Живёшь только трижды -- часть 2

Бонд растянулся на мху и уставился в потолок. Ему подмигнула оттуда маленькая красная звёздочка.

— Я знаю, что вы проходили названия планет и их спутников по астрономии, — снова раздался невозмутимый голос Флоренца, — и что вы составляли карты передвижения звёзд по небу. Кентавры много веков пытались разгадать тайны этих перемещений, и нам это удалось. Наш опыт учит, что, собрав статистику по движению светил, можно судить о законах небесной механики. Законы, которые вы называете законами Кепплера...

— Профессор Трелони занималась с нами астрологией! — возбужденно сказала лежащая на спине Парвати, вытянув руку вверх. — Марс вызывает катастрофы, ожоги и всякое такое, а когда он стоит под углом к Сатурну, как сейчас, — она начертила над собой прямой угол, — это значит, что мы должны быть особенно осторожны в обращении с горячими предметами...

— Всё это чепуха, выдуманная одними людьми для того, чтобы обманывать других, — спокойно промолвил Флоренц. — Катастрофы вызываются нерадивыми работниками, которые думают об угле между Марсом и Сатурном вместо того, чтобы соблюдать технику безопасности. Марс — это кусок камня в двухстах пятидесяти миллионах миль[370], как он может вызывать ожоги?!

Рука Парвати бессильно шлепнулась на пол.

— Мелкие травмы, крошечные человеческие беды, — сказал Флоренц, с мягким постукиванием перебирая копытами размером с чайное блюдце. — Для огромной Вселенной это не больше чем муравьиная суета, и движение планет никак на них не влияет.

— Знаешь, а мне он нравится, — задумчиво сказал Джеймс Бонд Рону.

— Но профессор Трелони... — снова начала Парвати уязвлённо и негодующе.

— ...Всего лишь человек, — просто сказал Флоренц. — И потому не может избавиться от шор и оков, мешающих вашему роду.

— Уж кто бы говорил о шорах! — прошипела Лаванда и еле слышно поцокала языком, имитируя стук копыт. Рокот водопада почти утих. Джеймс чуть-чуть повернул голову, чтобы посмотреть на Парвати; она и несколько учеников, лежащих по соседству с ней, выглядели глубоко оскорблёнными.

— Возможно, у Сивиллы Трелони и вправду есть дар предвидения, — продолжал Флоренц, прохаживаясь перед ними; Бонд слышал, как его хвост с легким свистом рассекает воздух, — но тогда непонятно, почему она позволила выгнать себя с работы. По большей же части она напрасно тратит своё время на глупую, неумелую и неэффективную ворожбу, порождение человеческого самодовольства. Я же пришёл сюда, чтобы обучить вас мудрости кентавров, беспристрастной и объективной. Мы ищем в небесах признаки великих перемен, приливов и отливов зла, которые порой отражаются там. Иногда понять то, что мы видим, удаётся только спустя десяток лет.

Флоренц указал на красную звездочку прямо над Бондом:

— В прошлом десятилетии приметы говорили о том, что в волшебном мире наступил всего лишь краткий перерыв между двумя войнами. Марс, вестник битвы, ярко светит над нами, а это значит, что вскоре борьба должна разразиться снова[371]. Кентавры пробуют распознать образы будущего, сжигая специально подобранные травы и листья и наблюдая за тем, как свет далёких звёзд и недалёких планет преображается в их дыму и пламени...

— Всё понятно, — вздохнул Джеймс, — либаномантия[372]. Сначала мы сожжём несколько матёрок, соцветий и шишек Cannabis sativa, потом надышимся дымом, а потом к нам придут образы будущего и будут детально рассказывать о себе. После чего нас пробьёт на хавчик.

