Дьявол начинает и... Общий файл

— Многого ты еще в жизни не знаешь. Дай Бог, чтобы тебе только каратели на пути и встречались, чтобы и вовсе не знала ты о большем зле. Зло, оно, знаешь, многогранно. Его и с добром несложно спутать. Иногда.

— Как же это? — от удивления Софа широко открыла зеленые глаза. — Добро со злом спутать?

— И не такое бывает, — Марта встала из-за стола. — Пойду, вышивку закончу. Повезем на рынок, продадим, может, денег получим, будет за что еду купить, молока хотя бы. Дорого оно нынче.

Софа зачерпнула ложкой супу, медленно поднесла ко рту. Как же это можно добро со злом перепутать? Зло — это каратели, а Карим и Пет, что нынче снова ее цеплял, ударить пытался, так в особенности! И мальчишки злые. Чего это они ее ведьмой кликали? А добро... Добро — это рыбак Велор, у кого она вчера на зарнице две рыбешки из сети вытащила, мать ее... Софа задумалась. Неужто, в мире этом зла больше, чем добра? Ведь получается, — девочка начала загибать пальцы, — зла вон сколько, а добра раз два и обчелся.

Как же это?

В задумчивости Софа доела суп, быстро сполоснула тарелку в стоявшем возле окна ведре с водой, оставшийся кусок хлеба, подумав, положила в рот и вышла к матери.

— Ма, я тут подумала, а ведь зла больше, чем добра. Почему так?

Марта немного грустно улыбнулась, отложила на край стола вышивку и предложила:

— Ложись на печь, расскажу я тебе историю.

Софа послушно залезла наверх. Накрылась одеялом и с любопытством посмотрела на мать. Марта села рядом, погладила дочь по голове и начала рассказ... Много она знала историй. Не все из них ребенку рассказывать можно было. Точнее, вообще ни одну нельзя. По крайней мере, до конца. Заканчивались ведь все они одинаково, что та, которая с Карен, приключилась, что с Габриэллой, что с сотней, тысячей безымянных ведьм. Смерть поджидала каждую. Даже могилы ни у одной из них не осталось. Только пепел и воспоминания.

Софа уже давно закрыла глаза, а вслед за ней провалилась и Марта. Да только провалилась она не в сон, в воспоминание...

— Помяни мое слово, ты сгоришь на костре. Я уже сейчас вижу это пламя, людской гомон, проклинающий твое имя, и...

— Да замолкни ты! — мужская пощечина оборвала предсказание, приговоренной к смерти ведьмы. — И чего она так к тебе пристала?

— Да откуда ж мне знать? — Марта высоко подняла брови. — Я ее первый раз в жизни вижу.

— Лжешь, тварь! — снова заорала ведьма, напрашиваясь еще на один удар. Кристоф не подкачал. Ударил с такой силой, что женщина упала лицом на пол.

— О чем это она? — мужчина пристально поглядел на спутницу.

— Я уже сказала, что понятия не имею! — Марта подошла к Кристофу ближе, медленно убрала с плеч распущенные волосы, оголяя снежно-белые шею и плечи, и подняла голову, встречаясь с ним взглядом. — Кому ты веришь больше: мне или этой, — она с презрением посмотрела на лежащую ничком женщину. — Ведьме?

— Тебе, — она почувствовала, как его губы коснулся ложбинки на ее шее, как по телу прошла дрожь.

Она любит его. Глупо... Очень глупо... О чем она только думает?!

Марта почувствовала, что его губы больше не касаются ее кожи, и снова встретилась с Кристофом взглядом.

— Тогда нас ждет представление.

— Твои глаза горят как никогда, — он прикоснулся к ее щеке ладонью. — Иди. Я закончу здесь и приду к тебе... К вам всем.

— Не задерживайся. Демитрий с остальными ждут, — она легко убрала его руку со своей щеки, повернулась и сделала шаг к двери.

Марта знала, что он смотрит ей вслед. И ненавидела его за это. Любила и ненавидела одновременно, а еще до смерти боялась. Женщина знала, что он не верит ей, знала, что если он останется с ведьмой наедине, сможет узнать правду, знала, что если кто и отправит ее на костер, то этим кто-то будет Кристоф.

