Печать богов

— Увлекательнейшее историческое повествование, советую, — подсказал Аполли. — Правда, события разворачиваются в выдуманном автором мире.

— Не, — отмахнулся послушник, — историческую фантазию не люблю. Есть чего-нибудь серьёзное?

— Конечно! Вот, работа Чака Дорвинуса "О происхождении видов", описывает создание Творцом всех рас и животных. Очень остро, по-заграничному.

— Всех рас и животных? Орки там, гоблины всякие тоже описаны? — Виктор в очередной раз громко икнул, стукнул себя от досады кулаком в грудь и запросил воды. Кто-то дал ему флягу, наполненную сладковатой жидкостью.

— А как же! Дорвинус, надо заметить, знаменит гипотезой о происхождении гоблинов от высших орков, — продолжал просвещать горбун.

— Слышал, слышал. Сколько стоит?

— Для вас отдам почти даром, уважаемый, всего за полторы сотни золотых.

Виктор полистал увесистый том в потёртом кожаном переплёте, взял другой, поменьше.

— Морготий Подкаменный, "Правдивая история об эльфийских камнях: получение, обработка, хранение", — прочёл он с расстановкой изломанные, будто корчащиеся от боли буквы. Потом подобрал вторую, очевидно, той же серии — Сауроний Зоркий, "Технология изготовления чудесных колец". Небось, гномы написали, подумал он.

После вина восприятие Виктора изменилось коренным образом. Циркачи больше не казались такими уж опасными, наоборот, они сейчас смотрелись вполне дружелюбными людьми, не желающими отпускать потенциального покупателя. По сути, они походили на ярмарочных торговцев, только использовали куда более эффективные способы привлечения внимания к товару. Сзади путь к отступлению загораживал человек-гора Бегемот, спереди недобро зыркали существа, окрещённые обходительным хозяином Аполли лохматиками, а вокруг повозки бегал, приветливо помахивая пушистым хвостом и изредка показывая громадные зубы, пёс Берк.

— Ну и цены у тебя, — возмущённо покачал головой Виктор. — Захочешь купить, не купишь.

— У нас есть дешёвые книги, однако, их вид оставляет желать лучшего, уважаемый.

Аполли достал потрёпанный фолиант, буквально рассыпающийся трухой. Расслаивающаяся обложка носила следы цветного рисунка, ныне превратившегося в блеклые пятна, выбитое вверху название уже не читалось. Хозяин бродячего цирка бережно раскрыл книгу. Вываливающиеся листы приобрели коричневый цвет, уголки истончились, местами отсутствовали. Только тёмно-красные чернила до сих пор сохраняли слова текста.

— Что скажете, уважаемый?

Старший послушник окинул титульный лист равнодушным взглядом. Кажется, книга была самым старым товаром Аполли, причём скоропортящимся: "жить" ей оставалось недолго, пройдёт немного времени, и бумага обернётся пылью. Сколько же ей лет? Завитые литеры неведомого языка образовывали заросли слов, напоминая вычурный эльфийский стиль письма. Нет, эльфийский пропитан спокойствием чистой реки, а здесь чувствуется нечто иное, неимоверно глубокое, отталкивающее. Вместе с тем оно притягивает взор. Без сомнения, фолиант содержит магическую силу.

— Что скажете, уважаемый? — повторил хозяин цирка.

— Сколько хочешь за неё?

— А сколько предложите? Вещь древняя, раритет, можно сказать, такую где-нибудь не найдёшь.

Старший послушник возвёл глаза к небу, задумчиво почесал затылок, потеребил жиденькую бородку. Карман пока приятно оттягивали два золотых, полученные вчера у орденского казначея — жалование за месяц.

— Дюжина медяков твоему раритету красная цена, — заявил он гордо. — Откуда вы его, спрашивается, откопали, да ещё решились пристойному человеку представлять?

— Нет, — вздохнул Аполли, — боюсь, предложенная вами цена слишком мала, уважаемый. Я вдоволь постранствовал по свету, бывал везде. — Высокий лоб горбуна прорезала глубокая морщина. — Эта книга лежала под алтарём в полуразрушенном храме, затерянном в джунглях Востока. Змеи устроили там гнездо; казалось, они охраняли фолиант. Мои спутники погибли, сражаясь с гадами, выжил один я. Книга стоит много дороже.

