На границе тучи ходят хмуро... (Агренев-1)

— У господина фельдфебеля на сохранении.

— А где его найти?

— Ну... у себя должон быть.

Подарив оставшемуся безымянным вахтеру на прощание армейскую мудрость всех времен и народов о том что "солдат спит, а служба идет", князь отправился в фельдфебельские апартаменты. Уверенным шагом, неспешно и с некоторой ленцой. Стараясь при этом не напрягаться слишком уж сильно при виде очередного встречного солдата-нестроевика с тряпкой или метелкой в руках и не забывать отмахивать им приветствие. Хранитель его вещей был немногословен. Указав номер двери, и уверив, что все вещи в целости и сохранности (тумбочку так прямо от койки забрали, не заглядывая), фельдфебель небрежно козырнул напоследок и резво отбыл в неизвестном направлении — терроризировать подчиненных. Добравшись до заветной двери, Александр слегка удивился. Она была на надежном запоре в виде громадного и явно чугунного шпингалета.

"Да. До люкса далеко. Но все же лучше, чем в больничке. А, нет, не лучше..."

Комната хоть и была просторнее, но имела небольшой недостаток — или несомненное достоинство, кому как. Ее стены на полметра не доходили до потолка, позволяя легко общаться с соседями или подсматривать. Впрочем, до последнего тут наверняка еще не доросли. Кровать, рядом его тумбочка, маленький стол, кривоватый стул. У входа громоздится немаленький и сильно рассохшийся шкаф, рядом на стене — узкое зеркальце. Дом, милый дом. Бросив конверт на стол, к лежащей там стопочке книг, он завалился на койку. Уф, устал!!! Мыслей не было никаких. Вроде и надо бы удивляться, паниковать, строить планы, всячески суетиться — но все это заслонило собою угнездившееся в глубине души равнодушие. Лениво текли мысли:

"Как все странно. Может с ума сошел? Такие реальные глюки. Последнее, что помню — грозовое небо. А потом что?"

От попыток хоть что-то прояснить жутко разболелась голова, резко, неожиданно.

— ... ... ...!

Кто-то ойкнул за дверью и с громким топотом убежал. А ярость... Ярость прошла так же быстро, как и появилась, забрав с собой и равнодушный настрой.

"Поживем-увидим".

Присев за стол, он стал потрошить конверт — что там у нас? Офицерская книжка, хех, предтеча военного билета. Новенькая, типографской краской пахнет. Дальше. О! Предписание!!! Любопытно, любопытно...

Корнету князю Агреневу. Получением сего явится к месту службы: Царство Польское, третий Варшавский округ, Келецкая губерния, штаб 14 Ченстоховской бригады, не позднее первого июля сего года.

Неразборчивая подпись на полстраницы и скромная блямба синей печати.

"Опа! Царство Польское? Непонятно... и по времени — я опаздываю или можно не торопиться? А год-то какой?! Что-то подсказки нету. Так, посмотрим в военном, то есть в офицерской книжке. Ага. Одна тышша восемьсот восемьдесят шестой. О как! А родился я... в шестьдесят восьмом. Восемнадцать, значит".

Третий Варшавский округ. Хм! Непонятно откуда появилась твердая уверенность — пограничники.

"Опять автопилот шалит? Ладно, мелочи. Погранцы — это очень даже неплохой вариант, обычная пехота была бы куда хуже. Или, упаси господи, кавалерия или артиллерия — я ж там не в зуб ногой. О службе в ВМФ даже думать страшно! Пограничники. Видимо, поэтому и корнетом записан. Да уж. Вот интересно: учебную программу училища, как там его... ах, да — Павловского, помню отлично, а когда у тела день рождения — нет?!! Смотрим в офицерскую книжку и... зимой, значит? Тоже неплохо. В плюсик пойдет еще и место службы — там меня никто не знает, а следовательно, и не заинтересуется, почему это поведение и манера общения юнкера... нда, корнета. Корнета князя Агренева так сильно и резко изменились. А через годик-два на все вопросы будет железная отговорка: все течет, все меняется! Ладно, что там далее? Хм, билет на поезд Петербург-Варшава. Мило, очень мило. Хотелось бы надеяться, что достанется купе, а не плацкарт. Или его тут еще не изобрели? Время отправления — шесть часов пополудни, первый перрон, открытый билет сроком на месяц. Не понял. Пополудни — это как? Ах, это восемнадцать часов! Тогда время еще есть, успею".

