-Хочешь, я поеду с тобой? — обыкновенным, как всегда, голосом спросила она. — Я не боюсь за тебя. В Даргороде о тебе будет заботиться мать. Но если ты хочешь, чтобы я тоже была рядом, я, конечно, поеду.

Дайк молча нащупал под рубашкой образок Ярвенны. "Благослови, Путеводительница, сейчас я ей все скажу".

-Я поеду один, Гвендис. Будь я Гойдемир, я вернусь в Даргород и там вспомню себя. Вот я и хотел тебя спросить, Гвендис. А ты обещаешь меня дожидаться? Могу я стать таким, чтобы ты полюбила меня, Гвендис?

Она посмотрела на него.

-Вот увидишь, каков я стану! — продолжал Дайк. — Чувствую, я не из последних молодцов был. Если бы не эта беда, — он, скривив губы, коснулся своего лба. — Вот вернусь в ясной памяти... И посватаюсь к тебе. Будешь ждать?

Гвендис отложила шитье и поднялась с места:

-Буду. Ты мне дорог... — она поправилась, — я люблю тебя и сейчас. Но раз ты хочешь уехать, чтобы найти себя, я подожду. Будем считать, что мы дали друг другу слово.

-Хей! — вдруг лихим возгласом откликнулся Дайк, так, что Гвендис даже испугалась.

А через сутки после гонца тихую улочку перед домом Гвендис оглушил конский топот. Прискакал княжич Веледар в окружении небольшой дружины. Вместе с Гвендис их ожидал рыцарь Денел, чтобы с почетом встретить славного гостя.

Сходство между княжичем Веледаром и Дайком сразу бросилось Денелу в глаза. С Веледаром они были схожи и сложением, и цветом волос, и цветом глаз. Оба хороши собой на особый северный лад, в котором мужественность преобладает над красотой, и широкий лоб, высокие скулы не портят лица.

Гвендис зажгла в библиотеке все свечи. Даргородский княжич и десяток дружинников вошли вместе, сгрудившись, без особого порядка. На них были длиннополые кольчуги, подбитые мехом плащи, шлемы с пушной оторочкой. Дайк молча стоял у камина. Гвендис и сьер Денел — по обе стороны от него.

Княжич Веледар порывисто подошел к Дайку — деревянный пол подрагивал под его коваными сапогами. Дайк смотрел на даргородца тревожным, неузнающим взглядом. Веледар тоже вглядывался в лицо Дайка, — долго, пытливо и тягостно. Повисла мертвая тишина, даже княжеские дружинники чуть дышали.

Наконец Веледар отступил от Дайка на шаг и громко сказал, обернувшись к рыцарю Денелу:

-Нет, сударь, это не брат. Уж я бы узнал Гойдемира! А этот человек хоть и похож на брата, все же не он.

Опустив голову, Веледар вернулся к дружинникам, слегка расступившимся, чтобы дать ему место среди себя.

-Сделай нам честь, останься переночевать, княжич, — пригласил сьер Денел.

-Благодарю, не останусь, — уронил Веледар. — Пусть Вседержитель вас благословит за доброе дело. Тяжело, что ехал с надеждой, а брата не нашел. Поеду домой. В дороге мне будет легче, да и нечего теперь задерживаться.

Даргородский княжич простился, пожелал дому достатка и мира и пошел во двор, где ждали оседланные кони.

Часть 3

За городом было темно, как в яме. Ночь снова застала Дайка в дороге, как тогда, когда он отправился на поиски драгоценного камня для Гвендис. Все же сейчас было лучше. Дайк больше не боялся вот-вот сойти с ума. Он так и написал Гвендис в записке: "Ты вылечила меня от страха перед безумием". У Дайка был с собой ломоть хлеба, завернутый в белую скатерть. "Вернусь спустя три-четыре недели. Ухожу, чтобы вспомнить, кто я", — написал он Гвендис.

За середину весны Дайк и нанятый плотник закончили починку обветшавшего дома. Сад расцвел, старый дом будто бы тоже расцвел выкрашенным фасадом. И ночью Дайк ушел.

