Капкан на Инквизитора

При одном воспоминании об огромном выродке, который был телесно куда больше Инквизитора в бытность мужем, и в чьих жилах наверняка мешались крови то ли геттов, то ли вовсе бемеготов, Альваха пробирал настоящий страх. Он не забыл ничего — ни своей униженной беспомощности, ни превосходства, которое выказывал ему де-принц, ни равнодушия к желаниям самого Альваха, ни дикой муки, которую познал в чужих, чудовищно сильных руках. Седрик являлся в муторных, изводящих кошмарах, после которых роман долго не мог уснуть. Его душу пекли страх, омерзение и досада — оттого, что до возвращения мужественности ему нечего было даже думать о том, чтобы одолеть этого великана. Вряд ли королевский отпрыск владел мечом хуже Альваха, но при том был не менее быстр и — гораздо сильнее. Поединок между ними не помог бы отомстить, а только кончиться поражением — опять поражением, после которого...

Альвах резко открыл глаза и поднял голову из ложбины в почве, в которой до того так удобно ее расположил. Поймал на себе уже ставший привычным голодный полусумасшедший взгляд велльского мага и поднялся из воды. Ему пришло в голову вычесать волосы — ибо тому, во что он их уложил с таким трудом, минулась уже седмица. В романских обычаях было совершать малое омовение каждый вечер, и не менее раза в седмицу — большое, с использованием мыльного камня, нагретой воды и душистых травяных настоев. Невозможность всего этого в дороге приводила Альваха в раздражение, в особенности с тех пор, как сделавшись женщиной, он стал испытывать повышенную необходимость мыться чаще в определенных местах.

Выбравшись из воды и, спустя время, вернувшись в нее же, Альвах на всякий случай отошел подальше от Ахивира, который делал вид, что усердно моется. В голову пришла здравая мысль о том, что совместное купание необходимо было прекращать. Однако горячая вода — после долгого времени и необходимость заново переплести то, что бывший Инквизитор упорно продолжал называть косой, удерживали от необходимости выскочить из благословенной грязевой емкости и завернуться в несвежую шубу, подальше от мужских глаз.

Подавив раздражение, Альвах занялся тем, что именовалось женской прической. С трудом распутав длинные пряди, он опустил их в воду, отклеивая одну от другой, и пока осторожно действуя гребнем. Мысли навалились снова — вялые, тоскливые и тяжелые. Морда Ахивира и выражение похоти на ней вызвали новый приступ усталости и тошноты. Альвах успел смертельно утомиться от осознания того, что мужи видели только его тело — только тело, и больше ничего. Даже ведавший о сути Ахивир разглядывал губы, бедра, грудь — и это все, что в его глазах составляло существо Альваха. За всеми прелестями никому не были интересные его ум, способности, весь его жизненный опыт. Роман думал об этом, жестко дергая гребнем по собственным волосам.

Но, что еще хуже — сделай ведьма его уродливым, ничего бы не изменилось. Разве что, не испытывая вожделения, мужи выказывали бы не похоть, а презрение. Снова исходя из внешнего вида, а не внутренней сущности. Ведь, сделавшись женщиной, Альвах не растерял ума и знаний, которые копил всю жизнь, он по-прежнему понимал несколько языков, умел писать на двух, хорошо владел оружием, знал повадки нечисти и был осведомлен о ведьмах настолько, насколько был осведомлен далеко не каждый воитель из Храма. Все это могло бы продолжать служить делу Светлого и способствовать возвышению самого Альваха, если бы не...

Если бы это все не было заказано для женщин. Даже мужняя женщина не имела иного пути, кроме оставаться в тени своего мужчины. Когда-то Альвах с легким сердцем сдал родовое гнездо, изъездив пол-империи, потому что хотел большего, чем у него было. Последний потомок древнего романского рода Альва, он желал подняться так высоко, как было ему отмерено, и, как любил шутить, оставаясь наедине с Октавией — "сделаться если не императором, то его правой рукой".

