ничего не оставалось, как пойти во двор.

Она вышла через задний вход и проследовала к самой дальней постройке, которая находилась прямо за сараем, где Уизли хранили мётлы.

Обойдя эту старую постройку так, чтобы оказаться за стеной, которую не видно из окон Норы, Гермиона села на землю и притулилась спиной к стене.

Кирпичи были теплыми от горячих солнечных лучей и приятно грели спину. Но уже через минуту это ощущение потерялось в потоке мрачных мыслей, заполнивших душу девушки.

Гермиона не плакала, но чувствовала себя потерянной и опустошенной. Она всегда считала, что их дружба никогда не закончится, что они смогут преодолеть и пережить любое препятствие, любое горе. Между ними уже бывали разногласия, ссоры, непонимание, но они всегда мирились.

На память Гермионе пришло воспоминание о том, как ей тяжело было, когда друзья поссорились с ней из-за "Молнии". Она тогда чувствовала себя такой же отрезанной, отвергнутой и виноватой. Ей было очень больно от осознания того, что друзья, для которых она была готова на всё, игнорировали её, поставив метлу много выше их дружбы. Было больно, очень больно.... Чувство, что ты для дорогих тебе людей как балласт, который скидывают при неудобных обстоятельствах, глубоко ранило сердце девушки. И хотя со временем она смогла побороть свой страх снова быть отвергнутой, сейчас он пробудился с новой силой, затмив все остальные чувства.

"А если и Гарри отвернется от меня?!" — пронзила её страшная мысль.

Спасаясь от боли, раздиравшей её сердце этой страшной догадкой, Гермиона заставила себя переключиться на другие воспоминания.

Она начала думать о событии третьего курса, когда они с Роном поссорились из-за Живоглота. Только сейчас всё было намного серьезнее. Ситуация касалась любви Рона к Гермионе, а не к своей ручной крысе. Девушка понимала, что очень задела чувства парня, и поэтому, находясь одна во власти своих страхов, она начала поддаваться чувству вины и отчаяния.

Солнечное тепло не ощущалось, а легкий ветерок не приносил освежения. Наоборот, умиротворение и теплота природы так сильно не совпадали с внутренним состоянием Гермионы, что казались девушке неуместными и искусственными.

Постепенно её начала бить мелкая дрожь. Первый шок прошел, и мрачные мысли, почувствовав свободу, сталкиваясь и борясь за право обладания, проникали в сознание и сердце Гермионы, сменяя друг друга, как слайды драматического кино.

Её сердце то заходилось в отчаянии от того, что она потеряла расположение друзей, то её пробивал мелкий пот от мыслей, что она стала мерзкой предательницей.

Не в силах выдерживать натиска мыслей, девушка вскочила на ноги и стиснула до боли кулаки. Новый порыв чувств заставил её побежать в сторону озера. Она не до конца осознавала, что делает, но чувствовала, что если остановится, то не сможет сопротивляться, и печаль, боль, страх поглотят её целиком.

Её состояние сыграло с ней злую шутку, Гермиона бежала, не разбирая дороги и уже почти достигнув озера, не заметила кочку, торчащую из земли, споткнулась и с разбегу упала, растянувшись на земле. Благо земля была не очень твердой, и Гермиона отделалась мелкими ссадинами и испачканной одеждой.

Упав, она даже не почувствовала боли, но слезы непроизвольно брызнули из глаз. Эта слабость окончательно добила её. Силы и желания, еще секунду назад владевшие её разумом и телом, оставили девушку, и она отдалась во власть судорожным рыданиям, проклиная себя за слабоволие и новую, становящуюся к её ужасу постоянной спутницей, манеру поведения. Гермиона никогда не позволяла своим чувствам выходить на поверхность, считая слезы показухой и жеманством. Она всегда старалась взвешивать каждый свой шаг, думая о последствиях своих поступков и их влиянии на репутацию и будущее. И вдруг она превращается в кисейную барышню, готовую разрыдаться по любому случаю. Начинает думать только после того, как совершит ряд самых необъяснимых даже для себя поступков. Она та, кто презирала подобные чувства и поступки, сама оказалась в их власти. Хваленая выдержка и сила воли испарились, как утренний туман, оставив её наедине с муками, показавшими, насколько она уязвима и слаба.

