Зверь лютый. Книга 1. Вляп

Я присмотрелся — такой кладки нигде не видел: слой красной плинфы, слой белого камня.

Забавно: как старинные полосатые носки у европейских лавочников. А сверху ещё и оштукатурена. Но часть штукатурки отвалилась и видно. Плинфа-то гладкая, кирпичные ряды расшивкой пройдены. А ряды камней щербатые и утоплены. Получается как лесенка. И наклон стен внутрь. При кое-каком навыке можно и забраться.

Тут мы внутрь башни втянулись. На входе затор: таможенный досмотр.

Понятия "контрабанда" ещё нет. Но есть уже всякие акцизы, сборы, "проездное", "городское", "воротное", "торговое"... Одним словом — "мыто". Им — мытарят. Нас.

Стоим в башне. Сзади ещё мужичок с санями пристроился. Понял, что мы неместные, погнал "курс молодого гида". Столица, однако. "Мы ма-асковские". А здесь, наверное, "Мы, ки-иянские". Не то от кия, не то от киянки. Что-то ударно-деревянное.

Сосед лыбится и тычет кнутовищем вверх: "Гургиева смерть".

Я пригляделся — по штукатурке глубоко процарапано изображение полового акта. Местное граффити. Юлька аж завертелась — "срамота, непотребство". То голову подымет — рассмотреть, то нашего возницу в спину толкает: "неча лыбиться, едем". А местный рассказывает здешнюю легенду.

Но сначала о картинке.

Молодой парень, безбородый, безусый с тонкими чертами лица стоит на коленях с разведёнными смущённо руками. На лице — комичное такое выражение. Типа: и стрёмно, и куражно. Такой... намёк на улыбку. На голове колпак, на затылке колпака — ленты торчат. Одет в кафтан, застёгнутый сверху до пояса на пять пуговиц. Нижняя часть тела полностью обнажена. И очень выразительно прорисован эрегированный член. А перед ним на спине женщина с разведёнными, согнутыми в коленях ногами. Дама прорисована слабенько. А вот парень — детально и качественно. Рисунок небольшой, 25 на 15 сантиметров.

Я сходные картинки с такими сюжетами в своей России чуть не в каждом подъезде видел. Но здесь... в проезде воротной башни стольного города. Вы такую "живопись" под потолком Спасской башни Московского Кремля представляете?

Дальше выстраивается история. В изложении соседа по очереди на впуск в "мать".

Был в Киеве князь Гургий. Это от "Егорий". Он же "Георгий", он же "Григорий", он же "Джордж". Он же Юрий. Он же — Долгорукий. Ага, тот самый — основатель Москвы. И местные его сильно не любили. За притеснения. Но — не все. Поскольку он, как положено законному правителю, притеснял по закону — либо судом, либо налогами. А вы что, думали — "Басманное правосудие" оригинальное изобретение 21 века?

Чем налогов больше, тем налоговому инспектору веселее. Это Иисус мог себе позволить шокировать местное общество:

"вошёл и возлёг вместе с мытарями и блудницами".

Ему-то что — сын божий. Но соотношение социальных статусов налоговиков и проституток в Библии чётко обозначено.

Однако, если у меня в руках свободно поигрываемая кувалда налогового пресса, то засуньте своё представление о моём статусе себе в... Можно — вместе с Новым Заветом.

Здесь главным налоговикам был некто Петрилла. Уточняю: через "т". Хотя местные его характеризуют теми же словами, что и Хрущев художников на известной выставке в Манеже.

Было в Петрилле 12 пудов веса, из них половина — чистое сало. Ещё он был большой поклонник Долгорукого. "Большой" — и по весу, и в силу своих профессиональных интересов. Жили они с князем душа в душу.

Так что три года назад на Пасху Юрий поехал к Петрилле в дом разговеться. Со свитой. А в свите у него был вот этот самый парнишка. Который в смущённо-эрегированной форме и изображён на настенном шедевре. Нечипкой его звали. Любимый князев скоморох. И певун, и плясун, и в дуду дудун. Молодой, весёлый, пригожий, ко князю во всякий час вхожий...

Дамы киевские, которые по теремам запертые сидят — ну просто кипятком... Одаривали его своей благосклонностью. И Петриллина жена... после воздержания Великого Поста... да в светлый праздник... А также с учётом весовых габаритов законного супруга и предполагаемых народной молвой флуктуаций его ориентации...

В общем, их застукали. Вот как раз в этой, изображённой на штукатурке, позиции. Вот с таким именно выражением лица.

Скандал, конечно. Петрилла сразу у князя голову оскорбителя своего потребовал. А Юрию... то ли — плясуна своего жалко, то ли — самому смешно Петриллу рядом с Нечипкой видеть... В общем, "Светлое воскресенье... прости нам долги наши как мы прощаем...".

С Долгоруким не поспоришь. И не сильно с него потребуешь.

