Дьявол начинает и... Общий файл

Пролог. Пари

Темно-зеленая поросль возникла перед лицом, окончательно выводя из себя. Дорога и без того была неровной. Не каменистой, а грунтовой, протоптанной. Да к тому же, прескверно. Во многих местах она поросла травой, порой, словно в насмешку, раздваивалась. А теперь еще какой-то сорняк преграждает выбранный путь.

Впрочем, разве это преграда? Мужчина устало улыбнулся, разглядывая поросль. Длинная, словно лиана в одном из тропических миров. Но, в отличие от последней, широкая, с четкими, цвета нефрита прожилками, хорошо заметными даже в царящем вокруг полумраке. Сквозь величественные кроны девственных анчар* пробивалось только несколько лучиков солнца. Да и те казались скорее насмешкой, чем Божьим светом.

"Божьим?" — мужчина нахмурился. В эдеме всегда приходят на ум глупые сравнения. Но это не столь важно. Главное — не начать сожалеть. Но этого не будет никогда! Не для того он освободился от пут несколько тысячелетий назад. Не для того повел против Создателя ангелов. В тот день небеса дрожали под поступью херувимов. Созданные миры были готовы расколоться на мириады частиц. А затем их, посмевших пойти против Создателя, свергли с небес. Разверзлась бездна, вот только никакому огню не поглотить бессмертных существ. Одни лишь почерневшие крылья и сгинули навек в жарком пламени.

Глаза, цвета человеческой крови, блеснули. Слишком давно это было. Ни к чему вспоминать. Если что и имеет значение, так это причина, по которой сегодня он здесь.

За несколько часов до...

— Если позволите, я сделаю ход ферзем, — мелкая демоница Аза потянулась и переставила фигуру, затем подняла глаза на противника. — Ваш ход, мессир.

Дьявол медлил всего мгновение. В следующее его пальцы коснулись одной из шахматных фигур.

— Прошу.

Демоница вновь склонилась над шахматной доской. Дьявол мельком взглянул на нее. Невысокая, но изящная. Темные кудрявые волосы рассыпались по плечам и спине. Зеленные глаза задумчиво прищурены. Большие пухлые губы завершают созданный образ. Действительно, только образ. Истинный лик был разрушен в одной из битв много веков тому назад. С тех пор Аза не покидала чертогов ада. Она ненавидела свое истинное, изуродованное Мах* лицо и только здесь, во владениях Сатаны, могла прятать его за созданной иллюзией.

Демоница, заметив, что Дьявол смотрит на нее, оторвала взгляд от шахмат, плавным, кошачьим движением убрала волосы с левого плеча. Соблазнительно улыбнулась.

— Что-то не так, мессир?

"Лик она сменила, но ничуть не поумнела!"

Впрочем, обречь мысли в слова Дьявол не успел: за дверью началась перебранка. Низкие красивые голоса демонов перекрывал другой: высокий, звонкий, до ужаса надоедливый голосок.

Дьявол кивнул Азе, приказывая узнать, что происходит снаружи. Но это оказалось излишним. Двери и без того отворились. На пороге в слегка потрепанной одежде появился ангелок. Высокий, голубоглазый, светловолосый, как они все, с маленьким хлипким нимбом над головой (молодой — у взрослых ангелов нимб повесомее, потолще).

— Что привело тебя в мои владения, Божье создание? — начал Дьявол.

— Письмо, — ангел быстро протянул руку с посланием.

Один из демонов приблизился к посланнику, взял у него письмо (не обошлось без парочки колких взглядов), прошел внутрь покоев, поклонился властелину и передал конверт.

Дьявол разорвал бумагу, бегло просмотрел первые странички и поднял глаза на посланника, который уже было вознамерился удалиться. Даже ногу над порогом занес.

— Чего же все-таки желает твой хозяин?

— Он мне не хозяин! — гневно вскричал ангелок, мгновенно выходя из себя.

"Неужели? — Дьявол поморщился. — Сейчас мальчишка начнет говорить, что только у него — у Дьявола — есть рабы, а у них же в раю каждый свободен, волен выбирать".

Ложь!

Лишь только ты не согласен с мнением учителя, сразу предатель.

— Так чего он хочет? — снова повторил властитель преисподней свой вопрос, прерывая недовольные выкрики ангела.

— Создателю угодно поговорить.

— Где?

— В эдемском саду.

— В эдеме, — Дьявол усмехнулся. — Что ж, передай хозяину, — Дьявол нарочно выделил "хозяину". — Мой отказ.

— Создатель это предвидел. В письме, — ангел кивнул на послание, — есть причина, согласно которой вы уже вечером должны прибыть в эдем. Что-то о маленькой деревушке... Вишенки, кажется... — насмешливо протянул ангел.

— Это должно мне о чем-то сказать?

— Я полагаю, да.

— Ты полагаешь... — Дьявол удивленно приподнял брови. — Как тебя зовут, дитя Создателя?

— Миан.

— Что ж, можешь идти, Миан. Ты выполнил поручение. Я прибуду в эдем.

Ангел поклонился, но выйти из покоев не успел. Как прежде, лишь занес ногу, но через порог не переступил: его окликнул Дьявол:

— И, Миан... — обманчиво спокойный голос Сатаны не внушал ни малейших опасений.

Ангел обернулся.

— Слушаю.

— Передай хозяину, чтобы впредь присылал более вежливых учеников. Второго такого посланника я не стерплю!

* * *

И вот теперь этот сад, ничуть не изменившийся за прошедшие тысячелетия. Дьявол отодвинул заслонивший путь лист, но, когда у него перед глазами возникло еще с десяток, просто сжег их одной своей мыслью. Теперь он заметил и Создателя.

Бывший учитель... Он мог принимать любое обличье. Клубиться сизым туманом, брать облик одной из тысячей созданных рас. Прикидываться смертным, беспомощным... И в то же время оставаться собой!

Сейчас, к примеру, он сидел в образе беловолосого юноши с тонкими, как у ламий*, чертами лица, внешне даже младше самого властелина преисподней, выглядевшего как обычный человек лет сорока. Дьявол приблизился и сел в свободное кресло.

Несколько мгновений молчания. Слишком старой была эта вражда, чтобы бросаться на противника с кинжалом в руке, как поступил бы смертный, окажись он на месте одного из Вечных.

— Ты хотел поговорить. О чем?

— О мире Сорины.

Создатель одним движением руки создал облик нужного мира, странного, даже на первый взгляд. Пять континентов, но заселенные лишь два. Первый клочок суши покрывала пустыня. Ни земли, ни воды — одно лишь бескрайнее море песка. Второй — царство холода, вечного льда и страшных морозов. С высоты птичьего полета эта "земля" выглядела прекрасно. Неприступные пики слепящих глаз льдин, кое-где одетых в белоснежные шубы из снега. Вечная, неизменная из года в год картина. Ни следов на мягком снегу, ни трещин на люду. Будто для этого клочка суши время остановилось, пытаясь навечно сохранить божественную красоту.

На третьем материке бушевал огонь. На небольшом клочке земли умещалось с десяток вулканов. А возле самого побережья шипели гейзеры. На четвертой земле — почва обладала удивительными свойствами. На вид насыщенного синего цвета она давала жизнь лишь тем растениям, что были губительны для большинства разумных существ. Из последних в мире Сорины имелись лишь люди. Они ютились на пятом материке, создав две страны: Реонию и Ливадию. А, в общем-то, разница в этих двух странах была только в их названиях. Оба властителя, сидящие на тронах, лишь марионетки в умелых руках местного кукловода.

Епископа...

Божий служитель с собственной армией. Пятерки жрецов в каждом городе, каратели в селах да на хуторках — наместники служителя... Или попросту... Инквизиторы, наделенные огромной властью!

Мир Сорины...

Дома на отшибе, маленькие деревеньки, города чуть побольше, а еще кровь, море крови...

— Об этой малютке, — Дьявол приблизил к себе картину мира. — Сорина... Хотя у этого мира есть и другое название — мир карателей. Или, как эти служители себя называют, Сверкающие мечи Господни, Светочи Богоизбранные... — не важно! — Дьявол, подустав вспоминать помпезные имена, повел в воздухе рукой. — Как ни назови их, суть одна.

— Именно! Поэтому я хочу вмешаться.

— А как же наш с тобой договор? — Дьявол удобно откинул спину и сложил руки на коленях. — Это встревание его нарушит. Мы ведь договорились не вмешиваться в жизнь миров. Или судьба мира Мадейры для тебя ничто? Тогда наше желание победить разрушило целую вселенную. Мне не жаль смертных существ. Но их души не достались ни одному из нас.

— Я и хочу, чтобы ты остался в стороне. Мир Сорины остановился в развитии. Прошла тысяча лет с его создания, а он все на том же этапе развития. Ничего не изменилось. Нужно подтолкнуть его.

— А что тебя не устраивает сейчас? Каратели тебя прославляют, убивают в твою честь, даже умирают с твоим именем на губах. Это мне бы волноваться, не тебе.

— Не смеши! — Создатель посмотрел Дьяволу в глаза, в один миг лишаясь соблазнительного образа ламии и превращаясь в белобородого старца. — Мы оба знаем, куда идут их души. Во имя чего смертные бы их не совершали, грехи есть грехи. Они грешники, убийцы! Да и не нужны мне их жертвы! Жертвы... Если бы хотя бы их души шли ко мне. Они ведь зачастую невинны. Но "ведьмы" пытаются проклясть мое имя. Таким не место в раю!

— Я не брезглив. Вот ко мне и идут, что души карателей, что души их жертв. Узнай об этом сорианцы, это бы их позабавило.

— Это не забавляет меня! — отрезал Создатель. — Я хочу вмешаться. И я имею на это право. Вспомни мир Гаэсс. Вишенки.

— Твой посланник уже упоминал об этом. — Дьявол прикрыл глаза, вспоминая. Вишенки...

Полуденное солнце жарило во всю, заставляя людей прятаться под навесами и молить богов о прохладе, о дожде, который больше месяца не насыщал усталую землю. Животные тоже попрятались. В хлевах, сараях. Только черные от загара дети и продолжали весело бегать по двору. Они радовались солнцу, жизни, всему на свете.

Дети...

Дьявол открыл глаза и устало посмотрел на Создателя.

— Да, я сжег ту деревушку. И ничуть не жалею об этом. Они были виновны. Но ты прав, я нарушил договор. Чего ты хочешь взамен? Сорину? Это неравный обмен. В Вишенках жило примерно сто душ. В Сорине много больше. А я ведь и так несколько лет назад, по твоей просьбе, сделал исключение для одной сорианской души. Добра в ней явно не больше, чем зла было. Та девушка, владелица души, она ведь была эгоисткой до мозга костей. Пусть была добра к паре-тройке смертных и угрызениям и совести мучилась — а в остальном... Красное, на вид нетронутое яблоко, сгнившее изнутри. Но я уступил ее тебе.

— Неужели ты не понимаешь, — устало проговорил Создатель, — когда-нибудь ты сам, твои силы уничтожат мир Сорины? Он чужд нам обоим.

— Меня он вполне устраивает.

Создатель улыбнулся.

— Давайте заключим пари. Если силы тьмы хоть раз вмешаются в дела Сорины, я приведу в исполнение свой план, если нет, забуду о произошедшем на Гаэссе.

Дьявол задумчиво пробежал глазами мир Сорины. Одна деревушка, еще одна. Их было легко заметить по огромным столбам пламени, которые взмывался в небо. Вот еще одна. Странно, на сей раз никакого пламени. Дьявол всмотрелся пристальнее. Хмыкнул. На сей раз каратели решили проявить милость — не сжечь, всего лишь повесить. Нет, в этом мире ему делать нечего. Души следуют в преисподнюю и без его усилий.

— Согласен!

На мгновение на губах Создателя промелькнула улыбка, а затем две ладони встретились в рукопожатии.

Сделка была совершена.

* * *

Черный с алым и немного золотого — вот цвета адской бездны. Дьявол медленно шел вглубь темного коридора, освещенного лишь парой-тройкой факелов. Огни меняли свою форму, создавая причудливые тени на стенах. Порой затухали на одно-два мгновения, но затем вспыхивали вновь, словно птица-феникс. Впрочем, это скорее существо, ставшей в нескольких мирах едва ли не Богом, скопировало Дьявольскую задумку.

Сатана дошел до своих покоев, мельком кивнув бесенку, который отвесил ему глубокий поклон, отворил двери, а затем и запер их за спиной властелина. Апартаменты Дьявола ничем особым не выделялись. Такие же темные стены, как и в коридоре. Разве только освещение было более ярким. В центре комнаты висела группа свеч, в боковую сторону был помещен камин. От всего этого света камень на стенах казался уже не черным, а серым.

Кроме того, в апартаментах висело несколько картин. Одно из полотен — шедевр мариниста. На раме стояла подпись, но она мало волновала властелина преисподней. Его внимание несколько веков назад, когда он и приобрел этот шедевр, привлекла грозная стихия, что почти поглотила маленький парусник. Только одна мачта и осталась на поверхности воды. Впрочем, и она скоро падет.

Яростная непоколебимая стихия. Не важно, огонь ли, вода, земля, воздух. Они все — это он — рок, что подстерегает смертных и в один день поглотит их всех.

Тихо отворилась дверь. На пороге появилась Аза.

— Мессир, — демоница поклонилась, не убирая плутоватую улыбку с губ. — Не хотите ли продолжить игру?

Не дожидаясь ответа, она прошла в середину покоев и присела на мягкий ковер у ног Дьявола, который расположился в высоком кресле, провела рукой над полом, создавая шахматную доску.

— Ваш ход, мессир, — снова обратилась она к хозяину.

— Мой ход, — на его лице на мгновение отразилось презрение. В следующее он яростно притянул к себе лицо демоницы. — А я ведь вовсе не предлагал тебе войти.

— Прошу простить, — девушка задрожала. По капле, словно воск на горящей свече, исчезала ее красота. Кожа покрывалась морщинами. От виска к правому глазу прошел ужасный, выпуклый, словно червь, шрам. Еще миг, обнажились гнилые неровные зубы.

— Мессир! — снова вскрикнула Аза. На сей раз ее голос был иным. Ни следа былой звонкости, мелодичности. Из-под обвисших губ доносилось шипение гадюки. — Прошу...

Дьявол отбросил демоницу в сторону, как надоедливую собачонку, и произнес:

— Но ты права, мой ход, — он бросил взгляд на шахматную доску, вмиг сжигая черно-белое полотно и фигуры на нем. Затем холодно приказал. — Убирайся! Впредь не забывайся.

Демоница, не решаясь встать на ноги, как была, на коленях, склонила голову до пола, затем поползла к двери.

— И, Аза, — окликнул демоницу Дьявол, когда ее пальцы уже коснулись двери. — Позови ко мне Дамиана. Пора сделать первый ход.

Его ученик — Дамиан — молодой демон-искуситель. Всего третий век пошел. Сущий ребенок! Дьявол разглядывал стоящего перед ним юношу. Высок, хорошо сложен. Темные волосы короткострижены и спереди покрывают широкий лоб. На спине привычная для демонов картина — два темных крыла да длинный хвост. Впрочем, последнее в мире смертных заметно не будет.

— Вызывали, мессир? — искуситель преклонил колено перед Дьяволом, но почти тотчас поднялся. Даже не поймешь толком, поклон или всего лишь кивок.

Впрочем, Дамиан никогда не был образцом учтивости. Сейчас он, по крайней мере, был спокойным. А то бывало распалялся до того, что его нельзя было остановить. Впрочем, от подобных вспышек был и плюс — остановить его было сложновато. Если уж демон чего-то желал, то мог нарушить любой запрет. Потому-то и в иные мира его пока не пускали. Кто знает, что он может натворить.

— Вызывал, — Дьявол кивнул на воссозданное игровое поле. — Что ты видишь?

— Шахматы, — не раздумывая, бросил демон.

Дьявол молчал. Дамиан более пристально посмотрел на разложенную партию.

— Я вижу ваше, мессир, войско и войско Создателя.

"И все же мальчик догадлив!"

Дьявол еще раз окинул фигуру ученика, размышляя о своем выборе. Не глуп, хотя порой излишне тороплив и самоуверен. Да и удовольствия любит чрезмерно. Властелин преисподних вспомнил одну из бывших проделок ученика, за которую тот и поплатился — единственный из демонов не попал в мир смертных. Зато теперь никто из ангелов не знал Дамиана, не знал его силы. А незнакомого искусителя что в мире смертных, что в Высшем мире найти невозможно. Они, словно хамелеоны, приспосабливаются ко всему. Да к тому же слишком слабы, в сравнении с другими демонами. Всего-то девятый href="#Antaris">чин*.

— Ты прав, ученик. И сегодня мы с Создателем начали новую партию. Ты сыграешь в ней ключевую роль.

* * *

Дамиан осторожно прикрыл за собой двери и надменно кивнул земляному демону, который оберегал покои Дьявола. Задание учителя было необычным. На первый взгляд, едва ли ни невозможным.

Но лишь на первый!

Искуситель вспомнил, как лет десять-пятнадцать назад не смог попасть в мир смертных, вдоволь наиграться с хрупкими существами, просто посмотреть на тех, за чьи души его учитель сражается с Создателем. Его силы тогда начали расти, вот искусителю и захотелось влюбить в себя двух демониц, а потом смотреть, что будут делать разъяренные фурии.

Забава вышла увлекательной. Жаль только, учитель прервал ее на самом интересном месте. А за использование сил против своих оставил в аду. Хорошо, что он придумал, как преодолеть запрет!

— Враг! — первое, что он услышал, выбравшись из ада. — Скорее...

Больше по наитью, чем в самом деле понимая, что он делает, Дамиан повалил кричащую девушку на землю. Девушка... Ангелочек!

— Пусти!

Зажал ей рот, едва не вскрикнул, когда ангелочек попыталась прокусить ему пальцы.

— Подожди! Какой же я враг?!

— Демон! — не хотела сдаваться ангелочек.

— Пусть так, — он прижал ее к земле, чуть приподнял подбородок, заглядывая в глаза, и прошептал самым соблазнительным шепотом. — Но разве демон означает враг?..

Дамиан улыбнулся, вспомнив сцену знакомства с Виленой — тем ангелочком. Совсем молодая. Даже младше его. Но какая доверчивая. Обаять фурий было куда сложнее!

Этим знакомством можно было воспользоваться. Пусть в последние годы Дамиан и не появлялся в раю. Ангелочек перешла на новую ступень, стала менее доверчивой. И все же, это лучше, чем ничего!

Итак, пробраться к Геенне, нарисовать огнем пентаграмму. О том, что ее скоро найдут, можно не волноваться. Геенна сама огненная, пара минут, и следов от пентаграммы не останется. Под конец прочитать само заклятие переноса.

"Следов не останется..." — демон даже сбился. Вот, что значит привычка! Сегодня-то он покидает ад вполне официально, можно не крыться. Но нарисованная пентаграмма уже есть. Рисовать еще одну было, откровенно говоря, лень, а потому он вновь уйдет не прощаясь.

Дамиан снова начал читать заклинание. Края пентаграммы загорелись смесью алого с золотым, затем вспыхнули. Демон только и успел стать на середину и прошептать место доставки своего бренного тела — эдем...

Яркое, слепящее глаза солнце и густые заросли самых разных растений. Со времен первого появления Дамиана в раю здесь ничего не изменилось! Демон легко забрался на знакомое дерево. Невысокое, чтоб не заметили с неба, но с разлогистыми ветвями, густой кроной, способной скрыть не одного демона, а с десяток.

Оставалось лишь ждать...

Вилена-билена-тюленя... Дамиан улыбнулся. Вот оно! Подходящая рифма. Один из учителей рассказывал, что в одном из миров живут неповоротливые существа — тюлени. Вот и Вилена одна из них — самая главная тюленя!

Впрочем, далее смеяться над ангелочком не понадобилось. Она все же появилась.

— Дорогая, — демон легко спикировал вниз. — Счастлив снова увидеть тебя.

— Дамиан... — ангел едва не задохнулась. — Что ты здесь делаешь? — она нетерпеливо махнула рукой. — Не важно! Уходи!

— Я так ждал встречи.

— Не важно! Тебя заметят. Уходи!

— Но ведь раньше все получалось, — Дамиан приблизился к ангелу, не замечая ее страха. — Или ты забыла?

— Не забыла! — Вилена и сама не заметила, как уперлась спиной в ствол дерева. Оказалась в опасной близости от демона. — Но сейчас все изменилось... Прошу, уходи!

— Что изменилось? — он наклонился к ней и начал нежно шептать на ухо. — Скажи, что?

— Это пари... — ангел не договорила, резко, будто избавившись от чар искусителя, отбросила Дамиана в сторону. — Ты ведь из-за него пришел?!

— Какое пари? — Дамиан провел рукой по подбородку Вилены, досадуя про себя на неожиданную догадливость ангелочка. — Я пришел из-за тебя.

— Лжешь! — не желала верить ангел. — Создатель с твоим хозяином заключил пари за власть над Сориной. Вот ты и разнюхиваешь. Зря на что-то надеешься! Из-за этого пари все настороже. Ничего ты не выведаешь!

— Я и не пытаюсь. Ты ведь сама начала об этом пари. Что кстати за Сорина?

— Мир один, — Вилена и впрямь вспомнила, что о пари первая начала разговор. — Там еще какая-то девочка будет замешана.

— Мессия? — мгновенно заинтересовался Дамиан. Но спросил нарочито небрежным тоном. — Но у Люцифера ведь с Создателем договор о невмешательстве. Кто ж ее направлять будет?

— Не знаю я! — Вилене хотелось закончить неприятный разговор, а еще избавиться поскорее от Дамиана, ради чего бы он не приходил. — Тем более, она из мира другого, совсем другого. Из Клеменсии. В нем даже магии нет.

— А как же так? — удивился Дамиан. — Может, в самой девчонке магия есть? Иначе ведь из мира в мир она никак не перенесется.

— Нет, ни капли в этой Виттории магии! Наши проверяли, пока не запретил Создатель к ней являться. Так что сама удивляюсь! И... Дамиан уходи! Я и так сказала лишнее... Уходи!

— Если ты так просишь... — Дамиан не закончил. Медленно приподнял безвольную руку ангела, прикоснулся к ней губами и снова встретился с девушкой глазами. — Я ухожу!

Мир Клеменсии. Ночь...

— Ты уверен, что это она? — Люцифер и Дамиан парили возле распахнутого настежь, будто приглашающего войти, окна и глядели на спящую девушку.

— Абсолютно, — бесстрастный голос Дамиана, на сей раз лишенный привычной живости, не оставлял ни тени сомнений. — Характерный рисунок ауры. Хотя в остальном, — демон задумчиво поглядел на накрытую одеялом девушку, будто пытаясь проникнуть взглядом под толстую ткань. — Посредственность. Цвет ауры обычный для человека: золото да несколько черных пятен. Может, умер у нее кто-то из близких или сама кого-то погубила.

— Умер, — разрешил сомнения ученика Люцифер. — Отправь она сама кого за грань, золото ауры не светило бы столь ярко. Добра в ней явно больше, чем зла. Душа ее в кущи отправится.

Дамиан не ответил. Не силен демон искуситель в предсказаниях, да и... Полные губы на мгновение растянулись в улыбке:

"Совратить можно каждую!"

— Следи за ней, вотрись в доверие, может, чего и узнаешь, — вновь заговорил властелин преисподней. — Только не в демонском обличии, как смертный. О силах своих позабудь, ты и без них обольщать мастер. Иначе как бы нам новое нарушение договора не приписали. Надеюсь, я в тебе не разочаруюсь.

— Взаимно.

Дамиан больше не глядел на учителя, только по спине и пробежали мурашки, когда Дьявол открыл портал и исчез из мира Клименсии. Но это бы почувствовал любой Высший, окажись он в этом мирке. Слишком силен был Сатана, слишком чужд созданным мирам. Каждая клетка, каждый нерв в теле ощущали присутствие Владыки.

Впрочем, к этому Дамиан уже привык. Сейчас его интересовала только девчонка, которая так заинтересовала и Создателя, и Дьявола. Внешне она ничем не выделялась. Темноволосая, загорелая, с четкими чертами лица, глубоко посаженными глазами и бровями точно овальной формы. Линия носа Виттории прямо переходила в лоб практически без какого-либо выделения переносицы. И что-то, будто восточное, было в чертах ее лица. Фигуру девушки разглядеть было нельзя. Так что Виттория может оказаться даже тушкой весом в центнер.

Хотя, вряд ли!

Девушка застонала и перекатилась на другой бок. Теперь Дамиан видел разбросанные по подушке темные локоны и обнаженную спину незнакомки.

"Что ж, задание обещает быть интересным!"

Девушка снова застонала и на мгновение открыла глаза. Но Дамиана за окном уже не было...

Часть первая. Расследование демона

Глава 1. Таинственный незнакомец

Мир Клеменсии. Через несколько часов после заключения пари...

Она сидела в темной комнате, перебирая струны золоченой арфы. Пела о чем-то далеком и прекрасном. Медленная музыка успокаивала, заживляла раны, исцеляла душу. Мягкое сопрано несло с собой красоту, затмевающую тьму, что царила вокруг. Молчал ветер, прислушиваясь к дивной песни. Замер маленький чибис с темными, отливающими медью крыльями. Даже молодой месяц заглянул в маленькое окошко, прислушиваясь к земной серене. На мгновение он осветил лик певуньи. Ее лик оказлся ничуть не хуже голоса. Молодая девушка с нежной, еще нетронутой морщинами кожей и тонкими чертами лица. Ярко-голубые глаза в обрамлении длинных, хоть и немного редковатых ресниц таили в себе печаль. Полные губы, выводя очередную ноту, обнажали ровные белые зубы. На высокий лоб красавицы внезапно упал один из золотистых локонов, скрывая от месяца голубизну очей певуньи. Девушка потянулась и вернула нахала к его собратьям, украшенным поблескивающими камнями. Жемчужные зубы на мгновение впились в алые губы, а в следующее красавица затянула новую песню. О надежде, любви...

— А-а! — из темного угла донесся протяжный стон, разрушая магию песни.

Девушка улыбнулась, отложила арфу в сторону. И без того яркие глаза вспыхнули, щеки налились румянцем. Губы расплылись в улыбке. Красавица поднялась на ноги и скрылась в темном углу. Месяц двинулся за сереной, надеясь услышать еще одну песню, и осветил до того темный участок комнаты. Каменные стены, большой стог потемневшего от влаги сена и привязанного к дыбе темноволосого нагого человека с ранами по всему телу и тонкими дорожками крови.

— Очнулся? — девушка провела указательным пальцем по одной из ран, отчего темноволосый вздрогнул и сцепил зубы.

Затем проговорил:

— Если хочешь убить...

— Убить? — красавица расхохоталась. — Это слишком просто. Я знаю столько способов растянуть твои мучения...

Она резко провела ногтями по груди пленника, будто дикий зверь, до крови раздирая кожу. И крикнула:

— Он очнулся. Пора продолжить пытки!..

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Я открыла глаза. Тяжело вздохнула и ударила головой подушку. Ну, вот опять, что ни ночь, то очередной кошмар! Да что же это за напасть?!

Внезапно мне почудился взгляд в спину. Я обернулась. Еще раз вздохнула и покрутила пальцем у виска. Какая там у нас в городе статистика по сумасшедшим? Вроде небольшая. Ничего! С этими снами скоро я их ряды пополню. Теперь мне еще и взгляд чужой начал мерещится! Скоро точно настоящая мания преследования начнется

Кто за мной из-за окна будет следить? На девятом этаже-то? Жила б я на первом, ладно еще, но здесь... Я еще раз вздохнула и подошла к окну, подставила лицо холодному дуновению ветра. Хорошо-то как! Не то, что в комнате. За день солнце нагрело крышу, и сейчас она весьма охотно делилась с моей комнатой теплом. К моему вящему неудовольствию.

Ветер трепал мои распущенные и спутанные со сна волосы. Одну прядь вообще бросил в глаза. Я улыбнулась и заправила локон за уши. Ладно, не буду отчаиваться. Глупо это. Да и бабушка всегда говорит: "Все, что не делается, к лучшему". Может, и от снов этих прок будет.

Сейчас я хоть перестала их бояться. В детстве помню (хотя нет, не помню, бабушка рассказывала) чуть ли не каждую ночь кричала. Мне тогда казалось, еще немного, и меня в этот сон затянет. Не в тот, что сегодня приснился (они всегда разные), в другой какой-то. Но не важно.

Я присела на подоконник и высунула голову на улицу. Спать не хотелось. Так бы вечно на звезды и смотрела. Люблю ночь, тьму, огни города, что никогда не спит. А еще лес, где-то там за горизонтом. Маленький наш городок, окруженный со всех сторон лесами. Но заходить в них, не зная тропок, не советую. Заблудиться ничего не стоит.

Молодой месяц постепенно начал исчезать, бледнел, сливался с ночным воздухом. Небо, наоборот, посветлело. Только тогда я встала и снова легла на кровать, казалось бы, на мгновение закрыла глаза, и...

— Витька, вставай! Вставай давай! Опоздаешь ведь на работу. Витька!

— Бабуль, как я тебе Витька? Виттория.

— Уж больно-то сложное для меня имя, — фыркнула бабушка. — Нет бы, попроще тебя назвать! Но дочь-то у меня своевольная была. Никто ей не указ. Где она теперь?

— На небе, бабуль, — я открыла глаза и погладила бабушку по руке. — Теперь у нее все хорошо. Нужно только верить в это. Я верю!

— Всегда-то ты меня успокаиваешь, — бабушка провела ладонью у меня по щеке. — Давай вставай, соня. Наверное, снова полночи без сна провалялась. И в кого ты такая уродилась?

— В тебя! — я чмокнула ее в щеку и поднялась с кровати, потянулась всем телом, мельком глянула на часы: половина восьмого. Так, в душ успеваю, а вот зарядка... Который день собираюсь начать ее делать. Но каждый день одно и тоже: просыпаю!

— Как же, подхалимка, в меня она пошла! — бабушка посторонилась, пропуская меня в ванную. — Я в твои годы с солнышком ложилась.

— А с наступлением зимы в спячку впадала? — ждать ответа я не стала, включила воду и несколько секунд постояла под холодной струей. А как сонливость ушла, я воду и выключила. Потом насухо вытерлась полотенцем и взялась за зубную щетку.

В кухне меня ждали пирожки с творогом и ромашковый чай.

— Не торопись-то! — оборвала меня, уже примерившуюся к двум пирожкам одновременно (чтобы быстрее было!), бабушка. — Никуда твоя работа не денется.

— Как же, уволят меня, чего доброго! — я глотнула душистого чая и откусила кусочек пирога, украдкой разглядывая бабушку.

Высокая статная, еще нестарая женщина. И не скажешь, что ей уже за шестьдесят. Глаза ясные, спина прямая, морщин и тех нет. Одни руки ее возраст и выдают, будто у какой актрисы-травести*. Из одежды цветастая юбка до пола и зеленая кофта. На шее золотой медальон.

— Витька, ты уже определись, ты на работу спешишь или с меня картину пишешь. И то и то одновременно вряд ли возможно. Ты ведь уже опаздываешь.

— Да? — я поглядела на часы. — Точно! Ну вот, сегодня влетит, не от начальства, так от Катьки! — я чмокнула бабулю в щеку, схватила последний кусок пирожка и выскочила в коридор. Вдела ноги в шлепки и бросилась к двери. Хорошо сейчас лето, не надо с пальто да сапогами мучится. Пока все замки застегнешь, точно опоздаешь! Впрочем, я в любом случае опоздаю. Не умею вовремя приходить. Всегда хоть на пять минут да опоздаю!

— Где тебя носит?! — набросилась на меня Катька, не успела я прийти на остановку, где мы заранее договорились встретиться. — Опоздаем ведь. Или попутку ловить придется.

— Еще только двадцать минут. За полчаса, если не дойдем, то добежим.

— Добежим? — Катя рассмеялась. — Да я скорее ногу по дороге сломаю. Давай пошли уже, чтоб не особо спешить.

— Глазам не верю! — я опустила вниз глаза, уделив особое внимание обуви подружки. — Ты снова напялила каблуки! Ты ведь по прошлому разу в этих же босоножках себе ногу подвернула.

— То другие были, — заспорила Катя. — Эти я только на той неделе купила, все придумать не могла, куда бы их надеть!

— Решила, что в лес самое то, — ехидно поддакнула я.

— Не в лес, на работу.

— А работа у нас какая? Туристов по городу водить, достопримечательности показывать. Наверняка кто-то из них в лес захочет или на речку. Как по песку да по корням на шпильках своих ходить будешь?

— Делать-то что? — Катька достала из сумочки сигарету и прикурила. — С Мариком я рассталась еще на той неделе. Уже неделю сама. Плохо мне. Найти бы кого-то. Может, сегодня повезет. В городе-то, как назло, ни вечеринок никаких, ничего. Валить пора отсюда, да все отца никак не уломаю! И что он в этом городишке паршивом нашел?

— Думаешь, где-то еще лучше будет? — оскорбилась я за город. — А у нас хорошо, красиво. И куда тебя все тянет?

— В далекие края, — отрезала Катька таким тоном, что стало ясно: продолжать этот разговор просто бессмысленно.

Дальше мы шли молча. Но тишина, прерываемая шумом от проезжающих машин, была недолгой.

— Эй, красавицы, давайте подвезу! Зачем же вам ножки сбивать? У меня с ветерком будет! — у тротуара остановилась черная тачка.

Марку не назову. Не разбираюсь я в машинах. Это Катерина в них спец. У нее уже глаза загорелись. И что идти-то дальше не надо, и что с парнем с тачкой классной познакомится. Мечты разбились о скалистый берег реальности. Из окна высунулся полноватый мужчина под сорок с кроличьими зубами.

— Спасибо, мы пройдемся, — я подхватила подружку под локоть и потащила дальше.

— А, может, все-таки подъедем? — попробовала убедить она меня.

— Действительно, девчонки, садитесь! Я не укушу.

— Кусать, не укусишь, а целиком заглотнешь, — хмыкнула я, потом уже громче проговорила. — Не надо, нам тут недалеко осталось. Но за предложение спасибо.

Мужчина цокнул языком и отъехал.

— Вот ты всегда так! — Катя задумчиво смотрела на меня. — Если один отморозок попался, думаешь все такие.

— При чем здесь ... Серый?

— Вот видишь, — заметив паузу в моем ответе, еще убежденней заговорила Катька. — Ты даже по имени назвать его не можешь, не успокоишься никак. Как рассталась с ним, так даже, наверно, не целовалась ни с кем. Я уже о большем не говорю.

— Серый ни при чем. Я просто статистику преступлений изучала, когда в управлении работала. Неутешительная статистика.

— Статистика... Глупость все это!

— Глупость? Вот попадешь к маньяку в руки, тогда про меня и вспомнишь.

— Тоже мне, предсказательница нашлась! — подружка фыркнула. — Мне хоть будет что вспомнить. А у тебя даже парня нет. Не жизнь, а мытарства сплошные! Ты ведь не веришь никому из мужчин. — Катя покачала головой, с сожалением на меня глядя. — Как выходить замуж-то собираешься?

— Здравствуй, бабушка, ты, я как вижу, помолодела!

Катька расхохоталась.

— Ладно, ладно. Давай так, я тебя за Серого не цепляю, а ты меня за каблуки мои, и в следующую попутку, если она останавливается, мы садимся?

— Уговорила!

Но других "добрых самаритян" (по мнению Кати), или же "опасных элементов" (как твердила я) нам не встретилось. Я раздумывала. Не о том, что сказала подружка. Мы с ней через день на эту тему (о моей маниакальной подозрительности и ее, не менее маниакальной, доверчивости) ссоримся, о своем будущем. Я студентка юридического факультета в местном университете. В этом году окончила третий курс. Недавно практику в управлении полиции проходила, вот и пугаю теперь Катьку страшной статистикой. Она сама на историческом учиться.

На лето мы обе экскурсоводами устроились. Подружка, чтобы не скучать (у нее с деньгами проблем нет, отец в городе нашем большой человек), я, чтобы эти самые "капиталы" подзаработать. Ведь что пенсия у бабушки, что у меня стипендия (когда ее не забывают выплачивать) маленькие. Родители мои погибли. Отец еще до моего рождения. Мама, когда мне было лет десять. Давно это случилось. Ненависть к миру давно прошла. Слезы, которыми я не так давно орошала подушку, иссохли. Только ноющая боль в глубине души и осталась.

Но новый год приносил новые беды. Например, деньги. Их ощутимо не хватало. Я и устроилась на работу. Все равно ведь каникулы. Катька меня с историей подтянула, а город я и без нее хорошо знала. Сейчас вообще эксперт. Столько интересных уголков нашла. Есть, что туристам показать.

У нас ведь в основном индивидуальные программы. Кто хочет в лес по грибы сходить (хорошо, если эти искатели в грибах разбираются, я-то в них ничего не смыслю, о чем честно предупреждаю туристов), кому панораму города показать или по музеям поводить (гордо звучит: "По музеям", у нас в городе их раз-два и обчелся), а есть отдельные оригиналы — под землей полазить. У нас после войны много ходов осталось. Надо только очень осторожной быть, чтобы ход такой не обвалился. К счастью, таких оригиналов немного. Большинству хватает панорамы.

— Виттория, Катерина, идите сюда! — на работе нас сразу окликнули. — Опять опоздали? Нет, девчонки, это не дело! — мы послушно внимали Мироше. — Вчера вы на пять минут опоздали, сегодня на десять, завтра вообще не придете? Разве так можно?!

— Можно! — Катька внезапно расхохоталась. — Мирош, хватит! Не могу больше.

— Что я такого сказал? — парень одного с нами возраста весело подмигнул подружке. Мироша учился на каком-то управленческом факультете, вот и тренировался командовать на нас. Ни я, ни Катька обычно не протестовали. — Ладно, — сменил тему Мироша. — Вы и впрямь постоянно опаздываете. Так нельзя. Вас уже клиенты дожидаются. К тебе, — парень подмигнул Кате. — Вон семья. Еще разбираться придется, чего они хотят. Детям жарко. Им лишь бы покупаться, мать их хочет по музеям походить. К культуре, так сказать, приобщится, а отец — страстный грибник. Ладно, сама разберешься. Вон они стоят, — он показал на четверых людей. Мужчина лет сорока, подтянутый, в очках, женщина на пару лет младше супруга, но уже успевшая оплыть жиром, и два ребенка лет семи-десяти. Мальчик и девочка.

— Удачи! — я сочувственно хлопнула Катьку по плечу. — Она тебе понадобится.

Подружка скривилась.

— Мирош, а у Виттории-то кто?

— Да вон, — парень кивнул куда-то вправо. — Парень в очках. Запросил индивидуальную программу. Причем исключительно у Виттории.

— Какой красавчик! — Катька картинно поднесла руки к груди. — Я влюбилась. Отчаянно и... — она щелкнула пальцами. — Забыла! Как ты там говорила? Слово еще такое...

— Бесповоротно, — подсказала я.

— Точно!

— Подожди, но ты ведь всегда терпеть не могла очкариков? — я повернула голову в бок, чтобы узреть, кто произвел на Катьку столь неизгладимое впечатление. — Теперь понятно, очки-то черные. Прям мафиозий какой-то.

— Откуда ему взяться в нашем-то городишке? Тут даже карманники не водятся! — огорченно заявила подружка.

Мы с Мирошей переглянулись и расхохотались.

— Знаешь, а я не жалею об этой потере!

— Да это я так, — Катя сложила руки в умоляющем жесте. — Виттория, давай мы с тобой заказами поменяемся? Можно сказать моя судьба решается.

— Да ты его первый раз в жизни видишь! — поразилась я.

— Видишь, это судьба! — с патетикой воскликнула Катька. — Вить, ну, чего тебе стоит?! Тебе ведь он не понравился. А я... А я ведь если пойду с этой семейкой и на пляж, и по грибы-ягоды, ноги себе поломаю. Посмотри ведь какие каблучища!

Мироша свистнул.

— Ну, ничего себе!

— Вот-вот, — решила усилить натиск Катя. — Я ноги поломаю, а тебе потом в больницу ко мне таскаться, фрукты носить, варенье разное. Твоя бабушка, знаешь, какое вкусное делает!

— Знаю! — я рассмеялась! — Ладно, договорились. Хотя подожди, дети...

— Ну, заодно и поучишься с ними общий язык находить. Ты же хотела этого.

— Когда это? — подозрительно спросила я.

— Может, это не ты хотела... Ну, удачи! Тебе, мне... Я побежала.

— Она — ангел! — проговорил вслед Катьке Мироша.

— Она?! — я повертела головой, пытаясь понять о ком, кроме Катьки, мог говорить парень. Но рядом никого больше не было. Подружка и та скрылась. — Если ты о Катьке, то она, скорее, демон в юбке. Ладно, пошла показывать гостям город. Эти люди уже достаточно заждались, — я посмотрела на туристов. Родители спокойно ждали. Но дети... Мальчик корчил рожицы, девочка показывала язык... — Мирош, напомни мне убить Катьку. Эти дети сведут меня с ума!

Из снов Виттории...

Сон не шел, как светловолосая девочка с двумя забавными косичками лет шести на вид не пыталась его призвать. Ее кузина Карен заснула сразу после того, как выпила молоко. А у Габриэллы даже просто закрыть глаза выходило с трудом. Она зажмурилась.

"Раз, два, — начала медленно считать про себя, — три, четыре..."

Габриэлла досчитала уже до ста. А сон все не явился.

"Нет, так не выйдет!" — она быстро спрыгнула с кровати и, ступая босыми пятками по ковру, приблизилась к двери. Осторожно потянула на себя ручку, надеясь, что в этот раз няня не стала запирать двери. Габриэлла тихо хихикнула. Попробовала б нянюшка закрыть их, ух, ей бы и досталось! Прошлая ведь пару раз так и делала — запирала их с сестрой, а сама шла спать. В одну из таких ночей Карен какой-то страшный кошмар приснился. Она кричать начала страшно, била ногами о кровать. Габриэлла даже испугалась. Подумала, в ту Дьявол вселился. Сама едва не закричала. Но вовремя вспомнила слова матушки о том, что Карен недавно свою мать потеряла. "Бедное дитя" — отзывалась о той графиня Миконская Марта де Соузи* — мать самой Габриэллы.

Графиня тогда раньше самой няни проснулась. Подошла к детской, а там заперто. Ну, и скандал же был! Няньку сразу выгнали. А им с Карен нашли новую. В основном та возилась с кузиной Габриэллы, отец которой уже давно умер, а мать была одной из пяти жрецов города Искарены.

Габриэлла еще раз повторила про себя: "Одной из пяти!" Какая это все-таки честь — быть одной из ближайших помощников епископа — человека, который несет свет в их мир, спасает заблудших. Жаль только, погибла жрица. С того дня, как отпели ее, уже почти месяц прошел. А на прошлой неделе к ним другие жрецы заезжали. Некие Винс да Дерни. Оба высокие, плечистые с густыми темными волосами. У одного — у Винса — возле виска шрам в виде змеи имелся. У Дерни лицо чистое. Приехавшие жрецы говорили с отцом и с матерью Габриэллы.

Девочка не слышала того разговора. Но гордость от того, что такие важные люди к ним заехали, переполняла ее сердце.

Жаль, что не ее мать жрицей была. Сейчас-то почти все почести доставались Карен, а так бы...

"Нет, не жаль, — внезапно передумала девочка. — Тогда нам расстаться бы с матушкой пришлось бы. А так хорошо было. И жрица в семье есть, и матушка рядом. Сейчас я к ней и загляну, она точно придумает, как мне уснуть!"

Габриэлла осторожно продвигалась вглубь роскошного, по-королевски обставленного коридора. Яркие стены темно-алого цвета с множеством портретов. Высокие белые потолки. Теплый ковер под ногами из разноцветных нитей. Габриэлла не обращала внимания на всю эту роскошь. Она родилась в этом замке и знала здесь все как свои пять пальцев.

До материных покоев девочке дойти не удалось. Габриэллу привлекли громкие голоса, доносящиеся из маленькой гостиной. Во время балов, когда к де Соузи приезжали гости из соседних земель в этой комнатке отец Габриэллы со своими друзьями говорили о последних новостях и курили трубки, пока их жены болтали о хозяйстве в саду, а юные девушки отдыхали в спальнях наверху. Но в этот вечер в их замке гостей не было. Габриэлла осторожно, одним глазком, заглянула в середину, пытаясь узнать, что там происходит.

— Как вы могли отказать жрецам?!

— Неужели вы не понимаете? — Марта подняла взгляд на своего мужа. — Я сделала это ради нашей дочери, ради вас.

— Ради меня?! — граф наотмашь ударил супругу по лицу с такой силой, что она отскочила на шаг в сторону, а Габриэла вскрикнула, но родители не обратили на ее возглас внимания. — Ради меня вы должны были согласиться. Да и не только ради меня, ради всего нашего рода. Это ваш долг с того дня, как вы стали частью семьи де Соузи! Наши сыновья, дочери, жены и мужья часто становятся жрецами. Это великая честь, когда выбирают именно их. А вы смели отказаться?!

— Разве я могла бросить Габриэллу?

Отец, не говоря ни слова, снова ударил ее мать. Габриэлла чувствовала, как по щекам катятся слезы, как вздрагивает ее тело в ответ на удары отца, будто бы били ее саму. Но что она могла сделать? Бежать туда? Так матушке ведь еще больше достанется.

"Я ненавижу его!" — подумала девочка. И когда-нибудь его не станет. Скоро. Очень скоро!

* * *

Она стояла, уткнувшись лицом в оконную раму, и чувствовала, как по щекам катятся слезы. Нет, этого не могло быть. Это сон. Простой сон. Сущий кошмар, а не реальность. Такого просто не могло произойти с ней — Габриэллой де Соузи.

И все же это случилось!

Прошлой ночью жрецы вновь явись к ним в дом. Как и прежде из-за ее матери. Вот только в этот раз они пришли не для того, чтобы просить...

— Марта де Соузи, вы обвиняетесь в колдовстве. С помощью злых чар вы женили на себе графа де Соузи. Теперь вам придется ответить за это, а так же многие другие прегрешения... Вы...

Габриэлла больше не слушала Винса. Ее мать не может быть ведьмой. Только не это! Девочка побежала вниз по лестнице, чтобы остановить его. На последней ступени она поскользнулась, больно ударив лодыжку, но хотела тут же вскочить, побежать дальше, ворваться в большой зал...

Кто-то схватил ее, не давая встать.

— Пустите меня!

— Леди, не надо, — служанка зажала ей рот и потащила в дальний угол. — Ваша мать меня просила особо. Она знала, что за ней явятся, что ее судьба дело решенное, но если там появитесь вы, они заберут и вас.

— Но мамочка... Пустите меня! Я — ваша госпожа! — гневно воскликнула девчонка.

— Вашей матери уже не помочь, — твердила служанка монотонным голосом. - А вас еще можно спасти. Графиня была добра ко мне и в память об этом попросила, чтобы я не пускала вас туда ни за какие сокровища мира. И я исполню ее волю, чего бы это мне ни стоило.

Габриэлла не помнила, что было потом. Все смешалось, перепуталось. Казалось привидевшимся страшным сном, а не жизнью.

Девочка резко выпрямилась и прошептала:

— Я отомщу вам за ее смерть. Всем отомщу: отцу, жрецам... Всем!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Когда мы пойдем на пляж? Пляж...

— Скоро, дети, потерпите, разве не интересней улицами города пройти? В музеи заглянуть? Пляж, ведь он как, везде есть, а вот такого музея и нет.

— Ну, мама, жарко!

Маленькие исчадия ада сводили меня с ума своим нытьем. Их мать сносила все с безграничным терпением. Я даже позавидовала ее выдержке, отец мелюзги вообще ушел в себя, не обращая внимания на чад.

— У меня язык больше!

— Нет, у меня!

Дети затянули новую песню. Мне оставалось либо взвыть от отчаянья (так ведь подумают, что я сумасшедшая), либо смирится. Отнести их к разряду необходимого зла, неподлежащего дрессировке. А, может...

— Мы уже посетили самые известные музеи, — если точнее, то мы уже посетили все, но туристам о скудности "культурной" жизни знать не обязательно. — Я могу предложить кое-что еще. Наш город всегда славился прекрасными пляжами. Чистая вода природных источников, песочные пляжи, будто сошедшие с обложек гламурных журналов...

— Да, мама, да! — разом загалдели дети. — Мы хотим на пляж. Ну, пойдем, пойдем!

— Ладно, на пять минут, — она кивнула мне. — Отведите нас.

— Прошу!

Туристов я не обманула. Так, слегка преувеличила, кое о чем умолчала. Но ведь пляжи были, вода тоже. А то, что она холодная, ледяная даже — не важно. Меня только ноги в ней помочить в особую жару и тянет. Да и сам пляж. Песка там немного. В основном мелкие камешки, что так и норовят впиться в ногу. Так что ходить там босиком, я не рекомендую.

Но меня об этом не спросили, а дети, как замерзнут, хоть минуту помолчат! Через несколько минут я прервала воцарившееся после моего предложения молчание, вспомнив о своих обязанностях экскурсовода.

— Сейчас мы проходим по улице, известной благодаря музыканту, что некогда жил на ней. К сожалению, его дом сожгли лет пятьдесят назад. Остался только фундамент, несколько валунов да оболочка. Мы к ней сейчас и подходим.

— А пляж? — заныла девочка. — Вы же обещали нам пляж, а не старые развалины! Мы уже их много за сегодня видели. А пляжа ни одного!

— Пляж как раз за этими развалинами. Музыкант тот (мне никак не удавалось вспомнить имя мэтра) любил там сидеть, на воду глядеть.

— Ура!

— Ура! — разом заголосили дети, заставляя меня сомневаться в правильности выбранного пути. В музеях они, по крайней мере, не орали. Только жалобно ныли.

За поворотом действительно показался ручей. Дети взвизгнули и, взявшись за руки, побежали вперед.

— Там безопасно? — спросила меня мать юных оболтусов.

— До сегодня никто не тонул, — оптимистично заявила я, не уточнив, что там и купаются редко. Разве только если лето особенно жарким выдастся. Но этому до него далеко. Дети тотчас подтвердили мою мысль.

Мальчик с разгону, даже не успев толком раздеться, бросился в воду да так и замер, зайдя по колена, с минуту постоял, а затем с криком бросился обратно:

— Холодно!

Я рассмеялась, потом, кинув еще один взгляд на мальчишку, бросающего боязливые взгляды на воду (будто бы там чудовище какое-то сидело), вообще сложилась пополам от хохота. Нет, все-таки, дети — это не так плохо!

Домой я возвращалась в сумерках. Усталая, но улыбающаяся. Дети здорово меня повеселили. Только их поиски грибов чего стоят. Туристы все-таки уломали меня показать им лес. Вроде как они в наш город только на один день заглянули, а хотели бы побывать везде.

Леса наши загляденье. Деревья красивые и грибов много. Вот только, заглядевшись на местные красоты, легко заблудиться. Потому-то и нужны проводники.

Едва завидев первые деревья, дети бросились вперед.

— Мы далеко отходить не будем! — крикнула девочка. — Сейчас здесь грибы глянем. Спорим, мы первые их найдем?!

Нашли. Не отрицаю. Притащили целую корзинку мухоморов (эти-то грибы единственные, что я от других отличаю), а за одну поганку так и вовсе разгорелась драка.

— Моя!

— Нет, моя!

К счастью, отец просветил юных натуралистов, прочел целую лекцию. Судя по его виду, не первую, а судя по виду детей, не последнюю. Потом выбросил грибы в ближайшие кусты.

— Ладно! Мы теперь другие будем искать. Как ты говорил?.. ЛИСИЧКИ, — по буквам произнесла девочка. — Такие красные. Я их тут недалеко видела.

— Не было там красных! — заспорил мальчик. — Только голубые.

— Не бывает голубых грибов!

— Бывает! Я видел.

— Ты слепой! Не ты этот... — девочка сложила губы в трубочку. — Мама, ну помнишь, ты говорила: даль... Дак... Вспомнила, — от радости она захлопала в ладоши. — Дельтоник!

— Дальтоник, — сквозь смех поправила я.

— Не важно! — отрезала, мгновенно насупившаяся девочка, — Дельт... дальт... Ну, вы меня поняли. Так вот ты... Этот самый...

— Да хватит вам! — прикрикнула на детей мать семейства.

Отец уже давно не обращал на них внимания. Сделав из газетки шапочку, он углубился в изучение грибов. Осторожно подрезал ножку и клал в корзину. Я даже залюбовалась его напористостью и способностью отключатся от внешнего мира. Повезло мужику!

Выйдя из леса, мы простились с туристами. Дети даже подарили мне по одному грибу. По мухомору. Они заявили, что это самые красивые грибочки, они вместо цветов пойдут. Я покивала и заспешила домой. Видя, что дети с родителями исчезли за поворотом, выбросила мухоморы в кусты. Ну, в самом деле, не нести же их домой.

Дорога до родных пенатов заняла немного времени. Всего-то полчаса и потратила. Можно, конечно, было на автобусе подъехать, но я никуда не спешила. Дома никаких особых дел не было, а ночные тусы я, в отличие от Катьки, не особенно люблю. Лучше уж ночью поспать лишние пару-тройку часов, а не дремать, прислонившись к постаменту, пока туристы осматривают одну из местных достопримечательностей. А вот Катька вполне могла такое учудить.

Постепенно землю окутывали сумерки. Хоть на дворе и лето, а время уже позднее. Прямо передо мной внезапно зажегся фонарь, затем еще один. Вскоре показался и родной дом — обыкновенная серая девятиэтажка.

Я кивнула соседке с большой пушистой собакой и зашла в подъезд. На лифте поднялась на последний этаж. Хорошо хоть его — лифт — починили, до этого с месяц вынужденной зарядкой занималась. Открыла дверь в квартиру, крикнула приветствие бабуле.

— Витька, это ты? — бабушка вышла в коридор.

— Я, кто ж еще?

— Думала это от Катьки. Весь вечер мне ее отец названивал.

— Дядя Павлик? — удивилась я.

— Да, дядя... Подожди, какой дядя Павлик? Сто раз ведь говорила, Павел Григорьевич.

— Ага, и что?

— Никак он ее найти не может. Мобильный ее не отвечает. Он весь город на уши поднял. Поздно ведь уже. Я и за тебя волноваться начала. Думала, вы вместе пропали.

— Да я Катьку с утра не видела. Нам Мироша задания дал, мы и разделились.

— А я волнуюсь, — бабушка вздохнула. — Даже капли вон себе капала. Сердечко билось. Все никак успокоиться не могла. Одна ведь ты у меня. А вдруг, куда денешься?

— Да, куда я денусь? Чего задержалась я, по лесу долго гуляли, все грибы диковинные разыскивали. Так и Катька, наверно, увлеклась. Она ведь не в первый раз дома не ночует, — попыталась я успокоить бабулю.

— Отец ее говорит, до этого она всегда звонила. А тут молчит. А еще, чего он переживает, говорит, в городе сейчас какая-та неспокойная обстановка, убийства всякие происходят. Вот и волнуется он, да и я, — бабушка покачнулась и уперлась рукой в стену. — Витька, ты не бросай меня. Куда ж я одна денусь?

— Да что это с тобой? — я удивилась. — Я не Катька, уезжать отсюда не собираюсь. Пошли лучше чаю попьем. Твой любимый со смородиной. Ты и успокоишься, — я взяла бабулю под руку и повела на кухню.

Но попить чаю не удалось. Чайник не успел закипеть, как раздался звонок в двери.

— Ты ждешь кого-то? — удивилась бабушка.

— Нет. Пойду, посмотрю, кто пришел, — я поднялась на ноги и направилась к двери.

— Ты хотя бы в глазок глянь, — прокричала бабушка. — Мало ли кто там. Может, с оружием.

— Ничего, я ему под дых дам. Не зря ведь меня в управлении стажировали. Справлюсь! — привычно, не глядя в глазок, я распахнул дверь. — Дядя Павлик? Ой! Извините, Павел Григорьевич, — поправилась я.

— Да ничего, — он смущенно улыбнулся. — Можно, зайти?

— Конечно, — я пропустила его внутрь. — А что случилось? Катька нашлась?

— Нет, потому и зашел. Может, ты знаешь, где она, куда вечером собиралась? Так пропасть средь бела дня не похоже на нее. Жена ведь еще днем ей звонила. Телефон уже тогда не отвечал.

— Она должна была экскурсию одному парню проводить. Мы и расстались с ней.

— Что за парень? — навострил уши дядя Павлик.

— Не знаю. Он с Мирош... с Мироном договаривался. Я его только мельком видела. Высокий, темноволосый, на вид ему лет двадцать пять-тридцать. Но, может, и больше. Он в черных очках был. А так, никаких особых примет. Турист какой-то. Я его первый раз видела. Поговорите с Мироном, может, он его лучше запомнил.

— Ладно, спасибо, обязательно потолкуем с ним. Не скажешь, где он живет?

— Мирон? В центре. Возле музея истории. Сейчас я вам его адрес на бумажке напишу.

Я зашла в комнату, взяла со стола блокнот с ручкой и черканула адрес, затем вырвала листок, вернулась к гостю и подала ему адрес.

— Хорошо, — дядя Павлик взял у меня из рук бумагу. — И, Виттория, если что-то узнаешь, может, вспомнишь. Что угодно! Позвони мне. Знаешь ведь номер, — я кивнула. — Вот и хорошо. А то волнуюсь. И зачем только Катерина на эту работу устроилась? Чего ей не хватало? Ладно, — он кивнул мне. — Пойду я. И, если что...

— Я позвоню! — улыбнувшись, перебила я его.

Из наблюдений Дамиана...

Что за мир? Что за нравы? Не понять этих людишек! Весь день из-за их глупости прошел в пустую! А ведь все так хорошо начиналось. Привлекательная девушка, мечтательница к тому же (иначе не сидела бы полночи на подоконнике в ожидании чуда). Он бы ее минут за десять, как орешек раскусил. И в себя бы влюбил, и все, что она знает, вызнал бы.

Так нет же!

Сначала один идиот перепутал его заказ, отправил к нему не Витторию, а эту болтушку. Но отделаться от девчонки не удалось. Демон от человека отделаться не может. Главное, в аду об этом не рассказывать — засмеют! Но Люцифер запретил пользоваться силами демона, а отделаться по-другому от Екатерины, как она представилась, не представлялось возможным.

Самолюбию ухищрения девчонки: лесть, падения ему на руки на ровной дороге, конечно, льстили. Но и раздражали безмерно. До чего же все это примитивно!

С Екатериной удалось распрощаться только к обеду. Но кто знает, куда Виттория к тому времени делась? Можно бы заклинанием поиска воспользоваться. Но ведь запрет стоит!

К вечеру, да после выпитых нескольких бокалов вина Дамиан начал приходить в себя. Он не раз слышал, что миры, будь они человеческими, эльфийскими, оборотническими или любыми другими, действуют на Высших, меняют их, подстраивают под себя. Возможно, это произошло и сейчас.

Пора становиться самим собой!

Виттория никак не находится. Не важно. Отыщет ее завтра. Времени хоть отбавляй. Демон разлегся на широкой кровати, думая ночью снова к окну Виттории податься. А завтра и поговорить с ней.

Но куда обычно отправляются тщательно продуманные планы? Правильно, в бездну. Странно только, Дамиан считал, это людишек да ангелов касается. Но он, демон, кому не угодил?

Раздался стук в двери. Дамиан помянул имя Создателя и пошел к двери. На ночь он остановился в небольшой гостинице. Думал, неплохо здесь развлечется после ада-то.

Скучать действительно не пришлось!

В апартаменты заглянул человек с сединой. Лет... Ну, по людским меркам, он был еще не очень старым (это демоны-то, если и седели, то после того, как отмечали сто тысячелетние юбилеи). Лет пятидесяти. Лицо насупленное, злое, будто бы ему Дамиан пакость какую сделал. Это если учесть, что демон его в первый раз видел.

— Куда ты дочь мою дел?! — с порога начал орать визитер.

— Дочь? — от неожиданного обвинения опешил демон. — Какую дочь?

— Ту, которая исчезла. Единственная родная кровинка у меня была, ты и ту. А ну, признавайся...

И все в таком же духе. Дамиан уже не знал, что и делать. К счастью, визитер все же успокоился (а то еще немного и Дамиан сам бы его успокоил, точнее, упокоил), объяснил, чего хочет, кто его дочь. Екатерина... Нет, Дамиан знал, что одной сделанной пакостью девочка не ограничится! Теперь она исчезла. То проходу не давала, то исчезла.

Поистине сумасшедший мир!

К счастью, папашу удалось убедить, что он к таинственному исчезновению непричастен, и выпроводить из номера. Правда, тот какую-то бумажку оставил. Вроде, чтобы Дамиан из города не смел исчезать.

Будто бы бумажка его остановит!

Дамиан сел в кресло. Нет, оставаться в этом сумасшедшем мире нельзя, нужно побыстрее с этой Витторией разобраться и вернуться в ад. Завтра. Хотя... Зачем ждать до завтра? Напугать ее и...

* * *

— Ну что, спать пойдем? — предложила бабушка после того, как мы все-таки выпили по чашке чая.

— Да ты что, рано ведь еще. Даже десяти нет. Давай лучше телевизор посмотрим, хотя бы новости. А то даже не знаем, что в городе происходит. Может, дядя Павлик прав.

Я включила телевизор. Реклама, снова реклама, о звездах передача (точнее, о жизни звезд). Наконец, я набрела на новостной блок. Ведущая рассказывала о новостях спорта.

— Новый рекорд по кролю на пятьдесят метров был зарегистрирован сегодня. Спортсмен преодолел необходимое расстояние за...

— Ну, и что нового ты хочешь услышать? — перебила дикторшу бабушка. — О рекордах каких? Давай спать, завтра ведь снова не проснешься.

— Ты разбудишь, в чем проблема? — отмахнулась я, потом снова поглядела в экран. — Погляди, наш город. Уже интересно.

— За последние две недели было совершено четырнадцать убийств. Многие молодые люди просто исчезли. Через несколько дней находили их тела, — на экране промелькнули кадры с обезображенными трупами. — Всем, у кого есть хоть какая-то информация...

— Витька, выключи ты эти ужасы! — обратилась бабуля ко мне. — Сил моих нет, на такие зверства смотреть. Что ж за тварь такое сделала? Вить, выключи, а то я не усну.

— Конечно, — я щелкнула пультом. — Давай ложиться!

Бабуля быстро выключила свет, я прошла в душ, затем к себе в комнату, немного почитала, потом отложила книгу и потянулась к выключателю, когда за спиной раздалось:

— Ну, здравствуй, красавица...

Глава 2. Главный подозреваемый

Я вздрогнула от неожиданности, когда услышала незнакомый мужской голос. Откуда, скажите на милость, чужому человеку в двенадцатом часу ночи в моей комнате взяться? Даже хотела обернуться, проверить, не начались ли у меня глюки на почве увиденных новостей, исчезнувшей подружки и прочитанного на ночь детективу. Но "глюк" прикоснулся к моему плечу. Теплая широкая ладонь явно принадлежала человеку из плоти и крови.

Так что с вопросом, как парень здесь оказался, пришлось повременить. Я перехватила его руку, сжала, затем быстро присела и сделала ему подножку. Не зря я год на единоборства проходила!

Или все-таки зря?

Он с легкостью перехватил мою ногу и едва не повалил на землю. Мне с трудом, но все же удалось удержать равновесие. Попыталась перевести дух, но незнакомец мне не дал. Сделал ловкую подсечку и повалил меня на пол, прижал руки и ноги к полу, чтобы я не брыкалась.

— Чего тебе надо?! — тихо, чтобы не разбудить бабулю (сердце у нее слабое, уже не раз скорую вызывала) прошипела я.

— Ты готова к конструктивной беседе? — он удивленно приподнял левую бровь, даже не подумав ответить на мой вопрос. — Кстати, предупреждаю, конструктивная беседа не предполагает разговора на кулаках. Не то снова на полу окажешься!

— Да поняла я! Может, теперь встанешь с меня?

— Прошу! — он ловко подпрыгнул и подал мне руку, язвительно проговорив, — Не побрезгуешь?

— Вот еще! — я коснулась его пальцев своими, и он легко поднял меня на ноги. — Кто ты? Как здесь оказался?

— Здесь я задаю вопросы! — он по-хозяйски осмотрел мою комнату и присел на расстеленную кровать. Мне осталось довольствоваться стулом. От незнакомца хотелось держаться как можно дальше. Черт бы его побрал!

