-Александр Степанович, я не знаю, как начать. Но может до вас уже дошли слухи о том, что какой-то адмирал гуляет по парку с вашей сестрой и делает это довольно часто.

Федоров стоял передо мной вытянувшись как солдат, хотя мог этого и не делать, ведь мундира на мне не было, да и ведомства у нас разные. Это я тут должен подчиняться всяким медикам, а не наоборот.

-Как вы смотрите на то, что я сделаю предложение Анастасии Степановне.

Фёдоров стоял ошарашенный, молчал и только моргал глазами, соображая, что ответить. Видимо не каждый день к его сёстрам адмиралы сватаются. Доктор просто оторопел и довольно долго молчал. При этом на его лице не было даже намёка на положительный ответ. Ведь фактически я просил у него руки его сестры.

-Да, я всё понимаю, — продолжил я,— я уже не молод и до встречи с вашей сестрой, даже не помышлял ни о какой женитьбе. Так как я морской офицер и очень много времени провожу на кораблях, то о семье не думал. Хотя врать я вам не буду, естественно женщины у меня были, я всё же не монах и обед плотского воздержания я не давал. Но вот такую, как Анастасия, я женщин не встречал, и, только познакомившись с вашей сестрой, понял, что означает выражение "потерять голову". Если раньше я не мог представить свою жизнь с женой, то теперь я её не представляю без Анастасии Степановны. Разумеется, жених вашей сестры мог бы быть и помоложе, но я осмелюсь надеяться, что смогу сделать Анастасию Степановну счастливой.

-Ваше превосходительство, что я могу ответить. Это должна решать сестра, но я почту за честь породнится с вами. Я поговорю с Анастасией.

-Не стоит этого делать, если вы не против, то я сам. Если она отклонит моё предложение, пусть так всё и остаётся. Значит, судьба оставаться бобылем. Я хотел узнать ваше мнение относительно моих намерений. И я его узнал, вы не против. А раз так, то сегодня же сам поговорю с Анастасией Степановной, и посмотрим, что она ответит.

Глава пятая. Полковник Фёдоров.

Мои размышление о будущем Российского флота.

Через две недели после визита Николая II точно с такой же миссией в госпиталь прибыла союзная делегация во главе с британским генерал-майором сэром Альфредом Фортескью Ноксом, военным атташе в России и французским генералом По. Их сопровождал вице-адмирал Кербер, у которого на груди был новенький британский орден "За выдающиеся заслуги". Прибыли освещать это события корреспонденты английских и французских газет, да и наши столичные также за компанию приехали, хотя они тут гости частые.

После впечатляющей победы Российского флота над германским, наши "любимые союзники" несмотря на зубовный скрежет некоторых их политиков, всё же признали, что мы совершили маленькое чудо, чем не мог похвастаться их хвалёный Ройял Нэви, и тем более французский флот, на пару с итальянским. Но общественное мнение, что в Англии, что во Франции подняло нашу победу на небывалую высоту и требовало наградить героев. Вот потому-то эта делегация прибыла в госпиталь, где находилось большинство раненых в этом сражении. Двадцать восемь офицеров Российского флота были удостоены иностранных орденов, в том числе шестнадцать из первой оперативной группы. Кто-то из офицеров получил французскую награду, а кто-то английскую. Контр-адмирал Трухачев, от союзников получил две награды. Он стал офицером Ордена Почетного Легиона и кавалером британского орден Святого Михаила и Святого Георгия, такой же орден получили командиры линкоров. Я был вторым, кто был удостоен двух наград. За "Битву в Рижском заливе" французы пожаловали меня Орденом Почетного Легиона — Командорским крестом. Англичане вручили Орден Бани, за баню устроенную кайзеровскому флоту на Балтике. Этот орден был четвертым по значимости в Британской империи.

Командир бригады крейсеров Плен и начальник второй полубригады крейсеров Вердеревский получили британский орден "За выдающиеся заслуги". Точно такой же орден получил командир "Новика" за бой у мыса Дагерорт. Но ещё четвертого сентября новый командующий оперативной группы контр-адмирал Трухачев прибыл на эсминец и вручил перед строем командиру, старшему артиллеристу и минному офицеру "Новика" ордена Святого Георгия 4-й степени, штурману и главному механику Владимира 3-й степени с мечами — награды за бой с эсминцами, завлечение и посадку германского крейсера на мель. А также Георгиевские кресты и медали отличившимся кондукторам, унтер-офицерам и матросам. Кроме того Беренс стал третьим офицером получивший две награды, за бои в заливе получил ещё и французский орден, как и Вилькен с Паттоном. Ещё несколько офицеров от мичманов до старших лейтенантов были награждены британским Военным крестом. После награждения меня в оборот взяли щелкопёры и фотографы, с трудом от них отбился. А сколько они пожгли магния, госпиталь просто заволокло дымом, как от залпа главным калибром.

