Тимена молча кинулся в заросли. Пришельцы были ему не нужны. В самой глубине души Тимена удивлялся, что чужаки настолько ему безразличны. Ведь ему, может быть, даже никто не поверит, что они в самом деле есть. Скажут — тебе в дурмане привиделось. Небожители из Бисмасатры! Где это видано?! Наверное, это самое необычное и самое важное, что случилось в Сатре за целые сотни лет. А Тимене все равно...

Он отыскал яму, где пил отвар из дикого корня: там валялся его котелок. Юноша подобрал посудину. Мысли о пришельцах-небожителях делались все тусклее. Котелок... старуха Геденна будет ругаться: где пропадал?.. Землянка в гуще зарослей... Только это и достоверно, остальное — дурман, сон...

Дайк молчал о том, что пришел не один.

Во дворец Тесайи заглядывали другие тиресы — посмотреть на Дайка. Кто не видел своими глазами его появления в Сатре, просили его просиять. Дайк облекался светом. Небожители спрашивали, что означает его имя: оно казалось им странным. Дайк отвечал:

-Не знаю. Мне дали это имя люди: они спасли меня, а своего настоящего имени я не помню.

Тиресы обсуждали, осквернен ли Дайк, если его касались руки людей. Но неутраченное сияние говорило в пользу пришельца. Значит, что-то уберегло его от скверны!

Тесайя привел Дайка на площадь — на собрание тиресов Сатры. Площадь была мощена обветренным, подточенным дождями, обожженным солнцем камнем.

Дайк уже узнавал самых влиятельных вождей.

Приземистый, с бычьей шеей, круглым волевым лицом и цепкими серыми глазами — это Сатвама Справедливый. Украшения он предпочитает из золота: широкие браслеты, ожерелье, тяжелый венец с крупными самоцветами. Но в одежде Справедливый не любит излишеств, на ней ни вышивок, ни узоров. Рубаха навыпуск кажется даже несколько мешковатой на его мощном теле, и пояс оттягивает простой меч. "Верные" Сатвамы приносят ему присягу и делятся на дюжины, в которых он сам назначает начальников. В рядах его сторонников порядок: настоящая Сатвамасатра, как встарь.

Красивый, статный, истинный потомок небесного народа — это Дварна Твердый. У него пепельно-русые волосы, губы узкие, четко очерченный выдающийся подбородок. Дварна ни перед кем не склоняет головы и не опускает глаз. Украшения он носит скромные, почерневшие от времени, из серебра. "Верных" у Дварны Твердого меньше всех, потому что он требует от них безоговорочного повиновения и даже в открытую говорит: "Если ты предан мне всеми помыслами, кроме одного, ты мне не нужен". Но Дайк слыхал, что при этом Дварна — лучший воин Сатры, и сам готов драться за своих "верных", если будет нужда.

Худощавый, подвижный, с пронизанной сединой гривой — тирес Одаса Мудрый. У него удлиненное лицо, которое чаще всего принимает скорбное и задумчивое выражение, густые брови и острый нос. Одежда его расшита узорами, а украшения необычны и вычурны, не такие, как у всех. "Верных" у Одасы горстка. Они скорбят о прошлом Сатры.

А вот Итвара Учтивый — нескладный, долговязый, с приятной улыбкой. Рыжеватые волосы копной, всегда чуть в беспорядке, бледная кожа, под глазами темные круги, лицо подвижное и нервное. Одевается Итвара наряднее всех: в одежды из крашеных тканей, сейчас он в фиолетовом. Украшения на нем легкие, витые, изящные. Итвара — знаток священных Свода и Приложений, но ему не хватает накала участвовать в общих спорах. Так же нерешительны и его сторонники.

Человеческое имя "Дайк" жителям Сатры произносить было трудно. Они стали называть пришельца Дэва — Сияющий.

-Насколько мне открыта истина, — произнес Тесайя Милосердный, — память Дэвы подобна запечатанному посланию. Сам Дэва не в силах его развернуть, но мы должны понять, что он принес нам. Он утверждает, что в своих снах стал свидетелем преступной любви Йосенны к человеку, который был проклятьем Сатры. Насколько мне открыта истина, это и есть послание.