На шпану, которая однажды решила поживиться моим кошельком (впрочем, сама виновата, нечего шастать в двенадцатом часу ночи в темном пустом переулке), мои приемы подействовали. Это-то и вселило в меня излишнюю самоуверенность. Как оказалось, зря. Незнакомцу все мои умения были как с гуся вода.

— А если я не захочу на них отвечать? Сейчас заору погромче, бабушку разбужу, она полицию вызовет. Будут тебе твои вопросы-ответы!

— Если бы ты хотела ее разбудить, не разговаривала б сейчас шепотом, — не дал себя обмануть незнакомец.

Я снова чертыхнулась. Помянув про себя и наблюдательность парня, и его способности к логическому мышлению. Сейчас ведь каждый второй психолог, так и норовят твои действия объяснить!

— Ладно, чего ты хочешь?

— Прежде всего, ты меня узнаешь? — спросил он.

— А должна? — я скептически подняла брови и с ног до головы осмотрела незнакомца: сделать это раньше у меня просто не хватило времени. Темноволосый, черноглазый. Лет эдак двадцать пять-двадцать. Фигура спортивная, сквозь расстегнутый ворот рубашки отчетливо проступали мускулы. Сразу стало понятно, почему в драке я его не победила. Что бы там не говорили, а физическое превосходство противника имеет важное значения, если, конечно, у тебя нет черного пояса (у меня, к сожалению, нет). Рост у незнакомца был немногим больше моего (это я еще во время драки заметила, сейчас-то не поймешь: мы оба сидим). Из одежды темные джинсы и светлая рубашка. Ну, и на ногах кроссовки. Удобная одежда, что ни говори. Не то, что моя ночнушка. Это только в фильмах девушки в бальных платьях (порой еще и с корсетами) на раз-два раскидывают противников. В реальной жизни все по-другому. В общем, знакомых, что соответствовали бы названым параметрам, у меня не было. Впрочем, об этом я и раньше догадалась. Кто знакомый не вломился бы ко мне в квартиру. Он бы позвонил в двери, а не возник из ниоткуда. — Как ты сюда попал?

— В окно влез, — незнаомец саркастически усмехнулся. — В дверь, понятное дело, вошел. Замок у тебя хлипкий.

— Сменю на днях, — пообещала я.

— Для меня любой замок не проблема.

— Ты вор? — удивилась я. Незнакомец на вора не походил. Разве что на убийцу. И то, на тех, что любят в фильмах изображать. В реальной жизни убийцы неотличимы от простых людей. Помню, как во время практики допрашивала я одного. Казалось бы, обыкновенный старичок, а на деле двоих убил!

— Специалист широкого профиля.

— Если я себе руку сломаю, тебе звонить можно? Поможешь, специалист широкого профиля? — съязвила я.

— Конечно, вторую для симметрии сломаю. Совсем не узнаешь? — снова вернулся к своему вопросу он.

— Я ведь уже сказала... — внезапно меня пронзила мысль. Я еще раз внимательно посмотрела на его лицо. — А ты не тот турист, которому Катька показывала город?

— Наконец-то! А я уж думал, у тебя преждевременный склероз.

— Где Катька? — я не обратила внимания на его сарказм. — Ее отец уже обыскался!

— Я заметил! — парень достал из кармана какой-то бланк. — Мы уже познакомиться успели. Очаровательный человек. За одну встречу воспылал ко мне братской любовью. Теперь расставаться не хочет. Смотри, — он передал мне бланк. — Бумажку оставил, даже расписаться заставил.

Я взяла в руки бланк, быстро просмотрела его.

— Ну что ж, стандартная бумага. Подписка о невыезде на время проведения расследования. Скажи спасибо, тебя за решетку на двое суток не бросили. Катькин отец и не такое мог. Впрочем, еще не вечер. Ты под подозрением. Так что вламываться ко мне было рискованно. Может, еще и залетишь в тюрьму. Да не на двое суток, а, по меньшей мере, на месяц. И то, если адвокат подсуетится. За взлом.

— Я туда попаду, только если ты меня заявишь. А тебе это не нужно.

— С какой стати? — удивилась я. — Назови хотя бы одну причину, чтобы мне не стукнуть, куда следует?

— Ты не дятел, чтобы стучать, — парень нагло усмехнулся. Потом заговорил серьезно. — У нас цель одна — твою подружку найти. Вот я тебе и помогу, точнее... Ты мне поможешь!

— Катьку? — мой голос был полон скептицизма. — Да она уже завтра наверняка найдется. Может, мобильник забыла зарядить, он и вырубился, или украли его. Дядя Павлик покричит на нее для порядка, Катька расплачется, он еще и виноватым окажется, купит ей очередные туфли. Или сумочку. Я как раз недавно видела подходящую к ее крокодиловым ботфортам. И все успокоятся.

— А если нет? Мне через две недели нужно быть в другом городе. Если эта твоя Катька к нужному времени не вернется? Давай так, — предложил парень. — Твоя подруга находится, этого разговора не было. Я благополучно сваливаю. За то, что к тебе в квартиру ввалился, веду в ресторан. Самый шикарный.

— Перебьюсь! — вставила я.

— Если нет, — продолжил незнакомец, — ты мне помогаешь ее искать.

— Как, интересно?

— Я города не знаю, ваших порядков, кому Катька могла насолить.

— Ну, если я такая умная, все знаю, зачем мне твоя помощь нужна?

— Я умею у людей правду выпытывать, — внезапно он посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула, такой мрак плескался в его темных очах. Отчаяние, безнадежность, ненависть, боль, а еще страсть, сила. Я тряхнула головой, отмахиваясь от дурного предчувствия. А когда вновь на него поглядела, увидела расцветшую на лице насмешливо-презрительную улыбку. — Мне не лгут.

— Полиция тоже не любит лжецов. У нее для них даже санкции предусмотрены. Почему бы не оставить дело профессионалам?

— Они могут не успеть. А я не собираюсь сидеть в вашей дыре и лишнего часа. К тому же, ты ведь сама будущий профессионал. На юриста учишься, в полиции собираешься работать. Мне Катька многое успела про тебя рассказать, — заметив удивление от его осведомленности в моих глазах, с улыбкой объявил незнакомец. — Можешь считать, мы уже знакомы, Виттория.

— Забавно. Только я даже не знаю твоего имени, знакомый.

— Дамиан.

— Не здешнее имя.

— Так и я нездешний, — парень снова улыбнулся. Вообще, настроение у него было, видно, превосходным, так как, он постоянно демонстрировал мне свои белые зубы. Но странно, его веселье совсем не радовало меня. Наоборот, от каждой улыбки по коже, как от холода, начинали бежать мурашки.

— Я бы помогла. Но мне на работу с утра нужно. У нас на город одно туристическое агентство. А экскурсоводов не так много. Если Катька завтра не вернется, нас еще меньше останется. Не приду я, мне за месяц зарплаты не видать.

— Скажешь, что тебя уже наняли. Я. Сколько у тебя сутки стоят?

— Двести.

— Всего-то! — Дамиан удивленно присвистнул. — Тогда, считай, я тебя нанял. На все две недели. Встречаемся завтра у твоего дома. В десять утра. До встречи, — он махнул мне рукой и вышел за дверь.

Я слышала его стихающие шаги в коридоре. Потом еле слышный хлопок входной двери и тишина.

Кто же ты такой?

Я задумчиво смотрела на двери, пока она вновь не открылась.

— Вить, ты до сих пор не спишь? — бабушка смотрела на меня с укоризной во взгляде.

— Уже ложусь. Ты вон тоже, погляжу, не спишь.

— Да голоса мне какие-то почудились, будто в доме кто чужой. Ну, оно знаешь, в старости всяко бывает. Померещилось мне. Ложись.

Я кивнула, легла на кровать и накрылась одеялом. Бабушка выключила свет и засеменила по коридору. На ее шаги я даже внимания не обращала, все думала о недавнем визитере. Странный он какой-то, очень странный. Вроде и тон шутливый, а в глазах блеск опасный. Не зря он мне сразу не понравился. Еще когда Катька поменяться предложила. Да и не вламываются обычные люди среди ночи к тебе в квартиру. А если вламываются, не для того, чтобы поговорить.

Я присела на кровать и потянулась к мобильному. Может, Олежке звякнуть? Пусть бы по базе Дамиана пробил. Имя уж больно редкое. Может, и без фамилии кого отыщет. Затем взглянула на циферблат, покачала головой и отложила мобильный в сторону. Нет, в час ночи Олежке звонить поздновато. Ему ведь завтра на службу. Сейчас человека разбужу, потом неделю сволочью себя чувствовать буду. Особенно если Дамиана не обнаружат, или если он простым форточником окажется. Внешность обманчива. Впрочем... Не в этом случае! Форточники деньгами не разбрасываются и не спешат будто на конец света. Надо будет присмотреться к парню пристальнее. А Олежке завтра звякну. Все равно он раньше девяти на работу не попадет.

Из снов Витториии...

Высокий мужчина с плотным брюхом, словно метеор, ворвался к дочери в опочивальню. А злой, как тысячи голодных псов. С ненавистью во взгляде.

— Ты не произвела нужного впечатления!

— И что? — Габриэлла — уже не маленький ребенок с любопытными глазками, а высокая девушка лет пятнадцати с еще не полностью сформировавшейся фигурой, мягкими, будто кукольными, чертами лица и копной светлых волос — медленно снимала с волос драгоценности. — Я никогда и не рвалась в жрицы.

— О чем ты говоришь? Это самая почетная должность. Все только о ней и мечтают!

— Они идиоты! — отрезала девушка и, сняв с волос последний камень, поднялась на ноги. — Сколько их уже было на моей памяти. Сначала тетка, теперь Карен, а год-другой, ищут новую. Не хочу подыхать, не дожив до тридцати лет! Но тебе-то все равно. А если меня заберут, тебе и кормить меня не надо, и приданое за меня давать. Еще и сами церковники приплатят, не говоря уже о людском почете, уважении.

Граф резко ударил дочь по лицу.

— Заткнись!

— Ударь меня еще! — взвилась девушка. — Каждый твой удар уменьшает возможность того, что в следующий раз придут за мной. А они придут, — на мгновение ее подбородок затрясся. — Меня не могли забрать сейчас. Мне еще даже кос на голову не уложили. Но через год... — от злости она сжала зубы. — Ударь меня!

Граф замахнулся да так и замер, глядя на ее холодное и, даже несмотря на красный след от пощечины, прекрасное лицо. Затем сплюнул в сторону и вышел из комнаты, громко хлопнув за собой дверью.

Габриэлла стояла и смотрела отцу вслед, затем медленно подошла к окну, улыбнулась и махнула рукой прощающейся с семьей Карен. Сегодня кузина, как всегда, улыбалась, была счастлива. Словно бабочка, летящая навстречу огню.

Идиотка, она думает, что будет нести людям свет!

Как же!

Сегодня Карен стала жрицей, одной из пяти. Радость-то какая! Немногим судьба преподносит такой дар. Габриэлла последний раз махнула рукой кузине и отвернулась от окна, зажала рот ладонью, чтобы не разрыдаться. Но предательские слезы все равно покатились по щекам.

Не праздник сегодня пришел в их дом — беда.

Когда-то Габриэлла восхищалась, завидовала жрецам и их власти. И до безумия хотела стать одной из них. Давно это было. До того, как эти ублюдки убили ее мать! Девушка заскрипела зубами от бессилия и злости. Теперь она бы с радостью убила всю эту мразь, прикрывающуюся благими намерениями. И ни за что в жизни не захотела бы стать одной из этих убийц. Такой, какой стала ее кузина, не понимавшей, на что она себя обрекла.

Не долго живут жрецы. Особенно девушки, особенно такие добрые, сопереживающие всем, глупые, как Карен. Габриэлла сложила руки в молитвенном жесте, но не смогла произнести ни слова, вместо этого встала и подошла к зеркалу.

Ее лицо покраснело и распухло от отцовской пощечины и слез, нос выглядел ужасно, волосы, и те спутались. Девушка медленно достала платок и начала осторожно вытирать лицо.

Больше никогда не будет она плакать. Хватит! Если она не станет жрицей, в одну ночь в дверь их замка постучат и объявят ее ведьмой. Как когда-то пришли за ее матерью за то, что посмела отказаться от предложенной чести.

Все равно смерть.

"Но я не мать, не тетка, не Карен! — она высоко подняла голову. — Мне не станет никого жаль. Я выживу. Если понадобится, сделаю все. Но я выживу!"

А Карен... Что ж... Габриэлла не сомневалась, что для ее кузины настали последние деньки!

* * *

— Мы должны об этом сообщить!

— О чем? — двадцатилетний Демитрий, с мягкими женственными чертами лица, только-только ставший жрецом, растянулся на траве, жуя колосок, будто самый настоящий пастух.

— О Кристофе, Микхале и Дерни. Они оболгали невиновную!

— Что? — от удивления парень едва не подавился. — Ты для этого меня сюда пригласила?! А я-то думал...

— О чем? — не поняла Карен, ни капли не изменившаяся с того дня, как покинула родной дом. Невысокого роста, но подвижная, с ладной фигуркой, которую так и хотелось обхватить руками да привлечь к себе. Длинные рыжеватые волосы обрамляли красивое, немного простоватое лицо. Дополняли картину большие глаза болотного цвета да курносый нос. В общем, не красавица, но и глазу есть за что зацепиться. — Я к тебе-то пришла, потому что ты еще не увяз в этом...

— Болоте, — подсказал парень, глядя на глаза собеседницы и мечтая... Впрочем, нет, не мечтая, жалея. Жалея о тех временах, когда любая рыжая девушка считалась ведьмой, жалея, что сам родился не тогда — двадцать лет назад — когда епископом был настоящий Светоч, а не мягкотелый, дряхлый старикашка, что сейчас занимал его место. Так и эта Карен. Родись она двадцать лет назад, не нужно было бы выслушивать всю ее глупость, нелепые обвинения...

— В грехе! — отрезала девушка. — Ты ведь только стал жрецом, твои руки чисты. Но вот остальные, — она покачала головой. — Они убийцы! Мне говорила об этом... — ее голос дрогнул. — Мама. Она тогда последний раз домой приезжала. Давно это было. Я еще совсем маленькой была. Но помню, как сейчас. Белую кожу, впалые, усталые глаза. Она все время кашляла и заслоняла рот платком. А потом служанки пытались его отстирать от кровавых пятен. Одна из них тоже заболела, а потом исчезла. Помню, повариха долго рыдала, что ее дочери пришлось уйти. Меня к маме в комнату не пускали, я только из окна могла и глядеть на ее поникший силуэт, худые, словно высохшие руки, дряблое лицо. Я все хотела поговорить с ней, рассказать, как жила во время ее отсутствия, помечтать о том, как мы заживем теперь, когда она вернулась насовсем... — девушка помолчала. — А она умерла. И поговорить с мамой удалось только раз. Да и то не разговор. Мама все шептала, что болезнь — это кара за грехи ее, что они все грешники. Отправляют на костер невиновных. Что Господь отступился от детей своих. Что и Микхале, и Дерни, и Винс, чье место ты, Демитрий, занял, убийцы! А Кристоф... Кристоф хуже всех! Мама говорила: он понимает, что делает. Понимает, что поднимает руку на невиновного... И все равно созывает людей на новый костер!

— Это большое обвинение. В ереси, — Демитрий сел на траву и прищурил глаза. — Карен, ты ведь обвиняешь Кристофа в том, что он не верит в силу Господа. Ты понимаешь это?

— О чем ты? — девушка отшатнулась от Демитрия, как от прокаженного. — Я сказала, что все трое наших братьев — убийцы! Мы все... Мы не спасаем заблудшие души, мы убиваем невиновных!

— Это ложь! — Демитрий встал и холодно кивнул девушке. — На епископе, на нас, на карателях... — с каждым словом он говорил все громче. — Держится весь мир! Мы не можем сомневаться в наших братьях, в нашем деле. Больше мне нечего добавить!

Парень вскочил с насиженного места и поспешил в замок, который грозной тенью возвышался над полем в версте* от пары. Прошел в парадные ворота, не глядя на сторожевого. Так же быстро миновал лестницу, а затем без стука ворвался в покои.

— Кристоф, может, хватит проверок?!

Темноволосый черноглазый мужчина одних лет с Демитрием с загорелой кожей, немного резковатыми чертами лица и колючим от щетины подбородком поднял голову от своих записей и с удивлением посмотрел на гостя.

— О чем ты говоришь, Демитрий?

— О Карен, о ком же еще?

— Что с ней? — Кристоф заметно нахмурился.

— Это бы я и хотел знать. Ты используешь ее как марионетку, как подстилку, как...

— Думай, что говоришь! — Кристоф со всей силы врезал Демитрию. — Я твой старший брат, она сестра, дочь высокого рода. И ты посмел...

— Она приходила ко мне с еретическими суждениями, говорила, что мы убиваем невиновных.

— Я поговорю с ней! — отрезал Кристоф.

— Скажешь, что я прошел проверку на верность? — Демитрий едва не расхохотался. — Но знаешь, Микхале и Дерни может возмутить то, что ты считаешь себя старшим среди нас. У них ведь больше прав рассчитывать на эту должность, чем у тебя.

— О чем это ты? — встревожился Кристоф.

— Это ты приказал Карен устроить мне проверку. Иначе она бы не стала выделять тебя среди других жрецов.

— Я ничего никому не приказывал. Если не веришь, идем вместе с ней поговорим, — Кристоф отбросил в сторону бумаги и поднялся, вслед за Демитрием вышел из комнаты.

Замок жрецов никогда не славился роскошью. Длинные полутемные коридоры, висящая кое-где паутина. Тот, кто впервые видел их жилище, поневоле начинал сравнивать жрецов с аскетами, истовыми служителями, безразличным к телесному комфорту.

Только частые гости — те, кто удостаивались чести проникнуть в покои самих жрецов -знали правду. Мягкие ковры, скрадывающие движения, золотые подсвечники на стенах, огромные зеркала, столы из красного дерева с ажурными ножками, широченные кровати, на каждой из которых поместилась бы большая крестьянская семья.

Такими же были и те покои, что принадлежали Карен. Но не убранство комнаты интересовало ее братьев.

— Где она?! — Демитрий со злостью ударил по стене.

— Тебе лучше знать, — Кристоф еще раз окинул комнату взглядом. — Можешь точно повторить, что она тебе говорила?

— Ересь! Что наши жертвы невинны, что мы не слепое оружие в руках Господа, не карающие за зло клинки, а самые настоящие убийцы!

— Дьявол! — в глазах у Кристофа промелькнуло понимание, а затем он опрометью кинулся в коридор, моля про себя: "Только бы я ошибался!"

Жрец не ошибся.

— Я принесла вам воды. Выпьете, — она поднесла бокал к кровоточащим губам старухи. С высокой ножкой, россыпью камней на прозрачном стекле, он совершенно не гармонировал с остальной картиной: огромной пыточной камерой, ржавым молитвенным крестом, к которому была привязана еще не сознавшаяся жертва и самой ведьмой в разорванной одежде, с седыми волосами, что грязными прядями лежали на сером от грязи лице. — Вам станет легче. Обещаю! — Карен погладила ладонью морщинистую щеку. — Выпьете, а затем я вас освобожу.

Пустое, невыполнимое обещание. Лишь только губы ведьмы коснулись воды в бокале, из тени выбрался Демитрий. Короткий взмах кнута. Карен закричала. Но разве мог какой-то жалкий крик остановить палача? Кнут со страшной силой полоснул девушку по руке, выбил бокал из трясущихся пальцев.

— Нечестивая! Тварь! — заорал Демитрий, замахиваясь для нового удара.

Кристоф перехватил руку брата, сдавил ее, причиняя боль.

— Что?! Она предала нас, предала Господа, отдалась Лукавому...

Кристоф, вгляделся в полубезумные глаза Дамиана, чистые глаза Карен, потухшие глаза ведьмы и скрипнул зубами.

— Бей сильнее!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Я открыла глаза, вздрогнула, мгновением позже села на кровать и прижала колени к своему лицу. Страшные картины все еще стояли перед глазами. Губы дрожали, да и по телу, как от страшного холода, проходила судорога за судорогой. В горле пересохло.

Нет, ну почему другим могут сниться нормальные сны?! Или даже вовсе ничего не сниться! Только у меня, чуть глаза сомкну, новая картина, чем дальше, тем хуже.

Катька, помешанная на очередном мистическом веении, заявляла, что я свою прошлую жизнь вспоминаю. Будто бы один из тех людей, которого я видела, является моей реинкарнацией, жаловалась, что сама такого не видит. Уж она-то смогла бы воспользоваться полученными знаниями!

Я не раз заявляла, что безвозмездно отдала бы ей эти сны, если бы могла. Что в них хорошего? Да и ее идея о прошлой жизни казалась мне бредом. Не знаю, что я видела. И честно, не хочу знать. Слишком страшные порой являлись сны. Не хотелось бы мне присутствовать на них по-настоящему, а не только невидимым зрителем.

Я встала с кровати и пошла на кухню. Горло все еще было сухим. Вот я и подумала, что стакан воды мне не помешает. Налила из бутылки воды, залпом выпила. Затем, немного подумав, налила еще немного. Только в этот раз пила медленно, глоточек за глоточком.

— Вить, неужто уже встала? — на кухне появилась бабуля. Как всегда по утрам полная бодрости и сил на весь день. Не то, что я, пока душ не приму, как муха сонная хожу.

— Да, буду с тебя пример брать! — я улыбнулась, привычно решив не нагружать бабулю своими проблемами.

Помню, лет в двенадцать приснился мне такой же страшный сон, как сегодня. Я прибежала к ней вся в слезах. Кричала даже, что не могу так больше, что, если еще хоть раз такое увижу, из окна выброшусь. Понятное дело, не выбросилась бы. Простой детский страх. Бабушка меня успокоила, а на следующее утро в больницу с сердцем слегла. Навсегда я запомнила ее посиневшие руки, еле слышный голос и свои собственные дрожащие пальцы, набирающие номер скорой.

— Ну, иди в душ! Я тебе завтрак приготовлю, — предложила бабушка, видя, что я ушла в свои мысли.

От сна я отвлеклась только поев и вспомнив, что мне Мироше нужно бы позвонить. Я зашла к себе, по памяти набрала номер и прислушалась к раздавшимся в трубке протяжным звукам.

— Алло! — уже после второго гудка Мироша снял трубку.

— Привет! Это Виттория.

— Только не говори, что ты заболела и сегодня не явишься на работу! — простонал Мироша. — Кстати, голос у тебя вполне бодрый.

— Спасибо за заботу. Я вполне здорова.

— И ты не звонишь, чтобы отлынить от работы? — сразу обрадовался Мироша. — Чудно, тогда встретимся на месте. Надеюсь, сегодня ты не опоздаешь.

— Не опоздаю, — со смешком заявила я. — Я вообще не приду. Ко мне знакомый из другого города приехал, попросил ему достопримечательности показать. Так что я сегодня работаю за бесплатно.

Мироша взвыл.

— Нет, ну ты точно издеваешься! Как узнала, что я в эпидемию гриппа не верю, придумала себе родственника!

— О какой эпидемии ты говоришь? — не поняла я.

— Будто не знаешь! Сегодня почти никто не захотел на работу выходить. Все заболели. У одного насморк с кашлем, другая хрипит, говорить не может. А Люська с Мариной одновременно подвернули ноги. Теперь вот ты со своим гостем. Спорим, сегодня еще к троим родственники нагрянут?!

— А что происходит?

— Будто ты не знаешь! — снова заворчал Мироша. — Катька пропала. Говорят, она последняя жертва того маньяка, что у нас орудует. По телеку же вчера показывали. Папа говорит, пытались они это скрыть. Режим секретности проводили, чтобы паника в городе не поднялась. Так, где там! Журналисты все равно пронюхали. Надька эта! Ты ведь помнишь, она со мной на первом курсе училась. Впрочем, нет. Мы тогда и знакомы не были. Так вот, она со мной сначала училась, а потом на журналистику перевелась. Черт же ее дернул! А сейчас только выпустилась (даже в магистратуру не поступила: решила, что четырех курсов ей хватит) и сразу же такую новость отрыла. Кто же проговорился?

— Не знаю. Я и телек вчера только мельком смотрела. А про Катьку думала, что она уже вернулась.

— Если бы! — взвыл собеседник. — И знаешь, что самое паршивое? Она исчезла после того, как с тем туристом ушла. Ну, который на мафиози был похож. Он еще хотел, чтобы ты ему экскурсию проводила. Черт, как подумаю, ты ведь как Катька вчера могла исчезнуть! Этот "мафиози" ведь теперь главный подозреваемый. Вот девчонки и боятся на него нарваться. Отказываются работать. Одни убытки!

— Ничего, переживешь! Главное, чтобы Катька нашлась. Может, загуляла она где-то, скоро вернется.

— Надеюсь. Ладно, давай, до скорого. Буду другие отмазки, почему они на работу не явились, слушать. Вдруг что-то интересное придумают. Я у себя в институте использую. Не каждый же день туда ходить!

Я хохотнула, но Мироша уже повесил трубку. Я тоже нажала отбой. Посидела немного, задумавшись. Потом встала и пошла к двери. За разговорами и раздумьями незаметно пролетело время. Дамиан, наверно, уже заждался. Впрочем, пусть подождет!

Список вопросов к "главному подозреваемому", как его окрестил Мироша, у меня все рос и рос. Неудивительно, что еще вчера меня так и подмывало ему сказать:

— Я тебе не верю!

— Ну что, нашлась твоя подружка? — спросил Дамиан, лишь только я вышла из дома.

Я сокрушенно покачала головой.

— А говорила-то! Вот где ее носит?

— Ну, ты же у нас детектив, вот и ищи. От меня ведь только знание города требуется.

— Не только. Расскажи все, что знаешь о Екатерине.

— Что знаю? — я задумалась и присела на свободную от ребятишек скамейку. — Катьке двадцать лет, как и мне. Мы с ней познакомились четыре года назад. Она тогда в нашу школу перешла. До этого возле певческого поля училась. Но ее отец, говорят, что-то с тамошним директором не поделил, вот она к нам и перешла. В одиннадцатый класс. Через год мы выпустились, по институтам разбрелись. Я на юриста поступила, а она тогда с отцом поругалась, ему назло на исторический пошла. Дядя Павлик ведь хотел, чтобы она на управленческий шла. Туда, где Мироша учится. Потом они с отцом помирились. Даже не помню, чего они поссорились. Кажется, Катька в очередной раз потребовала, чтобы они с города нашего уехали. Она его, как и ты, дырой считала.

— Мы настоящие родственные души, — с насмешкой заявил Дамиан.

— Тогда скажи мне, почему вчера ты меня в качестве экскурсовода хотел взять? Тебе ведь Катька родственная душа, не я.

— Одноименные заряды отталкиваются. Физика, — он насмешливо посмотрел на меня. Но я продолжала глядеть на парня, прищурившись и ожидая настоящего ответа. Жаль только, Дамиан со своими секретами расставиться не хотел. Он, как ночью, посмотрел мне в глаза. — Здесь я задаю вопросы!

Я на мгновение отвернулась, а затем снова посмотрела на него.

— Уверен?

Новый поединок взглядов длился меньше минуты. Я снова продула. Смотреть Дамиану в глаза, как разговаривать с темной стороной своей души, что нет-нет, и брала верх над моей натурой. Я закрыла глаза, пытаясь вернуть все, как было. А, когда вновь открыла, почувствовала, что почти лежу в объятиях Дамиана.

Только этого мне не хватало!

Я отстранилась и поднялась.

— У тебя есть еще вопросы?

— У тебя появились на них ответы? — с интересом спросил не то домушник, не то детектив.

— Нет. Оказывается, я не так хорошо знала Катьку. Даже странно, давно дружим. А кроме ее любви к ночным тусам, большим каблукам и огромного желания выбраться из нашего города, даже ничего не вспомню.

— И что предлагаешь?

— Давай в управление полиции наведаемся? Катькин отец уже наверняка всех на уши поставил. Там о ней все должны знать.

— Идет! Далеко здесь?

— Три остановки на троллейбусе. В половину, — я бросила взгляд на часы. — Должен подойти.

— Вот еще! — Дамиан фыркнул и показал на черную машину. — Садись. Домчим за пять минут.

Так и оказалось. Ближайшее отделение полиции находилось недалеко от запрудной улицы. Странно, у нас в городе отродясь прудов не было. Откуда ж такое название? Впрочем, мысли были мимолетными. Я остановила Дамиана, собравшегося выходить из машины.

— Подожди, у тебя пропуска нет. Не попадешь внутрь. Я сама схожу. У меня там знакомый работает, все у него и выспрошу.

Я вышла из машины и приблизилась к дежурному.

— Кость, привет! Я в прошлый раз забыла на подпись документы отдать. Можно, сейчас забегу, мне распишутся, что я практику прошла, я и убегу?

— Так Максима Григорьевича сейчас нет.

— Давай я хотя бы на столе у него оставлю? Меня же на четвертый курс не переведут, если я им до понедельника бумагу с подписью не отдам. А я только сейчас об этом вспомнила.

— Забывака! Ладно уж, иди. С тебя пиво.

— Договорились!

Я прошла в управление, но к Максиму Григорьевичу не пошла. Поднялась по лестнице на второй этаж и постучала в крайний кабинет.

— Входите!

Я заглянула в середину.

— Привет!

Олежка закатил глаза.

— Чего тебе? Или ты раньше времени к нам на службу решила перебраться?

— Не совсем. Тут дело другое.

— Знаю я, можешь не продолжать, — Олег махнул рукой на свободный стул. — Катька? Ее отец уже приходил. И чего раньше времени панику поднимать? Ну, загуляла девчонка, с кем не бывает?

— Сама не понимаю. Еще и эти убийства...

— Так, катись отсюда!

— Что, так достали? — поинтересовалась я.

— Просто кошмар. Чуть что вызывают на ковер. И откуда эта журналистка обо всем пронюхала? Сейчас такая паника поднялась. Жуть просто! Нет бы, подумать, прежде чем такой материал давать.

— Заметила. Но я не по этому поводу. Новый у меня знакомый появился. Не внушает он мне доверия. Может, пробьешь его и его машины номер по базе?

— Что тебя интересует?

— Все. Кто, откуда, — я подошла к окну и посмотрела на стоящую внизу машину. — Не нравится он мне. Совсем не нравится...

Глава 3. Охота на маньяка

— Ну что, все в порядке? — спросил Дамиан, когда я села в его машину.

— Катька пропала, думаешь, все в порядке? — съязвила я.

— Она пропала еще вчера, а волноваться ты начала только сейчас? — удивленно поднял брови Дамиан.

— Я же говорила, думала, она в ночник пошла, о времени забыла. Но она давно должна была позвонить!

— У нее же телефон свистнули?

— Тогда вернуться! — отрезала я.

— Ладно, — отмахнулся от меня Дамиан. — Что ты узнала о ней?

Впрочем, ответить на вопрос я не успела: ожило радио. Дамиан хотел потянуться, сделать тише. Но я перехватила его руку, вызвав тем самым на до того мрачном лице улыбку.

— Что?

— Ничего, — он окинул меня насмешливым взглядом. — Рассказывай давай. Новостей я уже наслушался, пока тебя ждал.

— И совсем ничего интересного не сказали? — удивилась я.

— У нас с тобой разные понятия о слове интересно. Рассказывай! Я очень не люблю ждать!

Он хотел поймать мой взгляд, но я поспешила отвернуться и поглядеть на природу за окном. Ничего увлекательного. Бесконечный поток машин. Впрочем, на что-то иное я и не надеялась. Просто не хотела смотреть в глаза своему странному спутнику.

Я не боялась Дамиана. Пока не боялась. Вот найдет Олежка о нем инфу, может, и начнут зубы стучать от страха. Пока я просто хотела возвести какой-то барьер между нами. Не встречаться с ним взглядом, не касаться чужой кожи.

Не зря Дамиан поначалу носил очки. Слишком много в его очах мрака, который затягивал меня в середину — в самую настоящую бездну.

Его рука легла на мое плечо. Простое прикосновение, но по телу прошла дрожь. А вот от страха ли, не знаю.

— Хватит! — я резко сбросила его руку.

— Ты ведь меня боишься, — словно читая мои мысли, произнес Дамиан.

— Нет!

Старая, как мир удочка. И я на нее попалась. Обернулась, чтобы доказать, что он неправ, и столкнулась с ним взглядом...

Черт бы тебя побрал, Дамиан! Кто же ты такой? Кто? Ответ на этот, в общем-то, простой вопрос не явился на блюдечке с голубой каемочкой. Одно мгновение, и он перестал меня интересовать. Только глаза Дамиана, яркие, глубокие, наполненные страстью и желанием, его губы... Я почти коснулась их...

— Сегодня утром произошло еще одно убийство, — неожиданный голос дикторши вырвал меня из сладостного оцепенения, в которое я погрузилась, когда наши взгляды пересеклись. Хорошо, а то еще немного и стихами начала бы изъясняться! И так поэтические сравнения в голову лезут. — Девушка была найдена мертвой в старой части города. Возле кладбища. Сейчас у нас в гостях родители погибшей. Я задам им несколько вопросов. Здравствуйте, я понимаю, это большая трагедия для вас...

Я потянулась и выключила радио. Да что она понимает?!

— Тебе ведь было интересно?

— Только факты. Кто, где, когда. Не хочу выслушивать убитых горем людей. Смысла нет. Убийца — подонок. Это и так понятно!

— Не думал, что ты такая черствая.

— Я не черствая. Просто никогда не понимала, как можно делать рейтинг на чужой боли. "Хлеба и зрелищ" — старая, как мир, поговорка. По радио обезображенные трупы не покажешь. Ничего, всегда можно послушать о чужом горе. Посмаковать детали. Все равно не поймут, что значит потерять самого близкого человека. Не поймут, пока не потеряют!

— Кого потеряла ты?

— Неважно! — я откинулась на спинку сиденья. — Мы собирались искать убийцу, поехали к этому кладбищу. Место, конечно, мрачноватое. Но выбирать не приходится. Других зацепок у нас нет.

— Мы же ищем Катьку, а не маньяка, — задумчиво прищурился Дамиан.

— Мы и ищем. Она слишком долго не возвращается. Вряд ли это случайность, что бы я ни думала вчера. С Катькой точно что-то случилось. Будь простой несчастный случай, она давно добралась бы до телефона. Катьке не впервой себе ноги подворачивать. Она бы сто раз позвонила. Не отцу, а мне, если бы с ним поссорилась. Но позвонила бы обязательно! Она не любит одиночества. Пусть бы даже не мне позвонила, но хоть кому-то! А дядя Павлик наверняка уже проверил всех ее знакомых, если вон даже тебя нашел. Значит, с ней что-то совсем плохое случилось.

— Почему именно маньяк? — спросил Дамиан, даже не думая заводить машину.

— Город у нас маленький. Тут не так уж и много всего происходит. Потому-то... — я замолчала.

— Потому-то, — продолжил Дамиан.

— Потому-то версия с маньяком на данный момент самая вероятная, — после небольшой заминки ответила я. — Телефон подружки перестал отвечать еще в середине дня. Предыдущие жертвы маньяка пропали тоже в дневное время суток. Грабители же или еще кто, предпочитают выходить на промысел в темноте. Поехали! И, Дамиан, — я рискнула посмотреть своему спутнику в глаза. — Я не знаю, как ты это делаешь, но не смей продолжать!

— Что делаю? — он насмешливо прищурился, будто не понимает.

— Ты прекрасно знаешь, что! — не дала себя переубедить я. — Так вот, хватит! Два раза я на один фокус не куплюсь!

Машину пришлось оставить довольно далеко от кладбища. На маленькой стоянке. Сухонький старичок выписал бумагу о том, когда мы приехали, и зацепил ее за дворники, слегка рассеяно кивнув нам. Но выходить из машины мы не спешили.

— Куда сначала пойдем? — решила я выяснить наш маршрут.

— Зачем куда-то идти? Тело уже давно увезли. А если нужны свидетели, то чем тебе старик не подойдет?

Дамиан первым выбрался из машины. Я, слегка побарабанив по бардачку ногтями, вышла следом за ним.

Придуманный на скорую руку план разваливался на части!

— Говорят, здесь убийство сегодня произошло? — к тому времени, когда я вышла из машины, Дамиан уже начал задавать вопросы.

— Вам-то что? — разобравшись с машиной, старичок взял метлу и начал сметать с дороги мусор: отлетевшие от бутылок этикетки, крышки, полупустой пакет от сока. — Сначала полиция, потом журналисты. Уже язык от болтовни заплетается!

По моему мнению, если язык у нашего "свидетеля" и заплетался, то не от разговоров, а от выпитого. Бутылки, двух — кто его знает.

— Чего морщишься, красавица? — прервал мои раздумья старик. — Неужто, не веришь?

Ответить я не успела. Дамиан достал из кармана мятую купюру.

— Верит. Потому-то мы, в отличие от предыдущих посетителей, заплатим за сведенья, которые нам нужны.

— Вот это уже по-божески! — воскликнул старичок, мигом выхватив из рук Дамиана бумажку. Парень в ответ то ли на эти действия, то ли на слова старика, поморщился, но возражать не стал.

— Итак, убийство.

— Да, да, страшное дело, пошли чаек сделаю. Выпьем, согреемся. Чего-то день сегодня холодный, — старичок бодрым шагом засеменил в сторожку, мы переглянулись и последовали за ним.

На маленькой кухоньке негде было развернуться. Сторож прошел к печке, поднял стоявший на одной из конфорок чайник и разлил по чашкам кипяток, налил заварки из заварницы и поставил перед нами чашки, кивнув на сахарницу, что уже стояла на середине стола.

— Что вы знаете об убийстве? — спросила я, раздумывая, выпить ли чаю. Кто знает, сколько времени эта заварка уже стоит.

— Вы о той девушке, которую утром нашли? Да что я могу знать. Утром возле ограды прошелся. Петрович-то, кладбищенский смотритель, неделю назад в больницу слег. А мне разве сложно раз-другой возле ограды пройтись? Вот и нашел я ее. Возле западной стены в траве лежала. Я сначала подумал, пьянчужка простая, — старичок хохотнул так, что у меня по спине пошел мороз, и пригубил чай. — А потом гляжу, у нее какие-то символы на теле. Кровью написаны.

— Символы? — мы с Дамианом переглянулись. Об этом в новостях, что во вчерашних, что в сегодняшних не сообщали. — Что за символы?

— Откуда же мне знать? — старик пожал плечами. — Круги какие-то, звезды в них. Я особо не вглядывался. Сразу к телефону пошел, чтобы полицию вызвать. А, как с управления приехали, так мигом фотографировать начали, ну, меня оттуда погнали, даже распространяться об убийстве запретили. Но ради сотенки...

— Что-нибудь необычное вчера происходило, не помните? — спросил Дамиан, странным взглядом окидывая свидетеля.

— Э, — махнул старик рукой. — Ничего я больше не знаю. Полиция битых два часа расспрашивала, и ничего. Не видел, не слышал. Только вот тело нашел.

— Ладно, — Дамиан поднялся, — пошли, покажите, где оно лежало.

— Так вы сами заметите. Как до кладбищенских ворот дойдете, налево поверните. Минут десять идти. А где тело нашли, все оградили. Журналисты и те через ограждение фоткали. Так что не заблудитесь.

Оставив на столе так и нетронутый чай, мы вышли на улицу, пошли вверх по грунтовой дороге к кладбищу.

— Что думаешь? — наконец спросил Дамиан.

— Разве я должна что-то думать? Детектив у нас ты. Тебе и думать. А я так, о местных обычаях, о Катьке порассказать, по городу поводить, чтобы не заблудился.

Мы как раз дошли до кладбищенской ограды, поэтому Дамиан с легкостью сжал мою руку и прислонил к каменистым выступам.

— Я тебя не понимаю! Пропала твоя лучшая подруга, а ты ведешь себя как редкая стерва, которой ни до чего нету дела!

Я ругнулась про себя, понимая, что Дамиан прав. Я веду себя неправильно.

— Прости, просто... Просто у меня до сих пор не укладывается в голове, что Катька пропала! Кажется, вот-вот она вернется и...

Дамиан внезапно оглянулся и даже выпустил мою руку.

— Странное ощущение.

— Какое?

— Взгляда в спину. Будто наблюдает за нами кто-то. Следит, как дикий зверь за жертвой, а чуть что, выпустит когти.

— Выдумываешь, — легкомысленно бросила я. — Просто на кладбище в голову разные мысли лезут. И не такое может привидеться!

Ладно! — Дамиан сменил тему. — Знаешь, ничего мы не найдем на месте, где тело лежало. Там уже полиция все обыскала. Улики забрала. А потом журналисты следы затоптали. К тому же, это ведь только преступники на место преступления возвращаются. Будто тянет их что-то туда. Но мы ведь не они? — я почувствовала, как сердце застучало быстрее от очередной улыбки Дамиана. А вслед за этим по телу прошла дрожь. — Давай лучше на само кладбище заглянем.

— Зачем?

— У гида проснулось любопытство? — он щелкнул меня по носу. — Старик сказал, сторожа там сейчас нет. Посторонних никто не заметит. Убийцу с жертвой, к примеру.

— И нас.

— Именно! — он повернул к воротам, не замечая, что я так и осталась стоять у стены. Мне все меньше и меньше нравилась идея идти с Дамианом на кладбище, на котором только вчера было совершенно убийство. Мне все меньше и меньше нравилась идея идти с ним куда угодно!

Выбора не было!

Я пошла следом за парнем.

— Мрачноватое место, не находишь? — отозвался Дамиан, лишь только мы отошли на несколько шагов от ограды.

— Это ведь кладбище! — от удивления я подняла голос, но вовремя спохватилась и продолжила почти шепотом. — Говори тише! Незачем беспокоить покой мертвых.

— Суеверие! — отмахнулся Дамиан. — Не встанут же они из могил. Здесь ведь душ их нет.

— И все же, — мы проходили возле одной из могил. Я бегло пробежала глазами табличку, пожелтевшую черно-белую фотографию и вздрогнула.

— Не может быть! Это лицо...

Из снов Виттории...

— Ты хочешь жить, Габриэлла де Соузи?

— Странный вопрос для гостя, который привез мне весточку от сестры, — привлекательная... Нет, не так. За какой-то год, прошедший с тех пор, как жрецы в последний раз наведывались в их замок, из нескладного подростка превратившаяся в безумно, божественно красивую леди, Габриэлла сузила глаза. — Кто вы на самом деле?

— Демитрий. Я — жрец, как уже сказал вам. Брат Карен.

— Но она не посылала вас ко мне, не так ли? — сообразительно спросила девушка.

— Это невозможно. Сейчас Карен сидит в темнице. И все никак не признается в своих грехах. А их у нее поднакопилось!

Габриэлла резко поднялась и подошла к окну да так и стояла, чувствуя, как по голой спине блуждает похотливый взгляд нежданного гостя.

— Дайте угадаю, — внезапно начала девушка, — вы не можете просто так обвинить дочь высокого рода в том, что она ведьма. Затем и пришли ко мне. Вам нужен кто-то, кто подтвердил бы ваши обвинения. Что я за это получу?

— Займете место Карен. Станете жрицей. Нашей сестрой. Но вы ведь можете отказаться. Тогда мы будем искать доказательство вины всего вашего рода, — он неслышно приблизился к собеседнице и прошептал на самое ухо. — Де Соузи. Только представьте...

— Убери руки! — резко прервала жреца Габриэлла и повернулась к нему, презрительно взглянула в карие глаза. — Ты предлагаешь мне лжесвидетельствовать, обвинить сестру в сговоре с Дьяволом, подвести ее под костер, глядеть, как пламя пожирает хрупкое тело, — голос Габриэллы был спокоен, как лед. В глазах ни слезинки. Только боль и ненависть. — Я согласна!

* * *

— А! — отчаянный крик, казалось, разнесся по всему подземелью. — Спасите!

Тотчас прозвучал приказ:

— Останови колесо!

— Может, еще разочек? Не вижу я в ее глазах покаяния.

— Кому сказал! — Кристоф скрипнул зубами. — Или ты забыл, кто здесь главный?!

— Да как тебе, Кристоф, будет угодно. Но ведь чувствую я, не готова она еще!

Пыточное колесо, что раздирало обвиняемую ведьму на части, остановили. Кристоф поднес факел к лицу женщины. Да какой там женщины — восемнадцатилетней девочки. Габриэлла, стоящая у самой стены, вскрикнула, увидев, во что превратился до недавно прекрасный лик.

— Карен, признаешь ли ты себя ведьмой?

— Нет! — из последних сил выдохнула девочка и без сил упала на колесо.

— Что я тебе говорил? — не преминул поддеть Кростофа недавний мучитель девчонки. — Нечего их жалеть!

— Уж в тебе-то жалости ни на грош, Демитрий! — послышалось от Габриэллы.

— Какой есть.

Демитрием, присмотрелся к лежащей ведьме.

— Гляди-ка, она приходит в себя.

— Рано еще. Ты ее своим удачным колесом совсем замучил.

— Не удачным колесом, — расхохотался Демитрий. — Колесом удачи.

— Не вижу разницы! — надменно бросила Габриэлла.

— Хватит! — громкий окрик Кристофа остановил зарождающуюся было перепалку. — Если она умрет, не признавшись, епископ нас по головке не погладит! Или вы забыли, как предыдущая пятерка сгинула? Так я напомню!

— Я гляну, как она в себя пришла, — предложил Демитрий и даже начал поднимать факел. Но внезапно остановился, успев осветить только тонкую шею ведьмы с запекшейся на ней кровью. Габриэлла быстро отвела взгляд от открывшейся картины. Демитрий, заметив это, улыбнулся. — Пусть лучше это сделает Габриэлла. Может, ты не так верна нам, как обещала, когда я нарекал тебя жрицей.

Девушка скрипнула зубами, но все же отошла от стены, на которую до того опиралась, вырвала из рук Демитрия факел и приблизилась к Карен. "Ведьма" все еще дышала. Еле слышно, прерывисто, будто в последний раз. А затем и вовсе стихла.

Габриэлла наклонилась ближе, вгляделась в изможденное, покрытое синяками лицо. Глаза девушки были закрыты, губы упрямо сжаты, руки стиснуты в кулаки. Габриэлла даже успела подумать: "Может, мертва, замучили до смерти?"

Внезапно глаза несчастной открылись. Блеснули так, что Габриэлла едва не отскочила в сторону. Едва. Пальцы Карен схватили ее за запястье.

— Я не мертва, сестра. Час мой еще не пришел. Как придет, я пойму. Так и ты через годы поймешь. Но не думай, будто у тебя впереди десятилетия, спокойная старость. Погибнешь, как я, в муках. Эта кара не обминает никого. Погибнешь...

А затем плеть, что полоснула пророчицу по лицу. Габриэлла заорала и бросилась вон.

Полутемный каменный ход. Старая лестница...

— Стой! — Кристоф нагнал ее уже в коридоре наверху, прижал к стене и заглянул в глаза. — Ты не можешь уйти сейчас!

— Она моя сестра! — вскричала Габриэлла.

— Уже нет. Она ведьма. Она сама выбрала свой путь, а ты должна выбрать свой.

— Выбор? — переспросила Габриэлла. — Скажи, Кристоф, а когда-то он у меня был? Пресловутый выбор.

— Ты могла отказаться.

— Не стать жрицей? — она коротко хохотнула. Но быстро взяла себя в руки. — Скажи, Карен тоже задавала тебе эти вопросы?

— О выборе? — он медленно покачал головой. — Нет, она сама приняла решение.

— Разве ты мог ответить иначе? — Габриэлла чуть насмешливо улыбнулась. — Расскажи, когда она сделала свой выбор, расскажи, какой была Карен в тот год, что мы не виделись. Она моя сестра, я должна знать, — девушка подняла руку, видя, что Кристоф хочет ей возразить. — Не по ордену. Я только лишь заняла ее место. Мирской сестрой. Расскажи!

— Ее совратил Лукавый. Она поддалась. Возьми у Демитрия ее дело, прочти, если хочешь.

— У Демитрия? Это он ее выдал?

— Тебе не нужно этого знать, — он попытался коснуться ее руки, успокоить ребенка, которому пришлось рано повзрослеть, рано понять, что значит предательство, смерть. Но Габриэлла оттолкнула Кристофа, отошла на шаг в сторону и взглянула в темные глаза.

— Ты прав, не нужно. Ее совратил Лукавый. Это все, — она подняла длинные юбки, но сделать шаг не успела, снова посмотрела на Кристофа. — Я не вернусь туда. Демитрий зацепил мою руку кнутом, когда хотел ударить Карен. Я не хочу истечь кровью.

— Рана глубокая?

— Не особо, — девушка подняла пышные юбки белыми руками, на которых не было и следа от царапин, не то что от пресловутой раны, и пошла дальше по длинному коридору.

— Габриэлла! — окликнул девушку Кристоф.

Будто не слыша его окрика, она продолжала идти вперед.

Один шаг.

Второй...

— Ты солгал, — Габриэлла все же обернулась. — Я не могу уйти не только сейчас. Я никогда не смогу уйти. Но я не Карен, Кристоф. Я иная!

* * *

— Смерть! Смерть! Смерть! — на все лады скандировала толпа. Визгливые голоса женщин, грубые голоса мужчин. Порой даже детское улюлюканье доносилось. А еще визг, лай собак.

Габриэлла пыталась не вслушиваться, заслонить уши руками, но голоса все равно настигали ее. Если уж каменные стены не могли их заглушить, то вряд ли ей самой это удастся. На мгновение девушка представила, какой шум царит снаружи — на главной площади, где еще вчера установили помост, на котором сожгут ведьму. Карен...

Она упрямо сжала пальцами виски, горделиво выпрямила поникшие было плечи и вздернула подбородок.

— Я буду сильной!

— О чем ты? — жрица обернулась, осознав, что в комнате находится не одна.

— О твоих словах, Габриэлла. Что для тебя, быть сильной?

— Полагаться на силу Господа и искоренять из мира нашего Дьявола, — повторила она одну из заповедей жрецов Габриэлла. — Что тебе угодно, Демитрий?

— Представление начинается. Не хочу, чтобы ты опоздала.

— Я тоже этого не хочу, — она бросила последний взгляд в зеркало, холодно улыбнулась своему отражению и подала руку брату. — Нам пора.

А потом балкон с роскошными креслами, другие жрецы, люди внизу на мостовой, что сверху казались беспомощными букашками, которыми так легко управлять, чьи жизни не стоят и мелкой монеты, и залитая огнем площадь. Или Габриэлле так только казалось? В небо взмывался лишь один столб пламени. А слезы на иссиня голубых глазах девушки двоили, троили его.

Хорошо хоть никто их не видел!

"Жрецы лишены эмоций, чувств. Они холодны и справедливы, как острый кинжал в руках Господа, как..."

Эмоции захлестнули Габриэллу, когда над площадью раздался крик Карен. Жрица хотела вскочить, закричать от ярости, бессилия, но Кристоф обхватил ее за талию. Хриплым голосом прошептал на ухо:

— Не смей! Ты ничего не изменишь, только себя погубишь.

Габриэлла и не шелохнулась. Все так же продолжала смотреть на костер. Только слез на глазах уже не было. Холодная решимость.

Не только ее кузина умирала в тот вечер. Умирало все доброе, что было в самой Габриэлле. Эгоизм и банальное желание жить брали верх над справедливостью, сочувствием, милосердием. А в голове все время крутились слова, которые она сама произнесла всего год назад: "Мне не станет никого жаль. Я выживу. Если понадобится, сделаю все. Но я выживу!"

А потом смех других жрецов, поздравления Демитрия: "Теперь-то ты стала настоящей жрицей" и тихий шепот Кристофа:

— Мне жаль, что ты это видела.

— А мне нет! — сказала, будто отрезала девушка... Жрица...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Что, это лицо? — будто бы издалека до меня долетел вопрос Дамиана.

Я заставила себя обернуться, безразлично пожать плечами и даже легко улыбнуться.

— Ничего! Показалось! Чепуха!

— Чепуха, говоришь? — внезапно его лицо стало суровым. Глаза ярко блеснули.

Я сглотнула, попыталась сделать шаг в сторону от странного спутника, но Дамиан сделал мне подсечку, а потом толкнул вправо. Я попыталась схватиться за куст, но только поцарапала руку. Ветка выскользнула из рук, будто змея. Я тихонько вскрикнула, а затем мир вокруг завертелся. Трава, небо, снова трава... Закружилась голова. Я падала, скатывалась с горы.

А потом темнота.

Внезапно кто-то схватил меня за талию и прижал к холодной стене. Тотчас вспыхнула спичка, осветив лицо Дамиана. Холодные глаза, я надеялась, лишь надеялась, не глаза убийцы, искривленные в ухмылке губы. Я дернулась. Но он лишь крепче прижал меня к стене.

— Теперь поговорим начистоту!

Глава 4. Силки для демона

За несколько часов до...

— И чем же тебя так привлек этот парень? — Олежка записал имя моего нового знакомого и номер его тачки. — Ты ведь никогда не обращалась ко мне с подобными просьбами. Даже в случае с... — друг замолчал, как всегда щадя мои чувства.

— С Сережей, с Серым. Олежка, прекрати! Называй его по имени, — я досадливо махнула рукой. — Столько времени прошло. Я уже и позабыла о нем.

— Ладно. Оставим, — Олежка постучал ручкой по столу. — Но чем же тебя все-таки этот Дамиан допек?

Ответить я не успела. Раздался стук в дверь, а еще через минуту, не дожидаясь приглашения, на пороге появился гость.

— Виттория? — он удивленно приподнял брови, затем подошел и обнял меня. — Вот уж кого встретить не ожидал. Какими судьбами?

— В гости зашла, братишка.

Вошедший Сашка не был мне родным братом, скорее лучшим другом, который однажды помог.

В самую худшую в моей жизни минуту!

Не знаю, что бы я делала без него.

— Хоть я рад тебя видеть, но не вовремя ты.

— Она не вовремя? — Олежка от удивления даже поднял голову от кипы бумаг, в которую погрузился, когда Сашка полез обниматься. — Ты ведь ее, чуть что, к нам звал. Что произошло между вами? Когда? Я вроде никуда не уезжал... Годика так на два. Или уезжал?

— Прекрати острить! — Сашка в шутку замахнулся на друга. — Рад я ее видеть рад, ты ничего не пропустил. Просто сейчас все на этом маньяке помешались. Только вот сообщили: новая жертва. Еще и на кладбище! Да и о главном подозреваемом ничего узнать не удалось. Не пришьешь же к делу: "Мы ничего не нашли"! И откуда он только взялся?!

— Что за главный подозреваемый? Кто он? — спросила я.

— Черт его знает. Может, турист простой, а, может, убийца. Я к гадалке не ходил. Это Павел Григорьевич на него наводку дал.

— Тебе?

— Как же, начальству! Вот они и приказали носом землю рыть, но найти чего-то. И угораздило же маньяка твоей подружкой польститься. Нам журналистов и так выше крыши было, а теперь еще и отец жертвы друг нашего капитана!

— Подозреваемый-то кто? — додумалась спросить я.

— Тип со странным имечком — Дамиан. Ничего про него не нашел ни в одной базе. Будто бы он в нашем городе из ниоткуда появился!

— Дамиан, говоришь? — прищурил глаза Олежка и кивнул мне. — А это не твой? Уж больно имя редкое.

— Мой, — я взяла Сашу за руку и подвела в окну. — Вон в иномарке сидит.

— Давай я с ним поговорю! — сразу вырвался друг.

— И что ты ему инкриминируешь?

— Что-нибудь придумаю. Зацепить можно каждого.

— Хватит, хватит! — я замахала руками. — Сейчас вот тебя наслушаюсь, а потом решу не в управление идти, а в адвокатуру. Будет вам обоим морока. Все ваши нечестные приемы вспомню, — я посерьезнела. — Пока его ни в чем нельзя обвинить. Но почему бы его не спровоцировать? Метод ловли на живца помните?

— И кто наживка?

— Ну не вы же! Я. Мы с ним знакомы. Он даже собрался Катьку искать. Говорит, спешит. Не может в городе до конца расследования задержаться. Дела какие-то. Сейчас почти час дня. Скоро на радио новости начнутся. Наверняка о новой жертве заговорят, о том, где ее убили. Я Дамиану этому и предложу проехаться на кладбище. Если он маньяк, вряд ли упустит такую прекрасную возможность убить еще кого-то. На кладбище сейчас никого. Подумает, я сама иду к нему в руки.

— Не смей! — взорвался Сашка. — Это опасно!

— Вы меня подстрахуете, — не вняла его предостережениям я. — Проследите за нами. А чуть что, хватайте его!

* * *

— Пусти меня! — я попыталась вырваться.

— Тихо ты! — шикнул Дамиан.

— Думаешь, буду молчать?!

Откуда-то сверху послышались крики, топот ног, голоса. Они, казалось, раздавались совсем рядом. Сделай шаг и встреться со спокойным, немного меланхоличным взглядом Олега, увидь его золотистую шевелюру, успокой Сашку, который в любой момент может взорваться.

Впечатления обманчивы: друзья далеко, как ни хотелось бы поверить в обратное! Я открыла пошире рот, чтобы заорать, привлечь внимание друзей (и куда они подевались?!). Но Дамиан не дал мне издать ни звука. Он сжал мой подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Долго, невыносимо. Пока я не почувствовала, что хочу сдаться, плыть по течению. Оно вынесет. Не знаю, куда, но вынесет, обязательно вынесет к счастью!

Шестым чувством я ощутила приближение Дамиана. Будто бы в кожу впилась сотня иголок. Это было даже приятно, сладостно и немного горько. Как черный шоколад, который я ела в детстве...

Но детство прошло!

Я выставила вперед ладони, не давая Дамиану прикоснуться ко мне. Пальцы уткнулись в мужскую грудь, прошлись по оголенной коже в прорезе между пуговицами на рубахе. Одно легкое прикосновение, а меня будто током ударило. Встряхнуло, на миг дало силы, чтобы тотчас их отобрать.

Но мне и хватило и мгновения!

Я оттолкнула Дамиана от себя.

— Я же просила не делать так больше!

— А я просил не лгать! — отрезал мужчина и снова привлек меня к себе, в этот раз не пытаясь гипнотизировать.

Не знаю, почему я его не оттолкнула. Поначалу просто не успела. А затем меня смело ураганом эмоций и чувств. Страх, дрожь от его прикосновений, желание победить... И проиграть одновременно.

Из снов Виттории...

— Может, в картишки перекинемся, как, Габриэлла? — мужчина одной рукой потянулся к колоде, а второй нежно поглаживал девушку по спине. — На желания.

— Знаю я, Демитрий, твои желания, — жрица легко увернулась от неожиданной ласки. — Каждый день одно и то же. Тебе еще не надоело? Я ведь предупреждала тебя.

— Какие же тут предупреждения быть-то могут? Как на тебя взгляну, все мысли из головы уходят, — Демитрий снова попытался приблизиться к девушке.

Но Габриэлла увернулась, затем поднялась с широкой кровати, на которой до того сидела и подошла к большому на полстены зеркалу.

— Неужто, я так хороша?

— Лучше даже. Но, знаешь, — он приблизился к девушке, коснулся губами обнаженной кожи на ее шее и плечах. — Гордыня ведь это грех.

— А ты донеси на меня, — на мгновение она закрыла глаза, отдавшись умелым прикосновениям его мягких губ. — Заяви, что я ведьма, как та, что сейчас в темнице. Как она, еще не созналась? — сменила тему девушка.

— Пока, вроде бы, держится. Даже "маятник*" ее не сломил. Но ничего, в "железной даме"* быстро сознается. Представь, — Демитрий слегка укусил Габриэллу за плечо. — Сотни иголок впиваются в тело. Разве это не прекрасно?

— Избавь меня от подробностей! — девушка ударила Демитрия по плечу сложенным веером. — Ненавижу все эти пытки! То ли дело, костер. Могу вечно на него смотреть.

— Чтобы разгорелось пламя, нужно чтобы ведьма призналась в своих грехах. И, знаешь, Габриэлла, когда-нибудь огонь поглотит и тебя. Сгоришь, как сосновая ветвь, как Карен много-много лет назад.

— Много лет назад? — поразилась красавица, поворачиваясь лицом к собеседнику. — Смеешься? И года не прошло. Карен была глупа. Я не такая, Демитрий, уж поверь. Но хватит разговоров, пойдем лучше на колдунью поглядим. Долго ли ей осталось?

Старая крутая лестница, уходящая куда-то во мрак. Красные разводы на стенах. Не то краска, не то вовсе — кровь. А еще маленькая свеча, что вот-вот затухнет.

— Дьявол, сколько здесь пауков! И как только здесь ходить?!

— У нас благая цель, разве не помнишь? Господь страдал и нас наставлял.

— Помню я, помню, — Габриэлла неожиданно поскользнулась и едва не покатилась вниз по лестнице, но успела схватиться за выступ в стене. — Дьявол! — снова помянула она Лукавого, заметив, что ладонью разворошила паутину. — Кстати, не замечала я, чтобы ты сильно страдал. На пуховых-то перинах!

— Хочешь ко мне присоединиться? — его соблазнительному голосу позавидовал бы сам змей-искуситель. — В любой день, в любую ночь жажду встречи.

— Жди меня в третий день зимы, — съязвила девушка. — Где твоя треклятая ведьма?

— Да вот же она, — мужчина вышел на небольшую площадку и осветил железную клетку у самой стены.

Девушка подошла ближе, приподняла подол юбки, переступая через валяющийся прямо на дороге скелет, слегка сморщила изящный носик, коснулась рукой решетки и осторожно заглянула в середину.

— Вот ты какая, ведьма.

Испещренная шрамами кожа, покрытое морщинами лицо, седые волосы и горящие глаза, которыми старуха посмотрела на незнакомку.

— А ты вот такая. Наслышана. Говорят, любишь ты огонь. Тебе в нем и гореть. Бездна уже заждалась, — старуха поднялась и подошла к решетке. — Но ты ведь лучше меня знаешь, что тебе место там уготовано. Дьявол уже заждался. И ты придешь к нему.

— Я-то... — фыркнула Габриэлла, но договорить не успела.

Старуха схватила ее за руку.

— Смотри мне в глаза, тварь! Там тебе и гореть!

Свеча потухла.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Теперь-то ты скажешь правду?!

— А что-то изменилось? — я с вызовом посмотрела Дамиану в очи и тотчас отвела взгляд. Как тот наркоман, что уже ненавидит наркотик за причиненную боль и все равно тянется за очередной дозой. Еще один, последний укол...

— Все по-прежнему? Недоверие, страх... — он не договорил. Коснулся губами моей шеи, прошелся языком по ключице. — Отвечай!

— Что ты хочешь узнать? — я и сама не ожидала, что мой голос будет столь спокоен.

— Давно за нами следят?

— От самого управления полиции.

— Зачем? Неужели тот ненормальный, что вчера ввалился ко мне в номер не единственный, кто думает, что я убийца?

— Я хотела исключить такую возможность!

— И как, исключила? — вызывающе спросил Дамиан, буравя меня взглядом.

— Нет!

Я видела, как от моих слов напряглись его мускулы, как глаза, словно у кота, что заметил запретное лакомство, прищурились.

Внезапно Дамиан расслабился.

— Это, по крайней мере, честно. Пошли! — он потянул меня вперед. — Объяснишь своим друзьям, что следить за мной довольно опрометчивая мысль. В следующий раз так просто не отделаются!

Длинный темный ход, которым мы шли, казалось, никогда не окончится. Ни солнца я не увижу, ни света белого, ничего. Несколько раз я чуть не упала. Фонарика, что сейчас страх как пригодился бы, никто из нас не додумался взять с собой, а зажигалку я так долго с зажженным огнем не продержу. Пальцы попалю.

Несколько раз я поскальзывалась, но Дамиан помогал мне устоять на ногах. Как он сам ни за что не зацепился, понятия не имею. Наверно, как кот, видел в темноте.

К счастью, вскоре солнце все же явилось. Я, словно маленький ребенок, выбежала наружу, едва не поскользнувшись уже при свете. Затем огляделась. Мы не покинули территорию кладбища. Просто каким-то образом оказались в самой старой его части, в одном из тех туннелей, что пересекали наш город (хорошо хоть не в чей-то склеп, как я по началу подумала, угодили!).

— Как мы здесь оказались?

— Тебя что-то смущает? — откровенно посмеивался Дамиан.

