Перед огромными резными дверьми, служившими входом в данное учебное заведение, была довольно широкая дорожка, выложенная булыжником, явно скрупулезно подобранным и подогнанным. По бокам дорожки сидели кусты с длинными колючками, наверное, шиповника, отбивающие всякое желание свернуть с прямого пути. Само здание раскинулось в обе стороны относительно входа, надежно прикрытое от дороги ровными рядами вековых деревьев. Здесь встречались не только сосны, которых и так было полно в центре Кирсы, но и березы, ясени, клены, тополя и даже несколько истинных исполинов — дубов.
Подойдя к двери, Лин потянулся и дернул за шнурок, служивший звонком. Внутри раздался приглушенный мелодичный перезвон нескольких колокольчиков, и все стихло. Потянулись секунды ожидания, когда можно было еще раз обдумать слова, которые он собирался произнести. Как ни странно, дверь распахнулась почти мгновенно. Наверное, он слишком долго простоял на подъездной алее, раздумывая и вспоминая, и кто-то, особенно шустрый, успел его заметить.
Дверь открыла женщина средних лет. Одета она была в темное шерстяное платье, из-под которого были видны только носы туфель. Рукава заканчивались широкими тугими манжетами, накрепко охватывающими тонкокостные руки. Шею прикрывал высокий воротничок стоечка застегнутый до самого подбородка. На голову накинута шаль белого цвета, которая спускалась по плечам, образуя что-то, отдаленно напоминающее монашеский чепец. Лицо главной наставницы, а это была именно она, не выражало ни единого чувства.
— Здравствуйте, — Лин пристально вгляделся в льдистые голубые глаза женщины напротив. — Вы, наверное, не помните. Я отец Эвелин, Эвелин Росс.
— Отчего же не помню, — ответ прозвучал сухо и с нескрываемым высокомерием. — На память я никогда не жаловалась. Вот только Эвы здесь нет. Рано утром пришел человек, сказал, что от вас и забрал ее.
— Забрал? — В голосе Лина прозвучала растерянность. — Как вы могли отдать ребенка совершенно незнакомому человеку? И как она могла пойти с ним?
— А вот этого я не знаю, — сухой и совершенно официальный тон просто взбесил Лина. — Тот человек что-то сказал Эве без свидетелей. Она быстро собрала все свои вещи и ушла вместе с ним. Насколько я помню, — женщина задумчиво постучала ногтем по открытой двери, в которую Лина так и не пригласили войти, — на подъездной алее его ждала лошадь. Наверное, на ней они и уехали.
— Как он выглядел? Опишите его и его лошадь.
В глазах наставницы промелькнуло удивление подобной наглостью. Но выражение лица осталось прежним — подчеркнуто-высокомерным. Окинув Лина взглядом, полным надменности, она словно вспоминая, опять постучала по двери ногтем ухоженной абсолютно белой руки, словно никогда не знавшей солнца.
— Обыкновенно выглядел. Как все приличные люди. — Тут ее взгляд скользнул по одежде посетителя, словно говоря, что уж он-то точно не соответствует данному типу. — Черный плащ, эльфийские сапоги до колена, огромная широкополая шляпа. Лицо под ней я не разглядела, да и не особо хотелось. Довольно высокий и широкоплечий. Пожалуй, пониже и покрупнее вас вширь. А лошадь... не знаю, не разглядела отсюда. То ли вороная, то ли просто грязная. Да и вообще, кто вы такой, что бы устраивать мне допрос?
На этих словах она гордо вскинула голову, отчего чуть не уронила шаль, и была вынуждена придержать ее рукой у головы, развернулась на каблуках и удалилась в здание, захлопнув дверь прямо перед носом у Лина.
— Я ее отец! — Его вопль достался уже закрытой двери. И от избытка чувств он с силой стукнул по ней кулаком.
Вот только изменить это ничего уже не могло. Оставалось одно — искать. Отвернувшись от двери, Лин сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и поспешил покинуть деревню. Возвращаться назад он и до этого не собирался, а теперь не было времени, да и особого желания задерживаться здесь, честно говоря, тоже.