-Я видел во сне Сатру: царевну Йосенну, героя Белгеста и благородного Дасаву, — подтвердил Дайк.

-Не для того ли ты пришел, чтобы объединить нас перед явлением Жертвы? — вышел вперед Сатвама Справедливый. — Может быть, теперь Сатра должна обрести царя?

-Не знаю, — повторил Дайк. — Откуда мне знать? Но я небожитель. Я, может быть, что-то должен Сатре...

-Почему ты зовешь Белгеста героем? — сурово спросил Дварна.

Но его перебил шум на краю площади. Оттуда с гулом надвигалась толпа. Приблизившись, она слегка раздалась, и в окружении небожителей Дайк увидел Гвендис. Она шла к нему с таким спокойным выражением лица, словно все вокруг ей было давно знакомо. Громадный Тьор в меховой куртке, с секирой за плечами, озирался, по-детски приоткрыв рот: великаны — строители из камня, и руины мраморных зданий притягивали его удивленный взгляд. Сполох с палицей у пояса бросал зоркие взгляды вокруг, при случае готовый к любому подвоху.

-Мы небожители, а это — наш тирес, — произнесла Гвендис на языке Сатры, показывая на Дайка рукой. — Пожалуйста, примите нас с миром.

Часть 4

Итвара уныло правил лезвие бритвы. У небожителя лицо должно быть гладкое, а не заросшее шерстью. Раб принес миску с горячей водой.

-Поставь на стол, — произнес Итвара.

На стене висел отшлифованный золотой поднос. Глядясь в него, небожитель занялся уничтожением "шерсти". Кожа у Итвары была очень нежной и белой, от бритья она сразу покраснела и начала гореть. Небожитель прижал к лицу мокрое полотенце.

"Вся Сатра встала на голову из-за этого пришельца, — попытался развлечь себя мыслями Итвара. — А у него, кстати, шерсть на лице тоже растет! Но вместе с тем он сияет... Когда-то это могло бы перевернуть вверх дном все наши представления. А теперь наоборот... у нас столько книг, столько толкований и толкований к толкованиям толкований, что никакой опыт не заставит нас пересмотреть наши законы. С помощью писания мы способны объяснить все. Жизни совершенно нечем нас обескуражить. Она больше не в силах задать нам вопрос, на который мы не предъявили бы готовых заранее наивернейших ответов..."

Итвара отнял от лица полотенце, повесил на спинку кресла и, сутулясь, волоча ноги, как старик, поплелся в книгохранилище.

Законы Сатры определялись священными книгами. Но их мало кто знал, особенно потому что недостаточно было знать само писание, или же Свод. Надо было всерьез изучить то, что Итвара называл "толкованиями к толкованиям толкований" — а именно, Приложение. Любой, понимающий Свод в прямом смысле — как в нем написано — впадал в заблуждение. На самом деле каждое слово Свода имело особый и подчас иной, чуть ли не противоположный смысл, что и разъяснялось в Приложении.

Отец Итвары посвятил всю свою жизнь тому, чтобы выучить Приложение и Свод. Он собрал полное хранилище источников и приобрел в Сатре огромный вес, потому что в любом споре мог показать свиток или книгу с подтверждающим его правоту стихом. Итвара тоже заучил порядочно, но он еще слишком мало жил на свете, чтобы знать все.

Одной из главных задач Приложения было толкование Светоча. Толкователи объясняли: дочь царя Бисмы полюбила человека, и с той поры началась погибель всех Сатр. Дасавасатра так и не была воздвигнута. Живущие в шатрах людские вожди разрушили Бисмасатру. Изначальная Сатра сохранилась, но понесла урон — утратила сияние и лежит в руинах. Таково было наказание за отступничество Йосенны, которая вдобавок ввела во грех собственного отца: она коварством заставила царя Бисму поклясться, что он не уничтожит человека по имени Белгест.

-Можно, Итвара? — раздался в книгохранилище приветливый голос Тесайи.

"Ага, Сахарные Уста!" — ухмыльнулся Итвара, у которого для всех знакомых имелось тайное прозвище. Тесайю он называл про себя еще и "Сладострастником".

