На границе тучи ходят хмуро... (Агренев-1)

— А что за задача?

— Новому оружию необходимы новые боеприпасы, не так ли? Стандартный патрон, конечно, хорошо, только вот пока и стандарта нет. Определить оптимальную навеску порохового заряда, форму пули. К тому же стоит подумать и о других возможностях. Пуля с повышенным останавливающим действием, бронебойная... Да мало ли что можно измыслить?

— Действительно!

Весь остаток отпуска Александр провел на тире-полигоне, восстанавливая былую форму: бегал с утяжелителями, растягивался, изводил себя силовыми упражнениями — до кровавых мозолей, головокружения и звездочек в глазах. Или стрелял, добиваясь идеала — навскидку, лежа, с разворота, в движении, с кувырка, на звук, с двух рук... Тогда же обнаружилась интересная особенность организма. Вернее, транса, в который он входил, чтобы уйти от крайне неприятных ощущений. От резких движений левой рукой, особенно поначалу, его сильно стегала боль, из-за чего минимум треть всего времени на занятиях он был "не в себе". И подметил интересный факт — в "холодном" состоянии точность и координация увеличивалась неимоверно, а время немного замедлялось, отчего он буквально чувствовал, как и куда попадет каждая выпущенная им пуля. Полезная особенность, ничего не скажешь.

В свободное время корнет методично записывал все, на чем можно сделать деньги. Без особой спешки, вспоминая прошлую жизнь и сравнивая ее с нынешней — одежда, бытовые мелочи, развлечения и работа. Списки увеличивались день ото дня: безопасная бритва, канцелярский нож, туристический рюкзак, удобная и практичная амуниция и форма, пружинная пряжка, обычная зажигалка. Даже несуществующей пока крышке для стеклянных бутылок под пиво нашлось место. Потом приходил черед эскизов и чертежей, а когда заканчивалось терпение, он опять шел на полигон.

* * *

Ротмистр Васильев отставил в сторону чашечку кофе и наконец-то перестал незаметно, как ему казалось, разглядывать Александра.

— Вы изменились.

— Все течет, все меняется. Как ваша служба?

— Благодарю, неплохо. После ваших "подарков" на мое отделение пролился настоящий дождь наград и поощрений, а меня даже грозились перевести поближе к Варшаве. Похоже что все к тому и идет.

— Награды это хорошо. В прошлый раз вы говорили, что мною недовольны. Вы не могли бы мне намекнуть, кто именно?

Ротмистр немного помолчал, пододвинул чашечку, отодвинул.

— Зачем это вам?

— Своих врагов надо знать в лицо. Вы согласны со мною?

— Вы думаете, что сможете призвать его к ответу? Полноте, корнет, не будьте так наивны — уйдет один, придет другой. Да и нет доказательств.

— Я просто хочу знать, кого мне стоит опасаться.

— Очень разумный и правильный подход, Александр Яковлевич. Очень. Признаться, вы меня удивляете раз за разом — и выдержкой, и разумностью суждений.

— Так вы мне скажете? Или это служебная тайна?

— Ни в коем разе, всего лишь слухи и сплетни. Кшиштоф Ягоцкий — вам знакомо это имя? Его сын Стефан, весьма амбициозный молодой человек, был очень огорчен убытками доверенных ему батюшкой в управление предприятий и имел несколько встреч с весьма подозрительными личностями. Вот, собственно, и все, что мне известно.

— Мне этого вполне достаточно, благодарю вас.

— Будьте начеку, Александр Яковлевич, этот господинчик редкостный упрямец.

Неторопливо возвращаясь домой, Александр раздумывал:

"Ягоцкие, значит. Молодцы, творчески подошли к решению неожиданной проблемы. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. Зря они перевели наши отношения из разряда служебных в личные, ой зря!"

