12.
— Капитан Колодный, — представился, подходя к нему вплотную один из мужчин. — Третье Главное Управление Канцелярии его Величества.
Перед совершенно растерявшимся от неожиданности Реутовым открылась какая-то кожаная книжечка — "Удостоверение?" — рассмотреть содержание которой в неярком свете уличного фонаря он все равно не мог.
— Чем могу быть полезен, господин Колодный? — спросил Вадим, пытаясь вспомнить, когда в последний раз вообще слышал об этом скоморошьем управлении.
— Капитан Колодный, — поправил его "плащ". — Предъявите документы!
— Какие документы? — не понял Реутов. — В чем дело?!
— Если у вас нет документов или вы их откажетесь мне предъявить, — голос Колодного звучал сухо, как будто он зачитывал Реутову какую-то инструкцию или, скажем, текст закона; но может быть, так все и обстояло? — я имею право арестовать вас на сорок восемь часов для удостоверения вашей личности. Что вы предпочитаете?
— Я предпочитаю, — в душе Реутова поднялось раздражение и даже злость. — Чтобы вы отсюда убрались. Мы не в Канаде, господин Колодный, и не в Орде! А я не совершил ровным счетом ничего, что позволило бы вам интересоваться моими документами!
— Ну-ну — почти весело усмехнулся Колодный, доставая из кармана какой-то пластиковый пакетик. — А это разве не повод?
— Что это? — удивленно спросил Вадим, пытаясь рассмотреть, что там в пакетике.
— Пятьдесят грамм героина, только что изъятого при двух свидетелях. — Он кивнул на молча стоящих по сторонам от Реутова мужчин. — Из вашей, господин Реутов машины. Там к слову еще не зарегистрированный ствол имеется, но если вы перестанете артачиться, про ствол можно забыть.
— Вы в своем уме? — спросил совершенно опешивший от таких новостей Реутов. — Что вы несете? Я полный профессор Петровского Университета! Меня в мире знают, а вы ...
— Между прочим, — прервал тираду Реутова Колодный, — на том парабеллуме, о котором я только что упоминал, труп числится.
Это была какая-то невероятная фантасмагория, ни смысла, ни истинного характера которой Вадим уразуметь совершенно не мог. Он только ощутил вдруг полную беззащитность перед этими опасными людьми, явно преследующими какие-то неизвестные ему, но совершенно очевидным образом опасные цели.
— Покажите мне еще раз ваше удостоверение, господин капитан. — Реутов изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. — И я требую сейчас же связаться с моим адвокатом! — На самом деле никакого адвоката у Вадима не было, но Василий был юрисконсультом представительства Ганзы в Петрове и, наверняка, мог сойти — хотя бы на первый случай — за частного поверенного.
— Я требую, — повторил он твердо.
— Обязательно, — улыбнулся Колодный, как-то странно кивая. — Вызовем ...
Удар по голове, обрушившийся на Реутова сзади, разом отключил его сознание, и конца фразы он уже не услышал.
13.
Очнулся Реутов в каком-то очень странном помещении, которое пусть и не сразу смог идентифицировать как корабельную каюту. Во всяком случае, в комнате было слишком много металлических, покрытых заклепками поверхностей и имелось круглое окно — иллюминатор. Это открытие Вадима крайне удивило, но еще больше он удивился, когда понял, что раздет догола и намертво привязан к стоящему посередине каюты тяжелому деревянному креслу.
"Что за... " — Но додумать мысль до конца он не успел, в поле его зрения появился невысокий худощавый мужчина со строгим лицом, одетый в черный официальный костюм.
— Здравствуйте, Вадим Борисович, — сказал он хорошо поставленным "начальственным" голосом. — Как вы себя чувствуете?
— Плохо, — честно ответил Реутов, постепенно приходя в себя. Голова болела, особенно затылок, но главное ... Сейчас он вполне оценил другие симптомы своего "недомогания" и с удивлением пришел к выводу, что его явно накачали каким-то наркотиком.