Я покачала головой: все равно ведь не ответит. Как я ни постараюсь докопаться до истины. Лучше уж друзей найти. А то как бы они не подумали, что со мной уже что-то случилось.

Мы прошли мимо могил. Памятуя, как на меня подействовала одна из первых фотографий, я старалась не смотреть на таблички, только друзей и выглядывала.

Они не заставили себя ждать!

— Виттория?! — за очередным поворотом показался Сашка. Парень стоял, отрешенно глядя на дорогу, поначалу не замечая меня. Но уж когда заметил... — Вот ты где! А мы разволновались. Уже думали... — здесь Сашка притормозил, заметив, что рядом со мной стоит Дамиан.

— Я ему все рассказала, — решила сразу расставить все точки над "і" я. — К тому же Дамиан слежку заприметил. Где кстати Олежка?

— Здесь я, здесь, — раздалось позади.

Я обернулась и кивнула.

— Вот и хорошо. А то пришлось бы заново все рассказывать.

— Я думаю, тебе все-таки стоит кое-что рассказать, — внезапно заговорил молчавший до того Дамиан. — Кое-что об убийствах. Я не прав, Виттория?

— О чем это он? — Олег нахмурился.

— Наговаривает! — отрезал Сашка, подойдя ко мне ближе и положив руку на плечо в защитном жесте. — Виттория хоть раз что-то от нас скрывала?

"Скрывала" — подумала я. Вот только вам об этом знать не обязательно.

— Я наговариваю? — Дамиан смотрел мне в глаза, не гипнотизировал, просто заглядывал в душу, читал все мысли.

"Просто заглядывал в душу" — еще вчера такие мысли показались бы мне смешными. Вчера, не сегодня. За время общения с Дамианом я научилась верить едва ли ни во что угодно. Но Сашке с Олегом о талантах вчерашнего форточника ничего не было известно. Я могла солгать. Поверили бы мне. А могла сказать правду. Выбор... Как ни крути, он у меня был. И я его сделала!

— Ты прав, — я увернулась от Сашкиных объятий и сделала шаг к Дамиану. — Я не все рассказала...

Глава 5. Разговор с Дьяволом

За день до...

— Катька, у тебя странный голос. Что-то случилось? — туристы увлеклись поиском грибов, а у меня появилась возможность ответить на звонок подружки.

— Да, слушай, это просто потрясающе! — Катька захлебывалась от волнения. — Моя мечта сбылась. Конечно, сначала не все пошло по плану, но сейчас... Я ни о чем не жалею!

— О чем это ты? — заволновалась я. — Надеюсь, не машину купила? Как ты там говорила: машина будет, а права дело наживное. Ты же дважды на экзаменах пролетала!

— Нет, у меня теперь личный шофер, — Катька рассмеялась, а затем шикнула на кого-то. — Да прекрати ты! У меня разговор важный.

— С кем это ты? — заинтересовалась я. — Или опять работу в свиданку превращаешь? И как это только тебе удается?

— Ты бы тоже смогла, если бы захотела, — не стала раскрывать подружка своих секретов. — Говорю же, мечта моя сбылась. Ты даже представить себе не можешь! Ладно, не гадай! — она снова весело рассмеялась. — Все равно ни в жизнь не догадаешься! Я уезжаю из нашего паршивого городишки. В столицу. Все, как и мечтала! Представляешь?!

— Не может быть! — я даже поначалу нужных слов не нашла. — Почему же ты до этого молчала?! Все-таки уломала отца? Когда вы едете?

— Э-э... — замялась подружка. — Виттория, только под честное слово.

— Клянусь! — в шутку сказала я.

— Отец остается.

— Не понимаю. Он одну тебя отпускает?

— Он ничего не знает. Я ему расскажу, ты не думай! — поспешила реабилитироваться Катька. — Но не сегодня. Он же мне весь кайф обломает! Я даже шага из города не успею ступить. Ты ведь его знаешь!

— Кать, я не уверена, что это хорошая идея. Дядя Павлик разволнуется не на шутку...

— Да чего ему волноваться? Подумает, я в ночник на всю ночь ушла. А утром сразу на работу отправилась. Я ведь рабочая пчелка. А днем... Днем я ему позвоню. Честно. Виттория, я бы сама хотела как-то по-другому. Но ведь, сколько я папе ни говорила, что зачахну здесь, не понимает!

— Не нравится мне все это, — продолжала "каркать" я. — А если что-то пойдет не так?

— Да что может пойти не так? — искренне удивилась собеседница. — Разве что папа меня засечет до того, как я уеду. Позвонит не вовремя ... Но я телефон вырублю, пусть думает, я его подзарядить забыла, вот он и отключился. Как договорим с тобой, так и вырублю. И, Виттория, только попробуй отцу моему сказать! Никогда тебе не прощу.

— Я даже не знаю... — Катькины откровения были настолько внезапными, что я растерялась. — С кем ты едешь? Неужто сама?

— Да нет. Понимаешь, тут один парень... Знакомый мой. Он в столицу как раз едет, вот и прихватит меня в попутчицы.

— И давно ты знаешь, этого "знакомого"?

— Да прекрати ты! Главное, не сколько мы знакомы, а какой он человек. Это мне еще твоя бабушка говорила, — похвасталась подружка.

— Что хоть за парень?

— Красавчик, — голос Катьки превратился в мурлыканье. — Ты себе даже не представляешь...

Внезапно Катька замолчала.

— Алло! Алло! — пыталась прокричать я в трубку, затем бросила взгляд на экран — покрытие исчезло. Я чертыхнулась про себя, отошла на несколько шагов в сторону, глядя на экран и пытаясь поймать покрытие. Не удалось. Ни одной полоски.

Вот так попала!

Я хотела пройти по тропинке, поближе к трассе. Там ведь и покрытие должно быть, не то, что среди этих деревьев. Но меня отвлекли дети туристов. Мальчик подбежал ко мне и схватил за руку.

— Идем, я такую поляну нашел. Там грибов столько! Нет, — он раздвинул руки в стороны. — Вот столько! Пошли!

Грибы оказались поганками. А до Катьки я так и не дозвонилась, хотя десятки раз пыталась набрать ее номер.

"Абонент вне зоны действия. Пожалуйста, перезвоните позже..."

* * *

— Дурацкая история, признаю! — мы расположились в небольшой кафешке, отъехав от кладбища на приличное расстояние. Парни заказали себе по пиву. Я решила ограничиться соком. И на трезвую ведь голову столько дел наворотила. Сколько же и чего я на пьяную совершу? — Катька уже давно должна была позвонить!

— Тебе не приходило в голову... — начал Дамиан.

— Да все мне приходило! — я сделала маленький глоток сока. — И что в дороге с ней что-то случится, и что попутчик окажется козлом. Я пока домой шла вчера, столько ужасов себе напридумывала. А потом дядя Павлик зашел. И понимаю ведь я его! У нас отродясь в городе ничего не происходило. Нет, бывает, кто-то ювелирку обворует, или убийство какое на почве ревности. Но чтобы маньяк... А тут еще и Катька пропадает. Один к одному!

— Но ты ему правды не сказала, — подсуммировал мою пламенную речь Олег.

Я развела руками в стороны.

— Сама жалею. Впрочем, я бы в любом случае жалела. Если бы рассказала правду, предательницей себя чувствовала бы. А так — просто дурой. Если с Катькой что-то случится...

— Ты ни в чем не виновата, — Сашка взял мою руку в свою. — Это Катькина глупость, не твоя. Может, она еще позвонит. Начнет, как обычно, сказки рассказывать о том, что забыла, закрутилась, завертелась. Или, как в тот раз, скажет, что ногу сломала.

— Но она действительно тогда ногу сломала, — несмотря на всю серьезность ситуации, я едва не расхохоталась. — Или ты думаешь, Катька просто так в гипсе ходила? Она же мне постоянно жаловалась, что в клубе уже столько-то дней не была!

— Ладно. Тогда ей действительно не повезло. Хотя, — Сашка с сомнением покачал головой. — Ее ведь под машину никто не толкал. Сама виновата. Но в остальном... Катька потрясающе везучий человек. И сейчас выкрутится! Правда, Олег? — Сашка толкнул под столом друга. — Олег?!

Тот отвлекся от созерцания скатерти, покрутил головой из стороны в сторону, затем посмотрел на нас.

— Что? А, да.

Мы рассмеялись.

— Ты неисправим!

— Да вы все трое... Неисправимы! — внезапно заявил Дамиан, про которого мы, признаться, позабыли. — Неужели действительно верите, что с вашей Катькой все в порядке? Или просто вон ее, — парень кивнул на меня, — пытаетесь выгородить?

— Да что ты... — не на шутку разозленный Сашка начал подниматься со стула. Я схватила его за полы рубашки.

— Сядь! — я посмотрела на Дамиана. — Ты, значит, уверен, что ней что-то произошло.

— Это логично, — парень пожал плечами.

— Ты не знаешь Катьку. Она действительно могла забыть позвонить. Это в ее стиле. Да и времени еще не так много прошло.

Дамиан внезапно достал из кармана ручку, что-то написал на одной из салфеток и протянул мне.

— Как снимешь розовые очки, звякнешь. А до того нам не по пути.

— Думаешь, я позвоню? — я медлила, не решаясь взять у него из рук салфетку.

— Я рискну! — он вложил мне в ладонь салфетку. Я ждала, что от прикосновения Дамиана, как прежде, по телу пройдет дрожь. Но ничего не произошло. Только короткое пересечение взглядов, насмешливая улыбка, обнажающая белые зубы. — Кстати, хотел спросить, если ты знала, что с Катькой все в порядке, почему согласилась искать ее вместе со мной?

— Ты мне предложил больше денег, чем за аналогичную работу в агентстве. Мне не нужно было попусту молоть языком, рассказывая историю каждого здания. И, — я насмешливо улыбнулась. — Я, наконец-то, смогла выспаться. Для меня это веские аргументы, — я аккуратно сложила салфетку и положила в сумку. — Я не позвоню.

— Проверим! — Дамиан подмигнул мне, затем повернулся и вышел из кафе.

Я с прищуром смотрела ему вслед, раздумывая над тем, обернется ли он. Дамиан и не думал. Что ж, игра становилась все более захватывающей. А отличить правду от актерского мастерства все сложнее.

Хорошо, что в это игру могут играть двое!

Телефонный звонок прервал мои наблюдения за Дамианом. Олежка поморщился и полез в карман.

— Алло! Да, да! — малопонятно начал отвечать он. — Договорились.

— Что-то серьезное? — спросила я, лишь только он повесил трубку.

— На работу вызывают. Кажется, новое обстоятельство открылось. Человека какого-то нашли.

— Может, Катьку? — одновременно с Сашкой спросили мы.

— Не знаю. А зряшных надежд я давать не люблю, вы ведь в курсе. Но, думаю, это она. Вряд ли твоя подружка далеко без денег уехала.

— Так у нее были средства, — возразила я. — На карточке. Стипендия за все три года учебы. Она ее не тратила. На гулянки ведь Катьке отец всегда деньги давал.

— И все равно. Если узнаю, что это она, обязательно вам звякну.

— В любом случае позвони, чтобы и мы зря не надеялись, — я чмокнула Олежку на прощание в щеку. — До звонка. Надеюсь с хорошими новостями, — затем посмотрела на Сашку. — Ты тоже пойдешь?

— Вот еще! — фыркнул "братишка". — Мне ведь не звонили. А рабочий день уже закончился. Имею право на законный отдых.

— Лодырь! — поддел друга Олег. — Весь день ерундой занимался, а теперь даже поработать не хочешь.

— Ерундой? — Сашка выразительно поднял брови. — Это ведь была общая идея о слежке.

— И нужно признать, она провалилась, — я цокнула языком. — Как интересно Дамиан вас заметил? Мне, даже зная, что вы рядом, было трудно понять, где именно.

— Наверно, на кладбища. Мы потеряли бдительность.

— Нет, — я покачала головой, вспоминая время, проведенное с Дамианом. — Он заметил вас еще до кладбища. Ладно, — я кивнула Олегу. — Иди уже, а то опоздаешь.

Мы с Сашкой в кафешке после ухода Олега тоже не задержались. Я допила сок и вздохнула.

— Я должна все рассказать дяде Павлику.

— А если Катька вернется? Подожди хотя бы до завтра. Она еще может позвонить.

— Может. Но Дамиан прав, с ней могло что-то случиться. А день промедлений дорого стоит. Сам знаешь. К тому же я еще вчера могла все рассказать. Или Катьку отговорить. Знала ведь, что это плохая идея!

— У твоей подружки должна быть своя голова на плечах! — отрезал Сашка. — Ты не можешь отвечать за все ее глупости! А если сейчас расскажешь правду Павлу Григорьевичу, всех собак спустят на тебя!

— Я тоже виновата.

— Ни в чем ты не виновата! Да и Катька, может, уже нашлась. В общем, сегодня к Павлу Григорьевичу я тебя не отпущу. А завтра... Завтра Катька найдется!

— Ладно, тюремщик, договорились. Давай только ко мне домой поедем. Бабушка будет рада тебя видеть.

— Может, лучше здесь посидим? Не хочу тебя стеснять.

— Не смеши! — я потянула Сашку к выходу из кафе. — Чем ты меня стеснишь? Поехали!

Ужин проходил в веселой, радостной атмосфере. Бабушка тишком подкладывала в сашкину тарелку новую порцию вареников. Я с улыбкой наблюдала за этим, обрадовавшись, что бабуля не решила так закормить меня.

— Вот и хорошо. Кто много ест, тот сильным вырастет.

Я как раз взяла в рот вареник, а потому едва не подавилась от смеха тестом (дойти до начинки я просто не успела).

— Бабуль, Сашка уже давно вырос!

— Не спорь со мной, — бабушка с деланной угрозой потрясла перед моим носом ложкой, а затем положила Сашке в тарелку еще парочку вареников. — Ешь, ешь...

Из-за стола мы встали, только избавивши бабулю почти от всех вареников. Только один и остался сиротливо лежать в тарелке. Но Сашка заявил, что если он еще хоть раз этим вечером прикоснется к еде, точно лопнет. Бабуля на удивление поверила.

— Фух, в жизни столько не ел! — выдохнул Сашка, лишь только мы оказались в моей комнате.

— Все твоя жадность, — пожурила я его. — Когда-нибудь точно лопнешь!

— Ты же знаешь, после детдома люблю поесть. У меня причина-то есть, — Сашка подмигнул мне, затем стал немного серьезней. — А вот у тебя для постоянного риска никакой.

— О каком риске ты говоришь?

— Взять хотя бы сегодня. Ты ведь знала, что Катька не просто пропала, но все равно решила поехать с незнакомым подозрительным парнем на кладбище. Почему?

— Много причин, — я села на подоконник и вздохнула. — Для начала это ведь не я к нему пришла с просьбой помочь в расследовании, а он ко мне. И потом, мало кто согласится выбросить немалые деньги и свое время на ненужное для него расследование. Мало кто так спешит уехать из города. И мало кто залазит ко мне в квартиру среди ночи. Возможно, в Катькином исчезновении Дамиан не замешан. Но что-то с ним определенно не так.

— Он залез к тебе в квартиру?! — поразился Сашка.

Ответить я не успела. В комнате раздался телефонный звонок. Я подняла трубку.

— Да. Это точно? Спасибо за звонок.

Я повесила трубку и в задумчивости поглядела на стену напротив.

— Что с тобой? — Сашка провел перед моими глазами рукой. — Это снова Дамиан? Что он еще натворил?! На этот раз ты мне не помешаешь отправить его за решетку. Несколько суток в обезьяннике пойдут ему на пользу!

— Причем здесь Дамиан? — я с улыбкой покачала головой. — Подружка звонила. Анжела. Может, помнишь, моя однокурсница? Нашу вечеринку отменили.

— Что за вечеринку? — заинтересовался Сашка.

— Да в клуб собирались пойти. Не все ж одной Катьке туда ходить. А теперь вот облом. Половина наших новостей наслушались. Теперь ночью из дома боятся выходить. Иди уже и ты к себе. Скоро стемнеет. Сам чего доброго на маньяка напорешься.

— Мы же хотели олежкиного звонка вместе дождаться.

— А если сегодня результатов не будет? Ты же знаешь Олега, он пока все не перепроверит, звонить не будет. А мне еще выспаться нужно, — я зевнула, закрыв рот ладонью. — Завтра снова на работу. Выходной закончился.

Сашка заглянул в прихожую, надел обувь и вышел из квартиры. Я захлопнула за ним двери, затем вернулась к себе, взяла в руки телефон и начала набирать нужные цифры.

Из наблюдений Дамиана...

Демон зашел в гостиницу, вяло кивнул женщине за стойкой администратора и поднялся к себе в номер. Запер на ключ свои апартаменты и подошел к окну. На город опускалась тьма. Без света в номере теперь ничего нельзя было рассмотреть. Только сигнальные вывески, что мелькали в окне, и рассевали воцарившийся мрак.

Дамиан задернул шторы и встал посреди комнаты. Запрет Люцифера на использование демонской сущности, к счастью, относился только к тому времени, когда он общался с Витторией. Сейчас же можно было позволить себе воспользоваться частью своих сил: побаловать себя огнем, ощутить всю радость полета. Дамиан с трудом поборол искушение воспарить в небо прямо сейчас.

К сожалению, были и другие дела. Дамиан выставил вперед руку, сжигая перед собой воздух, чувствуя, как реальность слеживается, открывает окно в истинный мир.

— Приветствую, господин, — демон легко поклонился, увидав лик Люцифера.

— Надо же, мир смертных ничуть на тебя не повлиял. Вежливости не прибавилось, — проворчал в ответ на приветствие властелин преисподней. — Как с основным заданием? Выяснил, чем девчонка может нам помешать?

— Нет. Но...

— Зачем тогда открыл окно? Я ведь приказывал тебе не использовать попусту силы! Ангелочки в любой момент могут тебя засечь. А победа над Создателем должна быть честной — Люцифер насмешливо улыбнулся. — По крайней мере, внешне.

— Я помню, господин, но...

— Какие еще "но"?! Демону-искусителю легче легкого соблазнить человека!

— Но не разобраться что за... — Дамиан едва не сказал "чертовщина", но в последний момент смог сдержаться. — Что здесь происходит! Кто-то совершает ритуальные убийства.

— Это проблема Клеменсии, не моя.

— Я тоже так думал, — легко согласился Дамиан. Слишком легко для такого упрямца... — Пока не увидел руну Ваала. Истинную.

— Ваала? — глаза Люцифера вспыхнули недоверием и любопытством. — Ты уверен?

— Абсолютно. На теле одной из жертв — других я просто не видел — на груди и животе кровью нарисованы звезды в кольцах. Его символ.

— Уверен, что сам Ваал инициирует вызов, а не кто-то из смертных решил желание загадать?

— Я и про сами убийства только сегодня узнал.

— Интересно, — Люцифер задумался. — Если кто-то из смертных решил вызвать герцога — это чепуха. Но если он сам... Это будет нарушением договора с моей стороны. Неужели Ваалу мало той власти, которой я его наделил? Ладно, разберись в том, что происходит. Если это дело рук смертных, можешь отойти в сторону. В ином случае доложишь. И, Дамиан, не забывай о Виттории. Я должен выиграть это пари.

— Считайте, уже выиграли, она у меня в кармане. Скоро станет ручной.

— Ты знаешь, мне лгать опасно, — в голосе Люцифера появился лед.

Ответить на угрозу Дамиан не успел: зазвонил телефон. Демон потянулся к мобильному, хотел выключить, но, бросив взгляд на экран, передумал. В черных глазах промелькнул триумф. Демон перевернул мобильный экраном к Дьяволу, показывая имя звонившего... Звонившей!

— Это Виттория. Вы позволите?

— Действуй! — Люцифер взмахом руки оборвал связь.

— Виттория? — Дамиан нажал "ответить" и прижал телефон к уху.

— Мне только что звонил Олег. Катька не покидала черты города. Она все еще здесь...

Глава 6. Журналистка

Из снов Виттории...

— Что ты так на него смотришь? — раздалось над ухом.

Габриэлла обернулась и пожала плечами.

— Вспоминаю, как впервые сюда приехала. Вроде, и не так давно это было, а такое чувство, что я полжизни провела за этими стенами. Здесь ведь все другое.

— Все меняется, — Кристоф, как и его спутница, бросил взгляд на темную крепость.

Высокий замок. С остроконечными башнями, что, казалось, пронизывали облака, длинным подвесным мостом, который поднимался, лишь только гости покидали "гостеприимные" пенаты жрецов. По каменным выступам башни грехов, где жрецы пытали ведьм, предавших Господа, потянулся дикорастущий плющ. Считалось, это оберег, что послал Господь, дабы оградить окружающий мир от скверны, которая жила в сердце каждого предателя.

Башня жрецов — символ веры, символ...

Габриэлла отвернулась и упрямо сжала губы.

— Поехали?

— Да, — Кристоф махнул головой, отгоняя непонятное тревожное предчувствие беды, и вскочил в седло. — А ведь ты тоже изменилась.

— О чем ты? — Габриэлла напряглась. В ее голосе появилась легкая дрожь, которую, впрочем, девушка весьма искусно пыталась скрыть.

— Ни о чем. Ты скоро?

Габриэлла подошла к лошади, но вскочить в дамское седло не успела. Из крепости вышел Демитрий. Он быстро пересек расстояние, разделявшее его с Габриэллой и Кристофом.

— Всегда тебе поражался, — новоприбывший посмотрел на Кристофа с удивлением. — В тебе ни доли* галантности! Габриэлла, тебе помочь сесть в седло? Знаешь ли, наши лошади порой брыкаются. Не понимаю, почему ты отказалась ехать в карете. Ну, потеряли бы вы пару дней — не страшно.

— Благодарю, Демитрий, но я справлюсь и без твоей помощи, — Габриэлла насмешливо улыбнулась и вскочила в седло. — Ты забываешь, что я не крестьянка и с детства езжу в седле.

— Карен тоже будто бы высокого рода. Это не мешало ей бояться лошадей и оказаться...

— Хватит! — Кристоф резким окриком прервал разглагольствования Демитрия. — Не забывай, перед тобой не Карен!

— Не забывай, что это я помогла отправить ее на костер! — Габриэлла стегнула лошадь кнутом, пуская гнедую вскачь, и закрыла на мгновение глаза.

Действительно, помогла. Кто же, как не она?!

Кристоф нагнал Габриэллу только под конец моста, когда девушка остановила свою лошадь, но не сказал ни слова, молча смотрел, как за ними поднимается мост.

Габриэлла, казалось, ушла в себя. Голубые пронзительные глаза были затянуты пеленой. Будто девушка не здесь. Исчезла в далеких неизведанных краях.

— Нам пора. Епископ заждался, — все же прервал воцарившееся молчание Кристоф. — Мы должны приехать в срок.

— Я знаю, — она безучастно погладила рукой в перчатке лошадиную гриву, а затем вскинула голову, с непонятным отчаянием глядя на Кристофа. — Скажи, я действительно на нее похожа? На Карен.

— Странный вопрос.

— Какой есть, — Габриэлла все также, не мигая, глядела в его глаза. — Ответь!

— Помнишь, я сказал, что ты изменилась с тех пор, как приехала в крепость, — дождавшись кивка девушки, Кристоф продолжил. — Та Габриэлла, которая приехала к нам, никогда бы не задала такой вопрос. Она говорила, что вы ни капли не похожи.

— Говорила, — голос Габриэллы на миг задрожал. — Это плохо, что я изменилась?

Кристоф долго смотрел на нее, не решаясь ответить, затем ударил шпорами коня. Резкий порыв ветра донес до ушей девушки его слова:

— Это хорошо.

Габриэлла последовала за своим спутником. И прежде, чем бешеная скачка заслонила все мысли, в мозгу промелькнуло: "Она бы не спрашивала. Ты прав, Кристоф. Она бы рыдала ночами в подушку, а затем еще полдня просиживала бы возле зеркала. Не для того, чтобы удалить красноту с глаз, чтобы попытаться уверить хотя бы саму себя в том, что она другая!"

Путь жрецам предстоял долгий. Въехать из Ревании, достичь Левадии, пересечь Варгские земли и, конец концом, попасть в Солинию, в резиденцию епископа.

И они ехали. День, два... По ночам останавливались в небольших трактирах, в домах у крестьян, у карателей. Но в одну из ночей проситься на ночлег оказалось не к кому. Повсюду лес.

— Ты уверен, что это безопасно? — Габриэлла зябко поежилась, укутывая руки по локоть в мягкую муфту и прислоняясь к жесткому стволу дерева, после того, как с другого бока от оного привязала лошадь.

— Тебя пугает темный лес? — Кристоф подбросил несколько веток в зажженный костер и посмотрел на свою спутницу. — Лес менее опасен, чем кажется. Держи, — он подал ей кружку с саргсом* . — Согреешься.

— Спасибо, это то, что нужно, — она сделала глоток, закашлялась и на мгновение отодвинула напиток от губ, а затем вновь приблизила, вдыхая ноздрями терпкий аромат. Сделала еще один глоток и вновь заговорила. — Знаешь, я ведь боюсь не деревьев, а тех, кто за ними.

Мужчина приблизился к девушке, осторожно обнял ее, стараясь успокоить.

— Опасных зверей здесь нет. Я ведь езжу этой дорогой каждый раз, когда отправляюсь к епископу. А кто помельче из тварей боится приблизиться к костру. Главное, чтобы он не потух.

— Я боюсь не зверей, — Габриэлла отхлебнула еще немного саргса, стараясь не прижаться ближе к спутнику, слишком хорошо понимая, чем это может ей грозить. Кристоф не Демитрий, что пытался ее поцеловать, лишь только уличит мгновение наедине, предлагал провести с ним ночь. И все равно опасно. Габриэлла хорошо знала, как ее внешность действует на мужчин.

— Чего тогда?

— Людей. В том городе, что мы проезжали последним. В Каарке... — она закусила губу. — В глазах у людей было столько злобы, столько ненависти...

— Каарк... — Кристоф помолчал. — Недавно туда приезжал епископ. К его приезду тамошние жрецы сожгли около тысячи еретиков. Половину населения города.

Габриэлла хотела что-то сказать, но сдержалась. Лишь плотно сжатые губы побледнели.

Кристоф заметил, что с его спутницей не все в порядке:

— Ты дрожишь.

— Мне холодно, — солгала Габриэлла. — Налей мне еще саргса, — она подала Кристофу пустую кружку.

Он молча долил и себе и ей горячего напитка. Также молча они отхлебнули саргс. Затем еще один глоток...

— Мне жаль этих людей, — все же не выдержала Габриэлла, затем, видя, что Кристоф молчит, повернулась к нему и покачала головой. — Тебе нет. Как истинному жрецу, карающему клинку в руках Господа, как...

Он не ответил. На мгновение дав волю чувствам коснулся ее губ своими губами.

Миг нежности, а затем резкая боль в спине и тьма...

Тьма...

Габриэлла резко вскрикнула и села на кровать. Тело тотчас пронзила адская боль. Будто кровь превратилась в трут, что мгновенно вспыхнул.

— А-а! — сил не хватало даже на крик. Из горла вырвался один шепот. Но на сей раз хватило и его!

— Выпей, красавица, легче станет, — к губам поднесли кружку с горячим варевом.

Габриэлла осторожно коснулась лекарства губами, затем глотнула. Закашлялась, но, взглянув в неумолимые глаза старухи, которая протягивала ей питье, пересилив себя, допила до конца.

— Это точно поможет? — внезапно послышался до боли знакомый голос.

— Точно, сынок. Хоть и ранили ее серьезно, вылечу ее. Слишком жестокими стали люди, озлобились. На безоружных нападают. Это приезд Светоча их взбудоражил. Много крови пролилось.

Старуха с неприкрытой горечью вздохнула и отошла. На мягкую перину, где уже лежала Габриэлла, присел Кристоф.

— Ты в порядке? — он поморщился. — Знаю, глупый вопрос...

— Не в порядке. Я убила свою сестру. Убила Карен. Она была самой доброй из всех, кого я знала, но именно ее я обвинила в сговоре с Лукавым!

— С чего это ты вспомнила о Карен? — поразился Кристоф. — Она была ведьмой!

— Нет, не была! Она была просто наивной дурехой, делила мир на белое и черное. А белого на самом-то деле и нет вовсе.

— Замолчи! Карен слишком давно мертва, чтобы сейчас ворошить прошлое, пытаться что-то исправить. Не сможешь. Только еще одну жертву для костра найдешь. Себя!

— Я устала.

— Думаешь, я не устал? — внезапно еще мгновение назад молодое лицо прорезали глубокие морщины. Ясные глаза потухли. Перед девушкой сидел не молодой парень, коим являлся Кристоф — старик.

А может, тени так легли, или у Габриэллы начались предсмертные видения. Чтобы отвлечься от тяжести собственных грехов, от призраков прошлого Габриэлла посмотрела на старуху, которая дала ей зелье.

— Вы уверены, что я смогу встать на ноги?

— Точно, дочка, и не таких из того света вытаскивала.

— Вы... — голоса Габриэллы и Кристофа слились воедино, да так и смолкли, не договорив.

— Знахарка я, что ж тут непонятного? Все с вами в порядке будет. Вы у любого спросите, Гортензия какую угодно хворь исцелит. А люди зря не болтают.

— Со мной, да, будет... В порядке, но... — Габриэлла не договорила. Кристоф закрыл ей рот поцелуем, заставляя замолчать.

— Ты не понимаешь, — шептала Габриэлла, пытаясь оттолкнуть Кристофа.

— Прекрасно понимаю!

— Все знахарки, ведуньи, гадалки — ведьмы. Наша задача найти их, уничтожить, навечно изгнать грех из этого мира — одна заповедей жрецов. Десятая по счету, кажется... Она ведьма, обреченная на смерть. А мы кто? Жрецы! Убийцы! Палачи!

— Замолчи!

— Она спасла мне жизнь, а я ей так отплачу? Отправлю на костер?!

— Забудь, что ты жрица.

— Я-то забуду, а вот...

— И я забуду...

* * *

— Кристоф, Габриэлла, рад приветствовать вас в моих владениях. Я уж думал, в пути что-то случилось. До меня долетали слухи о беспорядках, творимых в Каарке. Я рад, что вы не стали жертвой этих еретиков.

— Не беспокойтесь о нас понапрасну, — начал Кристоф, отвесив полноватому, уже не первой молодости господину с массивным перстнем на безымянном пальце поклон. Габриэлла ограничилась одним бессловесным поклоном. — Мы знали, на что шли, господин. На все в мире воля Божья.

— Это слова истинного сына церкви. Прошу вас, поднимите головы, дети мои. Я хочу взглянуть на ваши лица.

Кристоф удостоился лишь беглого осмотра, а вот на Габриэлле взгляд епископа задержался.

— Вижу, молва, как это ей свойственно, ничуть не преувеличивает. Вы безумно красивы, дочь моя.

— Благодарю вас, отец, — голос Габриэллы прозвучал глухо. Она так и не оправилась после ранения. Но остаться еще на пару деньков в гостеприимном жилище Гортензии девушка не могла. Не стоит заставлять епископа ждать. И Кристоф, и Габриэлла прекрасно это понимали. А потому, оставив знахарке с десяток золотых монет (о, это была поистине королевская роскошь, но жрецам даже в голову не пришло, что их жизни стоят дешевле), однажды поутру покинули жилище знахарки.

— К чему благодарить за правду? — епископ покачал головой. Затем улыбнулся. — К тому же, должен сказать, вы еще и удачливы. Вы оба. Явились прямо к празднику изгнания. Давно мне не удавалось поймать рабу Лукавого. Но нынче на рассвете я нашел одну. Ведьма почти созналась. Завтра сложим костер из хвороста. Долго будет гореть. Но ведь и грехи на этой ведьме лежат слишком тяжкие, чтобы дать ей легко уйти. Многим душам она помешала к Господу на небеса попасть, многих грешников от встречи с Лукавым спасла. Может, хотите ее увидеть?

— Это наш долг, — и за себя, и за Габриэллу спокойно, безучастно ответил Кристоф.

Но лишь только епископ кликнул слугу, приказывая отвести гостей в пыточную, с тревогой взглянул на Габриэллу. Лицо девушки оставалось бесстрастным. Словно не ее несколько дней кряду мучили кошмары, словно не к ней наведывалась давно забытая на одном из поворотов жизни совесть.

Слуга повел гостей вперед по длинному полутемному коридору, старой лестницы, с паутиной в углах. Затем была ржавая решетка, писк вечно голодных мышей, что никогда не были против поживиться плотью и кровью обреченных, и жертва...

Габриэлла во все глаза смотрела на старуху с морщинистым лицом, пожелтевшими руками. На ведьму! Рабу Лукавого. На ту, кто несколько недель назад отчаянно боролся за ее жизнь, кто не дал ей уйти за грань. На ту, кого она должна была обречь на смерть!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Я отшвырнула от себя подушку, слегка приподнялась, а затем резко опустила голову на кровать. Очередной сон. Вроде ничего страшного. Ни убийств, что порой совершались на моих глазах, ни кровавого месива, которое потом преследовало меня во время бодрствования. И все равно сердце болело. Будто бы я увидела часть чего-то запретного, чего-то, за что постигнет кара. Неумолимая, хотя, возможно, слегка запоздалая.

Открылась дверь. На пороге появилась бабушка, остановилась, удивленно расширив глаза, увидев, что я уже проснулась.

— Ну, надо же, ранняя пташка. Молодец, что уже встала. Чувствовала, наверно.

— Что я должна была чувствовать? — я нахмурилась, перебирая в голове различные варианты. Олежка, сообщивший Сашке о результатах, сам Сашка, решивший полюбопытствовать, действительно Олег ничего не нашел, внезапно обнаружившаяся Катька, Мироша... Хотя я же, вроде, ему говорила, что в ближайшие дни на работу не выйду. Стоп! Я даже притормозила. На работу мне не надо, тогда какого я проснулась в такую рань?! Нет бы воспользоваться подвернувшийся удачей!

— К тебе парень пришел, — не стала меня дальше мучить бабуля. — Сидит тебя в кухне ждет.

— Какой парень? — удивилась я. — Сашка?

— Да что я Сашку не узнаю?! — бабушка даже повысила голос от удивления. — Другой кто-то. Очень привлекательный юноша. Я даже подумала, жених. А то ты все одна и одна, — посетовала бабушка.

— Какой жених?! Ты вообще о чем? — я поискала глазами подушку с тайным желанием запустить ее в бабушку. И откуда только у нее такое навязчивое желание меня замуж выдать? Сколько она тому же Сашке говорила, что, мол, давно уже пора сватов ко мне зазывать. Хорошо хоть Олежка не попал в поле ее зрения, точнее вылетел оттуда как пробка от шампанского в новогоднюю ночь. Женатики по объективным причинам бабуле не нравились.

— На кухне он сидит. Такой вежливый, обходительный... А галантности сколько!

— Ну, пошли, поглядим на это чудо природы, — мой голос был полон сарказма. Но с кровати я все же поднялась, двинулась к двери, затем глянула в зеркало и хлопнула себя по лбу. — Ладно, смотрины придется ненадолго отложить.

Моей милой прическе позавидовала б разве что кикимора, да и одеться было бы неплохо.

В кухню я зашла минут через десять, все это время ломая голову и пытаясь отгадать, кто же произвел на бабулю столь неизгладимое впечатление?

Игра не стоила свеч!

— Дамиан?

— Ты хотела увидеть кого-то другого? — парень сделал глоток из большой чашки. — Мы же договаривались утром встретиться.

— Вот только моей кухни в договоре не было, — бабушка решила не стеснять нас своим присутствием. А потому я могла не скрывать своего истинного отношения к вторжению Дамиана. И как только бабулю угораздило назвать его вежливым, галантным?! Вежливые люди без приглашения не приходят и уж, тем более, не взламывают двери отмычками!

— Я решил не мерзнуть на улице.

— Надо же. А ничего, что на дворе лето?

— Ничего, — Дамиан спокойно сделал еще один глоток. — Не хотел время терять. У нас сегодня много дел.

Я вздохнула.

— Для начала поговорить с дядей Павликом.

— С Катькиным отцом? — Дамиан скривился. — Какой в этом смысл? Твоя подружка солгала. По собственному желанию или по чьей-то указке неизвестно. Ты поверила. Глупо, как бы она уехала? Очевидно же, что история шита белыми нитками!

— Ты не понимаешь, — я покачала головой. — Катька безумно мечтала отсюда свалить. Ты даже представить себе не можешь насколько сильно! Потому-то история не выглядела такою ж невероятной.

— Ладно, — Дамиан раздраженно махнул рукой. — Пускай история не совсем идиотская, но смысла рассказывать обо всем катькиному отцу все равно нет. Твоя подружка в городе, и говорить о том, что вчера ты думала, что она уехала, не имеет смысла.

— Возможно, — я побарабанила пальцами о стол. Услышь я такую проповедь от Сашки, не обратила бы внимания. "Братишка" как обычно хочет меня защитить. Но Дамиану это, вроде, ни к чему. — Какой план? — я налила себе чаю и поглядела на парня.

— Нужно узнать как можно больше об этих убийствах. Кто жертвы, что их связывало, где находили тела.

— Если убийца маньяк (а что такое мог совершить психически нормальный человек у меня просто не укладывается в голове), то выбор жертв случаен, — начала я вспоминать курс психологии психически больных людей, который нам по выбору читали в последнем семестре. — Их ничего не связывает. Разве что внешность похожая. Соответствует какому-то типу или подходит по возрастным рамкам. Но насколько я успела заметить из новостей, жертвы совершенно разные. Мужчины, женщины. Вроде все молодые, но уже за это ручаться не могу.

— Это все, что ты знаешь? — Дамиан задумчиво прикусил губу. — Возможно, по тому, где находили тела, можно вычислить, где живет преступник? Круг очертить.

— Вряд ли. Наш город очень маленький. Его можно за пару часов насквозь пройти. Кладбище — это почти окраина, а остальные жертвы находили не там.

— Где же?

— Откуда мне знать.

— Неплохо бы разведать. И где находили, и кто потерпевшие. Сможешь к друзьям в управление наведаться?

Я покачала головой.

— Мне Олежка, когда звонил, просил в это дело не лезть. Не даст он мне бумаг. А Сашку я сама тревожить не хочу.

— Он сможет помочь? — заинтересовался Дамиан.

— Нет, — отрезала я. — Нужно искать другой путь, — я отхлебнула еще немного чая, погрузившись в свои мысли. Внезапно меня словно громом поразило. — А, знаешь, у меня есть идея. Ты говорил, что умеешь развязывать людям язык.

— А ты нашла подходящую жертву? — губы Дамиана начали расплываться в предвкушающей улыбке. Черные даже в ярком солнечном свете глаза блеснули.

Я хмыкнула и потянулась к телефону, воображая, как сильно Мирошка будет "рад" моему голосу!

— Привет! — я набрала Мирошин номер и, дождавшись от него "Алло", начала разговор. — Слушай дело в том...

— Что у тебя совесть проснулась? — предположил Мироша, прерывая меня, затем что-то приглушенно сказал в сторону, заслонив телефон рукой, и снова обратил свое внимание на меня. — Так что насчет совести?

— При чем здесь моя совесть?

— Я подумал, ты звонишь, чтобы сказать о своем появлении на работе. Поняла, что врать нехорошо и внезапно приехавший родственник так же быстро исчез.

— Не надейся! Моя совесть впала в спячку. Я по другому поводу. Помнишь, ты рассказывал о бывшей однокурснице, которая потом на журналистику перевелась?

— О Надьке? — Мироша удивился. — А зачем она тебе?

— Да о Катьке волнуюсь. Она ведь так и не вернулась. Думаю, может, она одна из жертв того маньяка. А Надька, по твоим словам, первая из журналистов об этом убийце пронюхала. Может, она что-то знает.

— Так она тебе все расскажет! — Мироша рассмеялся. — Слышала, кто владеет информацией, тот владеет миром? Так вот, Надька не прочь стать властелином этого мира.

— Я рискну. Дай мне ее координаты. От тебя ведь не убудет.

— Ладно. Я сейчас тебе все смской скину. Кстати, — Мироша хмыкнул, — как твой родственник относится к твоим поискам? Как же его безумное желание город посмотреть?

— Он разделяет мое волнение. К тому же мы наши поиски с экскурсиями перемежевываем. Посылай уже инфу!

Мироша не заставил ждать. И пока Дамиан меня поздравлял с умением правдиво лгать (я отнекивалась: разве я солгала в чем-то, кроме того, что Дамиан мой родственник), прислал нужную информацию.

Я пробежала глазами смску.

— Она в студии. Ты уверен, что сможешь ее разговорить?

Глаза Дамиана зажглись. По губам поползла насмешливо-надменная улыбка.

— Даже больше!

Дорога к студии не заняла много времени. Каких-то десять минут, и Дамиан уже искал, куда бы поставить машину (на стоянке ему вежливо сказали, что места лишь для сотрудников).

К счастью, недалеко была обыкновенная стоянка. Не дожидаясь, пока к дворникам прикрепят талон, мы вышли из машины и направились в студию — небольшому стеклянному зданию в пять этажей, как видно, недавно построенному.

— Вы к кому? — меланхолически спросил охранник на входе.

— К Надежде Кучегас, — к счастью, Мироша прислал не только телефон с адресом и местом работы Надежды, но и ее полное имя. Так что нам с Дамианом повезло не ударить в грязь лицом в первую же минуту расследования.

— Вы договаривались о встрече? — продолжил расспросы цербер.

— Конечно, — как можно уверенней солгала я.

— Покажите пропуск.

— Наверно, она забыла его выписать. Но...

— Мы пройдем, — оборвал мои объяснения Дамиан, пристально глядя в глаза охраннику.

— Ну, конечно же. Да вы знаете, сколько людей... — охранник внезапно замолчал, так и не договорив заранее продуманную тираду. Вздрогнул и, будто автомат, проговорил. — Входите. Вам на четвертый этаж.

Дамиан сильным движением открыл двери и зашел внутрь, не утруждая себя словами благодарности. Я так же молча последовала за ним. Впрочем, надолго моего молчания не хватило.

— Как ты это сделал? — спросила я, лишь только мы зашли в середину и скрылись из вида охранника.

— У меня свои методы.

— Хватит! — я схватила Дамиана за руку и повернула лицом к себе. — Объясни, наконец! Ладно, ты гипнотизируешь меня. Спишем на... На мою впечатлительность. Но как ты охранника заставил нас пропустить? Он не похож на впечатлительную барышню. А ты ведь даже взятки ему не дал!

— Ты хочешь найти подружку? — из глаз Дамиана исчез пугающий меня блеск, осталась только сила, уверенность в себе.

И я покорилась.

— Хочу!

— Нам на четвертый этаж.

Лестница показалась мне короткой. Я, не думая, шагала вперед. Впрочем, нет. Думала. Но не о лестнице, о шедшем позади Дамиане. Его ответы ничуть не уменьшили моего желания понять, кто он, что ему нужно. В версию с подпиской о невыезде я уже почти не верила. Не тот Дамиан человек, что позволит загонять себя какие-то рамки, диктовать условия. Слишком уж хорошо он умеет манипулировать людьми.

Мы поднялись на четвертый этаж, прошли его насквозь, но таблички с именем Кучегас ни на одной двери не нашли. Пришлось обращаться к местным аборигенам.

— Простите, вы не подскажите, где найти Надежду Кучегас?

— Надьку, что ли? — переспросил парень лет тридцати, поднимая глаза от бумаг, которые нес в руках, на меня. — Смешно, один репортаж и она уже Надежда Кучегас!

— Так где ее найти?

— Загляните в студию. Сорок седьмая комната, — парень снова хохотнул. — Надо же, Надежда Кучегас!

В студии царил... Как бы сказать... Дурдом. Не знаю, возможно, для журналистов ор, стоящий здесь, был привычным делом. Но не для меня.

— Левее давай, левее.

— Ты ничего не понимаешь!

— Нет, я говорю о...

— Ну и кто здесь Надька? — Дамиан, как и я, опешил. Поначалу так вообще стоял истуканом.

— Мне почем знать! — я пожала плечами, стараясь разглядеть всех, кто находился в студии.

— Были выявлены новые подробности касательно убийств. Полиция очертила круг подозреваемых. Точное имя убийцы не называется, но... — внезапно я увидела миловидную девушку моих лет с ладной фигурой, облаченную в бледно-голубой брючный костюм, слишком светлыми, видно, крашеными волосами и темными глазами, которая читала сводку новостей с бегущего экрана. Все остальные люди были заметно старше меня. Вот я и сделала вывод, что это Надя.

— Вам кого? — внезапно раздалось от сухонького старичка с телефоном в руках.

— Надежду...

— Не видите, у нее съемка?! — прервал меня незнакомец. — Подождите ее за дверью! Тут и так народу полно!

— Когда она освободится?

— Когда, наконец, домучает этот блок. С ее талантами... — старик бросил взгляд на Надьку. — Через час. Не раньше. Выйдите пока, не вертитесь под ногами!

Незнакомец немного ошибся. Под дверью мы с Дамианом проторчали всего полчаса. Но все равно моего спутника так и подмывало снова заглянуть в заветную дверь, но я учила его терпению. Наконец, двери отворились.

— Надежда? — я подошла ближе к замеченной ранее девушке.

— Да, а вы? — она внимательно посмотрела на меня, затем на Дамиана, мгновенно расплылась в улыбке. — Припоминаю, мне Костя о вас что-то говорил...

— Именно! — Дамиан не стал разубеждать Надю. — У нас к вам несколько вопросов.

— Вопросов, — Надя тряхнула головой, приходя в себя. — А с чего это мне на них отвечать?

— Вы же сами сказали, Костя...

— Он всего лишь сказал, что меня здесь ждут, — прервала меня Надя. — А не то, что я обязана отвечать на ваши вопросы. Так что я лучше покурю. Намаялась с новостями!

Девушка подошла к открытому окну и затянулась сигаретой.

— Мы вам не помешаем, — Дамиан плавно обошел меня и приблизился к Надежде. — Да и я уверен, вам действительно стоит ответить на наши вопросы.

Я сглотнула, почувствовав, как Дамиан коснулся ее руки, будто бы он прикоснулся ко мне. А затем ее слова, которые и так можно было предвидеть:

— Что вы хотите услышать?

— Расскажите все, что знаете об убийствах.

Глава 7. Кровавые звезды

— Вас интересуют убийства? — Надежда скривила и без того тонкие губы и затянулась сигаретой. — Сейчас в этом городе они интересуют абсолютно всех. Перепуганные клуши звонят в управление, лишь только их драгоценное дитятко задержится на улице на пять минут дольше. Есть у меня там знакомый, он и рассказывал. Что еще? Город в панике.

— Но вы ведь сами ее создали, — вмешалась я. — До вашего эфира о маньяке не особо распространялись.

— Да, сама жалею, что провела его, — Надежда стряхнула пепел с сигареты. — Теперь вот все мечутся незнамо куда. Знала бы заранее, что так будет...

— Все равно раскрыли свои карты в новостях, — прервал Надю Дамиан. — Вам хотелось популярности, вы ее получили. И не надо теперь делать вид, что сожалеете!

— Да уж, популярность... Теперь половина коллег мечтает меня загрызть, а другая половина в рот смотрит.

— Может, хватит уже рассказывать о свей тяжелой судьбинушке?! — попыталась прервать Надю я.

— Может, и хватит. Но с чего это мне рассказывать вам об убийствах?

— Надежда! — Дамиан снова коснулся руки собеседницы. На сей раз не с нежностью, с плохо скрываемым раздражением.

Меня откинуло на несколько шагов. Будто между мною и Дамианом возникла стена. Широкая, непреодолимая. Да мне и не хотелось ее преодолевать! Сначала ведь силуэт Дамиана на несколько минут поблек, будто выцвел на ярком солнце. А затем вспыхнул алым. Всего на миг. Но даже этого мгновения хватило на то, чтобы рассмотреть толстую кожу, длинные, острые, словно кинжалы, рога и мертвецки черные крылья.

"Кто же ты, кто?" — вечный, надоедливый, как укусы комаров в летнюю ночь, вопрос, что преследовал меня уже третьи сутки. Дамиан, кто ты... Кто или что?

Прошла целая вечность, а, возможно... Не знаю точно... Всего лишь одно мгновение. Я не видела ничего из того, что происходило вокруг. Только и продолжала задавать себе такой простой вопрос: кто же...

"Как сумасшедшая, ей-богу!" — внезапно меня пронзила разумная мысль. Я попыталась посмотреть на себя со стороны и ужаснулась. Что я творю? Разговариваю сама с собой... Так недолго и в дурку попасть!

Я прикусила губу, пытаясь хоть этим вернуть себя в реальность, и, наконец, заметила Дамиана с Надеждой.

Мой новый знакомый внезапно обнажил белые зубы, приподнял руку журналистки и прикоснулся к ней губами.

— Благодарю вас.

Интересно за что? Разговор я прослушала. Будто даже не здесь находилась. Вот теперь понятия не имела, о чем таком важном поведала Надежда Дамиану. А ведь что-то точно было!

Дамиан отошел от журналистки и приблизился ко мне.

— Идем?

— Ну, раз ты закончил кокетничать, — я все-таки не сдержалась и сморозила глупость. Поведение Дамиана вовсе не походило на кокетство, скорее на великолепный гипноз, коим мужчина с легкостью пользовался. — Пижон!

— Ревнуешь? — губы Дамиана искривила насмешливая улыбка.

— Нет. Просто поражаюсь твоими талантами гипнотизера. Что важного выяснил?

— Надежда дала любопытную информацию, — Дамиан сделал паузу, затем, так и не дождавшись моего вопроса, продолжил. — Схожие убийства уже совершались. Десять лет назад...

Из снов Виттории...

Удар. И еще один. Габриэлла вздрагивала, слыша стоны обреченной, и сжимала руки в бессильной ярости.

Новый удар.

Габриэлла открыла глаза, прижала руку ко рту, осознав, что чудовищные пытки ей только привиделись.

Привиделись ли?

Она почувствовала, как по лицу катится слеза. Давно она не плакала. Почитай целую жизнь. С того дня, как убили Карен. Прошло... Девушка внезапно расхохоталась. Целая жизнь?! Два года прошло!

Гортензию не пытали. Пока не пытали. Завтра... Девушка снова всхлипнула, затем, приняв решение, поднялась с кровати. Осторожно, держась за стену, чтобы не упасть, дошла до двери. В комнате стояла темень. На окнах висели тяжелые шторы, не давая свету проникнуть в середину, разглядеть хоть что-то. Только унылые пугающие очертания.

Габриэлла вышла в коридор и теперь уже быстро, освещенная светом от факелов, что виднелись на каждом повороте, пошла вперед. Впрочем, дорога была недолгой. Перед железной дверью она остановилась, не раздумывая, постучала костяшками пальцев.

— Я могу войти?

— Габриэлла? — в дверном проеме показалось донельзя удивленное лицо Кристофа. — Что ты здесь делаешь?

— Можно, я зайду? — не дожидаясь ответа, она зашла внутрь, бросила мимолетный взгляд на зеркало на стене.

"Да, уж моя-то комната победнее будет. Ни зеркала, ни широченной кровати! Не то, что у Кристофа!"

Впрочем, для внезапно нахмурившихся бровей была и другая причина помимо банальной зависти. Габриэлла внезапно осознала, что так и пришла к Кристофу — в одной ночной сорочке.

— Что привело тебя сюда? — всегда спокойный бесстрастный голос жреца, он подействовал на девушку, как ушат холодный воды. Габриэлла вздрогнула.

— Будто бы ты сам не знаешь! Завтра казнят невинного человека. Оболгут, выставят ведьмой... Сожгут... Это нечестно, Кристоф! Она помогла нам! Защитила. Если бы не Гортензия, мы бы лежали мертвыми на дне какого-нибудь оврага. Никто и не вспомнил бы, кто мы! Впрочем, нет, лгу, — Габриэлла замолчала, как если бы ей не хватало воздуха. Сверкнула голубыми глазами. — Вспомнили бы! Жрецы, проклятые! — с ненавистью выплюнула девушка. — Для них всех мы проклятые!

— Ты закончила? — внезапно Кристоф с нечеловеческой силой, с яростью прижал ее к стене. — Думаешь, я об этом не знаю? Не думаю, не мечтаю хоть на мгновение забыть о своей вине, напиться в одном из тех кабаков, что встречались нам на пути? Ты, правда, считаешь, что Гортензия первая невинная жертва?! Правда считаешь, что ты единственная, кто не спит ночами?! — он еще ближе притянул ее к себе. — Я ненавижу себя за это!

— Но ведь она нам помогла, — Габриэлла качала головой и кусала губы. — Это нечестно, слышишь, нечестно!

— Где ты в мире видела честь? — он внезапно отошел от нее, отодвинул картину с противоположной от двери стены, вставил ключ в обнаружившуюся за полотном замочную скважину, открыл ящик и достал оттуда бутылку вина, споро разлил кроваво-красную жидкость в два высоких бокала и подал один из них Габриэлле.

— За что выпьем? — девушка вертела в руках бокал с вином. — За справедливость? За суд Божий? За...

— Ни за что! — отрезал Кристоф.

— Прекрасно! — не чокаясь, она поднесла бокал к губам, быстро выпила чуть сладковатую жидкость. — Тем более, ни во что это я больше не верю! Знаешь, — Габриэлла позволила Кристофу взять у нее из рук бокал. — Я бы помогла Гортензии сбежать. Доступ в темницу у меня есть.

От неожиданности он выронил бокалы и снова приблизился к девушке.

— Даже думать об этом не смей! Помнишь Карен? — его лицо внезапно стало злым. — Она тоже решила спасти обреченную. Знаешь, чем это закончилось? Ведь знаешь!

— Не смей! Да, я не хочу умирать. Не так!

— Чего же ты хочешь? — насмешка.

Габриэлла резко ударила его по лицу.

— Я тебя ненавижу!

Кристоф и сам замахнулся, но не ударил, прижал девушку к себе, нашел ее губы своими губами. Обхватил руками за талию, пытаясь удержать. Но убежать Габриэлла и не пыталась. Все тише шептала: "Ненавижу!", все крепче прижимала его к себе, все яростней впивалась своими губами в его.

Зачем? Почему? — глупые вопросы! Только страх, ненависть к самой себе и его губы — единственное, что удерживало ее от падения в этот кошмар. Любовь, страсть, похоть — неважно! К Дьяволу все заветы! Она замечала лишь его руки, блуждающие по ее телу, поцелуи, дарящие дотоле невиданную страсть, и темные глаза.

Девушка не помнила, как с нее снимали сорочку, как она сама расстегивала пуговицы на лацкане рубашки Кристофа. Помнила только, как сильные руки подняли ее в воздух, как спиной почувствовала мягкость перины, как он медленно вошел в нее, закрывая ее губы своими губами, чтобы она не издала ни звука.

Помнила и свой голос, неестественно громкий в воцарившейся после ночного безумия, тишине:

— Ты о чем-то жалеешь?

* * *

— Дети мои, надеюсь, сон ваши был сладок, — епископ улыбнулся гостям, что появились на балконе, и протянул руку с перстнем для поцелуев.

— Да, отец, — голоса Габриэллы и Кристофа слились в один. — В Божьей обители все тревоги отступают.

— Господь бережет нас, чтобы мы продолжали борьбу против таких тварей, как она, — епископ кивнул на площадь, где к высокому шесту была привязана старуха.

— Это наш долг, — Кристоф слегка наклонил голову. Затем с подчеркнутым волнением спросил. — Вы выглядите недовольным. Случилось что-то серьезное?

— Что могло произойти? — епископ покачал головой. — Ведьма быстро призналась в своем грехе. Слишком быстро... Слишком легко...

— Так она быстрее ответит за свои грехи, — пожал плечами Кристоф, не увидев в случившемся ничего плохого.

— И снова ты прав, сын мой, — епископ посмотрел на Габриэллу. — Я слышал, дочь моя, ты любишь глядеть на изгнание Дьявола.

— Да это так, — скупо ответила девушка, не поднимая глаз.

— Тогда не буду лишать тебя удовольствия, — епископ отошел от края балкона, приглашая Габриэллу подойти ближе. — Сейчас мы начнем.

Девушка улыбнулась и стала рядом.

— Благодарю вас.

Епископ одарил гостей еще одной улыбкой и подал знак начинать. Один из священников приступил к чтению приговора.

— Сегодня состоится казнь...

"Благодарю вас, благодарю вас, — про себя все повторяла и повторяла Габриэлла, боясь, что не выдержит. Закричит, побежит вниз... Сделает хоть что-то, вместо того, чтобы в очередной раз глядеть на ставшее ненавистным пламя. — Благодарю вас, благодарю..."

— Мы караем ведьму за следующие преступления...

Она спасла мне жизнь, а я ей так отплачу? Отправлю на костер?!

— Она околдовала людей, которые потом пошли против слуг Божьих и едва не погубили их...

Это нечестно, Кристоф! Если бы не Гортензия, мы бы лежали мертвыми на дне какого-нибудь оврага. Никто и не вспомнил бы, кто мы!

— Пособничала Дьяволу...

Жрецы! Проклятые!

— Ведьма!

Она невинна...

На мгновение Габриэлле почудилось, Гортензия увидела ее, узнала, а в следующий миг черты лица знахарки исказились от боли, огонь в одночасье поглотил старуху. Страшный крик обреченной, а затем веселое улюлюканье зрителей.

— Габриэлла, что с вами? — епископ коснулся руки девушки. — У вас на щеках слезы. Неужто вам ее жаль?

— Что вы. Я просто сожалею, что зло, подобное ей, все еще ходит по земле, да и от болезни своей не до конца оправилась. Вы позволите мне вернуться к себе?

— Конечно. Я думаю, Кристоф поможет вам добраться.

— Это лишнее, не хотелось бы отрывать вас от этого дивного зрелища, — девушка показала рукой на костер, затем поклонилась и вышла за двери, медленно дошла до своей опочивальни, отворила замок, захлопнула двери за своей спиной и без сил упала на ковер. Уткнулась лицом в мягкий ворс и попыталась забыть все, что видела до того.

Не вышло!

Тысячи картин проносились у нее перед глазами. Боль рвала тело на части. Она ненавидела. Ненавидела епископа, Кристофа, себя саму, весь мир и всех вокруг. Из груди вырывалось прерывистое дыхание. Девушка на мгновение подняла лицо над полом, убрала съехавшую на глаза прядь.

— Я не могу так больше не могу, — всхлипнула она и снова уткнулась лицом в ковер. — Не могу!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Что же такого символичного в этих десяти годах? — мы с Дамианом уже давно вышли из студии и даже улыбнулись охраннику, который поначалу не хотел нас впускать в святая святых журналистики. Сели в машину. Только теперь Дамиан озадачил меня вопросом.

— Я-то почем могу знать? Или ты решил меня в маньяки записать? — удивилась я.

— Интересная идея. Как это она не пришла мне в голову? — Дамиан сделал задумчивую физиономию, дожидаясь моего толчка под ребра.

— А если серьезно?

— Я видел, какое у тебя было лицо, когда я упомянул это число.

— Тебе показалось, — как можно уверенней произнесла я. — Как и то, что я тебя ревную. Куда мы сейчас? — сменила тему я.

— На кладбище.

— Прости?

— Прощаю, — Дамиан хмыкнул и потянулся к бардачку. Достал оттуда карту нашего города. — Есть ручка? Две. Разных цветов.

Я порылась в сумочке, доставая ему писательские принадлежности.

— Держи.

Дамиан кивнул.

— Смотри, — он начал быстро расставлять точки на карте. На Залеской улице, возле дома того музыканта, о котором я в день исчезновения Катьки рассказывала туристам (его имя мне так и не удалось вспомнить). Возле редакции... Скоро точек стало совсем много, а я не успевала за всеми уследить.

Наконец Дамиан закончил.

— Что это? — спросила я.

— Места, где были совершенны убийства. Красной пастой отмечены те, что происходят сейчас, синей — те, что произошли десять лет назад. Ничего не напоминает?

— Минное поле. Места, которые следует избегать. Да, вряд ли, получится. Они ведь обхватывают весь город. К тому же, неизвестно, где жертв похитили. Кстати, как ты успел все так досконально запомнить?

— Память хорошая, — отмахнулся Дамиан. — И все же, ничего странного не видишь?

— Одинаковое количество убийств. Пятнадцать. Что сегодня, что тогда. Намекаешь, что это конец? Убийца насытился кровью? Сегодня вон даже впервые за последние пятнадцать дней не было найдено ничье тело.

— Уверена, что новых жертв нет?

— Нет, но я могу позвонить Сашке.

— Позвони, тем более, что десять лет назад убийств было больше, чем пятнадцать. Вот что-то мне подсказывает, что и сейчас их будет больше.

— Десять лет долгий срок, — не согласилась я. — Это может быть имитатор, который не знает всех деталей. Или даже совершенно другой... Человек. Черт! Даже язык не поворачивается назвать эту мразь человеком! В тех и этих убийствах ведь нет ничего похожего. Только то, что они совершались в нашем городе

— Кое-что есть, — не согласился Дамиан. — На телах жертв, что тогда, что сейчас кровью нарисованы символы. Звезды в кругах. Это ли не совпадение?

— Ладно, тогда имитатор. Мне сложно поверить, что человек спустя десять лет будет снова убивать. Говорят, психически больные люди живут дольше, чем все остальные. Но почему именно сейчас? Ни девять лет назад, ни восемь? Его не поймали, почему же он не стал на тропу убийств много раньше?

— Это нам и предстоит выяснить, — Дамиан потянулся к ключам зажигания.

— Почему кладбище? — вновь спросила я.

— Еще не поняла? — Дамиан вновь взял у меня из рук ручки и карту и начал быстро соединять уже нанесенные точки. Синие синей пастой, красные — красной. — Смотри!

— Пентакли?!

На меня глядели две звезды, окруженные кольцами. Точно такие же, что, по словам человека с парковки и Надежды, были нанесены на тела жертв. Два древних символа. Один из которых был смещен в право, второй — влево. Два разных центра пентаклей. Именно к одному из них мы сейчас направлялись. Место, где было совершено одно из преступлений нынешней серии убийств

Старое кладбище...

— Может, ты все выдумал? — из духа противоречия возразила я, шагая между могил. — Нет никакого пентакля, а все эти знаки — твое разыгравшееся воображение?

— Ты сама-то в это веришь? — Дамиан скептически хмыкнул.

— Нет!

Я и в самом деле поверила в версию Дамиана. Она была настолько невероятна, что могла оказаться правдой. Другое дело, что я не доверяла самому парню. А впрочем, если бы он и хотел мне что-то сделать, уже давно сделал бы. Еще во время нашего первого посещения старого кладбища. От слежки-то Дамиан с легкостью оторвался.

— Ладно, — согласилась я. — Допустим, твоя версия правдива. Но чего мы добьемся, блуждая по могильнику?

— У меня есть несколько вопросов, на которые я хочу найти ответ.

— Какие вопросы?

Дамиан молча сделал несколько шагов по грунтовой дороге, а затем показал мне на одно из надгробий.

— Вот, например. При прошлом нашем посещении этого места тебя взволновала фотография на могиле. Почему?

Я взглянула на карточку и пожала плечами.

— Понятия не имею. Я просто не люблю посещать кладбища. Здесь слишком много пугающего.

— Что же тебя испугало в этой фотке?

— Не знаю! — я резко дернулась и пошла к выходу, стараясь успокоиться, перестать стучать зубами.

— Виттория! — Дамиан схватил меня за руку, причиняя боль. — Ответь!

— Ни за что!

Я почувствовала, как наши взгляды встретились. Ощутила ненависть, боль, страх, безумную жестокость и кровь, море крови...

А затем пустота...

Очнулась я на руках у Дамиана в машине. В голове была пустота. Мысли двигались настолько хаотично, что я не могла поймать ни одну из них.

— Ты слышала, что упрямство ни к чему хорошему не ведет?

— Тебя это касается не меньше, чем меня! — парировала я. — Не стал бы ты меня расспрашивать, я бы не потеряла сознания!

— Значит, это я во всем виноват? — Дамиан хохотнул, коснувшись губами моего лба.

— Конечно! Пусти меня. Не то...

— Снова угрожаешь? — парень покачал головой. — Ты сейчас не сильнее котенка. И раньше ничего не могла мне сделать, а сейчас и подавно! — Дамиан внезапно ссадил меня со своих колен и открыл дверь в машине.

— Не боишься, что я сбегу? — ехидно спросила я.

