Пару секунд он смотрел на ягоды, потом перевёл взгляд на меня и коротко двинул бровями так, что я сразу сообразила: хочет что-то сказать шёпотом — и нагнулась к нему.

— Давай ребят заставим собрать ягоды, а? Сами сухими останемся.

Усмешка хозяина? Но не от этого по всему телу мурашки... Чтобы сказать это, якобы таясь от Андрея и Вадима, стоящих метрах в пяти от нас, он положил ладонь на мой затылок и пригнул мне голову, уже-то близко склонившуюся, к себе, так что его губы коснулись моего уха. Погода и так не прохладная, но тепло его шепчущих и задевающих кожу губ я почувствовала сразу и мучительно. Особенно когда он отстранился не сразу — и его губы, получилось так, проехались по моей щеке.

Господи, как хорошо, что здесь, в вишнёвых зарослях, темновато — и не видно, как я вспыхнула от этого странного... поцелуя. Я выпрямилась, жёстко взяла себя в руки и, обернувшись к негромко беседующим парням, попросила:

— Андрей, набери немного вишен. Только осторожно: ветки до сих пор в дожде.

Не удержалась, взглянула на Сергея.

Как будто ничего и не произошло. Сидит в кресле, смотрит вперёд. Спокойный. Даже так — невозмутимый, словно и не было ничего... Впрочем, а что было-то?

Вспомнилось вдруг, как однажды, совершенно случайно, встретила одноклассника. Не виделись сто лет! Он так обрадовался... Я только приготовилась протянуть ему руку — поздороваться, как он обнял меня и поцеловал в щёку. Я была ошарашена и смущена, а он, как ни в чём не бывало, заговорил о прошлом и об общих знакомых. Потом-то я поняла, что одноклассник живёт в таком мире, где поцелуи при встрече и прощаниях — часть ритуала или этикета.

Всего лишь случайность — то, что губы Сергея скользнули по моей щеке. Он, наверное, и сам не ожидал, что так получится...

Меня спасли от дурацких мыслей Стах и Регги. Кот промчался мимо кресла, воинственно задрав хвост. Собачина — радостно лая, за ним. Вот уж кто наслаждался прогулкой на всю катушку... А-а-а!! Гори всё синим пламенем! Я взвизгнула и помчалась за ними! Чем стоять и думать-психовать, лучше пробежаться хорошенько разок! И пусть только Сергей придумает и посетует, что я его бросила — несчастного инвалида!

Вылетела из кустов вишни, радуясь новым кроссовкам, забыла про дождь — ноги проехались по мокрой траве. Не удержалась — ахнув, потеряла равновесие — шлёпнулась в мокреть травяную. Услышала (или показалось — услышала?) за спиной вскрик. Только села, только руками упёрлась в землю, как под одной рукой пролезла простодушно-любопытная кошачья морда: "Чего сидим?" А с другой стороны нависла собачья морда и радостно задышала в лицо, высунув язык: "Ой, сидим, сидим!"

Ну — всё. Я — хохотала так, что остановиться не могла долго и упорно. Я гладила Стаха и трепала по холке Регги, обнимаясь с нею, — и плакала от смеха... Возможно, сказалось напряжение недавних минут, которое так легко сбросилось из-за падения. А нахохотавшись, упала спиной на упругие травы, руки под голову — и впрямь гори всё синим пламенем!.. Когда я ещё на законных основаниях поваляюсь на траве и полюбуюсь синим-синим небом с белейшими пушистиками-облаками? Стах тут же забрался ко мне на живот, а Регги осторожно прилегла рядом... Господи, как хорошо-то... Запахи какие обалденные... Глаза закрыла. Только влажно... Ну и ладно. Уж чайную ложечку дёгтя в бочке с мёдом пережить можно.

Шелест подминаемых под колёсами трав. Подъехал с солнечной стороны, накрыл тенью. Помолчал-посидел и спросил:

— Тебе не холодно?

— Нет. Мне хорошо.

— А чего носом шмыгаешь?

— От счастья. — И снова засмеялась.

