Иллюзия Свободы

Гермиона, видя, что не может добиться от подруги нужной реакции, кинулась к светильнику, стоящему на столе. Она схватила лежащий рядом свиток и перо. Казалось, уже через секунду она вернулась к Джинни и стала трясти её с новой силой, тыкая ей в самое лицо оторванный кусок от свитка.

Рука Гермионы дрожала. От волнения она теребила листок перед самыми глазами Джинни, не давая ей возможность прочитать его.

Не понимая смысла бумажки и раздражаясь от того, что Гермиона, не переставая, суёт ей это прямо под нос, Джинни выдрала клочок из рук подруги и еле разобрала в тусклом свете написанные неровным подчерком слова.

Там оказалось всего три слова: "Силенцио, Фините Инканта́тем". Глаза Джинни понимающе расширились, но она отрицательно замотала головой:

— Гермиона, мне ещё нельзя заниматься волшебством вне школы.

Все действия Гермионы показывали, что слова подруги вырвали у неё раздраженно разочарованный вздох. Она быстро протянула свою палочку Джинни рукояткой вперёд. Но та ещё усерднее замотала отрицательно головой, вжавшись в кровать, и жалобно пропищала: "Давай я кого-нибудь позову.... Например,... Рона".

От звука имени Рона, Гермиона дернулась так, словно её ударили. И как раз в этот момент дверь внезапно открылась, и в комнату влетел Рон собственной персоной.

Гермиона попыталась выполнить заклинание "Остолбеней", но в этот раз у неё ничего не получилось. Она с застывшим ужасом в глазах опустилась на корточки и, обхватив голову руками, начала расшатываться вперёд и назад, как маятник.

Рон застыв в проходе, взглянул на Джинни умоляющим взглядом. Затем, не заходя в комнату, обратился жалобным голосом к Гермионе:

— Гермиона, прости меня..... Умоляю, прости.... Я и сам не знаю, что на меня нашло.... Умоляю, не говори моим родителям.... Прости, — твердил он, как заведенный. После чего применил к ней заклятие "Фините Инканта́тем" и удалился бесшумно из комнаты.

Заметив состояние брата и тёмное пятно на рубашке, похожее на кровь, Джинни хотела побежать за ним, но, вспомнив его взгляд, подошла к подруге.

Она не знала, что нужно делать, как утешить, но понимала — родители не должны узнать об опрометчивом поступке Рона.

"Что же он хотел сделать? Судя по её виду..."

Джинни присела рядом с Гермионой и, обхватив её руками, удержала от дальнейших раскачиваний:

— Гермиона, что он тебе сделал? — спросила она.

Ответа не последовало.

— Ты уже можешь говорить. С тебя снято заклятие немоты, — продолжила она, поглаживая подругу по спине. — Ну же, если ты расскажешь, тебе станет легче...

Услышав нотки сожаления в голосе подруги, Гермиона и сама начала жалеть себя, следствием чего стали надрывные рыдания.

— Ну-ну, Гермиона, ты сейчас разбудишь родителей, лучше расскажи, что случилось, прошу тебя, — пыталась уговорить её Джинни.

— Он... Он... ....

— Ну же давай я слушаю... Он...

— Он пытался...

— Я не смогу помочь, если не узнаю, — начала раздражаться Джинни.

— ... принудить меня...

Последние слова Джинни еле расслышала.

— И у него получилось? — с каким-то необъяснимым чувством в голосе спросила Джинни.

После этого вопроса Гермиона внезапно отстранилась от Джинни и одарила ее ледяным взглядом. Она всё ещё дрожала, всё тело её сильно трясло, но слёзы перестали литься из глаз, застыв на ресницах и осуждая Джинни своим кристальным сиянием в свете лампы.

Несколько минут они провели в молчании, а потом Гермиона осипшим голосом, так твёрдо, как только могла, ответила: "Нет!".

"Если бы это случилось, я бы убила его", — подумала Гермиона и сама ужаснулась своей мысли.