— У тебя сил не хватит даже шагу ступить. Была б ты не такой упрямой, все могло бы получиться иначе.

— Жаль разочаровывать, — еле слышно протянула я, краем уха слыша, как Дамиан хлопает дверью. Глаза мои уже давно были закрыты. Я будто бы спала и бодрствовала одновременно. Минуты текли, как секунды. Часы, как...

— Держи! — внезапно подле меня вновь возник Дамиан с бокалом в руке. — Пей, поможет.

— Сам ранил, сам исцеляешь, — я едва не рассмеялась. Но сил, даже на смех, не хватило. Я пригубила горячее питье. — Решил меня споить?

— Я же не бутылку водки тебе приволок! — возмутился Дамиан. — Вино восстанавливает силы, тепло забирает боль. Не всякую, правда. Но эту заберет!

Я сделала большой глоток, затем еще один и еще...

— Зачем тебе нужна Катька? — поинтересовалась я, почувствовав прилив сил.

— Не нужна. Я хочу разобраться, что за... Чертовщина здесь творится.

— И что?

— Пока не знаю. Одни догадки.

— Но ты ими не поделишься, не так ли? — я допила глинтвейн, отдала бокал Дамиану и потянулась к телефону. — Позвоню Сашке, насчет убийств у него узнаю. Если сегодня что-то произошло, он уже знает.

Короткий, давно врезавшийся в память номер. Длинные гудки...

— Алло! Привет! Сегодня в городе происходили убийства? — сразу взяла быка за рога я.

— Виттория?! Слушай, о чем ты вообще думаешь?! Ты вчера солгала мне. Это Олежка тебе звонил, а не бестолковая подружка!

— Саш, просто ответь, — прервала я его, — сегодня в городе происходили убийства?

— Нет, сегодня наш маньяк взял себе выходной!

— Спасибо, — я быстро отключилась, не желая слушать сашкины вопли. Знаю, потом буду долго извиняться, просить прощения. Но сейчас просто не до "братишки".

— Значит, нет. Что ж, это можно было предвидеть. Нет, — Дамиан поднял руку. — Я пока промолчу. Существует вероятность, что эти убийства лишь вершина айсберга.

— Я должна знать! Мало ли, что с тобой может случиться! Много надежнее, если мы оба будем в курсе.

— Ничего со мной не случится! — отмахнулся от моих предостережений Дамиан. — И можешь не продолжать уговаривать меня открыть карты. Все равно поступлю по-своему. Мною не так легко манипулировать, как Сашкой!

— Жаль! — искренне вставила я.

— Почему же тогда ему ты солгала насчет олежкиного звонка, а мне сказала правду?

Я хотела солгать, но раздумала. Насмешливо улыбнулась, поглядев Дамиану в глаза, надеясь, что на этот раз не лишусь чувств.

Не лишилась!

— Закончится это дело, ты уедешь, а Сашке здесь жить. Катькин отец очень влиятельный человек. Если он узнает, что я ему солгала на счет Катьки, будет мстить. И мстить не только мне, всем, кто был в этом замешан. Сашке, если я его в это вовлеку. А я слишком многим ему обязана, чтобы так отплатить.

— Меня, значит, не жалко?

— Ты выкрутишься. Он — нет. И неужели ты хочешь, чтобы я тебя жалела?

— Ничуть! — внезапно Дамиан привлек меня к себе, сильные пальцы погрузились в распущенные волосы, прикоснулись к затылку. Властные, лишающие воли губы коснулись моих губ, левая рука, словно змея, обвилась вокруг талии.

И прежде чем я поняла, что впервые сама хочу этого поцелуя, в мозгу пронеслась мысль: "Правду ли я сказала? Я пришла к Дамиану только потому, что хочу защитить Сашку?".

А затем мысли исчезли. Только тяжелое дыхание, сильные руки, не дающие мне упасть в пропасть, откуда нет возврата, и...

Я удержалась на краю.

Оттолкнула от себя Дамиана.

— Отвези меня домой. Я очень устала.

Парень кивнул, пересел на переднее сидение, воткнул ключи в зажигание.

Дорогу домой я помню плохо. Хотя вино, а затем поцелуй Дамиана вернули мне часть потерянных сил, я все еще ощущала себя разбитой. Окончательно пришла в себя я только тогда, когда машина плавно затормозила.

Я кинула Дамиану на прощание.

— Позвонишь вечером. Или лучше завтра. Я как раз успею отдохнуть.

— Лучше вечером. Если моя теория правдива, у нас мало времени.

— До чего?

Дамиан лишь покачал головой и вновь завел машину. Я не стала дожидаться, пока авто скроется из виду, быстро зашла в подъезд. Поднялась на свой этаж, открыла двери.

— Вить, ты, что ли? — на пороге появилась бабуля. — Рано ты сегодня. Ну, и хорошо. Пообедаешь хотя бы.

— Я не голодна. Только чай и попью. К тому же, у меня есть одно дело.

— Ты так себе желудок испортишь! — начала ворчать бабушка.

— Пока ж не испортила! — я чмокнула бабушку в щеку, затем пошла, вымыла руки, сделала себе чай и присела в кресло в гостиной. Достала из ящика стопку перетянутых алой лентой фотографий, которые так и не вставили ни в один из фотоальбомов. Развязала ленту и начала перебирать карточки.

Одна, вторая...

Я ведь могла ошибаться. Померещилось мне, всего-то на всего. Ведь правда...

Нет, не ошиблась!

Я поднесла к глазам одну из фотографий. Кажется, десятую по счету. Маленький, обгорелый с одной стороны снимок. Да и ракурс на фото не самый удачный. Но не это меня интересовало. Лицо...

До боли знакомое лицо!

Глава 8. Дела давно минувших дней

Десять лет назад...

— Что ты там все рассматриваешь?! — вертлявая девочка хотела вырвать у меня из рук фотографию, но я ударила ее ногой. Раз, другой. Зажала карточку в руках и прижала к груди.

— Нет!

— Бешеная! — девчонка показала мне кулак. — Все равно отберу!

Я смотрела на нее с испугом. Сердце в груди билось все сильнее.

"А вдруг и впрямь..." — я отбросила от себя эту мысль, показала забияке (ее отдаляющейся спине, если точнее) язык и отвернулась в угол. Разгладила фотографию. Провела пальцем по улыбающемуся лицу. Почувствовала, как по щеке катится слеза. Быстро вытерла ее, пока никто не заметив. Глубоко вздохнула и все же расплакалась.

— Мамочка... Мама!

Кто-то нежно прикоснулся к моей голове. Я резко обернулась.

— Ма... — слова застряли в горле. Это была не моя мама.

Передо мной стояла низенькая старушка — вроде как, здешняя воспитательница. По крайней мере, мне так сказали.

Я снова вцепилась в фотографию.

— Не отдам!

Старуха бросила на меня непонимающий взгляд, тихо фыркнула.

— Есть иди, или тебе особое приглашение надобно?

— Я... Не хочу! Не хочу есть! — я ударила пятками кровать, а затем уткнулась лицом в грязную подушку без наволочки, пробормотав еще и оттуда. — Не хочу!

— Ну, как хочешь. До вечера голодной ходить будешь!

Шаги начали отдаляться. Я непонимающе обернулась. Дома меня всегда уговаривали пойти поесть, рассказывали о том, как полезно кушать три раз в день. Такое странное слово... Рацион. А здесь... И как я вообще могла перепутать эту старуху, ведьму страшную, кикимору с... Мамочкой?!

Я знаю, мне говорили. Кажется, последние дней пять мне только и делали, что говорили: твоя мать умерла. Умерла. Умерла...

Это было так странно. Я просто не могла поверить. Вот был человек, а потом... Потом раз, и его не стало. Ну, не может такого быть, просто не может!

Помню, в первое мгновение я забилась в угол квартиры и не хотела оттуда вылезать, размазывала по щекам слезы, отчаянно брыкалась, когда меня пытались поднять на руки.

Все равно выволокли. Тетя Люба, соседка наша, даже накормить меня хотела. Да что толку? Кусок в горло не лез. Так и сейчас...

Я еще крепче прижала к груди фотографию, чувствуя, как слезы катятся по щекам и подбородку, а затем падают в расстегнутый ворот рубашки. Больно было, а еще как-то жутко и пусто. Будто дыра в груди. Черная-черная. И она была там все эти дни: когда я пришла домой, а там никого, когда мама не пришла и к вечеру, зато в квартиру ввалился полицейский. С большими черными усами. Кажется, только усы я и запомнила. Они были такого же цвета, как и дыра внутри меня.

А затем я только плакала и кричала, соседка пыталась меня успокоить, но едва ли ей это удалось. Я ничего не понимала, не хотела понимать, только плакала, визжала, бездумно размахивая руками. А потом какая-то незнакомая тетка ударила меня по щеке и, словно мешок с картошкой, погрузила в машину.

Невесть как разбитое стекло, слезы на щеках и проносящиеся мимо меня улицы. Такие знакомые и такие далекие. Так я и оказалась в интернате. Будто навсегда заперта в этом угрюмом сером здании за высоким блочным забором, который скрывал все, что происходило внутри.

* * *

Я тяжело вздохнула и отложила фотографию в сторону, пытаясь отвлечься от тягостных воспоминаний. Как бы не так! Навалилась боль. Тысячи воспоминаний, которые, казалось бы, давно должны были исчезнуть. Но нет...

— Мамочка, ну, купи. Ну, ты только посмотри на того мишку. Он такой хороший!

— Да у тебя же уже есть такой.

— Нет, то другой. Он старый. И у него рука отваливается. Ну, эта... Лапа. Ты же мне сама зашивала. А этот такой красивый...

— Я ненавижу школу! Нет, ты просто не представляешь, — я врываюсь в большую комнату, бросаю рюкзак на пол. — Как я ненавижу школу!

— Бросай.

— Что? — не понимаю я.

— Бросай школу, — мама улыбается и медленно встает с кресла. — Есть иди. Голодная, наверное...

Я встала, взяла фотографии... Все, кроме одной... И положила их обратно в шкаф. Затем прошла на кухню к бабушке. Улыбнулась в ответ на ее немой вопрос. Хлопнула себя по лбу, поняв, что забыла чашку в гостиной, снова вышла из кухни, прошла по длинному коридору. И застыла возле двери.

Положила голову на деревянный косяк и на мгновение закрыла глаза. Почувствовав на щеках слезы, прикусила губу и ругнулась про себя, быстро зашла внутрь гостиной, подняла наполовину полную чашку, кинула случайный взгляд на фотографию, которая так и осталась лежать на столике, и бросилась в коридор.

У меня осталось мало маминых фотографий. Может, штук десять найду, но не больше. Это ведь сейчас цифровые фотики, для которых не особо важно, сколько фотографий ты сделаешь: одну или двадцать.

Десять лет назад у нас была простая мыльница. Мама в основном фотографировала меня. На пляже, в школе на линейке, возле музея, в лесу... А вот сфотографировать ее мне никак не удавалось. То я случайно уроню фотоаппарат на асфальт (мы даже в мастерской были постоянными клиентами), то нажму на что-то не то, засвечу пленку или закрою объектив пальцем. Впрочем, я и не любила фотографировать. Все больше фотографироваться. Корчила веселые рожицы, а затем обижалась, когда меня просили убрать рожки, которые я ставила соседу по фото.

У бабушки тоже с фотографиями было туго. Пленки, негативы да и сами фотографии слишком хорошо горят. Повезло, что хоть бабуле не досталось от пламени. Когда в ее квартире случился пожар (никто особо и не понял, почему он разгорелся, впрочем, никто особо и не пытался понять), она сидела у нас дома и пыталась меня успокоить, да и сама осознать, что случилось.

Моя мама сбежала с дому, когда ей было восемнадцать лет. Просто однажды не вернулась из института. А затем пустота: ни писем, ни звонков, ни встреч. Бабушка не раз думала, что ее дочь умерла. Мечтала, чтобы она осталась жива, но год проходил за годом, а ничего не менялось. Ни одной весточки от исчезнувшей дочери. Трудно двенадцать лет надеяться, верить. Бабушка и перестала.

А потом телефонный звонок. И безэмоциональный голос:

— Это Людмила Алексеевна Горянская? Вашу дочь нашли мертвой в соседнем городе. Опознали по отпечаткам пальцев. Вы оплатите похороны?

* * *

— Что с тобой? — спросила бабушка, в очередной раз заметив меня на пороге кухни. — Ты какая-то мрачная сегодня. На работе что-то случилось или с этим парнем не ладится?

— С каким парнем? — зацепилась я за ее последние слова, чтобы хоть как-то развеется.

— Да с тем, что сегодня утром к тебе приходил. Ну, чем тебе не жених?

— Да я его знаю три дня от силы, — попыталась заговорить бабуле зубы я.

Конечно, был беспроигрышный вариант: рассказать бабушке про обстоятельства нашего с Дамианом знакомства. Домушники нравятся бабуле еще меньше, чем женатики. Но тогда в следующий раз она просто не пустит его в дом. Так что идти на подобные кардинальные меры мне не хотелось.

— Вот и не упусти! За твоей матерью, помню, кто только не ухлестывал. А ты все одна и одна. Это хорошо, конечно, что ты не исчезнешь так... Так, как она. Ну, нельзя же совсем в крайность впадать!

Если я и впадала в крайность, то не из-за матери. Но говорить об этом бабуле, как, впрочем, и самой вспоминать о том, что случилось два года назад, совершенно не тянуло. Хватит на один вечер воспоминаний! И без того плохо. К тому же нужно кое-что узнать у бабули. Как только это сделать потактичнее?

— Люди разные бывают, — просто чтобы не молчать, сказала я, затем налила себе еще заварки, добавила кипятку — в общем, оттягивала вопрос, как могла. Но нужно было решаться. Я пригубила чай и взглянула бабушке в глаза. — Бабуль, а маму действительно кремировали?

Бабушка вздрогнула.

— Я ведь тебе уже говорила, что да. А с чего ты об этом сейчас заговорила? Если решила перевести разговор с этого Дамиана на другую тему, то это плохая попытка! Не хочешь рассказывать про свои амурные дела, не надо! — бабушка резко встала, оставив на столе недоеденный ужин, и пошла к двери.

— Подожди! — я схватила ее за руку. — Ты не так меня поняла. Я просто хотела узнать...

В кармане резко ожил телефон. Я чертыхнулась и потянулась нажать отбой, но бабушка остановила меня.

— Ответь. Я поняла, что ты просто хотела узнать, — она высвободила руку и вышла из кухни.

— Алло, — увидев имя "Дамиан", я все же нажала на зеленую кнопку.

— Я проверил свою теорию. Нужно встретиться.

— Я не могу сейчас. У меня дела. Встретимся завтра, — я потянулась нажать отбой, но следующие слова Дамиана меня остановили.

— Я знаю, где произойдет следующее убийство. Встречаемся в сквере возле твоего дома. Я жду тебя.

Он нажал отбой. Я со злостью посмотрела на телефон, жалея, что не отключила его заранее. Звучит эгоистично, но мне сейчас не до расследования, не до Дамиана!

Но место следующего убийства... Можно было бы, конечно, позвонить Олежке, пусть бы сам поговорил с Дамианом. Но что-то мне подсказывало, с полицейским Дамиан говорить откажется. А, значит, идти нужно было мне. С бабулей-то поговорить я смогу в любой момент. А Дамиан уже завтра может исчезнуть. Кто знает, что у него на уме.

— Я уйду ненадолго, — крикнула я бабушке, а затем накинула на плечи джинсовку, на ноги шлепки и вышла из квартиры. Дамиан меня ждал в сквере.

— Рад, что ты так быстро.

— Если ты мне солгал, и... — начала было я, но Дамиан меня прервал:

— И с чего ты такая недоверчивая? Я, вроде, пока не лгал, — он хмыкнул. — По крайней мере, тебе. Ладно, поехали.

— Куда? — не сразу поняла я.

— На место предполагаемого убийства. По дороге расскажу, как я его вычислил.

Мы сели в машину. Дамиан вставил ключи зажигания и надавил на газ. Я пока просмотрела лежащие на бардачке карты. Ничего нового на них не было. Все те же два пентакля. Я отложила карты в сторону и посмотрела на Дамиана.

— Ты обещал мне рассказать все, что знаешь.

— Расскажу. Но сначала ответь, что ты знаешь о вашем городе?

— Город как город, — я пожала плечами. — Небольшой, с развлечениями беда, по крайней мере, так Катька говорит. А в остальном ничего особенно. Подобных небольших городков сотни.

— И убийства, как у вас, везде происходят, — вставил Дамиан.

— Мало ли отморозков на свете, — я подняла руку, видя, что Дамиан хочет что-то сказать. — Слушай, если ты где-то вычитал, что наш город — эпицентр темной силы, под ним находятся врата ада или еще что-то подобное, скажи сразу, а лучше — высади меня. Не верю я во всю эту чепуху: магию, эзотерику, гадания. Мне Катьки с головой хватало с ее фэн-шуем, теорией о переселении душ, любовью к фильмам о вампирах и демонах. Только недавно пересказывала она мне сюжет одной киношки с красавчиком вампиром. Я едва не уснула!

— Ты в них не веришь?

— В вампиров?

— В демонов.

— Нет, конечно!

— Интересно, — Дамиан усмехнулся, несколько секунд смотрел мне в глаза, затем перевел взгляд на дорогу. — Но ты же не будешь отрицать, что есть люди, которые верят в это?

— Не буду. Мало ли у кого какие причуды.

— Хороши, однако, причуды, — Дамиан внезапно хохотнул, затем стал серьезнее. — Убийца или убийцы оставляли свои жертвы, создавая пентаграмму. Сначала они начертили круг, затем звезду.

— Разве очередность имеет какое-то значение? — не поняла я.

— Что ты знаешь, о пентаграммах? — вопросом на вопрос ответил Дамиан.

— Есть прямая пентаграмма. Она рисуется острием вверх и... — попыталась я вспомнить все то, что мне рассказывала Катька. — И является чем-то вроде оберега. Есть перевернутая. Рисуется двумя остриями вверх. Это главный символ Сатаны.

— Хватит! — Дамиан выразительно фыркнул. — Все перекручено. Прямая, перевернутая пентаграмма — не важно. Важно, что рисуют вначале. Если вперед звезда, затем круг, то создают защиту, если наоборот — вызывают демона. И главная ошибка — пентаграмма вовсе не знак Сатаны. Сомневаюсь, что у кого-то хватит сил его призвать или защитится от него. Это знак Ваала.

— Кого? — не поняла я.

— Ваала, — не заметив на моем лице ни тени понимания, Дамиан фыркнул. — Первый раз встречаюсь с подобным невежеством! Ваал — один из герцогов Ада. Тот, кто ушел вслед за Люцифером из эдема. Это трехголовый демон: в центре у него человеческая голова, а по бокам — кошачья и голова жабы. Ваал владеет тайными знаниями. Но за свои дары требует жертв.

— И ты думаешь, убитые...

— Ты видишь другое объяснение? — прервал меня Дамиан. — Поделись!

Внезапно машина замедлила ход. Я выглянула в окно. Ничего особенного. С детства знакомая улица. Яркий свет солнца, что бил в стекло. После рассказа Дамиана я думала мы снова окажемся на кладбище или, по меньшей мере, в лесу.

— Что мы здесь делаем?

— Ты же хотела попасть на место будущего убийства? Это оно.

— Но...

— Что не так? — не понял Дамиан. — Это центр пентаграммы. Точка гармонии, тяжести. Именно здесь все закончится.

Глава 9. Жертва всесожжения

— Ваал? — Олежка скептически поднял брови. — И ты в это веришь?

Я рассталась с Дамианом около часа назад. Все равно по его словам следующее убийство произойдет не раньше ночи. Мои доводы о том, что предыдущие преступления совершались так же и в светлое время суток, парня не убедили. Дамиан сказал, что последние жертвы особенные, что часы Ваала — переход ночи в утро. А значит, и ритуал призыва будут проводить именно в это время.

— Когда первые лучи солнца коснуться земли, — говорил он. — Мрак начнет блекнуть, рассеиваться, тускнеть. Луна закатится за небосвод, одарив землю своим последним светом. Звезды последний раз мигнут, освобождая место старшему брату.

— И придет солнце, — помнится, прервала я Дамиана, устав от образных выражений.

— Придет. Только не солнце. Ваал...

Я отвлеклась от воспоминаний и снова обратила свое внимание на Олежку. После расставания с Дамианом я позвонила ему и в целом обрисовала ситуацию. Затем встретились лично. Нам с Дамианом была нужна помощь. Сомневаюсь, что вдвоем удастся справиться с членами секты, или кем там являются наши убийцы.

— Ты же сам только что сказал, у вас и вовсе нет никакой версии. Это лучше, чем ничего.

— У нас есть замечательная версия о маньяке, — не согласился Олег. — О самом обыкновенном маньяке, который убивает только потому, что ему что-то там нашептал неведомый голос, или детство было тяжелым, отец избивал. Или по другой простой причине, о которой суду будет заливать серьезный адвокат, — под конец речи почти кричал друг, — когда мы, наконец, поймаем эту мразь!

— Не кричи на меня, — попросила я. — Адвокаты спасают преступников — слышала множество раз. Не нужно опять об этом говорить. Ты прекрасно знаешь, меня в адвокатуру не тянет... Или случилось что-то еще?

— После твоего звонка я покопался в деле десятилетней давности. Тогда преступников было двое. Их нашли. Они убили почти двадцать человек. Некоторых и вовсе сожгли живыми. Только посмотри фотографии с места преступлений, — Олег бросил мне на руки толстую папку. — Насмотришься, потом ночь спать не будешь!

— Я рискну, — я открыла папку, но дальше первой страницы не продвинулась. В кабинет заглянул Сашка, как обычно при встрече, чмокнул в щеку, заметив при этом у меня на руках папку. — Чего это тебя на старые дела потянуло?

— Одну теорию проверяю. Олег, что ты говорил про адвокатов? Неужели убийцы уже вышли на волю?

— Им еще десятку сидеть. По году за каждого убитого дали. Год в тюрьме — именно столько стоит жизнь человека!

— Олег! — я захлопнула папку и хотела подойти к другу, как-то утешить его, но он остановил меня.

— Все нормально. Это — жизнь. А то, что рассказала ты, — бред. Демонов не существует, и точка!

— Я согласна, но... — договорить мне так и не удалось. Олег захлопнул дверь и вышел в коридор.

— Вы говорили о демонах? — на лбу у Сашки появились складки морщин. — Неужели и ты в них поверила?

И Сашка туда же!

— Нет, конечно, — я едва не ударила папкой с делом об стол, но сдержалась. Сняла со стула джинсовку, но одевать не стала, так и оставила в руках. — Но мало ли у нас идиотов, которые в это поверят! Если человек может совершить убийство из-за голоса в голове, которые приказывает ему убивать, то почему бы ему не сделать то же самое из-за веры в демонов? Это потом убийца поймет, что демон не снизошел на землю, но будет поздно.

— Слушай, я попробую поговорить с начальством, — Сашка с сомнением покачал головой, затем улыбнулся, щелкнул меня большим пальцем по подбородку. — Все получится!

— Спасибо. Ты — мой самый лучший друг. Самый близкий мне человек... Кроме, может, бабули. Ты... Знаешь, — внезапно поняла я. — Не нужно ничего делать. Моя идея — глупость. Да и не моя она, Дамиана — того приезжего. Он ошибся. Я пойду, — чмокнула Сашку в щеку на прощание и подошла к двери.

— Виттория, ты уверена? — окликнул меня Сашка.

— Теперь да, — прикрыла снаружи дверь и спустилась вниз по лестнице. Я снова солгала. Я не считала идею о вызове демона глупостью, но Олег прав, она выглядит бредом. Это скажет каждый. В том числе и Сашка. Его слова означали лишь его готовность мне помочь, не зависимо ни от чего. Вот только из-за этого он сам может пострадать, как уже бывало раньше. А этого я не допущу!

Десять лет назад...

— Чего плачешь?

Не отвечаю. Только еще крепче заслоняю голову руками. Тру щеки, пытаясь вытереть их, но не прекращаю плакать.

— А ну прекрати! — худая рука с силою отдирает мою ладонь от лица. — Ну?!

— Фотография... Мамочка... Ненавижу! Ненавижу!

— Ты мать свою ненавидишь? — заинтересовался подошедший мальчишка. — За то, что бросила тебя? А рыдаешь-то зачем? Глаза разуй, нас всех побросали, но никто не ревет!

— Я не маму ненавижу, я всех ненавижу. Всех, понимаешь?! — еще громче заорала я, с кулаками бросаясь на мальчишку.

Он оказался сильнее. Ударил в отместку в живот так сильно, что я согнулась пополам и принялась ловить воздух ртом, совсем забывая о слезах. Было жутко больно и страшно. А вдруг ударит снова? Я посмотрела на мальчишку. Старше меня. Высокий, худющий. Одна кожа да кости, но силищи!

Мальчишка снова занес руку, я зажмурилась, ожидая вновь почувствовать боль. Но ничего не произошло. Одна секунда. Две. Три... Я рискнула открыть глаза. Сначала один — правый. Потом...

— Ну, что, мелюзга, испугалась? — мальчишка рассмеялся.

Я открыла второй глаза. Заморгала. Почувствовала сотрясание воздуха. Мальчишка не собирался ограничиваться одним ударом. Его кулак был уже близко, когда рядом раздался голос.

— Миш, может, в своей весовой категории кого поищешь?

— А то что? — мальчишка скорчил совершенно зверскую рожу и все-таки ударил меня. Не кулаком. Пощечину дал. Я взвизгнула, схватилась за щеку и отползла на шаг от драчуна, вместе с тем увидев, как на него набросился кто-то еще.

Глухой удар, еще один. Я попыталась зажать уши, чтобы не слышать криков, и втайне радуясь, что от меня отстали. Впрочем, ненадолго! Кто-то коснулся моего плеча.

— Эй, все в порядке? Не сильно досталось?

В голосе было столько доброты, столько нежности... Я вскочила на ноги, утыкаясь головой в грудь спавшему меня парню.

— Он такой злой, такой злой. Даже злее Верки!

— Кто такая Верка? — мальчишка легко отстранил меня от себя.

— Верка, она... — я все никак не могла придумать, как объяснить. Как же это, не знать, кто такая Верка? — Она такая... Такая... Она у меня мамину фотографию отобрала!

* * *

Из управления я вышла подавленная. Глупо было рассчитывать на то, что полицейские поверят в теорию Дамиана. А Олег, каким бы хорошим другом он мне ни был, полицейский!

На город постепенно опускались сумерки. Было еще достаточно светло, но солнце уже почти скрылось за горизонтом. Ярко-красный закат не сулил следующему дню ничего хорошего. Лишь сильный ветер. Впрочем, переживем. Люди могут пережить почти все, да и не урагана же нам ждать. Давно бы сообщили.

Я дошла до автобусной остановки, проверила в карманах наличие проездного и заняла место в очереди. Автобус подъехал почти сразу. Но зайти в него я не успела.

Резкий гул за спиной. Я обернулась и застыла. Ненадолго. Кто-то резко ударил меня по ноге.

— Простите, — я снова начала оборачиваться.

Удар в спину.

— Не стой на дороге, клуша! — торговка чудом проникла в и без того полный автобус, показав мне изнутри кукиш.

— Неглупый совет, — сообщил мне возникший за спиной Дамиан. — Ты чего так перепугалась?

— Не ожидала тебя увидеть. Здесь, — добавила минутой позже.

— Ты о своих словах, что идешь домой, а не в полицию? — ехидно уточнил Дамиан. — Ну что, помогли тебе друзья? Поверили в идею с Демоном?

— Я и сама в нее не верю.

— Врешь.

Я попыталась самоуверенно улыбнуться и с вызовом посмотреть на Дамиана, но вовремя вспомнила, чем это мне грозит. Тем более, и смысла отрицать нет.

— Вру. Придется самим ловить демонов.

— Не демонов, — мои слова посмешили Дамиана. — Очень сомневаюсь, что смертные в состоянии поймать кого-то из Высших. Будем ловить заклинателей. Пойдем в машину, обсудим план.

Я кивнула и пошла вслед за Дамианом. В очередной раз спрашивая себя, что я знаю о своем спутнике. Человечество смертно, но люди моего возраста (а Дамиан вряд ли старшее меня больше, чем на десять лет) редко вспоминают об этом.

Дамиан открыл машину и галантно помог мне сесть в середину. Глядя на его безэмоциональное лицо, я с неожиданной ясностью осознала: "Ни черта я о тебе не знаю!"

Десять лет назад...

— Отдай фотку! — без предисловий начал Сашка, подойдя к мерзавке-Верке. Странно, он ее ничуть не испугался. Впрочем, на сей раз я и сама чувствовала себе уверенней (стоя у Сашки за спиной).

— Она моя!

— Как твоя?! — от злости я даже вышла из-за сашкиной спины. — Ты ее у меня отобрала. А ну, по хорошему верни!

— По-хорошему? — переспросила Веерка. — Давай лучше, по-плохому! — миг, вспыхнула спичка, а вслед за ней фотокарточка.

— Мамочка! Мама! — я выхватила горящий снимок. Тотчас завопила от боли. — А-а!

Веерка лишь рассмеялась.

— Смотри, как хорошо горит.

— Нет! Нет! — я ладонями начала заглушать пламя.

— Ну, я тебе... — Сашка поднял на Веерку руку, но ударить...

— Что здесь происходит? — в проеме комнаты возникла воспитательница.

— Она... Я... И тогда... — я не смогла вымолвить ни одного связанного предложения. Только и прижимала к себе наполовину сожженную фотку. Только одно и понимая: еще несколько секунд, и у меня бы не осталось и этого обгоревшего кусочка. Один пепел да попеченные от сбивания огня ладони.

Вера первая пришла в себя.

— Они надо мной издевались! — взвизгнула она, бросаясь к воспитательнице. — Грозились сжечь! Вон даже спичка валяется и коробок полупустой. Они его на улице нашли. Я видела. А сегодня вон мне угрожали, чтоб я про их находку не рассказывала. Я бы все равно не молчала!

— Это неправда! — твердо заявил Сашка, но воспитательница его не слушала.

— Ах вы, паршивцы! С тобой я потом разберусь, — она зло кивнула мне и схватила Сашку за волосы. — А ты иди-ка сюда!

А потом я писала Сашке десятки записок с извинениями. Видеться нам запретили. Веерка напридумывала, что мы едва ли не весь интернат хотели сжечь. Сашку выставили зачинщиком, про меня как-то забыли. Уж лучше б, вместе ответили. А так я чувствовала себя предательницей. Виновата-то я, но за меня отдувается другой.

* * *

— Ты думаешь, это случится сегодня? — мы с Дамианом снова воротились в точку так называемой гармонии, оставили на стоянке машину и теперь медленно прогуливались вблизи тополей. Время пуха давно прошло. Теперь ничего не лезло в нос и глаза, заставляя бесконечно чихать.

— Убийства? Вряд ли.

— Почему? — не поняла я. — Если проблема в свидетелях — в нас... То мало ли, почему очередная парочка выбрала это место для своей прогулки. Ты же сам сказал, ритуал проведут под утро. До того времени мы отсюда уберемся. Или, что вероятней, спрячемся.

— Слишком мало времени прошло с прошлого убийства. Пока слишком рано.

— Тогда почему мы здесь? Не логичней ли приехать завтра или в другой день, когда придет срок?

— Я не уверен, в личностях здешних вызывателей. Если это простые люди, то вряд ли они так хорошо знают, что нужно делать, — презрительно высказался Дамиан. — Они могли как угодно извратить ритуал.

Я сдержала рвущийся наружу вопрос: "А откуда ты об этом ритуале так хорошо знаешь?". И перевела разговор на другую тему. Кивнула на развалины — фундамент с несколькими домами-оболочками.

— В одном из этих домов когда-то жил великий музыкант. Многие свои произведения он посвятил нашему городу. Говорят, любил его очень, — то же самое я рассказывала туристам с детьми несколько дней назад. — Понятное, жил он там задолго до пожара, что уничтожил весь внутренний облик дома.

— Познавательно, — безразлично протянул Дамиан и коснулся моего плеча. — Да ты замерзла. Твой музыкант не от простуды умер? Тут достаточно холодно.

— Понятия не имею, я даже имя мэтра вот уже несколько дней вспомнить не могу, если я его вообще хоть когда-то знала. История — не мой профиль. Катькин. А я далеко не все из ее рассказов запомнила, — я вздохнула. Вот только сожалела я не о раннем склерозе, о Катьке. — Как ты думаешь, она еще жива?

Дамиан молчал.

Я резко остановилась и с вызовом посмотрела на него.

— Неужели ты не можешь сказать: "Я уверен", или "Думаю, да". И совершенно не важно, правда это или нет!

— Я не люблю лгать, — отрезал Дамиан.

— Это не ложь. Ты не можешь знать наверняка, никто не может! — я повернула назад, возвращаясь к машине. Только на стоянке объяснила. — Мне действительно стало холодно, открой, я достану куртку!

Дамиан выключил сигнализацию, я потянулась к заднему сидению, куда забросила джинсовку. Вместе с одеждой мне в руки попала какая-то бумага. Я перевернула ее, вчиталась в текст...

— Черт... Черт!

— В чем дело? — Дамиан непонимающе заглянул мне через плечо. — Откуда у тебя этот снимок?

— Олежке забыла отдать! — я залезла на заднее сидение и начала собирать рассыпавшиеся материалы дела. — Всю папку вместе с курткой в руках протащила. Угораздило же!

— Что за папку?

— С материалами дела десятилетней давности. Мне ее Олежка посмотреть дал, а я так и вынесла из управления. Забыла о ней. Узнает, убьет. А не узнает, его убьют! — я потянулась к телефону: покаяться. Но Дамиан перехватил мою руку.

— Давай для начала посмотрим, ради чего ты собралась умирать!

— Тут нет ничего особенного, — мне не очень-то хотелось отдавать Дамиану в руки материалы, пусть и столь давние. — Убийц двое. Они найдены и сейчас отбывают свой срок.

— Слишком много бумаг для такой небольшой информации, — проницательно заявил Дамиан.

— Все остальное — фотографии, информация о погибших. Вот, например, эта, — я достала один из листков с приклеенным к нему снимком с обгоревшими останками человека. — Горянская...

Я замолчала, не в силах вымолвить ни слова. Еще раз посмотрела на фотографию, на биографические данные жертвы. Молча пересмотрела еще несколько бумаг. Наконец, мне в руки попалось нужное фото...

Это была не ошибка!

— Что-то не так? — Дамиан тряхнул меня, выводя из прострации. — Виттория!

— Отвези меня домой, — я отбросила снимок в сторону. — Просто отвези меня домой.

Дамиан ни о чем не спрашивал, за что я была ему безмерно благодарна. Молча пересел на водительское кресло, а через десять минут уже ставил машину возле моего дома.

— Я с тобой, — безапелляционно заявил он, закрывая авто и проходя в подъезд. Отказаться я не успела. Лифт пришел сразу, а, поднявшись на свой этаж, я вспомнила, что забыла дома ключи.

Позвонила. По сохранившейся с детства привычке три раза. Ответа не дождалась.

— Может, ушла твоя бабуля куда-то? — предположил Дамиан.

— Поздно уже. Да и редко она куда-то выходит. Только если за пенсией или в магазин, — я еще раз нажала на звонок, затем ударила кулаком в двери. — Бабушка! Бабушка!

Глава 10. Медальон боли

Я прикусила губу, заставляя себя успокоиться. Ничего ведь страшного не случилось. Может, бабуля просто ванну решила принять, вот и не может мне дверь открыть. Я глубоко вздохнула, надеясь, что так оно и выйдет, а затем спиной случайно коснулась груди Дамиана. По телу будто прошел ток. Чувства обострились. Меня снова накрыла волна паники.

— Бабушка!

Я сжала руки в кулаки, царапая ногтями кожу на ладонях. Успокойся! Как же проникнуть в квартиру?

"Дамиан" — сверкнуло в мыслях. Один раз он уже проник к нам, так почему бы... Внезапно мне пришла в голову более разумная идея. Я даже удивилась, что не подумала об этом раньше. Впечатлительная дура!

Я подошла к соседней двери. Хотела позвонить. Но не успела.

— Кто это здесь кричит?! Нашли место! Идите-ка домой, лоботрясы! Нечего по чужим подъездам шастать! Сначала лифт сломали, теперь... — внезапно поток ругательств стих. Татьяна Михайловна, наша бессменная соседка на протяжении моих двадцати лет жизни здесь, замолчала. — Виттория? А ты что здесь делаешь? Я думала, мальчишки хулиганят. Нет от них спасу. В лифте кнопки жгут, на лестничных площадках сигаретный дым месяцами не выветривается, какая-то зараза обрисовала подъезд. "Петя любит Васю" — очень оригинально! А ведь месяц назад стены белили после того чертового замыкания...

— Татьяна Михайловна, — удалось мне приостановить выпады соседки. — Вы не знаете, куда бабушка пошла? А то звоню я ей, звоню, не отвечает!

— Откуда я могу знать! — возмутилась соседка. — Я ведь за ней не слежу.

"А то, как же" — я еле удержалась, чтобы не произнести это вслух. Ты ведь за всеми следишь! "Активистка — помню, ее еще так мама называла. — Вечно она лезет не в свое дело!

У них с мамой отношения действительно не сложились. Татьяна Михайловна чуть что надменно поджимала губы да хмурилась, показывая свое неодобрение. Все выпытывала, кто мой отец, почему он нам не помогает. Мама потом вздыхала и говорила: "Надеюсь, никогда такой, как она, не стану и лезть в чужие дела не буду". Но она из соседей только с тетей Любой и общалась. Никакая она мне, конечно, не тетя. Просто я с детства так привыкла ее называть.

Жаль, она умерла. Еще лет пять назад. Во сне. Дней десять в квартире пролежала. К ней тогда дочка с мужем приехали, вот и обнаружили. Сначала удивлялись, что она дверь не отпирает, потом слесаря вызвали. Взломать попросили. Ее дочку у нас в доме хорошо знали, только ведь к мужу переехала. Потому и открыли дверь без проволочек, а тетя Люба там мертвая лежала. Давно уже остыть успела.

Бабуля услышала об этой истории — соседки разболтали. Тогда она решила на случай чего запасные ключи от нашей квартиры соседке отдать. Татьяне Михайловне. Она почти все время дома сидела, да и отношения у них были получше, чем с моей матерью.

— Может, дадите мне ключи запасные, а то я в квартиру попасть не могу? А захватить с собой свои забыла.

Татьяна Михайловна поджала губы.

— Сейчас вынесу, — она захлопнула двери, будто боялась, что я увижу что-то лишнее, но уже через мгновение появилась снова, держа в руках связку.

— Бери, — она протянула мне ключи и тихо пробормотала себе под нос. — И как только можно ключи забывать?!

— Спасибо, — я сделала вид, что не услышала ее слов, кивнула на прощание, а затем подошла к двери в свою квартиру.

Боковым зрением я видела, что Татьяна Михайловна все еще не удалилась к себе и теперь наблюдает за нами с Дамианом.

— Входи, — я отворила двери и пригласила Дамиана войти.

— Не боишься меня к себе приглашать? — с деланным удивлением спросил он.

Я шикнула на него и втолкнула в середину. Мы оказались в узеньком помещении между входной дверью и вешалками с одеждой.

— Ты соображай, что говоришь, — со смехом начала я. — Татьяна Михайловна — старушка с богатой фантазией. Она теперь бабушке начнет рассказывать, что я чуть ли не опасных преступников к себе вожу. С нее станется!

— Я ведь никогда не говорил, что я безопасный, — одна его рука легла мне на талию, вторая коснулась подбородка.

В царившей вокруг темноте я замечала лишь блеск глаз Дамиана, чувствовала изогнутые в кривой усмешке губы в сантиметре от моих губ.

— Дамиан...

— Иначе я лгал бы, — закончил парень, и его губы коснулись моих губ. Одно прикосновение. Еще одно. Я почувствовала, как мои руки ложатся ему на плечи, из горла вырывается тяжелое дыхание, а все мысли улетучиваются.

И снова...

"Бабушка" — внезапно вспомнила я.

Я оттолкнула от себя Дамиана... Попыталась это сделать. Мои губы помимо моей воли тянулись к его. Руки не слушались.

— Дамиан... Прекрати... Моя бабушка...

Внезапно раздался стон. Я вздрогнула, отодвинулась от Дамиана и щелкнула выключателем, который находился как раз возле моей левой руки.

— Бабушка!

Она лежала на полу возле двери, ведущей в кухню. Лицо посинело и осунулось, отчего казалось, что передо мной обтянутый кожей скелет.

— Бабушка! — я бросилась на пол, попробовала чуть приподнять ее голову.

Снова раздался ее стон и еще один...

— Баб! — я подняла глаза, прикрывая ладонями рот, чтобы не заплакать. — Дамиан, звони в скорую. Телефон на тумбочке.

Больше не обращая на него внимания, я склонилась над бабушкой, провела ладонью по ее лбу, убирая волосы.

— Бабуль, не умирай, пожалуйста.

— Номер? — откуда-то издалека до меня долетел голос Дамиана, но я не обратила на него внимания.

— Бабушка!

— Витька? — сабо произнесла она, чуть открыв глаза. — Это ты?

Дамиан схватил меня за шкирку, заставляя посмотреть в его глаза.

— Пусти меня, ты что, не видишь, — я замахнулась на него свободной рукой, но он без труда схватил ее.

— Скажи мне номер скорой, чтобы я мог до них дозвониться, — отчетливо произнес парень.

— Ноль... — я произнесла нужные цифры и вновь склонилась над бабушкой. — С тобой все будет хорошо. Честно. Сейчас приедет скорая и поможет тебе. Я обещаю, все будет хорошо.

Она не ответила. Лишь слабое подобие улыбки тронуло ее губы. Глаза начали закрываться, голова накренилась вниз.

— Бабушка! — я попыталась растормошить ее, сделать хоть что-то!

— Дамиан...

— Я позвонил им. Они сейчас будут здесь, — он присел рядом со мной и взял руку бабушки в свои руки. Провел по ее кисти, будто пытаясь что-то узнать.

— Скорая...

— Она скоро будет, — отмахнулся Дамиан, перевернул бабулину руку и коснулся ее ладони. — У нее больное сердце?

— Да. Давно.

— Вижу.

Он поднял на меня глаза. Хотел что-то сказать. Я замерла, впилась зубами в губы, силясь спросить...

— Она будет жить, — отчетливо сказал Дамиан и сжал кисть моей бабушки, будто вливая в нее силу.

Бабушка открыла глаза.

— Это ты? — она взглянула на меня, силясь улыбнуться. — Я думала больше никогда тебя не увижу. Думала... Ты жива, радость моя, как же я счастлива. Марина... Марина...

— Бабушка!

Она не слышала меня. Все продолжала и продолжала повторять:

— Марина, Марина...

— Это я, — по наитию я еще сильнее наклонилась к ней, отчего наши лица почти соприкоснулись. — Я пришла.

— Ты вернулась, — она протянула руку к моему лицу, но коснуться его не смогла. Сил не хватило. — Я знала. Те люди не такие, как ты. Они плохие, хотят погубить тебя. Все эти их ритуалы... Не верь им. Не верь! Они — зло. Я поняла это еще тогда, когда впервые их увидела. Помнишь, мы тогда гуляли в парке и...

— Помню, я все помню, — сквозь слезы произнесла я.

— Хорошо, что ты вернулась домой.

— Не умирай.

— Ты сильная, ты справишься. Я точно знаю.

— Бабушка, пожалуйста, обещай. Ты не...

— Обещаю, Марина, я все тебе пообещаю...

Затем люди в белых халатах, шум...

— Откройте двери! Быстрее! Ну же!

А затем и они исчезли. Все исчезло. Я сидела на полу и не могла встать, будто утратила точку опоры. Не было ни мыслей, ни сил, ни чувств. Одна лишь тьма.

Из снов Виттории...

В Миконию Кристоф с Габриэллой въехали еще засветло. Солнце только начинало клониться на запад, обещая ясный и погожий вечер.

Впечатления обманчивы!

Не прошло и двух часов, как зарядил дождь, превращая до того сухую и широкую дорогу в грязное жидкое месиво, в котором застревали лошадиные подковы. Сам дождь тоже доставлял жрецам не мало проблем. От холода и льющейся с неба воды не спасали никакие накидки. Но свернуть в Искарену, а не скакать дальше, в Миконский замок, принадлежавший отцу Габриэллы, жрецы не имели права. Де Соузи был при смерти и просил только об одном — увидеть дочь перед кончиной. Может, конечно, божьи служители уже опоздали, раз такой дождь зарядил — по одной из легенд, что бродила Сориной, дождь — это слезы Господа, оплакивающего смерть одного из своих детей. Граф Миконский был видным человеком. Возможно, сейчас Господь оплакивал именно его.

Но это все были лишь догадки, а потому жрецы продолжали ехать вперед, не взирая на холод и усталость. К полуночи они все же прибыли. Постучали, как положено в ворота, и попали, наконец, в теплую обитель. Старая служанка, которая состояла в челяди еще при жизни Марты де Соузи — матери Габриэллы — отвела жрецов в приготовленные для них покои, а затем показала комнатушку, где уже третьи сутки подряд прощался с жизнью отец нынешней жрицы.

Габриэлла взяла у служанки свечу и зашла в покои. Это была комната для гостей — кто знает, почему отец выбрал именно ее. Небольшая с мягким волосяным ковром на полу, широкой кроватью с мягкой периной, большим, сейчас запертым окном.

Рядом с кроватью, где лежал отец Габриэллы, сидел священник. Он что-то тихо бормотал, сложив ладони в молитвенном жесте.

— Я опоздала? — тихо спросила Габриэлла и не думая дожидаться, пока священник сам к ней обратится. Согласно церковной иерархии жрецы стояли выше простых священников. Последние имели власть разве что над карателями, которых по окрестным селам расплодилось как саранчи.

— Нет, госпожа, его душа еще не покинула тело. Но поспешите, у вас мало времени.

Жрица молча кивнула, а затем присела подле кровати отца и жестом попросила оставить ее с умирающим наедине. За то время, что они не виделись, граф де Соузи сильно изменился. До того крепкое тело иссохло. Кожа посинела и обвисла. Из-под неплотно закрытых подрагивающих губ виднелись почерневшие зубы. Волосы посидели, а кое-где вообще выпали. Лоб покрывала испарена.

Заметив на полу возле кровати чан с водой и влажную тряпку, Габриэлла взяла последнюю в руку, смочила и положила на лоб отцу.

Граф открыл зеленые усталые глаза. Габриэлла в ответ улыбнулась и впервые заговорила со времени своего возвращения в родное гнездо:

— Пап-па...

* * *

— Он умер, — Габриэлла медленно зашла в покои к Кристофу и присела на мягкое кресло.

Брат присел рядом с ней. Обнял и заговорил, пытаясь успокоить:

— Твой отец уже был не молод. Он хорошую жизнь прожил. Много добра сделал, многим помог.

Габриэлла сквозь слезы рассмеялась.

— Да-да, нес неиссякаемый свет Господа людям, себя не щадил... Не повторяй то, о чем мне сейчас талдычил священник. Ты совсем не знал моего отца.

— Он был иным? — спокойно спросил Кристоф.

— Я ненавидела его. Ненавидела за то, как он обращался с моей матерью. Он женился не на леди своего круга, а потом ее в этом винил. Ненавидела за то, что он хотел от меня избавиться, сделав жрицей. Ненавидела за то, что он едва не женился на своей очередной любовнице уже через месяц после маминой смерти. Как будто ее смерть его освободила. Папа хотел сына, чтобы тот наш род продолжил. Мало ему было бастардов, о которых знала последняя служанка, о которых знала я... Когда он сказал, что собирается вновь женится... Мне тогда шесть было... Я пригрозила, что покончу с жизней. Церковники уже обвинили мою мать в том, что она ведьма. Тогда родство с умершей жрицей его спасло, если бы еще и моя душа к Дьяволу отправилась, папу уже ничего бы не спасло. И он ждал момента, чтобы избавиться и от меня, и от моих угроз. Долго ждать пришлось. Ровно десять лет. Ты не знаешь, но через две недели после того, как меня нарекли твоей сестрой, он женился. На моей одногодке. Лишь только ей на голову косы уложили, так он к ней и посватался. Только знаешь, разгульная молодость еще никому счастья не приносила. Его жена так и не смогла зачать наследника. Полгода назад она умерла. Теперь и отец ушел. Я ненавидела его, — вновь повторила Габриэлла. — Бывало призывала к нему смерть, клялась, что за все отомщу... Но почему же мне теперь так больно?

Девушка расплакалась, уткнувшись Кристофу в грудь и бормоча что-то бессвязное и размазывая по щекам слезы.

Уже потом, под утро, изнеможенная после ласк Габриэлла прошептала:

— И все же он был моим отцом. А я... Я испортила жизнь не одним лишь ведьмам! Всегда, сколько я себя помню, я думала лишь о себе. И ради того, чтобы выжить, могла убить кого угодно. Я понимаю это, но самое ужасное в том, что я продолжу убивать, пытать невинных, выбивая из них "признания" и вместе с безмозглой толпой смотреть на священный огонь.

— Когда-нибудь все изменится, — Кристоф нежно поцеловал Габриэллу в висок и продолжил. — Нынешний епископ уже не так молод. Мы ведь только от него, старик может умереть в любой момент.

— На его место тут же придет другой. И ни мне, ни тебе, ни кому-то другому в этом чертовом мире ничего не изменить!

* * *

— А-а! Спасите! Сознаюсь во всем, госпожа! А-а!

Габриэлла перевернула очередную страницу толстенной книги, не обращая внимания на орущего мужчину. История ей попалась занятная. Про красавца юношу, который в честь дамы своего сердца, подвиги совершал. А сейчас рыцарь этот как раз в любви своей избраннице решил признаться.

— Владычица моего сердца...

— Госпожа, каюсь, — крик ведьмака ворвался в мир прекрасных принцесс и благородных рыцарей, разрушая всю его магию. Красавица помянула Лукавого, а затем махнула помощникам, чтобы те приостановили пытки. Затем, сморщив свой изящный носик, подошла к распятому на колесе и раздираемому им на части голому мужчине.

— Госпожа... — прерывисто начал мужчина.

— Габриэлла, — веско произнесла девушка. — Мое имя — Габриэлла.

— Как прикажете, госпожа... Габриэлла. Прошу, сжальтесь надо мной. Пощадите...

Девушка расхохоталась. Громко, отрывисто, искренне.

— Госпожа...

Габриэлла смолкла и резко подняла руку вверх, приказывая помощникам продолжать пытки.

— Нет, прошу вас! — с непонятно откуда взятой силой пленник схватился рукой за широкую юбку своей мучительницы. — Прошу вас го... Габриэлла. Я все скажу, все...

— Про орден тоже? — девушка наклонилась, провела рукой по изуродованному шрамами от порезов лицу. Некоторые из ран еще и зажить не успели. Чуть что начинали кровить. — А то признаюсь, мне еще не надоело с тобой забавляться.

Габриэлла резко повела рукой вниз, ногтями разрывая еще не зажившие раны.

— А-а!

Девушка убрала руку от лица пленника, лизнула указательный палец, по которому растеклась кровь ее жертвы. Улыбнулась так, что по коже пошел мороз.

— Так как?

— Рас-ска-жу, все-е рас-ска-жу... — тяжело дыша, а потому малопонятно прошептал мужчина.

— Что ж, я знала, что вы вернетесь на истинный путь, — издевательски проговорила белокурая красавица. — Где ваши братья?

— В лесу, близ Гитиса. Там легче всего спрятаться. Церковники не любят северные города, а за леса вардэ и вовсе носа не суют. Нас всего семеро. Одна вызывающая, да и ей духи не всегда отвечают, а остальные — рядовые члены. Вы легко их возьмете. Это все, что я знаю.

— Ты не сказал самого главного, какого демона вы вызываете.

— Пощади, Габриэлла, — запричитал заключенный, но, не заметив на лице своей мучительницы ни тени сочувствие, пуще того, почувствовав, что она готова отдать приказ снова истязать его, воскликнул. — Ваала. Мы вызываем Ваала!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Резкая боль.

Я схватилась за щеку, чувствуя, как кровь приливает к голове.

— Как ты...

— Пришла в себя? — резко спросил Дамиан.

Я не ответила, все так же тупо глядя в пространство.

Парень быстро поднял меня на ноги, прислонил спиной к стене и посмотрел мне в глаза.

— Виттория!

— Бабушка...

— Она жива. Слышишь меня, она выживет! Верь мне!

Я кивнула.

— Верю, — я почувствовала, как Дамиан прижимает меня к себе, и в ответ уткнулась ему в грудь лицом. — Верю!

Не знаю, как долго мы так стояли. Наконец, я пришла в себя, отодвинулась от Дамиана и спросила:

— Где она?

— Ее повезли в больницу на Каменной.

Я кивнула.

— Поехали. Я должна быть там, когда она... Я просто должна быть там!

Мы быстро заперли квартиру, спустились на лифте вниз и сели в машину. Я объяснила Дамиану, как проехать до Каменной улицы, и скоро машина уже тормозила возле пятиэтажного здания светло-серого цвета.

— К вам только что из Радужной улицы дом пять должны были доставить Людмилу Алексеевну Горянскую. Где она? — спросила я в приемной.

— С каким диагнозом? — молодая девушка в белом халате и шапочке безразлично переворачивала какой-то журнал.

— У нее что-то с сердцем.

Девушка с кислой миной отложила журнал в сторону. Достала из верхнего ящика стола старенькую зеленую книжку. Так же медленно перевернула первые страницы. Затем вчиталась.

— У меня в записях ее нет. Поднимитесь на третий этаж. Там спросите.

Мы последовали ее совету, и я задала тот же вопрос медсестре на третьем.

— А, старушка, — медсестра кивнула на одну из дверей. — Она в операционной. Ждите.

И мы стали ждать. Мои руки дрожали, на меня вновь и вновь накатывало отчаяние, а царившая здесь тишина только усиливала волнение.

— Если с ней что-то случится...

— Она выживет! — твердо сказал Дамиан, поворачивая мое лицо к своему. — Верь мне, — он осторожно поцеловал меня в лоб и добавил. — Я отойду ненадолго. Справишься без меня?

— Да. Это в квартире я думала, свихнусь. А сейчас справлюсь!

Он еще раз поцеловал меня и поднялся, пошел вглубь коридора, до меня лишь долетели странные слова, сказанные шепотом:

— Я попытаюсь попросить за нее...

* * *

Дамиан увидел дверь с надписью "служебное помещение" и зашел в середину. Запечатал дверь заклинанием и обратился к Дьяволу.

— Не ожидал тебя увидеть так скоро, — Люцифер выглядел удивленным. — Ты выяснил, что такого важного в девчонке?

— Пока нет. У нее сейчас умирает бабушка, и...

— И это может заставить ее открыть секрет, — кивнул Дьявол. — Да, это подходящий момент, чтобы ее разговорить. Во время горестей люди легче всего расстаются со своими секретами. Надеюсь, ты сумеешь этим воспользоваться.

— Но, если она не умрет... — начал Дамиан.

— Не умрет? — Дьявол вгляделся в глаза Дамиана, выискивая в них образ умирающей. — Ошибаешься, она обречена.

* * *

Когда я вновь увидела Дамиана, его лицо стало немного иным.

— Что-то случилось?

Он лишь покачал головой.

— Мне жаль твою бабушку.

— Спасибо, — я взяла его руку в свою. — Но она выкарабкается. Я верю в это!

А затем из операционной вышел человек в белом халате. Врач! Я вскочила с места и подошла к нему.

— С ней все в порядке? — я кивнула на дверь операционной. — С Людмилой Горянской. Мне сказали, она в операционной.

— Кем вы ей приходитесь? — спросил врач.

— Внучкой.

— Тогда это ваше, — он потянулся в карман и достал оттуда золотой медальон, который бабуля никогда не снимала. — Мне очень жаль, но ваша бабушка умерла.

Глава 11. Жизнь и смерть

— Вы дочь, да? — ко мне подошла немолодая чуть полноватая женщина, с короткими, выкрашенными в бордовый цвет волосами.

— Внучка, — я попыталась улыбнуться, но выдавила из себя только жалкую гримасу.

Женщина слегка отрешенно кивнула.

.— Да, позабыла. Идите, скажите пару слов, пока крышку не закрыли.

Я кивнула и подошла ближе, стараясь не смотреть на тело в гробу, стараясь запомнить бабулю такой, какой она была при жизни, а не...

— Бабушка была... — я задохнулась, но не расплакалась. Упрямо сжала зубы и продолжила. — Была замечательным человеком. Она всегда поддерживала меня, беспокоилась, пыталась помочь, что бы я у нее не просила. Она... Она прожила хорошую жизнь. Не такую долгую, как могла, но... Зато...

— Зато не страдала долго, — прошептал кто-то из стоящих позади меня людей. Многие там были. Несколько соседок, двое бывших бабушкиных сослуживцев, три приятельницы, с которыми бабуля любила болтать по телефону, пока меня не было дома. — Не мучила ни себя, ни посторонних.

К горлу подступили рыдания. Я прерывисто задышала, чувствуя, как по щекам покатились слезы. Решительно подняла руку: вытереть их. Но сдержалась. Так, с мокрыми щеками, и продолжила речь:

— Зато мать мою и меня вырастила, на ноги поставила. Она...

— Детка, перестань, не изводи себя так, — Татьяна Михайловна к моему удивлению вместо обычного осуждения выказала сочувствие. — Если умерла, значит, строк ее к концу подошел.

Сердобольная старушка попыталась меня обнять, но я вырвалась из ее объятий. Подошла еще ближе к гробу, все так же пытаясь отвести взгляд от застывшего тела. Позже и вовсе закрыла глаза. Наклонилась и легко коснулась губами холодного лба.

— Земля тебе будет пухом, бабуля. Земля будет...

Скоренько поднявшись, я отошла от деревянного, оббитого красной тканью гроба, освобождая место другим гостям. Кто по одному, кто по двое они подходили к бабуле и прощались.

— Хорошим человеком Людка была. Всем нам помогала. Никогда не отказывала. У самой, бывало, денег нет, а она...

— Много чего Людмила в жизни сделала. Я вот всегда говорила...

Все новые и новые слова. Людка, Людмила, Горянская... Я будто отгородилась от всего этого. Стояла в стороне, не вслушиваясь, будто говорили они не о моей бабуле, а каком-то совершенно постороннем человеке. Добром, хорошем, щедром...

Бабуля... Бабушка...

Я помнила едва ли не каждый день, проведенный с ней. Они остались где-то в памяти, но где-то очень далеко. Так далеко, что и не добраться. Сейчас же...

Нечто объемное, покрытое белой простыней, выкатили из операционной. Санитар в голубом халате осмотрел длинный, полупустой в этот ночной час коридор и подкатил тележку к нам с Дамианом. Обратился к моему спутнику:

— Вы Горянский?

— Я — Горянская, — опередила я Дамиана. — Это... Горянская Людмила...?

— Сейчас проверим, — санитар резко поднял простыню, показывая мне лежащее на тележке тело.

Бледное, чуть синеватое лицо в обрамлении седых волос, которые бабуля никогда не красила. Заострившееся, будто внезапно похудевшее лицо — скелет, обтянутый кожей. Белесые губы и почти слившиеся с ними такие же белые выглядывающие зубы. Тонкие, выщипанные накануне ресницы. И огромные невидящие глаза. Несколько синяков да багровых кровоподтеков на шее и плечах.

Позади раздался какой-то шум. Но прежде чем посмотреть, откуда он доносится, я провела рукой по бабулиному лицу, закрывая ей глаза.

Сглотнула.

— Она умерла.

Я осторожно накрыла голову бабуле простыней, а затем повернулась к мужчинам. Невесть с чего улыбнулась.

— Это она. Людмила Алексеевна...

Я глубоко вздохнула, возвращаясь из воспоминаний, и едва не подавилась воздухом. Закашлялась, схватившись рукой за грудь. Затем выровнялась, вытерла мокрые от слез щеки и вновь подошла к гробу. Кивнула двум плечистым мужикам, которые как раз без дела ошивались рядом, чтоб закрывали гроб, а затем опускали его в заранее выкопанную яму.

Кто-то сказал:

— Киньте землю в яму, чтобы земля ей пухом была.

Я кивнула. Подошла к горе не то глины, не то песка, которую до того гробовщики выкопали из ямы. Набрала в кулак жменю, бросила в яму. Взяла еще...Еще...

Долгий это был день. Наверное, самый долгий в моей жизни. Похороны, затем поминки... И всюду, куда ни гляну, жалеющие, сочувствующие лица.

— Как же ты теперь одна?..

— Ты, если что, обращайся. У нас и самих с деньгами не густо, но...

Хотелось плакать, кричать: да не нужны мне ваши деньги. Валите к чертям собачим! Куда угодно валите, только оставьте меня в покое! Биться головой о стены и остаться, наконец, в одиночестве. Выплакаться. Забыть...

Но нельзя. Только выслушивать их сочувствие, благодарить...

— Да-да, конечно, я постараюсь...

— Вы не волнуйтесь...

Наконец, меня оставили в покое. С большинством гостей я еще в кафе распрощались, а Татьяна Михайловна меня до двери проводила.

Будто без нее не справлюсь!

Я громко хлопнула дверью и медленно опустилась на корточки подле нее. Наконец, я осталась одна. Наконец...

Слез не было. Весь день я сдерживалась. Задыхалась, но запрещала себе рыдать. Хотела выплакаться в одиночестве, так, чтоб никто... Никто...

Я осталась одна, как хотела, как... А слез не было. Ничего не было! Только горе...

Сзади послышался стук, громкий крик и надоедливая трель звонка. Но какое мне дело до незадачливого визитера? Пошел он к черту!

Новый удар в дверь. Да еще и такой силы, что я через дерево почувствовала. И еще...

— Убирайся! — не поворачивая головы, сквозь зубы прошипела я. Все равно ведь не открою, как ни старайся.

Меня как будто услышали. Стук прекратился. Я улыбнулась, так и не сумев выдавить из себя слезы. Облокотила голову о двери и...

— Вот ты где! — взявшийся из ниоткуда Дамиан резко схватил меня за запястье, поднимая на ноги.

— Откуда ты здесь взялся?! — я икнула от удивления и заслонила рот рукой.

— Я же форточник, забыла? — фыркнул Дамиан. — Кажется, именно это ты своим друзьям из полиции рассказала.

— Не важно! — я отвернулась, быстро отперла замок, а вслед за ним двери. — Уйдешь ты через дверь.

Дамиан резко ее захлопнул. Прижал меня к дереву. Но говорить поначалу ничего не стал. Вздохнул, будто собираясь сказать нечто, чего раньше не говорил.

— Виттория, я не умею утешать. Умею только...

Я не дослушала его. Прервала.

— Мне не нужно, что бы меня утешали. Мне вообще ничего не нужно. Ни от тебя, ни от кого!

— Послушай! — Дамиан скрипнул зубами. — Люди умирают. С этим ничего нельзя поделать.

— Да что ты вообще знаешь?

— Ты права, ничего я не знаю, — Дамиан отошел на шаг. — Люди умирают — это да. Тела предают земле или сжигают — у разных народов по-разному. А души умерших попадают кто в рай, кто в ад. Но я и подумать не мог, что терять кого-то из близких так больно!

— Неужели сам никого не терял? — фыркнула я, но тотчас сменила шутовской тон. — Прости. Надеюсь, тебе не скоро придется нечто подобное пережить. Это больно... Очень.

— Вижу, — Дамиан осторожно взял меня за руку. — Пошли на кухню. Хоть выпьешь чего-то.

Я послушно дала увести себя. Присела на стул со спинкой. Затем взяла предложенную Дамианом красную чашку с чем-то горячим. Несколько секунд разглядывала золотистый рисунок какого-то мифического животного с большой роскошной, как у льва, гривой и маленьким, будто у змеи, хвостом. Кроме того, животное могло похвастаться большими круглыми глазами и маленькими треугольными рожками.

Как попусту смотреть на знакомую с детства чашку мне наскучило, я сделала глоток. Закашлялась и едва не выплюнула.

— Что это?

— Чай... С водкой, — уточнил Дамиан. — Здесь, в шкафу нашел.

— Прелестно. Сам пей, — я вернула ему чашку. — Все равно это не поможет.

— Хоть немного. Нужно отпустить горе. Другие на похоронах плакали, прощаясь с твоей бабушкой. Ты же...

