В толпе то расходился приглушенный ропот, как расходятся круги по воде от брошенного камня, то снова повисала тишина. Дайк продолжал, стараясь, чтобы его было слышно подальше.

— Нельзя есть испорченную пищу; точно так же нельзя жить по законам, которые приводят к болезням, — повторил он запомнившиеся ему когда-то слова Гвендис. — В вас угасают силы. Рабам и то лучше, потому что они пьют дейяваду и гибнут скорее, но зато глушат в себе тоску и любят своих женщин, с которыми рядом работают. Пока дейявада не разрушит их тело, они здоровее вас, потому что бьются за эту Сатру с мотыгами и лопатами в руках. Вот почему они населяют Сатру, хотя умирают чаще вас, и вам даже приходится самим убивать "лишних".

Дайк не привык много говорить, голос начал хрипеть, но он терпел. Надо было сказать обо всем. Что строительство само изменит жизнь. Что сразу же не выстроить каменную Сатру — да еще когда нет камня, из одних обломков старинных плит. Но уже нынче всем станет легче и веселее, и вернется любовь.

-Никто на самом деле не знает, явится ли когда-нибудь Жертва, — закончил Дайк. — Вы боитесь будущего суда, который, может, и вовсе никогда не наступит, боитесь оскверниться, если съедите птицу: вдруг она прилетела из степи? А не боитесь жить на куче хлама, убивать друг друга, пустословить, умирать без потомства. Вы, небожители, все века пытались остаться такими, какими были изначально. Но поглядите же: этого не произошло! Вы не сумели остаться первозданными. Вы — люди! Забудьте прежние страхи. Людям не нужна стена, мир не осквернит вас. Вы должны понять, что живете за стеной не потому, что должны жить взаперти, за оградой, а потому, что здесь ваш дом, ваша родина — Сатра!

Тирес Сатвама предупреждал: "Время от времени в Сатре звучат похожие разговоры". До сих пор они ни к чему не приводили, кроме "бесконечных споров" и склок, в одной из которых два года назад погиб Грона. "Жизни совершенно нечем нас обескуражить. Она больше не в силах задать нам вопрос, на который мы не предъявили бы готовых заранее наивернейших ответов..." — как-то признался Дайку Итвара.

Поэтому Дайк решился и бросил в толпу оглушительную для Сатры новость: вы — люди! Он хотел изумить, поколебать накопленную столетиями основу для "бесконечных споров", дать небожителям хоть одну мысль, которую нельзя было бы сразу развеять в прах с помощью "толкований к толкованиям".

Однажды выйти на площадь — и все изменить: в это сам Дайк не верил. Но пусть разнесется молва о странном учении Сияющего. Пускай оно будет в Сатре хоть на правах его безумия — хоть как случайная брешь в невидимой стене.

Гул толпы нарастал, в нем тонули отдельные возгласы. У Итвары внезапно ослабели руки, и он упустил свои книги. "Ну, я так и ждал: уронишь!" — воскликнул Сполох, кинувшись подбирать.

Тирес Тесайя в просторном рубище, скрывавшем его полноту, сделал широкий шаг вперед. Его овальное мягкое лицо с полными губами было исполнено скорби и гнева. Плавным, женственным движением Тесайя всплеснул руками:

-Ты спрашиваешь, чем мы отличаемся от людей, безумец? Тем, что нам обещана великая и незаслуженная милость — Жертва. Достойные вкусят от тела Жертвы — и к нам вернется утраченное сияние. Мы пали, но мы выше людей, потому что верны Жертве и ждем от нее спасения. А ты сам, хоть и имеешь сияние, и превозносишься над нами, будешь отвержен.

Толпа взревела не хуже, чем после речи Дайка. Голос Дварны Твердого возвысился над этим ревом:

-Ты пришел отрезать нам пути к будущему возрождению! Ты — небожитель Дасава, предатель Сатры!

Элеса в окружении своих дружков громко захохотал: ему очень нравилось, что Сияющий злит тиресов. Ради этого удовольствия Элеса готов был хоть сейчас признать себя человеком!

-Мне неизвестно, Дасава я или нет! — громко произнес Дайк.