Теперь же его уделом было в лучшем случае вычесывать шкуры, стирать одежду и вынашивать детей для охотника из отдаленного велльского поселения. Все, что составляло его суть, что могло бы помочь ему и другим — было теперь закрыто. И это было отвратительно, невозможно...

... несправедливо?

Вспомнившаяся Октавия невольно заставила думать о себе дальше. Эта шлюха была действительно дорогой, и за несколько ночей с ней Альваху приходилось расставаться почти со всем его жалованием. Но у этой женщины было то, чего не было у многих, подобных ей.

Она была умна — и очень образована.

Альваха всегда удивляло не то, что Октавия прочитала за свою жизнь книг во много раз больше, чем прочел он сам. А, скорее, то, что у нее оставалось время на чтение — ведь помимо молодого легионера она принимала куда более именитых и состоятельных гостей. Среди ее клиентов были те, кто без колебаний взял бы ее женой, ибо эта женщина стоила того. Она знала и умела так много, что разговоры с ней занимали Альваха куда более ее красоты, даже когда он был моложе и горячее. Он знал, что Октавия принимала советников и сенаторов, генералов и вельмож, и, быть может, даже кого-то из духовников. Тогда это казалось естественным — ведь, несмотря ни на что, Октавия была, хоть и очень дорогой, но все-таки шлюхой.

Теперь Альвах вдруг замер, пораженный простой мыслью, которая, тем не менее, раньше не приходила ему в голову.

Октавия была шлюхой, но она была свободна. У этой женщины не было мужа. Она сама решала, кого принять и, при том, общалась с самыми высшими, теми, к принадлежности к которым только стремился сам Альвах. Она — как и он, не желала участи жены, что всегда терялась в тени мужа. Октавия хотела большего — и избрала единственный возможный для женщины путь.

Единственно возможный.

Альвах яростно, но беззвучно взрыкнул, выдирая волосы с корнем. Гребень сновал в густых кудрях уже свободнее, чем раньше, но работы оставалось еще много. И, поглощенный своим занятием, роман пропустил момент, когда какое-то надоедливое сопение надвинулось вплотную.

Чья-то жесткая, шершавая ладонь стиснула бедро, поводя вверх и задирая мокрую рубаху. Другая легла поперек груди, ловя один из сосков и прижимая Альваха спиной к обнаженному мужскому телу. Застывший от неожиданности роман почувствовал шеей — поцелуй, а уже не прикрытой снизу полотном кожей...

Синий мир точно взорвался перед ним красной, почти бордовой бешеной яростью. Роман согнул руку и изо все сил двинул локтем назад, угодив туда, куда метил. Вырвавшись из ослабевших пальцев скрючившегося от боли Ахивира, Альвах развернулся и ударил кулаком снизу вверх — ударил с маху, не жалея. Согнутого охотника разогнуло мгновенно, и он с плеском упал на спину. Альваха толкнуло в грудь что-то сильное и упругое, отшвырнув от неловко поднимавшегося Ахивира, но ярость, которая продолжала полыхать внутри, давала новые силы. Он снова прыгнул вперед. Ударом босой ноги в лицо велла отбросило на кромку водяной выемки. Ахивир выбросил руку, но Альвах уже знал, что сила мага в мире Лии уменьшилась многократно. Бросившись в воду, он переждал мгновенно пронесшееся над ним заклятье и — прямо из воды, бросился на уже почти стоявшего на ногах охотника.

Они оба свалились на затвердевшую вокруг горячего озерца грязь. Охотник неловко ударился затылком — все же, Альвах хорошо знал рукопашный бой, и, нанося удар ногой в лицо, не сдерживал силы. Не давая Ахивиру опомниться, роман прыгнул сверху — благо, за его стараниями опасаться было уже нечего, и от души принялся угощать охотника тумаками, вымещая всю свою злость, тоску и весь проклятый страх. Ахивир дергался, пытаясь вслепую поймать его руки, но сбросить грузно весившее девичье тело у него не хватало сил. Альвах легко отбивал его удары — и бил в ответ, разбивая лицо велла в кровь, превращая его в мешенное тесто.

