Сполох с изумленным недоверием мерил взглядом высокого чужака в длинной дорожной крутке, с мечом у пояса и с лицом возмужавшего даргородского княжича...

У Сполоха была большая семья: отец с матерью, бабка, дед, старшие и младшие сестры и братья. Гвендис пустили ночевать в избу, а Дайку постелили в сарае. Народ в Козьем Ручье до поздней ночи толковал о том, как чужака приняли за Гойдемира. Теперь сельчане гадали, чего им ждать, когда о случившемся узнает князь Войсвет. Упрямая деревня на самой границе с землями хельдов умела постоять за себя, а если не хватало сил — жители поголовно уходили в лес на тайную засеку, угоняя с собой скотину и попрятав имущество. Уйти в леса можно было и от княжеской дружины. Посидят в пустой деревне, подождут — и уберутся восвояси. Беда, что могут и пожечь, но приграничной деревне это не впервой. Да Ярвенна смилостивится, постыдятся дружинники жечь своих. "Не разжигай, князь, пожара, а то как бы до твоего собственного терема ветром не донесло", — говорили в сторону Даргорода мужики.

Сполох принес Дайку ужин — кувшин молока и здоровенный ломоть хлеба. Он уже знал, что путникам надо на Сей-поле — так даргородцы называли по-своему поселение хельдов Хейфьолле. Парень остался ждать, пока Дайк поест, чтобы забрать кувшин. Ему было тоскливо от мысли, что Дайк — не княжич и даже родом нездешний...

-Ты говорил, ищешь проводника до Сей-поля, — сказал Сполох Дайку. — Я проведу, — и быстро добавил. — Слушай... А может, ты Гойдемир и есть, только признаться не хочешь? Я тебя не выдам, ты лишь правду скажи. Клянусь пресветлой хозяйкой.

-Незачем мне идти в самозванцы, — буркнул в ответ Дайк. — Проводи нас на Сей-поле, если сойдемся в цене. Только не зови меня больше Гойдемиром. Я много знаю о нем, но я не он. Мне нельзя вмешиваться в дела Даргорода.

"В дела людей", — чуть не добавил Дайк, вспомнив свое сияние. Он потерявший память небожитель из Сатры. Он чужой в человеческом мире...

...По каменистому, заросшему елью и мхом побережью залива холодного моря Хельдвик тянулись редкие поселения хельдов. Зачастую они стояли прямо на высоких берегах над отмелями, — низкие и длинные бревенчатые дома с широкими дворами, со множеством хозяйственных построек. Хельды находили клочки земли среди камней и ельника, чтобы высеять ячмень. В небольших луговинах пастухи в серых холщовых рубахах и с такими же серыми крупными собаками пасли скот. Но хельды больше промышляли рыбой — целыми днями во дворах домочадцы разделывали ее, коптили и солили в огромных кадках. За короткое лето все стремились запастись урожаем, уловом, добычей, чтобы пережить долгую зиму.

У хозяина усадьбы Хейфьолле было три дочери-невесты, два сына от жены и еще один — от рабыни, получившей свободу с его рождением. Ранней весной случилось несчастье — младшая дочь хозяина, Льода, простудилась и умерла. От нее осталось небольшое наследство: бронзовая цепочка, два браслета, два платья — из красной и из синей шерсти... И жених.

Платья и браслеты достались сестрам, а жених Тьор так и остался работать в доме. Со своей нечеловеческой силой он стоил четверых обычных работников и покорно шел, куда пошлет хозяин: то разделывал тюленя, то коптил салаку, то строил сарай, то копал погреба и ямы.

Племя Тьора, которое хельды звали великанами, само себя именовало стьямма. Их родиной был Альтстриккен — длинный горный хребет, покрытый густым лесом. Великаны селились в каменных домах и обтесанных под жилище пещерах.

Стьямма часто отрабатывали себе жен, нанимаясь в деревнях хельдов. Хельды знали, что великанам нравятся девушки, которые на человеческий вкус не слишком красивы: очень статные, похожие на мужчин. В шутку таких и звали "невестами великанов".