— Слезы тоже не помогут, — я вновь глотнула так и не отданный Дамиану напиток. — Тебе от них легче не будет. Только другим проблем и создашь. Помню, у меня когда мама умерла... Еще лет десять назад... Я рыдала. Все глаза выплакала. Остановиться не могла. А потом слышала, как тетя Люба — соседка, которая меня успокаивала — сыну своему говорила, что уже не знает, что со мной делать. Надоела я ей до чертиков. Но как же, матери моей она обещала за мной присмотреть. Вот и вынуждена теперь меня выслушивать!

— Ну, сейчас же тебе не десять лет, — Дамиан присел рядом со мной, нежно обнял, отчего моя голова оказалась у него на груди. — И мне ты уж точно не в тягость.

От прикосновений Дамиана веяло такими теплом и участием, что я не сдержалась. Слезы, душившие меня весь этот нестерпимо долгий день, наконец, вылились наружу. Я еще крепче прижалась к Дамиану, выдохнув:

— Бабушка... Бабуля...

* * *

— Я помню, ты приходил на кладбище. Зачем? — моя голова доверчиво лежала на плече у Дамиана. Глаза я закрыла, чтобы не видеть привычных вещей и не вспоминать бабулю.

— Проверял, чтобы с тобой ничего не случилось. Ты плохо выглядела. Вся бледная. Будто сама покойник. Руки трусятся. А вдруг в обморок грохнешься или того хуже. А чего в стороне стоял, ближе не подходил, — продолжил Дамиан, так и не дождавшись нового вопроса от меня. — Так мешать не хотел. Твою бабушку я едва знал. Хуже — вообще не знал. Видел разок и только.

— Спасибо, — я осторожно поцеловала Дамиана в шею. Рядом с выпирающей косточкой. — Спасибо, что ты сейчас рядом. Я ошибалась на твой счет. Сильно ошибалась...

— Что же ты такого думала? — хмыкнул Дамиан.

— Что ты переспать со мной хочешь, а как переспишь, бросишь.

— Ну, от первой части твоего предложения я бы не отказался.

Я шутя толкнула парня в бок, затем попросила:

— Можешь мне помочь бабулины вещи разобрать? А то я к ней в комнату заходить боюсь. Ничего там страшного нет, просто...

— Пошли! — Дамиан не стал дожидаться, пока я закончу фразу. Поднялся и шагнул в коридор.

Бабушкина комната — самая первая от кухни — встретила нас раскиданными по полу бумагами, сброшенной с кровати на пол подушкой и настежь открытым шкафом с одеждой.

— Ничего себе! — от удивления присвистнул Дамиан. — Кто это у тебя здесь пошуровал?

Я махнула рукой.

— Не обращай внимания. Это я тут все раскидала. Паспорт бабушкин искала. Его в морге требовали.

— А сейчас мы что будем искать? — спросил парень, опускаясь на пол и поднимая одну из валяющихся там бумаг. Прочел. — Квартплата за апрель. Тебе случайно не это нужно?

— Нет, трудовую книжку, свидетельство о браке, документы на квартиру и еще парочку бумаг. Бабушка их обычно в столе держала, но я, когда ее паспорт искала, такой бардак здесь устроила, что теперь не факт, что найду.

— Тоже мне проблема! — фыркнул Дамиан и засунул свой нос в очередную бумажку. — Найдем!

Дамиан не ошибся. Наверно, и полчаса не потратили, как все отыскали. Вот только сложить документы на место не успели.

— А это что? — Дамиан покрутил в руках длинный белый конверт, на который я при первом осмотре и внимания не обратила. Тем временем Дамиан прочел надпись на его обороте, сделанную просто синей ручкой. — Для Виттории. Ну, держи, — парень с недоумением подал мне конверт. Затем улыбнулся. — У твоей бабули были секреты.

— Может, это простое завещание, — хмыкнула я. Осмотрела конверт со всех сторон, но так и не нашла ничего стоящего внимания. Такой можно на любой раскладке купить. А других надписей, помимо "для Виттории", на нем не наблюдалась.

Еще немного покрутив конверт в руках, я, наконец, разорвала его. Внутри оказалось написанное от руки письмо.

Дамиан расплылся в улыбке.

— Говорил ведь там какой-то секрет, — парень кивнул на письмо. — Вот и оно! Эх, надо было поспорить!

— Я не спорю из-за такой ерунды, — я прокручивала в руках теперь уже письмо, так и не решаясь его прочесть. — Дамиан, э-э...

— Я пойду, — парень поднялся. — Вернусь, когда закончишь читать. Это твои секреты. А потом, если захочешь, мне расскажешь.

— Договорились!

Я услышала, как за Дамианом захлопнулась дверь, затем облокотилась о бабулину кровать и вчиталась в исписанные твердым почерком строки.

Дорогая Виттория, внучка, если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых. Я давно хотела рассказать тебе правду. Просто честно взять и поговорить. Но каждый раз, начиная, не доводила разговор до конца. Боялась, что, узнав, как все было, ты во всем обвинишь меня или просто пойдешь по ступам свой матери.

Она была хорошей девочкой, ты не думай. Доброй, доверчивой. Порой слишком доверчивой... А порой, наоборот, как осел, упрямой. С детства она увлекалась мистикой: гадания на рунах, какие-то заклинания, странные обряды. Я не перечила ей. Думала, что это просто детские игры. С возрастом пройдет. Так оно и было. Поначалу... Потом уже она с этими людьми связалась. Странными, больными. Они демона хотели в наш мир вызвать. Кому-то денег не хватало, кому-то любви.

Помню, Маринка прибежала вся счастливая: ритуал они нашли. Такой, что подействует. Я не поверила. Только посмеялась над ней. Старая дура! Через три дня после того разговора Марину на месте преступления застукали. Не просто преступления, страшно подумать — убийства. Девочку какую-то, совсем молоденькую, зарезали. Да и кровью ее тело обрисовали. Полиция Марину подозревать даже начала. А дочка моя, нет бы развеять подозрения, сбежала. Куда, никто не знал. Испарилась попросту.

Я никогда не верила, что это она убила. Убеждена была, что ее подставили. Или того хуже, тоже убить хотели. А ей повезло, сбежала она. Долго я так думала. Не раз свечку за нее в церкви ставила, чтобы жилось ей как можно лучше.

А потом тот звонок через десять лет после исчезновения. "Вашу ночь нашли мертвой..." Марину... Я солгала тебе, Виттория. Твою мать не кремировали. Ее какие-то звери заживо сожгли. Звери! Люди такого сотворить не могли. И сделали они это прямо на кладбище. Старом, правда. Там, где уже не хоронят. Маринку только вот похоронили. Побрезговали кости горелые с места на место переносить, так прикопали. Девятый ряд. Место пятнадцатое. Ты не забывай про мать. Цветы ей на могилу приноси. Раньше я это делала. Теперь вот твоя очередь.

Только, Виттория, молю. Убийц этих отыскать не пытайся. Они уже давно за решеткой. Поймали их, наказали по всей строгости. Мать это твою не вернет, но хоть эти скоты ответят!..

Я отложила письмо в сторону. Подумав, сложила его на четыре части и вновь в конверт засунула. Сама полезла в сумку, где вот уже несколько дней носила материалы украденного у Олежки дела. Все хотела вернуть, да не до того было.

Достала уже раз изученную фотку. За это время та ничуть не изменилась. Кости, обрывки одежды и волос... Но я же не знала, что это моя мать!

Горянская Марина...

Горянская Марина...

Горянская...

А если я ошибаюсь — попыталась я уцепиться за хлипкую версию. Если...

Внезапно мой взгляд привлек валяющийся среди костей кулон. Округлой формы, слегка вытянутый кверху, будто капля воды. Где-то я уже видела... Полезла в сумку. Потайной карман справа...

Есть!

У меня в руках сверкала золотая капля. Кулон, который бабуля никогда не снимала...

Сволочи!

Я резко ударила кулаком о пол. Как там сказал Олежка, по году за каждое убийство...

Гады!

Внезапно в комнату заглянул Дамиан. Внимательно посмотрел на меня.

— Все в порядке?

— Да, — я не стала вдаваться в детали того, что узнала. Поднялась с пола. — Вспомнила наши убийства. Сейчас вот просмотрела материал по делу десятилетней давности. Почерк во многом схож. И тогда тоже хотели вызвать демона. Но в прошлый раз вроде зачинщиков посадили. И сидеть им еще порядком

— И?

— Слишком много совпадений в этих делах. Может ли быть, что посадили не всех?

— Вполне. А может, кто-то из них только что вышел на свободу. Или это имитатор. Есть еще несколько вариантов.

— Нужно это выяснить!

— Откуда такое рвение? — Дамиан задумчиво прищурил глаза.

— Я потеряла мать, потеряла бабушку... — мой голос дрогнул. — Я не хочу потерять еще и подругу. Ты говорил, обряд произойдет в ближайшие дни. Возможно, сегодня. Место тебе известно. Поехали, узнаем, наконец, что происходит.

И что происходило десять лет назад!

Из снов Витории...

Габриэлла вертела в руках монету и все никак не могла решиться. Повернет одним боком — лик короля, вторым — епископа. Впрочем, девушку интересовали уж никак не образы правителей. Кое-что иное!

Наконец, Габриэлла подняла глаза на бабку в пестром цветастом сарафане, которая спокойно, слегка презрительно глядела на нее.

— Мне нужно одно зелье, — начала девушка.

— Ух, милая, ко мне все за зельями-то приходят. Ты скажи, что именно тебе требуется, тогда я и решу все твои горести.

— Я тебе не милая! — решительно проговорила Габриэлла. — Очень сомневаюсь, что ты сможешь решить все мои проблемы. Они не по тебе.

— Зачем же ты пришла ко мне... Госпожа?

— Мне нужно вытравить плод.

— Срок? — по-деловитому спросила знахарка.

— Полтора месяца.

— Большой срок, — знахарка цокнула языком. — Нагрешила ты, до... Госпожа. А спохватилась поздно.

— Может, и так, — надменно бросила девушка. — Только это мое дело. Сможешь мне помочь, или кого порасторопней искать?

— Сделаю я. Завтра к полудню приходи, будет зельечко готово.

— Благодарю, — девушка швырнула знахарке монетку. — Это тебе задаток.

Не тратя время на поклоны, Габриэлла поспешно вышла за двери, пытаясь не выказать своих чувств. Не выговорить все то, что накопилась в сердце. Грех? Пусть так. Вот только сладостный грех, в отличие от бесконечной чреды костров, предательств, боли. И все же грех, за который придется платить!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

В сумраке развалины и впрямь выглядели пугающе. Я даже подумала, что убийцы не зря выбрали это место. Пустая оболочка дома казалась притаившимся зверем. Мне то и дело чудились огоньки в проеме окон и дверей. Слышались тихие, шипящие, будто у змей, голоса, странные шорохи, скрипы...

— Ну как, не передумала демона ловить? — ехидно спросил Дамиан, разрушая возникшие перед глазами видения. — Или все-таки боишься?

— Не передумала! Фонарик искала, — я предъявила Дамиану мгновение назад найденный огонек и нажала на кнопку, — я и вправду боюсь, — я выдержала эффектную паузу. — Только не демона, ноги сломать.

Пропустив Дамиана вперед, я зашла в дом. Бояться все же не стоило. Странные огоньки оказались отблеском луны. А скрип и шуршание — ветром. В старом заброшенном доме не было никого. Я фыркнула про себя: "А кого вообще я хотела здесь найти? Демоны, духи — это все сказки!"

— Твоя идея оказалась чепухой, — заявила я Дамиану, как только мы обошли все помещения, разумеется, оказавшиеся пустыми. — Не мудрено, что в полиции в нее не поверили.

— Я не утверждал, что все произойдет именно сегодня. — Дамиан внезапно прищурился и оглядел место, где мы стояли. — Уверена, что мы здесь все осмотрели?

— Ты же видел, здесь больше ничего нет. Если только... — внезапно мне вспомнился один из рассказов Катьки. — А если...

По наитию я подошла к левой стене, как раз под пустым проемом окна, и начала разгребать валяющиеся еще с прошлой осени ветки.

— Есть! Даже не верится.

Я показала Дамиану открывшуюся крышку люка. Парень хмыкнул и посмотрел на меня с уважением.

— Как ты догадалась?

— Катька рассказывала, что в позапрошлом столетии, а именно этим периодом датируется дом нашего музыканта, были очень популярны подземные ходы. Так что каждый уважающий себя гражданин должен был иметь в своем доме эдакий ход. Наш мэтр не исключение.

Дамиан потянул за крышку люка. Напрягся... И отпустил.

— Тебе помочь? — предложила я.

— Лучше отойди, — глаза Дамиана внезапно зажглись алым, он что-то прошептал себе под нос и...

— Прошу! — Дамиан с удовольствием посмотрел на открывшийся ход и пригласил меня войти.

— Кошмар, какая здесь паутина! — не пройдя и двух ступеней вниз, я врезалась в густую сеть. Чертыхнулась и провела рукой вперед, освобождая путь, а затем вытащила из волос кусочки оставшегося там "паучьего кружева".

Наконец, проведя нас через еще одну паутину, лестница закончилась. Мы оказались в небольшом округлом помещении. Оно было не особо высоким, но и наклоняться, чтобы его обойти, не приходилось.

— Чертова паутина! — врезавшись в еще одну сеть и заметив парочку пауков, я все же не смогла сдержать ругательство. — Медом им что ли здесь намазано?!

И замолчала.

Минута... Две...

— А ведь действительно, паукам здесь раздолье. Людей нет, паутину никто не снимает. Но почему она только здесь? Почему наверху нет ни одного, самого маленького паучка, почему там нет паутины? Так не бывает! Там определенно кто-то...

Дамиан внезапно зажал мне рот, показывая наверх.

— Я слышу шаги.

Я кивнула, а затем осторожно, стараясь не производить ни единого звука, начала подниматься наверх по лестнице. На последней ступени остановилась. Прислушалась...

— Нет там никого.

Стаявший за мной Дамиан снова резко зажал мне рот рукой и тихо прошептал на ухо:

— Слушай!

И тишина... Тишина...

— Я...

— Здесь кто-то был, — внезапно донеслось сверху. — Может, и сейчас есть.

— Там, — не совсем понятно поддакнул второй голос. Затем более доходчиво продолжил. — А впрочем, это чепуха. К завтрашней ночи эта проблема будет решена. И погребена...

Он сказал что-то еще. Совсем тихо, будто себе под нос. Я не услышала. Подумала, это мелочь. Ну, ругнулся человек или...

— Фата Моргана, — прошептал Дамиан.

— Что ты... — не договорила. По телу прошла судорога. Еще одна... И еще... — Мне страшно... Они убьют нас. Придут и ножом сердце проткнут, а потом начнут кровью обрисовывать тела. Мертвые наши тела...

— Успокойся! — Дамиан схватил меня за руку. — Фата...

Я оттолкнула его, бросилась вниз по лестнице, все проговаривая:

— Убьют... Убьют...

Я ударила кулаком о стену.

— Выпустите меня, Выпустите...

Дамиан резко навалился на меня всем своим весом, не давая пошевелиться.

— Успокойся! Это не твой страх. Фата Моргана — заклинание иллюзорного страха.

— Не верю! Не верю в заклинания... В магию... В тебя... Они придут!..

Он поцеловал меня. Не нежно. Отчаянно, страстно. Страх... К черту страх! Есть только я и... И он... Горячие руки коснулись моего нагого тела. Мгновенно избавив меня от лифчика, пальцы начали мять мою грудь, отчего соски окаменели.

— А-а! — я застонала и ... — Услышат! Они...

— Ушли! — Дамиан быстро стянул джинсы и резко вошел в меня, сменяя страх диким наслаждением.

Глава 12. Таинственный ритуал

Первым, что я увидела, когда открыла глаза, была обнаженная спина Дамиана. Мягкая и ...

— Черт!

Я перекатилась на спину и ударилась головой о твердый пол. Как же меня угораздило?! Природа безмолвствовала, не подумав мне отвечать. Да и не было никакой природы вокруг. Один лишь камень да тьма. Из щелей над нами пробивалось немного света, но его явно было недостаточно, чтобы разглядеть, что происходит вокруг. Впрочем, я и так знала, что ...

Потихоньку, на ощупь я отыскала сброшенную ночью одежду. Поначалу отыскала джинсы с джинсовкой. Затем кофту. С лифчиком пришлось повозиться. Но, в конце концов, я нашла и его. В дальнем углу. Убрала с него паутину и все же смогла нормально одеться.

Там же в углу, стараясь не разбудить спящего Дамиана, включила обнаружившийся в кармане джинсов телефон. Проверила время: девять утра. Где-то, достаточно глубоко в мозгу, промелькнула мысль, что в это время Татьяна Михайловна как раз зайти обещала ко мне: посмотреть, как я без бабушки справляюсь. Что ж, уйдет не солоно хлебавши.

Я поднялась по лестнице и откинула крышку, залив подпол ярким светом. Хорошо, что вечером, как вниз спускались, мы ее захлопнули — подумалось внезапно — не то нас бы вчера точно обнаружили, а мы бы не отделались непонятно чем.

Выйдя из оболочки, некогда бывшей жилым домом, я пересекла улицу. Прошла мимо нескольких кустов непонятно каких растений (не сильна я в ботанике) и ступила на песочный пляж. Как раз сюда пару дней назад туристов и водила.

В воду я заходить не стала. Так и села на холодный песок. Солнце только вставало, и было достаточно прохладно, а потому я посильнее закуталась в джинсовку.

Несмотря на утреннюю прохладу, день обещал быть если не жарким, то теплым уж точно. На небе не было заметно ни одного облачка. Да и трава, по которой я прошла, прежде чем ступить на песок, была влажной от росы.

Вокруг стояла тишина. Только жужжание комара над ухом и раздражало. Улучив момент, когда кровосос решил отпить моей кровушки, я резко хлопнула по плечу.

— Почему сбежала? — внезапно над ухом раздался уже человеческий голос. Мужской. А, обернувшись, я встретилась глазами и с его владельцем.

— Не хотела тебя будить.

— Мы, де... — Дамиан как-то подозрительно закашлялся, затем сел на песок рядом со мной и продолжил. — Я чутко сплю.

— А кто эти "мы"? — с интересом спросила я.

— Мои родные, — последовал короткий ответ.

— Я не знала, — я пожала плечами, набрала в кулак песка и медленно высыпала его обратно. — Прости, что разбудила.

— Чепуха! — Дамиан легко поцеловал меня за ухом. Затем еще раз... — В чем все-таки дело?

— В чем дело?..

Я помолчала. Затем, коротко ответив на один из поцелуев Дамиана, отвернулась и опустила глаза на песок.

— Как-то, пару лет назад, я встречалась с одним парнем. Сергеем. Серый — так его все звали. Веселый. Анекдотов знал тьму. Душа компании. Ни одни шашлыки без него не обходились. Ни один поход в клуб. Ничего. Не знаю, отчего он обратил на меня внимание. Он обратил. И начались цветы, поцелуи... Даже песню мне под гитару пел, — я вздохнула, вспомнив первые аккорды, вспомнив его улыбку, добрые-предобрые глаза... Да уж, добрые! — Я влюбилась. Сашки тогда как раз в городе не было. На полгода уехал. В командировку. А он ведь мне вместо старшего брата был. С Катькой я тогда даже знакомой не была. А больше близких подруг у меня и не было. Посоветоваться не с кем... Я с ним переспала... А на утро, как мы проснулись, услышала от него: ты еще здесь? Я думал, ночью свалишь.

— Скотина, — припечатал Дамиан, как я закончила рассказ. — Ты думала, я такой же?

— Я не хотела... Услышать эти слова вновь, — я опустила глаза еще ниже, хотя, казалось бы, ниже уже некуда. И так в землю смотрю.

Дамиан внезапно приподнял мой подбородок.

— И что, так и будешь всех отталкивать?

— У тебя есть другие предложения? — от одного вида Дамиана я начала расплываться в улыбке.

— Разумеется! — внезапно он повалил меня на песок, накрывая мои губы своими. — С десяток!

Немного подурачившись и решив продолжить подальше от чужих глаз (общественный пляж все же), мы поднялись с песка и зашагали к машине. Возле подъезда моего дома столкнулись с Татьяной Михайловной. Старушка окинула меня негодующим взглядом.

— Между прочим, с утреца я заходила.

— Ну, и зря, — не вдаваясь в подробности, но, нахмурившись, от того, что соседка в мое отсутствие зашла ко мне домой, припечатала я. — Я же говорила, что сама справлюсь.

— Вижу я, — Татьяна Михайловна окинула Дамиана таким же недовольным взглядом, как до того меня.

Я не сдержавшись, фыркнула:

— В лифте жечь кнопки не будем, не волнуйтесь.

— Еще чего не хватало! Хоть бы платок на голову надела. Постыдилась бы. Бабка у нее только вчера умерла, а она...

Я остановилась. Вздрогнула, будто поднесла руку к оголенным проводам. И посмотрела Татьяне Михайловне точно в глаза.

— Что вы сказали?..

Дамиан успокаивающе положил руку на мое плечо и посмотрел на мою соседку.

— Убирайтесь отсюда!

Не знаю, что было в его глазах. Да только Татьяна Михайловна схватилась за сердце, уперлась глазами в землю, как я на пляже, и засеменила от нас прочь.

— Что ты сделал? — я резко обернулась и посмотрела на Дамиана. Его лицо было в порядке. Черты лица, черные, как прежде, глаза. Вот только...

— Что с Татьяной Михайловной?

— Наверно, вспомнила, каково это: терять кого-то из близких. Старики многих похоронили.

— Но как ты...

— Не важно! — резко, отчего-то злым голосом, отрезал Дамиан.

Зайдя в квартиру, я первым делом полезла в душ. Горячие струйки воды весело бежали по моему телу, даря тому блаженство. Я довольно мурлыкнула и намочила волосы. Затем потянулась к шампуню.

Едва слышно отворилась дверь, и знакомый голос поинтересовался:

— Не будешь против, если я присоединюсь?

— Отнюдь.

Я повернулась к отгораживающей меня от остальной части комнаты шторе спиной, а затем почувствовала, руки Дамиана на своих бедрах. Мягкие губы прошлись от мочки уха до шеи и плеч. Его руки ласкали мой живот и грудь, и я, не сдержавшись, тихо застонала. Чуть повернулась к нему и ответила на поцелуй. Обвила руками шею, стараясь приблизиться к его телу.

Еще ближе!

Еще...

Дамиан легко приподнял меня над ванной и прижал спиной к кафелю. Развел мои ноги в сторону, не переставая ласкать губами грудь, а затем вошел в меня. Я выгнула спину от наслаждения и провела руками по его спине. Слегка царапнула ногтем и обвила ногами его ягодицы.

— Ближе! Ближе...

Выйдя из ванной и поев, мы, наконец, приступили к обсуждению наших проблем.

— Олег не поверит в демонов, — задумчиво произнесла я, попивая заваренный чай. — Я бы и сама в них не поверила, если б не пережила этой ночью... Как ты сказал, Фата...

— Фата Моргана, — повторил уже сказанное накануне Дамиан. — Заклинание. Оно вселяет в людей страх, вызывает страшные видения. Не особо сильное, но на незащищенных подействовать может. Даже убить, если вовремя не принять меры.

— На незащищенных? — заинтересовалась я. — Значит, ты защищен. Чем или кем?

— Ты не поверишь. Раз уж ты в демонов не веришь... — Дамиан насмешливо улыбнулся, вновь превращаясь в того человека, которого я знала... Вернее... Не знала, не понимала с первой встречи.

— Почему ты улыбаешься, как только я упоминаю, что не верю в демонов?

Он вновь улыбнулся, но смолчал, всем своим видом показывая, что он тоже... Черт возьми, Дамиан — человек! По-иному и быть не может!

Но парень упорно отмалчивался. Тогда я снова вернулась к нужному вопросу:

— Что мы будем делать? Олег...

— Да, слышал я уже, — Дамиан фыркнул. — Твой Олег нам не поверит. Справимся сами.

— С этими убийцами? — поразилась я. — Мы даже не знаем, сколько их. Нас только двое. А их может быть с десяток!

— Не больше пятерых. Не то пропало бы больше людей.

— Почему? — не поняла я. — Неужели им мало убитых?

— Убитые составляют часть пентаграммы и служат лишь для того, чтобы демон услышал их призыв и явился в этот мир. Но заклинателям что-то нужно от Ваала — не забавы ведь ради они его вызывают — а потому они приготовили ему жертвы. Если ритуал соблюден правильно, то жертвы пока живы. Но, как только нужный демон появится в этом мире, людей уничтожат. Сожгут.

Дамиан, верно, заметил, как изменилось мое лицо от его последних слов, а потому придвинулся ближе ко мне, а затем и вовсе пересадил к себе на руки. Встревожено спросил:

— Что с тобой?

Я молчала. Только вновь видела перед глазами те снимки. Пепел и кости и...

— Десять лет назад они сожгли мою мать...

Из снов Виттории...

— Избавься от ребенка. На вот, — всего пару часов назад родившая женщина кинула повитухе на стол несколько золотых монет. — Тебе за труды... И за молчание.

— Как же это? — старуха опешила. — Не по-божескому от ребенка избавляться.

— Плевать! — и без того опухшее от тяжелых родов лицо Габриэллы исказила злоба. — Избавься от него!

— Это девочка, — мягко поправила старуха, все еще надеясь образумить роженицу. — Вы только-только говорили, что она не должна страдать от ваших грехов.

— Она и не будет, — Габриэлла зло хохотнула. — Мертвые не страдают. И живым жизни не отравляют, — чуть тише добавила она.

Старуха покачала головой.

— Я грех на душу не возьму.

— Грех на душу не возьмете? — роженица вновь рассмеялась, на мгновение став похожей на сумасшедшую. — Значит, девиц от плода нежелательного избавлять — это не грех, колдовские зелья варить — тоже не грех, у Дьявола помощи просить — и это не грех. А один комок безымянный прикончить. В снег бросить — ему хватит — это грех!

Знахарка молчала во время пламенной речи роженицы лишь то краснела, то бледнела. А как та закончила, вышла из дома. Только лишь на пороге проговорив:

— Я не отниму Богом дарованную жизнь.

Сказала и исчезла.

Роженица же фыркнула, а затем повалилась на кровать, осознав, что потратила слишком много сил на свои вопли.

Несколько мгновений она так и пролежала, закрыв глаза и отрекшись от мира. Но, осознав, что ей не заснуть, да и лишнее это в ее ситуации, вновь открыла голубые очи. Мельком глянула на комнатку, в которой находилась, но на которую до того не обращала ни малейшего внимания. Низенькая, с кое-где облупившимся потолком. В одном месте так вообще что-то капало. Деревянный пол покрывали тряпки разного цвета. Но все в каких-то разводах да пятнах. Возле стены печь, из которой тянуло чем-то приятным. Женщина потянула носом, да разобрать, что там, не смогла. Впрочем, и смысла в этом не видела.

Сейчас она полежит. Отдохнет еще немного да назад, в свою келью пойдет. Времени нет. Кристоф сказывал, через пару дней жрецы будут на месте. Нужно встретить их, как ни в чем не бывало, чтобы никому и в голову не пришло, что с ней творилось в последние месяцы. Всем слугам, кто ее в положении видел, хорошо уплачено. Не сдадут. А если только попробуют... Что ж, словам жрицы поверят больше, чем какой-то крестьянки или мещанки. А за ложь на нее, свою госпожу, их еще и на костер отправят.

Главное своим видом не показать, что она последние месяцы с пузом ходила. Женщина подняла вверх руки и по одной их осмотрела. Приподняла одеяло, в которое ее закутала целительница, и оглядела еще и тело.

"Да уж" — про себя фыркнула. Располнела аки корова. Надо бы...

— А-а!

Додумать женщина не успела. Из небольшой кроватки, стоящей в самом углу, послышался детский крик.

— Чертова ведьма! — зло прошептала женщина. — Просила же избавиться от ребенка!

Крик не замолкал. Роженица скривилась. Попробовала прикрикнуть:

— Да замолчи ты!

Дите не послушало. Роженица снова заорала.

— Дьявол!

Не в силах более сносить детский крик, жрица осторожно поднялась и медленно подошла к колыбели. Взяла на руки ребенка, прижала к груди, чтоб не уронить.

— Что же мне с тобой делать?

Дитя молчало. Даже кричать перестало, как его мать на руки взяла. Только смотрела на нее умными, будто все понимающими глазами. Габриэлла провела рукой по волосам малышки, осторожно коснулась ее щеки. А та возьми и ухвати своими ручонками за мамин палец, да в рот.

— Ты г-голод-дна? — нервничая, а потому заикаясь, спросила роженица.

Ребенок, понятно, не ответил. Только вновь посмотрел на мать своими голубыми глазами. Внимательно. Разумно.

По наитию, не думая, что она делает, Габриэлла убрала от грудей простыню, которой до того прикрывалась, и поднесла ребенка к своему соску.

— Ешь!

Повторять дважды не потребовалось. Дитя коснулось своими ротиком ее груди, и...

— Вижу, вы поладили, — донеслось до жрицы с порога. — Больше об убийстве не помышляете?

Мать молчала. Наконец, из ее голубых, точно у дочери, глаз скатилась слеза. Она поглядела на дочь и еще крепче прижала к груди.

— Я никому тебя не отдам. Чего бы это мне не стоило!

* * *

Солнце уже почти скрылось за темной горой, когда в дверь дома плотника кто-то постучал. Митрофан крикнул жене, чтобы поглядела, кого это на ночь глядя принесло. Но вовремя вспомнил, что старуха с великовозрастной дочкой, которая все никак не могла замуж выйти, к соседке ушли на вечерницы какие-то. Пришлось самому вставать. Благо, до двери путь недалекий.

— Кого тут... — мужик замолчал не договорив.

На пороге стояла молодая женщина просто дивной красоты. У них-то, в деревне, все девки чем-то одна на другую похожи. Сами в теле, с темными косами до пояса и округлыми ликами. Эта же светловолоса с какой-то дивной, явно заморской, прической. Удлиненным овалом лица. И на фигуру совсем иная. На кого другого Митрофан сказал бы, что одни кожа да кости. Изголодалась, видно, девка. Но в этой чувствовалась порода, невиданное доселе изящество.

В руках красавица держала платок с маленьким ребенком.

— Пустите переночевать? — мягко, опять же, с каким-то заморским говорком попросила она. — Всего на одну ночь.

— Проходи, — Митрофан отступил в сторону и даже как-то склонил голову. Потом, осмелев, вновь поднял на незнакомку глаза, спросив. — Зовут-то тебя как?

— Зовут? — повторила Габриэлла за долгий день устав настолько, что даже лгать не могла. Но все же в последний момент изловчилась. Вскинула, как прежде, голову. — Мартой кличут...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Незаметно подошел вечер. Весь день мы с Дамианом дурачились. Целовались, смеялись, скрипели кроватью, как сказал бы один из моих институтских друзей. Единственное, Дамиан у меня мобильник отобрал, да и стационарник из сети вытянул, чтобы у меня не было соблазна Олежке или Сашке позвонить и сообщить, о том, что произойдет сегодня ночью.

— Они нам только будут мешать, — с намеком говорил Дамиан, вновь повалив меня на диван. — Поверь, справимся без их помощи.

Я поверила!

Как только на землю опустились сумерки, мы вышли из дома. Подошли к машине. Но сесть в нее, так и не сели.

— Мы должны кому-то позвонить, — облокотившись о бампер машины, начала я. — Идти туда вдвоем — самоубийство.

Глаза Дамиана блеснули, но гипнотизировать меня, как я на мгновение подумала, он не стал.

— Я мог бы начать тебя уговаривать. Тратить время. Вот только знаешь... Заклинатели сказали, что проведут ритуал ночью. Тьма, звезды — так ты полагаешь. Но, ты ведь в курсе, летом поздно темнеет. Заклинатели не будут тянуть до полуночи. Они начнут ритуал уже сейчас.

Я резко открыла дверь и села внутрь. За какое-то мгновение Дамиан оказался рядом со мной и резко нажал на газ.

— Но почему ты раньше сказал, что Ваал приходит под утро? — внезапно вспомнила я.

— Ваал — повелитель востока. Первый из семидесяти двух демонов, король, правящий в Поднебесной и управляющей более чем шестидесяти шестью легионами адских духов. Будь его воля, он бы явился с зарей, как и положено Божеству. Но это лишь в том случае, если бы о сам инициировал свой приход в этот мир. А с учетом обстоятельств того дела десятилетней давности, я уверен, его призывают. А в этом случае до утра ждать необязательно.

Улица. Затем еще одна. И еще. Дамиан гнал машину под сто пятьдесят. То и дело до меня доносился звук сирены, а то и ругань того из водителей, кому приходилось резко тормозить.

Еще одна улица, и...

— Мы на месте!

Мы остановились в нескольких кварталах от старого дома. Дамиан закрыл машину и сделал мне знак двигаться за ним.

— Подъехал бы ближе.

Он качнул головой.

— Услышат. Пусть будет сюрприз.

Дамиан внезапно остановился. Развернулся и впился губами в мои губы. Я ответила, а затем... Странное ощущение. Будто что-то лилось в меня...

Он отстранился.

— Идем!

В неком ступоре я последовала за парнем, не решаясь спросить, что это было. А затем дом, будто выросший перед нами за какое-то мгновение. В моей голове, как вчера, зашептали голоса. Странные, пугающие. Что-то было в этом месте такого...

Но вчера я достаточно испугалась!

Я первой приблизилась к каменной кладке. Прижала к ней ухо и осторожно приблизилась к окну. Взглянуть. Только одним глазком. Только...

Темно. Ни зги не видно. Ничего. Неужто, все зря? Затаив дыхание, я вновь заглянула в окошко. И... Вспыхнул и тотчас погас яркий свет. Я вновь юркнула за стену. Дамиан куда-то исчез, а у меня не было времени выяснять куда. Я снова приблизилась к окну...

Вот сейчас...

А в следующий миг сильная рука за плечи втащила меня в середину бывшего дома. Хриплый голос произнес:

— Вот и пятая.

Глава 13. Ангельские деяния

Темнота. Но не полная. Будто вращающаяся из стороны в сторону. Вначале влево, затем вправо. И вновь...

Я застонала и понемногу начала открывать глаза. Думала увидеть солнце. Как там говорят люди, пережившие клиническую смерть. Яркий свет, рай, ад...

Ни черта подобного!

Вокруг, как была, осталась тьма. Обволакивающая, пугающая. Я стиснула зубы и начала вставать на ноги. Но лишь попыталась подняться на корточки, как вновь упала на бок. Закружилась голова. Заныли суставы и кости. Меня едва не стошнило на и без того грязный пол. Но я лишь крепче стиснула зубы.

Резкая боль, будто в тело внезапно воткнули с десяток иголок. Мгновение тупой боли... И новый удар.

Я снова застонала, но все же заставила себя перекатиться на живот. Зажала рот рукой, чтобы не стошнило. А потом некоторое время просто лежала, упершись носом во влажную землю.

Минута за минутой тошнота проходила. Мир больше не вращался перед глазами, да тело не корчилось от боли.

Потихоньку, держась рукой за стену, я поднялась на ноги. Голова вновь закружилась, но больше падать я себе не позволила. Молча стояла, чувствуя, как по лбу катится капля пота. Когда она стекла до щеки, смахнула ее рукой.

Слегка улыбнулась, чувствуя, что ничего не болит. Какое это все-таки счастье, когда ничего...

Шум над головой.

Я резко подняла голову. Заскрипела зубами, когда к горлу вновь подошла тошнота, но зато окончательно пришла в себя.

Не время расслабляться!

Я все еще не могла рассмотреть, что находится у меня перед глазами, хоть и перестала чувствовать себя совсем слепой. Темные стены, низкий потолок — все, что я видела. Я кинулась к телефону, который носила обычно в кармане джинсов — осветить комнатушку, где оказалась.

Нету!

Гады! Вытащили!

Вновь чертыхнувшись, я все же заставила свой мозг работать. Присела на корточки, на ощупь осматривая грунт, на котором до того лежала.

Где-то она должна была быть! Я ведь чувствовала ее. Шаг в сторону. Еще шаг. В другую...

Есть!

Я все же дотянулась до сумочки. Расстегнула замок и порылась в одном из кармашков.

Нету.

Да что же за день такой?!

Вспомнив, что который день мучаюсь из-за порванной подкладки, заглянула и под нее.

Есть!

Я едва не заорала в голос от радости. Но вовремя прикусила язык. Крутанула колесико, зажигая огонь на зажигалке. Какое все-таки счастье, что, бросив курить, я вслед за сигаретами не выбросила зажигалку!

Слишком яркий от непривычки свет заставил зажмуриться и погасить огонь. Я прищурила глаза и вновь крутанула колесико. Свет все еще был слишком ярким, но сидеть дальше в темноте не хотелось. Я протерла глаза, пытаясь привыкнуть к свету, и осмотрелась. Огонь осветил небольшое помещение. Кажется, я уже была здесь...

Додумать не удалось. В углу почудилось какое-то шевеление. Крысы?! Я мигом убрала большой палец от колесика. Вновь темнота. Судорожно вздохнула. И... Обозвала себя недалекой идиоткой! Крысы боятся огня. Как и прочие животные.

Я мигом зажгла свет и присмотрелась к тому, что происходит в углу. Никаких шевелений. Только сваленные в кучу тюфяки и...

Черт!

Я быстрым шагом подошла к углу. Присела на корточки...

— Господи! Быть того не может!

В углу, будто мешки с картошкой, валялись несколько тел. Мертвецы? Я погасила зажигалку и бросила ее в карман джинсов. Сама же коснулась руки одного из лежащих. Еще теплая... Попыталась прощупать пульс...

Ничего!

Я скрипнула зубами. У меня и у живых-то не всегда удавалось пульс прощупать. Даже у себя самой. А тут...

— Они живы! — оборвала я сама себя. Сейчас только...

Удары сердца тоже прочувствовать не удалось. Неужели они... В очередной раз обозвав себя идиоткой, я полезла в сумочку. Один замок, второй. Я достала небольшое зеркальце. Едва не уронила его на землю от волнения, но вовремя подхватила второй рукой. Затем подставила его ко рту лежащего мужчины.

— Пожалуйста... Пожалуйста, — словно молитву начала лепетать я. — Живи!

Он не ответил. Да я этого не ждала. Вновь прокрутив колесико, я убрала ото рта незнакомца зеркало. Вгляделась в мутную поверхность... И едва не расплакалась от счастья.

Жив!

Дышит, так уж точно.

Я попробовала потрясти незнакомца. Пару раз ударила его по лицу, будто давая пощечину. Никаких изменений. Попробовала поговорить с ним:

— Очнитесь! Вставайте! Что с вами?!

Ничего.

Я попыталась приоткрыть ему веки и вновь ударила. На сей раз в бок. Мужчина дернулся, чуть слышно застонал...

Но глаз так и не открыл!

— Да очнитесь же вы! — едва не заорала я. Но вовремя прикусила язык, вспомнив об услышанном шуме наверху. Нас держали, по-видимому, в погребе. И вероятней всего, в том, в котором мы с Дамианом провели прошлую ночь. А значит, наверху могли услышать мой крик.

Я снова потрясла незнакомца. Но, не добившись от него ничего, кроме стона, отползла чуть вперед, осматривая других жертв. Еще три тела. Сначала две девушки. Одна с коротким ежиком волос и плотно стиснутыми губами. Вторая с длинными распущенными волосами, маленьким курносым носиком и... Катька!

— Неужто ты?

Я едва не рассмеялась. Мы с Дамианом начали это расследование, чтобы найти мою подругу, а сейчас я уже и не надеялась на это. Я мигом проделала тот же трюк с зеркальцем, что и с незнакомцем. Повезло! Зеркальце снова было запотевшим.

Я потрясла Катьку. Попробовала и ей дать пощечину. Ух, и выговорит же она мне за побитое лицо! Если выживет... Выживет!

Катька не приходила в себя. Даже не стонала, как парень. Ничего. Лежала, как труп. Без малейшего движения и звука.

— Она жива! — попробовала убедить я себя.

Мне вновь захотелось расхохотаться. Расплакаться и расхохотаться одновременно. Вот, я нашла свою подругу. А теперь сдохну вместе с ней!

"Дамиан!" — мелькнула внезапная мысль. Его здесь нет, значит, он остался на свободе. Спасет нас. Если сам не справится, позвонит в полицию. Он терпеть не может людей в форме, но должен же он понимать... А если он один из похитителей? — пришла мне на ум внезапная мысль. Что я вообще знаю про Дамиана? Он не любит полицию, и с самого начала был против того, чтобы Сашку и Олега во что-то посвящать. И сейчас куда-то исчез... Но зачем я похитителям?

Как по заказу, пришло воспоминание:

"А вот и пятая!"

Здесь четыре жертвы. Я получаюсь пятой, то есть я была нужна им...

— Это неправда! — я резко ударила кулаком о стены темницы. Он не мог. Я не верю!

Чтобы отвлечься от ужасных мыслей, я подошла к последней жертве. Мужчина лет тридцати. Темные волосы. Глубоко посаженные глаза. Выступающие скулы. Я и подумать не могла, что такой хищник станет жертвой. На роль похитителя он годился гораздо больше.

Я наклонилась над ним.

— Вы...

Незнакомец резко открыл глаза и схватил меня за руку.

— Очнулся тебе на горе!

В свете огня блеснул нож. Я резко вырвала руку из лап незнакомца и отскочила в сторону, едва не грохнувшись на пятую точку.

— Совсем с ума сошел?!

— А, по-твоему, я буду покорно ждать своей смерти?!

Он резко метнул в меня нож.

Попытался это сделать...

Нож упал в шаге от него.

— Черт! — выругался незнакомец, с ненавистью глядя на меня.

— Идиот! Я не собираюсь тебя убивать. Помочь хотела. И тебе, и вон им, — я показала на еще три тела.

Мужчина осмотрелся.

— Что здесь вообще происходит?

Я не ответила. Не успела. Наверху вновь раздались шаги. И крышка начала приоткрываться. Я ногой подкинула незнакомцу нож. Кивнула. И вернулась в угол, куда меня закинули похитители. Пусть думают, что я без сознания.

Они спускались. Пять фигур в длинных плащах. Привыкнув к полумраку и маленькому огоньку от зажигалки, я почти ничего не видела, ослепнув от их ярких фонарей. Потому сейчас щурила глаза, давая им привыкнуть к свету. Подумав, осторожно засунула себе в карман зажигалку. Не то найдут в руке, догадаются.

Один из похитителей приближался. Высокий, распространяющий странный запах каких-то цветов. Я никак не могла вспомнить их названия.

К черту!

Он наклонился.

"Напасть сейчас?"

"Рано" — оборвала саму себя. Ему на помощь придут остальные.

Я полностью закрыла глаза. Задышала как можно ровнее, хотя сердце от страха выпрыгивало из груди.

Сейчас. Подожди немного...

Его руки коснулись моих спины и ягодиц. Затем он поднялся вместе со мной и зашагал к лестнице. Теперь вверх.

Я отсчитывала каждый его шаг, выискивая лучшее время для нападения.

Вот сейчас... Жди!

Похититель миновал лестницу. Еще шаг...

Пора!

Я резко дернулась и ударила кулаком ему в челюсть. Он уронил меня. Резко ударил ногой в живот, причиняя боль. Хотел еще раз. Но я откатилась в сторону и подпрыгнула на обе ноги. Вновь приблизилась к похитителю и ударила и его ногой в живот. Он быстро ушел от удара и в ответ отправил несколько коротких ударов кулаками. Я была к ним готова.

Один блок второй...

Внезапно он заехал мне в грудь, пробивая защиту. Я резко вздохнула и вновь попыталась его достать.

Удар.

Блок.

Снова удар.

Я начала выдыхаться. Новый удар...

Противник резко схватил меня за ногу и крутанул, заставляя упасть на живот. Удар выбил из легких весь воздух, но я, как могла быстро, вскочила на ноги. Едва не поскользнулась на рассыпанном по полу порошке. Но удержалась. Отскочила в сторону.

Что это было?

Я мельком взглянула на пол и оторопела. Черным порошком была нарисована пентаграмма. Я смазала один из концов звезды, но не разрушила ее полностью.

Сейчас...

Удар!

Дура!

Засмотревшись на пентаграмму, я потеряла бдительность. Кто-то из похитителей подобрался ко мне сзади и нанес удар...

Hat kan ec it tolfa,

Ef ecse atre uppi

Vata virgil na:

Sa ec rista,

Oc e rumon fac

Et sa genger rumi

Oc malir vid mic...

Странные, звучащие отовсюду голоса. Будто в башку вставили радиоприемник. Я застонала, попытавшись зажать уши. Но не сумела даже руку поднять. Не было сил. Только эти неутихающие завывания, от которых начинало мутить.

Hat kan ec it tolfa,

Ef ecse atre uppi

Vata virgil na:

Sa ec rista,

Oc e rumon fac...

Вот бы они прекратили. Вот бы они...

Резкая боль.

Я заорала и тотчас пришла в себя. Раскрыла во всю ширь глаза, пытаясь понять, где я.

Огонь! Он обступал со всех сторон. Старался дотянуться до моего тела. Еще миг, вспыхнула брючина джинсов. Я снова заорала и принялась бить ею по полу, сбрасывая огонь, пока он не дошел до кожи.

Есть!

А затем новый язык пламени, обжегший мою щеку. Я резко дернулась, уходя от пламени, прекрасно понимая, что это меня не спасет.

Справа раздался еще один вскрик. И еще один слева. Увернувшись от очередного языка пламени, я кое-как осмотрелась. Горело не все вокруг. Лишь начерченная каким-то черным порошком пентаграмма. А мы — пятеро жертв — находились в ее лучах.

Новый крик. Совсем близко от меня. Задыхаясь от едкого дыма и ежесекундно прикрывая глаза от жара, я вгляделась в фигуру за стеной огня.

Катька!

Ее одежда пылала. Волосы съеживались... Новый крик.

Видно, только пришла в себя. До того не чувствовала боли, не... Не страдала.

Нужно спасаться!

Развязать узлы на щиколотках и локтях нечего было и думать. А прежде, чем огонь до них дойдет, я уже сдохну от боли. Если бы можно было как-то управлять...

Новый крик. Боль, отчаяние, ненависть...

Зажигалка!

Кое-как дотянувшись до кармана, я засунула руку внутрь. Пустота.

Нет... Нет!

Я едва не зарыдала. Вначале от отчаяния, потом от боли, когда огонь вновь коснулся моего лица. И...

Второй карман!

Я быстро потянулась ко второму карману. Только бы, только бы...

Есть!

Я крутанула колесико и поднесла огонь к веревкам. Она поддалась и теперь медленно исчезала в огне.

Еще несколько секунд...

Пламенем нельзя управлять. Собственная кожа под веревкой вздулась. Набухла, собравшись в пузырь... И со звуком лопнула.

Но зато я была уже почти свободна! Оставались ноги. Я потянулась сжечь и вторую веревку...

— Тварь! Она выбралась!

Надо мной нависла фигура в плаще. Поняв: терять нечего. Я провела рукой по огню, почувствовав, что огонь перекинулся на кожу, сбрисила на похитителя языки пламени.

Есть!

Полы его плаща загорелись. Он закричал, как до того кричали мы. И резко бросил мне на голову горящую деревяшку.

— Сдохни, тварь!

Боль? Смерть?..

Быстрая тень промелькнула надо мной. А в следующий миг меня отбросило в сторону. Один из похитителей упал туда, где только что лежала я. Он заорал. Но его крик потонул в пламени и возвывании других похитителей:

— Ты пришел.

Над пентаграммой и впрямь творилась какая-то чертовщина. Черные тени сновали по потолку. Кружили. А из пламени вырисовывался странный силуэт.

Новый крик.

Жертвы все еще были живы. Я должна их спасти!

Я перекатилась ближе к огню. Знала: сейчас будет больно. Но я должна...

Страшная сила отбросила меня в сторону. Впечатала в стену.

Я должна!..

Я попыталась снова сделать шаг. Но не успела. Пламя начало чернеть. А затем разошлось в разные стороны, явив фигуру. Такую знакомую фигуру... Рука поехала в сторону на скользком полу, и я резко впечаталась в него лицом.

* * *

Очнулась я в объятиях Дамиана. Обожженная рука болела. Глаза слезились. Не это меня волновало.

— С теми четверыми все в порядке?

— Дышат. Полицию и скорую я вызвал, — тихо ответил Дамиан, зарываясь лицом в мои волосы и целуя за ушком.

— А с похитителями?

— Демон решил, что лучше забрать их души, — Дамиан показал на валяющиеся на полу ошметки одежды и еле видный обугленный черепок. Понимаешь, он почувствовал себя оскорбленным, когда почувствовал, что пятеро вызывающих приготовили для него лишь четыре жертвы. Ты-то к тому времени успела освободиться. Вот он и потешил свою гордыню, набрался сил, не выполним при этом ни одного желания.

Я отвернулась, едва сдержав тошноту. И уткнулась Дамиану в грудь.

— Ты все же пришел. Прости, что сомневалась, что заподозрила...

Договорить не удалось. За дверью послышались шаги. И в дом ввалились незнакомые люди. Скорая, полиция, Катькин отец...

А затем вопросы. Сотни вопросов. Тысячи. Все смешалось. Только один Дамиан и спасал меня от кошмара, царящего вокруг. Наконец, полицейские отстали. Одна из жертв — тот, что с ножом на меня полез — и сейчас влез. Сказал, что я их всех спасла, работу полиции сделала, так пусть и копы проявят хоть немного такта.

Местные служители порядка и посмирнели. Сказали, чтобы я завтра в участок наведалась, затем пристали уже к Дамиану. Ко мне же подошел кто-то из медиков. Осмотрел руку. Осторожно нанес какую-то мазь, а сверху повязку наложил. Предложил в скорую проехать, чтобы полный осмотр сделать. Но я отказалась. Другие жертвы пострадали много больше, пусть ими и занимаются.

Я была уже в прострации, когда подошел катькин отец. Он без улыбки кивнул и протянул мне визитку.

— Если что, обращайся.

Дядя Павлик отошел, а я все сжимала его визитку в руках и глядела на искаженную пентаграмму на полу. Из вопросов полицейских, а по-другому все объяснить они и не подумали, я поняла, что ритуал проводили совсем не те люди, которые уже десять лет сидят в тюряге. Одного из тех уже и кокнуть, кстати говоря, успели. Откуда взялись сегодняшние психи, оставалось непонятным. Но мне надоело гадать. Я слишком устала.

Наконец, нам с Дамианом разрешили ехать домой. Мы сели в машину. И даже отъехали на несколько кварталов.

Внезапно водитель вздрогнул и резко остановил машину.

— Слушай, я тут кое-что забыл. Мне бы вернуться...

Я устало зевнула.

— Ладно, высади меня здесь. До дома всего ничего осталось. А я умираю, спать хочу.

— Договорились.

Дамиан чмокнул меня в нос, а затем я вышла из машины и медленно пошла по направлению к блочной двенадцатиэтажке. Идти было всего ничего — минут десять медленным шагом.

Но даже здесь я умудрилась найти неприятностей на свою голову!

Она появилась будто из ниоткуда. Точно какой-то призрак или демон из фильма. Впрочем, после сегодняшнего я была готова поверить во все, что угодно.

— Виттория?

— Да, простите, мы знакомы? — я во все глаза рассматривала так не вовремя появившуюся незнакомку. Высокую девушку одного со мной возраста со светлыми волосами и приятными чертами лица. Голубые глаза, высокие скулы, точеный подбородок, пухлые губы. Незнакомку ли?..

— Я ведь знаю вас.

— Неужели?

— Да. Только не могу вспомнить...

От имени жрецов славного города Искарены я обвиняю тебя в ереси, ведьма. Да будет костер наказанием за грехи твои тяжкие. Да будет проклято твое имя во веки веков. Да заберет Дьявол твою грешную душу. Да свершиться Божье правосудие. Да...

Смерть ведьме!

Я отшатнулась от незнакомки.

— Я видела тебя в своих снах, убийца!

— Кого же я убила? — девушка насмешливо улыбнулась. Впрочем, теперь она не была незнакомкой.

Габриэлла — так ее звали в моих снах.

— Тысячи невинных!

— Те, кто сегодня пытался тебя убить, тоже невинны? — ядовито поинтересовалась девушка, сморщив свой изящный носик. — Те, кого убивала я, ничем не лучше этих убийц. Слышала об инквизиторах, дитя?

— Я тебе не дитя! — я еще дальше отшатнулась от девушки моего возраста.

— Я старше тебя на два десятка лет, — с пафосом возразила она, затем хмыкнула и продолжила уже нормальным тоном. — Но ты права: я убивала. Сотни, может, тысячи людей. Это не так важно. А затем убили меня... Я отправляла их на костер, а потом... Потом и сама сгорела на одном из них.

— Я говорю с трупом? — фыркнула я.

— С ангелом.

Внезапно незнакомка выгнула спину, и я ослепла. Куда там огню. Будто перед глазами вспыхнуло солнце. Я зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, сияние померкло.

— Чего ты хочешь? — спросила я чуть дрожащим голосом.

— Помочь.

— Мне не нужна твоя помощь! — резко высказалась я. — Да и ты опоздала. Все уже закончилось. Меня спас Дамиан.

— А кто спасет тебя от него? — девушка внезапно стала серьезной. — Я хочу тебе кое-что показать.

— Ты уверена, что я хочу это видеть? — фыркнула я, безуспешно пытаясь убедить себя, что мне снится сон. Еще мгновение, я окажусь в постели, как это было раньше. И...

— Нет, не хочешь. Но это для твоего же блага, — не слушая моих возражений, Габриэлла схватила меня за руку и что-то прошептала.

Я хотела взорваться. Вырвать свою руку... Но сил хватило лишь на то, чтобы зажмуриться.

Мгновение пустоты...

А затем голос.

Дамиана!

— Перепробовал все, что мог. Нет в девчонке магии!

— Что же ты мог? — тихий спокойный голос. Он пробрал до костей. Хотя, что в нем такого особенного...

— Я дал ей умереть. Почти, — уточнил Дамиан мгновением позже. — Еще секунда, другая, она отправилась бы к праотцам.

— Пусть бы Виттория умерла, раз она бесполезна. Так она не сможет мне помешать.

— Вы не приказывали лишать ее жизни, — лицо Дамиана оставалось бесстрастным. Разве только чуть недовольства мелькнуло. — Я — искуситель. Вот и соблазнял ее по мере сил. Но убивать...

— Искуситель тоже может стать палачом. Ты им и станешь. Убей ее!

"Убей ее! Убей ее... — так и звучало в моей голове, когда фигуры перед глазами размазались, и мир померк. — Убей ее! Убей..."

И тишина.

— Ты должна была знать, — прервала молчание ангел, вернув нас на ту улицу, где мы встретились. — Он — демон. И ты нужна ему лишь для того...

— Я поняла! — резко прервала я ее. — Что ж, вы спасли меня. Премного вам благодарна!

Не прощаясь, я бросилась бежать по улице так быстро, как только могла. Через несколько кварталов у меня началась отдышка. Сердце вырывалось из груди. Но мне было все равно. Только вперед...

Не помню, как я достигла своего дома, как бежала по лестнице, игнорируя лифт, как открывала дверь. Все перестало иметь значения. Только боль. Я забросила ключи в дальнюю комнату и упала на пол. Ползком добралась до угла и забилась в нем, зажимая лицо руками.

Слезы катились по щекам. Из горла вырывались то дикий смех, то стоны. Я била кулаками по стенам и размазывала по щекам слезы. Внезапно цепочка с кулоном, висящим на шее, зацепилась за торчащий в стене гвоздь. Я резко дернулась, разрывая ее на части. Кулон отлетел в сторону.

Бабушкин амулет!

Все так же на карачках я поползла к нему. Коснулась подушечками пальцев, а затем сжала в кулаке.

— Бабуль, если б ты была жива, я бы справилась. Со всем бы справилась. Почему ты умерла?! Сначала мама, потом ты. Почему вы обе умерли, оставили меня одну. Специально для Дамиана?! Для демона?! Ненавижу!

Я резко со всех сил отбросила кулон в сторону.

Звон стекла.

Осколки зеркала, которое разбил кулон, упали на ковер. Я подползла к ним и лежащему рядом с ними амулету. Быстро схватила его, одним из осколков порезав себе ладонь.

— А-а!

Я дернулась. Лизнула порез языком, но несколько капель все равно упали на пол. На один из осколков. Я провела по нему рукой, размазывая кровь. И вгляделась в собственное перекошенное отражение. Темные волосы, карие глаза...

Внезапно почудился странный шепот:

— Кто ты?

— Я...

— Виттория? — раздался за дверью знакомый голос. Ставший за пару дней таким родным, милым... Только не он! Не я!

— Нет!

Я ударила рукой о пол, натыкаясь на десятки осколков, чувствуя, как кожу пронзает стекло, как из порезов брызжет кровь, окрашивая все вокруг в алый.

Мгновенная боль и тьма...

* * *

Ничего не добившись звонками и ударами в дверь, Дамиан быстрым взглядом окинул лестничную площадку, особое внимание уделив глазкам на соседских дверях, а затем прошел сквозь дверь в квартиру Виттории.

Зеркало, висевшее на противоположной стене чуть левее двери, было разбито вдребезги. На полу валялись осколки, несколько тряпок, вывалившиеся из приоткрытого шкафа, и почерневший кулон на золотой цепочке. Только Виттории нигде не было, хоть Дамиан мог поклясться, что всего пару минут назад она была здесь. Сидела на этом самом полу!

Дамиан обвел глазами комнату, пытаясь понять, куда девалась девчонка, и вздрогнул, разглядев иную особу, прислонившуюся к дверному косяку.

Заметив взгляд демона, светловолосая девушка улыбнулась.

— А я уж думала, ты меня никогда не обнаружишь.

— Вилена? Что ты здесь делаешь?

— Спасаю человека от демона.

— Я бы не причинил Виттории вред, — скрипнул зубами Дамиан.

— Знаю, — ангел пренебрежительно махнула рукой, — искусители порой увлекаются своими жертвами. Так и с тобой. Будь все иначе, я бы здесь не появилась.

— Не понимаю, — Дамиан растерялся.

— Она мешала не только твоему господину. Она мешала мне. Я все думала, что в этой девчонке особенного. И только недавно поняла: она видящая. Их, знаешь ли, крайне трудно обнаружить, — ангел нахмурилась. — И видела эта гадина мою жизнь. Мою прошлую, человеческую жизнь. А в ней слишком много крови, чтобы я позволила какой-то человечишке владеть подобными знаниями. Вы все: и Создатель, и другие ангелы, и даже ты считали меня наивной, глупой, верящей во все попало дурехой. И я хочу, чтобы вы продолжали в это верить.

— И ты убила Витторию потому, что она видела правду, — констатировал Дамиан.

— Отнюдь. Не люблю, знаешь ли, пачкать руки, — ангел взглянула на свои белоснежные ладони. — Всего лишь помогла ей попасть туда, где она долго не проживет.

— Ты и впрямь идиотка! — Дамиан сжал руки в кулаки. — Любая ищейка обнаружит на Виттории следы твоей магии.

— Я лишь подтолкнула девчонку. Но дверь она открыла сама. Ты ведь слышал о зеркальных близнецах? О людях со схожими телами и судьбами. Они частички одного целого. И тянуться друг к другу.

— Если она рядом с зеркальным близнецом, с чего Виттории умирать?

— Я разве не сказала? — ангел сокрушенно цокнула языком. — Ее зеркальный близнец в Сорине. Прекрасный мир, а как твой хозяин за него борется... Даже запретил переход в него. Наши тоже там носа не показывают. Когда они одумаются, кости Виттории уже будут гнить в земле, и следа моей магии не останется!

Часть вторая. Проклятый мир

Глава 14. Нерожденная

Мир Сорины. 986 год по местному летоисчислению. За 14 лет до заключения пари...

И родиться она в третий день зимы лишь только на площади пробьют двенадцать ударов. И будет она причиной мира этого погибели. И разверзнется бездна под ногами истинно верующих. Оближет их пятки язык Геенны огненной. Спустится в мир демон и будет страшна его месть. И поглотит Землю благочестивую ад...

— Софа, скорее в погреб!

— Сейчас! — маленькая девочка. И семи-то лет, пожалуй, нет. Подняла взгляд от большой миски с просом. — Мам, я зерна-то переберу. Мне немного осталось. И слажу. Взять-то что? Варенье какое? Можно я малиновое возьму? Ты ведь сама говорила, съедим, как зимушка придет. А вона смотри, снег уже выпал.

— Да, быстрее, кому говорю! — белокурая женщина хлопнула девочку ладонью пониже спины. — Каратели едут.

Софа побледнела, начала снимать миску с колен, чуток не рассчитала силы и рассыпала зерна по полу.

— Я сейчас, — тихо пискнула она, утыкаясь носом в пол, чтобы собрать зерна.

— Быстрее! — женщина еще раз подтолкнула девочку, с беспокойством глядя в окно. — Иди уже! Я сама здесь приберу.

Софа зашла в темный угол и попыталась за ворохом тряпья нащупать что-то на деревянном полу. Есть! Маленькие пальчики зацепились за холодное кольцо. Девочка приподняла крышку и быстро спустилась по небольшой, прислоненной к крышке лестнице в темный подпол. Наверху раздались шаги. Маленькую щелку в полу — небольшую пустоту между крышкой от подпола и полом накрыли какой-то тряпкой. Теперь-то и малюсенький лучик света исчез. Остались только звуки. Мамин голос. Нежный, мягкий, немного боязливый. И голоса незнакомцев. Двое их было, если Софу не обманывал слух.

У одного голосок-то злой, насмешливый. Да и у второго не лучше. Только уж больно он знаком. Никак, это голосок отца Пета — Софиного одногодка, за глаза прозванного Кривым. Одна-то у него нога на четверть вершка* была другой короче. А чего за глаза кликали? Так кому захочется, чтобы мать его, аль отца ведьмой признали, ну иль ведьмаком?

Вот и исчезали дети с улиц, как Кривой появлялся. Ни голосов, ни топота ножек, ни смеха, что еще недавно радовал слух. Софа про себя жалела Пета. Что Господь с ним так обошелся, да что дети его страшатся. Но и сама подойти боялась. А вдруг и на себя да мамку свою беду накличет.

Жалела... Но только до сегодняшнего дня!

— Говорят, ты Дьявольское отродье прячешь, а, Марта? — громкий голос, в котором отец Кривого и не пытался скрыть насмешку, донесся до ушек Софы.

— Помилуй Господи. Разве ж я посмела б пойти против Его воли?!

— Вот и я думаю, — мужчина откровенно посмеивался над женщиной. — Как можно против Него идти? Опасно ведь это, Марта. Но в селе-то болтают, дочка у тебя есть. Так вот в ней — Дьявольская кровь. Она та, о ком предупреждали скрижали, что Господь нам оставил, чтобы от падения наш мир уберечь, — складно, будто по написанному, сказывал каратель. А в самом голосе грозном не больно-то благоговения. — Милостив наш Господин. Или сомневаешься ты в этом? Уже успела весь род людской Дьяволу продать за дары его?

— Да, что вы, добрые господа! — заголосила женщина. — Есть у меня дочка, да только брешут в селе. В скрижалях ведь как: "И родится она в третий день зимы...". А Софа осенью родилась. Как сейчас помню тот день. Самый счастливый в жизни. Красавица-девица осень уже во всю пировала. Окрасила деревья в золото, добавила немного багреца...

Софа превратилась в слух, растворялась в мелодичном голосе матери. Никогда ей не рассказывали о том дне, когда она родилась, а потому сейчас хотелось услышать все. Девочка приложила ухо к зазору, чтобы лучше слышать.

"Вот сейчас мне откроется..."

Вся в предвкушении она неловко дернулась, задев плечом лестницу. Тело пронзила мгновенная боль. Затем лестница накренилась, стала заваливаться назад. Софа схватилась за одну из ступенек, пытаясь помешать падению.

"Грохот-то какой будет! Каратели тогда точно поймут, что я здесь".

Внезапно острая щепка на боковой палке от лестницы пронзила палец.

— А, — Софа едва не заплакала, но сдержалась, закусила губу, быстро вытерла рукавом лицо и снова схватилась за ступеньку обеими руками, готовая держать свою ношу до конца. Что бы ни случилось!

Девочка глубоко вздохнула и снова прислушалась к разговору наверху, что все продолжался.