Это был самый необычный из всех уроков, на которых довелось побывать Бонду. Они и впрямь жгли травы на классном полу, — к счастью, не коноплю, а шалфей и листья мальвы, — и Флоренц велел им вглядеться в едкий дым и попытаться различить там определённые формы и образы, но при этом, похоже, совершенно не огорчился, когда никто из них не увидел ни одного из описанных им знаков. Кентавр сказал, что людям редко удается овладеть этим искусством, что кентавры осваивают его годами, а напоследок заявил, что слишком уж доверять таким вещам тоже глупо, поскольку в них порой ошибаются и сами кентавры. Казалось, главное для него — не научить их тому, что знал он сам, а втолковать им, что никакое знание, даже нечеловеческое, не может быть абсолютным.

— Не скажешь, что он хоть в чем-то уверен по-настоящему, — тихонько сказал Рон, когда они тушили свой костерок из листьев мальвы. — Я в том смысле, что неплохо бы узнать что-нибудь более конкретное об этой скорой войне, как по-твоему?

В коридоре, прямо над классной дверью, прозвенел звонок, и все подскочили, суетливо запихивая вещи в сумки. Ученики потянулись наружу — вид у них был такой, словно они еще не успели толком очнуться.

— Что-то у меня после этого дыма в горле першит, — пожаловался Рон, затаптывая остатки костра. — Не хочешь промочить горло?

— Да, было бы неплохо, — ответил Джеймс, кашляя и протирая глаза. — Никогда не думал, что дым от шалфея такой едкий. Идём на кухню?

— До неё далеко, — отмахнулся рыжеволосый приятель и выудил из своей сумки бутылку сливочного пива. — Ты не смотри, что она открытая, это и не пиво вовсе, я в неё на завтраке тыквенный сок набираю. Давай, хлебни!

Джеймс Бонд был тренированным суперагентом, готовым к предательству, но многомесячное пребывание в теле пятнадцатилетнего мальчишки оказало своё тлетворное расслабляющее внимание. Поэтому Бонд сначала взял бутылку, свернул пробку, приложил горлышко к губам и резко запрокинул голову, и только потом задумался: «С каких пор тыквенный сок пахнет абмрой, морским бризом и свежескошенной пшеницей[373]? — и, уже делая первый глоток: — Погодите-ка, Рон не набирал сегодня...»

Суперагент согнулся пополам и попытался вернуть обратно проглоченное, но зелье уже брало под контроль его разум, чувства и рефлексы. Джеймс выпрямился, его взгляд был отрешённым; казалось, он забыл про бутылку в руке[374].

— Хочешь ещё пить? — спросил Рон; его глаза странно блестели.

— Нет, спасибо. Я не хочу пить. То есть, если ты считаешь, что надо, то я, конечно, попью... Ах, Рон, я всё время думаю о ней! Как по-твоему, твоя сестра согласится хотя бы посмотреть в мою сторону?

Губы Уизли растянулись в торжествующей улыбке:

— Ну конечно, согласится. Только веди себя как обычно, хорошо?

— Я люблю её, — прошептал Джеймс. Чувства захлёстывали его с головой. — Я хочу, чтобы все вокруг знали, что я люблю её! Эти рыжие нечёсаные волосы, эти веснушки вперемешку с угрями на её прекрасном лице!.. А её чудесные ноги, такие длинные, особенно левая!.. Я люблю её!

— Спокойно, спокойно, герой-любовник, — Рон забрал у Джеймса бутылку, тщательно закупорил её пробкой и спрятал обратно в сумку. — Она просила передать, чтобы ты вёл себя естественно и не выдавал своих чувств, потому что всякие нехорошие люди, вроде Гермионы, хотят вас разлучить. Она тоже очень тебя любит и передаёт тебе поцелуй в знак доверия.

Джеймс озадаченно склонил голову набок:

— А где у меня знак доверия?

* * * Обновление 22.07.2018

Под рёв сирены и вспышки тревожных стробов Ар и Кью ворвались в помещение лаборатории:

— Что здесь происходит? Он что, пытается колдовать?