Может, всё так и затихло бы, но у князя не один талант в дружине был. Дружок Нечипкин, хоть и плясал похуже, а вот на стенах царапал славно. Он и воспроизвёл. Собственноглазно виденное в форме собственноручно вырисованного. Под общим слоганом: "Вот так мы, суздальские, ваших киевских".

Петрилле, естественно, донесли. Сбить рисунок — не дали. Стража на воротах суздальская: "а кто это позволил стены крепостные ломать-портить? Га-га-га...". Тут праздники, весна, первые дни мая, а Петрилле чуть не в лицо народ смеётся.

Понятно, жену свою он сразу отделал, но...

Когда через пару дней Юрий к нему снова, уже по делу и снова с Нечипкой... Да и как по этикету положено спрашивает: "А здорова ли хозяйка? Что ж она к гостям не выходит?"... У Петриллы крышу от злобы снесло напрочь. Вот и сыпанул князю в чашу отравы. Сам же и поднёс — от верного слуги и активного сотоварища на тяжёлом поприще налоговой реформы.

Потом пошла раздача.

Юрий умер ночью. Признаки отравления — налицо. Суздальцы тут же взяли Петриллу — и в допросную. Боярство киевское аж пригнулось: кого там, на дыбе, Петрилла подельником назовёт... Хоть и не было заговора, но под пыткой... Но — тишина...

Поскольку на княжьем столе — никого. Скамейка запасных — пустая. Старший-то сынок Юрия — Андрей за год до этого из Вышгорода, что под Киевом, сбежал. Испугался киевской кровавой каши. Объявил, что нашёл, вроде бы, икону чудотворную. Вбил в неё 40 фунтов золота ("да за это злато всю Киевщину с Черниговщиной купить можно!"), и, ослушавшись отца, оставив его одного в Киеве, сбежал куда-то в Залесье ("доской крашенной прикрылся! Отца родного и людей его на погибель бросил!").

У суздальцев лидера нет, время идёт. В нарушение обычая Долгорукого хоронили только через две недели после смерти. А кияне даром не сидели: стянули в город всех холопов и смердов из ближних и не очень сел. Взбаламутили рвань да пьянь с Подола.

В ночь после похорон пошли резать суздальцев. Натуральная Варфоломеевская ночь.

Сначала — в городе. Всех кого нашли. Потом — лодками, с факелами — через Днепр.

Там Юрий себе городок построил. Назывался незатейливо так — "Рай". Говорят — красы несказанной. Чистенько, уютненько, благостно...

Дальше — как обычно у нас: что смогли — разграбили, что не смогли — сожгли. Остальное загадили и поломали. Кого живых поймали и назад к Днепру довели — в реку. Чтоб при случае не показали. А там — в основном баба да дети. Суздальских на весь Киев — сотен семь было. Иные с семьями приехали, многие здесь невест нашли, свадьбы играли. И куда такую? Хором пользованную? Она ещё родне пожалится... В реку.

"Ой Днипро, Днипро.

Ты широк, могуч".

Не совсем так. Напротив Киева — острова. Протоки не сильно широкие. Но беременной или связанной бабе не выплыть. Раненному, избитому мужику — тоже. Младенцы... — говорить нечего.

Такая... "Майская ночь или утопленница" получилась.

На этом дело не кончилось. За день народец отлежался, отоспался, опохмелился и к вечеру потребовал "продолжения банкета". А дружины своей в Киеве нет — часть ещё в прошлом году с прежнем князем ушла, часть — Юрий на юг отправил. Порядок держали суздальские. А их перерезали. Городские ворота — нараспашку.

Народец из пригородов и разгулялся. По верхнему городу. Как ударили разом с Подола да с Коптева конца... А на Верху, Гора называется — свои заботы. Часть бояр, хоть и кияне, а Долгорукого поддерживали. Их — в первую голову. Вместе с семьями.

Собственно, тут все такие дела — "вместе с чадами и домочадцами". Как в Библии сказано: "до четвёртого колена".

Ещё две партии черниговских было. Тоже... замятня давняя. Потом ещё проще пошло — у кого дом богаче, а челядь слабже...

Но самое скверное — бояре бить суздальцев смердов позвали. А сдёрнуть хлебопашца с земли на Киевщине в начале мая...

Это только в советских песнях: "Уберём, и засеем, и вспашем". В реальности технологическая цепочка — обратная. "Не сеяно — не растёт". А тут — и не пахано.

В городе ещё много интересного в то лето было, да только к осени пошла главная отдача от убийства Долгорукого — смерды поднялись. По всей Киевщине.

Городского населения на Руси — 3-5%. Остальное — сельское. Селяне, пейзане, "смерды смердячие"...

И началось... Два года мордобоя со смертельным исходом. Всех против всех. С активным участием черниговских. Только когда с Волыни пришёл тамошний князь Мстислав и киян построил... И посадил на киевский стол дядю своего Ростислава из Смоленска.