Рядом с ним стоял Тимена в серебряном уборе. Он надел на себя украшения, которые раньше принадлежали Гроне и, никому не нужные, до сих пор пылились в его опустевшем имении. Тимена с мрачной яростью думал: вот вам за Грону! Сузив глаза, он смотрел, как всплескивает руками Тесайя Милосердный.

Итвара успел овладеть собой и тоже вступил в спор. Он привел в пользу Сияющего несколько стихов из Свода, так ловко истолковав их, что совсем избежал противоречий с Приложением. На него накинулся Одаса Мудрый. Но его уже толком не было слышно. Видя, что влиятельные тиресы против Дайка, их последователи дали себе волю. Одни с искренним озлоблением, другие с показным рвением выкрикивали угрозы.

Адатта оказался лицом к лицу с прежними соратниками из Дварнасатры, которые осыпали его бранью за измену присяге и тиресу. Адатта сурово молчал, не разжимая губ, не отворачиваясь и не отводя глаз. Итвара умудрился собрать вокруг себя небольшой кружок — его обступили бывшие приверженцы. Итвара Учтивый отвечал на вопросы учеников, то объясняя им что-то, то показывая в книге.

Внезапно неистовый вопль Тесайи покрыл все:

-Да извлекут мечи дети Жертвы! Изгоним нечестивцев! Они первые отвергли спасение, они сами наказали себя! Мы уже не сделаем им хуже, чем они сами сделали себе, поэтому изгоним их! Их кровь — на них, не на нас!

В повисшем на мгновение молчании в ответ Тесайе прозвучал голос Тимены:

-Ты убийца!

Кто рвался поближе — посмотреть, кто пробивался назад, в безопасное место. Некоторые были так опьянены, что завязали драки между собой из-за старых обид. Одновременный лязг стали перекрыл выкрики: это "верные" Сатвамы и Дварны, косясь друг на друга, выхватили мечи. Хотя их общим врагом был Сияющий, они не доверяли друг другу.

Дайк облекся сиянием. Тимена с клинком Гроны в руках и вооруженный Адатта стояли перед толпой. Сполох загородил Итвару, у которого большой стопкой книг были занятые обе руки. Бывшие ученики Учтивого разбежались, только двое остались на месте, решив его защищать.

-Разойдитесь! Разойдитесь! — изо всех сил крикнул Дайк.

Его сияние сдержало натиск толпы.

-Я сведу небесный огонь!

Он вскинул руки, чувствуя, как между его ладоней протекает горячий воздушный поток.

В древности прямо посреди площади высился памятник или какое-то строение. Теперь здесь лежала огромная плита, окруженная обломками поменьше. Она замшела и вросла в мостовую. Чувствуя, что его внутренняя сила высвободилась и затрепетала между ладоней, Дайк направил ее в плиту. Воздух над ней сгустился в темное облако, из которого вдруг с треском ударила ветвистая молния. Плита раскололась.

Толпа отпрянула в стороны, заметалась и побежала. Над площадью повис вопль ужаса. У Итвары опять книги посыпались из рук, но на этот раз Сполох не бросился их собирать: он прирос к месту, заслоняя локтем лицо. Дайк — очень бледный, с выражением смертельной усталости — тряхнул его за плечо:

-Скорее... Тьор и Геда пусть бросят все дела и идут домой.

Площадь опустела. Она была похожа на поле боя: тут и там лежали тела сбитых с ног и затоптанных в давке небожителей. Расколотая на четыре части громадная плита вновь стала памятником — памятником несчастья Сатры.

-Уходим скорее, — повторил Дайк.

Он боялся за Гвендис и Эйонну, ждавших мужчин дома. Тирес Сияющий развязал войну со всей Сатрой. Теперь каждое мгновение грозило бедой.

Пламя множества светильников освещало росписи художника Орхейи на стенах во дворце Тесайи Милосердного. По ним металась тень — Сатвама ходил вдоль стены, наклонив вперед тяжелую голову. Дварна в распахнутой на мускулистой груди рубахе угрюмо примостился на самом краю скамьи. Впервые после долгой ссоры Сатвама и Дварна сошлись вместе. Тесайя пообещал каждому из них следить, чтобы непримиримые враги не разожгли между собой ссору, а те дали слово подчиниться ему.

