Феникс. Счастливые хроники

— Ай-яй-яй, Курамусик, как тебе не стыдно... — причитающе произнесла намоченная скромница, преобразовав якорные цепи в режущие. На месте их столкновения с черным шаром полыхнуло пламя аж до светлого потолка с ровно горящими созвездиями.

Минато действовал молча, молнией уйдя с траектории дзюцу и с территории взрыва. Оба его особых трехлепестковых куная встретились с заострившимся хвостами, отбившими атаку со спины и за счет числа напавшими сами.

Курама поймал кураж — он давно мечтал размяться с серьезным противником, давно мечтал лично убить пленителей. Он отодвинул на второй план причины их появления и все остальные досужие мысли, мешающие азартной схватке. Ловко отпрыгнув от цепей, биджу закрылся всеми своими хвостами от "Сюрикэн Каге Буншин но Дзюцу" — Минато клонировал пущенные с руки сюрикэны, обрушив тысячу штук, не сумевших ни волосинки состричь с цельного Курамы! Лис возликовал, сформировав и метнув с каждого хвоста по "мини-Биджудама", предусмотрительно направив один из шаров в воду. Целью поднятия водяной волны стало смывание кунаев желтой молнии Конохи, при помощи "Хирайшин но Дзюцу" умеющей мгновенно перемещаться между метками на рукоятях оружия, которое ни в какую не хотело втыкаться ни в стены просторного узилища, ни в пол или тем более потолок, не протыкало оно и шкуру лиса. Хищно рыкнув, биджу удлинил свои хвосты в двадцать раз, уподобив их охотящимся за добычей змеям.

Курама давно понял, что не может истощиться под пленяющими звездами. В какой-то момент биджу поймал себя на мысли, что и супруги Намиказе знают об этом. Вот тут-то он внезапно осознал, что эти двое слышали, всё-всё слышали с обеих сторон, с его, Курамы, и своего сына, Наруто.

— Попался, — холодно произнес Минато, подловивший сбившегося лиса к концу целого дня беспрерывной драки.

— Грр! — Зарычал придавленный биджу, не в силах ни двинуться, ни укусить, раскрыв свою клыкастую пасть.

— Да ты просто мечта любой девочки, Курамуля, — ласково проговорила Кушина, успев из всех обвитых цепями хвостов сплести фантазию макраме так, что ему самому ни в жизнь не расплести все узлы — непомерная длина хвостов сыграла с Курамой злую шутку.

Кьюби сперва завыл, а потом позорно заскулил, когда его принялись с легкой улыбкой и румянцем на щеках целиком брить наголо, тщательно-тщательно брить лезвием, напитанным острейшей чакрой ветра.

— Плохой мальчик, — приговаривала Кушина, — сквернословие это гадкая привычка. Тише-тише, мой маленький лисеночек, будешь и дальше вырываться, то сам себя кастрируешь. Славный, славный Курамсёнок, смирение тебе идет. Не забудь поблагодарить добрую Кушину, что оставила тебе усы и хвосты в целости и сохранности. Если будешь хорошо себя вести, так и быть, подумаю над тем, чтобы расплести кружево, а нет, то не обессудь, уж больно красивый получится воротник. Ах, как прелестно, представляешь, как давно я мечтала заплести твои хвостики! Спасибо тебе, Курамик! — Чмокая в лоб, отчего там образовался выжженный отпечаток женских губ — печать фуиндзюцу блокировала любые операции с чакрой.

— Кушина, — недовольно буркнул Минато. — Ты перебарщиваешь...

— Ой, извини, Минато, ты же знаешь, я порой слегка увлекаюсь... — смутилась молодая девушка, смахивая удлинившимися волосами последнее ею сбритое, тут же отправленное в нательное фуиндзюцу на спине между лопатками. Шкуру проткнуть и пустить кровь лису ей не удалось, даже оцарапать бритвой не получилось, не то, что отчекрыжить хвосты у основания, как это вышло с когтями. — А вот ты зря щелки узишь, марш в угол и стой мордой в него, ты наказан. И только посмей пискнуть, усы завяжу и с дыбой познакомлю, — невинным голосом произносила прелестница страшные вещи, от которых уши лиса так и встопорщились, впрочем, быстро обвиснув.

Кураму сперва погладили по голове между ушей, а потом с дюжей силой, невесть как уместившейся в хрупкой ручке куноичи, схватили за шкварник и словно наклусившую собачонку зашвырнули в угол, дальний от плиты с фреской весь день пребывающего в печальном унынии Наруто.