— Люди зря не скажут! — оборвал воспоминания женщины каратель. — Если не врешь, чего ж ты тогда не в храме рожала, как положено, а у бабки? Ведьмой-то она, Марта, была. Ее душа, если она у ведьмы есть, конечно. Скажи, Марта, есть у Ведьмы душа?

— Что вы, Господин, — явно принужденно ответствовала софина мать. — Они проклятые. Свою душу в обмен на силы Дьяволу отдали. А чтобы силы эти обратно из нашего мира изгнать очистительный огонь нужен. Каждое такое изгнание для простого люда праздник.

— Ведь ты знаешь, сегодня у нас как раз такой праздник и будет, — внезапно в насмешливом голосе Карима что-то изменилось. Проступила злость, какая-то просто нечеловеческая ярость. — Нашли ведь мы твою ведьму. Сегодня избавим мир от ее силы. И знаешь, что интересно?

— Нет, господин, — тихо прошептала женщина, понимая, что от нее ждут ответа.

— Она на тебя указала. Рассказала, как отродье твое приняла, как настоями, от Дьявола полученными, поила. Она ведь твоей душе, а есть ли она у тебя все еще, Марта?

— Есть.

— Твоей душе к Господу не дала отправиться. А ведь это преступление, как считаешь? Или и твоя дорога не к Господу, а к Дьяволу лежит. Вот и боишься ты смерти, чтобы по счетам не платить.

— Милости прошу, господин! — до ушей Софы долетел стук о пол. Будто бы мать ейная упала на колени. Да так оно, видно, и было. — Я всегда его волю выполняла. Жила, как положено, не грешила, поступала по совести. В церковь каждый семерик ходила. Ну, разве ж ведьма будет к Создателю нашему на поклон ходить? Не по нраву ведь это будет ее повелителю. А мне оно нужно, отблагодарить чтоб Его за жизнь мою.

— Все так складно у тебя получается, — каратель причмокнул губами. — Да только не верю я тебе. А ведь мое слово дорого стоит. Очень дорого. Ты подумай об этом.

— Смилуйтесь. А я уж вас отблагодарю. Все, что хотите, сделаю.

— Даже так, Марта. Слышь, Карим, — послышался второй голос, что дотоле молчал — Софа даже имени владельца этого голоса не знала — к своему спутнику, — мне по нраву ее покладистость...

А затем прерывистое дыхание, стоны и даже еле слышный крик, что полоснул ребенка по сердцу. В груди становилось нечем дышать, руки дрожали. Софа пыталась не слушать. Свернуться в клубок, зажать уши и глаза. А потом по одной вытирала скатывающиеся по лицу на щеки слезы.

— Мамочка, мама...

Когда звуки в доме наверху затихли, Софа кое-как приставила лестницу обратно, открыла крышку погреба. Быстро поднялась наверх и подошла к матери.

Марта сидела на полу, поджав под себя ноги. Вокруг нее лежало рассыпанное Софой просо. Но женщина его не замечала. Ее глаза, утратившие всякий блеск, были устремлены вдаль, губы упрямо сжаты. Белое лицо казалось вылепленным из воска, настолько неподвижным, безжизненным оно было. Волосы, все в пыли, закрывали половину лица. Одна из прядей, та, что возле виска, из золотистой стала снежно-белой, прямо как у старухи Бриянны — соседки их. На коленях лежали опущенные безвольные руки. Только спина прямой, как прежде, осталась. Перед Софой был не человек из плоти и крови — призрак, бледная тень живого.

— Мамочка, мама! — Софа бросилась к матери, попыталась прижаться к ней крепче.

Та лишь вздрогнула. Затем, на мгновение закрыв глаза, произнесла:

— Теперь все хорошо. Они убрались, не вернуться больше. Ты сходи в деревню, с ребятишками поиграй. Мне нужно побыть одной.

— Я... — хотела запротестовать Софа, видя, что с матерью беда приключилась.

Но Марта непреклонно повторила:

— Иди.

Софа неуверенно кивнула, накинула кожух, прямо на босу ногу надела валенки и вышла во двор. Затем припустилась бежать. На душе у ребенка было горько. Впрочем, седьмой год уж девочке пошел, значит, уже не дитя. Несмышленышем-то назвать никак нельзя. В их деревне быстро взрослели, мальчишек с детства работу любить учили, а девчонки по дому матерям помогали, приданое себе вышивали. В пятнадцать-шестнадцать замуж выходили. Семнадцатилетние девушки нередко себя перестарком чувствовали, если до того с парубком каким в храме не постояли.

Может, где-то еще, оно по-другому было. Мир, говорят, велик. Многое там происходит. Да только Софа об этом не знала, нигде, помимо родного села Большиц, которое, по словам ее матери, разместилось на юге Кырты — самых бедных земель Ливадии, — ей бывать не доводилось. Только слухи о чужеземных краях до обитателей деревушки и доходили.

Бывало, путники о дворцах высоченных рассказывали, о каменных мостовых (нет, вот вы представляете, цельную дорогу камнями выложить, чтоб каретам ездить удобно было!). Да еще и кареты эти... Что это Софа не знала. Так, слышала краем уха разговоры чужеземцев. О короле юном, что лишь взошел на престол. Ему только-только двадцать сравнялась. Софа еще подивилась про себя: "Разве ж третий десяток это мало?" Девочка сама только до тридцати считать и умела, впрочем, соседские дети и того меньше! Кто до двенадцати, кто до двадцати.

Впрочем, весть о новом короле дошла до Большиц не от путников, а от сборщиков податей. Решил король оброк поднять на заре своего правления. Видно, посчитал, что в деревнях живут слишком хорошо, нужно же это исправить.

О Светоче Софе слыхивать доводилось — главном церковнике. О том, как очищает он землю Божью от скверны, карает ведьм — пособниц Дьявола, ищет ту, что должна родиться в третий день зимы и согласно пророчеству уничтожить их мир. А потому заранее уничтожает всех девочек, что посмели родиться в неположенное время. Помогают в этом Светочу каратели. А ничего больше о мире девочка и не знала. Впрочем, нет, однажды о неких жрецах рассказывали. По рассказам выходило, что они вроде как послабее епископа, но посильнее карателей. Софа плохо тогда поняла, кто они, решила у матери выспросить, а та как взъелась! Начала говорить, чтобы дочь не в свое дело не лезла, чтобы не слушала, о чем болтуны бают. А потом Софа видела, как родительница рыдала, как по одной капают слезы на вышивку, а лицо становится каменным, таким, как после сегодняшнего прихода карателей.

Девочка опасную тему и оставила. Тем более, все россказни о короле, Светоче, жрецах — все походило на сказку, выдумку. Реальными были Большицы, что и были для Софы целым миром. А все остальное, как и говорила мать — выдумки.

Софа всхлипнула, вспомнив о матери. Из глаз покатились слезы, да так и замерзли на уже через минуту покрасневших щеках.

Зима в этом году выдалась морозной, снежной. То и дело накатывал пронизывающий до костей ветер. Да только все это было пустяком в сравнении с болью в сердце. Обжигающей ненавистью и безжизненным холодом. А ничего другого — живого — в детской головке и не осталось.

* * *

Марта глядела, как Софа исчезает за поворотом. Видела, как та поскользнулась на взявшемся ночью возле дома Бриянны льду, как пыталась устоять, смешно размахивая руками. Как потом стояла, тяжело дыша.

Только когда дочь исчезла из поля зрения, женщина поднялась на ноги и отошла от окна.

По маленькой, еще недавно хорошо натопленной и уютной избе гулял холодный ветер. И дело не в холоде в сердце (вот уж что беспокоило Марту меньше всего), а во вполне ощутимом морозе, что покрывал кожу пупырышками и заставлял кутаться в дырявую муфту. Не больно-то она и грела.

Дрова все еще горели в печи, да и рядом с ней наколотых было предостаточно (соседские мужики помогли). Вот только без толку все это. Один из карателей — Карим, сволочь та еще (впрочем, других в каратели не брали, а вдруг совесть проснется!), перед уходом выбил одно из окон. Будто предупреждение оставил или просто так повеселился, не скучали чтоб в его отсутствие. Кто знает, что у карателя на уме. Может, одержим идеей ведьму во славу Господа убить или просто упивается своей силой, безнаказанностью, испытывает удовольствие при виде чужих страданий. Видно, второе. Иначе так легко они бы с дочкой не отделались. Впрочем, разве это было легко?

Женщина подставила свое лицо навстречу холодному порыву ветра, стараясь не думать о заплаченной цене. Софина жизнь стоит много больше. Она бесценна. Так Марта решила шесть лет назад. В такой же холодный день, как и этот. Только снега тогда не было. Зима еще не вступила в свои владения. Под ногами хлюпала слякоть. Что она там рассказывала карателям? Легкое дуновение ветра, золотая осень... Заранее придуманная ложь и только-то! Не было ни пения птиц, ни улыбки на губах. Одна лишь твердая решимость покончить со всем раз и навсегда!

Шесть лет назад...

— Спасите, прошу! — она ввалилась в небольшую кособокую хижину в самой чаще леса на заходе солнца. Тяжело дыша, с капельками пота на лбу да развевающимися по ветру юбками.

Знахарка — уже немолодая женщина с сеточкой мелких морщин на лбу и переносице — подняла взгляд с котла, что грелся на печи.

— Чего тебе, дитя мое? — спросила и без ответа незнакомки поняла, в чем дело. — Заходи. Как же ты такой путь в одиночку проделала? Кто же тебя в твоем положении на улицу-то выпустил?

— Сама я сбежала, — прерывисто, как после долгого бега, ответила незнакомка.

Пожалуй, еще недавно она была писаной красавицей. Длинные белокурые волосы, что каскадом спускались с плеч, пронзительные голубые глаза — будто бы далекие неизведанные глубины, что так и манили взор, а еще мягкость, хрупкость черт лица.

Да только сейчас всю эту красоту перебивали полубезумный блеск в глазах и сотрясавшая тело дрожь. А еще грязь, что неровным слоем покрывала тело и одежду. Тоже весьма примечательную. Чадр* простые крестьянки не носят. А еще огромное пузо, которое девушка поддерживала ладонью.

— Чем помочь вам, барышня, я смогу? Час ваш пришел?

— Не знаю... Нет... — девушка отвела взгляд в сторону. Затем снова с отчаянием поглядела на знахарку. — Прошу вас, я должна родить сегодня. Это очень важно, поверьте!

— В последний день осени? — удивленно подняла почти безволосые брови знахарка. — У вас ведь еще три дня есть до часа Дьявола-то. К чему спешить?

— Нет у меня этих дней! Не могу я ждать! — отрывисто проговорила незнакомка, упрямо глядя знахарке прямо в глаза. — Нет ли у вас зелья какого, чтобы я быстрее разрешилась? Не то смерть, что мне, что ребенку. Мне-то ладно, достаточно нагрешила. Но его-то за что?! За мои грехи?! — под конец речи почти кричала девушка.

— Успокойся! — старуха быстро расстелила постель. — Ложись сюда. Сделаю все, что смогу...

Марта прикусила губу. Нет уж, меньше всего она хотела вспоминать ту ночь. Ее жизнь тогда навсегда изменилась. Хотя нет, изменилась она раньше. В тот день, когда треклятая колдунья прокричала свое проклятие. В ту ночь, когда она чувствовала его губы на своем теле. В то утро, когда в ней впервые зашевелилась новая жизнь.

Прочь воспоминания! Уходите в небытие, откуда пришли! Она сделала выбор, а жалеть о чем-то не в ее правилах!

* * *

Софа сидела на берегу еще месяц назад замершей речки и глядела на рыбаков, что выуживали рыбу из прорубей. Одна, две... Сегодня, несмотря на неясную погоду, хорошо клевало. И десяти минут не проходило, чтобы кто-то не вытаскивал рыбешку.

"Значит, можно будет на рынок сходить", — с радостью подумала Софа.

Покупать рыбу она, понятно, не будет, но и стащить одну-две с прилавка можно. Будет им с матерью, что перед сном поесть, а то и на утро останется.

Воровать, конечно, нехорошо, но у девочки сызмальства не водилось ни одной, самой мелкой монеты. Даже пятака, и того не было. Потому-то она всегда с завистью смотрела на деревенских мальчишек (да и девчонки ничем не лучше!), забавляющихся с этими пятаками: кто больше монет выбьет. Дети играли мелкими монетами, самая большая — пятак. Пятак кидался ребром, чтобы перевернуть как можно больше мелких монет. Те, что переворачивались доставались кинувшему пятак ребенку. Но это все больше летом играли. Зимой на земле особо не посидишь, как и на камне. Из игр разве что по снегу на санях прокатится. Так у софы и их не было.

— Ну, привет, — протянул незнакомый голос за спиной у Софы.

Девочка обернулась. На миг онемела.

"Не может быть!" — она даже ущипнула себя: вдруг сон?

Но видение не исчезало. На Софу, насмешливо улыбаясь, глядел Пет Кривой — сын карателя!

— Чего надо? — сквозь зубы проговорила Софа, с ненавистью глядя на Пета. Всякая жалость к мальчику, что еще вчера находила отклик в ее сердце, исчезла без следа. То и дело всплывала в памяти боль матери и злость, презрение к ней отца Кривого. — Чего вылупился?!

— Ты повежливей-то! Я, знаешь ли, и обидеться могу, — в голосе у мальчишки прозвучала та же насмешка, что и в речах его отца.

И тут в Софу будто что-то вселилось. Она с нечеловеческим криком подскочила к Кривому.

— Ненавижу! Ты! Ты...

Но Пет, будто ожидая ее выпада, отскочил в сторону, слегка толкнул и перехватил за спиной ее руки.

— Замолкни! Думаешь, ты хоть что-то можешь мне сделать? — он со злостью расхохотался. — Коль Кривым вы меня кличете, я на самом деле такой?

— А какой же ты? — девочка упрямо сжала зубы. — Кривой он и есть Кривой!

Он еще сильнее сжал ей руки. Так, что костяшки на пальцах побелели. Лицо же перекосилось от злобы.

— Мало отец мой у вас "погостил". Надо будет ему сказать, чтобы еще пару раз к вам наведался. Уж больно борзая ты. А вы ведь только боль понимаете. Что ты, что мать твоя. Как там отец говорил — Марта...

Софа снова закричала. Ударила Кривого пяткой по короткой ноге и, будто дикий зверь, что с безумной страстью рвется на волю, полоснула когтями по коже. Кривой завалился на бок, не выпуская из рук локтей Софы, но девочка изловчилась, снова дернулась, освобождаясь от захвата, затем ударила Пета в живот. Раз. Другой. Затем бросилась наутек.

— Будь же ты проклят, — задыхаясь от бега, но все же пытаясь прокричать, повторяла девочка. — Будь же ты проклят! Будьте вы все прокляты!

Создатель редко прислушивался к крикам смертных, а Дьяволу они и вовсе ни к чему. Вот слова Софы и ушли в небытие. Ни Высшие, ни смертные не услышали ее полубезумного отчаянного крика. Только звезды, что уже начали зажигаться на сумеречном небе. Да только они всегда оставались простыми свидетелями. Безмолвными и безучастными.

Далеко убежать Софе не удалось. Вот и знакомая площадь, привычная для воскресного вечера толпа, смех, разговоры. А еще огонь.

— Давай!

— Смерть ведьмам!

— Во имя Господа покараем нечистых!

А затем треск поленья и мгновенно вспыхнувшие до небес языки пламени.

Пять душ сегодня покидали мир Сорины. Впрочем, пять ушло только из этой деревни. Мир покинуло много больше. Не везде так, как здесь. Под веселое улюлюканье толпы, треск полений. Да Софу весь остальной мир не волновал. Она о нем почти ничего не знала. Не знала, как его называют Высшие. Не знала, есть ли у сгораемых заживо ведьм души. Не знала, есть ли среди этих пяти та, кто помог появиться ей на свет. Знала только, что сегодня праздник. У карателей, у людей на площади, у нее самой. Ведь среди пятерки обреченных ее матери не было. И никогда не будет.

"Они убрались, не вернуться больше, — как молитву про себя повторяла девочка слова матери о карателях. — Мы спасены!.."

Софе недавно минуло шесть лет. Девочка не знала, как много в мире лжи, не умела лгать сама. А вот ее мать лгать умела. И глядя из окна дома на зарево пожара, чувствовала, как огонь лижет ее собственные пятки, как пестрая юбка съеживается, по телу градом стекает пот, а с глаз капают кровавые слезы. Марта слишком хорошо знала:

— Они вернутся. Они обязательно вернутся...

Глава 15. Долгая дорога в никуда

988 год по местному летоисчислению. За 12 лет до заключения пари...

Вот уже неделю стояла ужасающая жара. Сорина плавилась и сходила с ума. Постоянно возникали истории о страшных пожарах, что уносили тысячи жизней. Будто бы слуг у Дьявола стало слишком много, а с ними и сил у властелина преисподней прибавилось. Вот он и напустил бедствий на род людской, с коими даже сам епископ не справится. Но церковники слухи о бессилии своего Светоча старались подавлять, отправляли на костер за малейшее слово.

А костры этим летом горели часто. Не только по воскресным вечерам, как ранее. И трех дней не проходило, как новую "прислужницу Дьявола" отправляли в небытие. Невыносимые крики доносились из пыточных камер жрецов, епископ лично мучил самых непокорных. Да и каратели старались не отстать от старших братьев. Они купались, кто в крови, кто в простых молитвах, что денно и нощно читали священники над ведьмами. Да и к самим ведьмочкам не брезговали захаживать. Да только тогда-то их интересовала не кровь да чужие мученья...

— Марта, что-то подурнела ты в последнее время. То красавицей была, всем тутошним бабам на зависть. Они ведь все, как одна, после родов обвисшими брюзгами становятся. А у тебя и фигура загляденье осталась, и кожа — персик — и губы, словно черешни — алые. А сейчас не пойми что. Поседела, живот, откуда не возьмись, появился, молодой крови в тебе и не осталось. Теперь и покрасивей тебя девки есть.

Женщина ничего не ответила. Начала медленно подниматься с кровати, бросив пустой безжизненный взгляд на Карима. Но встать мужчина ей не позволил. Каратель резко схватил женщину за волосы.

— Ты не думаешь что-то менять, Марта? Зачем ты мне будешь нужна старухой? Мне и сейчас уже противно!

— Тогда убирайся! — на мгновение в ее осанке, в лице проявилось былое величие. Глаза вспыхнули злобой, губы упрямо сжались.

Карим резко ударил ее по лицу. Затем больно укусил за оголенную грудь.

— Знай свое место! Я уйду, но когда сам этого захочу!

С каждым днем солнце жарило все сильнее. Поговаривали, еще с месячишек такой погоды и жизни в мире не останется. Скотина медленно подыхала. Ни коровы, ни козы не доились. Первые только жалобно мычали, а последние так и норовили боднуть кого-то, не то рогами, не то копытом. А бывало, что и тем и другим сразу.

Мужики даже самогон перестали варить. Не один случай уже был, что до смерти по такой жарище упивались. И без того медленное течение жизни и вовсе приостановилось. Казалось, птицы не летают. Да что там птицы — насекомые, даже кровопийцы комары, и те исчезли!

Одни ребятишки, как и прежде, резвились. Кто в пятак играл, кто рогатку мастерил (ну, и не важно, что птицы исчезли, зато перед ребятами будет чем похвалиться!). Но большинство, конечно, в речке сидело. Совсем маленькие возле бережка лежали, брызгались друг на друга, а то и песочные замки строили. Постарше заплывали глубже. Кое-кто из парней даже речку переплывал, чтобы силушкой молодецкой перед девками прихвастнуть. Может, чего и обломится им.

Софа уже давно научилась плавать. Не особо мудрствуя с руками да ногами, что (как говорили мальчишки) должны двигаться, словно жабьи лапки, плавала, как собачонка. Руками воду перебирала, да чуток ногами себе помогала.

Плавала она в одиночестве. Соседские дети ее не больно жаловали с того дня, как их с матерью отец Кривого стал навещать. Боялись, думали, она, как Пет, прокаженной стала. А то, что сама Софа Карима этого ненавидела, даже в расчет не брали.

Как мать из окошка карателя увидит, так Софью прочь из дома гнала. И не в погреб, как тогда, а на улицу. Дескать, иди с ребятишками поиграй. Софа не хотела ее бросать, все переживала, что случится что-то не то. Так в саду и пряталась. Заросшим он был. Как на сажень* отойдешь, так и не видно тебя уже.

А только-только каратель за ворота выезжал, она снова в дом возвращалась. Бывало, мать догадывалась, что Софа никуда не уходила. Покрикивала на дочь. Но руку не поднимала. Будто сила какая ее от этого удерживала. Бывало, уже руку для удара занесет, и тотчас опустит.

Софа вздохнула, припомнив, что и сегодня к ним Карим наведался. Софа опять-таки в саду хотела пересидеть. Но каратель все не выходил из дома. А солнце припекало во всю. Вот Софа и решила минут на пять на речку сбегать. Раз окунуться и обратно бежать.

Ну, понятно, за пять минут она не управилась. За это время даже до речки добежать не успела. А уж там... Прохладная водичка не только манила, но и отпускать из своих объятий не желала. Девочка легла на спину, развела ноги да руки в стороны и блаженно закрыла глаза. Красота-то, какая!

Солнце жарило и без того черную от загара мордашку, и руки, что нет-нет, и снова вынырнут из воды.

Софа не знала, сколько она так пролежала. Девочке казалось, что время замедлило бег. Но это невозможно, ведь, правда?

Солнце, а вмести с ним и день, медленно шло на убыль. Оно все еще нестерпимо жарило, но теперь хоть не светило прямо в глаза. Софе даже казаться начало, пока солнышко совсем не исчезнет, она из воды не выберется. К чему спешить?

Очнулась Софа, только когда ей на лицо вода полилась.

— Так ее, так! — мальчишка одних с Софой лет командовал еще троими совсем маленькими ребятишками. Тем на троих и пятнадцати годков не было. — Будет знать, как с Кривыми дружбу водить, как на всех нас напраслину наводить!

— Прекратите! Да хватит вам! — пыталась не захлебнуться Софа. Выныривала, чтобы вдохнуть воздуха, а в рот снова лилась вода. Девочка закашлялась, бросила пытаться договорится с мальчишками. Закрыла глаза и медленно пошла ко дну.

— Гляди, получилось! За нами победа! — заорал один из мальчишек, видя, что Софина голова не спешит показываться на поверхности воды.

Другой — Аким — младший сынок мельника Тура, шмыгнул носом.

— Так может и маменька наша вернется. Забрали ее каратели. Брат говорит, с того дня уже почти год минул. Я-то еще считать не умею. Не то, что Рем, братишка. Так ведь не ведьма мамочка, вот она-то, — мальчишка показал на воду в том месте, где исчезла Софа. — Истинно, ведьма. Да и мамка ее. Отец мой так говорит. Из-за них: Софки этой, да ее родительницы, — ребенок снова всхлипнул. — Мамочку и забрали.

— Зато теперь мы отомстили. Покарали... — второй мальчишка оборвал себя на полуслове. В двух саженях от них вода забурлила. — Гляди-ка, выныривает! Точно ведьма, раз вода ее не принимает.

Софа вынырнула, тяжело дыша, бросила ненавистный взгляд на мальчишек. У тех, несмотря на удушающее жаркий день по коже пошел мороз от ее взгляда. Они заорали и бросились к берегу. Самый младший — все тот же Аким — даже плавать от страха разучился, так и хлюпал руками по воде, пока чья-то рука не подхватила его за шкирки да не выбросила на мелководье, а там и по лицу за все хорошее дала.

Аким смотрел вслед Софе, что быстро выбралась на берег. Одной рукой подхватила, недавно аккуратно сложенную, а теперь мятую, чуть влажноватую от их с друзьями мокрых ног, коими они не преминули пройтись по "ведьминому" платью, одежду. Второй поддерживала растрепавшуюся косичку, волосы из которой так и норовили залезть в глаза.

На мгновение Софа заслонила лицо. Впрочем, маленькой ладошки удалось закрыть только глаза. В приоткрытый, все еще тяжело дышащий рот один из мальчишек кинул песок. Да вперед побежал, чтобы ведьма его схватить не смогла.

Софа закашлялась, на мгновение упала на колени, прижала к себе одежду, скрыла в ней мокрые, непонятно как успевшие покраснеть глаза. А затем побежала вперед. Вся растрепанная, мокрая после купания со следами песка на всем теле.

Даже жалко ее как-то стало. Вишь как, помогла она ему. Аким медленно, шаг за шагом выбрался из воды. А, как на суше оказался, на бег быстро перешел. Приблизился к мальчишкам. Только хотел что-то сказать, а те отвернулись.

— Вы чего? — опешил Аким.

— Ведьма за просто так помогать не будет, — ответил их старший. — Не зря твою мамку забрали. Теперь всей вашей семьи черед. И ты, и отец твой — ведьмаки!

* * *

Софа добежала домой, все еще давясь слезами, да то и дело сплевывая на дорогу песок. Только перед калиткой спохватилась. Накинула на тело платье, волосы прикрыла платком и осторожно заглянула в окошко: "А вдруг Карим все еще там?" Мать запрещала ей подглядывать, но сегодня Софа забыла ее советы. Забыла все. Только злость, безграничная злость на мальчишек, на Карима, на весь мир и осталась.

— Нашли себе ведьму! — со злостью прошептала Софа. — Была б я ведьмой, отомстила бы вам всем, а не жару невыносимою насылала! Была б я ведьмой... — девочка замолчала, осознав, что уже несколько минут пялится на сидящую за вышивкой мать, да какую беду на себя минуту назад накликала. Плюнула через левое плечо, чтобы Лукавый не услышал ее призывов, и зашла в дом.

— Мам, он ушел?

Услышав голос дочери, Марта подняла голову от вышивки (все равно ведь работа не спорилась, не этому ее учили).

— Ушел. Заходи, на пороге-то не стой, не то нечисть какую накличешь. Голодная? Я супу наварила, давай поешь.

Софа кивнула, пошла вслед за матерью на маленькую кухоньку, в которой с трудом уместились стол, три стула (а вдруг кто чужой наведается) да старый, погрызенный крысами, ящик. Печь стояла в соседней комнате.

Мать зачерпнула из кастрюли в тарелку наваристого супу. И поставила перед дочерью, из хлебницы достала кусок хлеба.

— Бери давай, а то снова голодной ходить будешь, искать начнешь, чего бы поесть.

— Нет, не буду! — Софа откусила кусочек горбушки. — Жарко-то как сегодня. Совсем есть не хочу.

Марта только усмехнулась, глядя, как Софа за обе щеки уплетает что суп, что хлеб.

— После воды есть охота, — Марта кивнула на все еще влажную Софину одежду. — Как поплавала?

— Хорошо! — девочка, совсем как Аким, шмыгнула носом. — Только мальчишки... Чего им от меня надобно?! Разве я виновата... — она украдкой бросила взгляд на мать и не договорила.

— Никто не виноват, — Марта погладила дочь по щеке. — Все будет хорошо. Они не каратели, не кто похуже.

— Есть кто похуже карателей? — Софа от удивления даже ложку в сторону отложила. Каратели, Карим этот... Ведь они зло!

— Многого ты еще в жизни не знаешь. Дай Бог, чтобы тебе только каратели на пути и встречались, чтобы и вовсе не знала ты о большем зле. Зло, оно, знаешь, многогранно. Его и с добром несложно спутать. Иногда.

— Как же это? — от удивления Софа широко открыла зеленые глаза. — Добро со злом спутать?

— И не такое бывает, — Марта встала из-за стола. — Пойду, вышивку закончу. Повезем на рынок, продадим, может, денег получим, будет за что еду купить, молока хотя бы. Дорого оно нынче.

Софа зачерпнула ложкой супу, медленно поднесла ко рту. Как же это можно добро со злом перепутать? Зло — это каратели, а Карим и Пет, что нынче снова ее цеплял, ударить пытался, так в особенности! И мальчишки злые. Чего это они ее ведьмой кликали? А добро... Добро — это рыбак Велор, у кого она вчера на зарнице две рыбешки из сети вытащила, мать ее... Софа задумалась. Неужто, в мире этом зла больше, чем добра? Ведь получается, — девочка начала загибать пальцы, — зла вон сколько, а добра раз два и обчелся.

Как же это?

В задумчивости Софа доела суп, быстро сполоснула тарелку в стоявшем возле окна ведре с водой, оставшийся кусок хлеба, подумав, положила в рот и вышла к матери.

— Ма, я тут подумала, а ведь зла больше, чем добра. Почему так?

Марта немного грустно улыбнулась, отложила на край стола вышивку и предложила:

— Ложись на печь, расскажу я тебе историю.

Софа послушно залезла наверх. Накрылась одеялом и с любопытством посмотрела на мать. Марта села рядом, погладила дочь по голове и начала рассказ... Много она знала историй. Не все из них ребенку рассказывать можно было. Точнее, вообще ни одну нельзя. По крайней мере, до конца. Заканчивались ведь все они одинаково, что та, которая с Карен, приключилась, что с Габриэллой, что с сотней, тысячей безымянных ведьм. Смерть поджидала каждую. Даже могилы ни у одной из них не осталось. Только пепел и воспоминания.

Софа уже давно закрыла глаза, а вслед за ней провалилась и Марта. Да только провалилась она не в сон, в воспоминание...

— Помяни мое слово, ты сгоришь на костре. Я уже сейчас вижу это пламя, людской гомон, проклинающий твое имя, и...

— Да замолкни ты! — мужская пощечина оборвала предсказание, приговоренной к смерти ведьмы. — И чего она так к тебе пристала?

— Да откуда ж мне знать? — Марта высоко подняла брови. — Я ее первый раз в жизни вижу.

— Лжешь, тварь! — снова заорала ведьма, напрашиваясь еще на один удар. Кристоф не подкачал. Ударил с такой силой, что женщина упала лицом на пол.

— О чем это она? — мужчина пристально поглядел на спутницу.

— Я уже сказала, что понятия не имею! — Марта подошла к Кристофу ближе, медленно убрала с плеч распущенные волосы, оголяя снежно-белые шею и плечи, и подняла голову, встречаясь с ним взглядом. — Кому ты веришь больше: мне или этой, — она с презрением посмотрела на лежащую ничком женщину. — Ведьме?

— Тебе, — она почувствовала, как его губы коснулся ложбинки на ее шее, как по телу прошла дрожь.

Она любит его. Глупо... Очень глупо... О чем она только думает?!

Марта почувствовала, что его губы больше не касаются ее кожи, и снова встретилась с Кристофом взглядом.

— Тогда нас ждет представление.

— Твои глаза горят как никогда, — он прикоснулся к ее щеке ладонью. — Иди. Я закончу здесь и приду к тебе... К вам всем.

— Не задерживайся. Демитрий с остальными ждут, — она легко убрала его руку со своей щеки, повернулась и сделала шаг к двери.

Марта знала, что он смотрит ей вслед. И ненавидела его за это. Любила и ненавидела одновременно, а еще до смерти боялась. Женщина знала, что он не верит ей, знала, что если он останется с ведьмой наедине, сможет узнать правду, знала, что если кто и отправит ее на костер, то этим кто-то будет Кристоф.

Что же это за любовь, за одержимость? Скорее, страсть, безрассудство, бездумный вызов судьбе. Тогда почему, когда он вновь появляется в замке, не только тело трепещет, душа радуется? Почему...

— Знаешь, думаю, не стоит заставлять братьев ждать, — его рука легла ей на талию. — Ведьму доставят без меня. Нас уже ждут в башне.

А затем огонь, адская боль в каждом кусочке тела и взгляд, что Карим бросил на нее перед своим уходом. Марта вздрогнула и открыла глаза. Когда-то в другой жизни ее предупреждали, она почувствует, когда придет смерть. Она не поверила. Зря!

Смерть пришла.

— Софа, Софа, проснись! — Марта, как следует, тряхнула дочку. — Софа!

— Мам... Мам? Мне такой сон снился... Красивый. Я была где-то не здесь. Там так красиво. И люди... В них было добро. Во всем мире добра было больше, чем зла. Представляешь?!

— Представляю, — Марта слегка улыбнулась. — Худо мне что-то стало. Сходи в лес, листьев агавы* мне принеси. Я себе отвар заварю. Не сложно тебе будет?

— Нет, что ты? — Софа соскочила с печи. — Я сейчас, мигом вернусь. И десяти минут не пройдет.

— Ты не спеши, а то снова ногу подвернешь, ходить не сможешь. Давай иди, только медленно!

— Ничего, справлюсь!

Со временем Софа снова напутала. Каких там десять минут? До лесу она дошла быстро, но найти агаву никак не удавалось. Темно, хоть глаза выколи. Софа даже подумала, лучше б она утром за агавой отправилась. Все равно сейчас ни зги не видно.

Но повернуть назад не удалось. Заблудилась она. С тропы сошла, пока месяц тучами был сокрыт. От звезд не больно-то света. А что сейчас делать, и не знала.

— Агава, агава... — Софа уже с час бродила по лесу, а ни агаву, ни путь обратный не нашла. — Ну, ничего, — успокаивала она себя. — Скоро солнышко встанет, обратная дорога и отыщется. Не могла же она пропасть? Не могла!

До рассвета ждать не пришлось. Дорога все-таки отыскалась, а рядом с ней и агава. Софа обрадовалась, быстро полезла листья обрывать, одной из колючек поцарапав руку. Ничего, заживет!

Теперь и идти стало легче. Листья совсем ничего не весили. А по дорожке, оно, знамо, легче, чем через кусты напролом переть. Скоро и родное село показалось. Только не дом родной другая окраина. Софа шла по селу, пытаясь добраться до противоположной окраины с родным домом. Вот и главная площадь с огненным столбом...

Пальцы Софы по одному разжались. Листья упали на дорогу. Девочка стояла, онемев. Ни заорать, ни шагу ступить. Лишь в карих глазах отражались языки пламени.

— Нет! — Софа вздрогнула и попыталась пробраться сквозь толпу поближе к пламени, пытаясь уверить себя саму, что ошиблась, что...

— Мама!

Сгораемая заживо открыла глаза, улыбнулась, как прежде, с легкой грустью, и крикнула:

— Беги!

Софа побежала, побежала, не разбирая дороги, слыша крики позади себя:

— Быстрее, схватите ее, она пособница ведьмы!

— Она и сама...

— Ведьма!

Одна улица, еще одна. Софа, как и положено ребенку, рвалась домой. Под крышу всегда надежного укрытия. Она доберется, и все будет хорошо! Это не ее мать сгорает заживо. Она ошиблась. Мать ждет ее дома. Она защитит!

В одном из переулков Софу настигли...

За несколько часов до...

За ней пришли в полночь. Правой оказалась колдунья, она почувствовала свою смерть, почувствовала приход карателей задолго до того, как в дом ввалились чужаки. Впрочем, почему чужаки? Карима, что первым шел, она видела почти ежедневно. А теперь кончилось. Все закончилось. Тот, последний, разговор был началом ее смерти.

А что дальше будет, Марта и так знала, не раз видела, как ведьму к смерти приговаривают. Сначала пытки, потом огонь. Знала, потому сразу и "призналась":

— Я ведьма.

Все равно ведь произнесет она эти слова, а вместе с ними и себе приговор. Не сейчас, так завтра под пытками под сотым ударом плети, если однообразие не надоест карателям. Или на колесе удачи, как его прозвали жрецы.

Не важно, заслужила она это или не заслужила. Софа этого точно не заслужила! Если она должна умереть ради спасения дочери, она это сделает!

Огонь... Сколько раз она смотрела на него, уже тогда зная, что он поглотит и ее. Сколько раз представляла себе этот день. На Марту нашло отупение. Она знала, что должна корчиться в огне от боли, знала, что должна испытывать нечеловеческие муки. Но не чувствовала ничего.

А затем крик, что выбил женщину с предсмертного забытья:

— Мама!

— Беги... Беги! — Марте казалось, она еле слышно прошептала эти слова, но их услышал каждый на площади.

И дочь побежала.

Марта глядела ей вслед, пока глаза не затуманились от боли. Пока огонь не скрыл все, что было за ним. Пока боль не стала настолько сильной, что, казалось, вовсе исчезла. Она падала в объятия смерти, как когда-то с такой же безумной страстью упала в объятия Кристофа...

* * *

— Пусти меня! — кто-то схватил Софу, скрутил ей руки за спиной и прижал животом к ограде. — Пусти! — словно раненное животное заорала девочка.

Ловец ругнулся и зажал ее рот ладонью, тихо на ухо прошептал:

— Ну вот, мы и встретились, ведьма!

Софа дернулась, затем, чувствуя, что не может дышать: огромная лапища закрыла не только рот, но и нос, укусила незнакомца за палец. Хотя какого там незнакомца? Знакомца, Кривого!

— Дрянь! — он вырвал ладонь и по-простому вдавил ее лицо в каменную кладку, больно ударив по носу. — Так тебе! Я же говорил, что отомщу!

Девочка затряслась. Из разбитого носа капала кровь и смешивалась со слезами. Софе было больно, страшно и холодно. Она еще раз дернулась, но только больно потянула шею.

— А-а! — из горла вместе с рыданиями вырвался крик. — Пусти!

— Да заткнись ты! — его громкий шепот был как ушат холодной воды. Горло мгновенно свело судорогой. Девочке казалось, она не сможет больше промолвить ни слова, зубы затряслись, а из глаз перестали катиться слезы. Ужас сковал сердце, казалось, заморозив боль. Вот только навечно ли?

Софа потерлась щекой об ограду, вытирая соленые капли влаги.

— Чего тебе надо?! — с трудом разжав, казалось, намертво сросшиеся зубы, прошептала она.

— Чего мне надо? Неужто не помнишь? — он больно укусил ее за шею. — Забыла? Ведьмино отродье! Как мне "слабак" кричали? Из-за тебя!

— Я не хотела. Я... — Софа замолчала, совсем рядом услышав топот ног. И голос.

Такой знакомый, казалось бы, родной голос сельского кузнеца. Вот только сейчас он стал ей чужим. Все стали таковыми, даже кузнец, его жена, что порой, в особо холодные зимы, кормили Софу лепешками. Не дал им Господь деток, а они детей любили. В кузню часто ребятишки бегали, смотрели на их работу, а еще говорили, что сами кузнецами станут, просили их научить.

Давно это было. До того, как Софа увидела и кузнеца, и жену его, стоящих возле костра. Все там были. И пекарь, и священник и... Все село!

А возле самого костра с факелом в руке стоял Карим. Надменное, чуть вызывающее, как всегда, лицо. Ему было не жаль софиной матери, никому было ее не жаль. Только у восьмилетней девочки по щекам и текли слезы.

Внезапно душу сковал холод. Страх прошел. Осталась лишь пустота. Казалось, еще недавно плодородную землю выжгло безжалостное солнце, что не первый месяц сводило мир Сорины с ума. Так и душа Софы стала пустыней. Ни единого родника, только палящий диск и выжженный песок.

"Что Кривой может мне сделать? Убить? А зачем мне жить?"

Мысли прояснились. Будто бы ночь ушла, а вместе с ней мрак, неизвестность. Миг света. И новый мазок мрака. Ночь все еще правила балом. На небе лишь загадочно блестели звезды. Месяц, и тот скрылся за тучами. До рассвета было далеко. А время порой тянется так долго... Сейчас не было даже маленькой светлой полоски света на востоке.

Вместе же с солнцем ушла надежда. На ее место заступила боль... Все тело изнывало от нее, а никого, кто бы помог Софе, в целом мире и не осталось.

— Мамочка, мама! — зарыдала Софа, в один быстротечный миг почувствовав, что ее матери больше нет рядом. Отлетела душа в рай. — Она не ведьма, она...

— Конечно, нет! — Кривой захохотал. — Она папке моему надоела, он и привел в ваш дом карателей. Старой она стала, обвисшей, — повторил мальчишка явно услышанные от отца слова. — Никому теперь и не нужна. Так пусть и отправляется в ад!

Софа заорала, затрясла головой, попробовала лягнуть Пета по колену. Но мальчишка сам ударил ее раз-другой по спине.

— Не рыпайся! Не видишь, мужики идут?! Не хочу отдавать забаву, — он сдавил ее шею рукой. Софа закашлялась и начала задыхаться. — Я тебя ненавижу! С удовольствием посмотрел бы, как огонь пожирает твои пальцы, руки. Но после. А сейчас что, если сделать вот так? — он с легкостью сдавил девочке руку.

— А-а! — Софа зашлась от крика. Казалось, еще немного, и кость с хрустком сломается.

— Да замолкни ты! — Пет еще сильнее вдавил ее лицо в камень. — Костер будет тебе подарком. Ты меня порядком доставала, а я все никак не мог до тебя добраться! Долго мой отец не мог с твоей мамкой наиграться. Мельникова баба Мельта ему за неделю надоела. А здесь видишь как, больше года. Но всему наступает конец. Он и пришел. Год назад сдохла Мельта, сегодня...

Он не договорил. Послышался резкий удар. Внезапно петовы руки разжались. Мальчишка полетел на землю. Софа обернулась и столкнулась взглядом с братом Акимки.

— Рем?

— Узнала? — злость исказила и без того обезображенное непонятно откуда взявшемся глубоким порезом на щеке. — Тварь!

Он приблизился. По телу девочки вновь прошла дрожь. Рем-то пострашнее Пета. Кривому девочка хоть сдачи дать могла, чего он и осерчал. На той недели его мальчишки побили, потом еще кричали, что его даже девчонка победить сможет. Ну, он и решил проверить. А чего именно к Софе полез, так кто его, Кривого, знает? Тогда девочка не испугалась. Ее уже так мальчишки достали, что все равно было: Кривой, другой кто. Она ему подножку подставила, а потом уплыла по-быстрому на другой берег, пока он за ней не погнался.

От Рема так просто не уйти. Высокий, сильный, он порой отцу на мельнице помогал. Да и старше был, что Софы, что Пета на целых четыре года.

— Да что это вы все?! — Софа попыталась оттолкнуть от себя не то спасителя, не то палача. — Тебе-то я чего сделала?

— Моего брата из речки ты днем вытащила?

— Я помочь хотела, — Софа залепетала. — Утонул бы. Хотя до того меня хотел утопить!

Лицо Рема еще больше перекосилось. Он поднял руку, но сдержался, не ударил Софу, так и стоял, дрожа.

— Ведьму вода не возьмет!

— Да с чего вы все взяли, что я ведьма?! — прорвало Софу. — В чем же моя вина, что каратель этот — поскорее его душа в ад бы попала! — к мамке моей ходил?! Чем же я виновата?! — Софа забыла про свой страх и накинулась на Рема с кулаками.

Маленькие кулачки не причиняли боль. Комариный укус и то больше болит. Да девочка и не старалась ранить, просто выговориться, хоть на миг обо всем забыть.

Мальчишка все понял. Еще миг, и маленькие кулачки оказались прижаты к его груди, мокрая мордашка уткнулась в плечо. Только тихие повизгивания от Софы и доносились.

— Не могу я так! Устала! Ну чем же я виновата?! Мамочка!

Несмело, с внезапно проснувшейся нежностью, Рем погладил ее по волосам. Провел раз-другой, а потом еще крепче прижал к себе, словно баюкая.

— Все хорошо... Будет... Было... Не плачь! — его собственный голос срывался, да и нужных слов Рем никак не находил. Что можно сказать ребенку, который потерял мать, что может сказать он, как и эта девчонка, лишившийся самого дорогого? — Тише, тише...

Снова послышались крики. Софу искали. Пламя требовало новую жертву. И люди охотно ему подчинились. Топот то приближался, то отдалялся. Вдали даже мелькнул свет факела, что один из ловцов держал в руках. Софа ничего не видела. Только хотела обернуться, но Рем снова прижал ее к себе.

— Успокойся. Все хорошо...

Мальчишка-то прекрасно знал, все как угодно, но не хорошо. Он видел, кто может заглянуть к ним на огонек. Впрочем, огонек гости захватят с собой!

— Спасибо, — Софа, так до конца не успокоившись, но, попытавшись подальше спрятать все свои страхи, отстранилась от Рема.

Мальчик молчал и смотрел на Софу странным взглядом. В Реме ненависть странным образом смешалась с нежностью, что внезапно пустила корни в его душе. Какая глупость! Мальчик отшатнулся, услышав свои собственные мысли. Словно девчонка! Он поднял софино лицо, вгляделся девочке в глаза, сам не зная, что хочет там найти. Не зная, нашел ли то, что искал.

— Мой отец, мой брат... — он еле слышно скрипнул зубами, снова начиная ненавидеть девчонку. — Погибли из-за тебя?

— Погибли? — Софа отшатнулась от Рема, с удивлением на него глядя. — Как?

— Сожгли их. За пособничество ведьмы. За то, что вытащила ты Акимку из воды. Ведьмы не спасают за просто так. Они забирают душу в обмен на спасение тела.

— И там на площади... — начала Софа, но Рем не дал ей договорить. Как прежде Кривой, прижал к ограде.

— Аким сбежал. Не дотянулись твои руки еще и его забрать. Я ушел. Убежал... — мальчишка со злостью прикусил себе губу. — Отец велел. Не то я бы остался, помог бы ему. Он бы выбрался! Не сожгли бы его, как ведьмака! Это все ты!

— Я? — снова вскрикнула Софа. — В чем я еще виновата?! В том, что Люцифер предал Господа? В том, что души грешников в аду горят? Ты скажи! Меня два года кликали ведьмой, мою мать сегодня сожгли на костре рядом с твоим отцом только от того, что мамочка, — Софа всхлипнула, затем тряхнула головой, — Кариму приглянулась, от того, что он сволочь, каких мало! Просто скажи, — девочка снова всхлипнула, но утыкаться мальчишке в грудь не стала, посмотрела прямо в глаза, смахнув ладошкой слезы с глаз. — В чем моя вина?!

— Мой отец погиб, братишка, а ему всего пять лет, тоже, если, конечно, до тетки не успел добежать. Я... Я солгал тебе. Я ослушался приказа отца. Убил одного из карателей, что ворвались в наш дом, он мне этот удар и нанес, — он провел большим пальцем по порезу на щеке, а затем долгим непонятным взглядом смотрел на свои руки. — Я нарушил один из заветов. И не жалею об этом! Я должен вымаливать себе прощение. Мои руки в крови, — он бросил слегка насмешливый взгляд на Софу. — Как и твое лицо. Держи платок, — он вытащил из кармана брюк какой-то грязный обрывок. И кивнул на все еще лежавшего без сознания Пета. — Это он тебя?

Девочка кивнула, взяв у Рема платок и начав вытирать кровь с лица.

— Дай сюда! — мальчишка выдернул у нее из рук платок. — Не там ты трешь!

Он осторожно провел по ее лицу, вытирая кровь, а вместе с ней и слезы. Потом сжал кулак и отбросил платок в сторону.

— Ты так и не сказала, кого мне винить?!

— Не меня! — пошатываясь, девочка сделала несколько шагов в сторону. — Дай мне пройти. Я хочу домой.

— Зачем? — опешил Рем.

— Я хочу домой! — упрямо повторила Софа. — К маме. Я устала! Мне страшно! Я хочу...

— Твоя мать умерла, — отрешенным голосом проронил Рем.

— Она жива! Она не могла умереть. Я не верю, не верю! — Софа снова уткнулась мальчику в грудь, размазывая по его голому телу слезы. — Она не могла!..

Рем прижал девочку к себе, надеясь, что хотя бы у него по щекам не текут слезы. Что он баба какая?! Затем отстранился, посмотрел ей прямо в глаза.

— Твоя мать... Она, — он смотрел на покрасневшие, все в слезах глаза восьмилетнего ребенка и понимал, что не может вымолвить ни слова. — Она...

— Я знаю, она умерла, — внезапно сказала Софа. — Мне некуда идти. Если только далеко-далеко, — ее глаза затуманились и поглядели куда-то вдаль. — Где никто не скажет, что я ведьма!

— Такие люди всегда найдутся, — Рем глядел на Софу и не понимал, как за один удар сердца можно так повзрослеть. Одно мгновение назад перед ним стоял испуганный ребенок. Сейчас кто-то другой. Еще не взрослая девушка, но уже и не ребенок. — Да и не сможешь ты уйти. Отец сказывал до ближайшего села верст* десять.

— Скажи, куда еще мне пойти? — в ее голосе засквозило безразличие к своей судьбе. — Если Господу угодно, чтобы я умерла...

— Ну, а если нет?! — он тряхнул ее за плечи. — Я не тот юродивый пророк, что на той неделе ходил деревней, но знаю, ты забудешь о смерти матери. Жизнь продолжится!

— Как ты можешь знать? — на мгновение в ее взгляде промелькнула надежда. Но тотчас исчезла. Будто резкий порыв ветра затушил так и не разгоревшуюся свечу.

— Когда погибла моя мать... Ее убили, как сегодня твою, — Рем сжал кулаки, почувствовав, что вместе со словами вернулись, казалось, давно утерянные воспоминания. — Сожгли на костре, как проклятую ведьму! Мне тогда было чуть больше, чем тебе сейчас. Сегодня убили моего отца. У меня никого не осталось, ровно как у тебя.

— Как же Аким?

— Я убил карателя. Мне лучше держаться от него подальше. Хоть какой-то шанс, что братишка, — на мгновение лицо Рема посветлело. — Останется жив.

— Ты пойдешь со мной?

Он усмехнулся.

— Далеко-далеко, где нет карателей, где сожгут тебя на костре или нет, не зависит от прихоти одного придурка?

— Ты же сам сказал, такого не бывает.

— Мы найдем, — на мгновение Рем коснулся щеки Софы, а потом одернул руку. — Я только закончу здесь кое-что.

Рем сделал шаг в сторону, присел возле неподвижного тела Кривого, достал из кармана перочинный нож и...

— Стой! — Софа схватила его за руку, пытаясь остановить. — Не надо!

— Из-за его отца погиб мой отец, моя мать. Я никогда не узнаю, удалось ли спастись моему брату. Он и тебя едва не убил сегодня!

— Не убил ведь! Ты не можешь винить его в том, что творил его отец. Кариму мне тоже было бы что сказать! — ее губы затряслись. — Но он не Карим! Это его сын, кривой, к тому же! Не трогай его!

— Ты же слышала, что он говорил о мамке моей!

— И что?! Если ты убьешь его, станешь таким же, как они все, убийцей!

— Ты прослушала, я уже убийца!

— Ты защищал отца, себя... Не знаю. Но ты не можешь убить беззащитного!

— Это уж мне решать! — Рем оттолкнул Софу, поднял выпущенный было из руки нож и замахнулся. — Он все равно станет таким же, как Карим. Отправит на костер десятки.

— Я младше, слабее, — вскрикнула Софа, привлекая внимание Рема. — Я не смогу тебя остановить. Но если ты... Если ты убьешь его, я уйду сама! Пусть я погибну... Я не смогу уйти с убийцей!

— Одна жизнь вместо десятка? Выбор очевиден! — Рем занес над Кривым кинжал. Сжал так, что костяшки на руках побелели. Да так и замер с вот-вот готовым сорваться вниз лезвием. Туда, навстречу с податливым, мягким, совершенно беспомощным в эту минуту телом. Мальчишка скрипнул зубами, отбросил нож в сторону и поднялся. — Когда-нибудь ты пожалеешь, что я не прикончил его сегодня. Пошли, уже светает. Мы должны покинуть село до того, как взойдет солнце.

Глава 16. Великий инквизитор

Потом болтали, они пришли с запада. Как ветер переменился, так гости и явились на порог. Будто бы он их и принес. Глупо. Но люди порой способны поверить в любую глупость. Трое их было. Один совсем молодой.

— Ты гляди, еще молоко на губах не обсохло, а все туда же!

— Жрец...

Бабы прижимали к подолам детей, мужики снимали шапки, кое-кто угодливо кланялся господам. Да и каратели загрустили, льстились к гостям, глядели, как послушные псы на хозяйскую руку.

— Говорят, есть тут у вас девушка. Белокурая, голубоглазая, с древней кровью в жилах, — заговорил самый высокий из гостей, спрыгивая с коня и подходя ближе к карателям. — Двадцати восьми лет отроду.

— Не видели, господин, — из рядов карателей выделился один. Рыжеволосый, с веснушками по всему лицу. Явно в детстве его конопатым кликали. Но то давненько было. Сейчас перед жрецом стоял уверенный в себе мужчина. Жестокий, себялюбивый, готовый на все ради своей цели.

— Уверены?

Ответить каратель не успел. Из толпы крестьян, стоявших на обочине, послышался детский крик:

— Так это ж верно ведьма та — Марта!

Жрецы переглянулись, один из них — тот, что вел переговоры — приблизился к заговорившему мальчишке.

— Что за ведьма?

— Не знаю я. Я правда ничего не знаю... — затрепетал мальчик, лишь только жрец приблизился, и попытался скрыть лицо в юбке женщины, что стояла подле него.

— Тебя как зовут?

— Акимка, — мальчишка осторожно высунул любопытное лицо из-под юбки. — А вас?

— Кристоф, — мужчина легко улыбнулся. — А что это за ведьма? Давно у вас живет?

— Так всегда-то, — удивился мальчик. — Она на отшибе жила. И все, как вы описали: беловолосая, красивая. Но ведьма!

— Врет мальчишка! — вперед выступил мужчина. — Точнее, не ведает, что говорит. Баба эта пришла к нам лет семь назад. Акимки тогда еще на свете не было. Жила здесь, а вчера ее на костре сожгли. А еще свояка моего, отца Акимки, спалили. Мальчишка теперь с нами живет, — мужчина еле слышно скрипнул зубами. — А ведьма эта... Она ведь сразу призналась в сговоре с Лукавым! Так и повели ее с дома на костер.

— Вчера... — бездушно повторил жрец.

— А хотите... Хотите я вас на пепелище отведу? — предложил появившейся из ниоткуда кирпатый каратель. — Тут недалеко.

Кристоф поглядел на двух других жрецов, кивнул одному из них, подзывая к себе, и приказал карателю:

— Ведите!

Проводник поклонился и повел жрецов по центральной улочке, все болтая и болтая без умолку. А потом, оказавшись на месте, как-то весь ссутулился, покивал головой и закончил:

— Если еще понадоблюсь, кликните!

Когда шаги карателя стихли вдали, жрец заговорил:

— Это ведь она.

— Я не понимаю тебя, — еще не старый человек. Кристофу не было даже сорока лет, впрочем, как и его спутнику. Но в мужском голосе уже сейчас ощущалась смертельная усталость. Старуха с косой, ангел смерти, а, возможно, и сам Лукавый — Кристоф уже не знал, во что он верит — стояли у него за спиной и язвительно усмехались. Скоро он попадет в их жаркие объятия. Скоро...

— Прекрасно понимаешь! Та, о ком ты думаешь почти десять лет. Мы слишком давно знакомы, чтобы я не замечал этого. Фрод и Малик могут ничего не видеть. Но не я!

— Ты забываешь, с кем говоришь, Демитрий! — впервые за разговор в голосе Кристофа заклокотала ярость. Прошлое на миг отступило, вернув жреца на бренную землю. — Епископ уже стар.

— И ты скоро займешь его место. Я знаю, — Демитрий насмешливо улыбнулся. — Разве это что-то меняет? Мы оба знаем, это...

— Нет! — Кристоф на мгновение присел и взял в руку горсть пепла. Затем поднялся и долго смотрел, как пепел просачивается сквозь пальцы. — Наша сестра уж никак не может оказаться ведьмой!

— Ты ведь знаешь, что я прав. До сих пор не могу понять, почему она тогда осталась в замке! Зачем ты отдал такой приказ?!

— Я тебе уже говорил, епископ хотел встречи только с четырьмя из нас. Кто-то должен был остаться. Я выбрал ее. И хватит ворошить прошлое! Здесь сожгли ведьму за сговор с Дьяволом. И только-то! Иди, проверь, нет ли здесь кого из ордена. Если найдешь...

— Я помню обычную процедуру, — прервал Кристофа Демитрий и зашагал прочь.

До оставшегося на пепелище жреца донеслось:

— Веришь ты или нет, это она!

Кристоф позволил себе легкую улыбку. Он не хуже Демитрия знал: это она.

"Дорогая сестра, в первый день зимы мы возвращаемся домой. За те месяцы, что прошли с нашего расставания, многое изменилось. Слуги Дьявола сейчас как никогда сильны. Потому-то епископ и отослал нас домой. Но не тревожься, мы не зря отправлялись в путь. Скоро Светоч сам почтит нас своим присутствием, поможет бороться с Лукавым. Но в час ведьм мы будем одни. От нас потребуется вся сила, все мужество, вся вера, что есть, чтобы не поддаться на уговоры, чтобы..."

— Господин жрец, — Кристоф отвлекся от воспоминаний, заметив, что его уже несколько минут безуспешно пытаются окликнуть. Один из местных карателей. Все тот же кирпатый. Карим, кажется.

— Я вас внимательно слушаю.

— С домом-то ведьмы что прикажете делать? — услышав голос Кристофа, спросил каратель.

— Сжечь! Впрочем, нет, — взгляд у Кристофа стал осмысленным. — Отведи меня туда. Избавлю я его от дьявольских чар.

Карим угодливо кивнул и повел высокого гостя вперед. Кристоф шел прямо, не оглядываясь, продолжая сжимать в кулаке пепел. Казалось бы, так просто разжать пальцы, позволить воспоминаниям остаться там, где им самое место — в прошлом. На самом дне огромного сундука, что скопил Кристоф за свои тридцать три года жизни.

В нем и кровь, и боль, и горечь утраты, море ненависти и надежда — словно выросший на крови бесценный цветок. Бывает же на поле битвы, на земле, что еще недавно была усеяна трупами: храбрые солдаты, чьи имена так и остались неизвестными — пушечное мясо, которое никогда не жалели и отпускали в бой на смерть, великие полководцы, имена которых останутся в веках, дезертиры... — для смерти не важно, кого забирать, вырастают цветы. Они впитывают все: предательство, отчаянные предсмертные крики обреченных, но сами вырастают чистыми, невинными.

Так и эта надежда, что внезапно умерла.

— Вот ее дом, — показал каратель на совсем маленький домик, стоявший последним на длинной улице. За ним начинался лес.

— Благодарю, — Кристоф отчужденно поблагодарил карателя и в одиночестве зашел в дом.

Ничего необычного: широкая печь, кровать без простыни, перины. Видать каратели постарались. Они всегда были не прочь поживиться, прежде чем предать логово ведьмы огню. Порой, даже нарочно обвиняли в колдовстве кого побогаче. Впрочем, это не всегда шло впрок. У богатых ведь и защитников больше, у кого, может, и связь с пятеркой имеется. Далекая, еле заметная, но все же линия. Так и у... Марты.

Впрочем, это дело особое. Не далекая родственница, сама одна из пяти. Дочь высокого рода сожжена, как простая ведьма в глухом селе!

Дьявол!

Если бы Кристоф верил в Господа... Но от веры той уже давно ничего не осталось.

"Дорогая сестра..."

Ложь, все ложь! Какая, скажите на милость, она ему сестра?! Братские поцелуи невинней, прекрасное тело не манит взгляд, страсть не сводит с ума, не заставляет забыть обо всем, лишь бы ласкать ее, лишь бы она принадлежала ему!

Сводящие с ума поцелуи, полные страсти стоны, еще один вздох, будто последний, а затем новое прикосновение. Когда желание затмевает рассудок, кто думает о будущем, кто вообще о чем-то думает?!

"Дорогая сестра..."

Он увидел ее впервые двенадцать лет назад. Полжизни тому. Пятнадцатилетняя девочка. Сущий ребенок. Уже тогда она была прекрасной, страстной, отчаянной и в тоже время покорной...

— Я счастлив приветствовать у себя высоких гостей. Рад, что то, что случилось с моей женой не помешало вам приехать.

— Одна паршивая овца не означает, что стадо испорчено, — брат Кристофа Винс, что умер через несколько месяцев после визита в Миконский замок, никогда не отличался особой щепетильностью.

Аристократ нахмурился, но тотчас взял себя в руки.

— Больше такого не повторится. Я бы хотел, чтобы вы встретились с моими девочками: дочерью и воспитанницей — наследницей моей погибшей сестры. Ну, да вы лучше меня знаете эту историю. Она ведь была одной из вас.

— А после ее смерти мы решили оказать честь вашей жене. Она этого доверия не оправдала, — продолжил Винс. — Что ж, ведите нас.

Две фигуры, разодетые в шелка. Чем-то похожие. Но разные. Одна рыжеволоса, улыбчива. С большими зелеными глазами, румянцем на щеках и подрагивающими от волнения губами. Вторая годом или двумя младше. С холодным, будто мраморным лицом, светлыми волосами, уложенными в сетку с драгоценными камнями, и пронзительными голубыми глазами. Ни смущенной улыбки, ни румянца, только чуть вздернутый подбородок и понимание в глазах. Сколько ей тогда было? Пятнадцать лет? Мало у кого встретишь такую силу и такое понимание.

Они выбрали ее сестру.

— Брат, вы уверены, в своем выборе? — Кристоф взлетел на коня, глядя, как будущая жрица прощается с родственниками.

— Вполне. Она послушна, верует в Господа. В той, второй, дурная кровь. Если бы не ее тетка, вслед за матерью отправилась бы на костер.

"А еще она наивна и глупа. Легко ею будет управлять" — Кристоф отвернулся, не желая выказывать свои неподобающие мысли, и скользнул взглядом по замку. В одном из окон на мгновение промелькнул тонкий стан. Девушка улыбалась, махала рукой недавней сопернице, которой повезло больше, чем ей. Повезло ли? На мгновение их глаза встретились. Словно нить связала два взора на один удар сердца, а в следующий разорвала...

— Не веришь мне? — прервал мысли Кристофа Винс. — Послушай, что я тебе скажу, опыта-то у меня побольше твоего, с такими, как эта девчонка лучше не связываться. Себе дороже.

— Я и не собирался. Едем?

— Да, больше нас здесь ничего не держит.

Тогда в холодный осенний день Кристоф в самом деле думал, что никогда ее больше не увидит. Но судьба распорядилась по-иному. Девушка все же стала жрицей. Одной из лучших, как говорили его братья. Ни жалости, ни сомнения в своем выборе.

Были в новой жрице и то, и другое...

— Это нечестно, слышишь, нечестно!

А потом горячие губы, дрожащее, словно лист по ветру, тело, слезы на всегда невозмутимом лице, страх...

— Я не хочу умирать! Не так!

— Ты о чем-то жалеешь? — она посмотрела ему в глаза, потом, так и не дождавшись ответа, закрыла ему рот ладонью. — Не отвечай. Я не жалею!

Кристоф убрал ее руку, нежно коснулся ее губ своими губами.

— Жалею? — он отстранился и покачал головой. — Я мечтал об этом с тех пор, как впервые увидел тебя.

— Когда я приехала к вам жрицей?

— Нет, когда жрицей стала воспитанница твоего отца. Лишь только закрою глаза, видел твое лицо, твое тело. В тот день, когда...

— Молчи! — она снова заслонила ему рот своей ладонью. — Я не хочу вспоминать. Я устала. Везде смерти, боль, постоянные крики, что будут преследовать меня до могилы. Я не могу больше. Не говори ничего! — у нее на глазах выступили слезы. — Завтра я снова буду сильной, снова дам клятву никогда больше не лить слезы. Но сейчас я хочу быть слабой, Кристоф, хочу принадлежать тебе, забыть на эту ночь обо всех воспоминаниях, о смерти, о поруганной справедливости. А завтра... Завтра будет новый день.

... — Мы уезжаем завтра. Епископ зовет нас к себе.

— Я тоже еду? — она смотрела в окно, не обращая внимания на его приближающиеся шаги.

— Кто-то должен остаться. Ты, — он прикоснулся руками к ее плечам, почувствовав, как по стройному телу девушки прошла дрожь. — Мы вернемся нескоро. Я буду скучать, — он коснулся губами ее обнаженной шеи, носом случайно уткнулся в одну из шпилек, что удерживала высокую прическу. — Очень.

— Почему бы мне не поехать с вами? Тебе ведь решать. Оставь здесь кого-то другого.

— Ты сможешь... — Кристоф замолчал, думая, как сказать. Когда годами лжешь, сложно начать говорить правду.

Она обернулась. Посмотрела в его глаза.

— Как ты узнал? Спросил ту, сожженную несколько дней назад, ведьму? Не поверил, что мы с ней незнакомы?

— Не поверил. Но я и сам не дурак. И спрашивать не стал, а ведьма знала?

Она легко, немного грустно улыбнулась.

