Печать богов

— Абыр, абыр, абырвал! Нервал, нервал, урвал! — исступлённо вещал он, проводя пассы руками над хрустальным шаром. Вдруг из его уст прорезался грудной женский голос, равнодушно сообщивший: — Духовная сеть перегружена. В доступе отказано.

Руки брата Игнатия бессильно упали, голова свесилась на грудь, недра хрустального шара выплюнули капельку крови прямо в прищуренное око ди Вижена. Командор медленно, прилагая немалые усилия для сохранения равновесия, завалился на спину и выругался, вытираясь.

— Трудности, брат Игнатий? — поинтересовался он, становясь на четвереньки.

Медиум нервно барабанил пальцами по каменной столешнице, презрительно уставившись на средство связи с миром духов.

— Боюсь, сейчас нам не удастся связаться с духом преподобного магистра ди Сави, — тяжко произнёс он. — Для установления контакта с ним, оказывается, необходимо нечто близкое покойному, ногти там, волосы, а ещё лучше — голова, отрезанная жертвенным ножом.

— Вы в своём уме, брат Игнатий? Мёртвое тело неприкосновенно!

— Простите, командор, мой разум немного помутился из-за неудачи. — Медиум теперь принялся неистово грызть ногти. — Чего-нибудь ещё?

— Нет. К сожалению, мне пора идти. Нет ли иного способа связаться с духом магистра, без головы и прочих частей тела?

— Боюсь, нет. Слишком крепка стена, отделяющая дух преподобного от нас, кто-то нарочно препятствует нашей с ним связи. Прошу прощения, заговорился. Я проведу вас до лестницы.

— Да-да, конечно.

Уходя, ди Вижен незаметно прихватил с собой жертвенный нож — авось пригодится.

Командор не успел на заупокойную службу в Соборе Трёх и встречал процессию на улице, запруженной народом. Его носилки еле протиснулись через толпу к воротам храма. Ему пришлось спешиться.

Он ненавидел похороны знатных особ, потому что, по правилам похоронного этикета, сочувствующие обязаны пройти пешком весь путь от храма, где отпевали покойного, до кладбища. Прохаживаться пешком по, бывало, мокрым, слякотным дорогам ему страшно не нравилось. Он быстро уставал, его мучила одышка, он потел. Как лицо должностное, он должен посещать подобные обряды. Ну, как не отдать в последний раз дань уважения знатному градоначальнику, например, или богатому торговцу, снабжавшему Орден Карающих постоянными пожертвованиями?

Из ворот храма двинулась процессия разномастных гробов, несомых послушниками и учениками Ордена Мудрости. В конце шестеро дюжих мастеров-ведунов, употребивших, судя по их нетрезвым лицам, горячительного напитка в честь бога Бухаиля, несли украшенный цветами и яркими ленточками гроб из красного дерева. Движения их были неуверенными, шли они не в ногу. Чья-то нога подвернулась, чего и следовало ожидать, тяжёлая ноша грохнула о каменные ступени, крышка отлетела при ударе, явив миру бренные останки магистра ди Сави в погребальном саване. Закричали пострадавшие при падении гроба ведуны, толпа разом ахнула, кто-то бросился помогать поднимать гроб и ставить крышку на место.

— Вальден! На кого ж ты нас покинул, голубчик! — завопил ди Вижен и кинулся к покойнику, нащупывая припрятанный в рукаве жертвенный нож.

Тело человека, конечно, неприкосновенно, нарушение данной заповеди расценивается как тяжкий грех, однако, командор пребывал в полной уверенности — в будущем он отмолит сие прегрешение, заказав поминальную службу в Соборе Трёх. К тому же, он непременно поспособствует наказанию виновных в смерти преподобного магистра.

Подобравшись вплотную к телу и стараясь не смотреть в обезображенный пламенем лик, не дышать, ди Вижен незаметно достал нож. Тут его, как назло, оттеснили от покойного, гроб накрыли крышкой, и процессия возобновила шествие по улицам города.

