Капкан на Инквизитора

Горгона зашипела, сотрясаясь всем телом. Должно быть, это выражало смех. Однако шипение резко оборвалось. Зажмурившийся Альвах приоткрыл глаза. Чудище исчезло. Ведьма вновь стояла перед ним в обличии смертной, сложив руки на груди.

— Или ты будешь послушной девочкой и отправишься к велльскому королю, — она протянула руку и отерла щеку романской девы, которая неожиданно для самого Альваха оказалась мокрой. — Ну-ну, не плачь. Пообещай, что своими руками отдашь мне королевского ублюдка — и я даже дам тебе еще один подарок. Вот, прямо сейчас.

Механизм арбалета разрядился с тихим щелчком. Седрик вынул болт и, не глядя, бросил его в колчан. Пес Черный понял его без команды, расслабляя мышцы, уже готовые было после выстрела бросить звериное тело вперед, за добычей. Белошкурый олень, не подозревая, что только что избежал смерти, продолжал разрывать носом снег, пытаясь добраться до скрытой травяной пищи.

Внезапно он насторожился. Что-то явственно скребнуло по древесному стволу позади него. Олень не узнал этот звук, но и не старался это сделать. Он чуял только одно — опасность. Мигом позже зверь стремглав унесся дальше в чащу.

Де-принц поглядел ему вслед и опустил оружие к ноге. Потом прислонился спиной к дереву и, запрокинув лицо, некоторое время стоял, разглядывая припорошенные снегом голые древесные кроны. В просветах между ними по хмурому зимнему небу медленно плыли облака.

Седрику Дагеддиду, второму сыну велльского короля, было плохо. Так плохо, что все прочие "плохо" в его жизни, по-видимому, были только подготовкой к теперешнему. Де-принц страдал, как страдает пьяница, долгое время не имеющий возможности утолить хмельную жажду, как изнывает распутник, волею судьбы угодивший в евнухи асского гарема, как мучится заядлый игрок, что вынужден отслеживать чужую удачу за игорным столом, не имея за душой ни медяка.

Седрик любил. Любил страстно, до телесной истомы, до помутнения рассудка. Он полюбил сразу, едва вдохнув аромат волос воинственной романской девы, а после, дав ей свое семя, еще и привязал себя к ней телесно. Де-принц любил глубоко, искренно и эгоистично.

Но ему не на кого было излить его любовь.

В тот злосчастный вечер де-принц с трудом заставил себя покинуть комнату. Едва дождавшись рассвета, он поспешил обратно, чтобы встретить утро рядом с романской девой, имени которой даже не узнал. И — наконец, дать ей понять истинную суть его намерений. Он помнил, какое яростное сопротивление оказывала ему девушка накануне, даже несмотря на осведомленность о том, под кого ее бросила судьба. Но верил, что женитьба на ней примирит романку с ее положением. По законам Веллии трон мог наследовать тот из сыновей короля, у которого росли старшие дети. Брат Седрика, Генрих, был бесплоден. Кем бы она ни была до встречи с насильником, ребенок от де-принца помог бы романке сделаться королевой одной из наиболее цивилизованных провинций Вечного Рома. А Седрику — ее королем.

Хотя последнее в глазах Дагеддида было не так уж важно. Жизнь принца была ему даже больше по нутру, потому что освобождала от излишней ответственности. Куда более нужным и желанным для него было, наконец, обрести жену и ребенка, а также подарить отцу то, о чем тот уже не смел мечтать. Продолжателя рода Дагеддидов.

Вот только та, которая могла осчастливить сразу такое число высоких мужей, исчезла.

Седрик помнил свой обжигающий испуг, когда увидел пустую и разоренную постель. И начало лихорадочных поисков — когда он понял, что постель была покинута уже давно. Несмотря на близость его убежища к столице, вокруг стоял лес, и беглянка могла направиться куда угодно. Вся надежда была на Черного. Умный пес, который служил де-принцу уже почти десять лет, еще ни разу не подводил хозяина.