— Я приходила к ней. Хотела, чтобы она помогла, — девушка покачала головой. — Смешно, на следующий день на ее след напал Демитрий и я осталась без зелья. Но что дальше? Меня отправят на костер?

— Не говори ерунды! Неужели ты считаешь меня такой сволочью?

— Пообещай, что не сожжешь меня за то, что я сейчас скажу, — она снова посмотрела ему в глаза. — Пообещай, инквизитор!

— Обещаю!

— Ты, я, — она на мгновение замолчала. — Мы оба сволочи, эгоисты, которые ради своих жизней пожертвуют десяткой других. Ты не фанатик, как Бор, Локий, не испытываешь наслаждения, мучая ведьму, предавшую заветы Господа, как Демитрий. Ты просто живешь со всем этим, как и я. Живешь, чтобы самого ведьмаком не назвали. Такое ведь уже было. И не раз, — она подняла руку. — Ты обещал мне защиту от пламени, что бы я не сказала. А правда горька. Но ты знаешь не хуже меня, что это не ложь.

— Ты думаешь, я смогу отправить тебя на костер? Что бы ни случилось! Но что дальше?

— Ничего. Жить с этим, как жили прежде. Ты сказал мне почти то же самое в ту ночь, когда я впервые принадлежала тебе. Все осталось прежним. Вы уезжаете надолго? — сменила тему она.

— Почти на год. Вернемся не раньше, чем через десять месяцев. Следующее время ведьм тебе придется провести без нас.

— Ты все рассчитал, — она нахмурилась. — А что было бы, если епископ не пригласил бы нас к себе?

— Ты на самом деле хочешь это знать? — жестокий вопрос, неправильный, колющий прямо в сердце. Кристоф слишком давно стал жестоким, чтобы сейчас меняться. Что бы ни лежало на кону, он просто не мог быть иным.

— Нет, — она снова повернулась к окну. — Желаю приятной поездки...

Поездка... Кристоф и подумать не мог, что будет так скучать. Просыпаться, не видя ее лица, не лаская податливое тело, не слушая мысли, такие похожие на его собственные. Они и впрямь были безумно похожи.

К епископу они прибыли в начале осени. "Светоч" больше всех был удивлен этой встречей. Она тогда спросила, что бы он делал, если бы епископ не пригласил бы их к себе. Он и не приглашал. Потому и отослал их обратно много раньше, чем надеялся Кристоф, который придумывал всевозможные предлоги, чтобы остаться.

"Дорогая сестра, в первый день зимы мы возвращаемся домой..."

— Господин жрец, — окликнул Кристофа детский голос.

— Что тебе, дитя мое? — мужчина перевел взгляд на ребенка, что появился на крыльце дома. Мальчик был ему знаком — Аким.

— Я хотел спросить, — мальчишка засмущался. — А точно все, кого сжигают, Господа предали? У меня отца сожгли. Вчера... А еще раньше мать. К карателям мне дядя запретил ходить. Может, вы ответите? Мама, папа... Они не могли!

Слишком глупый вопрос для ребенка. Слишком умный для взрослого. Опасный вопрос. Внезапно Кристофа захлестнула неожиданная волна нежности. Захотелось хоть раз в жизни сказать правду.

Но нельзя! Слишком высокой будет цена.

— Точно. Иначе на них бы никто не покусился. Продолжали бы жить, радоваться.

— Да? — Аким совсем стушевался. Опустил глаза. Того и гляди заплачет. — Значит, и эта Марта тоже? А дядя говорит, она из-за карателя пострадала. Из-за Карима. Говорит, что глупая она, раз с ним связалась. Вроде того, что мамка моя тоже хотела с ним как-то эдак расплатится, а не получилось, сожгли ее. И Марту вон тоже.

— Это Карим обвинил... — Кристоф запнулся, осознав, что все еще не может спокойно выговорить это имя. — Марту в колдовстве?

— Да вроде. Хворост на костру точно он подпалил и стоял там, пока она в пепел не превратилась. Но тетка моя говорит, Марта точно ведьма, потому что сразу призналась.

— Чтобы не пытали, — Кристоф снова воскресил в памяти дорогое лицо. Вспомнил, как она дрожала, когда пытали очередную ведьму. Будто ее саму в чем-то обвиняют. — Понятно, она "призналась"! — он резко ударил кулаком о стену. — Дьявол, мне одного дня не хватило! Зачем она призналась?! — он взял себя в руки. — И долго Карим к Марте ходил?

— Еще до того, как маму мою сожгли. Тогда люди говорить о ней начали, — мальчик что-то подсчитал на пальцах. — Два года.

— А потом решил, значит, убить.

— Да. И Марту, и папу моего, и братишку Рема, и Софу.

— Софа кто такая? — не знал, что еще спросить, жрец. — Сестра твоя?

— Нет, — мальчишка улыбнулся. — Она дочка Марты. Они с Ремом исчезли. После того, как вчера ночью на площади она появилась, когда Марту сжигали, я ее больше не видел. Ну, Карим тогда крикнул, что она тоже ведьма, чтобы и ее сожгли. Но она хорошая, правда. Она меня спасла.

— А сколько лет Софе? — хриплым голосом спросил Кристоф.

— О, она взрослая. Не такая, как мой брат. Но тоже взрослая! Ей восемь. Скоро и я таким буду. Ведь правда?

— Правда, — жрец уже не слушал мальчишку. Отвечал, не задумываясь. В голове вертелась мысль: "Дочке Марты было восемь лет".

— Дьявол! — он резко ударил кулаком по столу, на мгновение сгорбился, но тотчас выпрямил спину. По губам проскользнула жестокая усмешка. — Значит, говоришь, виноват Карим. Прекрасно!

Мальчик, во все глаза глядевший на жреца, вздрогнул. Никогда Аким не видел такой черноты в глазах. Столько злости, отчаяния, ненависти и боли. Пятилетний мальчишка, что он знает? Он смотрел, как изменяется дотоле спокойное лицо, как морщины прорезают чело, глаза зажигаются бешенством...

Аким заорал от страха, подумав, что ему явился сам Лукавый, и бросился вон. Он все бежал и бежал. Вот и село исчезло из виду за очередным поворотом. Показались деревья. Внезапно ноги подломились от усталости. Аким повалился на мох. Да там и лежал, изнывая от усталости, с вот-вот готовым вырваться из груди сердечком.

А еще был страх, липкий пот, стекавший по телу и отчаяние, что волнами захлестывало ребенка. Он так и сидел, пока на землю не начали опускаться сумерки. Не появился новый страх — остаться на ночь в лесу. Отец ему часто повторял, в лесу живут духи умерших. В ночь они выходят на охоту. Никому не посчастливится остаться в живых, если он до ночи из лесу не уберется.

Аким еще сильнее задрожал и медленно поднялся, заковылял к дому.

— Не Дьявол это, простой жрец, почудилось мне, — еле слышно бормотал мальчишка. — Но жрецы, они ведь пострашнее карателей будут. Вот и показалось. Не добрый он, но и не Лукавый, он жрец!

Скоро и село показалось на горизонте. Мальчишка замер. В небо поднимались языки пламени. "Неужто, воскресенье сегодня? Вроде ж вчера ведьм палили". Но страх ушел. Слишком обыденным для ребенка было пламя. Ничего особенного. Еженедельное празднование.

Но не сегодня!

Дойдя до площади, мальчишка онемел. Так и стоял, разинув рот. На костре сжигали карателя — Карима. Не было слышно привычных разговоров. Люди стояли тихие, в глазах тетки, к которой тишком приблизился Аким, виднелся страх.

"Чужаки казнили одного из нас, а вдруг не остановятся на этом? С карателей на простых людей перейдут!"

Тетка, как заметила племянника, дала ему подзатыльник.

— Чтобы не смел рта раскрывать, паршивец! Ехали бы жрецы мимо, не пришла бы к нам беда. С самого начала, как пришла эта Марта к нам в село, знала я, ничего путного из этого не будет. Но мужики наши на красоту ее купились, дом ей выстроить помогли. А нас, баб, кто слушать-то будет?

Тетка еще раз замахнулась, но Акимки подле нее уже не было. Мальчишка приблизился к жрецам — двум темным, завернутым в плащи, фигурам. До ребенка донесся обрывок разговора.

— Вступил в сговор с Лукавым, душу свою продал. Так покараем его... Кажется, именно это ты говорил. Но почему именно он, Кристоф?

— Ты же сам сказал, он вступил в сговор с Лукавым.

— Я слышал. Что он на самом деле сделал?

Кристоф невыносимо долго смотрел на пламя. Бездушно. Ни слез на глазах, ни отчаянья, что дотоле видел Аким.

— Он вступил в сговор с Лукавым.

Второй, незнакомый мальчику жрец, покачал головой.

— Что ж, как знаешь, — он легко кивнул Кристофу и отошел.

К оставшемуся в одиночестве жрецу медленно приблизился Аким. Кристоф заметил его, кивнул мальчишке.

— Почему ты тогда убежал? — в тихом голосе сквозила усталость.

— Я испугался, — Аким и сам не знал, что заставило его ответить правду. — Вы были таким злым. А сейчас нет.

— Мне стало больно от того, что ты сказал. Думал, месть поможет забыть, исправить ошибки, отдать долги... Я ошибся. Месть ничего не меняет. Черное не станет белым, как ни крути.

Кристоф снова взглянул на костер, переставая обращать внимание на мальчишку. Сколько на его памяти уже было таких костров? Не счесть. Он думал, этот будет иным. Зря, все едино!

— Месть ничего не меняет, малыш.

Теплый ветер ударил в лицо, оставляя на губах вкус пепла.

Огонь разгорался вовсю. Безжалостное пламя, которое, дай ему волю, сожжет все вокруг, не оставит ничего живого. Только невыносимый жар и ее лицо.

— Кристоф, забудь все, что я сказала про эгоизм, желание жить. Я люблю тебя, что бы я тебе ни говорила. И всегда буду любить...

На следующее утро нежданные гости исчезли. Только пыль от лошадиных копыт так и осталась висеть в воздухе.

Глава 17. Ночь, длиною в жизнь

Софа тысячи раз бывала в лесу. Порой собирала ягоды. Уж очень чернику любила, вот и радовала себя. А затем приходила домой вся измазанная соком. С посиневшими губами, языком, иногда даже на щеках оставались следы от любимых ягод.

А бывало, сбегала подальше от мальчишек, что изводили ее своими криками, будто она ведьма, или пряталась от Карима.

Лес был родным другом, что приголубит, даст совет, а коль нужно, то и спасет. Сегодня что-то неуловимо изменилось. Возможно, они с Ремом зашли дальше, чем она заходила прежде. А, возможно, возможно...

— Мне страшно, — дрожащей рукой Софа нащупала руку своего спутника. — Почему мне так страшно?

— Что ж тут странного? — Рем пожал плечами. — Акимка вон тоже боится леса.

— Но я ведь старше его! — Софа с детским упрямством топнула ногой и едва не провалилась под землю. Заорала от страха и только в последний момент успела ухватиться за куртку Рема. — Ч-что эт-то? — заикаясь, а, потому, мало понятно спросила она.

— Ловушка для оборотня, — хладнокровно объяснил Рем.

— Д-для к-кого? — еще больше заикаясь, спросила девочка.

— Для оборотня, вервульфа, волкодлака, — мальчишка, не выдержав, рассмеялся. — Ну, это отец так Акимку запугивал, чтобы братишка в лес без спроса не совался. А ловушка для волка, наверное. А, может, для медведя.

— Т-точно не для об-боротня? — все еще заикаясь, но, уже начиная успокаиваться, пролепетала Софа.

— Точно! — Рем щелкнул спутницу по носу. — Не бывает ведь их. Байки только для того, чтобы у костра травить, и придумывают. Ну, и отец бывало. Пошли быстрее, а то как бы за нами в погоню не пустились.

Дети ускорили шаг. Попасться не хотелось никому. Еженедельные сожжения слуг Дьявола давно стало обыденным делом что для Рема, что для Софы. Но становиться одной из жертв пламени детям, тем не менее, совершенно не хотелось.

Сквозь листву деревьев проглядывало яркое солнце. Оно уже давно встало и теперь напоминало детям о том, что они уже несколько часов без устали идут, а при этом и маковой росинки во рту не держали.

— Может, ягоды поищем? — предложила Софа. — Покушать-то нам нужно. А то и не дойдем ведь.

— Заблудимся, — возразил Рем. — На самой-то тропинке ягод нет. Лучшие умельцы, нежели мы с тобой, их уже собрали. А за нее выходить опасно.

— Разве тут люди ходят? — удивилась Софа. — Мы ведь уже далеко от села отошли.

— Далеко? — Рем присвистнул. — Да мы и двух верст не прошли!

— Как же это? — Софа округлила глаза. — Вроде ж, уже порядком прошли.

— Самую малость. До ближайшего села еще очень далеко.

— Тогда тем более, нужно ягод найти! Ведь не дойдем. Ты стой на дороге, а я ягоды поищу. Тебе тоже принесу! — крикнула девочка, скрываясь в придорожных кустах.

Рем и глазом не успел моргнуть, как она исчезла. Мальчишка постоял с минуту, а затем скрылся в противоположной стороне дороги: "А то как же это так получается, Софа — девчонка о еде позаботится, а я истуканом буду стоять!"

Долго искать ягоды не пришлось. Софа и Рем почти одновременно выскочили на дорогу. Девочка набрала ягод в подол юбки, мальчишка скинул с себя рубашку и сложил добычу туда.

Ягоды — хороша же добыча! Но ни лука со стрелой, ни простой рогатки не было. Рем даже Петов нож оставил лежать возле тела односельчанина. Не подумал тогда о том, что он может понадобиться. Сейчас оставалось только сожалеть о своей глупости.

Софа набрала черники, Рем нашел несколько кустов малины. Хоть и дикой, но все одно лучше, чем ничего.

— Будем делиться? — софины глаза загорелись, лишь только девочка увидела, что принес Рем. — Меняемся кучка на кучку?

— А то!

Дети со смехом разделили ягоды, а затем быстро съели. Голод давал о себе знать. Да и спешить нужно было. Поев, молча собрались в дорогу. Рем не стал снова надевать рубашку, зацепил за пояс, на случай, если еще понадобится, и пошел вперед.

Редко детям нужно было совершать такие длинные переходы. Да и лес все густел и густел. Тропинка мало-помалу мельчала. Порой сложно было разглядеть, где она, а где лес. Хорошо хоть пить не хотелось. В лесу было не так жарко, как в селе, да и съеденные ягоды оказались сочными, несильно утоляющими голод, но прекрасно справляющимися с жаждой. Так что одной бедой меньше.

Путники не останавливались до самого вечера. Все надеялись, до соседнего села дойдут. Все время казалось, за следующим поворотом покажется опушка, а за ней домики, в которых приютят маленьких путешественников. Но конца лесу все не было. Казалось, вот он — просвет — но, подойдя ближе, дети обнаруживали, что это лишь видение.

Остановиться решили только тогда, когда на землю опустились сумерки. Солнце скрылось за деревьями, редко когда сквозь густую листву проникали его лучи.

С исчезновением солнца все как-то изменилось. В нескольких шагах от детей раздавались непонятные шорохи, будто бы даже голоса доносились. А еще тени. Они кружили вокруг в непонятном хороводе, то приближаясь, то вновь отдаляясь.

— А-а! — Софа внезапно вскрикнула и посмотрела Рему в глаза. — Там за деревом что-то есть!

— Да что там может быть? — Рем хотел сделать шаг в сторону, но Софа схватила его дрожащими руками.

— Подожди! Не ходи туда! Давай останемся здесь?

— Но там ведь ничего нет! — попытался проявить терпение мальчишка. — Показалось тебе!

— А если нет?!

— Ну, оставайся здесь, — Рем по одному расцепил пальцы, что вцепились в его рубашку. — Я сам пойду, проверю.

— Нет! — девочка испуганно оглянулась. — Здесь страшно! Не ходи! Давай здесь на ночевку остановимся.

— Нужно подальше от деревьев отойти, — не согласился Рем. — Чтобы ветки от костра не загорелись. Вон, смотри, — мальчишка поглядел куда-то в сторону и показал рукой Софе на недавнее пепелище. — Там и остановимся на ночлег.

Дети собрали немного мха, веток (хорошо дождя давно не было, все вокруг сухое). Рем достал из кармана штанов огниво. Высек искру, как учил отец, а затем раздул огонь. В сердце при воспоминании об отце пришла тоска, горечь утраты, даже в сердечко что-то кольнуло. Мальчишка спрятал в карман огниво, поборов мгновенно вспыхнувшее желание избавится от предмета, что навел грустные воспоминания. Он уже не взял нож. Еще раз поддаться эмоциям было бы глупо.

— Ремка, что с тобой?! — заметив, как по щеке друга скатилась слеза, Софа отбросила ветку, что как раз держала в руках, в сторону, и подошла к мальчику, подняла вверх твердый подбородок. — Что не так?

— Все не так! — Рем со злостью спиной ударился о ствол дерева. — Отца убили, братишку могут со свету сжить. Мы с тобой идем незнамо куда!

— Мы знаем, куда. В соседнее село, к добрым людям.

— Не бывает добрых людей!

— Бывает, я точно знаю! — Софа обхватила Рема за шею, прижалась щекой к его голой груди. — Только вчера мне сон снился. Там люди были добрыми, они хотели помочь. Я правда видела!

— Видела, конечно, видела, — Рем погладил девочку по волосам, чувствуя, как по его щеке катится слеза. Порыв Софы его ничуть не убедил: чего ждать от ребенка! Просто хотелось успокоить Софу. Она ведь, как и его братишка, верила простым заверениям, что все будет хорошо. Зачем же лишать ее этой веры? Ни к чему это.

— Успокоился? — улыбающаяся физиономия поглядела на Рема.

— Конечно, — мальчишка порылся в карманах и вытащил кусок хлеба. — На вот, держи. Вчера с обеда унес. Хотел собак покормить, но и нам сгодится!

Маленькие пальчики схватили хлеб, дернули раз-другой, разделив на две части.

— Держи, — Софа протянула Рему один из кусков.

— Да тут и на одного мало! — попытался воспротивиться мальчишка.

— Но нас двое. Ты со мной поделился, значит, и я с тобой должна! — маленькие пальчики вложили в ладонь другу хлеб. — Ешь!

Хлеб таял во рту, ведь окромя ягод ребятишки ничего не ели. Правда, маленький кусок хлеба скорее распалял голод, а не утолял его. Но тут уж ничего поделать было нельзя. Пришлось довольствоваться изрядной порцией слюны, а затем глядеть на весело горящий огонь, чтобы хоть как-то отвлечься от урчащего в ожидании прибавки к скудному ужину желудка.

Внезапно раздался холодящий кровь вой. Софа мелко задрожала и прижалось к Рему.

— Страшно.

— Волк простой, — Рем и сам ощутил, как к горлу подступает предательская дрожь. Но все же попытался справиться со страхом, ободряюще улыбнуться. — Он не подойдет к костру. Боится огня.

— А если оборотень? Ты про них утром говорил.

— Да в них только Акимка и верил!

Внезапно вой усилился. К первому голосу добавился второй, затем третий. А вместе с волками свою песню затянул ветер. Ударил в спины усталым путникам, зашелестел листвой. Софа уже сама не знала, отчего она дрожит. То ли от страха, то ли от холода.

Рем снял перевязанную вокруг пояса кофту.

— На вот, держи. А то чего доброго замерзнешь.

Девочка протянула ладошки вперед, но тотчас одернула.

— Сам лучше одень, чтоб до утра не околеть.

— Я закаленный, — отмахнулся Рем. — Мне холод не страшен.

— Страшен! Надевай!

Мальчишка усмехнулся, но все же надел кофту. А затем обнял Софу, надеясь хоть так помочь ей согреться.

— Так тепло?

Ответить девочка не успела. В двух шагах от костра промчалась тень. Софа еще крепче прижалась к Рему.

— Зверь!

А затем еще один гость. Шорох то справа, то слева, мрачное угуканье совы...

Ночами в лесах чертовщина всякая происходит. Духи ушедших выходят на свет Божий, на смертных охоту начинают. Горе тем, кто на ночь в лесу останется. На утро только оболочка от человека и останется. Поглотят душу. Одно тело по свету и будет ходить.

Вспомнились Рему рассказы отца, которыми он пугал младшего сына.

А парни возле костра и того пуще рассказывали. Будто в лесах вампиры живут. Они кровь всю из человека выпивают. Несчастный тогда замертво падает. А на следующую ночь тоже вампиром становится, на людей охоту открывает. Может и брата убить, и отца, и мать, и невесту...

На этом месте кто-то из мальчишек — друг рассказчика — выпрыгивал будто из ниоткуда, и к шеям слушательниц тянулся. Девчонки и разбегались кто куда от страха.

— Успокойся, нет там никого! — Рем подскочил на ноги, схватил одну из веток из костра и бросился туда, где только что промелькнула тень. — Видишь, пусто! — Рем вернулся к спутнице, снова бросил ветку в огонь. — Пусть только сунется кто!

А затем новая тень.

— Не ходи туда! — Софа схватила уже готового вскочить Рема за рубашку. — Там никого нет. Мне не страшно!

Ее губы дрожали, но отпускать от себя Рема девочке хотелось меньше всего. А вдруг там все же есть кто, вдруг он нападет!

Дети сидели, обнявшись, Рем так вообще пытался скрыть, что боится идти тень искать не меньше, чем Софа. В первый-то раз оно как-то само собой получилось. Как вспомнил деревенскую жизнь, так сразу спокойнее стало. Но ненадолго. Пытаясь скрыть дрожь, мальчишка подбросил в догорающий костер еще мха, кинул несколько веточек. Сосну старался не кидать. Знал ведь, что она в одно мгновение прогорит.

Так они и сидели, греясь от костра и оберегая друг дружку от страха. Порой казалось, странные звуки лишь мерещатся, а затем накатывала новая волна ужаса. Детские глаза открывались и с надеждой смотрели на костер, что будто бы должен был спасти их ото всех бед.

— Знаешь, это самая страшная ночь в моей жизни. Не думала, что когда-то так напугаюсь, — тихо прошептала Софа на ухо Рему. — Самая-самая страшная.

* * *

Светать начало рано. Жаль только ни Софа, ни Рем этого не заметили. За несколько часов до рассвета детей все же сморил сон. Усталость взяла свое, победила и холод, и страх. Два одиноких, прижавшихся друг к другу тела.

Тут-то их и нашли!

Глава 18. С попутным ветром

997 год по местному летоисчислению. За 3 года до заключения пари...

— Хватит прохлаждаться, лоботрясы! — мясистый кулак ударил о стол, подбрасывая вверх разноцветные фишки. — Живо за работу! Ишь, нашли себе забаву! Фиц, давай в руки тряпку и драй палубу, Креск... Дьявол, вот же имечко, язык сломаешь, пока выговоришь. Кресктений, бери Рема и к парусам!

Матросы разбрелись по кораблю, оставив риксы* на столе. Только выигранную мелочь в карманы и засунули.

Трехпарусное судно уже давно, по всему было видно, отметило свое пятидесятилетие. Некоторые доски прогнили, другие даже успели заменить дешевыми грубыми поленьями из карте* . Монет на колиандр* не хватило. Да, золотое время судна давно минуло. Паруса были кое-где залатанные, кое-где вообще порваны после недавнего шторма...

— Убрать паруса! Быстрее!

Взмывшая до небес, что казались такими близкими, волна, на миг укутала весь корабль вместе с грот-мачтой. А затем отступила. Полуживая, выброшенная на борт "Цирцеи" грозным Карским морем рыбешка задыхалась. Все медленней, а вместе с тем обреченней шевелились жабры.

Еще один рывок. Туда — в море... Еще один...

А затем замерла навсегда.

Но у всего в этом мире есть цена. Даже у полуживой рыбешки! Один из матросов поскользнулся на влажной чешуе. Даже вскрикнуть не успел, как покатился к корме и достался водной стихии взамен рыбы.

— А-а! — яростные волны поглотили крик несчастного.

— Бирда смыло. Капитан, прикажите...

— Нет времени! Уберите паруса, иначе мы все отправимся на корм морскому Дьяволу* ...

— Кресктений, не знаешь, чего это наш капитан с утра разбушевался?

— Да кто ж его знает, — невысокий человек лет тридцати с огромной буроватой родинкой на щеке сплюнул в сторону. — Может, не с той ноги встал, или ему Морской приснился.

— Всяко бывает, — Рем вздохнул и покрепче натянул паруса. — Когда мы уже вернемся?!

— На берег? Не глупи! Ничего хорошего в нем нет. Баба моя опять пилить начнет, что денег у нас нет, ребятишек не во что одевать. Будто бы я сам об этом не знаю!

— Я хочу вернуться. Давно дома не был. Софу не видел. Скучаю по ней очень.

— Главное чтобы она себе пока тебя не было, кого другого не нашла, — Кресктений снова сплюнул. — Бабы они такие. Подлые до жути. Была у меня раньше такая. Чуть я в море, она к любовничку своему. Хорошо хоть друг у меня нашелся, рассказал про все ее шашни. А то я бы и не узнал ничего. Так бы и ходил с рогами на голове. Барсения, — в голосе Кресктения прозвучала нежность, — хоть баба и стервозна да и пилит все время, зато верна мне.

— Софа не такая, — Рем мечтательно вздохнул. — Я ведь ее, почитай, всю жизнь знаю. Сначала за сестру считал, а как в море вышел, понял, совсем не могу без нее. Какая же мне она сестра?

— Это ты сейчас так говоришь, — моряк расмеялась. — Помню, я сам в любовь вечную верил. Чепуха все это. Надоест она тебе, как на суше денька два побудешь.

— Нет, — Рем поглядел на небосвод, надеясь увидеть там очертания родного берега. — Как сбежали мы с ней с родного села, так почти и не расставались.

— Помню, ты рассказывал. И о том, как по лесу бродили, и о том, как вас крестьянка нашла, когда в лес по грибы-ягоды ходила, как приютила она вас. Точнее, — Кресктений поморщился. — Одну Софу. Ты ей не по нраву оказался.

— Да все не так было! — Рем рубанул воздух кулаком. — Совсем не так...

— Эй, просыпайтесь! Просыпайтесь! Вы чьи будете?

Рем открыл глаза, вздрогнул, увидев перед собой незнакомое морщинистое лицо. Длинные спутанные волосы, горящие огнем глаза — кикимора, все, как рассказывали мальчишки!

— Убирайся, нечисть! — громко заорал Рем, пытаясь побороть страх. Мальчишка даже хотел вскочить на ноги, но поскользнулся на валяющейся подле него ветке, с которой он еще вчера на лесных духов охотился (она внезапно показалась несуразной, не наделенным магией оберегом, что спасет от врагов, а простой палкой, каких еще тысячи в лесу), и повалился наземь.

Кикимора расхохоталась.

— Да какая я тебе нечисть?! Живу я здесь. А вот вы, кто такие будете?

— Я — Софа, — открывшая вслед за Ремом глаза девочка, показала на своего спутника. — А это Рем. Мы с села Большицы.

— Далеко же вы от дома ушли, — кикимора, оказавшаяся старухой, покачала головой. — Здесь за поворотом уже Кислици начинаются.

— Неужто, дошли?! — дети переглянулись. На чумазых лицах начала появляться улыбка. — Мы ж то думали, что заблудились!

— Нет, — старуха покачала головой. — Родители ваши где? Неужто вы сами в такой путь длинный отправились?

Дети снова переглянулись. Только на этот раз не улыбка мелькнула на их лицах, таких похожих в это мгновение — самые настоящие слезы.

— Погибли они. Вот и ушли мы, — Софа шмыгнула носом.

— Бедное дитя, — старуха потрепала Софу по волосам. — Так рано осиротеть. Но Господь на вашей стороне, раз дошли вы так далеко, не заблудились, дикий зверь по дороге не растерзал. Пошли-ка со мной в деревню. Вы же, наверно, голодны. Я вас и накормлю.

— Как же ваши дети? — додумался спросить Рем, в то время как Софа доверчиво льнула к незнакомке.

Старуха вздрогнула, тяжело вздохнула.

— Погибли они. И дочь моя, и муж ее, и внучка. Кто-то их хату подпалил, пока они спали. А наутро одно пепелище и осталось, — старуха еще раз вздохнула, смахнула слезинку с глаза и попыталась улыбнуться. — Идемте!

Дорога легко, не то, что вчера, стелилась под ногами. Ну, оно и понятно. День. Ярко светило солнце, отгоняя ночных призраков, что на проверку оказались простыми тенями от деревьев да свистом ветра, подкрепленными суевериями детей, что впервые заночевали в лесу.

Новая знакомая все выспрашивала ребятишек, кто они, зачем на дорогу вышли, неужто в Большицах у них родных не осталось, или натворили они чего. Дети по большей части молчали, Рем так вообще хмурился, а Софа коротко отвечала и не плакала, как это обычно у девчонок бывает, чтобы разжалобить старуху, которая представилась Анисьей.

Наконец показалось и село. Точная копия Большиц. Детям даже показалось, что они назад вернулись. Но первый же встречный развеял эту мысль. Своих-то соседей и Софа, и Рем всех на перечет знали, а этот был незнаком. Мужик раскланялся с Анисьей, не обратив на детей ни малейшего внимания. И пошел своей дорогой.

— Заходите, — остановившись перед небольшим домиком с черепичной крышей, Анисья пригласила детей в середину. — Только не бойтесь меня, я вам зла не желаю...

— Хватит лясы точить! — перед Кресктением с Ремом вновь возник силуэт капитана. — Давно сообщить нужно было, что на горизонте берег! Никакого от вас толку! Только хлеб дармовой жрете! Рем, вместо Фица палубу драй! Надеюсь, там от тебя пользы больше будет. Чтобы я тебя еще раз на корабль взял, лентяй! Быстрее давай!

Рем спустился на палубу, нашел Фица, к вящему удовольствию последнего, взял у того тряпку.

— Ну, бывай, рассказчик, — Фиц, которому было прекрасно известно о любви Рема к долгим историям, отсалютовал парню и пошел к парусам. — Да смотри, начисто драй. Наш капитан грязь терпеть не может. Если заметит чего, беде быть.

Рем вздохнул, окунул тряпку в ведро, выжал, как следует, и опустил на дерево. Работа спорилась, хоть мысли молодого матроса все время блуждали далеко от мытья палубы. Парень все возвращался и возвращался в то далекое время, когда они с Софой познакомились с Анисьей...

— Кушайте, кушайте. Голодные ж, наверно.

— Да уже нет, сытые! — Софа засунула в рот последнюю ложку супа. — Спасибо вам. Мы с Ремом вас объели. Давайте я хотя бы тарелки сполосну. Вы не думайте, что я маленькая. Меня многому успели выучить. Я и на кузне у кузнеца работала, и на мельницу забегала, видела, как жернова крутили. Я даже плавать умею, — похвасталась девочка, собирая посуду и подходя к ведру в углу. — Вот увидите!

— Я уже вижу, — в голосе Анисьи чувствовалась необычная мягкость. — Ты так похожа на мою внучку. Сколько тебе?

— Осенью восемь исполниться.

— Моя внучка младше была. Ей и шести не было. Она красивой была. Волосы, аки воронье крыло. Черные, шелковистые. Глаза ясные-ясные. Черты лица яркие. Даже что-то не нашенское, казалось, проглядывало в ее лике. Кожа смуглая такая. Где еще такое чудо увидишь? Думала, будет она мне на старость утехой, а оно вон как вышло. Ей ведь и шестого годка не сравнялось. Вот-вот должно было исполниться. В конце лета... Да погибла она. Теперь никогда уж не исполниться!

— Мне жаль, — Софа помыла тарелки, отставила их в сторону и теперь смотрела на Анисью. — Мне, правда, очень-очень жаль. И что с ней такая беда приключилась, и что я вам ее напомнила. Мы сейчас уйдем, чтобы вас не тревожить.

— Не нужно, — Анисья улыбнулась. — Оставайся. Мне твое присутствие только в радость. Не так горько.

— Правда, а...

— А я пойду! — Рем вскочил на ноги, когда их взгляды с Софой пересеклись. — Не пропаду, ты не думай! Я уже большой.

— Но... — пыталась возразить Софа.

Рем ее и не слушал. Он с мольбой поглядел на Анисью.

— Вы уж позаботьтесь о ней. Она такая ранимая.

Сказал и выскочил за дверь, прекрасно понимая, что он старухе не нужен ни как напоминание об умерших родственницах, ни как лишний рот. Ничего, проживет как-нибудь, не маленький!

Прожил. То у плотника работал, то кузнецу помогал, бывало, рыбакам работы убавлял (в чужих, расставленных на ночь, сетях шарил). Иногда ему Софа еды приносила. То пирога кусок, то украдкой вынесенный суп. А, бывало, Анисья его к ним звала.

Жил мальчишка в полуразрушенном доме. Хозяев, поговаривали, в колдовстве обвинили и сожгли, как это принято. Вот изба и пустовала. А как она развалилась, пришлось новое убежище искать. Рему тогда семнадцать исполнилось, он и подался к морякам, что в море выходили. Всю черную работу делал. Палубу драил, по ночам за морем следил. А потом вроде как стал полноправным членом команды, в раксы с ребятами играл, шутки рассказывал.

Сначала ненадолго они в море выходили. Бывало на день-два, бывало на месяц. А затем мальчишка на "Цирцею" устроился. Говорят, богатей какой в честь любовницы своей так судно назвал. А, как она его бросила, то и корабль продал, чтобы глаза не мозолил. Но то все слухи. Рему до них и дела не было. Главное, чтобы монеты платили.

До того он ведь на простых рыбацких суденышках плавал, а там ведь и заработка две-три монеты, а "Цирцея" торговым судом была. Теперь золотых больше доставалось. Жаль только, подальше она заплывала. Бывало, в Солинию за солью плавали, бывало, в саму Реванию — соседнее королевство. В этот раз вон почти на три месяца парень из дома исчез. В самые лютые морозы.

— Рем, ты возвращайся поскорее! Я скучать буду. Очень-очень, — по-детски проговорила Софа, будто бы ей лет десять было, а не все шестнадцать. Хотя только ведь две недели назад день рождения справили, на голову косы уложили, заплели алыми лентами, губы, и те свеклой намазали.

— Не переживай! — Рем нежно потрепал девушку по щеке. — Я ведь скоро вернусь. Ты и оглянуться не успеешь, как я к родным берегам приплыву.

— Да тебя когда неделю нет, я себе места не нахожу! — Софа легко ударила Рема в плечо. — А тут три месяца! Даже не знаю, как выдержу. Ты ведь для меня самый близкий человек на свете. Анисью я тоже люблю. Но это другое. Ты мне... — она задумалась, — как брат. Я помню еще в детстве, когда мы в Большицах жили, все маму спрашивала, почему у меня братишки нет.

— Софа...

— Рем... — она внезапно заслонила ему рот рукой и повисла на шее. — Главное, чтобы ты вернулся! Я в храме нашем каждый день буду свечку ставить, чтобы беда какая с тобой не приключилась.

— Все будет хорошо, — Рем обнял Софу, с головой погружаясь в ее густые темные кудри. — Обещаю!

Софа отстранилась, Рем поглядел на заплаканные глаза подруги, нежно провел ладонью по влажной щеке. Девочка улыбнулась, со смехом убрала его руку.

— Иди уже, а то у меня и так уже глаза на мокром месте. И возвращайся скорее!

— Бросайте якорь! Сейчас на мелководье налетим! — раздался зычный голос капитана.

Рем лишь повернул голову на крик, а затем вернулся к работе. С якорем-то ребята и без него справятся. Тут невелика сила нужна. Даже один человек сможет.

Тяжелый якорь упал за борт. Корабль постепенно начал останавливаться. Только волны все также шумели, пытаясь приблизить судно к берегу. Да безуспешно. Якорь держал прочно. Команда погрузилась в лодки. На борту только Фиц да корабельный кок остались, что даже по случаю прибытия на берег не вышел на палубу.

Все остальные бодро гребли веслами. Даже Кресктений, что еще недавно говаривал, будто на суше нет ничего хорошего. И уж, тем более, усердствовал Рем, все увеличивая скорость лодки. Три месяца вдали от Софы дорогого стоили. Хорошо хоть денег скопить удалось. Не то, что на рыбацких лодчонках. Теперь не грех и сватов заслать. Дом можно будет отстроить. Не век же Софе у Анисьи жить. А потом он еще монет заработает. Ух, заживут они!

Берег становился все более отчетливым. Вот и Треглавая скала, и крестьянские домики, казавшиеся не больше горошины, лес далеко впереди.

Еще один гребок и еще...

Рем затаил дыхание, даже приостановился. Лодка была уже совсем близко, и парню удалось разглядеть знакомый силуэт. Темные, заплетенные в косы, волосы, длинную пеструю юбку до щиколоток, жилетку с вышитыми цветами.

— Софа, — еле слышно протянул моряк.

Кресктений ударил Рема в бок.

— Да подожди ты, еще наглядишься на свою ненаглядную! Надоест, зуб даю!

Рем не поверил, еще сильнее заработал веслом, а, как лодка, уткнулась в берег, сразу вскочил под веселый хохот других моряков.

— Иди уже! Раз так невтерпеж.

Рем бросился вперед, но обнять Софу не успел. Девушка сама бросилась ему на шею.

— Я уже не верила. Боялась, не вернешься, — она с улыбкой отстранилась. — Мне столько всего тебе нужно рассказать... Я выхожу замуж, представляешь?!

Глава 19. Любовь нечаянно нагрянет

Полгода назад...

— Рем, ты возвращайся поскорее! Я скучать буду. Очень-очень. И ждать. Ты ведь для меня самый близкий человек на свете. Самый-самый! Возвращайся поскорее!

— Обещаю...

Софа открыла глаза, почувствовала, как по щеке катится слеза. Быстро вытерла лицо, будто и не было там слезинки, и вздохнула.

Сквозь темные занавески на окнах в маленькую комнатушку пробивался лунный свет. Он уже нарисовал блестящую дорожку на одеяле и теперь медленно подкрадывался к cофиному лицу.

Девушка отвернулась от окна, водрузила лицо на мягкую подушку, убрала длинную челку, что упала на глаза. Заплести с вечера косы Софа не успела. Вот теперь и мучилась. Ну, ничего, лишь только взойдет солнце, все сделает. Заплетет волосы, вплетет в косы алые ленты, чтобы женихов быстрее найти — все, как учила Анисья. Затем корову подоит да завтрак справит. Нечего ей прохлаждаться! А то все Анисья да Анисья.

А еще нужно ведра с водой из колодца принести, вымести пыль из дома, а то давеча мышь возле порога заметила. То-то крику было. Нет, нельзя так больше. Надо бы вытурить всех этих нежданных гостей: тараканов, мышей... Жалко только, Рыжий их не половил. Совсем обленился котяра. Даже собак не боится. Лежит себе спокойно. И головы не повернет, когда соседский пес мимо пробегает. Да и тот как-то смирился с соседом. Пообтерся, что ли. Только Миртын Урсак на него и гавкает. Да и он не кусает. Облает и кинется наутек.

А вечером можно будет и вышивкой заняться. Все одно только ею при свече заниматься и получается. Хоть темнеет рано, и глаз всего не видит, нити все одно ровно ложатся на ткань.

За мыслями Софа не заметила, как заснула. Да так и проспала, ни разу не проснувшись до самого утра. А спозаранку вскочила на ноги, лишь только услышала первый крик петуха. Старым он уже был, но свои обязанности, как есть, выполнял.

Софа быстро приготовила завтрак — густую манную кашу. Расставила на столе тарелки с ложками, дождалась Анисью и принялась за еду.

— Это что ж за самоуправство? — за восемь лет, что прошли с первой их встречи, Анисья ничуть не изменилась. Доброе лицо, седые, убранные под платок, волосы, сетка морщин на лбу, мешки под глазами. — Неужто, думаешь, я сама еду приготовить не смогу? Совсем старая стала?

— Что вы, — Софа высунула ложку с остатками каши из-за рта. — Ничуть я так не думаю! Просто самой хотелось чего-то сделать попробовать.

— Боишься, что замуж не выйдешь? Так в девках куковать весь свой век и придется. Да ты не тревожься. Фигурка у тебя загляденье, работы никакой не чураешься. Вмиг себе мужа найдешь!

— Да я не потому! — Софа вскочила изо стола, подошла к ведру в углу, сполоснула тарелку. — Просто не люблю на шее висеть, в тягость кому-то быть... Пойду еще воды с колодца принесу, — закончила девушка, прежде, чем Анисья успела возразить.

Мгновение, и ее уже не было поблизости. Выбежала из дому и быстрым шагом пошла по улице, то и дело кивая знакомым. Анисья с улыбкой смотрела ей вслед, качала головой и повторяла про себя:

— Ну, разве ж ты мне в тягость, внучка?

С уборкой Софа справилась быстро. Вымыла полы, пока студеная вода из колодца и вовсе не покрылась ледяной коркой. Даже нашла одну крысиною нору, положила в нее засушенный собачий язык* , а еще парочку развесила над норой.

За работой умаялась, вот и решила немного передохнуть. Крикнула Анисье, что к воде уходит. А затем выбежала во двор.

На берегу было спокойно. Из людей никого, кроме старого Баркса, что целые дни просиживал возле воды, пытаясь поймать рыбешку-другую. А красиво-то как было! Загляденье просто. Весь берег покрывала снежно-белая искристая перина. Возле кустов так вообще огромные сугробы лежали. И не пройдешь: снега почти что по пояс. Жаль только холодно. Сильный ветер, проносясь мимо, пронизывал до костей.

И это не смотря на то, что на Софе теплая доха была. В тот год на ярмарке обновку купили.

Девушка присела на ствол упавшего дерева. Снег с него еще до Софы счистили, а потому промокнуть девушка не боялась. Она просто сидела и смотрела за горизонт — туда, где исчез Рем. Братишка... Как же ей его все-таки не хватало!

Внезапно за спиной послышались осторожные шаги, а мгновением позже за шиворот посыпался снег. Кто-то зажал рукой ее рот.

— Что? — Софа резко укусила наглеца за палец, а затем повалилась на землю. И себе в ладошку сжала маленький комочек снега. Быстро развернулась, замахиваясь. — Да прекратите вы! Что случилось то? Прекратите!

Нападавшие вздрогнули, как услышали ее голос, и вперили глаза в девичье лицо.

— Ты это... Кто такая будешь?

— С-софа, — пролепетала девушка.

— Ты с Анисьей живешь, правда? — внезапно один из нападавших улыбнулся. Открыто, немного смущенно. — Ты прости нас, — он что-то сказал своим товарищам, а затем подошел к Софе, помог ей подняться на ноги, доху обтрусил. Мы тебя кое с кем перепутали.

— С кем? — Софа попыталась достать из-за шиворота снег, что уже начал потихоньку таять и потек по спине.

— Да, не знаешь ты его. Нездешний он.

— Так что ж, это повод снег ему за шиворот кидать? — Софе, наконец, удалось вытряхнуть весь снег, и она с укором посмотрела на парня. — Я ведь тоже нездешняя. Может, правильно то, что вы в меня снежками кидали, да рот заткнуть пытались?

— Прости. Мы не из-за того, что он чужак, наподдать ему решили. Он просто подлость одну сделал. Так оставить это мы не могли!

— Ладно, поняла я, — Софа улыбнулась. — Иди уже. Догоняй своих. Главное еще с кем своего подлеца не перепутайте.

— Да, конечно, — парень посмотрел по сторонам. — Слушай, а ты не видела, куда они пошли?

— Вроде туда, — не слишком уверено протянула Софа, указывая вправо, — Но я точно не видела.

— Ну, и ладно тогда. Кстати, я — Геран. А ты... Софа, да?

— Точно. Ты же еще в самом начале меня узнал, — девушка улыбнулась. — Про Анисью вспоминал.

— Раскусила ты меня, — Геран цокнул языком. — Не хочешь берегом пройтись? Все одно друзей моих уже не сыщешь. И не вечно же здесь сидеть!

— Давай!

Время пролетело незаметно. Геран знал множество забавных историй, которые то и дело пускал в ход. Софа смеялась, порой начинала подыгрывать новому знакомому или просто с упоением слушала новую басню.

Очнулась девушка, только когда солнце село, погрузив Кислицы во тьму. Геран довел новую знакомую до дома, в шутку чмокнул в щеку, проговорив:

— Знаешь, а я рад, что днем мы ошиблись. Иначе мы б не познакомились никогда.

— Все, что Господь не делает, к лучшему.

— Да, — лицо Герана немного потускнело, будто потухло, как огарок свечи. — Да, все к лучшему!

Софа быстро зашла в дом, стараясь не побеспокоить Анисью. Зажигать свечу не стала. Разделась в темноте, оставшись в одной сорочке, да с улыбкой на лице залезла под теплое одеяло, даже не подумав, что это был первый вечер, когда она ни разу не вспоминала о Реме.

Кто знает, была бы она так счастлива, если бы видела, какой взгляд был у Герана, когда он глядел ей вслед. Если бы слышала мысли, бродившие в его голове: "Господь, говоришь... А та ли ты, кто нам нужен, или впрямь кое на кого в ближайшее время стоит открыть охоту? Как знать, как знать..."

* * *

Утро порадовало жителей Кислиц мокрым снегом. Анисья говорила, это хорошая примета, если в первых числах морозца* снег выпадает. Дескать, тогда летом все родит. Но Софе такая погода была в тягость. На девушку снова навалилась тоска. Чтобы хоть чем-то себя занять она взялась за вышивку. Запалила свечу. Хоть и день был на дворе, а в комнате темно, будто бы в сумерках.

Вышивала красной да черной нитью те узоры, что давеча Анисья показывала. Будто бы и улыбалась, глядя, как нить ложиться на ткань, да все одно в сердце взрастали семена тоски, безысходности, о существовании которой еще вчера Софа даже не подозревала.

Внезапно послышался стук, затем еще один. Софа отложила вышивку и подошла к окну. Затем и вовсе накинула доху, шапу и валенки да выскочила наружу.

— Геран?! Что ты здесь делаешь? Иди быстрее сюда, не то заметет!

— Лучше ты выходи. Праздник сегодня. Грех дома сидеть!

— Что за праздник? — удивилась Софа, но все же выскочила наружу.

— Ну, праздник, это я преувеличил. Гость к нам из Немыри заехал. Говорит, путь держит в Каарк, но, как ехал, заблудился. Не в ту сторону свернул и к нам попал. Ну и решил, пока метель, у нас переждать. А потом уже ехать по делам своим. Так вот он умелец великий... Пошли, лучше сама увидишь! — прервал Геран сам себя, хватая Софу за руку. — Не пожалеешь!

Белый цвет резал глаза. Казалось, он повсюду. А ведь еще вчера вокруг была голая земля. Все изменилось так быстро, что Софа даже оглянуться не успела. Так вот и теперь. Маленькие домики, все в снегу, за короткие мгновения сменяли друг дружку. Даже не понять, куда ее Геран ведет.

— Заходи, — внезапно они остановились возле небольшого домика, и Геран сделал приглашающий жест.

Софа потянула на себя ручку и ступила на порог. Следом за ней прошел Геран. Дверь еще не успела захлопнуться за их спинами, как девушка поняла, зачем парень ее пригласил.

Экий снег, какой глубокий!

Лошадь дышит горячо.

Светит месяц одинокий

Через левое плечо.

Пруд окован крепкой бронью,

И отходят от воды

Вправо — крестики вороньи,

Влево — заячьи следы.

— Никогда не слышала ничего подобного, — выдохнула Софа.

— Тише! — Геран приложил палец к Софиным губам. — Клавдий не любит, когда его прерывают.

Ускакали с черноокой

И одни... Чего ж еще? -

Светит месяц одинокий

Через левое плечо.

Неужели на гулянку

С колокольцем под дугой

Понесется в тех же санках

Завтра кто-нибудь другой?

На погост он мельком глянет,

Где ограды да кресты.

Мельком глянет, нас помянет:

Жили-были я и ты!..

И прижмется к черноокой,

И задышит горячо...*

Софа прильнула к груди Герана, слушая чарующую песню. Будто все, о чем поется, взаправду происходило. Да так оно, пожалуй, и было. Белый снег, что все валил и валил с неба, леденеющая вода. И крестики. Красная нить, черная нить...

А затем новая песня. О любви, нежности...

Холодный взгляд любовь таит,

И красота гнетет и дразнит...

Прекрасны волосы твои,

Но одиночество прекрасней.

Изящней рук на свете нет,

Туман зеленых глаз опасен...

В тебе всё — музыка и свет,

Но одиночество, но одиночество,

Но одиночество прекрасней.

Не видеть добрых глаз твоих -

Нет для меня страшнее казни.

Мои печали на двоих,

Но одиночество прекрасней.

Твоих речей виолончель

Во мне всегда звучит, не гаснет...

С тобою быть — вот жизни цель,

Но одиночество, но одиночество...*

— Я... — Софа не договорила. Геран накрыл ее губы своими губами. Прижал к себе. Сначала нежно, будто перед ним хрупкий цветок, что может растерять свои лепестки от одного прикосновения. Затем с все возрастающей страстью, притягивая к себе с такой силой, будто от этого зависела жизнь. Еще один вздох.

— Я люблю тебя...

* * *

— Геран? — она заметила его на торжище, попыталась пробиться поближе. Но толпа с легкостью оттеснила Софу от цели, запутала, выбросила за торговые ряды.

Настал новый день, принеся с собой яркое солнце и сильный ветер, что за несколько часов разогнал снежные тучи. Свет прогнал мрак, неизвестность, когда снег заносит и без того едва видимые тропы, не дает увидеть, что впереди.

Жаль только, в душу Софы ясность не прошла. Вчера ей казалось, она любит Герана. Вот так, за два коротких дня. Казалось, его поцелуи означают нечто важное. А сегодня... Сегодня он даже не поглядел в ее сторону.

Возможно, ей все приснилось, или околдовала чарующая музыка, лишила рассудка, внушила-то, чего на самом деле и в помине не было.

Весь день девушка проходила с тоской в глазах, с печатью грусти, что ходит рука об руку с любовью. Анисья видела, что с ее внучкой, как она называла Софью, что-то происходит, но не вмешивалась. Знала, может только навредить.

Успокоение не снизошло на Софу до самого вечера, когда она направилась на площадь. Это был воскресный вечер. Вечер, когда мир Сорины должны были покинуть очередные прислужницы Дьявола. На площади все село должно было собраться. Вот и Софе, скрепя сердце, приходилось идти.

Горе тем, кто не почтит своим присутствием изгнание ведьм. И пусть каждый раз на таком костре Софа видела, как погибает ее мать, как над площадью раздаются последние слова Марты: "Беги!", как Карим смотрит ей самой в глаза и кричит: "Быстрее! Схватите ее! Она ведьма!".

Софа шла вперед с ненавистью, с отчаянием, с покорностью судьбе. Каждый раз, будто ее саму ведут на костер. Будто приговор карателя все еще висит над ней: "Она ведьма! Она..."

— Софа?! — внезапно кто-то коснулся ее руки. — Весь день тебя ищу.

— Я тебя тоже. Геран, послушай, то, что вчера произошло, это все было не на самом деле. Всему виной музыка. Я бы не хотела, чтобы ты чувствовал себя обязанным...

— Обязанным? — прервал он ее донельзя удивленным голосом. — О чем это ты? Все, что я говорил вчера, правда. Я люблю тебя. Полюбил в ту минуту, когда увидел. Неужели ты не чувствуешь того же?

— Чувствую. Я просто боялась, что это неправда, что это...

— Тише, — внезапно он обнял ее, нежно поцеловал в макушку. — Теперь все хорошо. Мы будем вместе. Обязательно. А сейчас поспешим. Осталось мало времени.

Они успели. Вот только, к счастью ли? Каратель поднес факел к единственной сегодняшней жертве. Долго смотрел девушке в глаза, а затем резко бросил факел в поленья. Столб вспыхнул.

Софа впилась зубами в губы, чтобы не закричать вместе с жертвой, попыталась отвернуться, закрыть глаза. А лишь только огонь погас, бросилась прочь. На околицу. Туда, где нет никого, где можно выплакаться, прийти в себя.

— Стой! Да остановись же ты! — Геран нагнал ее у пустошей, схватил за руку. — Что с тобой?

— Что со мной? — страшная картина все еще стояла у Софы перед глазами. Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от воспоминаний. — Ничего. Я просто, наконец, осознала: не быть нам вместе.

— Но почему? — казалось, Геран задыхается. — Что случилось за этот час, что ты передумала?

— Не важно!

— Я должен знать! — он с силой сжал ей руку, причиняя боль. — Ответь!

— Ответить? — бездумно повторила она, а затем громко расхохоталась. — Ладно, слушай, если невмоготу. Я ведьма!

Глава 20. Горькая правда. Сладкая ложь

997 год по местному летоисчислению. За 3 года до заключения пари...

— Выходишь замуж? — лицо Рема казалось странно спокойным. Будто это навечно застывшая маска, а не человеческий лик. Только глаза и расширились.

— Да! — Софа улыбалась, обнажая белоснежные зубы. — Я и представить себе не могла... — она резко прервалась и с внезапно появившимся беспокойством взглянула на Рема. — Что-то не так? Ты не хочешь поздравить меня? Сказать... Сказать хоть что-то!

— Сказать... — Рем резко мотнул головой. — Конечно, я рад. Безумно рад за тебя, сестренка. Просто удивила ты меня сильно. Вот и слова не мог вымолвить.

— Что ж тут удивительного? — Софа, как в далеком детстве, заморгала длинными ресницами. — Неужто, не могу я замуж выйти? Что во мне не так? Личиком не удалась или пузо у меня во? — девушка руками показала воображаемый живот.

— Можешь, разве ж я запрещаю? — Рем взял шутливый тон, но глаза парня продолжали смотреть холодно, с затаенной болью. — Просто время как-то уж слишком быстро прошло. Вроде, только недавно детьми были, а теперь ты уже сватов на пороге ждешь.

Софа рассмеялась. Весело, заразительно, так и приглашая Рема к ней присоединиться. Да только собеседнику было не до смеха. Слишком уж внезапной была новость. Будто острый стилет, что в одно мгновение извлекли из широкого рукава и всадили в ничего не подозревающую жертву.

— Знаешь, а в селе, наоборот, болтали, что я в девках засиделась. Только Анисья да ты другое твердили. Ну, еще Мирта — соседка наша новая. Только с месяц назад они с мужем переехали. Как поженились, так им родители дом выстроили, чтобы не тесно было молодоженам со стариками жить. Так вот, Мирта почему-то считала, что мы с тобой жених и невеста. Прямо как в песне: "Тили-тити-тесто, жених и невеста", — весело пропела девчонка

— Странно, — голос Рема казался деревянным, насквозь фальшивым. — И откуда только она это взяла?

— А откуда слухи растут? — Софа пожала плечами. — Надо же кумушкам о чем-то посудачить. А правда... Да кто знает, что есть правда? Пошли уже, — она потянула парня за собой. — К чему здесь-то стоять?

Рем позволил себя увести, совсем не препятствуя Софе. Ни словом, ни жестом. Только и бросил последний взгляд на ребят, что разгружали с лодки остатки снеди.

Кресктений подмигнул товарищу, кивнул на Софу и поднял большой палец. Рем не ответил. Развернулся и пошел прочь. А заговорил вновь, только когда увидел первые халупы крестьян — самых бедных из тех, что жили в селе.

— Познакомишь ли ты меня со своим избранником?

— А ты как думаешь?! Тебе Геран понравится. Обещаю! Он такой... Представляешь, он не считает меня ведьмой!

— С чего ему считать... — договорить Рем не успел, вновь начала Софа:

— Я ведь ему рассказала, что Большицах произошло. Так и сказала: "Я ведьма!"...

— О чем ты? Какая ты — ведьма?! — Геран попытался схватить Софу за руку, но не преуспел.

Девушка отскочила в сторону, будто испуганная лань, сцепила зубы, пытаясь не разрыдаться.

— Самая настоящая!

— Да что за глупость к тебе в голову забрела?! — Геран уже не пытался взять Софу за руку, обнять. Просто смотрел на нее, не отрываясь. — Как же, ведьма ты! С чего это ты взяла?

— Не все ли равно?!

— Для меня — нет! Я хочу быть с тобой и не понимаю, почему ты мне отказываешь. Если какой-то чурбан от злости своей обозвал тебя ведьмой, это ничего не значит!

— Но каратели говорят, каждое слово... Как его... — девушка задумалась, опустив голову наземь. — Слово еще так заморское. Какой-то мудрец так говорил... Вспомнила! Слова материальны. Если сказал, значит, так и есть!

— Что так и есть? Дурень какой солгал или сам выдумал, а его сразу в мудрецы записали. Зачем заморских-то мудрецов слушать? Им лишь бы говорить! Да и тебе... — Геран помолчал. — Если не хочешь быть со мной, так и скажи!

— Я хочу! — Софа осторожно коснулась руки любимого. — Да дело и не в одном дурачке. Меня с детства ведьмой кликали. В родном селе — в Большицах. Мальчишки меня и утопить пытались, и драться начинали, и чего только не делали. А потом... Мне еще и восьми не было, как мою мать на костре сожгли. Как ведьму. Помню огонь, помню Карима с факелом в руке, помню десятки людей. До того мне казалось, я знаю, кто они — друзья, которые помогут с едой в студеную зиму, когда уже, словно медведь, готов сосать лапу от голода. Довезут до торжища в воскресное утро, купят товар-другой с маминого прилавка... В тот день... В ту ночь... Они все были там. Называли мать ведьмой. Смеялись, ненавидели и в то же время боялись. До безумия, до мокрых портков, до...

Геран внезапно подался вперед и обнял Софу, прижал ее мокрое лицо к своей рубахе.

— Тише, тише... Успокойся. Все уже прошло. Не вернется больше. Тот костер в прошлом.

— В прошлом? — Софа горько улыбнулась. — Никогда не оставлю я его в прошлом. Ведь каждое воскресенье меня ждет новое пламя. Кроваво-красные языки, охочие до смерти, мучений, корчившиеся ведьмы и людской гул. А еще крик матери, что все еще звучит в ушах: "Беги!" И я бегу...

— И что Геран? — выслушав рассказ, спросил Рем.

— Он принял меня такой, какая я есть. Сказал, что будет любить меня, кем бы я не оказалась.

— Хороший парень. И впрямь любит тебя.

— Веришь, я сама не ждала! Не знаю, зачем тогда рот открыла. Ведь обещала себе сотни раз забыть о Большицах, о матери. И не выходит!

— Не думаю, что это можно забыть. Отца, мать... Карима! — Рем непроизвольно сжал руки в кулаки. — Когда-нибудь я отомщу!

— Может, он и сам уже умер. Некому мстить. Да и если жив, ему Господь отплатит. Как, впрочем, и нам всем. За грехи. А потому, мстить — только кару к себе призывать.

— Это говорит та, кто совсем недавно признался в ведьмовстве! — Рем щелкнул Софу по носу.

— Я ж никак людям не вредила, старалась по Его законам жить. А то, что я Герану призналась, так слова сами вырвались. Не хотела я просто жизнь новую со лжи начинать. Да и не смогла бы я Герану солгать. И он мне не может.

— Он-то с чего? — не понял Рем, недобро сверкнув глазами при очередном упоминании о положительном качестве софиного жениха.

— Ты его еще не видел, а уже сомневаешься в нем. Геран... Он такой!

— Мне уже интересно посмотреть на этот идеал. Я-то уж думал, таких людей не бывает!

— Еще как бывают! — Софа снова улыбнулась, не усмотрев сарказма в словах братишки, а затем зашла на порог и толкнула дверь их с Анисьей дома.

— Кого я вижу?! — в небольшую комнатушку, что служила прихожей, вышла Анисья. — Никак Ремка вернулся!

— Ты же знала, что их корабль сегодня причаливает, — снимавшая туфельки Софа удивленно подняла голову.

— Да ты же, трещотка, мне каждый день вот уже как две недели твердишь: "Он приезжает сегодня!"

— Не было такого! — Софа нахмурила брови. — Я говорила "скоро", а не "сегодня".

— Ну, может, и так, — со смешком в голосе согласилась старуха.

— Точно, так! Я бы ни за что не перепутала! — Софа схватила Рема за руку. — Пошли к столу. Я тебе к приезду еды наготовила. А скоро и Геран подойдет. Тогда и познакомитесь!

Стол действительно оказался битком набитый едой. Жаль только, Рему и кусок в горло не лез. Зато Софа, казалось, ела за двоих. Она ведь с самой зари была на ногах. И кушанья готовила, и Рема на пляже дожидалась, и с Гераном встретиться успела.

Вскоре, правда, и она наелась. Все чаще в окошко начала поглядывать, Герана выглядывать.

"Ну, где же ты, где?!"

* * *

— Ну, и куда ты так спешишь? — томно спросила беловолосая девушка, наматывая локон на указательный палец.

— Ты же знаешь, дела, — Геран надел на ноги сапоги из козьей кожи, подпоясал рубаху поясом и перегнулся через широкий бортик кровати. — Хотя я бы предпочел остаться.

Нагая красотка провокационно облизала губы и легко коснулась ими лица Герана.

— Оставайся. Потом для этой дурочки придумаешь оправдание. Она всему поверит.

— А если нет? Сейчас здесь гостит то ли ее брат названный, то ли жених бывший. Не хочу рисковать. Без нее обряд сорвется. А мы слишком долго его готовили, чтобы сейчас пустить дело на самотек.

— Ну, положим, для обряда нужна не совсем Софа, — девушка окинула Герана насмешливым взглядом. — А жаль. Все бы упростилось в несколько раз.

— По мне, так только интересней.

Блондинка рассмеялась.

— Какой же ты все-таки подонок!

— Еще вчера тебе это нравилось, — Геран слегка приподнял ее подбородок и впился губами в нежную кожу.

— Мне это нравится и сегодня, — она отстранилась. — Но тебе пора. Не то еще упустишь нашу ведьмочку. За это по головке не погладят.

* * *

— Геран! — внезапно Софа сорвалась с места, заприметив в окне знакомый силуэт. Махнула жениху рукой и выбежала наружу.

Рем остался наедине с Анисьей. Говорить не хотелось, он уткнулся в тарелку, попробовал одно из приготовленных Софой блюд.

"Вкуснота-то какая!"

Парень против воли улыбнулся, поднял голову и случайно бросил взгляд за окно. Он не слышал, о чем говорили голубки. Но прекрасно видел софино лицо. Никогда девушка не смотрела на него таким взглядом. Любовь, доверие, нежность...

Парень с силой сжал ложку, в один миг возненавидев Герана, который отнял того, кого он считал своей. Софу...

— Упустил ты свой шанс, — внезапно сказала Анисья.

Рем даже не сразу услышал ее слов. Но, как только приступ злости, что помутнила рассудок, прошел, с удивлением взглянул на старуху.

— О чем это вы?

— Не о чем, о ком. О Софе, конечно. Уж как она тебя ждала поначалу. Томилась. Белый свет ей был не в радость. Будто птицей в клетке сидела. А потом Геран этот появился. Вот чувства нерастраченные на него и полились.

— То есть... Не любит она его?

— Не умеешь ты слушать, — Анисья устало покачала головой. — Любит. Со всем пылом любит.

Рем внезапно подскочил со стула да выбежал в прихожую. Лоб в лоб с Гераном столкнулся.

— Ты куда? — оторопела Софа.

— Да дела у меня. Сделать многое нужно. Только вот вспомнил.

— Но ты ведь с Гераном хотел познакомиться. Вот и он, — девушка показала на своего спутника. — Геран, а это Рем. А тебе о нем многое рассказывала. Помнишь ведь?

— Конечно, — парень протянул одну руку Рему, второй же поглаживал Софу по спине. Будто бы говоря: "Она моя!". Глаза гостя в царящем вокруг полумраке (в прихожей не было ни одного окошка, свет пробивался только из кухни) насмешливо блеснули. — Очень рад познакомится.

— И мне приятно, — Рем быстро пожал Герану руку. — И все же мне нужно идти.

Еще миг, он исчез. Только дверью за своею спиною и хлопнул.

— Не понимаю, что с ним? — Софа покачала головой, так и не успев прийти в себя после странного ухода братишки. — Никогда он таким не был!

— Может, действительно дела. Что ж еще? Не могу я поверить, что он еще почему-то ушел. Что солгал тебе. Как тебе вообще можно лгать?

— Я тоже не могу тебе лгать, — Софа улыбнулась, преданно глядя Герану в глаза. — И никогда не смогу!