У него на груди по-прежнему висел образок Ярвенны Путеводительницы. Дайк не снял дощечку, когда стало ясно, что он не Гойдемир из Даргорода. Он носил образок не из подражания, а потому что Ярвенна на самом деле тронула его сердце.

Но без мыслей про Гойдемира в жизни Дайка появилась пустота. Он ожидал обрести семью, имя, смысл жизни, родину и выздоровление. Вдруг это все оказалось ошибкой. Зачем было верить заранее и приписывать себе чужую судьбу?! Теперь снова Дайк остался наедине с собой: с незнакомцем, которого выловили из моря в цепях.

Но Дайк больше не мог вынести безвестности. Его любовь к Гвендис требовала, чтобы он назвал ей свое настоящее имя. Не бедняга Дайк, которого она подобрала в порту. Кто-то другой: чем-то рискнувший, за что-то поплатившийся, настоящий.

На оттаявшем пригорке Дайк заметил несколько невзрачных сухих метелок. Дикий корень. Дайк подошел, отломил стебель и понюхал: да, похоже на то. Косые лучи рассветного солнца били с небес. Дайк достал нож и выкопал корешки растений. Он шел туда, где когда-то в древности было имение Дасавы Санейяти.

На месте имения Дасавы теперь стояла деревня. "Человеческая деревня", — невольно подумал Дайк. За дни пути память о Сатре так овладела им, что даже проходя по пустырям и оврагам, лугам и перелескам окрестностей Анвардена, он видел себя окруженным пышными садами Бисмасатры. Перед глазами мелькал то серебряный обруч на голове небожительницы, то золотая вышивка на чьей-то рубахе...

За "человеческой деревней" начинался густой лиственный лес. Там стояли развалины, которые местные называли старой часовней, не зная того, что знал Дайк: это были остатки одной из построек в имении Дасавы. Круглый купол разрушился, в стене зияли проломы. Шагнув в пролом, Дайк сел у стены.

По ночам сквозь дыру, что была вместо купола, светили звезды. Спал Дайк мало, — не хотел тратить время на сон. Хлеб он съел еще по дороге, а теперь жевал дикий корень. Безвкусный сок корня вызвал прилив сил, но Дайк не тратил их на движение: он часами сидел неподвижно, и его глаза показались бы постороннему остекленевшими, как у мертвого. Обостренный действием дикого корня внутренний взгляд продолжал "смотреть" в Сатру. Дайк смотрел, как возводят стены, расчищают леса, убивают людей; Дайк сам читал книги, отведывал "чистых" плодов, бился в сражениях. Как Бисма, он пересекал материк на Запад от изначальной Сатры, снова тонул в болоте вместе с Дасавой, и все это одновременно.

Прошло дней восемь. Дайк ничего не ел, и с этим миром его уже почти ничего не связывало. Он не ощущал ни голода, ни холода, и последние два дня даже не дремал.

Светила серебристая весенняя луна, на траве двигались тени ветвей, заслонявших брешь в куполе башни.

Видения для Дайка уже не отличались от действительности. Вот окруженный сиянием небожитель Дасава возник прямо перед ним. Дайк встал, чтобы прикоснуться к нему, протянул руку. Но Дасава исчез. Вернее, Дайк перестал видеть его со стороны. Дайк теперь сам был Дасавой Санейяти. Он поднял руку — она сияла, как белая молния. Дайк чувствовал, что от него исходит тепло, сила. Он облекся светом, но тут же пошатнулся и упал навзничь.

Гвендис стояла у окна, на подоконнике горела свеча; ставни были распахнуты, ветви сада колыхались под ночным ветром. Гвендис теперь поздно ложилась спать. Ей почему-то казалось, что Дайк возвратится или глубокой ночью, или рано утром. Гвендис догадывалась, почему. Ей чудилось, Дайк вернется внезапно, как и ушел. Как раз в эти "внезапные" часы Гвендис и стояла у окна.

"Дайк, приходи, — думала она. — Ты поступаешь очень глупо".