Затихла, только услышав, как заскрипело кресло. Открыла глаза. Сергей съезжал, двигался с сиденья на край, мрачный и сосредоточенный, как будто собирался встать.

— Ты чего делаешь?

— Я тоже хочу шмыгать носом от счастья! Сейчас как лягу рядом — и начну!

— Ты!.. Не хулигань только!

Придерживая кота, вцепившегося в футболку при первом моём движении встать, я села и почти сразу встала, машинально погладив Регги, умилённо мотавшую хвостом.

— Ну вот, я уже несчастная и носом пошмыгать не могу.

Но он следил за моей рукой, продолжавшей гладить собаку.

— Вот... Всем всё — мне ничего, — проворчал он то ли шутливо, то ли с тоской.

Я с таким выразительным сомнением посмотрела на ладонь, которой только гладила Регги, что теперь рассмеялся он.

— В чём дело?

— Ну-у... Я могу, конечно, погладить тебя по голове... Только вот руки у меня уже грязные. Или тебя это не смущает?

И я потянулась к его голове. Ожидаемая реакция — машинально откачнулся. С очень недовольным выражением лица. Зато с сиденья сползать перестал.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут, в следующий же миг, порывом ветра мокрую ткань футболки прижало к спине — и меня передёрнуло от влажного холодка.

— Вадим! — повелительно сказал он, ничуть, кажется, не сомневаясь, что искомый прямо за спиной. А кто бы сомневался?..

— Слушаю тебя, Сергей.

— Быстро в дом, пусть Оля переоденется.

Он забыл добавить: десять минут на всё про всё. Фи, подумаешь, настроение сменилось. Раскомандовался тут... У меня тут же и своё настроение упало. Чего разозлился? Всё же нормально только что было!

— Ладно, сбегаем, — сказала я Вадиму — и мы побежали.

— Это вместо утренней пробежки? — улыбаясь, спросил он уже на крыльце, открывая мне дверь. И сморщился. В холле — дыму-то...

— Шурик, тебя хозяин предупреждал? — жёстко спросил он развалившегося на одном из диванов Объевшегося белены. — Иди на улицу или кури в своей комнате.

— Когда ещё Серый вернётся, — лениво отозвался Шурик и закинул ноги на валик дивана, — всё уже выветрится.

Вадим кивнул мне, и я побежала в свою комнату. Хорошо ещё, полотенце с утреннего душа сюда притащила. Благо, что влажное — вытерлась и быстро же — а что: юбка, новая блузка под футболку, с большими карманами, — переоделась. Выскочила из комнаты, демонстративно грохнула ею и так же демонстративно щёлкнула замком.

Больше не обращая внимания на этого слизняка, помчались назад, к вишням. Прибежали, а тут — трагедия: крайне удивлённый и даже обиженный Андрей стоит перед креслом с обозлённым Сергеем. На асфальтовой же дорожке, под колёсами кресла, рассыпана вишня. Кое-где уже давленная теми же колёсами.

— Что случилось? — сухо спросил Вадим.

Как будто не понимает. Андрей протянул ягоды Сергею, а тот, небось, по ладони ударил. И что? Психанул из-за чего-то?.. Как разрулить-то теперь положение? На себя, что ли, стрелки перевести, как говорят у нас в районе?

Присела на корточки, покатала измазанные в грязи шарики по дорожке, вздохнула:

— Поела, называется. И что теперь — опять самой лезть в эту мокреть? — Обернулась к хмурому Сергею. — Жалко, да? Сам не хочешь — мне бы, что ли, оставил...

Хотела сделать его виноватым — шиш, не вышло. Набычился только, типа: я всё равно прав. Ой, а упрямый... Покатала одну толстую ягодку в ладонях, очищая, глянула искоса на отвернувшегося Сергея и сунула в рот.

— Оля! — вырвалось укоризненное у Вадима.

Показала ему кулак — и встала.

— Ну что? Поехали дальше гулять?

— Что он имел в виду? — ровно спросил Сергей.

— Не поняла.

— Что он имел в виду, когда сказал — Оля! — всё тем же ледяным тоном уточнил он.

— Ничего особенного. Я съела одну вишенку.