Было бы легче, если бы князь мог открыто собирать информацию, но увы! Наводящие вопросы — это максимум того, что он мог себе позволить. Вся тяжесть собирания слухов и сплетен легла на Савву. Вот уж кто ничуть не удивился внезапному интересу командира к десятку крупных "делаваров" их уезда. Надо, так надо, делов-то. Тем более что сам процесс добывания нужных сведений пришелся денщику очень даже по душе: потолкаться на рынке, посидеть с грузчиками в пивной, поболтать вроде бы ни о чем с разбитной молодухой... Марыся вот только ругалась, когда от благоверного слишком перегаром несло, да гнала в сени спать. Две недели "тяжелого" труда Савватея не пропали даром, и Александр уже даже и не сомневался, что этим семейством нужно заняться. Кшиштоф Ягоцкий был далеко не праведником, но вел дела тихо и осторожно, стараясь решить периодически возникающие недоразумения с Таможенным и Налоговым департаментами старым и неоднократно проверенным способом: подсовывая нужному чиновнику "барашка в бумажке". А вот его сын и наследник Стефан по молодости лет и врожденной живости характера не верил в утверждение "чем тише едешь, тем дальше будешь". Из-за чего был печально знаменит привычкой к рукоприкладству по отношению к окружающим и подчиненным. К тому же он был изрядным женолюбом. Не в том смысле, что жену любил, ее пока и не было, а в том смысле, что не пропускал ни одной юбки, зачастую даже не интересуясь мнением самой девушки на этот счет. Пара десятков скандалов с несовершеннолетними девицами, покалеченные спьяну работники, выбивание штрафов с вроде как провинившихся, контрабанда. Список достижений выглядел весьма внушительно, наводя на нехорошие мысли о том, что корнет Агренев далеко не первый, на кого Стефан "обиделся", больно уж легко и привычно тот все организовал.

В преддверии бала проверив парадно-выходной мундир, князь решил, что проще будет съездить за новым в Ченстохов, чем позориться в старом, который заметно поистрепался, да и немного жать стал — в плечах. Портной встретил его, как родного сына после долгой разлуки.

— Господин офицер! Очень рад вас видеть, очень, да-с! Вам, как и в прошлый раз? О! Эй, бездельники, ну-ка живо ко мне!

За ту цену, что заломил портной Стоцман, можно было пошить три обычных мундира — но этот таких трат стоил. Красивая и весьма дорогая ткань, идеальная подгонка по фигуре, соответствующие по виду и стоимости остальные мелочи. Переодеваясь, Александр держал в памяти то, самое первое впечатление, желая понять, как сильно он изменился за прошедшее время. Вид переодетого корнета подействовал даже на привычного ко всему портного.

— Доволен ли ясновельможный пан? Я оговорился, прошу меня простить, ваше высокоблагородие! Может, прикажете чего еще?

— Да. Неплохо бы поглядеть в большое зеркало.

— Это совсем легко устроить, прошу следовать за мной.

"Повыше стал. Поплотней и на качка немного похож, что ли? Вон какие плечи. Уже не мальчик, но мужчина".

Отражение показало молодого и уверенного в себе офицера, в дорогом даже на беглый взгляд мундире, с бронзовым загаром на слегка скуластом и оттого хищном лице. И самое главное — глаза. Золотисто-желтая радужка сверкала живым янтарем и являлась, вдобавок, настоящим индикатором душевного состояния князя: когда он был спокоен или веселился, то они принимали медовый оттенок, а когда был раздражен или сердит — на всех смотрели светло-желтые глаза лесной рыси.

"Здравствуй еще раз, корнет-князь..."

Глава 19

Само награждение запомнилось Александру длинной, и необычайно скучной речью, которую добрых полчаса толкал (без бумажки и подсказок, между прочим) генерал-майор Франтц. Торжественность момента не ощущалась вообще, и приходилось постоянно следить за собой: зевать хотелось неимоверно! Вчера он полночи проворочался в постели, пытаясь составить жизнеспособный план. Кое-что уже, конечно, вырисовывалось и достаточно важное: к примеру, он довольно точно оценил состояние семейства Ягоцких. Несмотря на то, что Кшиштофа по праву именовали купцом-миллионщиком, реальный максимум (то есть то, что он в состоянии быстро собрать) для него составлял пятьсот тысяч: вот в эту сумму и будет оценена живая и почти целая тушка его сынка. Сразу после вручения наград был заявлен бал, и участие в нем отличившихся было строго-обязательно: как не отнекивался князь Агренев, подполковник и слушать его не стал, только пожурил снисходительно:

— Что же вы стеснительный такой, корнет?