Дом и сад были приведены в порядок его руками. Так человек завершает все земные дела, чтобы спокойно свести счеты с жизнью. Дайк с его именем-кличкой, без памяти, без судьбы должен исчезнуть, чтобы вернуться другим. А вдруг он замерзнет холодной ночью, или на него нападет дикий зверь, или он на самом деле сведет себя с ума, пытаясь сломать печать, неизвестно кем наложенную на его память? Гвендис подняла выше свечу, словно хотела, чтобы свет в окне был виден подальше...

Рука устала держать свечу. После новой бессонной ночи Гвендис, ежась от прохлады, выбралась за покупками. Она вышла на улицу с корзиной в руках. Вдруг ей навстречу попался высокий бродяга: он стоял у забора его дома и смотрел на нее.

-Хозяйка, — негромко окликнул он.

Она чуть не уронила корзинку.

-Дайк!

-Гвендис! — он едва стоял, держась рукой за столбик калитки. — Я небожитель. Смотри, — он вспыхнул ярким белым светом.

Девушка отступила на шаг. Волосы, лицо, руки Дайка стали ослепительно белыми в глубине сияния.

— Так ты... вот кто! — беззвучно прошептала она.

— Я больше ничего не знаю, — повторил Дайк. — Но именно это я и должен был узнать.

Гвендис было странно слышать его голос из глубины белого огня. Сияние вокруг Дайка наконец погасло. Тут Гвендис разглядела, что его глаза ввалились, щеки в многодневной щетине запали, он едва держался на ногах. Гвендис опомнилась, потянула Дайка к крыльцу.

— Пойдем скорее... У меня со вчерашнего дня остались молоко и хлеб, немного похлебки, — без сияния он был прежний, свой; Гвендис, взбежав на крыльцо и открывая ключом дверь, еще раз обернулась на Дайка, который шел за ней следом.

В комнате Гвендис дала ему переодеться. Дайк сидел в кресле с большим ломтем хлеба в руке и кружкой молока. Гвендис растерянно улыбалась. Она стала замечать, что движения Дайка становятся все медленнее; отставив на стол чашку с недопитым молоком, он закрыл глаза.

-Я расстелю постель, — сказала Гвендис.

Она пошла стелить, но когда вернулась, Дайк уже уснул в кресле, так крепко, что она не стала его будить, а только укрыла одеялом.

За это время сьер Денел ни разу не побывал у Гвендис.

Думая о ней, он все чаще чувствовал себя лишенным чего-то желанного. Гвендис была девушкой из хорошего рода, хоть и не такого старинного, как сам Денел. Она небогата, но Денела не волновало богатство. Его состояния с избытком хватало на то, чтобы в ордене поддерживать свою честь. Впрочем, если на то пошло, стоит Гвендис сполна получить свою долю за находку драгоценного камня — она и богатством сравнится с лучшими родами Анвардена.

При этом в каждом движении девушки ощущается скромность и стойкость, которые она воспитала в себе в трудные дни. Она заботлива и ласкова даже с полоумным бродягой. Сьеру Денелу хотелось чаще видеть ее, лучше всего — каждый день. Но теперь ему приходилось отказывать себе в этом. Сьер Денел понял, что любит Гвендис. Однако он был убежден, что, если Гвендис узнает о его любви, она не удержится от искушения воспользоваться своим влиянием — она примется уговаривать его оставить Дайка в покое и забыть о его загадочных снах. Таково тщеславие женщины, спасающей жизнь несчастного человека: она будет бороться за покой своего подопечного.

Рыцарь короны признавался себе, что скорее всего поддался бы на уговоры Гвендис. Между тем душу Денела раскаленным углем жгла тайна древних небожителей. Разве он вправе скрывать от церкви и от своего ордена вести о Сатре? Положим даже, это все бред полоумного, но откуда взялся именно этот никогда не слыханный бред? В каких краях побывал Дайк, прежде чем очутиться полумертвым в открытом море?

Окажись Дайк даргородским княжичем, сьер Денел вынужден был бы смириться, что тот увезет свою тайну на Север. Орминит признавал, что королевские и княжеские роды сами по себе являются богоизбранными, так что не ему распоряжаться судьбой государева сына, будь он даже из даргородской глуши. Но Дайк — не потомок избранного рода. Он из простонародья, из тех, кому самим предназначено служить орудиями воли избранников, но он смеет ослушаться...