— С земли? Грязную?!

— Я её вытерла! — Теперь уже я возмутилась.

Успокоился всё-таки. Потрясение из-за грязной ягоды перебило недавнюю злость на Андрея. Ни слова не говоря, снова взял меня за руку — и мы поехали-пошагали дальше. У стола со скамьями присесть не удалось. Всё влажное, хотя славно пахнет мокрым деревом. Сергей мельком оглядел всё это безобразие. Судя по потемневшей зелени глаз, он сейчас сорвётся. Но надолго останавливаться у стола я не стала — потянула его дальше.

— Куда ты меня?..

— К белой малине, — я сглотнула слюну, чтобы он видел. — Хочу ягод! Сладеньких!

Не слишком ли хорошо я его понимаю и чувствую? Пусть он невыспавшийся, несмотря на поздний подъём, пусть у него сильная боль, из-за чего вспыхивает мгновенно из-за малейшего повода, но в руках-то себя держать должен!.. Умная какая... Ты-то такой боли не знаешь. Не знаешь, каково ему сейчас приходится, когда гниёшь заживо...

Он въехал прямо в куст, благо асфальтовое покрытие дорожки всё ещё позволяло.

— Давай ты будешь малину сверху брать, а я снизу, — предложила я. — А то внизу много остаётся, жалко оставлять.

— Садись, — немедленно сказал Сергей, будто только и ждал, что я скажу это.

Я взглянула вниз. Помогая себе руками, он сдвигал свои ноги с подножки кресла в сторону, освобождая мне место. Едва удерживаясь, чтобы болезненно не морщиться, но моей руки не отпускал. Чтобы я не помогала? Упёртый... Но... Ни слова не сказала. Выждала, пока сделает так, как считал нужным, и отпустил мою руку, и только после этого шагнула вперёд и присела на подножку. Сначала напряглась: подножка узенькая, и я старалась не занимать слишком много места — не дай Бог, задену его ноги. Потом сообразила: одним коленом для опоры съехала на землю — ему-то не видно.

Полностью успокоился, после того как я похвалилась, что внизу ягоды вкусней, чем наверху, и показала целую ладошку собранной малины. И предложила взять, сколько надо. Пришлось встать. А он... А он!.. Он подтянул мою ладонь к себе — я думала: начнёт выбирать из неё пальцами! Ничего подобного! Ладонь с ягодами оказалась у его губ, и он ел малину, время от времен нагибая её краем ко рту и мягко касаясь тёплыми губами моей прохладной кожи. И я стояла — почти обняв его!

Когда мы вышли из малины, Сергей почти светился холодным покоем. А я шла сбоку и всё пыталась удержаться, чтобы не показать ему язык: зато я опять потрогала твои волосы! Точнее — ты вынудил меня это сделать, пока ел ягоды с моей ладошки!

Кроме Андрея, уже сбегавшего домой и принёсшего старые скатёрки на скамьи, и Вадима, нас встретили у стола и студенты. Мишка и Борис сначала жутко боялись — с изумлением я поняла: не столько меня, сколько Сергея! — а потом освоились, и целый час прошёл, как пишут в газетах, в доброжелательной обстановке. Выпросив у меня прощение, ребята пообещали заглянуть ещё и вечерком, проводили нас до крыльца.

Дальше день прошёл по накатанной. Слава Богу, Шурика днём я больше не видела. Зато придумала связать себе болеро-недельку — семь штук очень ярких, чтобы менять каждый день и не быть однообразно одетой при всех своих футболках. Дёшево и сердито! Похихикала, представив реакцию сестры на последнее заявление, а потом задрала нос: зато буду одета оригинально! В общем, я плюнула на все недовязы — и со спокойной совестью начала новую вещь. Тем более новолуние — и можно начинать.

Луна появилась рано, ещё солнце не село, и при двух светилах я быстро разложила собранные во время прогулки травы для защиты — так, как мне показали: на нужном месте появлялся призрачный промельк нужной травы или цвета — я пристраивала там собранное.