"Но он заслужил бы этого, разве такое можно простить?" — Гермиона пыталась понять, что сейчас чувствует, погрузившись в себя настолько, что даже забыла, что она всё ещё в комнате Джинни, и та внимательно смотрит на неё. Она ощущала, что внутри что-то сломалось. Что в ней появился страх, животный, болезненный, страх того, что всё может повториться, и тогда она уже ничего не сможет сделать. Она чувствовала, что сейчас ненавидит всех мужчин. Даже мысль о том, что завтра к ней прикоснётся Гарри не вызывала былого восторга. Она вспомнила грубые прикосновения Рона, и её чуть не стошнило от отвращения, которое заполнило всё её существо.

Это чувство вызвало в ней жгучее желание смыть с себя грязь, в которой ей пришлось вывалиться. Она чувствовала, что грязь была не только на поверхности её тела. Грязь была повсюду. Она пропиталась сквозь поры, проникла в самую душу. Она затопила её всю, и Гермиона поняла, что если сейчас не избавится от неё, то не сможет сделать этого никогда.

Она вскочила и стремительным шагом направилась в ванную. Перед выходом её кто-то с силой схватил за руку и потащил назад в комнату. Испугавшись, что всё начинается заново, Гермиона с разворота со всей силы ударила обидчика кулаком. Попала она в лицо. А "обидчиком" оказалась Джинни.

От сильного удара подруги пришедшегося точно в глаз, Джинни, охнув, села на кровать, а из глаз брызнули слёзы боли. Зажав руками правый глаз, она вторым здоровым обиженно уставилась на Гермиону.

— Ты что с ума сошла?! Что ты делаешь?! — завопила она. Но тут же переместила руки, зажав себе рот, подумав, что она могла своим криком разбудить родителей.

— Прости, — сказала Гермиона, смотря как бы сквозь подругу. А голос её был настолько ровным и равнодушным, что Джинни подумала: либо ей всё равно, либо она даже не поняла, что сделала.

— Гермиона, — шипя от боли, обратилась к ней Джинни. — Прошу тебя, не говори ничего родителям. Вообще никому не говори, пожалуйста. Это может погубить Рона. Он и так уже раскаивается оттого, что натворил.

Гермиона всё тем же безэмоциональным голосом ответила:

— Я никому не скажу, но не ради него, а ради себя.

Только непроизвольно сжатые кулаки выдавали, насколько её тяжело сейчас стоять здесь и спокойно разговаривать с Джинни.

— Я принесу тебе успокаивающие и заживляющие зелья, — предложила Джинни, подавая Гермионе её халат.

Гермиона, не обратив внимания на вещь, которую ей положили в руки, уже выходя из комнаты, ответила: "Не надо".

Джинни, не знала можно ли верить Гермионе, но не могла предположить, что ещё можно сейчас сделать. Она всё же пошла за зельями для себя и брата и, поднявшись в комнату Рона, помогла ему обработать раны и себе удалила синяк под глазом.

Гермиона же долго не выходила из ванны. Она с каким-то остервенением драила свое тело мочалкой, пока оно не покраснело и не начало болеть. Она чувствовала, что сможет смыть грязь с тела, но не скоро сможет удалить её с души.

Ей была обидна реакция подруги, а её слепая поддержка брату была неприятна Гермионе, и она решила не брать ничего у Джинни.

"Им ничего не стоит подсыпать что-нибудь в зелье, чтобы я наверняка ничего не разболтала. Глупцы. Ни одна девушка не побежит с радостью рассказывать об этом. Даже самому близкому человеку почти невозможно рассказать такое, — мрачно подумала Гермиона, которая в этот момент не верила никому в мире. — Теперь я точно выполню свой план, что бы мне ни говорили старшие Уизли. Прости, Живоглотик, я не знаю, что делать с тобой...".

В её сердце, казалось, навсегда поселилась боль. И она не знала, от чего ей больнее: от того, что с ней пытались сделать, или от того, что это пытался сделать её второй самый лучший "друг". Теперь уже совсем не друг...

