— Я появился, — согласился Вадим. — А у меня появилась Полина.
— Тебя выдвинули на премию, — добавила Полина.
— На какую премию?
— Ламарковскую, — нехотя объяснил Реутов.
— Ламарковскую?! — Ну что ж, Давид был искренне удивлен, вот только удовлетворения это Реутову не принесло.
— Ну мне об этом сообщили как раз в тот день, когда ...
На самом деле, это уже было кое-что. Искать связи между разрозненными и, казалось бы, мало связанными между собой фактами, являлось основой его работы, притом самой интересной для него лично, если не сказать любимой. И сейчас Реутов снова оказался в своей стихии и мог только удивляться, что во все предыдущие дни даже не попытался обдумать случившееся с этой точки зрения.
— Есть еще подъесаул Каменец, — сказал он и помахал рукой половому, одновременно указывая другой рукой на пустые кружки.
— Что за Каменец? — Сразу же спросил Давид.
— Да странная история, — объяснил Реутов, закуривая очередную сигарету. — Спасибо, — кивнул он половому, практически мгновенно оказавшемуся рядом с ними с тремя кружками темного пива. — А папиросы у вас есть?
— Не держим, — покачал головой половой, расставляя на столе кружки. — Но если желаете, могу кого-нибудь послать. Десять копеек наценка.
— Идет, — сразу же согласился Вадим. — "Беломор" или "Константинопольские".
— Сию минуту, сударь!
— Так что там с этим подъесаулом? — спросил Давид, как только ушел половой.
— Ну на самом деле он войсковой старшина, — ответил Вадим, погружаясь в воспоминания. — А подъесаулом Каменец пришел в бригаду после госпиталя. Он кадровый был и в начале войны служил в Русском1. Мы не то чтобы дружили. Нет, пожалуй. Во всяком случае, не так, как с Гречем, но приятельствовали ... А в июне я был в Эдинбурге на конгрессе когнитивных психологов и вдруг увидел Сему Каменца. Ну он изменился, разумеется, но не настолько, чтобы совсем не узнать. Я удивился, что вот, мол, еще один психолог из нашей бригады вышел. — Вадим потер лоб, только сейчас по-настоящему понимая, что же на самом деле произошло тогда в июне. — Он тоже удивился. Теперь-то я понимаю. Ведь он, наверняка, считал меня убитым, но мне ничего такого не сказал. Ну мы поговорили накоротке ... Он вроде бы спешил, да и у меня была встреча назначена ... Я только спросил, чем он занимается, а он ... — Реутов даже глаза прикрыл, чтобы лучше вспомнить эту крайне странную, как он начинал теперь понимать, встречу. — А он ...
#1Город Русский расположен в Северной Америке в 30 километрах от залива Румянцева и в 80 километрах от Новогеоргиевска, крупнейшего порта русской Америки (в реальной истории — Форт Росс, находящийся в 80 километрах от Сан-Франциско).
"Чем ты занимаешься, Сема?" — спросил Вадим, выуживая из пачки беломорину.
"Да, похоже, тем же, чем и ты, Вадик, — хмыкнул в ответ Семен Каменец. — Но это не телефонный разговор, не так ли?"
— Так и сказал? — переспросил Казареев.
— Да.
— А потом? Потом вы еще встречались?
— Нет, — покачал головой Вадим. — Не вышло.
— А почему ты о нем вдруг вспомнил?
— Да, потому что эти меня как раз о Каменце и спрашивали.
— Вот как! — Давид глотнул пива и на секунду задумался, но затем сразу же продолжил. — И ведь твой Греч тоже сначала подумал, что ты работаешь под прикрытием ...
— Ты думаешь, Каменец?...
— А что бы ты подумал на его месте?
— Но я не работаю под прикрытием, — возразил Вадим и посмотрел на молчащую Полину как будто просил подтвердить его слова.
— Вадик, — мягко сказал Казареев. — А ты, извини за вопрос, спортом вообще-то занимаешься?
