Чудачка

— Виновен! Виновен! — простонали две призрачные девы, простирая руки к толпе.

— Виновен! — хрипло каркнула мертвая, шаркая вперед и тоже вскинула руку. Одну, сжатую в кулак. Лишь указательный палец был вытянут вперед и точно указывал на того, от кого приливом отшатнулась толпа.

— На тебе наши смерти! Зачем?! — провыла в унисон ужасная троица, подступая к тому, кто был бы и рад сбежать, да ноги не могли сделать с места даже шага, словно намертво прилипли к мостовой.

Подошвами ног к плитам храмовой площади накрепко пристал молодой мужчина в фиолетовом плаще с одухотворенным, а ныне искаженным напряжением и ужасом лицом. Судя по острым кончикам ушей, не совсем человек. Он пытался вытащить ноги из сапог, чтоб скрыться, но не тут-то было. Похоже, изнутри ноги его тоже прилепили к месту.

— За что? — снова завыли призраки, закашляла прекрасная мертвячка.

— Я не хотел ваших смертей! Все должно было быть не так! Иначе! — выкрикнул парализованный ужасом и магией виновник, бешено вращая глазами. — Они должны были остановить! Позвать! Понять!

Но призраки и зомби не вняли этим, вне всякого сомнения, логичным для остроухого доводам, все так же они подступали к жертве и тянули к нему скрюченные пальцы: разорвать, отомстить, покарать. К завываниям-вопросам 'За что?' прибавились стоны:

— Кайся! Кайся! Кайся!

И остроухий интриган не выдержал психологического давления. Взахлеб, со стенаниями и слезами раскаяния, он при небольшой помощи в усилении и распространении звука, поведал всем заинтересованным и не особо заинтересованным о сути и всех этапах интриги, составленной и обстряпанной в захолустном мирке ради одной 'великой' цели. Силы должны были на горьком опыте убедиться, что без пастухов-жрецов паства превращается в неразумное, жестокое стадо, жаждущее крови.

Он ведь ничего по сути не делал особенного — там шепнул, тут подсказал, здесь намекнул. Пара-тройка заклинаний подавления воли не в счет. Это ж ради общего блага: и самих Сил, и их изгнанных жрецов! Он не хотел трагедий! Нет, он лишь хотел все исправить, чтоб стало, как прежде.

Чем кончилась печальная история, Наде досмотреть не дали. Кино оборвалось на сцене полного и безоговорочного покаяния бывшего жреца. Впрочем, с таким послужным списком вряд ли ему теперь была суждена успешная карьера при любом из культов в мирах. Светлые отвернутся от замаранного кровью, темные от разоблаченного неудачника, блюдущие равновесие от нарушившего его.

Эмоционального накала трансляции с обрезанной концовкой оказалось достаточно, чтобы девушка проснулась с заполошно бьющимися сердцем. Спальная футболка была мокрой от пота на спине. Отдышавшись, Надежда осторожно позвала:

— Силы?

— Надя?/Посвященная?/Избранница? — так же тихо и осторожно отозвались Двадцать и Одна.

— Что было дальше с вашим бывшим жрецом? — вопрос задавать было страшно, но не знать показалось девушке еще хуже.

— Мы его забрали на Суд Сил. И мы... девушек тоже забрали и воскресили в тех мирах, где их ждут. Силы Смерти дозволение дали. Храм теперь чист, но закрыт, раскаяние и призыв должны прозвучать громко, чтобы мы вернулись, — немного виновато — а ну как служительница начнет их в чем-то упрекать — поделились своими соображениями Силы. После того, как их избранница ринулась лично спасать постороннюю девочку, Двадцать и Одна немного скорректировали свое поведение по отношению к созданиям плоти.

Надежда откинулась на подушку и умиротворенно улыбнулась. Хорошо все устроилось, правильно для каждого! И людям, пожалуй, нужно время, чтобы понять, в какие неприятности ввергло их слепое следование чужому призыву и погоня за иллюзорными благами. Они потеряли величайшее сокровище — не только милость, но и доверие Сил Двадцати и Одной.