Потому что ни один нормальный рюрикович лезть в эту кровавую кашу не хотел. А ненормальных на великокняжеском месте... Желающие, конечно, были, но дураков среди них всё меньше оставалось. Поскольку — кого зарезали, кого отравили, кого палками забили. Здесь же в Киеве. Вполне в русском стиле — вместе с женой и детьми.

В общем, пришлось звать доброго дядюшку из Смоленска.

Князь Ростислав со своей дружиной в Киев пришёл. И начало всех успокаивать. Человек он весьма богобоязненный и цитатами из "Писания" любого в сон вгонит. При этом — деловой. "Не уговорит, так зарежет".

Концовку его умиротворение я и сам видел. Голова Касьяна-дворника отрубленная набок заваливается, и снизу язык выползает... Звери. Хотя... Может, и не зря православная церковь князя Ростислава святым объявила. Потом. Посмертно.

Петриллу местные из пыточной вынули и тут же прирезали — "за успехи в организации налоговой службы".

Жену он ещё сразу после... конфуза избил так, что она ко времени мятежа уже умерла. Это ему в вину не ставили. Поскольку: "твоя жена — тебе её и учить".

Нечипку кияне поймали. Отрезали ему хозяйство и забили в горло. Чтобы не мог народ киевский развлекать-веселить, сказки сказывать — с чьей ещё женой он... пляски плясал. Потом переломали руки и ноги. И забили насмерть.

А вот рисовальщика так и не сыскали. Предполагали, что его в общей толпе прирезали. А потом, когда возами убиенных вывозили на кладбища, особенно никто и не присматривался. Да и как по разбитой, залитой кровью голове, опознать конкретного молодого скомороха из... кордебалета.

И вновь полагаю нужным прервать сие повествование. Некоторое время спустя рисовальщик сей был найден в Руси Залесской и ко мне доставлен. Сперва принуждением, а после и своей волей служил он в службе моей и немало пользы принёс Руси талантом своим, от господа данным и в дурную, по молодости, голову попавшим. Талант сей равно высок был, как и в мастерстве изображения всяких непотребств и натур обнажённых, так и в части картин божественных. Ныне многие из людей благочестивых, любуясь красой икон досточтимых и на Руси уважаемых, даже и помыслить не могут, что сотворено сие благолепие той же рукой, что вырисовывала уд скоморошечий на штукатурке киевской надвратной башни.

Интересно, у местных — пиетета к князьям никакого. Хотя мужик этот, который в гиды напросился, о причине прямо сказал:

— Каждую вошь, навроде меня, мечом не зарубишь. А ногтем давить — не княжеское это дело.

Всем князьям прозвища даны. Нынешний князь — Ростик, Долгорукий тут — Гоша, а противник его давний — Изя.

У меня уши сразу торчком встали: что, и тут евреи?! Какой такой Изя? Соломонович? Давидович? Израилевич?

Не, этот — Мстиславич. Но был в русских князьях в Киеве и Давидович. И не один.

Я человек советский. В очередях вырос. Это буржуины стоят рядом, а реально — врозь. А мы, "совки" — всегда вместе. Особенно, в очереди за чем-нибудь. Поговоришь — многое узнаешь. Я говорить не могу — только слушаю. Роль у меня такая. Но всё равно — интересно. Только лектор наш обозный дошёл до особенностей "текущего момента", как нас пригласили. Точнее сказать: копьём показали. Рогатиной.

Те самые посохи, которые я во время казни у людей Ростика в руках видел. Это не "шаолинь" — это воин русский с копьём. И бьют им — обоими концами. Как это ощущается, когда по тебе хоть и не наконечником, а комлём по спине приложатся — я уже пробовал.

Когда рогатиной показывают — лучше давай быстрее. А то опять... Выкатились на смотровую площадку. Тут Юлька меня снова удивила: лопочет что-то быстро-невнятное и вытягивает из-за пазухи какую-то блямбу на цепочке. Стражник ей показывает — типа "сними и дай сюда", а она к нему придвинулась и так, не снимая, в нос сунула. Стражник, вроде, хотел что-то возразить, но нос к носу с моей горбуньей... Точнее, нос к её свёрнутому и перебитому носу с висящей на морозе каплей... Ругнулся, "проваливайте". Мы и "провалили".

Возница куда-то вправо потянул. Бормочет что-то типа: "ляди, лядские". Ругается что ли? Потом я вспомнил. Я же говорил, что у меня с памятью... несколько странновато стало.

Так вот, "Лядские" — это не дамы, это — ворота. И вовсе не от квартала "красных фонарей". Хотя на мой слух название вполне соответствует сути: в моё время там был Майдан Незалежности. С персонажами вполне соответствующими древнекиевскому духу и названию места. Но мы двинулись в другую сторону. Так и не увидал я, как моя Юлька по тому месту скачет, где через 8 с половиной веков тёзка её скакать будет.