Печать богов

Давид отыскал другой подсвечник. Свечи в нём уже догорали, и он решил их не вынимать. Отбросив прежний подсвечник, он двинул свечами по морде подползающего нечистого. Огонь опалил мутные буркала, нечистый пропищал нечто ругательное на демонском наречии и замотал горбом, щурясь.

А, не нравится! Так получай!

Святой охотник превосходно фехтовал, и с подсвечником управлялся не хуже, чем с мечом. Он не давал болезнетворному бесу сдвинуться с места, осыпал градом ударов и кромсал желейную плоть. Раны нечистого зарастали, он расползся по полу омерзительной кляксой, терпеливо пережидая нападение человека. Адами понял: сколько бы он ни избивал врага рода людского, его атаки не причинят вреда горбоморду. Тогда он переключил своё внимание на поиск других средств уничтожения нечистого. Воткнув подсвечник в гадкое рыло, он сорвал со стены чадящее кадило, раскрутил его и точным броском отправил в зеленогубый рот.

Харя болезнетворного беса раздулась, буркала превратились в неразличимые щёлки. Горбоморд срыгнул, изо рта повалил густой чёрный дым. Он завизжал свиньёй, вспыхнул и покатился по полу; дорожки слизи, оставленные им ранее, также занимались очищающим пламенем.

Вскоре в зале заполыхал пожар. Обезумевшие от страха целители кричали о победе над величайшим демоном, разбивали окна и выбирались наружу. Торговки, не покидавшие прилавков с товарами, открыли дверь, и из пылающего зала вышел святой охотник в обгоревшей одежде. Небрежно сбив рукой пламя, поселившееся на плечах его дорожной куртки, он вежливо попросил отдать ему оружие. Прицепив портупею с мечом, засунув за пояс пистолет и кинжал, он надел чёрную широкополую шляпу — верную спутницу, плотный плащ и отправился прочь из храма, напоследок поблагодарив бога за исцеление.

Уходя, он не обернулся, чтобы поглядеть на столб дыма, поднимающийся над храмом. Его не интересовал пожар. Он углубился в раздумья. К нему вернулось утраченное во время болезни самообладание, дарующее способность мыслить свободно и легко.

Начала вырисовываться общая картина происходящего.

И, самое главное, нос больше не чесался.

Хотя считалось, что преступности в Лавраце нет, она всё-таки существовала. Кристаллы Правды выводили на чистую воду злоумышленников, собирающихся попасть в город; предполагаемых преступников всегда достаточно, чтобы битком набить городскую темницу. Как правило, все камеры полны разнообразного сброда. Одиночных апартаментов при строительстве тюрьмы не проектировали. Поэтому Виктора Сандини, бывшего старшего послушника Ордена Мудрости, определили в общую камеру с доброй дюжиной людей явно бескультурных, одного взгляда на коих довольно для лёгкого обморока. Они встретили нового сокамерника радостным гиканьем и развесёлыми шуточками, вводящими воспитанного человека в смущение. Виктор же не замечал творившегося вокруг веселья, так как был всецело во власти мрачного настроения и дум о своей печальной судьбе. Какой-то здоровенный тип, заросший рыжей шерстью и напоминающий борова, в кожаной куртке лучника и дырявых рейтузах пикинёра по-дружески приобнял Виктора и стал толковать что-то о наличии у него, Сандини, золотых зубов. У рыжего детины со шрамом через всё лицо зубов явно не хватало, и он хотел позаимствовать их у новоприбывшего заключённого. К сожалению, бывший послушник ещё не заработал денег на золотые коронки, к тому же, скверное настроение стало причиной агрессивного поведения. Разве мог он бояться какого-то разбойника более гнева Великой Магистрессы? Однозначно, рыжий казался ему милым пушистым котёнком по сравнению с грядущими неприятностями. Объятия детины стали радушно сжиматься, превращаясь в тиски, и ярость, захлестнувшая Виктора горячей волной, выплеснулась на попавшего под руку преступника. Рыжий взвыл, когда Виктор саданул его коленом в область паха и, подскочив, вцепился обеими руками в горло. Противники повалились, причём сверху оказался бывший послушник, колотящий рыжего с неистовством берсерка. Его оттащили от оглушенной жертвы дружки здоровяка и принялись объяснять с помощью ног и кулаков, как нужно вести себя в условиях тюремного общежития. Видимо, Виктор решил свести счёты с жизнью, поскольку отчаянно отбивался, провоцируя сокамерников на более жёсткие объяснения. Конец потасовке положили тюремщики, привлечённые шумом драки; имевшиеся у них дубинки решили исход битвы.