Что еще? Его внезапно осенило — текст! Все написано с ятями и всяческими завитушками, он же спокойно все читает. А написать? Чернил или карандаша под рукой не было, но они бы и не потребовались — появилась вдруг твердая уверенность, что и с этим делом все в порядке.

"А ну-ка! Кто нынче на троне?!! Опа, знаю. Его императорское величество Александр Третий. Ее императорское величество Мария Федоровна-младшая... Цесаревичем недавно объявлен Николай. Вот блин! Ладно, потом разберемся, главное, чтобы оно было — это самое потом".

Быстрый взгляд на листок принес очередной поднадоевший сюрприз — милого Сашеньку поздравляли с окончанием, всемерно гордились, от всей души желали и надеялись... ага, конечно оправдает, а как же иначе? и не забудет, угу. О, самое интересное — подпись: "любящая тебя тетя Татьяна Львовна". А говорили что сирота. Обманули, сволочи! Подальше, подальше от нежданно появившейся родни, а письмецо отложить до времени подходящего, ради адреса обратного — вдруг пригодится? Обыск-осмотр комнаты начался со стола: а что это там такое интересное в стопочке лежит?

"Военная топология" — точно пригодится.

"Риторика" — уж наверно обойдусь, как-нибудь.

"Закон Божий" — пожалуй, присоединим к "Риторике".

Две истрепанные тетрадки с конспектами, видимо, важных лекций легли на толстый томик "Топологии" — для возможного, но не обязательного ознакомления с образцами почерка "донора": как-нибудь полистает на досуге, сверит-проверит изменения. Ревизия в тумбочке дала следующие результаты, вернее — предметы: сильно истрепанную зубную щетку с неимоверно жесткой щетиной, полупустую жестяную баночку с зубным порошком (судя по запаху — мятным), расческу с наполовину обломавшимися зубьями, маленький перочинный нож и темно коричневый обмылок. В самом дальнем уголке нашлась опасная бритва в замызганном кожаном чехольчике — но ничего так, целая, и даже марки "Золинген".

"Вроде бриться пока не надо. Память о ком-то, наверное. Неужели об отце?"

Оставленный на десерт двухстворчатый платяной шкаф сразу оправдал все ожидания. Все, как и полагается нормальному дембелю из военного училища: парадно-выходной офицерский мундир, полевой мундир, еще какой-то там мундир. От души наполированные "хромовые" сапоги, кожаная портупея, офицерская шашка, ремень... и кобура! Ух-х! Не пустая!!! Парадка полетела на койку вместе с шашкой в ножнах, а в руке у Александра засиял большой револьвер с длинным стволом. Он сразу проверил барабан (увы, пуст) и всласть повертел оружие в руках, рассматривая и изучая. Первой обнаружилась выбитая на стволе надпись "Смитъ-Вессонъ Русскiй. 4,2 линiи". Потом на рукояти — 1885, а с другой стороны — аккуратное клеймо завода-изготовителя.

"Хорошая игрушка! Увесистый, явно больше килограмма, но в руку лег хорошо. И самовзвод — увы, отсутствует, а... спуск легкий. Так! А патроны?! Нету".

Со вздохом сожаления он вернул револьвер в кобуру и вернулся к содержимому шкафа.

"Тоже парадка, но юнкерская. Бриджи, две сорочки. Ха — подштанники! Фуражка от парадно-выходного мундира, бескозырка к форме юнкера, полотенце... из брезента что ль? Всякая мелочь вроде носков, платков и перчаток, вакса с щеткой энд тряпочкой-бархоткой, кусок бечевки — повеситься, наверное, хотел?"

Разочаровал большой чемоданище, весьма потрепанного вида — своей пустотой.

"Похоже, что все?"