Без меха он выглядел предельно жалко, а еще Курама внезапно продрог, покрывшись гусиной кожей. Вольготная жизнь оборвалась, едва начавшись. Демон несчастья познал несчастье на собственной шкуре.

Наруто

Масло за спиной еле слышно журчало, почти беззвучно ниспадая в чашу, на бортике которой медитировал парень с двумя теневыми клонами в облике родителей.

Из желтой головы все никак не уходили непрошенные воспоминания, мешая сконцентрироваться на чувстве масляной пленки, которую все никак не удовалось ни утолщить за счет сенчакры, ни порвать, чтобы добраться до этой самой сенчакры, чтобы напрямую ее впитывать.

С самими медитациями он давно разобрался, научившись ровно сидеть на пресловутой дощечке, положенной на самый верх острого каменного клыка. Его желание постичь науку сеннина оформилось на вторую ночь без Саске... В начале он чуть не задохнулся от счастья, когда не застал в подсознанье никакого водоворота — ток воды в трубу прекратился! Потом счастье сменила убийственная горечь — он был по-прежнему один в своем внутреннем мире. Наруто перестал быть наивным и глупым мальчиком-плаксой. К утру он успокоился и принялся подходить к проблеме с умом, углубившись в думы. Тогда-то он и услышал в первый раз на самом краю восприятия какой-то посторонний звук — капель он давно победил, как подремонтировал многие трубы и краны, ничего не шумело в его подсознании. Как паренек не силился, разобрать звук не получалось, его навыков в медитации не хватало, а именно после принятия на воде позы лотоса и отрешения от мыслей звук становился чуточку громче. В то утро он встал к обеду. Джирайя тоже сильно расстроился его неудаче, но согласился начать преподавать азы медитаций, при этом велев забыть о режиме отшельника и сенчакре на время гормональной перестройки.

Следующим ярким воспоминанием той зимы стало его первое ниндзюцу "S"-ранга. Два клона помогли ему закрутить "Футон: Расен Сюрикэн", который он метнул в холм на другой половине долины, подальше от домика. Он еще при Саске украдкой пытался совместить крученый шар чакры "Расенган" со стихией Казе, но "Футон: Расенган" получился только после его ухода, когда свободного времени стало гораздо больше... И вот он смог достойно завершить технику своего отца, которого безуспешно пытался услышать и понять, каждую ночь медитируя на воде. Светящийся шар чакры стал центром белесого четырехлезвийного сюрикэна, тонко засвистевшего в руке и гулко слетевшего с нее. Метать крученые шары чакры Наруто научился еще при ниисане, успев похвастаться успехами и получить заслуженную похвалу, так дорого ценимую Наруто. Жуткий грохот взорвавшегося холма сотряс ближайшую гору, обстрелянную осколками камня. Сверху сорвалась жуткого вида лавина. Наруто тогда застыл, как вкопанный, неверяще уставившись на дело своего ниндзюцу. Его спас подоспевший Джирайя, еще сильнее ошеломивший парня. Адская земляная трясина "Дотон: Йоми Нумa" стала поистине адской, преобразившись в "Йотон: Йоми Нума" — адская лавовая трясина. Наруто уже видел ранее земляной вариант техники, когда Джирайя вместе с Цунаде дрался против Орочимару. Но нынешнее дзюцу не шло ни в какое сравнение — в лаву обратилось целое футбольное поле, вытянувшееся вдоль подножья горы, сбросившей с себя снежно-каменную лавину. Грохот несшейся массы, треск лопающихся от перепада температур камней и шипение испаряющегося снега со льдом заглушили звуки бьющегося в ушах сердца. После того, как вся лавина потонула в лавовом болоте, его, Наруто, впервые в жизни выпороли, отходив кожаным ремнем по голому заду так, что со всей своей хваленой заживаемостью болячек он три дня не мог сидеть на попе ровно. На четвертый день Наруто прекратил дуться и повинился перед крестным, которого своей необдуманной выходкой заставил сильно переволноваться.

Тренировочные будни летели один за другим, приближая весну. Приближая уход из запорошенной долины. Ранней весной Наруто отчаялся медитировать и завалился на спину с хлынувшими из глаз слезами немощи. Вот тут-то и пришел его звездный час, когда он с головой погрузился в воду и ясно услышал любящий голос своего отца, Минато. Утром перед уходом отец попросил сына не говорить ничего Джирайе до того, как будет вытащена печать.