— Ты её будешь продавать, пока она не распадётся прахом, — заметил Виктор. — Один золотой.

— Двадцать пять золотых, — гнул своё хозяин цирка, — и Бегемот попытается унять Берка.

— Думаешь, я боюсь шелудивого пса?! — заорал старший послушник. — Да ты знаешь, против каких тварей я, боевой ведун, выступал в одиночку?!

Правильнее было бы сказать "какие твари выступали против меня, когда я этого не ожидал и был один", но вино вскружило голову, и Виктор перепутал слова. Вино также избавило от страха и совершило то, о чём помыслить не могли циркачи.

Помнится, давным-давно старый магистр Вальден ди Сави учил: "Человек слаб, обуреваем... э-э... страстями. Пьянство — великая страсть, оно пожирает своего... э-э... носителя? Да, верно, носителя. Почему существует пьянство? Оно существует, потому что... э-э... э-э-э... — магистр надолго погружался в неизмеримую глубину собственных мыслей. Разум его блуждал вместе с духом по сферам, недоступным пониманию послушников, и возникающий в это время перерыв между частями фразы порождал разнообразные домыслы. Злые языки, например, утверждали, что магистр забывает, о чём говорил, и силится вспомнить; человек он пожилой, всю сознательную жизнь проведший в борьбе с нечистым и его мерзкими отпрысками, вследствие чего употреблявший немало волшебных настоек, а настойки, волшебные и не очень, как известно, в больших объёмах отрицательно сказываются на здоровье. Посему и неспешная речь преподобного, предельно ясная абсолютно всем, недоброжелателями воспринималась как тягучая, будто смола. — Пьянство существует, потому что есть вино и подобные ему напитки. Одни любят вино, другие... э-э... ненавидят. Ненависть грех, запомните сие! Нельзя ненавидеть, ибо пророки проповедовали любовь к миру. Мир сотворён Всеотцом, значит... э-э... любить нужно всё, что есть в мире. Значит, вино тоже любить надобно. Вино есть дикий зверь, — магистр заметно оживлялся, приступая к любимой теме, — коего человеку следует приручить. Оно почувствует любовь и будет служить сильному духом человеку. Первое чудо, которое вам предстоит усвоить, — чудо Пьяного Посоха".

— Не дёргайся, мал...

Хрясь!!! Свинцовый шар врезался в открытый рот великана, прервав на полуслове. Бегемот отшатнулся, явно ошарашенный внезапностью происходящих событий. Освободившийся из душных объятий Виктор застыл на мгновение, уподоблённый святому Франсуа Миролюбивому — основателю Ордена Мудрости: посох отведён назад для удара, рваную замызганную одежду развевает лёгкий ветерок, гневное выражение лица не предвещает врагам ничего хорошего, злобные осоловевшие глаза бродят в поисках следующего противника.

Раньше остальных среагировал на агрессивные действия ведуна пёс. Прыгнув, Берк целил, вероятно, в горло буяна, и послушник был вынужден защититься посохом, в который пёс и вцепился, повиснув на нём мёртвым грузом. Виктор зарычал от негодования. Вино отворило резервы скрытых возможностей, ключом забивших в теле молодого человека. Не чувствуя тяжести зверя, он бросился на опротивевшего горбуна. Аполли удивительно проворно отскочил, издав короткий свист. Тут же из повозки вылетели лохматики, намеренные сбить послушника с ног. Молниеносная реакция не подвела: ведун собачьей тушей поверг обоих наземь.

— Убью! Раждавлю! — взревел опомнившийся Бегемот, расставил толстые руки и кинулся ловить обидчика.

— Не надо! — предостерегающе крикнул горбун.