Этот бал сильно отличался от предыдущего: и зала была украшена заметно лучше, и участники другие. Основную часть публики составляли молодые, бледно-анемичные девицы (увы, солнечный загар был сильно не в моде) под бдительным присмотром мамаш, откровенно выглядывающих перспективных кандидатов в мужья. Затем шли офицеры, украдкой косившиеся и облизывающиеся на наиболее эффектных "кобылок". Совсем немногочисленную группу составляли чиновники. Побродив между публикой, разделившейся на мелкие группки "по интересам", князь прикинул, сколько ему еще полагается здесь торчать, и неподдельно загрустил.

"На награждении зевать хотелось, а здесь и вовсе с тоски помереть можно. Светская жизнь, чтоб ее".

Отведав шампанского, Александр непроизвольно скривился — какая кислятина! Через час даже шампанское уже было в радость, до того надоело слушать разнообразные сплетни из размеренно-унылой повседневной жизни местного бомонда.

— К вам просто страшно подойти, князь!

Со спины неслышно подобралась баронесса и теперь сдержанно улыбалась, довольная произведенным эффектом.

— Рад вас вновь видеть, Софья Михайловна. Позвольте полюбопытствовать, отчего же страшно?

— Ну как же, такой строгий офицер. Вы можете мне не верить, но когда я вас увидела, поначалу даже смутилась — вы так холодно глядите на окружающих. Или вы мне не верите?

Баронесса обмахнулась пару раз изящным веером и стрельнула глазами по сторонам, убеждаясь, что их никто не слышит.

— Как ваша... ваше здоровье, Александр? Признаться, я сильно переживала, когда мне поведали о вашем ранении. А Сергей Юрьевич только и мог, что твердить как попугай: все будет хорошо, все будет хорошо.

— Благодарю, Софья Михайловна, все в полнейшем порядке. Позвольте вас пригласить на первый круг?

В этот раз одним вальсом дело не ограничилось: полька, краковяк, кадриль — ну и опять вальс, но только уже венский. В перерывах баронесса рассказывала-знакомила его с окружающими, давая им подчас очень язвительные характеристики.

— Коллежский асессор Зябликов, большой любитель волочится за богатыми дамами, причем имеет успех... как он думает. Корнет Вагурский, частый гость в салоне мадам Кики. Такой красивый голос! Титулярный советник Баринов, с дочкою и женой. Очень достойный господин, а вот про супругу поговаривают...

Гнусным наветам на добропорядочную замужнюю женщину Александр поверил без колебаний — уж больно блудливые глаза были у Натальи Павловны, молодой жены сильно уже пожилого советника. Поздний брак имеет и свои минусы, увы. Это утверждение некоторым образом относилось и к его прекрасной собеседнице: ее обручальное кольцо посверкивало на безымянном пальце левой руки, свидетельствуя о вдовстве далеко не старой еще красавицы. Ой как не старой! Неравные по возрасту и договорные браки — обычное в общем-то дело. Хотя надо заметить, что убитой горем его дама не выглядела, скорее наоборот. Выпитое без удовольствия шампанское даже не расслабило, зато все отчетливее просилось наружу, а уйти просто так было нельзя, потому как дю моветон! Вот и пришлось импровизировать на ходу:

— Софья Михайловна, прошу простить, но мне необходимо ненадолго отлучиться.

— Я вам наскучила?

— Что вы! Просто мне надо помочь другу.

— Вот как? Вы познакомите меня с ним?

— Непременно — как только представится удобный случай.