— Н-н-наруто-о-о! Ты ч-чем занят?! — Воскликнул Джирайя вечером дня, в течение которого окрыленный догадками Наруто показывал просто чудеса упорства, покоряя одну за другой означенные саннином планки.

— Я уже скоро кончу, — ответил Наруто, сосредоточенно ведя найденную им родинку по обратному пути.

— К-кончишь?! Бесстыдник!!! — Взорвался Джирайя, моментально создав перегородку в спальне. — Нет, ну надо же, а! — Причитал за стенкой старший, пока младший, поняв весь смысл происходящего, потерял родинку, моментом вернувшуюся на прежнее место. У Наруто даже пятки покраснели. — Я, конечно, понимаю, возраст там, весна, птички поют, цветочки цветут, животные женятся... — успокаивался за стенкой Джирайя. — Но хоть бы делал это уединенно... Сам додумался или Саске успел подсказать?.. Эй, Наруто, слышишь?! Если хоть раз при мне займешься этим делом, выпорю так, что целую неделю ползать станешь!

Кто бы знал, чего Наруто стоило вновь засунуть руку в свой пах и начать вытаскивать оттуда родинку-фуиндзюцу. Вытащил и невидяще уставился на результат, с трудом вымолвив имя саннина, как и просил Минато. Джирайя с глубочайшим вздохом все же среагировал на странный зов, пришел и узрел множество точек, складывающихся в двенадцать созвездий, разбивающих круг на сектора. Двенадцать линий сходились в пупке, образуя нечто похожее на лепестки диафрагмы, закрученные в спираль с двумя оборотами. В общем, пока увлеченный Джирайя изучающе щупал живот Наруто, произошло то самое... Безмерно смущенный эро-сеннин секунду соображал, что же его отвлекло, а потом исчез быстрее света. Вот он был, а вот его не стало.

Наруто готов был неделями пребывать в подсознанье, общаясь с родителями. Развернутая печать позволила им увидеться и обняться. Минато и Кушина вылезли из стены, причем первым сошел с нее улыбающийся отец, подхвативший подросшего сына на руки и закруживший, словно маленького мальчика. Только к утру до Наруто дошло, что третьим на стене изображен лис, жалкий, облезлый и с невероятно заплетенными хвостами и есть тот самый страшный демон Кьюби. Парень как-то даже потерялся. Проснувшись, парень встретился с абсолютно несуразной рожей Джирайи, скромно притулившегося рядом со спящим. Наруто, зевнув, слово в слово передал послание родителей, неопровержимо доказавших свою аутентичность.

Да, сперва Минато и Кушина внутри Наруто были оторванными клочками душ, оставленными присматривать за сыном. Но с известного момента маленькие кусочки потянули на себя основу, запечатанную в Боге Смерти, не способного переварить души, пока не истаяли их кусочки. Вместе с душами родителей потекла и запечатанная половина Курамы. Так что теперь внутри Наруто всамделишные родители, а не их куски. Вопрос с выходом Кушины и Минато повис до окончания трехлетнего цикла зодиакального фуиндзюцу.

Наруто недолго пребывал с полными штанами счастья от обретения семьи, пусть и спрятанной во внутреннем мире. На него насели с двух сторон, свободное время кончилось, даже в подсознании он только и делал, что тренировался, тренировался и еще раз тренировался. Уже с первых занятий Наруто стал понимать Шикамару и его отношение к маме — все же он целую неделю жил в его доме, память сохранилась. Кстати, по его просьбе лису вернули шкуру и распутали хвосты, уж слишком жалостливо выглядела фреска зверька.

Джирайя первым высказал здравую идею остаться в этой уединенной долине, справедливо рассудив, что незачем раньше срока светить животом Наруто в купальнях, куда он принялся ежемесячно наведывался на целую неделю, спокойно оставляя Наруто одного управляться — родители ему спуску не давали, с любовью втискивая свои знания. Фьють и ушел в Мьёбокузан, фьють и появился оттуда, используя страну жаб как перевалочный пункт — это смиряло извращенного отшельника с необходимостью жить в горах. Так же он доставлял продукты, но держал крестника в информационном голоде, не рассказывая о творящемся в мире.

