Камешек на весах. Главы 01-19

Горькие слезы матери, пережившей своего сына.

ГЛАВА 3

Солнечный лучик теплыми коготками пробежал по моей груди, станцевал кадриль на щеке и, как уставший от шалостей котенок, уснул на кончике носа. Я чихнул и открыл глаза.

Это помещение было мне не знакомо. Я прекрасно помнил, что произошло со мной и, открывая глаза, был уверен, что обнаружу себя на продавленной койке госпиталя. Но это место меньше всего походило на больничную палату. Небольшая и очень уютная комната, выдержанная в светлых тонах. На стенах гобелены с изображением пасторальных картин сельской жизни. Ковер на полу украсил бы собой дворец брунейского султана. В распахнутое окно легкий ветерок заносил запахи благоухающего разнотравьем летнего луга. Где-то неподалеку, явно радуясь теплу и солнцу, выводила затейливые трели какая-то птаха.

Кровать, на которой я лежал, так же мало походила на больничную койку, как вся комната на палату. Не сказать, что огромных размеров, но вполне достаточная для того, чтобы помимо меня на ней поместилось какое-нибудь очаровательное создание противоположного пола. Не слишком жестко, и не очень мягко — как раз так, как мне всегда нравилось. Простыни из тончайшего белоснежного шелка ласкали тело, как нежные руки любящей женщины. Покрывало, которым я был укрыт, вызвало у меня неподдельное восхищение и безграничное уважение к работе неизвестного мастера. Казалось, что оно соткано из пушинок одуванчика, неизвестно каким образом сцепленных друг с другом. Легкое, почти невесомое, оно дарило телу такой неземной уют, что я невольно позволил себе еще несколько минут понежиться в его ласковых объятьях.

Я прислушался к своим ощущениям. Давно я не чувствовал себя настолько отдохнувшим и полным сил. Мое тело было наполнено энергией до краев, как стакан, в который налили воды до образования пузыря над кромкой. Казалось, еще капля, одна маленькая капля и энергия выплеснется из меня волной, зальет эту комнату, двор за окном, поля, леса, наполнит собой ручьи и реки, заставляя их выходить из берегов.

Ну что же, повалялись и хватит. Пора и вставать. Я сел на кровати и свесил ноги на ковер. Непередаваемое чувство. Если закрыть глаза, то возникает полное ощущение, что стоишь на мягкой, нагретой ласковым летним солнцем, луговой траве.

Осмотрелся по сторонам. На стуле возле кровати аккуратно развешана одежда. Поскольку я в комнате один, рискну предположить, что предназначается она именно мне, тем более что визуально вся одежда моего размера.

Мдааа, а фасончик-то не знакомый. Кремового цвета рубашка, достаточно широкая, чтобы не стеснять движений, пришлась мне как раз в пору. Причем после ее одевания у меня не возникло ощущения чего-то чужого, которое неизменно возникало, когда я надевал рубашки, купленные в магазинах. Сейчас же это было совершенно другое чувство: как будто одел что-то свое, родное, давным-давно ставшее твоей второй кожей.

Брюки тоже были необычными. Честно говоря, я затруднился определить материал, из которого они были изготовлены. На вид хорошо выделанная кожа, но я затрудняюсь представить себе мастера, способного выделать кожу настолько тонко, при этом сохранив ее прочность. Хотя вряд ли меня можно считать большим специалистом в этом вопросе, поэтому буду считать, что все-таки кожа. К брюкам прилагался широкий кожаный пояс с множеством петелек и кармашков. Для чего они предназначались я, честно говоря, не понял, но думаю, возможность узнать это у меня еще будет.

Сапоги. Вот это да, вот это сапожки... Я начинал службу в те времена, когда сапоги еще были частью формы офицерского корпуса. За такие сапоги от черной зависти удавился бы на собственных подтяжках любой генерал. Да что там, генерал, их и маршалу не зазорно было бы надеть. Теперь, стало быть, мне предлагается носить маршальские сапожки. Приятно, черт побери.