Дайк упорно не хотел давать никаких ответов. Похоже, его упрямство — упрямство безумца. Гвендис же, из женского и из лекарского тщеславия, всегда будет на стороне больного...

В этих невеселых раздумьях рыцарь Денел провел всю весну. Наконец он понял, что запутался и не находит решения. Сьер Денел решил обратился к своему духовнику в ордене орминитов.

Молодой рыцарь рассказал откровенно: ему известна некая тайна, раскрытие которой, по его мнению, могло бы оказаться полезным для ордена. "Но, — продолжал сьер Денел, — я поклялся на Священном писании эту тайну не разглашать".

Духовник ненадолго задумался и ответил, что есть выход, и этот выход прост. "Тот человек, который открыл тебе тайну... Кто он? Достаточно просто отдать этого человека в руки ордена, и орден сам проведет дознание. Ты же вправе хранить свой обет и не нарушать его ни при каких обстоятельствах".

Денел вышел от духовника с опущенной головой. Гвендис... Ему придется задеть в ней самое дорогое: тщеславие женщины, спасающей жизнь...

С благословения духовника рано утром Денел подъехал верхом к дому Гвендис во главе небольшого отряда стражи. Днем калитка была не заперта. В саду еще не зацвели вишни и яблони, но уже всюду показалась трава и весенние цветы.

-Я принес плату за то, что драгоценный камень все еще хранится у меня, — начал сьер Денел. — И теперь, когда я отдал долг... — он помолчал. — Госпожа Гвендис. На улице меня ждет конный отряд стражи ордена орминитов. Я привел их с собой, чтобы взять Дайка.

Гвендис в недоумении смотрела на гостя.

-Я держу свое слово, — продолжал орминит. — Я никому не рассказал ни о драгоценном камне, ни о Сатре. Дайку самому придется это сделать. Но пока что стража ждет за калиткой и может совсем не появиться в этом доме. Госпожа Гвендис! Стоит тебе освободить меня от моей клятвы, это изменит дело. Дайк останется на свободе.

-Дайк болен, — тихо ответила Гвендис.

— Он... в ясном рассудке? — уточнил сьер Денел, которому вдруг подумалось, что Гвендис имеет в виду помешательство.

-Да, — ответила Гвендис, чуть помолчав. — Сейчас я его позову. Если ты уверен, что так надо, сьер рыцарь Денел...

Дайк расплачивался за дикий корень, который жевал во время своего исчезновения из дома. Он ничего не ел почти две недели, и упал бы без сил, если бы не этот запретный корешок. Но Гвендис недаром предупреждала: "Если жевать корень, можно не спать и не есть несколько суток. Человеку кажется, что он способен свернуть горы. Но это обман, Дайк. Дикий корень не придает новых сил, а использует силы самого человека, просто сжигает их все за один раз. А потом человек внезапно слабеет, наступает истощение".

Дайку пришлось испытать это на себе. Он был обессилен, с трудом вставал с постели.

— Ты мог умереть! — упрекала Гвендис. — Хорошо, что выдержало сердце. Без еды, без сна, отдавая все силы этой траве!.. Что ты с собой сделал?

"Хоть бы еще обошлось, и он не привык к корню", — тревожилась она. У Дайка угас взгляд, и несколько дней для него был тяжел путь от кровати до кресла в библиотеке. Гвендис поила его восстанавливающими отварами, и он понемногу приходил в себя после своего второго смертельного рывка: из первого он вернулся с чудесным самоцветом, из второго — облеченный сиянием.

Теперь Дайк, еще до конца не окрепший вышел к сьеру Денелу — углы рта опущены, губы плотно сжаты.

— Дайк, — Гвендис посмотрела на него. — Сьер рыцарь привел людей, чтобы взять тебя под стражу. Он требует, чтобы ты рассказал про Сатру ордену орминитов. Он не нарушил свое обещание — он его обошел, точно так же как царь Бисма! — тихо и с возмущением добавила она.