Что же это за любовь, за одержимость? Скорее, страсть, безрассудство, бездумный вызов судьбе. Тогда почему, когда он вновь появляется в замке, не только тело трепещет, душа радуется? Почему...

— Знаешь, думаю, не стоит заставлять братьев ждать, — его рука легла ей на талию. — Ведьму доставят без меня. Нас уже ждут в башне.

А затем огонь, адская боль в каждом кусочке тела и взгляд, что Карим бросил на нее перед своим уходом. Марта вздрогнула и открыла глаза. Когда-то в другой жизни ее предупреждали, она почувствует, когда придет смерть. Она не поверила. Зря!

Смерть пришла.

— Софа, Софа, проснись! — Марта, как следует, тряхнула дочку. — Софа!

— Мам... Мам? Мне такой сон снился... Красивый. Я была где-то не здесь. Там так красиво. И люди... В них было добро. Во всем мире добра было больше, чем зла. Представляешь?!

— Представляю, — Марта слегка улыбнулась. — Худо мне что-то стало. Сходи в лес, листьев агавы* мне принеси. Я себе отвар заварю. Не сложно тебе будет?

— Нет, что ты? — Софа соскочила с печи. — Я сейчас, мигом вернусь. И десяти минут не пройдет.

— Ты не спеши, а то снова ногу подвернешь, ходить не сможешь. Давай иди, только медленно!

— Ничего, справлюсь!

Со временем Софа снова напутала. Каких там десять минут? До лесу она дошла быстро, но найти агаву никак не удавалось. Темно, хоть глаза выколи. Софа даже подумала, лучше б она утром за агавой отправилась. Все равно сейчас ни зги не видно.

Но повернуть назад не удалось. Заблудилась она. С тропы сошла, пока месяц тучами был сокрыт. От звезд не больно-то света. А что сейчас делать, и не знала.

— Агава, агава... — Софа уже с час бродила по лесу, а ни агаву, ни путь обратный не нашла. — Ну, ничего, — успокаивала она себя. — Скоро солнышко встанет, обратная дорога и отыщется. Не могла же она пропасть? Не могла!

До рассвета ждать не пришлось. Дорога все-таки отыскалась, а рядом с ней и агава. Софа обрадовалась, быстро полезла листья обрывать, одной из колючек поцарапав руку. Ничего, заживет!

Теперь и идти стало легче. Листья совсем ничего не весили. А по дорожке, оно, знамо, легче, чем через кусты напролом переть. Скоро и родное село показалось. Только не дом родной другая окраина. Софа шла по селу, пытаясь добраться до противоположной окраины с родным домом. Вот и главная площадь с огненным столбом...

Пальцы Софы по одному разжались. Листья упали на дорогу. Девочка стояла, онемев. Ни заорать, ни шагу ступить. Лишь в карих глазах отражались языки пламени.

— Нет! — Софа вздрогнула и попыталась пробраться сквозь толпу поближе к пламени, пытаясь уверить себя саму, что ошиблась, что...

— Мама!

Сгораемая заживо открыла глаза, улыбнулась, как прежде, с легкой грустью, и крикнула:

— Беги!

Софа побежала, побежала, не разбирая дороги, слыша крики позади себя:

— Быстрее, схватите ее, она пособница ведьмы!

— Она и сама...

— Ведьма!

Одна улица, еще одна. Софа, как и положено ребенку, рвалась домой. Под крышу всегда надежного укрытия. Она доберется, и все будет хорошо! Это не ее мать сгорает заживо. Она ошиблась. Мать ждет ее дома. Она защитит!

В одном из переулков Софу настигли...

За несколько часов до...

За ней пришли в полночь. Правой оказалась колдунья, она почувствовала свою смерть, почувствовала приход карателей задолго до того, как в дом ввалились чужаки. Впрочем, почему чужаки? Карима, что первым шел, она видела почти ежедневно. А теперь кончилось. Все закончилось. Тот, последний, разговор был началом ее смерти.

А что дальше будет, Марта и так знала, не раз видела, как ведьму к смерти приговаривают. Сначала пытки, потом огонь. Знала, потому сразу и "призналась":

— Я ведьма.