Виктор отдыхал, прислонившись спиной к стене. Лицо его сияло в полутьме камеры парой фонарей под глазами, на подбородке запеклась кровь из рассечения. Его давешний противник выглядел получше; он обошёлся многочисленными шишками, выпирающими несуразными рожками из густой рыжей шевелюры, и ссадиной на скуле. Правда, ссадина совершенно терялась на фоне устрашающего шрама и заросшей щетиной бороды. Детина искоса поглядывал то на дверь, у которой дежурил тюремщик, то на Виктора. Синюшные веки Сандини подрагивали; нервы у него сегодня были на взводе. Остальные заключённые перестали обращать внимание на новоприбывшего и занимались кто чем.

За стеной послышалась заунывная песня о беглом каторжнике, вернувшемся домой после долгих лет и заставшем жену в постели с любовником, о том, как каторжник задушил обоих и по своей воле отправился в тюрьму, где его благополучно повесили за побег и двойное убийство. В соседней камере суровые разбойники плакали навзрыд, слушая финал песни, посвящённый матери каторжника, носившей ему цветочки на могилу до самой своей смерти. Песня исполнялась так проникновенно, что тюремщик всхлипнул за дверью, а у Виктора защемило сердце.

— Как вам моя песня, дорогой Виктор? — спросил из-за стены знакомый голос.

Голос принадлежал горбуну Аполли. Бывший послушник стиснул зубы, дабы не выдать какую-нибудь грубость. Уняв нахлынувшую злость, он произнёс:

— Тебе не выкрутиться, под пытками во всём сознаешься, и меня отпустят, восстановят в Ордене. Лучше сознайся поскорее.

Горбун за стеной тихо рассмеялся.

— Думаете, старый калека боится пыток, дорогой Виктор? Творец пошутил надо мной, создав таким, какой я сейчас. Моя жизнь пытка с рождения. Прерывание этой бесконечной пытки будет для меня означать лишь покой, дорогой Виктор. Никакие иглы под ногти не сравнятся с моим жалким существованием.

— Почему ты заговорил со мной?

— А почему птицы улетают на юг осенью? Почему сани готовят летом, а телегу зимой? Ответите ли вы на эти немудрёные вопросы, мудрейший Виктор?

— Тебе что-то от меня нужно.

— Поистине, вы догадливы не по годам, мне нравится ход ваших мыслей. Видите ли, мы в некотором роде можем быть полезны друг другу. У меня есть то, что поможет вам, а у вас есть то, что поможет мне.

— Поможет в чём? Куда ты клонишь, горбун?

— Люблю прямых людей, отбрасывающих учтивость! Посуди сам, дорогой Виктор: ты попал в очень деликатную ситуацию, и выбраться из неё не сумеешь в одиночку. Даже если я дам оправдательные показания, с тебя не снимут обвинения в хранении запрещённой книги. Почему, спросит многоуважаемый святой охотник, ты купил именно книгу по демонологии, а не безобидную книжонку про обработку эльфийских камней?

— У меня не было денег на более дорогую книгу.

— Допустим. Возможно, ты скажешь, дескать хотел сразу после покупки отнести книгу в библиотеку Ордена Мудрости, да кто тебе поверит с Кристаллом Правды? Ведь на самом деле ты не хотел отдавать её Ордену.

Виктор задумался. Горбун безжалостно излагал факты, и они свидетельствовали не в пользу бывшего послушника. Аполли железно доказал его виновность и неотвратимость будущего наказания, загоняя в угол, откуда всего два выхода: один на кладбище еретиков, второй...