— Спортом? — Удивился Реутов неожиданному вопросу. — Каким, мать твою, спортом? Ты совсем спятил?!
— Я не спятил, — усмехнулся Давид и снова отхлебнул пива, и это простое действие как-то сразу успокоило Вадима, возвращая его к реальности.
"Мы всего лишь разговариваем..."
— Я не хотел тебя обидеть, — миролюбиво объяснил Давид и, улыбнувшись, взял из пачки сигарету. — Я просто спросил, занимаешься ли ты спортом.
— Да нет, пожалуй, — ответил Вадим, все еще не понимая к чему этот вопрос. — Последний год вообще забросил, а так ... Ну как все, наверное. Бассейн, трусцой бегал, спарринги пару раз в неделю.
— Какие спарринги? — поинтересовался Давид, прикуривая от зажигалки.
— Дзюдо, — объяснил в конец сбитый с толку Реутов. — Кара Каплан1 ...
#1Кара Каплан — черный тигр, тюркское боевое искусство.
— А бассейн?
— Зимой, пару раз в ... А ты почему спрашиваешь?
— Потому что я не уверен, что средний человек, каждый день бегает трусцой... Сколько, кстати, километров?
— Обычно пять, — кивнул Реутов, наконец ухвативший мысль Казареева. "Я или тупой или ..." — По выходным десять, — сказал он вслух. — Плюс плавание и спарринги. Но ты не там ищешь, Додик. Я когда из госпиталя выписался в шестьдесят третьем, еле ходил. Мне тогда врач и сказал: не будешь, мол, бегать и плавать, не восстановишься. А потом привык...
"Допустим, что это правда, — вздохнул он мысленно. — А когда я в последний раз метал нож? А стрелял когда?"
В принципе, он готов был сказать это и вслух, но Давид задал еще один вопрос, и Реутову стало не до своего физического состояния.
— А этот Каменец, — спросил Давид. — Он когда получил войскового старшину?
— Месяца за два до меня, — автоматически ответил Реутов и вздрогнул, потому что сейчас он отчетливо вспомнил ту каварню в полуразрушенной Рожняве1, где за не имением другого выбора, они в декабре шестьдесят первого обмывали четвертую звездочку Каменца ...
#1 Рожнява — город в Словакии.
"Двадцать четвертого, — вспомнил он, потому что на следующий день должно было быть католическое рождество. — А мою четвертую..."
Его четвертую звезду они обмывали почти в той же самой компании. Греч, Каменец, Чичек ... Шумилов ... Перста не было, его как раз в конце января ранило в бедро, но зато были сотник Касар и есаул Лифшиц, командовавший к этому времени первой ротой. И еще кто-то... Человека два или три... И дело происходило в кунге батальонной радиостанции. Было тесно и жарко, но не это главное. Главным являлось другое. Сейчас Реутов ясно помнил события, которых совершенно не помнил еще сегодня утром.
"Шестьдесят второй год, — повторил он мысленно. — Господи, это же был февраль шестьдесят второго ..."
Глава 6. Живой труп
Своих противников Василиск убивает взглядом, ядом и огненным дыханием, от которого сгорает трава и раскалываются огромные горы.
Петров, Старая Русса, Рига, Русский каганат, 23-24 сентября 1991 года.
1.
Филипп Домфрон не любил публичности. И дело тут, как догадывался Илья, было отнюдь не в скромности, и даже не в хорошо известном равнодушии к мнению толпы. Сукин сын попросту боялся. Слишком много он успел завести себе врагов, чтобы сбрасывать со счетов вероятность того, что именно в данный конкретный момент кто-нибудь из них захочет добраться до его горла. И, более того, Домфрон не мог не знать, что среди тех, кто хотел бы видеть его мертвым, найдется немало и таких, для кого выстрел из снайперской винтовки с расстояния в пару километров непосильной задачей отнюдь не является. Однако на этот раз, сам того не желая и, разумеется, даже не подозревая о таком повороте дел, князь заимел противника, наличие которого было несовместимо с жизнью точно так же, как ядерный взрыв, например, или выброс хлора на химическом комбинате. Репутация Аспида ведь возникла не на пустом месте и отнюдь не по случайному стечению обстоятельств.