— Пить хотите? — поинтересовался мужчина.
— Хочу. — И тут он заметил, что сквозь неплотно прикрытый железной ставней иллюминатор просачивается дневной свет.
"Сколько же времени я был без сознания? — с оторопью подумал Вадим. — Удар по голове так на долго меня бы не отключил. Значит, все-таки наркотик?"
— Хотите, разумеется, — кивнул мужчина. — Но придется потерпеть. Вот поговорим по душам, и все у вас будет: и чаек, и сигаретка, и коньячку можно будет абиселе1.
#1Абиселе — немного (идиш).
— Я не говорю на идиш, — сказал Реутов, рассматривая собеседника. На еврея тот похож не был. — Что здесь происходит? Кто вы такой?
— А что так? — Вопрос Вадима собеседник совершенно игнорировал. — Вы разве не еврей?
— Я не еврей, — зло ответил Реутов. — Кто вы такой?
— А вот дедушку вашего звали Эфраимом, и по отчеству вы Борухович. Как же тогда не еврей?
— Я русский. — У Реутова пересохло в горле, но так вроде бы и должно было происходить. Клиническая картина, что называется, налицо. — Дайте пить!
— Значит, русский, — протянул мужчина задумчиво. — А в церковь не ходите.
— Послушайте! — Закричал выведенный из себя Реутов. — Я хочу пить!
Но вместо воды получил в зубы. Это было совершенно неожиданно и поразило Вадима даже больше, чем все остальное. Мужчина ударил его не сильно, но ударил!
— Не кричать! — жестко сказал незнакомец. — Кричать будешь потом, а пока голоса не повышать! Ты меня понял?
— Послушайте ... — начал было Вадим, но мужчина его перебил:
— Отвечать на вопросы!
— Чего вы хотите? — сдаваясь, спросил Реутов.
— Я хочу, чтобы вы, Вадим Борисович, — мужчина снова перешел на "вы", — отвечали только на мои вопросы. Вы меня поняли?
— Да.
— Вот и славно, — кивнул мужчина и, достав пачку сигарет, неторопливо закурил. — Так кто же вы по национальности, Вадим Борисович? — спросил он после паузы.
— Русский, — устало ответил Вадим, совершенно не понимавший, о чем они, собственно, говорят.
— А по вероисповеданию?
— Атеист.
— А если по рождению?
— Послушайте ...
— Вас снова ударить?
— Нет. Хорошо. Отец — иудей хазарского толка, мать — православная христианка.
— Но вы же обрезанный.
— В наших краях, почитай, всех обрезают, — объяснил Реутов. — Вы что в Хазарии никогда не были? Там половина православных обрезаны, и католики тоже. Это же Поволжье, а не Великороссия.
— Да, да, — кивнул мужчина. — Я что-то такое слышал. А что вы ...
Но тут их прервали. За спиной Реутова проскрипела железная дверь — "Точно каюта!" — и кто-то, всунувшийся в помещение, быстро сказал:
— Вас к телефону господин полковник. Срочно!
— Дима, — обратился мужчина к кому-то, кто находился за спиной Реутова и о присутствии которого Вадим до этого момента не догадывался, — поговори пока с нашим профессором, я скоро вернусь.
И он поспешно вышел, а вместо него появился другой мужчина, и одет он был в военную форму.
Реутов от потрясения на мгновение даже забыл, что страшно хочет пить. Перед ним стоял, покачиваясь с каблука на носок, высокий черноволосый майор в повседневной общевойсковой форме, но со знаками различия жандармского отдельного корпуса. Означать это могло только одно, офицер этот служил в аэромобильной бригаде "Вой". На это же косвенно указывал и знак парашютиста, висевший на его широкой груди.
"Что это значит?"
— Майор Кабаров, — представился офицер казенным, лишенным эмоций голосом. — Скажите, Вадим Борисович, вы военнообязанный?