— Вступай в нашу шайку, дорогой Виктор! — предложил горбун в конце обвинительной речи.

— И что я с этого буду иметь? — скептически отозвался об идее бывший послушник.

— Деньги, приключения и жизнь без куцых ограничений закона! Ты человек умный, разбираешься в ведовстве, мне как раз такой нужен.

— Не сегодня — завтра нас казнят, а ты говоришь о деньгах и приключениях! — вспылил Виктор. — Пообещай что-то реальное.

— Хорошо, — с лёгкостью согласился горбун. — Я предлагаю тебе свободу.

Ди Вижен пребывал в плохом расположении духа. Гибель магистра ди Сави и Башни

Святого Ведовства нехорошо сказывались не только на его настроении, от дурных мыслей, зряшных переживаний и недоедания у командора разболелась голова и сильно сосало под ложечкой, в его объёмном животе недовольно бурчал зверь чревоугодия. Надо же, погибло столько членов Ордена Мудрости, изучавших святые чудеса и религиозные верования рас всего мира! Невосполнимая потеря для Ордена и королевства, чувствительный удар по государственной мощи. Отлично спланированный, точный удар. Ди Вижена как главу местного отделения Ордена Карающих, в обязанности коего входит расследование явлений, связанных с Орденом Мудрости, тревожил вопрос: кому понадобилось утренняя катастрофа? Чтобы найти ответ, необходимо узнать, кому выгодно ослабление Виталийского королевства и, в частности, монахов-ведунов, и у кого есть возможность на столь радикальное, действенное средство ослабления?

Виталийское королевство воевало в разное время со всеми соседями, пока не добилось подлинного могущества, превратившись из крошечного княжества в сильнейшее государство человеческой расы. Эльфы, гномы, орки, альвы, тролли, хоббиты, люди — да разве упомнишь всех врагов? Большинство из них бесследно сгинули в круговороте истории, иные создали собственные крупные государства. На данный момент из застарелых соперников на звание главного врага претендовали Священная Троллья империя, Хоббитанская республика и, возможно, Севданское королевство гномов. Недобитые эльфы с альвами, запертые на Закатных островах, опасности не представляли, Великие Дома эльфов вечно грызутся между собой, и сил на общего врага у них не хватит. Другое дело проныры хоббиты, поднаторевшие в морских войнах и поднявшиеся за счёт морской торговли в последние века. Главное, жил себе мелкий народец спокойно в норах, пока не появился у них свой Белобородый Пророк, поведший их в дальние странствия, и началось: завоевательные походы на благо Республики, безвозмездное распространение хоббичьего образа жизни, борьба за общерасовые ценности, постройка хоббичьих харчевен в самых больших и значимых городах мира. Фу, гадость! Лишь извращённый еретический разум мог додуматься до такого. Священная Троллья империя вела с мохнатоногими приверженцами народоуправления непримиримую войну. Тролли существа открытые, искренние, в интригах неискушённые, сторонники честных и справедливых войн, и усматривают в общественном порядке хоббитов угрозу укладу жизни цивилизованных народов, с чем лично ди Вижен, а с ним вся Церковь полностью соглашались, но в перепалку двух могучих государств не лезли, ожидая, кто кого победит первым. Из этих двух в организаторы лаврасского акта агрессии годились, пожалуй, хитрюги хоббиты; троллям честь не позволила бы ударить исподтишка. Были также гномы, те ещё соседи по морской границе. Они воевали одновременно со всеми понемножку. Гномы совершали опустошительные набеги на прибрежные земли Виталийского королевства, чем несказанно раздражали понтифика; никому нельзя безнаказанно истреблять людей и забирать их имущество кроме слуг Церкви, то есть членов Орденов Хранителей! Попытки высадить десант на Севданском полуострове успехом не увенчались; из походов не вернулся никто, о судьбе флотов, посланных штурмовать гномьи берега, ничего неизвестно до сих пор.