Да, храм — место силы, то есть точка биения пульса мира, узел, сосредоточение свободной энергии Мироздания, в которую так приятно окунуться, осталось. Но без личного присутствия покровителей даже это место будет звучать пустотой для тех, кто помнил и ощущал. Чтобы Силы вернулись, воистину людям придется звать и раскаяться, причем искренне. Фальшивка не пройдет, ложь раскусят сразу.

Беседуя с Силами в предрассветной тишине, Надя чувствовала недосказанность. Кажется, Двадцать Одна знали или хотели сказать ей больше, чем сказали, но почему-то промолчали. Их умалчивание пахло горькими ягодами и недобродившим до вина соком. Тускло-коричневые всполохи портили обыкновенно-радужное чистое сияние. Но девушка не стала терзать таящихся от нее собеседников. Если они не посчитали нужным сказать, пусть молчат. Возможно, так будет верно.

Все-таки они — Высшие Силы, чувствующие волю самого Творца бесконечной Вселенной, как прямое указание к действиям. А она только свежеиспеченная посвященная со скверно сформированным, кособоким из-за нахождения в техническом мире даром.

Значит, недосказанное и должно было остаться недосказанным, и не стоит обращать внимания на цвета и запахи? Ведь так? Так?

Может, они просто не захотели ее тревожить? Но если проблема все-таки есть, найдется тот, с кем Силы ее обсудят. Взять хотя бы Дарсена! Бросивший пить и обрётший душевный покой юрист сейчас производил на Надю хорошее впечатление. И пусть у нее был полный доступ к странной информации, обращаться с данными и применять их законник умел куда лучше неопытной девушки.

Успокоив себя этими мудрыми рассуждениями, Надежда бодро соскочила с кровати. Творческая работа на Силы кончилась, приближалась пора офисных будней. Конечно, девушка никогда не стала бы назвать их унылыми или скучными. На работе всегда находилось место чему-то интересному и приятному, конечно, если на голову не норовила рухнуть тяжеленная чеканка.

ГЛАВА 18. Разные новости

Пока Надя сбрасывала плащик на вешалку, в приемную вкатился пухленький Бомбошкин в полосатом красно-черном свитере, делавшем его похожим на толстенького шмеля-мутанта. Почему-то парень не признавал одежды с продольными полосами, его свитера и водолазки украшал лишь поперечный узор. Обыкновенно желтого, черного и коричневого цветов. Неизменные при любом верхе джинсы дополняли униформу айтишника. Может, и не очень официальную, зато идеально подходящую для ползанья под столами или среди проводов и системных блоков в серверной. Причем, при своей округлой фигуре действовал Андрей всегда настолько осторожно, что ничего не ронял, не путал, не рвал и не портил. Напротив, порой ему стоило лишь войти в помещение с закапризничавшей техникой, как та, словно тигр при дрессировщике, мгновенно переставала сбоить. Но это техника, с девушками все было гораздо сложнее.

Отчаянно пунцовея и кося куда-то вбок, айтишник пробормотал:

— Привет, Надь! Не хочешь в кино на 'Восставших из тлена' сходить?! Я в радио-викторину вчера два билета выиграл! Ты, конечно, говорила, что ужастики не особо... Но этот фильмец что надо! Спецэффекты классные!! Попкорн возьмем, пепси...

— Привет, Андрюш, — Надя благожелательно улыбнулась отчаянно смущающемуся парню, вокруг которого вихрились розовые спирали. — Спасибо за приглашение, мне очень приятно, только я ужастики и в самом деле не люблю, да и вообще современное кино. Я старые фильмы больше смотрю. А ты не расстраивайся, знаешь, пригласи лучше в кино Веронику из ОМА. Она с удовольствием пойдет!

В отделе маркетинга фирмы, именуемом сокращенно ОМ, имелась худенькая, еще более тощая, чем Надя, бойкая рыжая девчонка. Она, когда сталкивалась с Андреем в офисе, всегда мило розовела и пахла ванильными булочками.

— Нику? — удивился Андрей странному предложению. Шустрая, смешливая и острая на язык девица, не лезущая за словом в карман, чуток пугала его. — Она ужастики любит?