-Входи, тирес, — откликнулся он.

Тесайя, хмуря черные дуги бровей, предстал перед ним.

-Здравствуй, Итвара. Последнее время ты не вступаешь ни в какие споры и избегаешь высказываться. Даже когда Сатвама или Дварна передергивают Приложения, ты молчишь. Ты роняешь себя в глазах посвященных.

Итвара болезненно поморщился.

-Ты же знаешь, Тесайя, все споры бесконечны.

-Сатвама слушает только себя, он просто безумен! Для таких существует лишь то, что они вобьют себе в голову. Но мы должны доносить истину до остальных небожителей и не позволять ее искажать.

-Угу... — совершенно без выражения уронил Итвара, и его губы снова плотно сомкнулись.

Тесайю это не смутило. Он сел поудобнее на скамью.

-Равнодушие погубит тебя, Итвара. Вспомни, как Дварна осудил роспись на стенах моего дворца. Дварна ходил и проклинал меня по всей Сатре за то, что с моих слов Орхейя изобразил подвешенный над огнем котел со священным телом Жертвы. Как будто он не знает строк Свода: "Над огнем висит мой котел, в котором варится чистая пища".

Итавара кивнул. Он помнил эту строку. В третьей книге Свода речь шла о том, какая пища считается чистой и как следует ее приготовлять. Потом в Приложении было написано, что, разумеется, здесь иносказательно говорится о будущем явлении Жертвы.

-Ага... — подтвердил Итвара. — А Дварна ссылался на стих: "Неискаженной истиной душа твоя напитается". "Истина", которой мы все намерены когда-нибудь "питаться" — это Жертва, и получалось, что "нельзя искажать", означает "нельзя варить его тело в котле". Я ничего не забыл, Тесайя. Вы перерыли все писание, и каждый нашел подтверждение своим взглядам. Потом против Дварны выступил Сатвама... ну, эти всегда друг против друга. Сатвама напомнил, что золотой котел достался нам с древних времен в наследство, а зачем еще котел, как не для приготовления Жертвы. На что Дварна ответил — котел для того, чтобы слить в него кровь, поскольку она так же целебна и спасительна, как и плоть. И все понеслось по новой. Правда, приверженцы Дварны малочисленны, и когда вы соединились с Сатвамой, вы задали ему жару. Собственно, вы справились без меня, и никто уже не смеет говорить, что тело Жертвы следует поедать сырым. Что дальше?

-Дальше? — шевельнул гибкой бровью Тесайя. — Сатвама объявил, что тело Жертвы не может иметь никакого вкуса, ибо не вещно. Я же всегда учил, что оно будет сладчайшей пищей вкушаемой.

-И вы опять засыпали друг друга доказательствами, а Дварна смеялся, когда ваши приверженцы подрались на площади, — ухмыльнулся Итвара. — Он сказал, что даже если сейчас явится Жертва, вы никогда не узнаете, кто из вас прав: вы оба недостойны съесть ни частицы его плоти.

Полное лицо Тесайи слегка покраснело:

-Может быть, мы переусердствовали от ревности. Зато ты ленив и кичишься своей благопристойностью перед нами, которые безумствуют ради правды.

Итвара чуть пожал плечами:

-Должно быть, я и вправду ленив, но в кичливости ты обвиняешь меня зря. Я... впрочем, что мы вдруг обо мне? Как там наш сияющий пришелец? Он очень занятно рассказывает о Светоче. Кто бы мог подумать, что Дасава Санейяти помогал Белгесту! В Своде сказано только, что Дасава однажды исчез из Бисмасатры неизвестно куда. А он, оказывается, ушел с человеком!

-Потому-то я и здесь, — строго сказал Тесайя. — Его рассказ о Светоче... Что ты об этом думаешь?

Итвара оживился.