— Нет, — оторопело ответил Вадим. — Я ... Я снят с учета по возрасту.
— Где проходили службу?
"Что за дурацкие вопросы?" — Реутов отказывался что-либо понимать, но и не отвечать, как он уже понял, было нельзя.
— Во 2-м казачьем корпусе.
— Когда? — спросил майор Кабаров.
— Во время войны, — устало ответил Вадим.
— Вы участник войны?
— Да, дайте, пожалуйста, пить! Я очень ...
— Дам, — кивнул майор. — Но еще не сейчас. Ваше звание?
— Сотник.
— Строевой?
— Так точно. Послушайте ...
— Отвечайте на вопросы!
14.
В том, что, очнувшись в трюме корабля ("Баржа, — вспомнил Реутов. — Давид сказал, что это баржа"), он не сразу вспомнил о допросе, ничего странного не было. Скорее, следовало удивляться тому, что сейчас — и притом так резко, как-то вдруг — Вадим вспомнил события, предшествовавшие беспамятству, во всех малоаппетитных подробностях. Он и удивился, потому что по роду своей деятельности отлично знал, каким должен быть эффект электрошока. Однако именно "машину Линдсмана" к нему в конце концов и применили. Сначала просто мотали жилы длинными разговорами "ни о чем", пытая жаждой и отвешивая время от времени больные, но более унижающие человеческое достоинство, затрещины, потом начали обрабатывать резиновыми дубинками, ну а закончили прибором ЭфСЛ-7М1... Самое смешное, или, напротив, обидное, что Реутов не только хорошо знал этот прибор — он даже использовал его неоднократно, когда лет двадцать назад работал в лаборатории профессора Евреинова — он и с самим Линдсманом был знаком. Старик был еще крепкий и в маразм не впал, так что его участие в семинарах всегда было событием. А когда-то, в конце тридцатых, Михаил Линдсман в одночасье стал звездой первой величины в мире психиатрии, когда построил свою машину предназначенную для лечения эпилепсии. До него тяжелые случаи эпилепсии купировали только операциями на мозге, которые больным, конечно, помогали, но и калечили их тоже. Электрошоковая терапия тоже не лишена недостатков. Мозг не содержит нервных окончаний, и боли, соответственно, не чувствует, но вот череп, а электроды-то крепились на скальп, такой защиты лишен. Впрочем, со временем профессор Линдсман разработал систему местной анестезии, нашел более щадящие параметры самого "стимула", научился (уже на третьей модели) бить не по всему мозгу, а выборочно по зонам, выбранным из чисто медицинских соображений. Одна беда: с точки зрения реакции организма на электрошок ничего существенно не изменилось. Потеря сознания, медленное и поэтапное его возвращение (от сорока пяти до шестидесяти минут), временное расстройство психических функций, и долгий (до восьми часов) "откат". Однако машиной Линдсмана пользовались до сих пор, и не в одном только каганате, но и во многих других странах. Вот только использовать ее на здоровых людях было строжайше запрещено. И опять-таки, Реутов знал это не понаслышке, а, что называется, из первых уст. В семьдесят восьмом Евреинов хотел использовать электрошок для выяснения дифференциальной работы полушарий головного мозга. Идея, что и говорить, богатая, поскольку к тому времени уже было известно о существовании "окна" протяженностью от двадцати до тридцати минут, когда сознание к перенесшему шок пациенту уже возвращается — и, следовательно, с ним можно общаться — но отдельные структуры мозга еще в норму не пришли и как бы заторможены. И добровольцы, в основном из числа студентов-медиков, были, но высшая комиссия по этике министерства здравоохранения исследование запретила, как антигуманное. Тогда один из стариков и рассказал Реутову под большим секретом, что во время войны обе стороны активно использовали "машину Линдсмана" для допросов пленных. Варварство, конечно, граничащее с военным преступлением, но речь ведь шла о войне ...