Уныло плёлся за гробом командор, глаза его были полны слёз, а душа — отчаянья. Нанятые плакальщицы из числа послушниц Ордена Мудрости голосили на разные лады, восхваляя добродетели покойного магистра, его ум, честь и совесть. Размахивали кадилами и крестами, читая молитвы, священники. Некоторые сердобольные товарищи преподобного воздавали должное его богу-хранителю, распивая бутылки с настойками и распевая на ходу гимны в честь Бухаиля. Царила атмосфера скорби по преждевременно умершим насильственной смертью членам Ордена.

Процессия вылилась через городские ворота на устроенное в поле новое кладбище. Чернели свежевырытые могилы, куда поспешно — солнце клонилось к горизонту — закапывали гробы, произнося напутственные молитвы и добрые прощальные слова. Здесь ди Вижен увидел святого охотника, тенью скользящего меж могильных холмов и сочувствующих людей. Адами, вероятно, искал встречи с Великой Магистрессой, которая по обыкновению произносила прощальные речи на похоронах подчинённых. Странно, её командор в похоронной процессии и на кладбище не замечал.

Прощальную речь взялась сказать матушка Лазария ди Шизо, нарядившаяся по печальному поводу в чёрную шёлковую мантию, натянутую поверх небесно голубого атласного платья. Шляпу настоятельницы украсили жёлтыми тюльпанами — символом разлуки с любимым человеком. Подняв очи к небу, она начала говорить.

— Я рада сегодня видеть всех вас здесь, дорогие друзья! У человека в жизни есть два события, равные по значимости: день рождения и похороны. Наш общий друг Вальден ди Сави, преподобный магистр Ордена Мудрости, — она всхлипнула и элегантным, лёгким движением смахнула наметившиеся на ресницах слёзы, -талантливейший поэт, гениальный мыслитель сегодня умер. Так и напрашиваются из моего трепетного, нежного сердца строки, написанные мною, когда меня известили о его трагической кончине...

Ди Вижен не желал слушать отвратительную, по его мнению, поэзию матушки Лазарии. Заорав нечто умилительное, он рассчитанным движением запрыгнул на державшийся руками носильщиков гроб и сшиб с него крышку, оказавшись поблизости от цели. Не выдержавшие командорского веса носильщики выронили гроб, рухнувший в яму вместе с завывающим ди Виженом.

— О, я понимаю ваши чувства, дорогой друг, но возьмите себя в руки! — патетично крикнула в яму матушка Лазария. — Милого Вальдена уже не вернёшь, он навсегда останется в нашей памяти. Святые угодники, да помогите же ему вылезти оттуда кто-нибудь!

Командора с превеликим трудом вытащили из могилы. Сутана его, испачканная сырой могильной землёй, изорванная, не подлежала восстановлению. И всё же он сиял от радости, которую многие приняли за расстройство расшатанных нервов. Выбравшись из щекотливой ситуации, он не пожелал остаться на поминальный ужин во дворце градоначальника и вернулся в резиденцию Ордена Карающих.

Глава 6. Мышиная возня

— Ужин! Ужин! Ужин! — раздавалось отовсюду вместе с ударами вечернего колокола.

В коридорах городской темницы витал дурманящий аромат грибной похлёбки, он забирался в камеры и дразнил заключённых, захлёбывающихся слюнями. По освещённому огнём настенных факелов коридору гордо шествовал тюремщик-повар в белом колпаке и переднике поверх кольчуги. На подносе дымили миски со снедью для начальника темницы, выводя из себя воющий, бранящийся и выглядывающий из камер лихой люд.

От всеобщего гама проснулся Виктор. Как ни странно, он выспался за те короткие часы, что даровал ему до заката солнечный бог Фариил, и чувствовал себя отдохнувшим и уверенным в правоте принятого им решения.