-Ну... — он замысловато повел в воздухе рукой. — Я вижу одну закономерность. Белгест... м-мм... — Итвара всегда медленно раскачивался, прежде чем начать речь. — Способ действий Белгеста неизменно одинаков. Этот человек встречается с Дасавой и изменяет его жизнь. Благородный тирес и будущий царь Дасавасатры вдруг полностью пересматривает свою судьбу. Затем наступает следующий виток. Белгест встречает Йосенну. И, как известно, прекрасная царевна ради него тоже полностью изменяет судьбу. Наконец, наступает третий виток. Белгест отправляется в Ависмасатру — и ради него изменяются вечные законы жизни и смерти, поскольку он единственный живой, кто спустился в подземное царство, и единственный живой, кто вернулся оттуда. Царь Бисма не смеет взять из рук Белгеста добытый Светоч, а человек носит его на пальце.

Тесайя внимательно слушал, наклонившись вперед. Он знал, что Итвара в самом деле одарен и умен, и к нему стоит прислушаться. Увлекшись, Итвара побледнел больше обычного, и у него разгорелись глаза:

-Я считаю, сила Белгеста — это сила изменения. Это сила, противоположная нашей. Мы, небожители, все века пытались остаться такими, какими были в первозданности. Люди слились с Обитаемым миром и переняли его способность к вечному изменению. И наша сила оказалась хрупка перед их.

-Но что же делать, чтобы избежать этой разрушительной силы?! — воскликнул Тесайя.

Итвара опять ухмыльнулся:

-Ничего. Прятаться за стеной. До сих пор это почти всегда работало. Главное, чтобы нас больше не нашел никакой потомок Белгеста.

Небожительница Эйонна не пряла, не пекла хлеб, не присматривала за рабами. Она даже не должна была рожать детей. Эйонна выбрала судьбу утешительницы. Таких женщин в Сатре было немного. Возможно, они появились тогда, когда еще были богатые небожители, цари и советники, ходившие к утешительницам, чтобы насладиться любовью и отдохнуть от забот.

Женщинам Сатры нельзя было танцевать. Все помнили пагубный танец коварной царевны Йосенны, с помощью которого она вынудила царя Бисму на опрометчивую клятву. Но утешительница танцевала для своих гостей. Она играла на арфе и пела песни, приводившие в волнение сердца. Сатрийцы читали только Писания, — Эйонна же знала древние стихи и могла рассказать их к месту.

Кроме этого, Эйонна умела красиво накрыть на стол, приготовить более изысканное блюдо, чем ели обычно, украсить покой цветами, тканями, развлечь гостя веселой и умной беседой, подливая вина. Предполагалось, что после беседы, вина, музыки, танцев можно рассчитывать и на утехи в постели, но это зависело от доброй воли Эйонны. Если у нее не было настроения, она могла отказать. Утешительница сама решала, кого принимать у себя, а кого нет.

Двери дома красавицы Эйонны были открыты только для тиресов. Все они приносили ей подарки и боялись утратить ее расположение, не ходил к утешительнице только Одаса. Тот считал, что занятие Эйонны несомненно неправедно, и другие просто лицемерно закрывают на это глаза. Одаса гневно сверкал взглядом, когда встречал ее на пути.

Грубую ткань своей одежды Эйонна окрасила природными красками в легкие и светлые тона и закрыла ниспадающими разноцветными занавесями дыры и проломы в каменной стене. Накануне зимы уже нельзя было найти цветов, но Эйонна знала, какие цветы и растения можно засушить с лета. Она расставила на подставках старинные вазы. В одной — высокий голубой чертополох, в другой — ворох желтых колосьев, в третьей — высушенные особым образом листья вперемежку с гроздьями рябины.

Ярко горели светильники. Те небесные светильники, что служили небожителям в старину, давно утратили сияние. Теперь им светили обычные фитильные лампы. Эйонна стояла у очага, помешивая вино в котелке. На столе уже было приготовлено два ярко начищенных древних кубка и глиняное блюдо с дольками сушеных яблок. Среднего роста, изящная, с белой кожей и тонкими чертами лица, Эйонна откинула за спину распущенные темно-русые волосы. Их придерживал золотой венец с рубином. Камень был подобран в тон одежде — сегодня вечером утешительница надела красное платье с глубоким круглым вырезом, узкое в талии и с широким подолом, чтобы танцевать. Руки Эйонны были открыты и унизаны браслетами — по обычаю не смешивать металлы, все украшения в этот раз были только из золота.