— Спроси сходи, — посоветовала Надя. — Я уверена, она точно согласится!

Хотел ли Бомбошкин уточнить что-то еще или собирался вслух посомневаться в силе своего скромного обаяния, а может, робко надеялся, что его если не подбодрят, то пообещают составить компанию в случает отказа — неизвестно. Сие осталось тайной, покрытой мраком. У Нади забренчал гитарным перебором вызов, и она, извинившись, ответила:

— Привет, Люба. Все хорошо, как ты?.. Ой, со Стасом?.. Здорово!.. Нет, я правда рада...

Нервная встряска в минувшие выходные сказалась на деятельной Любке самым положительным образом. Она не мытьем, так катаньем раздобыла телефон своего спасителя и теперь брала штурмом очередную не очень-то и сопротивляющуюся крепость.

Надя еще улыбалась, заваривая крепкий зеленый чай и доставая из шкафчика бутылочку с крепкой настойкой на ста жутко полезных травках, когда внутри тревожно дернулся и зазвенел лиловым с колкими черными искрами маленький колокольчик.

Ввалившийся кулем в приемную вместо обыкновенно громогласного вторжения стремительным энергичным шагом Геннадий Степанович был бел, как простыня. Губы шефа отливали синевой, а обычно аккуратный ежик волос взлохмачен туалетным ершиком. Даже плотно сидящий обычно жилет с кармашками был расстегнут, а рубашка под ним сидела с перекосом на одну пуговицу. Шеф, шатаясь, словно несвежий зомби, прошел в кабинет и почти упал в рабочее кресло.

Надя двинулась следом и осторожно подала ему приготовленную чашку — две трети горячего чая, треть настойки.

Шеф осушил чашку в три глотка и чуток порозовел. К губам вернулся естественный, пусть и немного бледноватый, цвет.

— Уф, спасибо, Надюш.

— Плохое что-то случилось? — участливо спросила девушка.

— Леточка моя звонила сейчас. Сказала, из клиники ответ пришел, у нее какую-то опухоль нашли. Рак подозревают... Оперировать, наверное, надо. Как же так, Надюш? Зачем? Моя Леточка!

Геннадий Степанович был страшно испуган и беспомощно глядел снизу-вверх на секретаршу из-под очков, будто ждал очень важного, самого главного в жизни совета. Такая слабость большого и сильного мужчины перед бедой, постигшей его лучшую половину, комичной ничуточки не выглядела. Сердце Надежды невольно сжималось от жалости.

— Надюш? — мужчина растерянно замолчал, а потом, вскочив на ноги, горячечно заговорил, лихорадочно сверкая глазами: — Ты же чего-то такое можешь?! Вон и Генке запросто указала, как надо по финансам. Спаси Летку! Мы ж никаких денег не пожалеем! Только спаси!

— Геннадий Степанович! Тише, пожалуйста! Постарайтесь успокоиться. Не надо так переживать! Вы не только у себя, вы еще и у жены один единственный. Я уверена, с Виолеттой Николаевной все в порядке будет! Вы зря так сильно тревожитесь! — чуть отступив от мощной фигуры, принялась увещевать девушка спокойным и размеренным голосом.

— Ты ее вылечишь? — теперь, кажется, убежденный материалист готов был безгранично поверить если не в сошествие ангелов, то в свою странноватую ассистентку.

— Геннадий Степанович, я не доктор, — вздохнула Надя, все-таки стыдливо и про себя чуточку радуясь тому, что лекарских способностей напрочь лишена. Помочь всем, как бы ей ни хотелось, все равно не получилось бы, а выбрать тех, кому надо помогать в первую очередь, а кому попозже — это же настоящая пытка. А если ошибешься с леченьем и сделаешь хуже? Это же совесть каждый миг глодать будет наперегонки с сомнениями. Собравшись с мыслями, девушка продолжила:

— Но вашу жену я на юбилее у Дарьи Вадимовны видела. Она... — Надюшка помялась, заменяя слова из раздела 'звучала, пахла и переливалась цветами' понятными обычным людям, у которых не свернуты набекрень мозги, — не смотрелась больной. Правда-правда! Если у нее какое-то недомогание и нашли, то оно совсем не опасное!