Ух ты, мать моя женщина, а это еще что такое? Это же меч! Я осторожно вынул клинок из ножен и застыл, ошарашенно глядя на то, что держал в руках. Полтора локтя золотистого пламени заставили забыть обо всем. Не знаю, что это за материал, но точно не сталь. Сияющее мягким золотом лезвие притягивало взгляд. Наверно, нет ни одного мужчины, которого не восхищала бы хищная красота оружия. И я не исключение. Я баюкал клинок в руках, как ребенка, любуясь застывшим в металле совершенством. Неширокое, всего в два пальца у дола лезвие, плавно и почти незаметно сужалось к жалу. Двурогая гарда надежно защищала руку, а рукоять настолько удобно лежала в ладони, что вес оружия практически не ощущался, а сам клинок казался продолжением руки. По всему клинку змеились странные узоры. Казалось, будто мастер оживил внутри клинка диковинные цветы, и теперь они проглядывают сквозь металл, как любопытные глаза, глядящие из окна дома. "Дракон" — словно само собой всплыло в моей голове. Почему-то я был уверен, что этот клинок зовется именно так. Я прикоснулся к золотистому лезвию пальцами, и меч отозвался на эту нечаянную ласку нежным теплом. "Как пес, истосковавшийся по хозяину" — само собой пришло на ум сравнение. Не знаю, кто создал это чудо, но то, что это был настоящий гений, не вызывало у меня сомнений.

Я слегка прикоснулся лезвием меча к спинке стула, на котором была развешана одежда и... На дереве осталась глубокая зарубка.

Упс... Да простят меня хозяева этого дома, но они сами виноваты. Ну нельзя, нельзя оставлять такие вещи в чужих руках. Кто же мог знать, что клинок настолько остр?

Я попробовал затереть зарубку пальцем, да где там! Тут нужен полноценный ремонт. Ну что ж, будем надеяться, что хозяева не заметят, что их гость немного напакостил.

С тихим шелестом клинок вернулся в ножны. Руки противились, не хотели выпускать это чудо, но я усилием воли заставил себя положить меч туда, где он лежал раньше. Он явно предназначался не для меня. Во-первых, я не великий фехтовальщик. Конечно, меня учили работать холодным оружием, но, все-таки, не мечом. Как-то, все больше, ножом приходилось обходиться. Ну а во-вторых, согласитесь, гражданин, разгуливающий по улицам с боевым мечом на поясе, будет выглядеть несколько странно. И дойдет он, скорее всего, до первого постового милиционера.

Наверно, пора прогуляться. Я вышел из комнаты и оказался в широком длинном коридоре. В нишах по обе стороны коридора стояли статуи, одетые в доспехи. Причем невооруженным взглядом было видно, что это не новодел, не имитация, а настоящее, боевое железо. Все доспехи, начиная от простых кожаных курток и заканчивая цельнометаллическими, носили на себе отпечатки множества битв, в которых побывали их хозяева. Оружие, обязательный атрибут каждого каменного воина, также было настоящим. Палицы, алебарды, секиры и боевые топоры, мечи и копья, сжимаемые каменными руками, явно участвовали не в одном сражении.

Я медленно прошел по коридору, всматриваясь в каменные лица. Веселые и хмурые, молодые и старые, безусые и поросшие волосом до самых глаз. Все они были разными, но одно не вызывало сомнения: эти лица — не фантазия скульптора, все они когда-то жили, пили вино и пели песни, любили и сражались, убивали и умирали, прежде чем занять свое место в этом странном почетном карауле. "Аллея мертвых героев" — подумал я, стараясь шагать как можно тише, чтобы не потревожить сон каменных воинов.

* * *

Коридор заканчивался винтовой лестницей. Ровные, ухоженные ступени вели вверх и вниз. Я остановился.

"Ну и куда теперь?" — подумал я. Было одинаково интересно продолжить изучение верхних этажей и спуститься вниз, выйти во двор и посмотреть, какие сюрпризы ожидают меня там.