От этих мыслей и ненависти к своей слабости, Гермиона застонав, с яростью ударила рукой об землю. Под руку попался пучок травы, который она с каким-то маниакальным остервенением выдрала из земли и откинула от себя. Эти действия не принесли желаемого удовлетворения, а только усилили желание выпустить наружу появившуюся в душе злость. К счастью, палочка Гермионы осталась в доме, и она не могла наделать глупостей. Но её саму этот факт не привел в восторг, а разъярил еще больше, увеличив и без этого зашкаливающее чувство уязвимости.

Подумав об обитателях дома, она подскочила с земли, как ужаленная, и стала с силой вытирать лицо, смешивая слёзы с землей, от чего её лицо стало выпачкано черными разводами грязи и приобрело боевую раскраску.

Так резво вскочить с земли её побудила мысль о том, что её может увидеть в таком виде кто-нибудь из Уизли. Распластавшуюся на земле, рыдающую и,... в общем, такого позора её гордость бы не пережила.

Представив себе эту картину, в её сердце проникли ядовитые мысли, которые настаивали на том, что Рон был бы счастлив, увидев её в таком состоянии. Противный голосок напевал злые слова друга:

"Мне тоже не много удовольствия доставляло целовать тебя!" — а ты вначале научись целоваться, чтоы тебе это приносило удовольствие, — отбивалась Гермиона.

"Ты и на девушку не очень-то похожа. Зубрилка несчастная!" — это только ты так думаешь, другие парни ценят,... по крайней мере, мой ум. Вот Майклу и... Гарри, — неуверенно добавила Гермиона, — нравится мой ум и возможность обсуждать со мной всё, что угодно.

"Думаешь, я теперь помру от того, что ты меня бросила. Хочу тебе сказать, что ты не центр вселенной. Не тут-то было!" — уж я тем более "не помру"! И не думай, Рон Уизли, что именно ты центр вселенной.

"Я на самом деле не до конца бросил Лаванду, и когда ты начала выделываться и не хотела меня целовать, я шел к ней..." — а я еще думала, что это я подлая. Да как он посмел обманывать нас обоих? Хотя, судя по словам Рона, Лаванду всё устраивало... Я, конечно, тоже хороша, но когда я была девушкой Рона, я парней к себе не подпускала, не то, что целоваться с ними. Я даже с Гарри пыталась всячески выдерживать дистанцию! Я старалась, может, плохо, но, как могла, старалась сделать Рона счастливым. А он в это время крутил с другой.... Думаю, мы в расчете, Рон Уизли. Я больше ничем тебе не обязана и с чистой совестью могу жить своей жизнью. Ну... почти с чистой...

Досада и горечь разочарования разожгли с новой силой желание крушить и ломать. Она оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего, чем можно было запустить в озеро. Вокруг не видно было ни одного камушка. Издав рассерженный рык, она принялась усердно обыскивать берег озера, с таким рвением, как будто она искала вещь, от которой зависела её жизнь.

Наконец, её поиски увенчались успехом, и она нашла небольшой камушек, который тут же отправился на дно озера. Кинуть далеко не удалось, хотя в бросок были вложена ярость и злость, заполнявшие Гермиону.

"Гарри бы кинул намного лучше меня. У него отличный бросок", — подумала Гермиона, забыв, что мысли о друге сейчас последнее, что можно было пускать в свою пылающую голову.

И действительно, после очередной мысли о друге назойливая мысль, которую ей удавалось с успехом всё это время отгонять от себя, решила, что сейчас самое время о себе напомнить.