Как он и думал, случай представился быстро. Чем ближе была полночь, тем более откровенно флиртовала с ним раскрасневшаяся от танцев и вина красавица: вначале невинные "случайные" прикосновения, затем незаметное поглаживание по руке, и кончилось все предложением — подышать свежим воздухом в саду. Короткая прогулка, предложение зайти к ней на чай... Целоваться начали еще в экипаже, а раздеваться — на мраморной лестнице, ведущей на второй этаж небольшого и уютного особнячка баронессы. К тому моменту, когда показалось широкое ложе в небольшом будуаре, они были уже практически голыми — а как пропали с их тел жалкие остатки одежды, он так и не вспомнил. Жаркое дыхание, тяжелая упругая грудь, выгибающаяся под его руками и губами, дурманящий аромат гладкой как шелк кожи — сладкое безумие любовной страсти. Александр так разошелся, что не заметил, как наступило утро. Уже вовсю чирикали ранние пташки, когда утомленная, но довольная донельзя баронесса уснула, а ее гость стал тихонечко собираться, разыскивая и поднимая брошенную где попало одежду: сапоги на входе в будуар, бриджи валялись под креслом... отглаженный рубашку и китель (с фуражкой) ему подала невозмутимая горничная, напоившая его крепким горячим кофе со сливками и проводившая до двери.

"Мавр сделал свое дело, мавр может уползать! Или надо было остаться? Выясню в следующий раз".

Едва не вывихнув богатырским зевком челюсть, корнет не спеша побрел к офицерскому собранию за своим средством не роскоши, но передвижения: роскошными или просто отличными отрядные лошади никогда не были. Впрочем, и сильно плохими тоже — все таки строевые кони. Спустя две или три недели штаб-ротмистр Блинский доверительно поведал ему, тихо похохатывая при этом, что баронесса так лестно отрекомендовала князя своим подругам, что те единодушно записали его в первостатейные жеребцы. Титул хоть и негласный, но очень желанный и почетный для многих и многих офицеров, а для некоторых — и вовсе подороже иного ордена будет. Растерянный ответ корнета: — Да там ничего такого и не было, — вызвал у Сергея Юрьевича натуральную истерику и слезы от продолжительного хохота, потому как он посчитал последнее ну просто невероятно остроумной шуткой. Пользуясь приступом хорошего настроения у начальства, Александр осторожно поинтересовался — можно ли получить короткий отпуск? Командир всея заставы для начала неподдельно удивился:

— Князь, вы же только месяц как?! И позвольте осведомиться, по какой такой надобности?

— Я измыслил несколько занятных вещиц — ничего особенного, но все же хотелось бы получить на них патенты.

— Так наняли бы стряпчего? А вообще разумно, да. Хорошие, они завсегда берут за свои услуги немало, а плохие и даром не нужны. Да-с. Ну хорошо, я похлопочу у подполковника за вас. Обнадеживать не стану, да-с. Сами знаете, до прибытия нового офицера вам со службы никуда отлучиться никак не можно-с.

* * *

Чем больше Александр узнавал про семейство Ягоцких, тем больше ему хотелось плюнуть на все приготовления и тупо пристрелить папашу и его излишне резвого сынка. Последний, кстати, опять отличился на постельном фронте: едва ли не в открытую домогаясь супруги одного из папиных приказчиков и получая раз за разом твердое "нет!", после очередного отказа взял да и изнасиловал ее. Муж, узнав "из первых рук", кто обидчик жены, долго терзал ее своими расспросами и сомнениями (и как говорят — довел таки до нервного срыва), затем достал револьвер и... застрелился. Не стерпел, стало быть, такой обиды, ага. Женщина, вначале безмерно униженная и оскорбленная, а потом вдобавок ставшая вдовой, да к тому же без малейших средств к существованию, стала добиваться справедливости и заявила на своего обидчика в полицейский околоток. Добилась, на свою голову. Десяток свидетелей дружно указали на ее распущенность и бесстыдное поведение, и вообще! Еще неизвестно, кто кого изнасиловал! Итогом закрытых судебных разбирательств стало полное оправдание купчика и пять лет каторги для "клеветницы".