К вечеру Илья уже выяснил, что неожиданно прибывший в Петров Домфрон поселился на вилле, принадлежащей владельцу банка "Невский Заем" Глебу Рубинштейну. При поверхностном взгляде на вещи, каковым обычно и отличаются газетчики, скупо, за не имением достоверной информации, освещавшие визит в Россию известного "предпринимателя и филантропа", ничего из ряда вон выходящего в этом факте как будто не наблюдалось. Филипп Домфрон, как было известно, никогда не селился в гостиницах, какими бы роскошными те ни были, а банк Рубинштейна являлся главным кредитором товарищества "Богатырь", объявленного банкротом восемь дней назад. Однако для Ильи, после того как он получил от своих контрагентов ответы на некоторые заинтересовавшие его вопросы, стало очевидно, что покупка контрольного пакета акций этой судостроительной фирмы не более чем прикрытие каких-то совершенно не связанных с товариществом "Богатырь" дел. Ну не вписывалось речное судостроение в империю господина Домфрона, никак не вписывалось. Ни в легальной своей деятельности, ни, тем более, в нелегальной, Князь этой кучей дерьма — вернее, ржавого железа — заинтересовать никак не мог. Однако заинтересовался, и не просто заинтересовался, а лично приехал в Петров, чтобы, как заявил его пресс-секретарь, "лично участвовать в заключение сделки". Следовательно, Зоя как это ни странно значила для него куда больше, чем 50 миллионов золотых рублей, в которые оценивалось новое приобретение Домфрона. Она или, что казалось Караваеву более убедительным, его дочь Вероника. Разумеется, Зою Филипп мог теперь и ненавидеть. Ведь, как говорят, от любви до ненависти один шаг. Но все-таки не таким он был человеком, чтобы ради удовлетворения своей мстительности, лично тащиться на "край света", нарушая привычный ритм жизни и рискуя для такой малости вылезти из полумрака ставшей уже притчей во языцех "анонимности" на яркий и небезопасный для него свет. Оставался, правда, вопрос, способен ли Домфрон вообще на такие сильные отцовские чувства? У старого сукина сына — по официальным данным Князю недавно исполнилось семьдесят три года — имелось уже трое детей от двух покойных жен. И в особо ласковых чувствах к своим сыновьям и дочери он до сих пор замечен не был. Однако, возможно, Филипп просто любил Зою больше, чем всех остальных своих женщин? Или дело было все-таки в Веронике и в его возрасте, потому что и у самого Ильи, который был гораздо моложе Домфрона, все обстояло теперь совсем не так, как прежде, когда он действительно был молодым? Ответа на эти вопросы у Ульи пока не было. Но, с другой стороны, они его не очень и волновали. В конце концов, не суть важно, почему Князь приехал в Петров. Гораздо важнее другое: Илья твердо решил Домфрона убить, и, следовательно, своим визитом тот всего лишь облегчал Караваеву исполнение поставленной задачи. Только и всего.
Однако поставить задачу — это только полдела. Теперь следовало придумать, как ее осуществить. И здесь приходилось принимать во внимание два очень важных и к тому же связанных между собой обстоятельства. Первое из них заключалось в том, что на этот раз действовать Илье предстояло в одиночку. И это, разумеется, крайне серьезно осложняло дело, так как Домфрона охраняли настоящие профессионалы. Других он к себе и на пушечный выстрел не подпустил бы. Так что исходить следовало из худшего. И, хотя никакая защита в принципе не может быть идеальной, преодолеть грамотно построенную систему охраны в одиночку все-таки гораздо сложнее, чем имея в своем распоряжении пусть и небольшую, но хорошо подготовленную — или, как говорили в его кругах, заточенную под поставленную цель — группу. А с другой стороны, Караваеву приходилось учитывать фактор времени. Одно дело, когда ты ведешь охоту, не ограниченную во времени и пространстве. Здесь правило одно. Где-нибудь, когда-нибудь, но "дичь" все равно подставится под выстрел. Не сегодня, так завтра. Не здесь, так там. Однако сейчас обстоятельства сложились совсем по-другому. Убрать Домфрона требовалось как можно быстрее, потому что от его жизни и смерти зависели судьбы Зои и Вероники. Но при этом Илья не знал главного. Сколько времени сукин сын собирается оставаться в Петрове? Могло ведь случиться и так, что Илья просто не успеет до него добраться. И тогда охоту придется переносить в Африку или Новый Амстердам, что, в свою очередь, заставит Караваева оставить "своих девочек" в Петрове одних. Делать этого ему, однако, совершенно не хотелось, и поэтому Илья торопился, как никогда.