Виктор отмахивался от наступающих врагов несчастным Берком, жалобно поскуливающим и наверняка сожалеющим, что вгрызся в посох, но боящимся разжать челюсти. Послушник напоминал знаменосца, орудующего знаменем перед носом вражеской армии. Мало того: он пытался атаковать, причём довольно успешно! Досталось даже Аполли, жаждавшему усмирить гнев буйного ведуна мирной беседой. Разочаровавшись в собственном красноречии после оплеухи, полученной собачьим хвостом, горбун приказал циркачам напасть одновременно; он промычал нечто нечленораздельное и резко вскинул в сторону Виктора руки с растопыренными пальцами. Лохматики, уворачиваясь от пронёсшейся над ними песьей туши, добрались до ног послушника. Бегемоту повезло куда меньше, нижний конец посоха попал ему в живот, остановив манёвр с захватом монаха-ведуна сзади. Гигант согнулся пополам и последним рывком, падая вперёд, повалил противника. Напуганные падением человека-горы, лохматики вовремя откатились прочь, а послушник оказался погребённым под Бегемотом. Циркачи заломили ему руки, отобрали посох.

Волна ярости схлынула, вместе с ней ушли силы.

— Демон с вами, два золотых! Ни гроша более, либо я ухожу, — прохрипел изрядно протрезвевший Виктор.

Аполли замолчал, размышляя. После продолжительной паузы он промолвил:

— Умеете вы торговаться, уважаемый. Пятнадцать золотых! Сейчас я приму ваше золото, а за окончательным расчётом вернусь позже, когда вы будете в состоянии заплатить.

— Так... не... пойдёт, — воспротивился старший послушник, по одному выдавливая слова. — Каков окончательный... расчёт, по-вашему, и о каком сроке... идёт речь?

— Не волнуйтесь, — грустно улыбнулся горбун, потирая красную отметину на щеке — след от хвоста Берка. — Я не потребую от вас более того, что вы сможете дать. Когда-нибудь наши пути вновь пересекутся, и я попрошу вас о помощи. Разве накормить голодного старика, позволить ему переночевать в сарае — великая цена за обретённые славу и знания? Уверен, книга принесёт вам известность, почёт, стоит её прочесть. Что до срока, то я не собираюсь возвращаться сюда по доброй воле лет десять. Подойдёт вам, уважаемый?

Здесь точно кроется подвох. Зачем нужна многолетняя рассрочка? Таким образом, циркач хочет набить цену, чтобы покупатель чувствовал себя в долгу — вдруг действительно они вновь встретятся? Тогда к следующей встрече Виктор тщательно подготовится. Если она состоится, конечно, эта встреча. Платить — не платить, покупать — не покупать. Вообще ничего не покупать, и пускай делают с ним, что хотят. Пускай подарят ему мученическую смерть! Осклабившийся рядом Берк заставил засомневаться в принятом было решении. Циркачи ведь не посягают на его веру, и получится, погибнет он не за Творца, а за нежелание расставаться с презренным золотом.

— По рукам, — кивнул старший послушник.

Увесистые кругляши перекочевали в широкую, покоробленную ладонь Аполли. Хозяин цирка довольно усмехнулся, пряча монеты.

— Прежде, чем расстаться, назовитесь, уважаемый, — попросил горбун. — Годы обычно меняют личину человека, но не его имя, данное от рождения. И распишитесь вот тут.

В руках Аполли невесть откуда возникли измятый листок дешёвой бумаги, железная палочка, заменяющая перо, и чернильница. Горбун аккуратно выписал на листе какие-то цифры.

— Что это?

— Договор о продаже вкупе с долговой распиской. Мы же не какие-нибудь мошенники, уважаемый!

Монах внимательно прочёл содержание так называемого документа. "Я (прочерк) обязуюсь предоставить в двадцатилетний срок Весельчаку Аполли сумму в размере 13 золотых руфориев Виталийского королевства или же оказать ему услуги, угодные ему на момент их оказания, в обмен на книгу, приобретённую мною у него 13 апреля 1515 года от Первой проповеди Пророка". Услуги, значит. Хорошо, время покажет. Виктор взял палочку, поставил размашистую подпись.

— Меня зовут Виктор Сандини, я старший послушник Ордена Мудрости.