По обычаю стьямма, Тьор два года назад пришел в усадьбу за невестой. Льоду он впервые увидел на осеннем торжище. Туда вместе с соплеменниками Тьор ходил торговать железными наконечниками для копий и тяжелыми медными украшениями с самоцветными вставками, что куют в кузницах стьямма. Эти украшения великаны меняют на ячмень, лен и шерсть.

Тьору сразу понравилась дочка хозяина — сильная, высокая, немного медлительная, с длинными светлыми косами и грубоватым низким голосом. Весной он и пришел свататься. За невесту нужно было отработать три года. Многие хозяева на побережье рады работнику-великану, а отдать за него одну из дочерей — это не в неволю отдать: у стьямма мужчины подчиняются женщинам, а не наоборот.

Через две недели как отгорел погребальный костер Льоды, хозяин сам подошел к Тьору — здоровенному, выше его на две головы, широкоплечему юноше. У Тьора были растрепанные соломенные волосы, резкие скулы и темные глаза. Великан неподвижно сидел на валуне, глядя перед собой пустым взглядом. На молодом стьямма была синяя рубаха с серой вышивкой, которую и ткала, и шила, и вышивала для него Льода.

Хозяину Хейфьолле стало его жаль.

— Как же, Тьор, теперь будет с нашим уговором? Может, тебе нравится и другая из моих дочерей, тогда я бы отдал ее тебе через год. А нет, так у моей сестры, что вышла за Астольва с Мохового мыса, тоже есть дочка — настоящая "невеста великана". На солнцеворот они приедут к нам на пир, посмотришь!

Тьор поднял голову и хотел отвечать, но его голос совсем осип от сдавленных слез.

-Нет... — выдавил он. — Не надо...

Видя, что стьямма ничего больше не может сказать, хозяин отечески потрепал его по плечу и пошел прочь, а Тьор уронил лицо в раскрытые ладони.

Сполох часто улыбался, блестя зубами, и серо-голубые глаза его тоже озорно сверкали. Сполох был не очень высок, худощав, но быстр и крепок. Житель лесной деревни всегда и рыбак, и охотник; парень даже двигался порывисто, но бесшумно, точно по-зверьи.

В Козьем Ручье Сполох слыл непоседой и выдумщиком. Однажды он всех уверял, что женится на царевне. Другой раз придумал, что расставил силки на тетерева, а попалась ему птица с огненным пером. Он, мол, ее пожалел за красоту и отпустил. Больше всего Сполоху по сердцу приходилось то, что весело, или то, что трудно: он и на празднике, и в работе бывал в числе первых.

А как упустить случай съездить в Сей-поле? Кто-то не любит покидать дом, а Сполох всегда был рад хоть на охоту, хоть на торги. Охотники и древолазы — собиратели дикого меда — с Козьего Ручья обычно торговали с Хейфьолле. Туда им было ближе, чем в Даргород и в Ирменгард. Сполох так-сяк говорил на языке хельдов.

По дороге он узнал, что Дайк ничего о себе не помнит. Когда на остановке Дайк умывался в лесной речушке, Сполох увидел у него на груди образок Ярвенны и сразу прицепился, как клещ: что же ты, мол, говоришь, что ты Дайк из Анвардена, где это видано, чтобы вард поклонялся даргородской хозяйке! Парень смотрел с возмущением и глубокой обидой, как будто Дайк был обязан ему. Палица, висевшая у Сполоха на боку, оттягивала пояс, выгоревшие волосы, перехваченные ремешком, падали на плечи.

Дайк прямо рассказал своему проводнику, как обознавшиеся торговцы из Даргорода подарили ему образок и как потом в Анварден приезжал сам Веледар. Парень с откровенным состраданием и робостью ответил:

-Что ж... Буду молить за тебя хозяйку, чтобы исцелила.

-Не надо, — ответил Дайк. — Я ей уже молился об этом. Раз не исцелила, значит, не может: не надо ее лишний раз печалить...

Наконец они добрались до поселка хельдов и увидели их скудные пастбища, пастухов в холщовых рубахах, немногочисленный скот и огромных страшных собак.

Неожиданно Дайк в изумлении показал рукой:

-Поглядите!