Недели за три до выписки из госпиталя, я занялся анализом боевых операций на море. Для этих целей я привлек находившихся на излечении в госпитале некоторых морских офицеров участников боев с германским флотом. От них было много всяких предложений и идей, поданных письменно и просто высказанных вслух во время дискуссий. Всех очень интересовали вопросы, — каким должен быть флот, его структура, что нужно флоту?— какие оружие, корабли, приборы. Особенно насчет приборов. Нужны новые дальномеры с большей базой, приборы управлением огнём, радиостанции с большей дальностью передачи сигнала, безотлагательно нужно развивать гидроакустику. Тут же от моих помощников начали поступать предложения обратить внимание на конкретных людей, занимающихся конструированием вооружения или различных установок и приборов, которые можно использовать как для флота, так и для армии. Работы по дальномерам могли бы продолжить полковник Перепёлкин и Владимир Игнатовский, по приборам управления стрельбой старший лейтенант Сергей Изенбек и инженер Николай Федорицкий. Кто-то вспомнил об инженере Ниренберге Роберте Густавовиче. Это он ещё в 1905 сконструировал для нашего флота звукоподводный телеграф и успешно провёл испытания. Работы по внедрению гидрофонических станций на флоте решено было продолжать. Уже в 1911 на нескольких подводных лодках Балтийского флота были установлены подобные станции с дальностью нормальной связи до полутора миль. К началу войны он разработал более совершенную модель, которую в первую очередь начали устанавливать на новые подводные лодки, а также на крупные надводные корабли. Но мощностей "гидрофонической мастерской" для выпуска станций катастрофически не хватало, тут в дело вмешалась французская фирма "Дюкрете". Почувствовав, что подобные станции могут принести доход, эта фирма предложила для русских подводных лодок свои звукоподводные приборы с излучателями-колоколами. Эти станции были хуже отечественных, их нормальный приём не превышал одной мили, да и скорость передачи сообщений была ниже. Наши же приборы можно было использовать, как гидроакустическую станцию для обнаружения кораблей и подводных лодок, что было доказано проведёнными опытами незадолго до войны на Черном море. Но флот всё же закупил пятьдесят комплектов этого французского дерьма. А надо было просто развивать своё производство, подбросить деньжат, выделить людей и дать оборудование. И глядишь, к середине войны мы бы имели свои средства обнаружения подводных лодок, а не клянчили их в Англии.

В общем, в России это обычная практика на протяжении последних ста лет. Отдать огромные деньги за импортное дерьмо, но свою промышленность не развивать. А если делать вид, что развиваем, то дать возможность чиновникам украсть все или почти все деньги, выделенные из казны. Что в начале двадцатого века, что в двадцать первом. Так и хочется спросить:

— Где же Вы, товарищ Сталин?

Вот только спросить не у кого. Сталин пока ещё просто Иосиф Джугашвили.

"Надо разыскать Ниренберга и побеседовать с ним. Надеюсь, он всё ещё трудится на Балтийском заводе в той же "гидрофонической мастерской" что десять лет назад создал Беклемишев, один из создателей русского подводного флота. Также посоветовали обратить внимание на племянника адмирала Щенсновича, старшего лейтенанта Александра Щенсновича, служившего на линкоре "Севастополь" старшим штурманским офицером. А если Ниренберга свести с Щенсновичем, получиться неплохой тандем.

Ещё об одном человеке я знал из своего будущего. Было бы желательно привлечь его к созданию гидроакустики. Вот только он сейчас в Париже работает над созданием гидролокатора и через год он своего добьётся. Ничего страшного, что он числиться в неблагонадёжных, это всё ошибки молодости. Зато очень способный инженер жаждущий помочь своей родине, несмотря на революционные взгляды. О Константине Шиловском надо будет поговорить с Григоровичем после того как выйду из госпиталя. Сделать надо так, чтобы гидролокатор появился первым у нас, а не за границей. К этому прибавить бы первенство по созданию радара, было бы совсем здорово. Я немного пофантазировал насчет оснащения флота всякими техническими новшествами и понял, что я рановато губу раскатал. Не всё, что мне пришло на ум, могло воплотиться в жизнь даже через тридцать лет. Остановимся лишь на том, что может появиться в ближайшие десять лет. Но для обслуживания всего того, что должно появиться в ближайшее время, нужны обученные специалисты. А это значит что уже сейчас их нужно обучать, а для этого надо разработать новую методику подготовки флотских специалистов.

Я думал не только о флоте, но и об авиации, и сухопутных войсках. Написал про танки и тактику их использования. Про самоходную артиллерию и бронетранспортеры. Но многие мои идей опережали время и возможности производственной базы страны. Я решил, что это будет задел на будущее.

В последнее время было столько исписано бумаги, что ею можно оклеить небольшой особняк. Прохор только головой качал, так как моё поведение сильно изменилось в последние месяцы, он никогда меня таким не знал. Писал я много. Но вот руки от этих письменных принадлежностей всегда были чуть ли не по локоть в чернилах, и я обзавёлся Паркером — пачкаться чернилами стал меньше, но рука уставала. Пришлось обзавестись пишущей машинкой, а в роли машинистки иногда выступала Ольга, Анастасию я к этому не привлекал. Но иногда приходилось нанимать профессионалку, вот только печатать я ей давал не мои научно-технические мысли, а второстепенные заметки, главное, а соответственно, секретное, я печатал сам.