Она стояла под струями воды, меняя их то на горячие, то на холодные. За это время адреналин вышел, и на неё накатилось все, что она перенесла за этот вечер. Силы начали стремительно покидать ее. Поэтому поняв, что долго она не продержится, Гермиона, кое-как применив заживляющие заклятия к своим ссадинам и ране на лбу, пошла, пошатываясь, к своей кровати, цепляясь за стены из-за головокружения и подступающей тошноты. Она не хотела, чтобы утром ее обнаружили в ванной.

Она не помнила, как дошла до кровати. Но, только увидев ее, упала прямо в халате поверх одеял и отключилась.

За остаток ночи она неоднократно резко просыпалась, вздрагивая и крича до хрипоты. У неё уходило много времени на то, чтобы понять, где она находится, и что это был только сон. Во сне её окружали со всех сторон смутные силуэты. Лица их были стёрты, приближаясь к ней, они начинали рвать её плоть на куски. Она же после слабых попыток защититься, теряла свою палочку и пыталась кричать, но не могла произнести ни звука. После чего просыпалась, даже не осознавая, что продолжает кричать.

Гермиона старалась не спать, но, обессилев, засыпала опять, и круги ада повторялись всё снова и снова.

Она не знала, что Джинни давно ушла из комнаты, не имея возможности заснуть при таком "шуме" и не имея возможности что-либо сделать, потому что Гермиона отказалась от её помощи, а Рон наложил на комнату заглушающее заклинание, чтобы не слышать крики, которые могли перебудить остальных обитателей дома.

* * *

А в это время Гарри с мечтательной улыбкой на лице видел счастливые сны.

В предшествующие дни до этого вечера он безумно страдал, представляя, как Гермиона хорошо проводит время в гостях. Иногда его начинал бить озноб от мыслей, что за эти дни Гермиона влюбится в Рона и забудет его.

Также за эти дни произошли два важных события, которые не дали ему выполнить его план: постараться поменьше думать, чтобы отдохнуть за оставшиеся дни.

Первое — он поймал Наземникуса Флетчера, когда тот воровал вещи из дома Блэков. На удивление Гарри, справиться с вором ему помог Кикимер. Украденные вещи отобрать удалось, но Флетчеру всё же удалось сбежать. Видимо, опыт жулика у него был не маленький, что он смог удрать от волшебника с домовым эльфом. Кикимер отчаянно защищал хозяйские вещи и начал вести себя, как безумный, когда среди украденного увидел старинный медальон. Гарри смог образумить эльфа только приказом убрать разгром, причинённый Флетчером дому во время борьбы.

В отличие от эльфа, Гарри поразили другие два момента. Первый — было больно и неприятно, что член ордена Феникса, которым Гарри дал свободный доступ в дом ради борьбы с Реддлом, совершил кражу в его доме. На душе было гадко и противно от осознания столь низкого поступка. Второй касался фразы, оброненной загнанным в угол взломщиком:

"Я только выполняю приказы.... Они для твоего же блага.... А за вещи прости, я не удержался, ведь они тебе всё равно не нужны, ты их выбрасываешь из дома".

Гарри очень разозлился на Флетчера и закричал:

"И воруешь у меня ты тоже для моего блага?".

После чего с яростью кинулся на него, как раз в этот момент ему с домовиком удалось отобрать вещи назад, но они упустили вора из дома.

После этого Гарри решил найти в библиотеке способ, как ограничить доступ к его дому кухней и гостиной.

"Вдруг ещё кто-нибудь не выдержит?".

Но ещё больше его волновал вопрос:

"Кто? А главное, какие приказы отдавал Флетчеру? И какое отношение эти приказы имеют ко мне или к моему дому??? — задавался вопросами Гарри. — "...Это для твоего же блага". Кто же, желая мне блага, делает только хуже? Идеальный вариант — Добби. Но он домовой эльф и не может приказывать волшебнику. Снейп ухудшает мою жизнь, но делает он это не из желания совершить мне благо, а потому тоже отпадает. Остаётся — Дамблдор. Которому, к тому же, Флетчер подчиняется как главе ордена. Только непонятно, какова его цель. Какое "благо" ждет меня теперь?.. И почему нельзя было об этом, чтобы оно ни было, попросить у меня напрямую? Я всё-таки хозяин дома. Почему Дамблдор опять делает свои дела за моей спиной?!"