Позднее, после перевязки и ужина, и в самом деле пришли студенты. В комнату я их не пригласила, устроились на диванах, сдвинутых вместе, — и под присмотром Вадима, а затем присоединившегося Андрея мы начали довольно дружественный вечер. Причём, приглядываясь и прислушиваясь, я утвердилась в мысли, что на ребят точно повлиял тот самый Альберт... А потом появился и Шурик. Его привёл Сергей.

— Принесите гитару, — велел он. — Пусть этот отрабатывает хотя бы так своё здесь проживание.

— В придворные шуты записываешь? — лениво протянул Шурик.

— Нет. Пока в менестрели.

Гитару принесли, отдали "менестрелю". Он прослушал звук, подкрутил колки, настраивая. Будущие музыканты, студенты смотрели на его действия скептически. Но когда он выдал первую, вступительную фразу на инструменте, даже я поняла, что он профессиональный музыкант.

14.

Сергей поставил кресло так, что видеть его я могла, только повернув голову. Наверное, не подъехал ближе, поскольку я сидела со студентами. Но об этом позабылось быстро, едва в тишине, воцарившейся после гитарного аккорда, будто слетевшего палым листом, раздался голос Шурика. После первой же произнесённой им фразы я поняла, что не смогу больше называть этого человека ни уменьшительно-пренебрежительным имечком, ни всеми теми придуманными для него обзывалками. Александр — и точка.

Детскую музыкальную школу я посещала сумбурно. Первые два класса скрипки. Потом — заболела. Точнее, болела так часто, что родители сняли с меня хотя бы такую нагрузку, как "музыкалка". Потом, года три спустя, занималась по классу фортепьяно, но — увы — не потянула. Зато привыкла, благодаря учителю по музыкальной литературе, копаться в книгах о музыке, сопровождая их звуковыми иллюстрациями — записями. Дома до сих пор завал пластинок, кассет и дисков с классикой. Да и в семье у нас всегда царил культ классической музыки. Так что — понимала...

Александр оказался мастером классического романса. Он обладал поразительной чистоты (ни на гран не завышал и не занижал), почти хрустальным голосом, которым пользовался так виртуозно, что я иногда забывала дышать. В кратких перерывах между романсами я видела, как потрясённо смотрят на Александра студенты, которые во время его пения не замечали, что всем телом подаются вперёд, словно боясь пропустить хоть нотку. Андрей слушал, опустив глаза, и какая-то горечь пряталась в складках возле губ. Вадим смотрел на певца насторожённо, точно боялся: а вдруг тот раскроет какую-то его тайну? На Сергея я взглянуть не решалась...

Час — промелькнул. В последние полчаса импровизированного концерта меня заворожил уже не только голос, но и происходящее с Александром. И с холлом.

Огромный зал медленно и роскошно зацветал дикими розовыми кустами. Колючие, прихотливо изогнутые веточки, с мелкими бледно-розовыми бутонами, оплетали мебель, заполняли пустоты стен — и не спеша сползали на пол, изысканно-сложным узором вписываясь в геометрический рисунок паркета. В один из перерывов между романсами я машинально заметила, что вокруг стула Александра розовые кусты создают идеальный круг, постепенно сужающийся. Серовато-белые цветы белены на Александре с появлением первой же розовой лозы увяли, и вскоре под его ногами таяли последние комочки некогда ядовитых цветов.

Он замолк и положил гитару корпусом на колени.

— А ещё? — забывшись, жалобно спросил Мишка и ойкнул, но никто не засмеялся.

Александр спокойно смотрел на свои руки поверх гитары, разминая кончики пальцев.

— Хватит с него, — негромко сказал Сергей. — Устал, небось, с непривычки. — Но даже в том тоне, которым он явно поддел исполнителя, издёвки не слышалось.

— Пожалуй, можно и ещё одну, — лениво растягивая слова, отозвался Александр. — Если пожелает дама. Итак? Дама желает? Что-то конкретное?

И тут ветви буквально взлетели к нему, превращая его стул в нечто вроде лёгкого кресла, а одна ветка, с мгновенно почерневшими до бархата крупными розами, быстро изогнулась в самый обыкновенный (хотя найдётся ли что-то здесь обыкновенное!) венок.