О том, что Рубинштейн не просто так предоставил Домфрону свою виллу, Илья догадался и сам. Но в половине девятого господин Заманек из Брно переслал ему электронную копию допроса некоего Мариуса Ландвердена, осуществленного полицией Вены в 1989 году, и кое-что начало проясняться. Судя по показаниям "финансового консультанта" из Женевы, "Невский Заем" являлся одним из тех "доверенных" банков, через которые проходили "африканские" деньги Домфрона. Разумеется, ни для германских, ни для российских властей криминалом это не являлось. Ведь на "электронных ассигнациях" не предусмотрено никаких дополнительных, кроме определенных соответствующим казначейством, надписей, поясняющих источники их, то есть ассигнаций, происхождения. Однако для Караваева эта информация оказалась свидетельством первостепенной важности. Он знал, свои деньги князь, кому попало, в руки не даст. Другое дело, что банк Рубинштейна являлся солидным финансовым учреждением и репутацию в каганате имел такую, которая позволяла иметь в клиентах не только известных купцов и промышленников, но и многие государственные учреждения. Из чего, в свою очередь, следовало, что никаких проблем с привлечением к охране "Итальянского палаццо" в Гатчине полиции и жандармерии у банкира не возникнет. А ведь там должны были быть еще и собственные люди Рубинштейна и Домфрона. Вот и думайте, Илья Константинович, как вам через все эти препоны и рогатки пройти.
Однако наряду с плохими имелись и хорошие новости. Во-первых, публичность и развитый эстетический вкус, как ни странно сыграли с Глебом Рубинштейном плохую шутку. "Итальянское палаццо" — памятник архитектуры XVIII века, и в Интернете имелись его многочисленные фотографии и описания. А, во-вторых, тот же господин Заманек, который, насколько знал Илья, на самом деле жил довольно далеко от Брно и звался в миру Людвигом фон Ратенау, сообщил, что, по не вполне проверенным данным, господин Постников, являвшийся ныне начальником службы безопасности "Невского Заема", а до выхода в отставку служивший во 2-м управлении жандармского корпуса, был, что называется, нечист на руку. Из-за этого, собственно, и вылетел в свое время из жандармов. Но это, так сказать, цветочки, их к делу не подошьешь. Значительно серьезнее, что в свое время Постников был замечен в связях с голландской разведкой, о чем в каганате то ли не знали, то ли предпочитали "не знать". Оно бы и ничего, но по законам каганата обвинение в шпионаже для бывшего контрразведчика срока давности не имело. И если бы кто-то сделал эту информацию "достоянием общественности", открутиться не смогли бы ни власть предержащие, ни полковник Постников.
Поэтому сейчас, расположившись за угловым столиком чешской пивной на Гороховой улице, Караваев раскрыл свой терминал и, в ожидании заказанного пива, послал по известным ему адресам несколько запросов. Его интересовала вся подноготная Ивана Силовича Постникова, знать которую в нынешней ситуации было бы весьма полезно, а также информация по "Итальянскому палаццо", на самом деле больше похожему на европейский замок эпохи высокого Возрождения. Получить последнюю Илья твердо надеялся хотя бы из одного из нескольких российских или зарубежных источников.