Аполли был везде прав. Виктору не выбраться из переделки живым, не восстановить своё доброе имя, статус в Ордене. Оставалось лишь уныло ждать трагической развязки, либо, что было по душе бывшему послушнику, с головой броситься в омут новой жизни, изо всех сил сопротивляться судьбе и выйти победителем. Виктором овладело возбуждение, подобное тому, какое испытывают лошади перед скачкой. Он поставил цель и либо добьется своего, либо погибнет. Так он решил и не отступит ни перед какими трудностями. Правда, он ни на секунду не забывал, по чьей милости оказался в затруднительной ситуации, положившей конец его старой, давно спланированной жизни, и собирался отплатить гадкому горбуну. Доверия Аполли не вызывал ровным счётом никакого, иметь с ним дело всё равно, что полагаться на симпатию пустынного скорпиона. В голове роились фантазии, показывающие Виктора наступившим на горб Аполли, горбун слёзно умолял о пощаде, обещая отдать бесплатно все книги, артефакты и хранящиеся в заколдованной пещере сокровища.

"Вот ребёнок", — оборвал мечтания строгий внутренний голос. Заключённых держат в городской темнице всего несколько дней, потом отправляют в Каменное Гнездо, откуда ещё никто не сбегал.

Действительно, прежде всего стоит подумать о том, как выбраться из темницы. Стены толсты, дверь не выбить даже ручным тараном, прутья оконной решётки глубоко вмурованы в стену, к тому же, они крепятся железной рамой. Есть, конечно, возможность проскрести острым твёрдым предметом дыру в полу, попасть в подвал, а далее попробовать прорыть подземный ход за пределы города, благо, темница лепится к городской стене. На это уйдут годы, нет, десятилетия! Он к тому времени состарится и, может быть, отдаст концы, передав дело всей жизни какому-нибудь молодому сокамернику. "Чушь, полная чушь! Думай обстоятельно, не представляй себе всякие глупости!" — заорал внутренний голос. Ну, обстоятельно так обстоятельно.

В конце концов, он ведун, причастный к таинствам богов Гортиила и Чусана. Гортиил, бог знаний, откроет ему способ сбежать из темницы, непредсказуемый бог случайности Чусан подарит удобный случай. Если, разумеется, после исключения его из Ордена Мудрости они услышат его молитвы.

Но чего он добьётся без посоха, аккумулирующего дарованную ему богами духовную силу? Для совершения чудесного воздействия необходимо сосредоточение; где его найти в шумной камере, забитой негодяями, норовящими поиздеваться над ним, слабым и беззащитным? И чего такого чудесного он способен сделать со своим намоленным посохом? Высшие силы откликались на его призывы неохотно, как бы подчёркивая его маловерие, поэтому он мог творить лишь простейшие чудеса: зажечь огонь в лампадке, подчинить крошечное живое существо, скажем, таракана, создать кратковременную иллюзию, исцелить лёгкие раны. Небогатый арсенал.

Огонь. Может, устроить в камере небольшой пожар, пускай прибегут тюремщики, начнут тушить, создастся паника, и появится шанс в суматохе сбежать? Нет, маловероятно, что у него получится сбежать, входы-выходы наверняка тщательно охраняются, незаметно пройти мимо бдительных сторожей с собаками вряд ли возможно. Зато есть вероятность пострадать при пожаре в случае нерасторопности тюремщиков.

А что, если сотворить иллюзию пожара? Нет, вряд ли он способен на столь сложный морок. Подчинение таракана или нескольких вшей, в изобилии лазающих по полу, стенам, потолку и одежде заключённых, тоже мало чем поможет.

Когда ведовство бессильно, в ход пускается ум, ловкость, смекалка и все доступные предметы, любил говаривать мастер Констанций Дерво, упокой Господь его бессмертную душу. Значит, придётся обойтись без помощи вышних сил.

На ум не приходило ничего путного. Зато горбун наверняка придумал план побега, не зря он обещал святому охотнику к вечеру смыться. Хотя вечер наступил, и святой охотник с минуты на минуту мог объявиться. При мысли о нём Виктора охватывал неосознанный страх. Чего в нём, спрашивается, страшного кроме злого голоса, злого взгляда, бредовых идей и власти над судьбами заключённых? Тот же Аполли его ничуть не боится. Вон, сидит за стенкой и наравне со всеми обсуждает несправедливость темничного режима и недостатки питания заключённых.