Осень принесла еще одну памятную веху, решив загадку Саске. Минато распутал какой-то там клубок, отчего Наруто "увидел" потерянные мгновения в Долине Завершения в тот самый момент, когда когти чудовища, в которое превратился его лучший друг, воткнулись ему в сердце. Наруто совершенно однозначно понял, когда на него разными Мангекё Шаринганами смотрел тот самый Саске, а когда кто-то другой. Парень и о гендзюцу с инструкциями по выживанию понял, и про фальшивого Кураму, сымитировавшего смерть настоящего. А следом за видением от Минато пришло знание от Кушины, узнавшей в девушке, что стояла среди генинов перед Лесом Смерти, черты своей младшей сестры, с которой с раннего детства была в плохих отношениях и мало общалась по жизни. Та девочка была признана двоюродной сестрой Узумаки Наруто, разъяснились слова Учиха Саске про то, что они теперь близкие... Означенный Саске ребенок в столь раннем возрасте одинаково потряс Наруто и его родителей. В ином свете предстало гендзюцу Орочимару, который был вовсе не Орочимару. Ночь откровений укрепила связь между Узумаки Наруто и Саске, который из Учиха с шаринганом стал Луара со спирасиэс. Кое-что осталось за завесой тайны, но существенную роль уже не играло — не важно оно! Для Наруто не важно.

Следующее яркое воспоминание это завершение трехлетнего цикла, когда Минато с Джирайей убрали "Хакке но Фуин Шики", ту самую печать со спиралькой, что открылась в зодиакальном круге. Спор между взрослыми не утихал месяцами, Наруто достало быть рупором, пересказывающим ответы отца и матери крестному. В итоге решили избавиться от первой печати, оставив вторую в целости из-за опасений, что она не удержит души Минато и Кушины, желающих остаться с сыном, кое-что с огромным трудом принимавшим и желавшим видеть родителей во плоти. После снятия фуиндзюцу "Хакке но Фуин Шики" произошло следующее. Одно созвездие зацепилось за пребывающего в этот момент во внутреннем мире Наруто. Разница в возрасте у его родителей не превышала год — два соседних созвездия нитями от звезд оплели их души. Девять оставшихся оплели сжавшегося Кураму, насмерть запуганного улыбчивой Кушиной, пока ее сын бодрствовал и не мог ничего узнать, но все равно стребовал объяснения, поплатившись возросшей нагрузкой в учебе клановым фуиндзюцу. Теперь не было стены, разделяющей зал Курамы и остальной внутренний мир Наруто. После снятия печати биджу вырос до своих исконных размеров, став на порядки крупнее людей. Он не кинулся в атаку, только вздохнул на уменьшившееся жизненное пространство и узкий проход, в который всяко не смог бы протиснуться.

Вот после снятия фуиндзюцу "Хакке но Фуин Шики" родители сумели взять под контроль создаваемых их сыном теневых клонов и смогли распоряжаться вложенной чакрой так, как если бы это были их собственные клоны. Правда, все ими сделанное возвращалось в виде знания применившему ниндзюцу. Так что не сдержанный супружеский поцелуй Наруто ощутил с двух сторон, так сказать, открыв кое-что новое для себя — вообще всяческих курьезов было великое множество. Впрочем, быстро выяснилось, что если клоны-родители оставались на ночь, а Наруто уходил во внутренний мир и видел их застывшие души, то воспоминания клонов не возвращались к парню. С этого открытия никто не мешал Наруто общаться с Курамой без лишних свидетелей. Итогом бесед стала феноменально успешная попытка в конце мая призвать чакру Курамы. Оранжевая чакра не кусалась и не меняла тело. По мере отращивания хвостов активировались созвездия фуиндзюцу "Печать Зодиака", так же, как при выходе в виде клонов родителей зажигались их секции. Девять хвостов, длинные уши и четыре прозрачные оранжевые лапы смотрелись экзотично — Наруто не внял речам и не остановился, доверившись Кураме. К слову, после снятия "Хакке но Фуин Шики" на животе вновь образовалось двенадцать линий, закрутивших двенадцать витков спирали. Когда Наруто раскрутил спираль на один виток, скачек мощи всех девяти хвостов получился столь мощным, что часть чакры выскользнула, развеяв клонов наблюдающих родителей и отодвинув Джирайю, едва не упавшего. Рисковать с дзюцу Наруто поостерегся на этом уровне, вернув обратно виток спирали и оставив один хвост, давший незначительный прирост в силе, по словам Джирай, порядка пяти процентов. А вот объемы чакры зашкаливали, Наруто мог бы измором брать армии и повторить подвиг Сандайме Райкаге, сражавшегося с десятитысячной армией три дня и три ночи — он погиб, дав шанс спастись своим друзьям. Однако все же это не было подлинным режимом биджу, требующим большего слияния.