— Замечательно, уважаемый, замечательно! — расплылся в страшной улыбке горбун. — Не смею вас более задерживать! В знак уважения позвольте Бегемоту проводить вас до дому — очень уж плохо выглядите. Он понесёт книгу и ваш посох.

— Нет! — запротестовал послушник. — Я направлялся в храм...

— Никаких возражений, уважаемый Виктор! Вы же хотите вернуть посох? Сейчас вы пойдёте домой, приляжете, отдохнёте. Уверяю вас, нынче я пекусь о вашем здоровье и благополучии не хуже вашей матушки. Дома Бегемот отдаст ваше грозное оружие.

Аполли подал знак, Бегемот неуклюже поднялся и помог встать послушнику. Пёс улёгся у ног хозяина цирка, закрыв глаза лапой, как бы защищаясь от яркого света.

— Желаю вам осуществить ваши мечты, уважаемый Виктор, — сказал напоследок горбун, протягивая руку для пожатия.

— Благодарю, — ответил старший послушник. — Прощайте.

Руки он не пожал.

Громом ударили колокола Собора Трёх, разнося протяжный звон по всему городу, сообщая о нарождении нового дня, о восхождении солнечного бога Фариила в пламенной колеснице на небосвод.

Дин-дин-дин-дон! Дин-дин-дин-дон! — радостно неслось отовсюду, поднималось выше, выше, к хрустальному куполу небес, чествуя Творца и богов, детей Его.

По лицу Аполли пробежала тень презрения, смешанного с недовольством. Он бросил злой взгляд по сторонам и негромко произнёс, глядя в спину удаляющемуся Виктору:

— До встречи.

По дороге домой старшему послушнику и великану никто не встретился. Ведун еле переставлял ноги — плата за потраченную силу была справедливой. Равнодушие овладело им. О побеге он не помышлял, препоручив душу свою заботливой деснице любящего Творца. Наконец, он доплёлся до двери родной кельи, повозился с замком. Позади топтался нетерпеливый Бегемот. Виктор открыл дверь... и провалился в пустоту.

Принёс нечистый этого капитана Жюмо именно к завтраку! Визит его испортил аппетит ди Вижену, по причине чего командор голодным отправился на Рассветную службу. Там полупустой желудок дал о себе знать до неприличия громозвучным урчанием, поразившим находящихся вблизи клириков — некоторые всерьёз предположили, что снаружи начинается гроза, иные предпочли отойти подальше. Ну да Творец им судия! Ди Вижену доставляло удовольствие посещение храма; он наслаждался блестящей пышностью убранства, сладкоголосым пением девичьего хора, да и хористками тоже. Но и здесь настроение ему испортили; священник с кадилом, проходивший мимо, обдал командора облачком благовонного дыма, которого Его Священство не переносил. Надсадно кашляя, он промучился до конца службы, затем поспешил укрыться в коробке собственных носилок, чтобы отгородиться от окружающих бархатными занавесками насыщенного красного цвета.

Еда за время его отсутствия остыла и стала непригодна ко вкушению. О, как сокрушался командор по поводу утраты завтрака, однако, переступить через себя не мог, ведь остывшая пища — удел крестьянина, бедняка. Любимый луковый суп обернулся желеобразной массой, которую впору резать ножом; к холодному мясу неприятно притрагиваться; изысканные хвостики мышей-альбиносов, политые острым чесночно-молочным соусом, размякли и больше не хрустели.

Испорченное настроение ухудшилось с повторным приходом капитана Жюмо. Тот переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать, и про себя ди Вижен сделал неутешительный вывод.

— Вы, должно быть, задержали циркачей, капитан? Что-то не вижу радости на вашем лице.

— Никак нет, Ваше Священство! Циркачи ушли от преследования где-то у Башни Святого Ведовства!

— Тогда зачем вы ко мне пожаловали? — взорвался командор, привстав с обитого подушками сидения. — Ищите, капитан! Для чего вам чудесные предметы, коими снабжает стражу Орден Мудрости? Мозги, в конце концов! Нет мозгов — есть люди! Устройте облаву, прочешите патрулями город, переверните Лаврац вверх дном! Найдите циркачей до вечера!