Второе важное событие — письмо от Дамблдора, в котором сообщалось, что на пост профессора по защите от тёмных сил принят Алекс Эддингтон, который втайне от других будет его наставником и дополнительно его обучать. Это немного обрадовало Гарри, но не смягчило его по отношению к директору.

"Этим нужно было начать заниматься давно. И я ещё посмотрю, что это за профессор? Можно ли ему доверять? В последнее время я очень разочарован в наставниках и, особенно, в профессорах по защите", — упрямо решил Поттер.

Он также был зол на директора за просьбу, упомянутую в письме, не высовываться, тоже ради своего же блага.

"А что я, по-вашему, делаю, директор? Я что, сижу тут без друзей от большой радости?!" — возмущался юноша.

Так что его желание стараться поменьше думать о плохом, не было воплощено в жизнь. Отвлечься помогал поиск информации в библиотеке о том, как теперь ограничить доступ к своему дому. Там было столько древних книг, что он был уверен, что сможет найти нужную информацию.

"Расхищения такой ценной библиотеки нельзя допустить, — твердил себе Гарри, когда начинал уставать и снова усердно принимался за поиски.

Но стоило ему подумать о подруге, как он начинал фантазировать, что бы он делал, если бы он сейчас оказался рядом с ней в "Норе".

И только эту ночь он провёл в счастливом забытьи, потому что предвкушал завтрашнюю встречу с друзьями. И с ней...

______________________________

Сноска.

1. Публилий Сир (Publilus Syrus), римск. поэт I в., вольноотпущенник, автор мим с нравоучительн. сентенциями. "Р. S. mimi sententiae" (более 700 изречений).

Глава опубликована: 08.06.2011

Глава 5. Могло быть и хуже... Часть первая.

Non progredi est regredi — не идти вперёд, значит идти назад; не карабкаться (взбираться) вверх, значит падать.

Счастливый Гарри, встретивший друзей и купивший с ними всё необходимое для учёбы, радовался каждой мелочи и диковинке, которую ему удалось увидеть на Косом переулке. Его радовал даже неугомонный Карликовый пушистик, который слизывал длинным язычком капли мороженого, стекающего по руке Джинни.

— Джинни, классная покупка, но где ты достала пушистика фиолетового цвета? Я думал они обычно розовые или лиловые? — задорно спросил Гарри, поедая на ходу свою порцию шоколадного мороженого.

— Фред с Джорджем сделали так, что он может становиться любого цвета в зависимости от того, какой цвет волос на данный момент у меня, — отчеканила Джинни, словно читая прописные истины.

И действительно, Гарри с удивлением обнаружил, что волосы у подруги вместо огненно-рыжих приобрели фиолетовый окрас с переливами.

Видя вопросительное выражение лица Гарри, Джинни Уизли, которая предугадала вопрос друга, стала объяснять:

— Меня научила Тонкс. И теперь я тоже метаморф и могу менять свою внешность по своему усмотрению. Тебе нравится? — спросила девушка, проведя рукой по волосам.

— Разве такое возможно? И почему именно фиолетовый? — ошеломлённый новостями спросил Гарри.

Но вместо неё ответила Грейнджер:

— Об этом можно узнать в библиотеке, — вставила свою любимую фразу Гермиона. — Но если мы всё равно в книжном магазине, давайте посмотрим сейчас.

Удивленно оглянувшись, Гари понял, что действительно находится в магазине "Флориш и Блоттс". Даже не запомнив, как сюда пришел, он потянулся к книге, на которую указывала вторая подруга.

Как только их руки сомкнулись на книге, Гарри почувствовал знакомый рывок, и уже через миг они оказались на платформе Кинг-Кросса возле уже так полюбившейся ниши. Она была окрашена в золотистые цвета, вокруг цвели цветы, а по колоннам вились лианы, увиденные однажды Гарри по телевизору. Даже не задумываясь, откуда всё это могло оказаться на платформе, Гарри любовался этой красотой, пока не повернул голову к Гермионе.