И действительно — запах девушки он взял легко. И быстро повел охваченного тревожными предчувствиями Седрика к его сбежавшей невесте.

Но не довел. С Черным случилось то, чего не случалось никогда. Он потерял след.

Первые несколько дней после потери, Седрик вел себя, как полоумный. Он самолично объезжал каждое из ближайших селений, в которых могла появиться беглая романка. Разослал гонцов и глашатаев во все части провинции и даже за ее пределы. Увеличил награду за поимку девушки втрое.

Но романка как канула в воду.

Седрик не сдавался. Он продолжал ездить по селениям, терпеливо осматривал всех романских девок, которых тащили к нему охотники получить вознаграждение и даже обратился к Храму — чего никогда не делал раньше. Но все было тщетно. Ненадолго давшаяся ему в руки драгоценная женщина раздразнила желание, и исчезла, оставив по себе лишь тянущее чувство разочарования и тоски.

В конце концов, де-принц впал в уныние. Он не отменял ничего, но дальнейшие поиски проходили без его участия. Седрик оставил даже дорожную стражу и вернулся в свой дом — тот самый, который держал почти под самым Ивенот-и-раттом, и в который когда-то привез прекрасную романку. Верный Эруцио увязался следом, но теперь его общество только раздражало де-принца. После ночи с женщиной он уже не мог дарить своей любви мужчине, искренне недоумевая, как вообще сподабливался на такое раньше. Эруцио тяжело переживал эти изменения, но упорно оставался рядом, по-видимому, все еще надеясь на то, что тучи рассеются, и бывший любовник опомнится от наваждения. Седрик не гнал его — отчасти из чувства вины, отчасти потому, что в своем доме не хотел оставаться один. Этот дом был настоящим убежищем — о его существовании не знал никто кроме Эруцио и еще нескольких преданных лично Седрику воинов. Жаждавший уединения де-принц обходился даже без слуг.

Но сегодняшняя охота случилась без Эруцио. Роман собирался ехать в столицу — за припасами или по какой-то иной нужде. Седрик не спрашивал, чувствуя смутную благодарность к бывшему любовнику за ненавязчивость. После единой вспышки гнева Эруцио более никогда не заговаривал о случившемся между ними, то ли испуганный повелением удалиться, то ли попросту из врожденной деликатности. Но как бы там ни было, оставаясь рядом, он не лез в душу, и это более, чем устраивало Седрика теперь. Со своей душой он не мог разобраться сам, тем более пускать в нее кого бы то ни было.

Разве что романку. Романку он бы впустил — и не выпустил обратно. Но романки не было. Иногда Седрику казалось, что девушка ему попросту приснилась.

Занятый не оставлявшими его тягостными размышлениями, он отъехал довольно далеко от дома. Некоторое время спустя, де-принц с удивлением обнаружил, что рука сама правит коня к тому месту, где он встретил романку в первый раз. Поднявшееся из нутра раздражение, впрочем, тут же улеглось. Он дал свободу Черному, а тот вел их обоих песьим охотничьим чутьем по следам дичи. То, что след оленя привел их к знакомому месту, было лишь совпадением.

Седрик не возвращался сюда со времени первой встречи с романской девушкой. Ему не хотелось снова бывать там, откуда началась его душевная мука. Но, подчиняясь наитию, он все-таки решил заглянуть на знакомую поляну.

С тех пор, как он был тут более двух месяцев назад, поляна изменилась. Облетевшие деревья и кусты позволяли просматривать лес далеко вперед. Земля была припорошена снегом. Снега в этом году случилось немного, но судить было рано — основная зима была еще впереди. Тем не менее, на открытом месте наметено было порядочно, и спешившийся было для того, чтобы подкрасться к дичи Седрик, вновь вернулся в седло. Он подъехал к поляне с того самого края, что и вечность тому назад, когда во главе отряда окружая разбойников, увидел у раскидистого куста стоявшую там прекрасную романку.

И как и вечность назад, романка теперь была на том же самом месте.