Сегодня день скорби, подумал командор, отвлекаясь от тягостных размышлений. Тела погибших в Башне Святого Ведовства требуют захоронения до заката, дабы их бессмертные души присоединились к умершим праведникам. Полдень давно миновал, в Соборе Трёх началась отходная служба. Похороны диктуют определённые условия участникам обряда: одежда должна быть по возможности скромной, поведение не вызывающим, желательно обильное проливание слёз по умершему. Кликнув помощников, ди Вижен переоделся в сутану из чёрного бархата, взял в руки церемониальные чётки из чёрного жемчуга и молитвенник. Хорошенько подумав, он позвал на чердак брата Игнатия, специалиста по связи с духами, проще говоря, медиума.

Брат Игнатий презрел духовные выгоды одинокой жизни в лесу ради общего блага человечества и жил на чердаке почти что затворником. Чердак ему оформили в лесном стиле: потолок, прикрытый темно-синим шёлком, имитировал затянутое тучами небо, сквозь которое поблёскивали точки золотых гвоздиков-звёзд; балочные подпорки уподоблялись стволам деревьев, пол устилали зелёные ковры с тонкой бахромой, похожей на траву. Центр чердака занимал круглый плоский камень наподобие алтаря; на нём были вырезаны имена богов и духов, входящих в свиту бога Гортиила, проводника в царство мёртвых, покровительствующего раскрытию тайного. Впечатление таинственности усиливал змеиный череп в центре, напрасно пытающийся проглотить хрустальный шар величиной с человеческую голову, и огромный жертвенный нож с кривым клинком. Помещение освещала единственная свеча, горевшая подле жуткого черепа.

Брат Игнатий появился внезапно, деликатно кашлянув под руку ди Вижену. Командор подскочил от неожиданности, обернулся и подскочил ещё раз; внешность монаха под стать его мрачной специализации: кожа казалась желтоватой в неверном свете свечи, торчавшие скулы наводили на мысль о мертвеце, глубоко посаженные глаза похожи на заполненные тьмой глазницы. Брат Игнатий смущённо улыбнулся, отчего у ди Вижена зашевелились волосы на затылке.

— Что вам угодно, командор?

До пострига брат Игнатий был слугой в хоббичьей харчевне, и повадки у него не изменились с тех безрадостных времён.

Если святой охотник Давид Адами полагался в основном на собственный разум, то ди Вижен предпочитал дедовские методы добычи сведений, использовавшиеся со дня основания Ордена Карающих.

— Свяжитесь с духом покойного Вальдена ди Сави и спросите, кто и по чьему наущению убил его.

Брат Игнатий тотчас приступил к исполнению возложенной миссии. Он устроился за каменным столом, скрестив под собой ноги (как такое у него получается? — удивлялся командор), жестом пригласил ди Вижена сесть напротив. Пыхтя, чисто южный олифант, исполняющий брачный танец на голове поверженного противника, командор уселся на тёплый пол. Брат Игнатий взялся за жертвенный нож.

— Прошу, вашу руку, командор.

— Это обязательно? — засомневался в правильности производимых действий ди Вижен.

— Боюсь, да. К сожалению, у меня случилось малокровие, а вы человек полнокровный, к тому же, лично знали магистра.

Зажмурившись, ди Вижен протянул руку, почувствовал прикосновение холодных длинных пальцев. Брат Игнатий сделал неощутимый укол кончиком клинка, сдавил холёный палец командора в надежде выдавить хоть каплю крови. Ди Вижен кривился так, словно медиум причиняет ему адские муки, терзая его израненное тело. Провозившись с пальцем, брат Игнатий добился желаемого, на отполированную хрустальную поверхность шара упала малюсенькая алая капля и расползлась кляксой. Медиум отпустил руку командора, закрыл глаза и зашептал слова старинных молитв, подчиняющих волю духов. Кровь впиталась в шар. Ди Вижен осторожно приоткрыл правый глаз, с интересом наблюдая за процессом. Голос брата Игнатия становился громче, отчётливее слышались слова неведомого языка, забытого уже в те далёкие времена, когда человеческая нога ступила на древние земли Лэсатра — так, во всяком случае, любил говаривать о языке сам медиум.