Быстрым шагом, преодолев расстояние до большой центральной дороги, он вышел из деревни, не замечая более ни красоты окружающего пейзажа, ни лиц перепуганных деревенских. Он шел вперед, и четкий план складывался в голове, а на раздумья время можно будет выделить и попозже.
Старый заброшенный тракт начинался сразу за последним деревенским забором. По нему практически никто не ездил, поскольку состояние оставляло желать лучшего. Возле полу обвалившегося ограждения стоял Торно и, с сосредоточенным видом, доламывал зубами то, что еще оставалось от старого прогнившего штакетника. Нет, конь, конечно, не ел деревяшки. Но ведь нужно было чем-то отвлечься, ожидая хозяина, да и размяться, не помешает. Поэтому он просто выламывал каждую вторую дощечку в этом подобии изгороди. Судя по результатам, довольно успешно и достаточно давно.
Не обратив никакого внимания на занятие своего коня, Лин плавным движением вскочил в седло и послал Торно мысленный приказ двигаться. Конь рванулся вперед размашистой рысью, а седок наклонился вперед, обхватив немалую по толщине шею, и зашептал ему на ухо последние новости и новые планы.
Глава 2.
Время тянулось медленно. Солнце еще только начинало опускаться к горизонту, а по сторонам все мелькали деревья. Пейзаж поражал своим однообразием и уже начинал надоедать. Не было той приятной эйфории дороги, что присутствовала какие-то несколько часов назад. Сейчас впереди расстилалось лишь черное, местами полужидкое месиво из грязи, гордо именуемое "дорогой", со сплошным частоколом кустов по бокам. Не было возможности даже свернуть передохнуть на полянку, а ведь есть уже хотелось, поэтому приходилось пришпоривать коня и надеяться, что до наступления сумерек, впереди появится хоть что-то отдаленно напоминающее гостиницу.
Лин никогда не был в этой стороне, и очень смутно представлял себе, куда нужно направиться и где можно остановиться. Хотя, возможности повернуть все равно не было, а значит и мимо проехать не удастся. Он расслабленно сидел в седле, довольно сильно наклонившись вперед, и старался не заострять внимания на мелькающих деревьях. А то, так и уснуть не долго. Все варианты уже были обдуманы и просчитаны, вплоть до малейших деталей, и теперь он просто не знал чем заняться. А потому все подгонял и подгонял коня, в нетерпении приступить к выполнению планов.
Лишь спустя пару часов, среди деревьев впереди мелькнул просвет. Это было поле. Еще слишком рано для начала сельскохозяйственных работ, поэтому поле производило унылое впечатление. Земля была абсолютно черной и раскисшей от недавно сошедших снегов. Если дороги еще подсохли, то здесь была такая грязь, что останавливаться не хотелось абсолютно. Он и не остановился. Рассудив так, что раз есть поле, то где-то недалеко есть и его хозяин. Поэтому Лин, не замедляя темпа, поехал дальше, на этот раз внимательно вглядываясь в окрестности.
Оглядывание, принесло свои результаты. При спуске с очередного невысокого холма, в наступающих сумерках, Лин разглядел небольшую деревеньку. Хотя "деревенька" это много сказано. Было здесь всего домов десять, стоящих не дальше метров 50 друг от друга. Лишь один из них выделялся на фоне остальных своим размером, в два этажа, да наличием коновязи у входа.
— Либо таверна, либо постоялый двор, — решил он, останавливаясь у коновязи.
Внутри здание имело еще более унылый вид, чем снаружи. Стены были грязными и обшарпанными, краски они, похоже, сроду не видели. Пол покрывал толстый слой мусора. В углах виднелась плесень. Такая же плесень покрывала и весь потолок, от чего он казался выкрашенным в серо-зеленый цвет. Несколько столов, стоящих без всякого порядка, видимо протерли очень грязной тряпкой, от чего они остались в разводах. О скатертях тут, похоже, не только не слышали, но даже и не догадывались об их существовании. Прямо напротив входа на постоялый двор, а это был именно он, располагалась барная стойка, видимо служившая и стойкой портье.