Поперхнувшийся своими мыслями Седрик сначала не поверил глазам. Некоторое время он в полном молчании созерцал темные волосы и хрупкую фигуру девушки, которую узнал бы из тысячи ей подобных. Лица де-принц пока не видел — сидевшая прямо в снегу романка опиралась локтями в колени, уложив на них голову. Ее плечи подрагивали — она плакала или просто глубоко и неровно дышала. Но это была та самая девушка, в этом у Седрика не возникло ни малейших сомнений. В одном из ее маленьких кулаков поблескивало небольшое медное зеркало, опущенное отражающей поверхностью вниз.

У ног девушки лежал мешок с чем-то угловатым. Поверх него небрежно валялся посеребренный меч. На первый взгляд он был точно таким же, как тот, который Седрик отнял у нее раньше.

Медленно, словно боясь вспугнуть свое видение, де-принц сошел на землю, увязнув в снегу почти по щиколотки. Так же осторожно он двинулся к по-прежнему уткнувшейся в колени девушке. Теперь ему был виден разрытый вокруг нее снег и облачко пара, которое поднималось от ее лица при дыхании. Темные волны ее густых волос были рассыпаны по плечам. Девушка выглядела такой потрепанной, точно только что вышла из схватки. Что, впрочем, при ее любви к лесам и стычкам с их обитателями, могло быть недалеко от истины.

Когда до застывшей в неподвижности романки оставалось не более полутора десятка шагов, конь Седрика, которого де-принц вел за собой на поводу, всхрапнул. Этот негромкий звук словно разбудил странную девушку. Она вскочила на ноги. Меч оказался в ее руке раньше, чем Седрик успел это заметить.

Какое-то время Седрик и романка смотрели друг на друга. Дагеддид взирал на свою драгоценную находку со смесью смущения, восторга и дикого облегчения — это действительно была она. В стоячем морозном воздухе он еще не слышал ее запаха, но знакомое желание понемногу поднималось из самых глубин его естества.

Похоже, что и девушка его узнала. В ее взгляде мгновенный испуг смешался с глубоким отвращением и какой-то внутренней мукой.

— Здравствуй, — проговорил Седрик, когда молчание стало затягиваться. — Я вижу, ты меня помнишь. Зря ты тогда сбежала. Я... я все время искал тебя. Теперь... ты поедешь со мной.

Девушка по-прежнему смотрела на него. Как и вечность назад клинок в ее руке был направлен в грудь Дагеддиду. Только теперь романка была одета в теплое платье до пят и меховой полушубок. Глаза юной женщины набрякли краснотой, точно она недавно плакала. Красивый тонкий нос слегка припух. Романка казалась сильной, но одновременно маленькой и хрупкой. Седрик смотрел на нее и в его груди помимо вожделения зарождались иные желания, которые раньше никогда не были ему знакомы — обнять, согреть и защитить.

— Опусти меч, — он выпустил повод, делая шаг ей навстречу. — Я не хочу, чтобы все было, как в прошлый раз. Я... проклятье, трудно разговаривать, если тебе не отвечают! Если бы ты могла говорить...

— Я могу говорить.

Седрик вздрогнул от неожиданности. Речи романки прозвучали как гром с ясного неба. Де-принц привык к бессловесности прекрасной юницы, и ее голос — глубокий, серебристый, несоизмеримо нежный, поразил его еще более притягательного запаха. Забыв обо всем, он сделал еще шаг вперед. Девушка отступила, оставив между ними мешок и брошенное на него зеркало.

— Тогда ты... назови свое имя, — отчего-то узнать это показалось Седрику теперь важнее всего прочего. — Как тебя зовут?

Некоторое время романка молчала. Ее красивое лицо комкала непонятная гримаса. Наконец она по-мужски сплюнула в сторону и глубоко вдохнула сквозь стиснутые зубы.

— Зачем, Дагеддид?