Все равно ведь произнесет она эти слова, а вместе с ними и себе приговор. Не сейчас, так завтра под пытками под сотым ударом плети, если однообразие не надоест карателям. Или на колесе удачи, как его прозвали жрецы.

Не важно, заслужила она это или не заслужила. Софа этого точно не заслужила! Если она должна умереть ради спасения дочери, она это сделает!

Огонь... Сколько раз она смотрела на него, уже тогда зная, что он поглотит и ее. Сколько раз представляла себе этот день. На Марту нашло отупение. Она знала, что должна корчиться в огне от боли, знала, что должна испытывать нечеловеческие муки. Но не чувствовала ничего.

А затем крик, что выбил женщину с предсмертного забытья:

— Мама!

— Беги... Беги! — Марте казалось, она еле слышно прошептала эти слова, но их услышал каждый на площади.

И дочь побежала.

Марта глядела ей вслед, пока глаза не затуманились от боли. Пока огонь не скрыл все, что было за ним. Пока боль не стала настолько сильной, что, казалось, вовсе исчезла. Она падала в объятия смерти, как когда-то с такой же безумной страстью упала в объятия Кристофа...

— Пусти меня! — кто-то схватил Софу, скрутил ей руки за спиной и прижал животом к ограде. — Пусти! — словно раненное животное заорала девочка.

Ловец ругнулся и зажал ее рот ладонью, тихо на ухо прошептал:

— Ну вот, мы и встретились, ведьма!

Софа дернулась, затем, чувствуя, что не может дышать: огромная лапища закрыла не только рот, но и нос, укусила незнакомца за палец. Хотя какого там незнакомца? Знакомца, Кривого!

— Дрянь! — он вырвал ладонь и по-простому вдавил ее лицо в каменную кладку, больно ударив по носу. — Так тебе! Я же говорил, что отомщу!

Девочка затряслась. Из разбитого носа капала кровь и смешивалась со слезами. Софе было больно, страшно и холодно. Она еще раз дернулась, но только больно потянула шею.

— А-а! — из горла вместе с рыданиями вырвался крик. — Пусти!

— Да заткнись ты! — его громкий шепот был как ушат холодной воды. Горло мгновенно свело судорогой. Девочке казалось, она не сможет больше промолвить ни слова, зубы затряслись, а из глаз перестали катиться слезы. Ужас сковал сердце, казалось, заморозив боль. Вот только навечно ли?

Софа потерлась щекой об ограду, вытирая соленые капли влаги.

— Чего тебе надо?! — с трудом разжав, казалось, намертво сросшиеся зубы, прошептала она.

— Чего мне надо? Неужто не помнишь? — он больно укусил ее за шею. — Забыла? Ведьмино отродье! Как мне "слабак" кричали? Из-за тебя!

— Я не хотела. Я... — Софа замолчала, совсем рядом услышав топот ног. И голос.

Такой знакомый, казалось бы, родной голос сельского кузнеца. Вот только сейчас он стал ей чужим. Все стали таковыми, даже кузнец, его жена, что порой, в особо холодные зимы, кормили Софу лепешками. Не дал им Господь деток, а они детей любили. В кузню часто ребятишки бегали, смотрели на их работу, а еще говорили, что сами кузнецами станут, просили их научить.

Давно это было. До того, как Софа увидела и кузнеца, и жену его, стоящих возле костра. Все там были. И пекарь, и священник и... Все село!

А возле самого костра с факелом в руке стоял Карим. Надменное, чуть вызывающее, как всегда, лицо. Ему было не жаль софиной матери, никому было ее не жаль. Только у восьмилетней девочки по щекам и текли слезы.

Внезапно душу сковал холод. Страх прошел. Осталась лишь пустота. Казалось, еще недавно плодородную землю выжгло безжалостное солнце, что не первый месяц сводило мир Сорины с ума. Так и душа Софы стала пустыней. Ни единого родника, только палящий диск и выжженный песок.

"Что Кривой может мне сделать? Убить? А зачем мне жить?"

Мысли прояснились. Будто бы ночь ушла, а вместе с ней мрак, неизвестность. Миг света. И новый мазок мрака. Ночь все еще правила балом. На небе лишь загадочно блестели звезды. Месяц, и тот скрылся за тучами. До рассвета было далеко. А время порой тянется так долго... Сейчас не было даже маленькой светлой полоски света на востоке.