— Света тебе, сестра!

Альвах замер. Человеческий голос в самый разгар драки, подействовал, как ушат ледяной воды. Роман медленно повернул голову на голос. Ахивир, уронив руку, которой он заслонялся от кулаков взбесившейся девы себе на лоб, с силой протер глаза.

Пользуясь шумом, те, кто бесспорно, были разумными людьми, подошли совсем близко. Забыв обо всем, пришельцы из мира Лея в изумлении обозревали окруживших их высоких, плечистых, широкогрудых женщин. Женщин было пятеро. Одетые в шкуры и меха, они были вооружены, но теперь оружие было убрано в ножны. У двух груди и живот защищали костяные панцири. Еще двое несли за плечами мешки, из которых свисали тушки мелких зверей. Пятая женщина — не ниже Альваха в бытность мужем и могучая, словно бемеготка, с видимой легкостью удерживала на плечах тушу, похожую на тушу косули.

Шестым в этом, без сомнений, охотничьем отряде, был мужчина. Хотя с первого взгляда пришельцы приняли его за деву. Ростом ниже самой невысокой женщины, худой и какой-то скрюченный, с удлиненным, заострившимся, безволосым лицом, этот юноша нес за плечами самую малую, вещевую сумку и казалось, что с рождения он только и делал, что болел. Его тонкие руки и ноги напоминали лапы мелкого полевого стрекотуна и казалось, готовы были переломиться от неосторожного шага. Узкие плечи, впалая грудь — все это вызывало только жалость к несчастному, который сильно отличался от высоких и широкоплечих, плотных охотниц, с которыми он пришел. Парень опирался на тонкое копье с костяным наконечником. Альвах, даже в том положении, в котором пребывал сейчас, таким копьем бы побрезговал.

Медноволосая женщина, которая стояла ближе всех, сделала еще шаг вперед и кивнула.

— Прости, сестра, что прерываем... наказание твоего нерадивого мужа, но, быть можешь, откроешь нам... Вы ведь пришли сюда издалека? Скажи, там, откуда ты родом... — она запнулась, разглядывая упиравшиеся в землю ноги Ахивира. — Там есть еще такие же мужчины?

Говор людей из мира Лии был похож на помесь велльского, романского и геттского, и оба — Ахивир и Альвах худо-бедно, но понимали то, что рассказывали им женщины. Несмотря на то, что дорога до поселения охотниц, куда их пригласили "переждать время танца диких мотылей" оказалась долгой, тащились они еще дольше из-за едва передвигавшего ноги Альваха, а говорили женщины много, послушать их, все же, стоило.

— Поразительно! — медноволосая Киркея обращалась как будто бы к Альваху, но продолжала ощупывать взглядом Ахивира. Другие четыре женщины тоже смотрели во все глаза, заставляя велла ежиться и чувствовать себя все более неуютно. — Еще никому из наших ни разу не удавалось... как это — выйти в ваш мир? Да, признаться мы не особо и стремились. Идти в туман у нас охотников мало. Хорошего там не выходишь, а за плохим кто же ходит? Да еще в такую даль?

Ахивир кашлянул, поддевая ременные крепления заплечного мешка.

— Но ведь ваши горгоны проходят. И пакостят они у нас тоже изрядно...

Женщины ответили недовольным ворчанием. От непонятного возмущения Киркея разжала пальцы, которыми придерживала древесный отросток, чтобы дать Альваху пройти под ним, и романа едва не снесло в сторону стремительно распрямившейся ветвью.

— Сострадательная Лия! Да кто вам сказал, что они — наши?

Альвах и Ахивир переглянулись.

— Они приходят с вашей стороны, — озвучил велл мысли обоих. Другая женщина, темноволосая и темноглазая, чем-то походившая на геттку Мегара, хмыкнула.