— Ну так что? — резко спросил Дварна. — Мы испугались? После того как нас назвали людьми?

Сатвама остановился перед картиной, где Дасава в сиянии передавал Белгесту шлем. Мотнул подбородком в сторону нарисованного Дасавы.

— Ты сможешь бросить ему вызов, Твердый? И доблестно умереть?

— Ему? — Дварна скрестил руки на груди, исподлобья глядя на Сатваму.

Тесайя поднял ладонь, призывая к миру.

— Ты сам все видел, — сказал Сатвама. — Нет сомнений, что Сияющий владеет силами древних небожителей. И я не советую тебе, Дварна, не советую погибать в поединке с ним. Потому что тогда нас останется еще меньше.

Тесайя одобрительно кивнул:

— Ты прав, Справедливый. Нам бывало тесно вместе. Но сейчас мы на одной чаше весов, а Сияющий на другой.

— Чем нас меньше, тем ближе час, когда Сияющий останется единственным, — произнес Сатвама. — Давным-давно у Сатры не было царя, а были лишь тиресы — наследники царской власти, — он обвел собеседников умными маленькими глазами. — Я не хотел бы увидеть царем Дэву, который построит каменную Сатру и разрушит стену в сердцах. Так?

— Да! — выкрикнул взволнованный Одаса. — Он принесет в Сатру гибель!

— С единым царем Сатра пока должна повременить, — продолжал Сатвама. — Лучше тирес Дэва, один из нас, наш друг... До тех пор, пока мы не найдем способ вообще от него избавиться.

— Мы и он — враги! — отчеканил Дварна.

— Значит, надо это исправить. Помириться с ним, — веско ответил Сатвама.

Одаса издал неопределенный звук. Зато Тесайя снова кивнул.

— Безусловно, — согласился он, — сейчас и речи быть не может о том, чтобы оставаться с ним в ссоре. Дасава или не Дасава, какая разница. Я вовсе не хочу получить удар молнией и обуглиться, как головешка. Идти на Сияющего войной? Кто такой храбрый, чтобы встать в первый ряд? Если мы полезем в открытую, Дэва уничтожит первых, остальные побегут, и Сатра останется в его полном распоряжении... "Строить!" — усмехнулся Тесайя. — Ты веришь в "строительство", Сатвама? Прежде, чем они начнут, Сатра потонет в беспорядках. Такие, как Элеса, только и ждут часа, чтобы выползти из развалин. Вон, уже... все мы знаем, что вытворяет Элеса!

Одаса гневно сверкнул глазами:

— Он второй день пишет на стене моего дома: "Одаса — человек".

Тесайя неохотно подтвердил:

— Двух моих "верных" вчера остановили его подонки. И основательно избили. Он осмелел до того, что выкрикивает у меня под окнами... кидает камнями.

— Что выкрикивает? — спросил Сатвама.

— Какую-то брань. Похоже, что тоже называет меня человеком. Я не вслушивался, — пожал плечами Тесайя.

Он помолчал.

— Таких все больше. И еще этот недобитый Грона, который раньше тоже очень любил говорить о строительстве. Глупо получается, когда кто-то умирает не до конца... В общем, скоро весь сброд сбежится к Сияющему. Так что нам сейчас ни в коем случае нельзя ломать себе шеи. Наш долг — сохранить Сатру, чтобы Жертве было куда прийти.

— И что для этого делать? Я все же за то, чтобы... — Дварна сделал резкий рубящий жест.

— Вперед! — надвинулся на него Сатвама. — Только без меня... Сейчас надо пойти и сказать, что мы согласны на все, — продолжал он уже без ехидства. — Что там хочет Дэва? Отменить "очистительную неделю"? Ну, отменим. В конце концов, один год можно потерпеть. Мы помиримся с Сияющим, заключим союз. Главное, чтобы он не объявил себя царем. А там уж постараемся, чтобы он им и не стал никогда.

— И строить будем? — усмехнулся Дварна.

— Строить — пообещаем, — уточнил Тесайя.

— А кто пойдет говорить с ним? Объясняться? — беспокойно спросил Одаса.