"Рон — лучший друг Гарри, и он вполне может встать на его сторону, как делал это и раньше. И тогда... тогда он бросит тебя и перестанет с тобой общаться", — эта мысль смогла-таки победить все остальные бушующие в ней чувства, заморозив их на время. Она, как набат, билась с неистовой силой, отдаваясь с каждым ударом сердца щемящей болью в груди.

За время, прошедшее после памятного поцелуя, девушка уже настолько привыкла к своей новой склонности — к резким сменам настроения, что она перестала замечать этот процесс, когда её чувства могут сменяться с немыслимой скоростью на абсолютно противоположные, чем ещё секунду назад. Но когда бы это ни случалось, расплата была быстрой. Она теряла крупицы силы и разума, которые с каждым разом было всё тяжелее сохранять. И чем глубже были эмоции, тем быстрее из неё улетучивались силы.

Вот и сейчас, не умея защитить себя от этой мысли, не зная, какой аргумент привести в пользу своей побледневшей надежде, она бессильно опустилась на землю. Она полулегла на дерево, так кстати оказавшееся рядом, и глубоко задумалась, даже не чувствуя, что местами старая кора неприятно давила в спину.

Гермиона судорожно перебирала в памяти события жизни, которые бы указали на то, что она ошибается. С каждым услужливо подсунутым коварной памятью воспоминанием её лицо мрачнело всё больше. Нет, она не плакала, но с каждой минутой её охватывало понимание своей обреченности.

"Гарри посчитает, что я поступила подло с Роном. Ведь я не смогу объяснить ему, что, любя его, я пыталась забыть о своей любви с помощью Рона, но при этом Рона обманывать не собиралась. Даже если я ему начну это объяснять, его честное и доброе сердце, не принимающее подлости, особенно от друзей, побудит его презирать меня. — От этой мысли перед глазами потемнело, и появилось желание немедленно исчезнуть с лица земли, чтобы никогда не увидеть в любимых глазах презрение и укор, который она от него заслужила. Эта мысль настолько поразила Гермиону, что она забыла о горечи недавней ссоры, как будто она произошла давно и не с ней.... Подавленная тяжестью этого предположения Гермиона начала поддаваться паническим мыслям. — А может сбежать? Сбежать навсегда, чтобы не увидеть отчужденности в родных глазах.... Сбежать из "Норы", из Хогвартса... нет, из Англии. Во Франции я бы смогла пойти учиться в Шармбатон, мне даже французский учить не нужно..."

Картина побега во Францию вызвала у девушки истерический хохот.

В этот момент Гермиона представляла жуткое зрелище. Бледное лицо, с опухшими красными глазами, перепачканная и измазанная с ног до головы, издающая зловеще звучащий в тишине хохот, при котором из неё словно выходи призраки сумасшествия.

Вдоволь нахохотавшись и зная, что никогда так не поступит, она вытерла слезы, выступившие на глаза на этот раз от смеха, и погрузилась в размышления о том, что же ей на самом деле делать. Нужно было решить как вести себя с Уизли, и главное, как не потерять Гарри, когда он узнает о ссоре с Роном.

Сколько времени ушло на размышление, Гермиона не могла сказать. На небе даже стали проступать первые звёзды, на что она в таком состоянии не обратила не малейшего внимания. Гермиона смогла очнуться только тогда, когда почувствовала боль в своем одеревеневшем теле. Солнце уже зашло и не давало тепла, близко расположенное озеро усилило вечернюю прохладу, отчего девушка начала замерзать, и её снова начала бить крупная дрожь. Долгое неподвижное сидение довершило своё дело, заставив её попытаться встать.

Гермиона с трудом поднялась, опираясь о дерево. Она через силу растерла окоченевшие конечности и направилась к дому, надеясь на спасительную чашку горячего чая. Пустой желудок протестующее сообщил, что одной чашкой он не собирается ограничиваться, и, не имея сил сопротивляться ему, Гермиона покорно согласилась, прибавив к имевшейся мечте о чае, мечту об ужине.