Яркая жёлтая индикаторная лампа под потолком подтверждала использование магии в чане сенсорной депривации.

— Это какое-то внешнее воздействие, сэр, — ответил один из техников, переписывая в блокнот показатели на дисплее аппарата контроля состава крови. — Он испытывает вызванную магией боль. Видите, как подскочила частота дыхания? Активировался гипоталамус, обмен веществ перестраивается на расщепление жиров и кетоновых тел вдобавок к гликолизу. Мы накачиваем его седативами, но боль усиливается.

— Какое у нас есть хорошее обезболивающее?

— Ну... Мы можем дать ему героин[375]. Он не ослабляет боль, но под герычем боль перестаёт влиять на процесс мышления, перестаёт мешать.

— А он потом наркоманом не станет?

— Это Мастер Зелий-то?! Станет, конечно! Но вряд ли надолго. И потом, где он будет искать героин медицинской чистоты?! Наркомания только сильнее привяжет его к нашей лаборатории.

— Давайте, — кивнул Кью. — Надо выяснить, что с ним происходит, а для этого он должен быть в состоянии отвечать на вопросы. Передайте мне гарнитуру и вырубите уже эту сирену!

Наблюдая, как техник вынул из шкафа ампулу с гидрохлоридом диаморфина и вставил её в аппарат, Ар негромко пробормотал себе под нос:

— И почему мне кажется, что мы совершаем ошибку?..

Прозрачная жидкость потекла по трубочке в вену. Спустя считанные минуты индикаторные стрелки на шкалах поползли вниз. Сирена захрипела и заглохла, стробы перестали бить по глазам. Кью натянул на голову гарнитуру из наушников со встроенным микрофоном, жестом дал команду включить запись, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и спокойно, не торопясь, заговорил:

— Привет, Северус. Как дела?

Техник, сидящий перед экраном у самого окна, открывающегося в стерильную камеру со стоящим в центре на виброзащищённой платформе чаном сенсорной депривации, зачитал появившиеся на экране слова:

— Спасибо, уже лучше. Что вы мне дали?

— Диаморфин. Это гидрохлорид диацетилморфина, сильное обезболивающее полусинтетического происхождения на основе сока из незрелых плодов снотворного мака. Что с вами происходит?

— Чёрная Метка жжёт. Тёмный Лорд призывает меня. Может быть, не меня конкретно, а всех отмеченных Меткой, у меня сейчас нет возможности выяснить. Но жжение будет усиливаться, пока я не отвечу на призыв.

Кью и Ар переглянулись.

— А если вы не ответите?

— В какой-то момент жжение перейдёт в боль. Боль будет усиливаться, пока не станет невыносимой. Затем начнут отключаться системы организма, — пищеварительная, периферийная двигательная, органы чувств, последними отключатся межрёберные мышцы, поддерживающие дыхание, и наступит паралич сердечной мышцы. Если я не успею вовремя явиться по призыву Тёмного Лорда, я умру.

Кью заткнул отверстие микрофона на гарнитуре пальцем и обернулся к одному из бесчисленных помощников:

— Проверьте реанимационную систему в чане. Приготовьте бригаду реаниматологов. Достаньте барбитураты, возможно, придётся ввести Снегга в медикаментозную кому. — Затем Кью снова освободил микрофон:

— Мы можем удалить вам Чёрную Метку. Если понадобится, вместе с рукой. Не хотелось бы, конечно, прибегать к таким экстремальным методам сведения татуировок, но иногда это единственный способ исправить ошибки молодости...

— Он пишет «Нет!!!» большими буквами, сэр, — прокомментировал техник. — О, а вот и пояснение. «Чёрная Метка является всего лишь внешним атрибутом, символом магического контракта, связывающего души хозяина и подчинённого. Сведение Метки и даже ампутация руки не уничтожат магический контракт, просто Метка прорастёт в другом месте тела. Если мне очень сильно повезёт, снаружи. Ампутация даже не ослабит жжение». Ничего себе у них условия найма!..