Пяток минут помедитировав на вновь извлеченный из кобуры Вессон, корнет принялся не спеша переодеваться. Свежее исподнее, бриджи, белопенная сорочка, сапоги.

"Слегка сменил, хе-хе, имидж, а уже чувствую себя совсем другим человеком".

Мысль эта так рассмешила Александра, что успокоиться удалось только минут через десять, когда заломило затылок и заболели скулы — от передозировки смеха. Плотно упаковал в чемодан мундиры и все, что выглядело более менее ценным (не влезли только новенькие брюки от юнкерской "повседневки"). Подумав, все же выложил потрепанный китель, потому как штаны уж точно пригодятся, а куда ему, ныне корнету, удастся пойти в стареньком юнкерском кительке с вензелями Павловского военного? Решив напоследок, что не дело оставлять все валяться в беспорядке, он стал убирать лишнее на полки опустевшего шкафа. В ходе же процесса нечаянно пнул, по касательной, старый исцарапанный сапог — и сильно удивился.

"Чего там, стелька из чугуна что ли? Точно, тайничок! Платок, завязан узелком. Ага, деньги! Сорок пя... пятьдесят пять рублей. И не мелочь, и приятно! Надо же, какие люди вокруг честные. Встречу фельдфебеля, рубль задарю. Дальше что? Вот навязал-то узлов, а? Часы. Серебряные. Гвозди ими забивали и наверняка, потому что мимоходом не получится — так качественно помять да исцарапать. Хм, тикать начали, значит живы. А что у нас в правом? Зашибись, наконец-то патроны!!! Девять, пятнадцать... восемнадцать! Ну, ващще, просто праздник какой-то!"

Надел мундир, утянулся портупеей (но в меру, без фанатизма), поправил перекосившиеся слегка ножны с режиком-переростком. Вложил в кобуру уже заряженный "Смит и Вессон" и со вздохом сожаления спрятал в чемодан, натянул перчатки, руки автоматом, привычно проверили форму на складки. В зеркальце отразился бравый и очень юный офицерик, выглядевший немного моложе своих восемнадцати лет — зелень, одним словом. Не высокий и не низкий, с нежной кожей лица, подходящей более девице, чем молодому мужчине, блондин... Внешность настоящего арийца портили только глаза с радужкой невнятно-светлого, неопределенного цвета: то ли зеленые, то ли серые, может синие — не понять толком, одним словом мутные. И все равно настроение это не испортило.

"Кем бы ты ни был, мой предшественник — спасибо тебе".

Глава 3

Присев на дорожку, тут же услышал тихий шорох за дверью.

"Нестроевики? Впрочем, какая разница — больше я сюда не вернусь".

Проверив перед зеркалом достаточно ли у него суровый вид, князь подхватил неожиданно легкий чемодан. Вышел и, не обращая больше никакого внимания на "обслуживающий персонал", пошел на выход, по дороге старательно накачивая себя до нужного состояния.

"Я спокоен, я спокоен, я спокоен..."

Сильно стараться не пришлось — моментально вернулось ледяное безразличие, отодвинувшее на задний план все его переживания. Уже подзабытый Хлад.

* * *

Ефрейтор Мережков привычно скучал на посту. Пока не было курсового офицера, можно было поболтать с проходящими мимо товарищами, немного пройтись, чтобы размять ноги. Но на добровольное дежурство заступил штабс-капитан Хромов, и об этом осталось только мечтать. Потихоньку, а то и это заметит! Ничего не оставалось, как замерев неподвижно, стоять и гадать, когда закончится его время. Скорей бы.

— Происшествия были, ефрейтор?

— Никак нет, ваше благородие!

— Все на месте?

— Так точно. Семь человек в увольнительной до вечера, остальные все в наличии!

— А как обстоят дела с...

Свой вопрос господин штабс-капитан так и не задал полностью, так как он услышал невозможное. Да что там — невероятное! По всей территории прославленного Первого Павловского военного училища разрешалось передвигаться только тихим шагом, не топая и не торопясь. Исключение было только одно — строевая подготовка у юнкеров. Вот тогда, наоборот, требовали (и добивались!) чеканных, отточенных движений, при которых любой шаг был слышен далеко вокруг, а стекла в окнах мелко дрожали. А тут! Да еще, похоже, и подковки набиты!