— Ты точно уверена, Надюх? — у шефа явно разом отлегло от сердца. Он даже заметил, что рубашка и жилет перекошены. Потому, не оставив расспросов, принялся приводить себя в порядок.

— Те, кто раком болеют и вообще больные люди, они по-другому выглядят, даже если еще лишь начинают болеть, Геннадий Степанович. Вы же знаете, я очень странно запахи чувствую. Ваша жена для меня полевой полынью и донником всегда пахнет, а еще немного стружки железной. А больные... он них от кого слабее, от кого сильнее, пережжённым сахаром тянет.

— Да уж, насчет стружки моя Летка любому сто очков вперед даст, — чуть заметно усмехнулся шеф, одергивая жилет. Присутствие духа понемногу возвращалось к мужчине. — Может, ты еще раз ее... э-э, понюхаешь?

— У вас есть с собой чего-нибудь, что Виолетта Николаевна трогала недавно? — вместо ответа уточнила Надя, вспомнив, как смогла протянуть нить между вещью и живой пропажей. Может, если не протягивать, а просто понюхать, тоже получится что-нибудь уловить?

— Вот, платок мне гладила утром. Ей он мятым показался, — смущенно буркнул шеф и вытащил из нагрудного кармана ровно сложенный полосатый платок.

Надя честно потянула носом воздух и подтвердила:

— Все по-прежнему, она не больна, а если что-то не в порядке, то совсем немного и неопасно.

Степаныч медленно выдохнул, небрежно сунул платок обратно, а из другого бокового кармашка вытащил гребешок и машинально пригладил волосы. И только потом спохватился:

— Надюш, а этих каких-то неприятностей от того, что ты подсказывала теперь ждать стоит?

— Нет, конечно, — успокоила начальника девушка. — Я же ничем не помогала, мы только поговорили. Это нигде и никак не считается. И еще, повторяю, я лечить не умею и не могу, и гадать тоже. Я иногда что-то чувствую немножко больше. Вот и все. Давайте лучше я вам еще чашку чая налью. Выпейте и к Виолетте Николаевне поезжайте. Ей сейчас ваше спокойствие и уверенность очень нужны. Здесь ваш зам, Александр Леонидович, останется, если какие вопросы срочные возникнут, позвоним.

Шеф дал себя уговорить, осушил еще одну чашку чая, где снова плескалась добрая треть целебной настойки, и кликнул Шурика, водителя, чтоб сел за руль. Сам Геннадий Степанович даже после одной рюмашки машину не водил. Речь о высоком уровне социальной ответственности, ясное дело, не шла. Просто Виолетта Николаевна — миниатюрная шатенка метр с кепкой в прыжке — не только пахла стружкой, но и готова была ее снять в любой момент с подвыпившего супруга-водителя. Чтобы не трепать нервы себе и не скандалить с любимой супругой, шеф и завел водителя. У бедолаги была какая-то неопасная, но редкая болезнь, не позволявшая ему пить вовсе.

Спровадив босса, Надя вернулась к работе, только спокойно заниматься делами получилось лишь частично. Не давало покоя ощущение чужого взгляда. Неприятное, как зуд укушенного комариком места.

Надя разговаривала с Александром Леонидовичем, пару раз звонила Степанычу, печатала, ходила по этажам, звонила, а ощущение не проходило. Устав от неприятного, липкого чувства, Надя сделала единственное, что пришло в голову: представила радужный поток омывающей ее энергии Сил Двадцати и Одной. Приятно защекотало ладонь с печатью посвящения, и неприятное чувство стороннего ока пропало, как отрезало.

Девушка выдохнула, опасливо огляделась — не испортилась ли от ее эксперимента какая-нибудь техническая штуковина, но кроме лампочки в женском туалете, которые систематически выходили из строя без всяких происков темных сил, исключительно по собственному закону подлости, никаких повреждений не обнаружила.