#1ЭфСЛ-7М — электрофизиологический стимулятор Линдсмана, модель 7-я модернизированная, выпускается на фабрике медицинского приборостроения товарищества "Бессонов и Сыновья" в г. Костроме.
Однако именно это с Вадимом и сделали. Причем не когда-то где-то, а здесь и сейчас. Первой его реакцией был ужас. Запредельный ужас нормального законопослушного гражданина цивилизованной демократической страны, внезапно обнаружившего себя в руках "представителей власти", которые чихать хотели на закон и на права личности. Бессилие перед этой страшной силой, чувство беззащитности и отчаяния, первые симптомы которых Реутов испытал еще ночью на Шпалерной, сейчас охватили его сознание, казалось, полностью и бесповоротно. Спасла его от полного исчезновения личности, а значит и от смерти , как ни странно одна лишь привычка к логическому мышлению. Ну, и рефлексии его интеллигентские сейчас лишними не оказались. То, что отравляло Реутову жизнь на протяжении многих лет в конце концов его и спасло.
"Бред какой-то", — неожиданно подумал Вадим, и мысль эта, как ни странно его успокоила, потому, вероятно, что относилась не к "состоянию больного", как бы плохо оно ни было, а к крайне противоречивой "клинической картине". Дело в том, что отдельные "симптомы" самым очевидным образом не образовывали "синдрома"1.
#1Синдром — в медицине и психологии, термин синдром ссылается на ассоциацию некоторого количества клинически распознаваемых знаков (симптомов), явлений или характеристик, которые часто происходят вместе, образуя некоторое единство (систему признаков), таким образом, что присутствие одной особенности предупреждает врача о присутствии остальных.
Как ни далек был Реутов от мира тайных операций, газеты он все-таки иногда читал, телевидение опять же и радио ... Не так давно, судили какого-то жандармского сотника за систематические избиения арестованных "антимонополистов" и анархистов. Дело получило широкий общественный резонанс. Его долго обсуждали в Думе и Губернских собраниях... А тут жандармский майор, без каких либо веских причин применяет к подследственному — "Или я должен рассматриваться как арестованный, ведь прокуратура к этому делу, кажется, не прикосновенна?" — запрещенный Мадридской конвенцией электрошок ...
"Бред!"
И не в полицейском присутствии, не в какой-нибудь официальной, пусть и тайной тюрьме или как это там у них называется? Дом предварительного заключения? Но баржа, баржа никак в картину легальной деятельности спецслужб не укладывалась. Она из этой предполагаемой картины совершенно выпадала. То, что успел увидеть здесь Реутов, даже на тайную штаб-квартиру какой-нибудь страшно секретной разведслужбы, как в романах Локшина, не тянуло. У них даже карцера ("Камеры", — поправил он себя) устроено не было. И допрос проводился в обыкновенной каюте ... Но, если и этого было мало, то где это видано, чтобы жандармы, полицейские и военные контрразведчики — а Вадим сейчас вспомнил, что все вроде бы так и обстояло — работали вместе? Причем не сотрудничали, а именно что составляли единую группу.
"Ряженые?"
Но было у Реутова неприятное ощущение, что в данном случае он не ошибается, и люди эти именно те, за кого себя и выдают. Однако, как это возможно, он совершенно отказывался понимать. И еще это сраное Третье Главное управление, с которого, собственно, весь разыгрывающийся вокруг Реутова театр абсурда и начался! Третье управление давным-давно являлось театром теней. Конечно, в девятнадцатом веке — ну пусть, даже в начале двадцатого — оно являлось едва ли не самой страшной сыскной службой в Европе. Тайный политический сыск... Кровь в жилах стыла при одном упоминании о "псах государевых". Но то было и вообще жестокое время. Революционеры, бомбисты, то да се ... Однако с тех пор, как каган стал конституционным монархом, Третье Главное управление его личной канцелярии превратилось в собственную тень, точно так же, как и пресловутый "черный кабинет" или императорская конвойная рота. Анахронизм, пережиток ...