Вместе же с солнцем ушла надежда. На ее место заступила боль... Все тело изнывало от нее, а никого, кто бы помог Софе, в целом мире и не осталось.

— Мамочка, мама! — зарыдала Софа, в один быстротечный миг почувствовав, что ее матери больше нет рядом. Отлетела душа в рай. — Она не ведьма, она...

— Конечно, нет! — Кривой захохотал. — Она папке моему надоела, он и привел в ваш дом карателей. Старой она стала, обвисшей, — повторил мальчишка явно услышанные от отца слова. — Никому теперь и не нужна. Так пусть и отправляется в ад!

Софа заорала, затрясла головой, попробовала лягнуть Пета по колену. Но мальчишка сам ударил ее раз-другой по спине.

— Не рыпайся! Не видишь, мужики идут?! Не хочу отдавать забаву, — он сдавил ее шею рукой. Софа закашлялась и начала задыхаться. — Я тебя ненавижу! С удовольствием посмотрел бы, как огонь пожирает твои пальцы, руки. Но после. А сейчас что, если сделать вот так? — он с легкостью сдавил девочке руку.

— А-а! — Софа зашлась от крика. Казалось, еще немного, и кость с хрустком сломается.

— Да замолкни ты! — Пет еще сильнее вдавил ее лицо в камень. — Костер будет тебе подарком. Ты меня порядком доставала, а я все никак не мог до тебя добраться! Долго мой отец не мог с твоей мамкой наиграться. Мельникова баба Мельта ему за неделю надоела. А здесь видишь как, больше года. Но всему наступает конец. Он и пришел. Год назад сдохла Мельта, сегодня...

Он не договорил. Послышался резкий удар. Внезапно петовы руки разжались. Мальчишка полетел на землю. Софа обернулась и столкнулась взглядом с братом Акимки.

— Рем?

— Узнала? — злость исказила и без того обезображенное непонятно откуда взявшемся глубоким порезом на щеке. — Тварь!

Он приблизился. По телу девочки вновь прошла дрожь. Рем-то пострашнее Пета. Кривому девочка хоть сдачи дать могла, чего он и осерчал. На той недели его мальчишки побили, потом еще кричали, что его даже девчонка победить сможет. Ну, он и решил проверить. А чего именно к Софе полез, так кто его, Кривого, знает? Тогда девочка не испугалась. Ее уже так мальчишки достали, что все равно было: Кривой, другой кто. Она ему подножку подставила, а потом уплыла по-быстрому на другой берег, пока он за ней не погнался.

От Рема так просто не уйти. Высокий, сильный, он порой отцу на мельнице помогал. Да и старше был, что Софы, что Пета на целых четыре года.

— Да что это вы все?! — Софа попыталась оттолкнуть от себя не то спасителя, не то палача. — Тебе-то я чего сделала?

— Моего брата из речки ты днем вытащила?

— Я помочь хотела, — Софа залепетала. — Утонул бы. Хотя до того меня хотел утопить!

Лицо Рема еще больше перекосилось. Он поднял руку, но сдержался, не ударил Софу, так и стоял, дрожа.

— Ведьму вода не возьмет!

— Да с чего вы все взяли, что я ведьма?! — прорвало Софу. — В чем же моя вина, что каратель этот — поскорее его душа в ад бы попала! — к мамке моей ходил?! Чем же я виновата?! — Софа забыла про свой страх и накинулась на Рема с кулаками.

Маленькие кулачки не причиняли боль. Комариный укус и то больше болит. Да девочка и не старалась ранить, просто выговориться, хоть на миг обо всем забыть.

Мальчишка все понял. Еще миг, и маленькие кулачки оказались прижаты к его груди, мокрая мордашка уткнулась в плечо. Только тихие повизгивания от Софы и доносились.

— Не могу я так! Устала! Ну чем же я виновата?! Мамочка!

Несмело, с внезапно проснувшейся нежностью, Рем погладил ее по волосам. Провел раз-другой, а потом еще крепче прижал к себе, словно баюкая.