Как ни странно зал был почти полон. Свободными оставались лишь пара столов у входа, да один перед самой стойкой. Именно к нему и направился Лин. Сбросив вещи на один из двух имеющихся стульев, он сделал пару шагов по направлению к стойке и облокотился об нее. Мужичок, что выглянул при его появлении, имел вид неопрятный и как будто заспанный. Но приглядевшись получше, можно было заметить, что вороватые глазки этого сомнительного человечка быстро обежав незнакомца, замерли в районе пояса, как раз там, где полагалось находиться кошелю. При этом он потирал руки одну о другую и усиленно делал вид готового угодить простачка.
— Что угодно господину? — Мужичек как мелкий горошек выкатился из-за стойки и замельтешил рядом с Лином, отчего у того разболелась голова и появилось стойкое желание сказать какую-нибудь гадость.
— Комнату, еду мне и моему коню, что привязан на улице, и информацию.
— Конечно, конечно господин. — Залебезил трактирщик. — Все что угодно, господин.
— Да и еще, принеси выпить чего получше.
— Уже несу, господин, уже несу.
Не смотря на то, что обращение к нему, как к господину было чересчур преувеличенно и вызывало только зубовный скрежет, Лин не стал разубеждать трактирщика. Уж лучше так, чем предложение поспать где-нибудь на сеновале, а то и на полу в общей зале. Конечно, денег было не так много, но ведь он может и заработать по пути. Вот только найти бы Эвелин. Весь этот день мысли о дочери не давали покоя. В голове постоянно крутились образы возможного происходящего, воспоминания о редких минутах счастья рядом с дочерью. Хотя, о чем это он? Рядом с ней каждая минута — счастье.
И пусть Лин был полностью уверен, что Эве не причинили вреда, и она чувствует себя вполне нормально, все равно на душе было гадко. Хотя бы от того, что не уследил. Он должен был догадаться раньше, должен был обезопасить дочь от подобного. Но нет, он был настолько самоуверен, что считал себя самым умным. И просто пропустил момент, когда неприятности еще можно было предотвратить. Эх, нужно было хотя бы имя дочери сменить. Ведь такого имени в этих местах не встретить. Но что уж теперь?
Теперь можно только посыпать голову пеплом и надеяться, что эмпатическая связь, накрепко связывающая его с дочерью, не прервется. Конечно, для подобных связей не проблема ни расстояние, ни наличие поблизости амулетов, но все же чем ближе, тем острее чувства и четче восприятие. Возможно это только кажущийся эффект, но, все же, приятнее знать, что с каждой минутой ты все ближе и ближе. Да, похоже, похитители просчитались, не зная о такой мелочи. И Лин молился, что бы его Эвелин хватило ума держать это в тайне. Ведь пока они не знают о преследователе, и настороже не будут.
— А вот и ваш заказ, — со стороны кухни показался трактирщик, нарезающий круги вокруг ладной деревенской девки, тащившей громадный поднос, заставленный парящими и чадящими тарелками. На подносе также нашлась кружка далеко не кристальной чистоты и кувшин с жидкостью ярко красного цвета.
Поднос прислужница опускала в непосредственной близости от Лина и, будь ее воля, при этом села бы к нему на колени. Что бы избежать этого пришлось чуть повернуться и наклониться вперед, прямо над далеко не аппетитными запахами, исходящими от принесенной еды. Девка ничуть не обиделась, а напротив лишь еще сильнее наклонилась, отчего вырез платья практически полностью распахнулся, явив полные и довольно красивые груди. Не заметив реакции со стороны клиента, прислужница чуть слышно вздохнула и, развернувшись, направилась в сторону кухни. Шла она как обычная потаскушка, довольно сильно виляя бедрами, выпятив грудь и призывно улыбаясь, столь же призывно улыбающимся ей клиентам трактирщика.