"Ладно, наверху я побывать еще успею, да и вряд ли верхние этажи сильно отличаются от того, что я уже видел" — решил я, — "Стало быть, идем вниз".

Я расправил плечи, выпрямил спину и стал спускаться. Почему-то здесь хотелось идти именно так, гордо подняв голову, как хозяин, идущий по своим владениям.

Ну вот, наконец, и первый этаж. Огромный зал, залитый светом, бьющим из множества окон, казался еще одним произведением искусства, вышедшим из-под рук неизвестного гения. Высокий, украшенный лепниной и выкрашенный в нежно голубой цвет потолок, с огромной хрустальной люстрой в центре, поражал своей воздушностью. Казалось, что над головой не мертвый камень, а живое небо. Стены украшены гобеленами с изображением не известных мне баталий. Я уже не удивлялся тому непередаваемому словами натурализму, который неизвестный художник вложил в свои полотна. Стоило на пару секунд задержать взгляд на любом изображении и возникало полное ощущение погруженности в события. В ушах начинал звучать звон мечей, грохот копыт, ржание боевых коней и яростные крики сражающихся воинов. А небесный потолок только добавлял реализма замыслу художника.

Присмотревшись, я понял, что показалось мне странным при первом взгляде на эти полотна. В сражениях, помимо людей, принимали участие и другие существа. Вот огромный, похожий на вставшего на дыбы медведя воин, сражается со странным бойцом. Вокруг кипит битва, но для этих двоих она не существует. Есть только два воина и их взаимная, сжигающая душу ненависть друг к другу. Лицо воина искажено от напряжения, тяжелый боевой топор готов обрушиться на противника, сокрушая его защиту так же легко, как ураган сокрушает могучий столетний дуб. Его противник, почти такой же рослый воин похож на человека только на первый взгляд. Невероятно сильное и при этом очень гибкое тело покрыто темной чешуей. На плоской морде ящера горят багровым огнем треугольные глаза с вытянутыми змеиными зрачками. Когтистые руки сжимают темные, испачканные кровью кривые клинки, чем-то напоминающие турецкие ятаганы. Обнаженное по пояс тело воина ящера бугрится жгутами мышц. Они играют под темной чешуйчатой кожей и, чем дольше смотришь на полотно, тем яснее понимаешь, что для этого воина битва не более чем забава, которую он готов закончить, как только она станет ему надоедать.

Перехожу к другому полотну. Седой старик в белой мантии упал на пятно выжженной травы. Из его рта стекает красная струйка и теряется в седой бороде. Вытянутая рука старика тщетно пытается найти в спекшейся от страшного жара земле хотя бы маленькую трещинку, чтобы зацепиться и попытаться подтащить израненное тело к валяющемуся не вдалеке посоху. Когда-то навершие посоха украшал хрустальный шар, но сейчас прозрачная сфера замутнена и покрыта сетью мелких трещин. Возле старика лежат изломанные, обгорелые тела воинов. Похоже, они погибли, защищая его. А совсем рядом, в нескольких метрах от погибших, стоит другой старик. А впрочем, старик ли? Не знаю. На человека это существо похоже еще меньше, чем воин ящер с предыдущей картины. Невысокого роста, страшно худая фигура с ног до головы укутана в черный балахон. Под низко надвинутым капюшоном не видно лица, и только глаза, как два уголька алеют из тьмы. Руки черной фигуры сжимают посох. Абсолютно черный, он, кажется, поглощает дневной свет. От посоха веет страшной и жестокой силой. Три переплетенных змеиных тела образуют древко посоха, а распахнутые пасти змей удерживают в ядовитых зубах шар из черного обсидиана, вокруг которого извиваются разряды темных молний.