— Это кто это у нас такой!

Фразу-вопрос, увы, тоже не удалось закончить. По мраморной лестнице со второго (жилого) этажа к ним спускался... И опытный офицер Хромов, и немало послуживший и повидавший ефрейтор одновременно и неосознанно начали разглаживать несуществующие складки и морщинки на своей форме, что вообще-то полагалось делать только при виде действительно большого начальства. Начальника училища, генерал-лейтенанта Акимова, Василия Петровича, например. Приближавшийся же к ним офицер был в чине всего лишь корнета, но от него буквально разило властностью и уверенностью в себе. Подойдя ближе, офицер слегка повернул голову (у штабс-капитана в тот момент возникли ассоциации с корабельной башней главного калибра, выискивающей себе жертву по вкусу), что-то негромко проговорил и прошествовал далее. Первым в себя пришел Мережко, офицер хапнул впечатлений гораздо больше.

— Это. Ефрейтор, вы случайно не знаете, кто сейчас мимо нас прошел?

— Так точно, ваше благородие! Корнет князь Агренев!

— Да не может того быть! Неужели он? А не путаешь ничего?

— Никак нет, ваше благородие! Он мимо меня два часа назад прошел, сказал, собираться.

— Как же я его не узнал? Да уж. А ведь главный тихоня на своем курсе. Был. Вот что, ефрейтор, о случившемся молчать!

— Так точно!

— Не так громко. И... свободен на сегодня.

Проходя мимо появившегося на вахте офицера-наставника, Александр не забыл проявить вежливость:

— Всего хорошего, господа.

Подойдя к кованым воротам с гербом ПВУ над ними, молодой человек встал, всматриваясь через решетку в незнакомый город.

"В Ленинграде, когда-то был проездом. Вокзал наверняка стоит на том же месте, и Зимний дворец. Еще Адмиралтейство — и все, больше ничего и не помню. А, и этого за глаза хватит! Если что — спрошу у прохожих, язык не отвалится".

Подскочившие караульные истолковали заминку по-своему. Двое бросились открывать во всю ширь ворота, а третий подбежал поближе и, вытянувшись "как полагается", громко рявкнул:

— Поздравляю получением первого чина, ваше благородие! Разрешите принять поклажу?

— ?!

Очередная порция откровений-воспоминаний подоспела вовремя, не позволив оплошать. Чемодан можно было смело отдавать: доставят на вокзал в камеру краткого хранения и выдадут по предъявлению билета с офицерской книжкой.

"Какой продвинутый сервис, однако".

— Вольно, бери. — И напоследок, совсем тихо и сразу всем троим: — Спасибо.

Не успел отойти от ограды, как к офицеру кинулся неопрятно (и небогато) одетый человечек:

— Куда прикажете доставить, ваше благородие?

"Так это таксист? Извозчик то есть. На сто процентов — предок столичных водил-бомбил. Судя по напористости и наглости, конкретно тех, что пасутся рядом с аэропортами и вокзалами".

— Отвали!

— Э, виноват, ваше благородие, не расслышал?

Покосившись на караул, Александр решил не выделятся и быть попроще:

— Пшел вон.

— Ну как же так, ваше благородие? Рази можно ж вам — и пехом?

— Мне все можно.

"А еще сомневался. Они и через сто лет не изменятся".

По брусчатой мостовой идти было необычно. Приходилось внимательно смотреть под ноги и при ходьбе задирать их немного больше вверх, чем обычно — иначе сапоги обязательно цеплялись за какой-нибудь выступ или щербинку. Приноровиться удалось не скоро, потому как на пути попадались и лужи, и конский навоз, да еще чертова железяка в ножнах! Справедливости ради нужно отметить, что отходов от четвероногого транспорта было немного — он крайне оперативно убирался расторопными дворниками. Как на подбор здоровенными, бородатыми мужиками в форменном фартуке и с обязательной номерной бляхой на груди.