— Кому и идти, как не Тесайе, — сипло вздохнул Сатвама. — Я уверен, он найдет нужные слова...

-Я опасаюсь, Грона восстановил Сияющего против меня, — заметил Тесайя.

Сатвама махнул рукой:

-Пустяки. Скажи, что сожалеешь. "Строить" и "мстить" — слишком разные вещи. Тиресу Дэве придется забыть обиды.

В доме Дайка заперлись все, кто был с ним на площади. Сам Дайк поселился в маленькой каморке вместе с Гвендис. В тот день, когда он свел небесный огонь, они долго не могли уснуть: сидели рядом на кровати, крепко сжав руки друг друга. "Эйонна права, — размышляла Гвендис. — Чтобы не заболеть Сатрой и победить ее, нужно много радости". И она, как утешительница, распустила волосы и надела ярко-синее платье, чтобы оживить убогую обстановку покоя. Дайк любовался, как поблескивают ее золотые браслеты.

Но любой шум на улице заставлял Дайка настороженно вслушиваться. Он боялся, что небожители придут вооруженной толпой. Дайк понимал: его небесный огонь — ненадежная защита. Все, что он успеет — обрушить молнию на нескольких передних. Если остальные не побегут, то вломятся в дом.

-Я развязал войну с Сатрой. Тебе, Гвендис, надо... вот что. С тобой будут Сполох и Тьор. Иди с ними в заросли, к бродягам. Зима скоро кончится, недолго потерпеть. За вами прискачет Эрхе-Алтан, выведет через степь. Итвара, Эйонна, другие... они не смеют выйти за стену. Я небожитель — я останусь с ними. Если тиресы объявят "очистительную неделю", я попробую поднять рабов защищаться. Они, конечно, покорны... а ежели им Сияющий прикажет? Война, так будем воевать. А потом — останусь жив — приеду к тебе, Гвендис.

Гвендис покачала головой:

-Ты можешь отпустить Сполоха и Тьора. Но не меня.

Дайк сильнее стиснул ее ладони:

-Гвендис?..

-Тьор и Сполох — проводники, которых ты нанял. Пусть берегутся и возвращаются домой. А женщина, когда выходит замуж за чужеземца, едет в его страну. Мы оба останемся в Сатре.

На улице то затихал, то возобновлялся неясный шум, пока звуки совсем не смолкли: наступала ночь. Светильник тускло мерцал в каморке. Дайк обнял Гвендис, и они оба сидели неподвижно, склонив головы на плечо друг друга.

— Больше не будем ни о чем жалеть, — говорила Гвендис. — Отпусти Тьора и Сполоха.

Дайк только кивнул, что исполнит ее слова. Их губы сблизились, и через несколько мгновений Гвендис потушила светильник.

В полутемном зале собрались на обед. Приготовившись держать в доме осаду, друзья Сияющего не выходили на улицу. Лишь сам Дайк принес воды из ближайшего к дому колодца.

Особых запасов у Дайка не было, поэтому уже сейчас обед оказался более чем скудный.

Сполох и Тьор не захотели бежать из Сатры. Упрямый Тьор не желал бросать недостроенный "каменный круг": до весны он намеревался успеть поставить хотя бы три каменных столба, тогда можно было считать, что он достаточно почтил бесхозно брошенный камень. Вдобавок великан еще мало чему научил Геду, да и покидать в трудную минуту Дайка и Гвендис, с которыми они вместе делили дорожный хлеб, было ему не по сердцу.

Тем более не собирался уходить Сполох. Парень из Козьего Ручья успел сдружиться с Тименой. Вдобавок по неизвестным причинам дружбу и уважение Сполоха приобрел Итвара. Было непонятно, чем впечатлил его бывший тирес, но Сполох все время старался ему услужить.

Гвендис и Эйонна разливали по чашкам травник. Иногда пламя выхватывало из темноты острое лицо Тимены со стиснутыми губами.

— Лучше бы, — мрачно сказал он, — мы сами напали на них. Что мы сидим? Устроим им тоже "очистительную неделю".

— И я так думаю, — поддержал Адатта. — Пройтись по домам тиресов... Да за них же и драться некому. Настоящих "верных" у каждого горстка, остальные сразу разбегутся.