Впереди среди валунов отчетливо вырисовывалась статуя несколько выше человеческого роста. Может быть, какой-нибудь идол. Он одинокоОн высился в своей каменной неподвижности на дальнем конце дороги, неуютный, мощный, суровый, как вся здешняя природа.

Кибитка и двое пеших приблизились к истукану. А тот вдруг пошевелился и пошел навстречу, превращаясь в парня с копной соломенных волос, в синей с серым рубахе. Но он был огромного роста, обыкновенный человек приходился бы ему ниже плеча.

Сполох замахал ему:

-Тьор! — и обернувшись к своим спутникам, пояснил. — Это Тьор, великан со Старого Хребта. Я видел его в прошлом году на торжище.

Великан подошел к кибитке. Несмотря на сказочный рост, стало видно, что это еще почти мальчик, с голым подбородком и едва пробивающимся пушком над верхней губой, с открытым простоватым лицом.

В Хейфьолле путники отдохнули.

Сполоху пора было собираться домой. Но он не мог уйти, в последний раз не поговорив с Дайком. Ранним утром Дайк ушел к морю, и Сполох отправился за ним.

Волны взбивали пену о прибрежные валуны, ветер был пропитан соленой влагой. Дайк остановился, глядя в безбрежную темно-серую даль. Не так давно море до дна опустошило его душу, такие же волны качали на себе его тело, а в памяти навсегда засела смертная тоска — и ничего больше.

Сполох подошел сзади.

-Дайк, я хочу тебя спросить кой о чем. Только не гони меня сразу прочь, ладно?

Дайк быстро обернулся.

-Что ты от меня хочешь?

Сполох виновато хмыкнул:

-Да все про то... Скажи, Дайк, когда княжич Веледар тебя не узнал, как это было? Ну, как он тебя узнавал?

Дайк с досадой нахмурился.

— Как все люди: подошел, посмотрел. Говорит: "Не брат..." А как тебе надо?

Сполох оживился:

-Вот. А разве так узнают?

-А как надо? — неспокойно повторил Дайк.

-Ну... — Сполох помолчал. — Гойдемир уехал из Даргорода и пропал. Сколько уж лет никаких слухов о нем. Как ты думаешь, переменился он за это время сам или нет?

-Переменился... — призадумался Дайк.

-Вот, — опять сказал Сполох. — Значит, Веледар смотрит: стоит перед ним парень, похожий на его брата, а вроде и не брат. Что бы любой человек стал делать? Проверять бы стал! Они же братья-погодки, должны друг друга знать. Примету какую-нибудь, хоть какое отличие! Ну, рубец, родимое пятно, хоть какая-то особая бы метка нашлась. А Веледар что? Подошел, в лицо посмотрел — и отрекся?

Дайк не ответил.

-Я вот что думаю, — осторожно добавил Сполох. — Может, Веледар и приезжал-то не для того, чтобы тебя узнать, а для того, чтобы убедиться — ты сам его не узнаешь?

Дайк вдруг невесело рассмеялся и крепко взял Сполоха за плечо:

-Ума у тебя палата! Только одна беда: я точно знаю, что я не Гойдемир. Так что про Веледара ты выбрось из головы.

Сполох не смеялся и как-то обмяк под рукой Дайка, уронил голову. Дайку стало его от души жаль, но он ничего не сказал, чтобы парень понял — разговор кончен.

Сполох только раз в жизни видел Гойдемира. Правда, на глазах у Сполоха Дайка как один признали за княжича даргородские дружинники. Уж эти-то должны помнить Гойдемира в лицо! Сполох не мог отделаться от мысли, что Дайк — младший даргородский княжич. Что за чудеса? То не помнит о себе совсем ничего, то вдруг — "я точно знаю, что я не Гойдемир". Стало быть, что-то тут нечисто: что-то все-таки он о себе знает. Кто же опутал его?

Сполох был парень упрямый. Он взял на себя обязательство разгадать эту загадку и, если повезет, вернуть Даргороду Гойдемира.

-Дайк, я с тобой и дальше пойду, — решил он. — Я с тебя за это лишних денег не возьму. Мне очень хочется мир повидать.