Следующий сюжет. Высокий воин стоит на вершине холма. Поднятые вверх руки сжимают тяжелый двуручный фламберг. Волнистый клинок смотрит прямо на Солнце, как будто угрожает ему скорой и жестокой смертью. Плечи воина, как плащом, укрыты черными кожистыми крыльями. Вся фигура его излучает злое торжество. Под холмом беснуется темное море. Войска приветствуют своего повелителя, подарившего им еще одну победу. Чуть дальше на равнине виден город. Он еще держится, еще сражается за свою свободу, но уже обречен. На стенах города почти не осталось воинов, ворота вот-вот рухнут под ударами тарана, и тогда черные волны хлынут на городские улицы, погребая под собой последних защитников.

Мдааа, странные сюжеты. От увиденного мне стало немного не по себе. От полотен тянуло холодом и безысходностью. Каждый сюжет задевал в моей душе какую-то струнку, и она, казалось, натягивается все сильнее и сильнее, в любую секунду готовая лопнуть и разорвать сердце острыми краями обрывков.

Меня тянуло внутрь этих полотен. Хотелось встать плечом к плечу рядом с воином, гибнущим в неравной схватке с ящером. Хотелось закрыть собой старика, лежащего на выжженной земле. Хотелось броситься в самоубийственную атаку на превосходящие силы противника, осадившие город. И погибнуть, но не отдать его на растерзание врагу. Желание было настолько сильным, что приходилось постоянно делать над собой усилие, чтобы не забыть, что это всего лишь иллюзия, созданная гениальным художником.

Ну, все, хватит. Пора на воздух. Я подошел к высоким стрельчатым дверям, открыл их и, наконец, вышел из этого странного дома.

* * *

Передо мной открылся обширный парк, плавно и почти незаметно переходящий в густой лес. Ухоженные мощеные дорожки петляли между деревьями и постепенно превращались сначала в грунтовые тропинки, потом в еле заметные стежки и, наконец, исчезали совсем.

Тут и там между деревьями мелькали статуи. Как и в доме, это были воины, с той лишь разницей, что в доме они располагались в некоем подобии почетного караула, здесь же складывалось ощущение, что каждого бойца вырвали прямо из битвы. Искаженные яростью лица, занесенные для удара мечи, готовые к броску копья — все говорило о том, что даже застыв в камне, эти ребята так и не нашли покоя и продолжают свою вечную битву с неизвестным врагом.

Я прошел по дорожке и остановился у одной из статуй. Невысокий, коренастый воин упал на одно колено. Лицо, заросшее бородой, пересекает рваный шрам. Кольчуга рассечена в нескольких местах. Оружия у воина нет, но сильные пальцы согнуты в крючья, а вся фигура бойца напоминает до предела сжатую пружину. Еще мгновение и она распрямится, метнувшись в цель, и тогда стальные крючья пальцев вцепятся в горло врага, ломая и круша податливую плоть.

"Да, брат, силен", — уважительно подумал я, — "Это кто же тебя так обидел, что ты его голыми руками порвать готов?"

Ледяная лапка коснулась затылка, прошлась по коже и исчезла. Я еще не понял, что произошло, а тело, привыкшее реагировать на уровне рефлексов, уже метнулось вперед, перелетая через постамент и замирая под его защитой. В грудь каменного воина, как раз в то место, где только что находилась моя голова, ударил нож. Поскольку меня в этом месте уже не было, он, выбив из груди воина искры и каменную крошку, бессильно упал в траву.

"Что ж ты, дедушка Мороз, подарками без предупреждения швыряешь?" — подумал я, осторожно выглядывая из-за укрытия. "Да, ребятки, не знаю, что за мамка вас рожала, но спасибо за сыновей я ей говорить не буду, и не просите" — на лесной дорожке застыли три фигуры, точные копии воина-ящера с картины в холле дома. Один, видимо старший, на странном шипящем языке отдал команду стоящим рядом бойцам и те, стелящимся над травой шагом, с разных сторон направились к моему укрытию. С тихим шелестом покинули ножны два кривых клинка.

Удивляться столь необычному противнику времени не было. Потом будем разбираться, что это за чуда-юда такие, откуда взялись и чего им от меня нужно. Хотя на последний вопрос ответ очевиден. Когда хотят пригласить пива попить, ножиками в организм обычно не швыряются.