Самое интересное, что понятие "секрет" в России было, а о секретности практически никто не имел ни малейшего понятия. Почти все новшества в вопросах техники и приборостроения тут же становились достоянием "друзей и союзников" России, тех же лягушатников и островитян. И, несмотря на войну, немцы тоже были в курсе всех новостей. Вопросы, являвшиеся в моё время государственной тайной высшего приоритета, открыто обсуждались чиновниками в салонах и на приёмах в посольствах наших заклятых друзей. Сплошь и рядом изобретения русских инженеров финансировались иностранными компаниями, а учитывая, что промышленное развитие России существенно отставало от Германии, Англии, Франции и СаСШ, все новшества мгновенно появлялись у них, а наши армия и флот вынуждены были довольствоваться устаревшими технологиями, причём за сумасшедшие деньги.

Но наши, здесь, в госпитале, появившиеся идеи, союзничкам не достанутся. Мои офицеры уже знают, что такое секретность и военная тайна. А главное, я сумел донести до каждого из них мысль отца нынешнего царя — Императора Александра III — "У России есть два союзника — это её Армия и Флот". И даже награждённые французскими и британскими наградами офицеры, прекрасно знают истинную цену этих наград и настоящую причину нашего награждения.

Только вот всё это пока лежало вместе со мной бесполезной макулатурой, всему этому надо было дать ход. Кое-что я отправлял с оказией в разные Военно-технический комитеты, в том числе в Главное военно-техническое управление. Возможно, что там рассмотрят некоторые проекты, но я понимал, что без моего непосредственного проталкивания всё может заглохнуть не начавшись. Значит, мне самому, после выписки из госпиталя придется этим заняться. Но главные идеи я не мог доверить бумагам, и они в виде моих собственноручных записей охранялись верным Прохором.

Написал несколько пожеланий и моему приемнику контр-адмиралу Трухачеву и новому начальнику минной дивизии Колчаку. Посылал бумаги и командующему флотом и Григоровичу, но они всё копились и копились, потому что постоянно появлялись новые идеи. И не только у меня, но и у офицеров, которые принимали активное участие в этой творческой работе. У нас тут образовался целый коллектив единомышленников.

Деловой разговор с адмиралом Каниным

Я с большим нетерпением ждал, когда же наконец-то покину этот госпиталь, чтобы встретится с нужными людьми. И тут мне повезло. Как-то, в двадцатых числах сентября, я узнал, что в Ревель прибывает командующий флотом, и он обязательно будет у генерал-губернатора Эстляндии и Лифляндии, вице-адмирала Герасимова. Я решил с ним встретиться и поговорить. Просить его приехать в госпиталь я не решился. Субординация, однако. Поступил я по-другому. Послал Качалова к дому вице-адмирала Герасимова, сторожить появление командующего. После появления последнего в доме губернатора, мой вестовой должен был сразу лететь ко мне в госпиталь и предупредить. Дав Качалову деньги на пролётку, с таким расчетом чтобы она ожидала моего вестового несколько часов. И предупредил его, чтобы нашел с мягким рессорным ходом, так как мне придется полчаса трястись на ней по булыжникам до дома вице-адмирала.

Всё вышло так, как я и рассчитывал, и я прибыл в особняк к Герасимову, когда Канин был ещё там.

Генерал-губернатор принял меня сразу, как только ему доложили о визитёре.

-Ваше превосходительство, разрешите.

-Михаил Коронатович! Проходите. Не ожидал, что вот так скоро будете бегать по городу, всего-то две недели назад были прикованы к кровати. Я рад что так быстро идете на поправку.

-Спасибо Ваше превосходительство. Да и наши врачи постарались, дырки залатали, теперь я похож на списанный миноносец, которому приклепали две заплаты на корпус, чтобы не затонул в свежую погоду.

-Да нет, Михаил Коронатович,— со смехом сказал Герасимов, — вы у нас не миноносец, скорее уж крейсер или броненосец. Вас не так просто потопить. Тем более двумя маленькими пульками.

-Да его двенадцатидюймовыми не сразу возьмёшь, — добавил, подходя для рукопожатия, командующий, — поздравляю вас ещё раз за вашу выдающуюся победу, а то, вот так, лично, поздравить у меня не получалось. А все же, Михаил Коронатович, как ваше самочувствие? Только честно, — добавил он с улыбкой.

-Что сказать, господа, пока сюда добирался, всю дорогу матерился, хотя пролётка была на рессорном ходу. Мне бы пешочком было проще и менее болезненно, но боялся, что не застану вас на месте, ваше превосходительство.

— Михаил Коронатович, мы не в кабинете, не в строю, да и вы ещё не выздоровели, так что давайте попросту, без титулования. Вы не против, Александр Михайлович, — обратился Канин к Герасимову.