Дайк мотнул головой:

-Не выдумывай! А как же твоя родня?

-Ну, я же не дитя малое, чтобы спрашиваться, — храбро отвечал парень. — Скоро кто-нибудь из наших приедет сюда на торги, ему и скажут, что я отправился дальше.

-Ты даже не знаешь, куда я иду, — отмахнулся Дайк.

Он брал Сполоха до Хейфьолле, но не говорил ему, куда они с Гвендис собираются потом.

-Какая мне разница? — простодушно ответил Сполох. — Я мир хочу поглядеть, мне все равно, с какого конца.

Дайк понял, что ему от Сполоха не отделаться. Да и не было нужды отделываться. Путь впереди лежал дальний, Сполох — хорошая подмога во всех дорожных трудах. Вдобавок Дайк с тревогой думал о Сатре. Кто знает, вдруг небожители до сих пор убивают людей? Дайк хотел, чтобы Гвендис не шла с ним до самой Сатры, а подождала его в последнем человеческом поселении, что встретится им на пути. Если Гвендис можно будет оставить с надежным, находчивым и смелым парнем, который знает и даргородское, и хельдское наречие, у Дайка будет не так неспокойно на сердце.

А перед самым выходом из Хейфьолле Сполох неожиданно стал просить Дайка нанять в проводники еще и Тьора.

Великан тяжело пережил смерть Льоды и не находил себе места. Воротиться домой в горы без жены Тьору было стыдно: он уже взрослый мужчина. Взять за себя одну из оставшихся дочерей хозяина усадьбы или посвататься к дочке Астольва с Мохового мыса... Тьор понимал, что это правильнее всего. Но стоило ему посмотреть на вышивку собственной рубахи — и горло перехватывало, так он тосковал по Льоде. Как тут полюбишь другую, когда перед глазами все она и она?

Тьор со Сполохом едва знали друг друга, но Сполох еще с прошлого года запомнил Льоду и первый спросил о ней. Великан выложил ему все без утайки. В рассказе Тьора было столько неподдельного горя, что Сполох его пожалел. Они разговорились еще откровеннее. Внезапно Тьор признался, что его все время тянет уйти куда-нибудь, лишь бы подальше от Хейфьолле, за горы, долы и леса.

Тьор скрестил на груди руки, низко опустил голову и затих. Сполох посмотрел на него — его приятель-великан снова стал похож на каменного идола. Сполох протянул руку и слега похлопал его по плечу:

-Ничего, брат, потерпи. Я все улажу.

Тьор шагал впереди кибитки. Великаны не ездят верхом: они слишком тяжелы для лошадей — зато умеют без устали шагать и даже подолгу бежать, не сбивая дыхания. Он был рад, что появились эти путники и взяли его с собой, заставляя уйти подальше от мест, где высокая статная Льода не дожила до их свадьбы.

Спустя несколько недель они обогнули хребет Альтстриккен.

Гвендис с тихим удивлением смотрела на бескрайнюю степь, — ковыль ходил волнами, и не было ни дерева, ни холма, — ничего, что отмечало бы пройденный путь. Позади остались поросшие хвойным лесом отроги Старого Хребта, перелески...

На ночлег остановились у степного ручья. Здесь были валуны и тростник, и когда Дайк с котелком полез за водой, из камышей с шумом вылетела цапля, уже расположившаяся на ночлег. Сполох выпряг из кибитки лошадь. Дайк и Тьор нарубили сухого кустарника для костра. Гвендис достала крупу, копченое мясо и другие припасы, купленные в хельдских поселках, и принялась готовить.

На небе уже зажглись звезды, а вокруг костра в ковылях замерцали чьи-то глаза. В первую ночь Гвендис испугалась их:

— Степные волки?

Дайк успокоил ее:

— Ковыльницы. Они похожи на людей и совсем безобидные.

Он помнил степь по своим снам: по ней странствовали Белгест и Дасава в поисках входа в Подземье.

-Вот сейчас я попробую... — пришло в голову Дайку.

Он взял ломоть хлеба, подошел к границе темноты и протянул свое приношение. В пламени костра мелькнула тонкая рука и схватила хлеб. Сполох тихо засмеялся.