— Хм... — Кью потёр лоб. — Готовьте барбитураты. Мы не можем позволить себе потерять такого важного «языка».

— Чёрная магия против светлой фармакологии, раунд первый, — объявил Ар и негромко хлопнул в ладоши.

— Снегг, сколько времени будет печь эта метка до того, как начнут отключаться органы? — спросил Кью и снова заткнул пальцем микрофон: — Эй, кто там следит за составом крови! Увеличьте поступление диаморфина.

— Жжение усиливается, но я могу соображать, — зачитал техник, озвучивающий мысли профессора зельеделия. — Я не знаю, сколько пройдёт времени до того, как мои органы чувств начнут отключаться. Это зависит от вложенной в заклятие силы, а её невозможно оценить, находясь под воздействием самого заклятия.

— А у самого Тёмного Лорда есть Метка? Может быть, его можно нейтрализовать? Развернуть действие заклинания, поменять полярность?..

— Чем вы меня слушаете?! — с выражением прочитал техник. — Метки являются символом магического контракта, а контракт этот односторонний, он однозначно определяет начальника и подчиняющегося! Лорд может нас дёргать. Мы его дёргать не можем.

— Частота дыхания снова растёт, сэр, — сообщил лаборант, не отрывающий взгляда от дисплея с физиологическими показателями замурованного в консервной банке мага. — Боль усиливается.

Кью посмотрел на мерцающую под потолком янтарно-жёлтую лампочку детектора магических воздействий.

— Дилемма, — наконец, изрёк он. — Либо мы будем держать нашего мага под героином или барбитуратами, превращая его вечно обдолбанного психа, пока он не сдохнет, либо нам придётся его отпустить, и тогда он расскажет, что маглы вышли на тропу войны, всем, кто согласится его слушать. Что делать будем?

Ар сделал шаг к телефону на столе, но остановился:

— Не успеем. Пока Эм разбудят, пока растолкуют ей, что у нас происходит... Судя по тому, как растут показатели, он отбросит коньки раньше, чем она примет решение.

— Ну, технически, он сейчас плавает, так что ему предстоитпредстоит не коньки отбросить, а ласты склеить... — Кью с выражением глубокой задумчивости на лице подошёл к панорамному окну и уставился на чан Снегга, машинально теребя нижнюю губу. — Знаешь, всё-таки звони Эм.

— Сэр?!.. У меня активность!..

Техник, наблюдавший за системой предотвращения колдовства, поднял руку. Ар сделал быстрый шаг к нему. В самом деле, компьютер посылал разряд за разрядом в болевые центры верхней теменной доли, лобных и височных долей. Ар беспомощно посмотрел на Кью, который не отрывал взгляд от чана.

Это сосредоточенное разглядывание позволило Кью заметить, как отражение в полированном боку чана деформировалось. Затем металлический бок чана прорезала полоса бритвенно-тонкого разреза, и изнутри хлынула жидкость, заливая пол и замыкая разбросанные в беспорядке провода.

Внутри комнаты контроля воцарился настоящий бедлам. Приборные панели сошли с ума и начали сыпать искрами, откуда-то потянуло мерзким запахом горелой изоляции. Техники орали друг на друга и недобрыми словами поминали монтажников, пробросивших провода прямо под чаном с солёной водой, которая отлично проводит электрический ток, и не обеспечивших должной изоляции. Какой-то из датчиков решил, что начался пожар, и включил спринклерную систему пожаротушения. Льющаяся на приборы вода не добавила спокойствия персоналу.

В соседней комнате несколько дополнительных взмахов невидимой бритвы вырезали в боку чана грубую дверь, через которую на деревянных, негнущихся ногах полувышел, полувыпал Северус Снегг, Мастер Зелий. Его обнажённое тело было опутано паутиной проводов, зондов и катетеров, и волшебник сдёргивал их с себя по одному.