Заметив, что Лин провожает взглядом служанку, трактирщик наклонился и шепнул ему на ухо, что за отдельную плату в его комнате не будет так одиноко и холодно. Поразмыслив не много, Лин решил согласиться. Ведь нужна же ему информация, в конце концов, а кто может быть лучшим информатором, чем трактирная шлюха. Конечно, спать с ней он не собирался. Лин никогда не был особенно падок на женский пол. Он мог подолгу обходиться вообще без женщин, например, как последние два года. Зато, если уж влюблялся, то всерьез. Было дело убедиться на собственном опыте. А женщина на одну ночь это не для него. Лин любил в женщинах душу, а тело, это как повезет. Не у всех же внешность соответствует внутреннему миру, скорее уж наоборот. Зачастую внешность, словно вывеска, скрывает насквозь гнилую сердцевину.
Постепенно мысли стали течь все более размеренно. Еда с подноса практически вся перекочевала в желудок, отчего живот основательно округлился. А вино в кувшине, оказалось не столь плохим, как можно было представить в этом захолустье. Глаза сами собой стали закрываться и Лину пришлось одернуть себя. Совсем расклеился. Когда же он последний раз пил вино? Год, нет два года назад.
* * *
В тот день, когда встретился с Тьери. Они тогда заехали к какому-то должнику травника. А он оказался вполне зажиточным купчишкой. Снедь у него водилась всякая, ну и жадиной он был изрядной. Если бы не зверский голод, ноги бы Лина в его доме не было. Но что поделать? Пришлось терпеть свинское к себе отношение и брать то, что дают, а не то к чему привык. Среди съестного не понятным образом затесалась бутылка вина. Они тогда всю ночь пили вдвоем, разговаривали и снова пили. Оказалось, что Тьери настаивает какой-то самогон на известных ему одному травах. Ему по профессии полагается. А вот Лин всегда пил мало. Его тогда развезло страшно, и он уснул прямо на лавке возле стола, даже не дойдя до кровати.
Жаль старика. Хороший он был мужик, хоть и со странностями. Но у кого странностей нет? Причем у каждого что-то свое. Тьери был просто помешан на травках, а еще на мечте помереть с миром и гармонией в душе. Потому он и делал все так, чтоб быть всегда готовым когда его время, наконец, выйдет. Его постоянные разговоры о смерти сильно напрягали, если честно. Хотелось наорать на старика и закрыть тему раз и навсегда. Но останавливала мысль, что ведь он прав, человек гораздо меньше боится того о чем постоянно говорит и что, как он думает, он знает. Ведь все неизвестное пугает. Вот так и Тьери пытался убедить себя, что не боится смерти, а заодно и их обоих. Лето они прожили дружной семьей. Ходили на пикники, собирали грибы, ягоды, и, конечно же, травы. Каких только трав не росло в этом районе, и каких только мест здесь не было. Тьери торопился показать, рассказать и объяснить все, что знал сам. Он выдавал информацию такими объемами, что Лину поневоле вспоминались ученические годы, хотя было их у него не так уж и много.
Когда лето закончилось, Лин сходил в деревню и договорился с главной наставницей о зачислении Эвы в школу. Теперь ей предстояло жить отдельно от них в общежитии. Конечно, он понимал, что дочь должна становиться более самостоятельной, развивать и закалять характер, но, все же, не хотелось отпускать такую малышку одну во враждебное окружение. Что поделаешь — такова жизнь. Она всегда требует борьбы, и лишь по упорству, с каким ты идешь вперед, тебе выделяется удача. Так что, скрипя сердцем, в первый день осени они втроем пошли к школе. Таких же провожающих было довольно много и, среди не знакомых людей из других деревень, Лин и Тьери чувствовали себя прекрасно. Ответно улыбаясь, в сияющие улыбками детские личики, они проводили Эву до порога школы, дождались распределения по классам и соответственно комнатам и, дав обещание навестить в ближайшие выходные, отправились в обратный путь. Теперь они остались вдвоем в лесном домике, сразу стало намного тише и как будто холоднее без постоянной энергии излучаемой непосредственным ребенком.