Зайдя в тупик собственных опасений, страхов и подозрений, Виктор ощутил сжимающееся пространство камеры. Стены сдвигались, потолок давил на грудь неподъёмной ношей, не дающей свободно дышать, недовольные возгласы заключённых гудели в черепной коробке, угрожая взорвать голову. Тише, тише, успокойся, братишка, всё будет в порядке, только не бери близко к сердцу. Помнится, один из гранд-мастеров так разволновался по поводу гибели любимого хомячка, что у него случился сердечный приступ, и душа его отлетела в заоблачные высоты, к пушистому грызуну. Нет, нам такого не надо. Дыши ровно, глубоко, сосредоточься на дыхании, как учили делать в чрезвычайных обстоятельствах наставники Ордена Мудрости.

Спустя некоторое время дыхательная гимнастика помогла. Давящая безысходность отступила, и как-то само собой получилось войти в молитвенное состояние души, в котором осуществлялся контакт молящегося с высшими сущностями.

Виктор поудобнее умостился на покрытом гнилой соломой полу и постарался отгородиться от раздражающих звуков, дабы предаться молитве. Вера, являвшаяся источником его духовной силы, не подвела и на сей раз: вскоре он ощутил себя в полной темноте, наполненной звенящей тишиной. В ответ на горячий призыв вереницей потянулись расплывчатые образы. От них веяло силой огромной, несоизмеримой с жалкими возможностями бывшего старшего послушника. Внутренне сжавшись от соприкосновения с таинственным проявлением божественной мощи, Виктор вынырнул из тишины в галдящую реальность камеры.

— Сволочи! — возмущался рыжий детина, давешний любитель золотых зубов. — Они кормят нас раз в день помоями, а жирному борову носят отменную еду по десять раз на дню! Мимо нас проносят блюда, чтобы мы поскорее окочурились!

— Поднимем бунт! Покажем ублюдкам! — подстрекал из соседней камеры горбун.

Случайное чудо. Совершенно непрогнозируемое, неконтролируемое чудо. Опаснейшая вещь, о ней упоминал Наставник Андрэ как о проявлении безответственности у ведуна, совершающего чудо, поскольку последствия его неизвестны.

Осенённый внезапным прозрением, Виктор принял молитвенную позу и обратился мысленно и чувственно к богу Чусану. Сила вливалась в него рекой, переполняла, и казалось, пожелай он, чтобы дверь исчезла, она разлетится в щепки. Он никогда прежде не испытывал подобного, учитывая отсутствие у него намоленного посоха, помогавшего концентрировать духовную силу и высвобождать её по желанию.

"У-у-у, противные тюремщики! Вы пожалеете, что прошлись по моим рёбрам тяжёлыми деревянными дубинками! У-у, гадкий горбун, ты пожалеешь, что связался с таким могущественным ведуном!" — злорадно думал Виктор, всем существом своим желая наказать повинного в его несчастье Аполли и выбраться из темницы.

Из коридора доносились шаги десятков ног, по стенам скрежетали дубинки тюремщиков, нагоняя страх на заключённых.

— Кто тут болтает про бунт? — гаркнул низкий полный мужичок с перекошенным от гнева лицом — начальник темницы. — Отбивную сделаю, демонское отродье! Повешу!

Губы шептали молитву богу Чусану, Стоящему Отдельно. Мольба явить его чудесную силу заглушалась рёвом особо непримиримых борцов за справедливость в темничном питании и отменной бранью с обеих враждующих сторон. Тем не менее, заключённые поутихли при звуке голоса начальника темницы, известного страстью к жестоким истязаниям. Примолк и заваривший кашу горбун.

Чусан откликнулся на зов. Случайное чудо приближалось, Виктор чувствовал это нутром. У него спёрло дыхание от небывалой ранее мощи, сердце стиснуло ледяными клещами.