— Горгоны действительно живут на... как вы говорите, "нашей половине" мира, — она дернула углом пухлых губ и тут же одарила Ахивира таким ласковым взглядом, что тот, поймав ее взор, не выдержал и потупился. — Но они — не дочери Лии. Они вышли из тумана, который породил проклятый хаос, почти сразу же после того, как мир оказался разделен! Мы не знаем, что они говорят... говорят вам. Возможно, они представляются творениями Темной и от ее имени делают зло, чтобы еще больше поссорить... наши половины миров? Ведь это то, чего хочет хаос. Но у нас горгоны творят бед не меньше... а то и больше, ведь Лия — не так сильна, как ее брат, и не от всего может защитить своих дочерей... и сыновей.

Альвах и Ахивир переглянулись вторично.

— Так значит, горгоны приходят в мир Лея не по велению Темной? Может быть, вы будете утверждать, что и ведьмы сеют зло вопреки воле Лии?

Окружавшие гостей женщины даже приостановились, честно вытаращившись на Ахивира. Взгляды их на короткое время из вожделенных сделались искренне ошеломленными.

— К-какие ведьмы? — неуверенно переспросила Мегара. От изумления она забыла даже поправлять мешок со свисавшими оттуда звериными хвостами, и тот начал медленно сползать с ее спины.

— Как — какие ведьмы? — в свою очередь удивился Ахивир, а Альвах, забыв об усталости, сверкнул глазами. — Вы... не притворяйтесь, будто не знаете! В нашем мире только мужи рождаются с даром магии — и то таких очень немного. Чтобы получить этот дар, жены приносят нечестивые жертвы и молятся Темной Лии, а взамен получают могущество ведьм, которым пользуются только во зло — чтобы беспрестанно вредить людям...

Он умолк, потому что выражения женских лиц из потрясенных сделались яростными. Сыновья Лея уже успели заметить, что дочери Лии выражали чувства куда более глубоко, легко и открыто, чем было принято в их мире.

К счастью, злоба охотниц была направлена не на них.

— Снова проклятый хаос. Его проделки, — медноволосая Киркея медленно стерла выражение ненависти с лица и грустно улыбнулась. — Да будет тебе известно, прекрасный муж, и ты, маленькая сестра, что в мире Лии с даром... магии не рождался никто с момента великого разделения. Мы уж и успели забыть, что это такое. У Лии едва хватает сил, чтобы удерживать хаос от вторжения. Если она начнет делиться магией со смертными — этот мир падет.

— Ваши ведьмы, кому бы они там ни молились, получают силу не от Лии, — поддержала ее Мегара. Прочие женщины переглядывались со смешанными чувствами недоумения и негодования. Впрочем, ни у Ахивира, ни даже у Альваха сомнений в их чувствах отчего-то не возникло. — Наверняка это все он, проклятый хаос. Вы, дети Лея, должно быть, и слыхом не слыхивали обо всех бедствиях, которые он принес нашему... нашей половине мира. Лей — муж и он сильнее. Он способен защитить себя и живущих под его началом смертных. А вот наша Темная госпожа... Когда Лей оставил Лию, она облеклась в печаль и силы ее ослабли. Потом же проклятый хаос довершил остальное. Он насылал тварей, болезни, моры, голод и смерть... С великим трудом Темная Лия сотворила туман, коим опоясала себя, удерживая хаос и его творения на своих границах. Но те, что сильнее и крупнее, все равно проникли в наш мир. И... мы вынуждены жить с ними... в ладу... Настолько, насколько это возможно.

Альвах и Ахивир переглянулись в третий раз.

— В наш мир тоже прорываются твари, — решился сообщить охотник, невольно отводя взгляд от лица Мегары и оглядывая дерево, под которым они проходили. Из его потрескавшейся коры выглядывали наросты, что в точности повторяли форму женской груди. — Мы всегда думали — их насылает Темная для отмщения...

— Темная удерживает эту дрянь в тумане, — прогудела самая большая женщина с косулей на плечах, имени которой сыновья Лея еще не знали. — Сказано вам. Уши есть?