Седрик не ошибся — никакого уважения к его титулам или страха перед ним у романки не было. Такое настолько шло вразрез с тем, к чему он привык, что, несмотря на обстоятельства, геттское нетерпение вновь резко поднялось откуда-то изнутри. К нему подмешивались раздражение от равнодушного тона девушки и гнев за все мучения, что она причинила ему своим побегом. Седрику захотелось вновь жестко доказать обязанность женщины подчиниться — тем более, ему, сыну короля.

Де-принц сдвинул брови, давя в себе гнев. Ради расположения прекрасной романки он сдержался.

— Ты поедешь со мной, — отрывисто повторил он. Извинительные нотки в его голосе исчезли. Седрик теперь говорил властно, сообразно положению. — Как я должен к тебе обращаться?

Он рассчитывал вызвать смущение или испуг. Однако девушка лишь хмыкнула. Это равнодушное хмыканье вкупе с ее выражением лица резко усилили раздражение де-принца.

— Болван, — неприязненно добила его романка, не опуская меча. — В когорте женоугодников твое место — с левого края. Поди дай в морду тому asino (ослу), который учил тебя так обольщать юных жен. Et рerite, сaenum. (И отвали, скотина.)

Ни миг от услышанного Седрика взяла оторопь. Ему часто приходилось слышать подобные выражения в Роме, особенно в среде простолюдинов, но от женщин — никогда. Опамятовав, он рассвирепел окончательно.

— Ты можешь просто сказать свое имя? — не сдержавшись, гаркнул он. — Какое, к Прорве, обольщение? Я всю страну вверх дном перевернул, пока искал тебя! В каждом селении глашатаи орут о твоих приметах! Проклятая ведьма, ты лишила меня покоя! И теперь ты еще смеешь дерзить?

Романка хмыкнула опять. Потом, без перехода, шмыгнула носом и вытерла под ним рукавом. Непохоже было, чтобы де-принцу удалось вызвать ее испуг на этот раз.

— Веллы зовут меня Марикой, — поморщившись, соизволила представиться она.

Седрик смягчился. Звуки велльского имени неожиданно благотворно подействовали на его вспыльчивость.

— Хорошо, Марика. Опусти меч.

Романская девушка отрицательно качнула головой.

— Nequaquam.

— Говори по-велльски, — раздраженно приказал де-принц, который все более тяготился близостью романки и невозможностью прямо теперь коснуться ее тела. — Что значит — "нет"? Проклятье. Я приказываю тебе!

— Веллами своими командуй, — маленькая женщина и тут не выказала малейшего почтения к его особе. — Ты ж уже... все сделал... что тебе было нужно. Проваливай, куда шел.

В голову Седрика впервые закралась крамольная мысль о том, что с немой было куда легче.

— Вот... ведь, — ценой огромного внутреннего усилия он остался внешне спокоен. Седрика потянуло попытаться вновь подчинить ту, которая называла себя Марика, силой. Но он все еще надеялся решить дело миром. — Я... послушай, я люблю тебя, дрянная девка. И хочу жениться на тебе. Клянусь именем моих предков! Отдай мне этот меч, и поедем в ближайший Храм, хоть прямо сейчас. Лей свидетель, я хочу любить тебя в вечности! Только перестань... меня... злить.

Во взгляде девушки что-то чуть заметно изменилось. Прошло несколько мгновений с тех пор, как утих звук его голоса. Потом романка медленно кивнула.

— Лей, говоришь, — она слегка повела плечом, разминая затекшую под весом оружия руку. — Добро. Отдадим это дело на суд Светлого Лея. Как ему угодно... пусть так и будет.

Поймав недоумевающий взгляд де-принца, девушка устало усмехнулась.

— Хочешь мой меч, недоносок? Забери!

От мгновенного колющего в лицо Седрика спасла лишь геттская реакция — и годами оттачиваемое мастерство меча. Резко дернувшись в сторону, он все равно успел ощутить холодок романской стали у щеки, там, куда едва не вломилось острие. Девушка быстро, как рысь, прыгнула по другую сторону от его большого тела и вновь нанесла удар. Но он увернулся и здесь, вскидывая руку.