— Не переживай ты так из-за Рема. Он же тебе не родной, чтобы так печалится оттого, что случилось.

— Он брат мой. Не по крови, но... — Софа попыталась улыбнуться. — Не важно! Пошли за стол. Посидим и без Рема!

* * *

Он постучал в одну из дверей небольшой халупы на самом берегу моря.

— Кого еще черт принес?! — донеслось изнутри.

— Это я.

— Рем? — в дверном проеме показался Кресктений. — Ты, что ли. Что забыл-то? Ты ведь к Софе своей все время рвался! Неужто, правым я оказался? — парень подмигнул Рему. — Надоела она тебе. И дня не прошло, а ты уже когти рвать хочешь.

— Разрешишь пройти?

Кресктений отодвинулся и сделал приглашающий жест.

— Ну, заходи, коль пришел. Чего случилось-то?

— Софа замуж выходит, — Рем сжал руки в кулаки. — Долго, видите ли, я из плаванья не возвращался, — повторил он, как запомнил, слова Анисьи. — Разве ж это долго было, чтобы не дождаться?

— В бабах верности ни на грош. То ли дело собака! — Кресктений погладил стоящую у него в ногах псину. — А с другой стороны, хорошо, что сейчас вся эта ее подлость вскрылась. Хуже было б, если бы потом изменяла бы она тебе направо, налево.

— Может, и не изменяла б, может, и сейчас дождалась бы, если б поговорили бы мы начистоту до моего отъезда. Но я сам тогда свои чувства не понимал. Как есть, идиот!

— Да хватит себя-то обвинять. Во всех бедах бабы виноваты. Ну, ничего, — Кресктений внезапно достал из-под стола графин, две настолько старые чашки, что уже и разобрать нельзя было, что намалевать-то хотел неизвестный ваятель. Плеснул в них прозрачной жидкости из графина и протянул одну Рему. — На вот, выпей. А завтра вечером снова в плаванье выйдем. Капитан сказал, груз какой-то важный в Багрец* нужно доставить. Так что на побывку немного времени нам оставили.

— Кресктений, — внезапно послышался противный голос. — Слазь в погреб, достань... — дальше было не услышать.

Мужчина хохотнул и поднял чашку.

— А, может, оно и к лучшему, что уходим мы. Ну, за море!

— За море!

День спустя...

"Дорогая Софа, наверное, не эти слова ты хотела от меня услышать, но поделать я ничего не могу. Завтра мы снова уходим в плаванье. Нескоро вернемся. Наверно, и замуж ты выйдешь в мое отсутствие. Не думай, что ты мне настолько безразлична, что я не хотел увидеть тебя в свадебном платье.

Все наоборот. Я мечтал об этом. Все то время, когда я был на корабле, я думал о тебе. Вспоминал тебя. Я так и не смог тебе сказать. А ведь хотел огорошить тебя на пристани. Сказать, что люблю тебя. Вместо этого огорошила ты меня. Своим замужеством. Жаль, что все так вышло.

Я снова уезжаю. Прости, но я не могу видеть тебя невестою другого. Боюсь, что сорвусь, украду тебя, помешаю тебе, сломаю жизнь. А ведь самое сокровенное мое желание — что бы ты была счастлива".

С непривычки, да еще и после выпитого накануне буквы выходили кособокими, прыгали, словно летучие рыбы в море, съезжали в разные стороны. А под конец Рем еще и кляксу умудрился поставить. Что делать, не привычен к письму. Хорошо хоть вообще грамоте обучили.

Парень еще раз перечитал письмо, затем вложил его в самодельный конверт, поднялся со стула, спрятал в карман и вышел в ночь. Он шел к дому Софы, надеясь увидеть ее в последний раз.

Не вышло!

— Рем, да? — внезапно раздалось из-за спины.

— Да, я, — парень холодно кивнул Герану.

— Ты к Софе? Пойдем вместе. Нам по пути.

— Нет, я... — Рем вздохнул. Он-то собирался с Софой наедине увидеться, а так и смысла не было. — Да вот, письмо ей хотел передать. Отдашь? А то спешу я.

— Давай. А куда ты?

— В Багрец плывем. До отплытия несколько часов осталось. Товар уже загрузили.

— Удачи в плаванье! Да милостив будет Морской.

Геран смотрел, как Рем уходит вдаль, и улыбался: все складывалось, как нельзя лучше! А, как только моряк исчез, продолжил свой путь. Вот только он лежал не к софиному дому. К другому.

Стук в неприметную дверь на восточной окраине Кислиц.

— Ну, здравствуй, Геран, — светловолосая хмурилась. — Долго же тебя ждать.

— Знакомца встретил. Ремку, — Геран, не обращая внимания на недовольный голос собеседницы, зашел внутрь дома. — Он мне больше не помешает.

— Нож под ребра?

— Я не настолько кровожаден. Рем сам решил избавить нас от своего присутствия. Даже вот письмецо накатал.

— Интересно! — девушка выхватила из пальцев самодельный конверт, вскрыла письмо, вчиталась в текст. — Ну и почерк у этого морячка! Ничего не разобрать. Хотя подожди: "Боюсь, что сорвусь, украду тебя, помешаю тебе, сломаю жизнь. А ведь самое сокровенное мое желание — что бы ты была счастлива". Смех, да и только!

— Я знал, что письмецо тебя позабавит, — Геран внезапно смял бумагу и кинул ее в горящий камин. — Так-то лучше!

Глава 21. Орден Дьявола

— Красная нить, черная нить, красная... — тихо бормотала себе под нос Софа, вышивая себе, как выразилась Анисья, приданое. Дело спорилось. С каждым часом узор казался все более законченным, цельным. Прямые линии, ромбы, цветы. Все это было слишком просто.

Софа украдкой вытерла слезинку, набежавшую на глаз, бросила мимолетный взгляд в окно и продолжила работу. На душе у девушки скребли кошки, она сама то и дело вздыхала. Едва ли не ежесекундно приказывала себе успокоиться, не думать ни о чем, забыться. Размышлять лишь об узорах.

Вот только не получалось, как бы она ни старалась. Вышивка и без ее дум выходила складной. Да и мысли, казалось, вообще не слушают свою хозяйку.

— Да хватит тебе переживать! — внезапно на пороге комнаты возникла Анисья, с укором глядя на девушку. — Совсем себя извела.

— О чем это ты? — Софа попыталась изобразить удивление, но без особого толку. — Я вышиваю, ты же сама говорила, что мало чего себе-то сделала пока, в приданое-то. Вот и решила наверстать.

— И слезы просто так льешь? — старуха хмыкнула и подошла ближе, дотронулась до полотна, морщинистой рукой разгладила ткань, разглядывая рисунок. И тяжко вздохнула. — Ты по что, черную нить взяла, дуреха? Нехорошо это, беду можешь накликать.

— Разве ж жизнь без горя бывает, без зла, несправедливости? Их в жизни много больше, чем счастья. Я уже давно не маленький ребенок, чтобы верить в сказки. Это в детстве можно было мечтать. Я ведь тогда действительно верила, что добра в мире больше, и до безумия расстроилась, когда мама сказала, что это не так. Глупая. За счастьем следует горе. Мы теряем тех, кто был нам дорог, теряем тех, кто делал нашу жизнь счастливой. Сначала мама, теперь Рем.

— Успокойся, — Анисья погладила Софу по голове. — Кто знает, куда он пропал. Наверняка, скоро вернется, сама будешь над собою смеяться, что усомнилась в нем.

— Но почему он не предупредил меня?! Пусть бы просто сказал: "Я ухожу". Мне было бы этого достаточно. Но вот так вот пропадать на цельную неделю на следующий день, как вернулся... Неужели я совсем для него ничего не значу?

— Значишь, уж я-то по глазам давно научилась определять. Много значишь, может, поэтому он решил уйти, не мешать, чтоб тебе, твоему счастью, — Анисья бросила случайный взгляд в окно. Бесцветные губы расплылись в улыбке. Женщина показала Софе на гостя, что как раз подошел к двери их дома. — Вот с ним. Не забывай, пусть на смену счастью порой приходит горе, но и последнее не вечно.

Геран заметил обращенный на него взгляд Анисьи, кивнул старухе и без стука зашел в дом. Быстрым шагом проник в софину комнатушку и подошел к хозяйкам.

— У меня есть новости... — начал он, но Анисья перебила мужчину:

— Что ж, вы без меня тут поговорите. Расскажешь ей свою новость, а я пойду. Дел столько поднакопилось, ничего сделать не успеваю.

— Я помогу, — вскинулась Софа.

— Не нужно. Ваше дело молодое, вот его и решите сперва.

Анисья убрала руку от софиной макушки и засеменила к выходу из комнаты. Впрочем, далеко отойти ей не успела. Голос Герана достиг ушей старухи.

— Да, в общем-то, это и вас касается. Я тут кое что про Рема узнал...

— Что? — Софа вся вздрогнула, потянулась встать, ненароком скинув при этом вышивку. Быстро нагнулась. Подняла рукоделие, дунула, стряхивая пыль, и взглянула Герану в глаза. — С ним все в порядке? Вы с ним поговорили?

— В порядке-то все. А вот на счет поговорили, — Геран выдержал многозначительную паузу. — Не удалось поговорить-то. Узнал я, что в плаванье он ушел. Еще неделю назад. Друг шепнул, они в Багрец двинули. Нескоро домой воротятся. Только вот смекнуть никак не могу, почему он тебе ни словечка не сказал. Мог бы хоть пару слов черкануть. Но нет! — Геран резко повысил голос и даже ударил кулаком по столу для пущего эффекта! — Ты ведь его ждала, уже столько ужасов успела себе понавыдумывать. И что волки его разорвали, и что упал где-то неудачно, и что в море утонул...

— Может, он оставил послание, — Софа подняла на Герана полные надежды глаза. — Ну, не дошло до меня его послание. Ну...

— Не может такого быть! — Геран резко повел в сторону рукой. — Даже если б он кого-то попросил бы тебе письмо доставить, думаешь, не принесли бы? Нет ведь у тебя врагов таких, что подло так с тобою поступили б! Это все Рем. Он...

— Не важно, — губы Софы упрямо сжались. — Не хочу о нем больше слышать. Никогда!

— Правильно, не стоит он того, — Геран резко приблизил к себе софино лицо. — Я с тобой никогда так не поступлю. Никогда! Веришь?

— Верю...

Неделю назад...

Погрузка проходила быстро. Хоть землю давно накрыли сумерки, матросов с "Цирцеи" это ничуть не смущало. Море спокойно, а что ночь на дворе, так и хуже могло быть. Огни ясно горели, освещая путь от пристани до лодки. Впереди ярким пятном выделялся корабль. Да и месяц освещал путь. Пусть и не полнолуние на дворе было, но зато и туч на небе нет.

Капитан окинул взглядом берег. Поморщился, увидев одного из своих, стоящего без дела. Присмотрелся, пытаясь понять, кто это. Поношенная, как у всех одежда. Средний рост, как и телосложение. Коротко стриженые волосы. Лицо бездельника рассмотреть никак не удавалось. А впрочем, и без того понятно, кто это.

— Эй, Рем, хватит стоять столбом! Берись-ка за работу, иначе выгоню к чертям собачьим. Тоже мне бездельник!

— Слушаюсь, — Рем обернулся на голос, явив капитану свою нерешительную физиономию, кивнул головой и поднял один из мешков. Последний, надо сказать. Остальные уже давно погрузили. Теперь вон ящики таскали.

Рем быстро приближался к капитану, а как стал рядом, тот и пригрозил:

— Еще раз увижу, что бездельничаешь, выпру взашей. Нечего мои харчи за просто так жрать. Пошел быстрее.

Рем снова кивнул, донес мешок до лодки, потом помог товарищам снедь грузить. А как все погрузили, на мгновение остановился, взглянул на село, что-то тихо буркнул себе под нос да уселся в лодку.

Заработали весла. Задерживаться на берегу никому, окромя мальчишки, в голову не пришло. Впрочем, и Рем, кажись, успокоился. Методично греб веслами, ничего не говоря. На борту отлынивать от работы не стал. Вместе с остальными погрузил вещи. Сачковать и не пробовал, хоть капитан и наблюдал за ним более пристально, чем за остальными.

Чуть другого лодыря не пропустил!

— Деван, хватит без дела гулять! Нам до полуночи уйти нужно. А если ты не пошевелишься, можем здесь полночи проторчать, тогда я с тебя лично шкуру спущу! Или сам перед заказчиками за опоздание будешь оправдываться. Неизвестно, что хуже-то! Надоело мне уже за ваши промахи перед большими людьми оправдываться, — капитан обвел взглядом всю команду. — Это всех вас касается. Если я после полуночи берег смогу рассмотреть, вам не жить!

Угрозы подействовали. Берег недолго оставался в зоне видимости. Вещи разгрузили, паруса расправили, а там команда и расплылась по кораблю. Рем подошел к борту и долго вглядывался в линию горизонта. Берега уже не было в помине. Только море, освещенное тусклым лунным светом.

— Да хватит тебе переживать! — неслышно подошел Кресктений, положил руку Рему на плечо. — Ты еще с десяток таких, как она найдешь. Только повернее, чем эта. Сам еще посмеешься над своей глупостью.

— Хотел бы я поверить! — Рем внезапно сжал кулаки. — Я ведь до последнего верил, что она придет. Пусть, даже отговаривать меня не будет, но попрощается. Скажет какую-то ерунду, чтоб я к Морскому в лапы не угодил, расскажет, как ей будет меня не хватать. А она не явилась. Будто вовсе меня для нее нет, — мужчина сплюнул за борт. — Ну, так значит и ее для меня не существует!

* * *

Софа уже давно простилась с Гераном: сказалась больной, и теперь без дела бродила по извилистым улочкам. Солнце уже почти село. Только самую верхушку диска и можно было разглядеть на горизонте. Но Софу это не волновало. Заблудиться она не боялась. За восемь лет жизни в этом селе девушка уже знала каждый дом, каждую оградку.

Неожиданно Софа забрела к берегу, долго смотрела на горизонт, страшась признаться самой себе, что, несмотря на слова, сказанные Герану несколько часов она назад, она хочет, чтобы братишка воротился. Слишком много их связывало, слишком дорог он был ей. Хоть и любила она другого...

Софа покачала головой, сама не понимая, что с ней творится. Она любила Герана, но он не мог заполнить ту пустоту, что образовалось от исчезновения Рема. Странно это было, странно и непонятно. Бросив последний взгляд на потемневшую воду, Софа решительно направилась обратно в село. И снова одна улочка сменяла вторую, затем третью...

Впрочем, достичь их с Анисьей дома Софе не удалось. Внезапно до девушки донесся недовольный голос:

— Ты снова опоздал.

"Не только у меня проблемы" — промелькнуло у девушки в голове. Но она и не подумала останавливаться. К чему в разговор чужой-то вмешиваться? Хотела быстро проскочить мимо, уже занесла ногу, но второй голос пригвоздил девушку к месту.

— Прости, дорогая.

Софа вздрогнула и украдкой взглянула из-за угла, из-за которого доносился голос. Только бы ей почудилось. Только бы...

Не почудилось!

На пороге невысокого, выкрашенного в желтую краску домишки стоял Геран.

"Ну, мало ли, к кому он так обращается, — снова принялась защищать Софа Герана. — Это ведь ничего не значит!"

Как бы не так!

Геран перегнулся через порог и поцеловал незнакомку.

— Не будь злюкой. План на завершающей стадии. Можешь и подождать пару минут. Девчонка-то верит каждому слову. Даже не подозревает о моей лжи.

Он снова ее поцеловал. И снова...

Софа вскрикнула, как раненная птица, ударила ограду соседнего, ни в чем не повинного дома и бросилась бежать. Не важно, куда. Обида заслонила все, мешала думать. Только одна мысль и металась в мозгу: "И Геран тоже! Ну почему именно он?!"

Позади ей чудились шаги, крики, но Софа и не думала останавливаться, не хотела ничего слышать. Только бежать под свист ветра, не видеть, не думать, не знать!..

Снова берег. Песок под ногами, так и норовивший залезть в башмаки, капли воды, что попадали на одежду, и шум прибоя, заглушающий все звуки.

Внезапно кто-то налетел на Софу, сбил с ног.

— Пусти, да пусти ты! — девушка заколотила кулаками, попыталась ударить мужчину, повалившую ее на песок. Укусить... Сделать хоть в половину больнее, как он сделал ей!

Не вышло!

Геран прижал софино тело к песку. Придавил своим весом ее руки и ноги. Убрал с лица съехавшую прядь.

— Успокойся! — выдохнул он, тяжело дыша.

— Успокоиться? Я тебя ненавижу! — Софе удалось высвободить правую руку из захвата. — Ты врал мне, с самого начала врал! Признавался в любви, а сам...

— Я действительно люблю тебя. Ты не правильно поняла то, что увидела.

— А что я должна была понять? — с вызовом спросила Софа. — Ты сказал, что я — легковерная дурочка, которая верит в твои чувства.

— Нет, разве я мог? — Геран покачал головой. — Наверное, стоило тебе рассказать с самого начала, но я боялся. Боялся тебя потерять. Дело... Дело в том, что я принадлежу к одному древнему ордену.

— К какому ордену? — Софа нахмурилась, затем тряхнула головой, не замечая, как песчинки песка попадают в прическу. — Не важно! Я видела, как ты целовался с ней. Как ты это объяснишь?

— Так мы приветствуем друг друга. Это знак того, что мы связаны узами, что крепче, чем кровные. Знак того, что мы отличаемся от других, что у нас другая правда, другая цель. Остальные люди никогда нас не поймут.

— Значит, и я никогда не пойму. Так ведь?

— Нет, не так. Ты такая же, как и мы. Я просто все никак не мог тебе рассказать, прятался от правды, лгал, когда уходил на встречи с братьями и сестрами. Потому и сказал сестре, что волноваться не о чем. Ты не подозреваешь, кто я, чем занимаюсь. Понимаешь... Наш орден... Он тайный, и если кто узнает о нем, нас убьют, замучают до смерти. Но я устал лгать, я все тебе расскажу. Ты нас не выдашь. Я верю тебе, — Герон нежно провел рукой по лицу девушки, затем поднялся и потянул за собой Софу. — Хватит на песке лежать, заболеешь.

— Не важно! — отмахнулась она, но все же поднялась с песка. — Что за орден?

— Я начну издалека, — Геран взъерошил волосы, собираясь с мыслями. — Чему нас учат с детства? Есть Господь, есть Дьявол. Господь благословляет, он стоит за справедливость, одаряет своей милостью достойных, спасает праведников. Дьявол лишь искушает, оскверняет все святыни. Все зло, что есть на земле, от него. Он же дает силы знахарям, ведьмам. Но скажи, разве несет зло знахарка, которая спасает людям жизни? Скажи, не больше ли зла несут каратели, жрецы? Те, кто призваны нас защищать.

— Но... Ведьмы несут зло! Это каждому известно.

— Неужели? Ты сказывала, твою мать сожгли на костре. Скажи, она вредила людям? Неужели она действительно заслуживает смерти?

— Нет, но... Я не понимаю!

— Знаешь, почему ее убили, почему убили сотни других? Они знали то, что другим неведомо. Дьявол дает знания, недоступные другим. Он заботится о людях больше, чем Создатель.

— Это святотатство! — Софа вскочила на ноги. — Это неправда! Этого не может быть!

— Значит все так же? — Геран от злости искривил губы. — Ведьмы, спасающие жизни, — зло. Каратели, жрецы, упивающиеся их муками, — добро?

— Нет, но... — Софе вспомнилась мать, вспомнился Карим, соседские дети, издевающиеся над ней. — Я не знаю, — она резко опустила руки и снова присела подле Герана. — Я запуталась. Дьявол — зло, он мечтает уничтожить нас. Разве может быть иначе? Никогда! Меня с детства учили. С самого рождения! Как это может быть ложью?

— Людьми нужно как-то управлять. Поэтому их и вводят в заблуждение. Если люди узнают правду, мир изменится до неузнаваемости. Тогда... — Геран прервался. — Ты вся дрожишь. Замерзла? Как же я недоглядел?!

— Мне не холодно. Я просто... У меня нет слов, — Софа положила голову Герану на грудь, спрятала ладони в полах плаща. — У меня такое ощущение, что мир треснул. Развалился на части. Твои слова... Они не могут быть правдой, но они так на нее похожи... — она подняла на Герана глаза. — Дай мне время. Пока я не могу это принять.

— Сколько угодно, — Геран осторожно поцеловал Софу в лоб, а та все продолжала бормотать:

— Дьявол не зло, не зло. Господь...

— Сколько угодно, милая, — вновь повторил Геран, чувствуя, как по его губам расплывается улыбка. Что ж, орден Дьявола... Он знал, что Софа поймет!

Глава 22. Новая послушница

— Куда это ты, на ночь глядя-то, собралась? — недовольный окрик Анисьи застал Софу уже в дверях.

Девушка вздрогнула от неожиданности. Начала медленно оборачиваться, пытаясь выдавить из себя улыбку. Она-то думала, бабушка спит. Вроде ж и проверяла: звала шепотом, будто что-то случилось, подходила со свечой в руке да разглядывала умиротворенное лицо старушки.

Спала же она!

— Я-то... Извини, что разбудила, — после минутного молчания выдавила Софа. — Не думала, что ты проснешься.

— Не думала она, — старуха хмыкнула. — Мала ты еще. Как же мне не проснуться, если меня по имени кличут, свечку под нос суют? Ушла бы ты по-простому, я бы и не заметила. Спала ведь. За день умаялась. Не молода ведь, как ты. Зато и сплю чутко. Как все старики. Так куда ж ты все-таки намылилась? — вернулась к своему вопросу старуха.

— Да выйду вот... — Софе как назло ничего не приходило в голову. Хоть бы одна мыслишка, так нет же! В голове пусто. Только мямлить и могла. Внезапно, едва ли не в первый раз в жизни девушку обуяла злость. И без того поблескивающие от страха глаза зажглись злостью. — Это мое дело! Взрослая я уже, чтоб оправдываться!

Анисью Софина вспышка только позабавила.

— Взрослая она! Ух, насмешила. Где же ты взрослая? К Герану своему направилась, не иначе. Думаешь, сама я молодой не была? Все быстрее и быстрее попробовать охота. Только уж мне поверь, подождать, он знамо лучше. Может, ему только одного и надо!

— Нет! — Софа вскрикнула, сжав руки в кулаки. Затем тряхнула головой, перебрасывая косу со спины на плечо. — Ты не так поняла. Я вовсе не... Ну, в общем, я не потому ухожу. Дело в другом...

— Как же, не в том. В чем же еще? — Анисья сокрушенно покачала головой. — Иди, раз уже собралась. Разве ж я тебя удержу? Тебя сейчас никто не удержит. Да только ж дура девка, потом сама сожалеть будешь. Ну, да, видно, на чужом опыте-то никто не учится. Свои шишки набивают, нет бы, стариков послушать.

— Я слушаю! Нет, ты не думай... В общем, все не так, как ты думаешь. Совсем не так. Просто я сказать не могу, — Софа побежала к Анисье и чмокнула ту лоб. Тот как раз на уровне ее губ был.

Старушка за последние дни сильно сдала. Осунулась. Похудела страх как. Казалось, одни кожа да кости и остались. Да и ростом будто меньше, чем раньше, стала. Не иначе сила страшная ее к земле тянула. Плечи поникли. На спине, того и гляди, горб вырастит.

— Иди уж. Все равно ведь умотаешь.

Анисья дождалась, пока Софа выскочит во двор. Не долго-то ждать пришлось. Как она ей идти разрешила, так девчонка мгновенно и выскочила за порог. Ну, да и глупо было ее удерживать. Не защитишь другого от своих ошибок, боли, горестей. Будто птицы, однажды они покинут гнездо.

Анисья горестно вздохнула. Что ни говори, она любила Софу. Будто та и взаправду ее внучкой была, родной кровинушкой. Ну, да кто ж ее будет слушать? Анисья покачала головой и неспешно поплелась к кровати, осторожно опустилась на пуховую перину и тихо произнесла:

— Пусть не будет больше в жизни твоей боли. Господь храни тебя.

* * *

Софа выскочила из дома. Затем, не останавливаясь, побежала по улице, через два дома свернула налево. Затем еще раз. Двигалась она быстро. Почти что бежала. Только деревянные башмачки и постукивали по дороге.

Девушка спешила. Сначала ведь ждала, пока Анисья уснет (кто ж знал, что ее так легко разбудить будет), потом проверяла, так ли крепок ее сон. Потом еще этот разговор... Софа хмыкнула. Нет, все же в последнее время на Анисью что-то находит. Странные она разговоры ведет. Совсем не о том думает. Предостерегает... Ну, разве может Геран ее обидеть? Ни в жизнь! Другого такого еще поискать. Да и сегодня... она ведь не просто так шла. Геран наконец решился ее с друзьями познакомить, с единомышленниками. Другой, истинный, как он выразился, мир показать.

"Сегодня ночью, сейчас!" — звучало в мыслях, а сердце, того и гляди, выскочит из груди от нетерпения. Софа остановилась, пытаясь отдышаться. Но за мгновение снова двинулась вперед.

Идти было не так, что уж слишком долго. Только до леса. А там, на опушке, ее уже ждал Геран.

— Пришла? — он заключил Софу в объятия. — Я и не надеялся! Надеюсь, никому о нас не проговорилась? Ни соседям, ни Анисье своей. Уж больно ты ее любишь!

— Нет, что ты! Анисья другое думает. Ну, что я, что ты... — Софа засмущалась. На щеках мгновенно выступил яркий румянец. Девушка опустила глаза.

— Пусть так и дальше думает, — повеселел Геран.

— Нет, что ты. Я не могу...

— Чего ты боишься? — Геран нежно коснулся софиной щеки. — Ее осуждения? Брось! Сегодня тебе откроется такое, что ты и думать позабудешь об Анисье. Ну, пойдем.

Он увлек ее вглубь леса. Софа осматривалась. Вертела головой, как заведенная. Она не очень-то и хорошо знала лес. Втайне боялась его. Детский страх теней, что преследовали их с Ремом в далеком детстве, никуда не делся. Казалось, только усилился. За травами в лес всегда Анисья ходила. Ну никак не удавалось ей девочку уломать, чтоб сама она сходила. По дому Софа все делала, к колодцу без вопросов ходила, но в лес ни ногой. Страшилась. Да и не только теней. Как за листьями агавы ее мать в лес обрядила, Софа хорошо запомнила. Вот и опасалась, что, уйди она от Анисьи, с той то же, что и с ее матерью приключится.

Только вот этой ночью, впервые за последние годы, Софа и вступила в сумрачное царство деревьев-гигантов. Жаль, бояться не перестала. Потому-то сейчас и прижималась к Герану да головой вращала, пытаясь найти скрытую угрозу.

Лес ее не разочаровал. Со всех сторон доносились разные шорохи. Может, ветер с листвой в салочки играл, а может, зверь какой по округе бродил. Точно понять, кто ее враг, Софа не могла. Вокруг стояла темень. Даже что под ногами находится, виделось с трудом. Куда уж там — смотреть, кто за деревьями прячется.

Резкий грохот!

Софа вздрогнула и ногами приросла к земле. Тяжело, будто от сильного удара в живот, задышала. Глаза вмиг расширились, становясь похожими на крупные вишни. Казалось, даже черты лица заострились.

— Да успокойся ты, дурех... Думай, — вмиг поправился Геран. — Разве ж я привел тебя, будь здесь что опасное? Все хорошо. Мы на месте.

Геран сделал несколько шагов вправо, приглашая Софу следовать за ним. Девушка вздрогнула, лишь только ее рука перестала касаться руки Герана. Резко зажмурилась, но все же переборола себя. Сделала в сторону Герана один шаг, затем другой. Снова коснулась его руки и улыбнулась, не разжимая губ и боясь, что Геран услышит, как ее зубы стучат друг о друга, выдавая состояние своей хозяйки. Боясь, что он догадается о ее страхе, начнет презирать и не откроет своей тайны.

Пронесло!

Геран молча кивнул Софе и осторожно раздвинул ветви плакучей красавицы* . Затем сделал приглашающий жест, предлагая Софе пройти первой.

"Я не могу! Страшно! Не хочу..."

Софа стиснула зубы и прошла сквозь опущенные ветви дерева-плакальщицы. Убрала со своего пути еще несколько ветвей и опешила, увидав в шаге от себя коленопреклоненного мужчину. Одежды на нем не было. На теле то тут, то там виднелись страшные шрамы. Какие-то знаки, символы...

Софа едва не заорала от отвращения. Не успела! Чужая рука заткнула ей рот. Сухие губы прошептали на ухо:

— Молчи!

— Геран? — еле слышно выдохнула девушка, едва он отпустил ее.

Любимый не ответил. Вместо него заговорил коленопреклоненный мужчина:

— Ты сегодня поздно, брат. Что-то произошло?

— Я привел человека. Она хочет стать одной из нас.

— Вижу.

Мужчина не изменил позы. Даже глаза не открыл. Но по софиной коже поползли мурашки. Не то от холода, не то от страха. Вот только сказать ничего она не могла. Молча глядела на незнакомца, не пытаясь с ним заговорить. Внезапно мужчина поднялся и открыл глаза. Несколько секунд глядел на Софу, отчего та покраснела, чувствуя, что ее взгляд то и дело опускается ниже пояса незнакомца.

Наконец мужчина заговорил:

— Приветствую тебя, дитя. Что привело тебя к нам?

— Я... — Софа не знала, что сказать. Она пришла сюда вслед за Гераном. И если бы не он, ни за что не отправилась бы в это место. Да и так... Софа глядела на испещренную шрамами кожу незнакомца и понимала, что едва ли не жалеет о своем приходе.

— Она разделяет наши взгляды, — пришел на выручку Софу Геран, — поэтому она здесь.

— Это так? — незнакомец снова поглядел на Софу.

Девушка смогла только кивнуть.

— Тогда ты на месте. Подожди еще немного, — незнакомец поднял ветви плакальщицы и скрылся ото взора.

Софа с облегчением выдохнула и облокотилась спиной о грудь Герана, ища поддержки.

— Мне страшно. Все эти символы у него на теле... Это ужасно!

— Символы — это знак. То, что отличает... — начал Геран, но договорить ему не удалось.

Пройдя сквозь ветви разлогистого дерева, к молодым людям приблизился уже знакомый Софе незнакомец. На сей раз он был одет. В темный и длинный: аж до земли, плащ, который подпоясывал расшитый бисером кушак. Волосы, до того ниспадавшие на глаза, на сей раз были перетянуты лентой. Теперь Софа увидала и голубые глаза мужчины, которые будто бы пронизывали ее насквозь.

Вслед за мужчиной шла молодая девушка с факелом в руке. Она приветливо кивнула Софе, отчего у той немного отлегло от сердца.

— Это Нирина, — представил мужчина свою спутницу. — Она переоденет и подготовит тебя к обряду.

"Обряду?" — Софа против своего желания воззрилась на запястье мужчины, которое вынырнуло из-под полы плаща. На мгновение ее взору предстал уродливый шрам зигзаобразной формы. Софа судорожно вздохнула, но сделать ничего не успела: Нирина цепко ухватила ее за руку и потащила куда-то вперед, сквозь ветви дерева, что без устали хлестали ее по лицу.

Лишь только девушки исчезли, а их шаги окончательно стихли, мужчина со шрамами заговорил:

— Кажется, я спрашивал, зачем она здесь, девчонку. Не тебя.

— Что бы она ответила? — Геран усмехнулся. — Что пришла сюда только из-за меня. Она влюбленная легковерная дуреха. Да к тому же трусиха! По собственной воле ни за что в лес не пошла б.

— Тогда чего ради ты приволок ее сюда? В ближайшее время нам жертвы не нужны.

— Эта пригодится! — в голосе Герана чувствовалась уверенность. — Она — ведьма. Вторая в поколении.

— Но не третья.

— Это не такая уж беда!

Мужчины помолчали.

— Уверен, что она — ведьма?

— Проверьте сами, — Геран наклонился и что-то тихо прошептал собеседнику на ухо, затем кивнул и скрылся за ветвями дерева, как до него поступили девушки.

* * *

Нирина провела Софу на небольшую поляну, где вокруг догорающего костра сидело несколько фигур в плащах. Большинство никак не отреагировало на появление девушек. Только одна из фигур слегка приподняла капюшон. Всего мгновение на Софу глядели бледно-голубые, почти прозрачные глаза, отчего-то показавшиеся девушке знакомыми. Софа прищурилась, пытаясь понять, откуда она знает девушку, но не успела. Капюшон снова упал вниз, скрывая так и не узнанные черты лица.

"Небесные глаза... Откуда же я знаю их?" — Софа задумалась, переставая обращать внимание на окружающую действительность, не замечая, как с нее снимают платье и поверх голого тела одевают такой же плащ, какой был на остальных.

— Черед обряда.

Обряда? Первые сказанные за вечер слова Нирины вернули Софу в действительность. Она будто открыла глаза, проснулась после долгого сна.

— Что за обряд?

— Посвящение, — коротко ответила Нирина, не объяснив, только еще больше испугав Софу.

Снова вспомнились шрамы на теле коленопреклоненного незнакомца — знак, как сказал любимый, вопросы мужчины, странное поведение Герана... Софа ведь до конца даже не понимала, что это за орден. Вроде как, они не считают ведьм ведьмами и поклоняются не Господу, а Дьяволу. Но если это все, зачем эти шрамы на теле? Неужели это часть этого обряда-посвящения? Неужели и ее...

— Подожди! — Софа наконец вырвала у Нирины свою руку. — Объясни, что за посвящение! Я должна знать!

— После, дитя, — послышался Софе уже знакомый голос. — Для начала мы проведем иной обряд.

— Но я не хочу! — попыталась возразить Софа, вместе с тем безуспешно пытаясь найти Герана.

— Я хочу! — за какое-то мгновение мужчина приблизился к Софе и схватил ее за плечи, вглядываясь в чуть поблескивающие от страха глаза. — И ты его пройдешь!..

Тьма.

Будто огонь в один миг погас, ее глаза ослепли, а она сама умерла. Софа ничего не видела и не слышала. Даже почувствовать не могла, сделать шаг в сторону.

Бездонная пропасть.

Мертвая мгла.

Вечность...

И резкая боль.

Софа резко вдохнула. Закашлялась. Голова закружилась, но новая боль вернула девушку в действительность.

— А-а!

Огонь. Всюду огонь. Языки пламени облизывали ее кожу, не оставляли ничего живого. Все болело. Кожа натягивалась в пузыри и с жутким звуком лопалась. Волосы выпадали. Плащ прилип к телу, словно вторая кожа.

И новый взрыв боли.

— Кто ты? — внезапно раздался громкий голос. Будто сам огонь заговорил с Софой, невесть отчего возжелавший узнать имя своей жертвы.

— Скажи...— мгновение тишины и громкий, похожий на раскат грома, окрик. — Кто ты?

— Соф... — девушка не договорила, превозмогая боль, выпросталась во весь рост. — Я — ведьма. Моя мать была ведьмой. Если ты погубишь меня, я заберу твою душонку вместе с собой в ад!

— Софа! Софа, очнись! — кто-то бил ее по щекам. И чем дальше, тем сильнее. Девушка скривилась и попыталась открыть глаза.

Вышло!

В первое мгновение Софа не поняла, где находится, что происходит вокруг. Затем...

— Геран? — Софа уткнулась любимому в грудь. — Что... Что произошло?

— Ты потеряла сознание. Просто внезапно начала падать. Никто и не понял, что с тобой происходит. Хорошо хоть я был поблизости, — Геран ласково улыбнулся. — Успел на руки подхватить, пока твое тело земли не коснулось.

— Но почему? — Софа заглянула Герану глаза, ища ответ. — Там был огонь. Много огня. Кто-то спрашивал меня. И я ответила. Ответила, что я — ведьма!

— Успокойся, — Геран провел ладонью по софиной голове. — Здесь ты в безопасности.

— Но я не хочу быть здесь! Не хочу иметь такие же шрамы, как... Как, — Софа огляделась, кивнула на первого замеченного орденца. — Как у него!

— Ты думала эти шрамы из-за посвящения? Но посмотри на мои руки. На них ни следа от ран.

— Но откуда тогда...

— Эти шрамы мне оставили жрецы, — внезапно заговорил мужчина. — Они хотели, чтобы я сознался в том, чего не совершал, хотели, чтобы я оболгал невиновных. Это шрамы от пыток, которым они меня подвергали. Давно это произошло. Тебя еще наверно на свете не было. Была там некая Габриэлла. Вот она меня и пытала, тварь.

— Мне жаль, — только и смогла вымолвить Софа. — Но, когда вы не признались, когда они поняли, что ошиблись, они отпустили вас?

— Разве кот выпускает мышь, которая попала к нему в лапы? Я сбежал, — мужчина помолчал, но, видя, что Софа не спешит продолжать разговор, вновь заговорил сам. — Теперь пытаюсь помочь людям, которые, как и я, попали в лапы к этим тварям. Для этого я и создал этот орден. Если ты не хочешь становиться одной из нас, никто не будет тебя неволить. Ты просто встанешь и уйдешь отсюда.

— Я хочу! — для пущей видимости, да чтоб себя полностью убедить, забыть огненный кошмар Софа кивнула. — Я просто не знала, кто вы. Геран не рассказал мне.

— Он не мог.

— Теперь я понимаю, — Софа оглянулась на Герана, попыталась улыбнуться тому и как можно уверенней проговорила. — Я хочу быть одной из вас!

А затем посвящение. Софа босыми ногами стояла на месте бывшего пепелища, а вокруг нее сновали люди-тени. Они то приближались, то отдалялись. Бывало, начинали приплясывать, а то складывали руки в молитвенных жестах. Мир вращался. В отдельные моменты люди-тени, казалось, исчезали в сумрачном, наполненным странным ароматом воздухе. И снова и снова, снова и снова...

Только трое не участвовали в дикой пляске. Наблюдали издали. Создатель ордена, Геран да та девушка с поразительно голубыми, в это мгновение насмешливо прищуренными, глазами.

— Она и впрямь такая дуреха? — внезапно спросила девушка.

Геран приобнял ее за плечи.

— Круглая дура!

— Но ведьма ли?

— Она не могла солгать во время транса. Пусть она созналась лишь от страха, но сказала правду, — мгновение мужчина молчал. — Что ж, пора поставить в этом спектакле точку.

Он приблизился к танцующим, вошел в их круг. Затем медленно приподнял руки, заставляя всех замереть на месте. Коснулся губами софиного чела и произнес:

— Дитя, теперь ты одна из нас.

Глава 23. Таинственный обряд

Полгода спустя...

— Как же это так! — возмущалась Анисья, сокрушенно прикусывая нижнюю губу слегка выпирающими зубами. — Не по-божески это, совсем не по-божески!

— Да почему не по-божески? — Софа оторвалась от свеклы, которой до того натирала щеки, чтобы ярко сияли, аки солнышко красное. — Что же я такого запретного делаю? Не во грехе ведь собираюсь жить.

— Не знаю, что и хуже, — вздохнула Анисья. — Жизнь во грехе или же этот обряд греховный, ведьмовской. Помяни мое слово, не принесет он счастья! — мрачно пророчествовала старуха.

— Что ты такое говоришь? — Софа отложила свеклу в сторону. Хотела подняться, но лишь нерешительно покачала головой. На одно мгновение прикусила губу зубами, совсем как Анисья, а затем вновь взялась за овощ. — Это важно для Герана, пойми! И что в этом такого? Почему я не могу пройти через этот обряд?

— Важно для Герана, говоришь? — Анисья усмехнулась, кряхтя, поднялась с деревянной лавки, накрытой в знак праздника белым платком, расшитым голубыми нитями, да подошла к нареченной. — А для тебя это важно, дитя? Для тебя, не для Герана этого твоего. Уж не знаю, что ты в нем нашла, отродье этакое!

— Прекрати! — Софа взвилась места и скинула со своей макушки анисьину ладонь.— Я думала, ты поймешь, поддержишь меня. А ты... Ты... Геран был прав. Тебе не нужно было знать. Тебе... Я не хочу тебя видеть на свадьбе. И никогда больше. Если ты не принимаешь Герана, ты не принимаешь и меня!

Девушка схватила башмаки да дала деру из дому. Только на пороге остановилась. Обернулась.

— Софа, я... — начала Анисья, но Софа ее не слышала. Девушка стремительно подошла к лавке у окна, взяла сложенное венчальное платье и, ничего не слушая, вышла из хаты. Уже на улице бросила:

— Запомнила, не желаю тебя видеть!

Башмаки Софа надела уже за оградой. Боялась ноги поколоть, а то бы и так побежала. Уж больно уйти хотелось. И как может Анисья так дурно о Геране говорить?! Ладони Софы против воли сжались в кулаки. Девушка чуть не выронила платье, но сдержалась. Последний раз бросила взгляд на маленький, покосившийся от старости и весенних паводков дом, и зашагала прочь.

День клонился к вечеру. Солнце медленно скрывалось на западе, окрашивая до того нежно-голубое, цвета спокойного моря в яркий солнечный день, небо в ярко алый колер. Землю окутывали сумерки, постепенно скрывали очертания хижин и самой дороги.

Впрочем, Софе это ничуть не мешало. Не раз она ходила этой дорогой. Не только в сумерках аль в ясный погожий день, но и в ночи. Помнится, однажды звезд и тех видно не было. Это Геран смелости ее решил поучить, вот и бродила Софа в ночи аки призрак. Свечи и той с собой не было.

Ух, и страшно тогда было. Софа и до того знала, что она многого боится. Но все же ж как-то до того денька дожила. А тут...

Берегись ведьма...

Опасность...

Страшись их прихода...

Плоть от плоти, кровь от крови... Смерть ведьме!

Голоса, проклинающие ее. Звавшие ее и исчезавшие, лишь только она шагнет к ним. Шорохи, вскрики, стоны боли. И полная тьма вокруг.

Софа не знала, как она выжила в ту ночь. Еще не раз после того испытания девушка просыпалась в холодном поту и со стучавшими друг о дружку зубами.

Но и толк от этой затеи был! Софа перестала бояться. Нет, в лес без крайней нужды все равно не хотела да и в одиночестве ночевать там отказывалась, как ее Геран не завлекал. Но, по крайней мере, трусить по всякому пустяку перестала да подчиняться беспрекословно каждому. Сегодня вон Анисье отпор дала. А ведь до того шагу без ее слова ступить не могла.

"Прав был Геран, ой, как прав — про себя приговаривала Софа. — Сама я должна научиться жить. Без чужих подсказок, советов, которые мне и не нужны, которые люди дают от зависти, потому что не хотят видеть меня счастливой, завидуют. И мне и моему счастью. Только Геран один мне добра и желает!"

За этими мыслями девушка не заметила, как на место пришла. Вот и невысокий, чуть угловатый домик. Снаружи в нем не было ничего необычного. Тем более, ночью. А впрочем, он и днем казался заброшенным. Ни цветов ведь вокруг не росло, ни животина не ходила. Да и людей редко можно было заметить.

Софа постучала и зашла во тьму, лишь только дверь приоткрылась.

— Здравствуй, сестра, — приветствовала ее Нирина, держа в руках длинную свечу, отчего и без того заостренные черты ее лица показались Софе почти гротескными.

— Здравствуй, сестра, — в ответ приветствовала ее невеста, не дожидаясь еще каких-то слов. Она не первый раз видела Нирину и уже давно поняла, что та крайне молчалива. По крайней мере, с живыми людьми. Девушка говорила с духами, с теми, что бродят в ночи и не могут найти успокоения. Нирина была проводником в мир иной. Именно с ней говорили духи. Давали советы, страшили, показывали будущeе и прошлое.

— Я могу где-то здесь переодеться? — осторожно спросила Софа.

Нирина не ответила. Продолжала безучастно стоять, молча глядя на Софу.

— Нирина... — снова начала девушка.

— Софа, это ты? — внезапно откуда-то снизу донесся веселый голос, затем крышка пола поднялась и Софа увидела две сложенные крест на крест золотистые косы. А еще через мгновение гостья показалась полностью.

— Здравствуй, Мальва, — приветствовала новоприбывшую Софа, но девушка только мотнула головой, отметая официальное представление.

— Привет! Так я и думала, что ты раньше времени придешь. Дождаться не можешь?

— Я просто с Анисьей поссорилась, — Софа показала Мальве платье. — Можно я здесь переоденусь?

Девушка потянулась к крышке подпола, но Мальва перехватила ее руку.

— Погоди. Там еще ничего не готово. Круг только очертывают.

— Круг? — удивилась Софа. — Ты мне так и не рассказала, как проходит эта церемония.

— Сама увидишь, — чуть кривовато улыбнулась Мальва, затем тряхнула головой и улыбнулась уже открыто. — Честно говоря, я и сама не знаю. Подобная церемония у нас впервые. Да не волнуйся ты! — заметив беспокойство на софином лице, поспешила успокоить ее Мальва. — Все будет хорошо. Итог уж точно как на обычных церемониях. Брачная ночь, — она подмигнула Софе. — Как бы я хотела оказаться на твоем месте! Выйти замуж, родить... Идем, переоденешься, — внезапно закончила Мальва.

Девушка завела Софу в небольшую почти пустую комнатушку. В ней только лишь на полу лежала солома, да возле стены стоял небольшой совсем простенький стульчик без спинки.

— Извини, не очень здесь удобно.

— Ничего, — теперь уже Софа ободряюще улыбнулась и присела на стул. — Мне ведь здесь не жить. Сейчас главное, чтобы не зашел сюда никто.

— Я предупрежу Нирину, — Мальва поставила свечу на выступ в стене и хотела выйти за двери, но Софа остановила ее.

— А поможет? Она в последнее время совсем неразговорчивая стала. Да и выглядит хуже, чем раньше. Я ведь при первом знакомстве подумала: какая же она красавица. Высокая, статная. Взгляд к себе сразу притягивает. Веселая к тому же. Если бы она меня в тот первый раз, когда я к вам пришла не ободрила, я бы, наверно, сбежала. А румянец у нее какой был! Ей уж точно свекла, как мне, не нужна была.

— Прекрати, — Мальва подошла ближе и присела, чтобы быть вровень с Софой. — Ты красавица. Настоящая. Верь мне!

— Да я не переживаю... За себя, — уточнила Софа. — А вот за Нирину... Она ведь похудела страшно. Сейчас что скелет в широком тряпье. Глаза впалыми стали. Кожа как у трупа белесая. А иной раз вообще кажется, просвечивается в лунном свете. С ней что-то не так. Может, больна?

— Просто устала, — пожала плечами Мальва. — Общение с иным миром дорого обходится. Только ведь она это может делать. А без этого нам никак.

— Но ведь это может убить ее!

— Все будет в порядке. Нирина знает, когда нужно остановиться.

— Но... — снова начала Софа, но Мальва ее перебила.

— Не тревожься об этом. У тебя сегодня важный день.

Мальва еще раз кивнула Софе и вышла за двери. Новобрачная несколько минут просто сидела, затем поглядела на платье. Красивое. Зеленого цвета, расшитое голубыми и золотистыми лентами. Оно разительно отличалось от подвенечных платьев других невест, что здесь, в Кислицах, что в Большицах. Правда, когда Софа в Большицах жила, ее не больно-то чужие платья интересовали. А пуще того свадьбы. Маленькая еще была. А мужчин взрослых так вообще страшилась после того, что с ее матерью каратели сделали.

Но острый детский взгляд все одно замечал счастливых барышень в ярко-алых, иногда бордовых платьях. Слышала девочка и про прощание с девичеством, про песни веселые и пляски. Ну, и разумеется о первой брачной ночи. Кто же о ней не слыхивал?

Софа разгладила рукой платье. Длинную до пят юбку, скрывающую простые деревянные башмаки (на новые денег не хватило), пышные рукава и тоненький голубоватый поясок. Внезапно, будто от какого-то ведьминского заклятия на Софу накатили воспоминания о том, как она вышивала это платье, засиживаясь со свечой далеко за полночь, как бегала на ярмарку, продавала вышивку, чтобы купить лент, как расстраивалась, когда вырученных денег ни на что не хватало, как...

— Баб, я не могу, это ведь твои деньги, — лепетала Софа, силясь отказаться от предложенного дара.

— Бери, ишь какая гордая внучка у меня выросла, — Анисья уловчилась и всунула в ладошку Софе платок с монетами. — Как же может мое дитя на свадьбу голодранкой идти? Не бывать этому!

— Но это ведь твои сбережения! — все еще пыталась отказаться Софа.

— Так что же это я, до своей смерти их хранить буду? — заворчала Анисья. — Куда я их, на тот свет с собой заберу? Господь меня любой примет. Так что бери, не упрямься!..

Взяла. Взяла деньги на ткань и ленты. И от помощи в приготовлении приданого не отказалась, и...

"Какая же я все-таки идиотка! Неблагодарная к тому же. Я должна извиниться".

Софа соскочила со стула, но сделать ни шагу не успела. Внезапно, будто от резкого порыва ветра, дверь распахнулась настежь.

— А вот и... — начала появившаяся в проеме Мальва, но не договорила, быстро заперла за своей спиной двери. — Ты еще не готова? Как же так можно. Я бы на твоем месте с утра в платье свадебном ходила. А ты... Иди-ка сюда!

Девушка подбежала к Софе. Помогла снять простой сарафан, а затем нахлобучила платье.

— Давай скорее!

— Но...

— Ты сомневаешься? — перебила Мальва Софу.

— Я должна извиниться перед бабушкой. Я так подло с ней поступила. Такого наговорила. А еще больше подумала, — созналась Софа. — Я должна!

— Брось, ничего страшного. Бабушка простит тебе, я точно знаю. У меня тоже была когда-то бабушка... — Мальва снова посмотрела на Софу. — Ну, что ты готова? Вижу, что готова. Соф?

— Я этого хочу! — для пущей убедительности Софа кивнула головой. — Но...

— Тогда все в порядке, — больше не слушая Софу, Мальва отодвинула к стене стул, подошла к двери и открыла ее. Низким грудным голосом проговорила. — Братья и сестры, прошу вас, входите.

Софу начали окружать люди в черных балахонах. На мгновение они заслонили собой тусклый свет от свечи, в следующее она совсем потухла, а затем внезапно все разом скинули капюшоны. В ладонях гостей вспыхнули огненные шары.

Софа вздрогнула и затаила дыхание.

Тишина.

Ни одного малейшего движения.

Будто вокруг Софы не живые люди, а восковые фигуры. Огонь в их руках и тот будто, как и его владельцы, застыл.

Еще одно мгновение.

Еще...

И резкий ветер, пронесшийся по комнате. Он вздыбил Софе платье, оголяя ноги по колена. Девушка вскрикнула...

Бом. Бом. Бом. Резко начали идти часы. Бом. Бом...

Resertaur chins ad foten aqua visent,

Est fiart terre frucans et risit,

Est gernit arsom vista pertia nomiait,

Quaet set netsan, nod est ison in princio est it,

Per alpsa est omega sant in spirit

Люди вокруг внезапно запели. На странном, будто бы птичьем языке. Софа не знала его, но внезапно ей начало казаться, что она понимает его. Будто вот-вот она поймет, осознает... И снова:

Resertaur chins ad foten aqua visent,

Est fiart terre frucans et risit,

Est gernit arsom vista pertia nomiait,

Quaet set netsan, nod est ison in princio est it,

Per alpsa est omega sant in spirit

И тишина.

— Э-эт-то в-все? — когда пение закончилось, и одна из фигур приблизилась к ней, только и смогла спросить Софа.

— Это было защитное заклинание, — тихо прошептала приблизившаяся Мальва. Затем уже громче произнесла. — Благословляю тебя.

Девушка кивнула и вышла из комнаты, затем к Софе начали по одному подходить другие фигуры. Вот и рыжеволосая Камилла, едва не сожженная в родном селе за свою рыжину. И Нирина. И крепкий парень Миклуш, с таким широким размахом плеч, будто способен бараний рог пополам согнуть. И худой щуплый Еврасий, казавшийся полной противоположностью Миклушу. И купеческая дочь Славия — единственная, кто назвал ее по имени. Да только по-заморскому как-то:

— Благословляю, Софиа.

Последней подошла голубоглазая Триона, при первой встречи вызвавшая бурю воспоминаний. Правда, сейчас Софа даже не могла сказать, кого же она ей напомнила, не могла сказать, почему эта девушка неприятна ей, а порой даже пугает. Это было: и неприязнь и даже легкий страх. Было и все тут! И, пожалуй, сама Триона прекрасно знала о софином отношении к ней. Сухо и без улыбки она произнесла:

— Благословляю.

На пороге Софу ждал Геран. Он приобнял девушку, шепнув:

— Осталось совсем немного. Скоро мы навсегда объединимся. Скоро...

Стук в двери.

Один.

Второй...

— Да откройте уже кто-нибудь! — сквозь зубы проговорил Геран.

На мгновение черты его лица заострились. Между глаз прорезался широкий рубец. Глубокий, отливающий синевой...

Или это только почудилось. Шрам исчез, будто и не было его. Так, игра теней. А за мгновение на губах Герана еще и появилась улыбка. Он повернулся к Софе.

— Вышел из себя, прости. Просто я сгораю от нетерпения. А нас снова прерывают!

Софа слегка улыбнулась. Все происходящее: не только происходящее с Гераном и неожиданный визитер, но и странный ритуал на непонятном языке, горящий прямо на ладонях огонь и непонятное поведение гостей повергло ее в ступор. Софа перестала понимать, что она вообще здесь делает. Перестала верить в то, что поступает верно. Даже присутствие Герана не очень-то спасало. Да и тот шрам...

Она любила его, верила ему, но...

В какой-то быстротечный миг девушке показалось, что между ними с Гераном пробежал холодок. Она обернулась, едва ли не в первый раз за этот странный вечер разглядывая всех присутствующих. Всего восемь гостей. Они с Гераном, понятно, не в счет. Вряд ли жениха и невесту можно назвать гостями на собственной свадьбе. Но вот все остальные...

Высокие темные фигуры с молчаливыми безрадостными лицами. Будто на похороны собрались, а не на свадьбе пируют. Ведь праздник-то должен быть, а не подобная скорбь. Только у Мальвы на лице Софа видела улыбку. Не вежливую и равнодушную. А открытою, как если бы сестра была правда за нее рада, а не делала то, что положено. Но вот все остальные...

"Будто они меня в последний путь ведут, — внезапно подумала Софа, на миг загоревшись дурным предчувствием. — Неужто, Анисья права была, неужто..."

— Слыхивала я, у вас праздник сегодня, — внезапно донеслось из открытой двери от невысокой, закутанный в платок фигуры.

— Бабушка! — Софа сбросила с плеч руки Герана и подбежала к зашедшей Анисье. — Ты все же пришла.

— Пришла. Да только ты ж видеть меня не хотела. Откуда такая радость?

— Дурой я была. Прости меня, — повинилась Софа. — Ты во всем была права.

— Ну, так уж во всем, — Анисья вытерла покатившуюся по щеке от слов Софы слезу. — Я тоже ошибалась. Это твой праздник и пройти он должен так, как ты этого хочешь, а уж не так, как я. Благословляю тебя.

Софа хотела что-то вставить, сказать хоть слово. Но не успела. Крепкие руки появившегося за спиной Герана обхватили ее за талию. Его губы прошептали девушке на ухо:

— Нам пора.

Софа смолчала. Где-то в сердце снова кольнуло недоброе предчувствие. Даже голос тихий почудился:

"Не верь им! Пред... ... Смерть!"

— Я...

— Иди, чего же ты стоишь? — не замечая, что творится с Софой, Анисья подтолкнула девушку еще ближе к Герану. — Там судьба твоя, дитя.

И невеста покорилась.

— Благословляю вас, дети, на путь истинный к большому дому, теплому очагу, да жизни сытой. Благословляю...

Софа плохо запомнила церемонию. Только несколько картин и врезались в память. Вот Анисья ведет ее к Герану, вот ее руки касаются его, откуда-то издали доноситься голос, что спрашивает, согласна ли она, а затем пустота. Густой, непонятно откуда взявшийся туман, что скрывал все вокруг, и сладкий запах, который потом еще не раз напоминал Софе о ее свадьбе.

А больше ничего и не было. Разве что одно полуразмытое воспоминание, о котором Софа даже не могла сказать: сон ли это аль явь. Три черные фигуры с обезображенными страшными шрамами лицами, которые глядели на нее с презрением и насмешкой. Их слова:

— Ждать осталось недолго. Скоро она будет в наших руках.

— Скоро...

Да только не привиделось ли это ей?

Глава 24. Предательство

Десять месяцев спустя...

Весна, капель, парят сугробы.

От этих солнечных перин

Поднялся лёгкий ветер, чтобы

Слегка поправить птичий клин.

И станет он чуть-чуть ровнее,

И ты, надтреснутый от вьюг,

Поймёшь, что враг пока сильнее,

А друг — совсем тебе не друг,

А так, "приятель", но не в этом,

Как говорится, соль и суть,

А в том, что всё стремится к свету,

К теплу и солнцу. В добрый путь!*

Софа закончила песню, затем нежно провела рукою по заметено округлившемуся животику. Улыбнулась. Взглянула за окно, надеясь, что то, о чем она пела, и в жизни произойдет. Но нет. Бело было вокруг. И крыльцо, и маленький огородик, на котором летом росли картошка, морковка, петрушка да свекла, и вся улица были покрыты снегом. Белым, пушистым, но таким холодным.

Это, пожалуй, была самая снежная зима из тех, что Софа застала. А впрочем, нет. Как-то в Большицах, когда Софа еще с матерью жила, их еще больше завалило. Люди по улицам передвигались с трудом. Сделаешь шаг — вроде, хорошо все. А сделаешь второй — по пояс провалишься. А встречались и в человеческий рост сугробы. Их-то Софа уж точно боялась. Маленькая тогда была. Что по возрасту. Лет пять, может, ей тогда исполнилось, а может, и того меньше. Что по росту тогдашнему своему на гиганта не тянула. Уж точно, если провалилась бы в середину, не вытащили бы!

Да, страшная тогда зима была. Хотя и веселая по-своему. Сколько раз они с мальчишками соседними в снежки играли. Тогда-то к ним Карим еще не начал заглядывать, и дети ее не сторонились. Один раз они даже снежную бабу вместе лепили. Карек принес ведро, которое они под конец работы торжественно водрузили на голову своей бабе. Оно, кажись, после этого случая прохудилось. Вроде как в нем остатки воды были. Ну, на морозе они, знамо дело, в лед превратились. А как отколупнуть его попытались, ведро сломали. Ух, и попало же Кареку от отца. Пацан дня два по соседям бегал: приюта искал. Но батька его все же отыскал да ремнем под хохот соседских мальчишек отхлестал.

Впрочем, Гарду, что морковку для бабиного носа принес, тоже досталось. Ее-то гардина мамка в суп собиралась покрошить, а не на детские забавы потратить.

Софа отвлеклась от воспоминаний и снова взглянула в окно. Вздохнула и тихо прошептала строчку из песни, что ей некогда Геран пел:

— А снег все летел и летел...

Пришедшая на ум песня напомнила о муже, а вместе с ним и о стоявшей на печи юшке. Девушка взяла с полки полотенце и подошла к беленой печи. Осторожно, стараясь не обжечься, сняла с нее небольшую кастрюльку. Для Герана делала. Сама Софа уже поела. Да и в последние дни есть-то не особо хотелось. Мира, софина соседка, что уже пятый раз рожала, сказывала, что такое перед самыми родами бывает. Ну, не хочется есть, хоть ты тресни! По ее словам, Софа не позже, чем через неделю родит, а то и еще раньше может. Сегодня, завтра...

Софа вновь погладила круглый, как мяч, живот. Подержала руку возле пупка. Может, шевеление почует? Такое ведь уже бывало, и не раз. Дитя будто ножками по материному животу било, надеясь, что скоро свет белый увидит.

— Ну, давай же, шевельнись! — тихо, себе под нос, мурлыкнула Софа, а затем звонко расхохоталась. Какое же это счастье, женщиной быть. Матерью, женой.

Софа вспомнила, как узнала, что беременна. Уже через месяц после свадьбы. Кровь в положенный строк не пошла. Сначала, женщина, понятно обрадовалась. Счастье-то какое им с Гераном привалило! Не успели пожениться, как ребеночек появится. А затем...

— Ну, и чего ты радуешься, дуреха? — Анфиса, еще одна мужняя соседка только посмеялась над Софой. — Тут горевать впору. Толстой станешь. Брюхо — во! — на себе показала женщина, лишь слегка увеличив свое и без того необъятное пузо. — Потом ведь каждый год по ребенку. Нет бы, гулять, пока молода!

— Дети — это хорошо! Это счастье! — попыталась возмутиться Софа. — Вот увидишь, Геран будет рад услышать новость!

— Угу, как же. И тот час к другой бабе праздновать побежит! К тебе же долго потом не подойдет. Вон, как мой, — Анфиса помолчала, с болью вглядываясь в пустой двор.

Софа даже пожалеть ее захотела: "Вот ведь оно что, у самой в семье неладно, так она... — додумать Софа не успела.

Анфиса махнула рукой.

— Точно тебе говорю, тебя то же самое ждет. А если после первого ребенка не бросит, значит, после второго кинет. Разница небольшая в любом случае.

Тяжелый это был разговор. Софа потом целый день молчала. Ела без слов, обошлась без приветствий, когда Геран со встречи со своими братьями вернулся. Молчала... Все время молчала! А затем все же не выдержала. Брякнула без лишних слов:

— Я беременна!

— Что? — муж будто в первый раз не расслышал. — Что ты сказала?

— Я... Я... — Софа сжалась в комок, уже успев пожалеть, что вообще завела этот разговор. Потом бы как-нибудь... Но Геран ждал ответа. Софа зажмурилась и как можно тише произнесла. — Я беременна.

Девушка боялась открыть глаза. Боялась открыть их и увидеть...

— Софа, так это же замечательно! — Геран внезапно подхватил жену на руки и закружился с ней по комнате. — Наконец-то, у нас будет ве... Вельма. Если родится девочка, назовем ее Вельмой.

— А если мальчик? — осторожно спросила Софа.

— Тогда Вельмаром, — Геран махнул головой, стряхивая упавшие на глаза волосы. — Это самый счастливый день моей жизни! Самый счастливый.

Неправой оказалась Анфиса, ой, неправой!

День клонился к вечеру, а Герана все еще не было. Софа уже и волноваться начала, хоть и пыталась ради маленького себя успокоить:

— Ну, чего ты не знаешь что ли своего муженька? Наверняка ведь, он с братьями своими.

В последние-то дни Геран и впрямь все больше времени с членами своего ордена проводить начал. Бывало, по полночи мужа нет. Все дела у них какие-то таинственные. Только Софу он больше на ритуалы ихние с собой не брал. Говорил, опасно это. Не в ее положении.

Успокоиться все никак не выходило. Кажись, разумные мысли в голове бродят, а на деле ни одна из них не радовала.

Ну, где же он?!

Софа внезапно решилась. Поднялась с кровати. Кожух поверх сарафана надела да вышла во двор. Сходит она сама к его братьям. Ну и что, что Геран против был. Ничего ведь такого в ее визите и нет. Ее-то саму члены ордена навещали. Особенно сестры Мальва и Нирина. Первая так приходила: посплетничать, как Софа живет посмотреть, да и вообще, о своем, о женском поговорить, совета спросить, как у более опытной.

Нирина заходила, чтоб о ее здоровье узнать, с духами поговорить, чтоб узнать, что с ребенком делать. Как его лучше устроить. Бывало, в транс прямо при Софе впадала. Ненадолго, правда. Но все равно по возвращении едва от усталости не валилась. Бледнела. Сквозь кожу кости просвечивались. Только глаза живыми и оставались. Да и те порядком усталые.

Софа даже хотела, чтоб Нирина к ней больше не заглядывала. А то ведь сама себя в могилу сведет. Но все никак подходящего времени не было, чтобы мужа попросить. То одно, то другое. А затем Геран вновь исчезал.

На улице было свежо. Не сказать, чтобы сильно морозно, но щеки да нос в скором времени раскраснелись. Ноги продрогли. Софа скоренько дошла до места. Вот, наконец, и старый, заброшенный по виду дом.

Девушка без стука зашла в середину. Сюрприз Герану да остальным сделать хотела.

Сделала, это уж точно!

* * *

— Как же ты рисуешь? Совсем с ума сошел?! — со злостью воскликнул Геран. — Звезда ровной быть должна, а не кривой, как у тебя. Или ты хочешь, чтобы Ваал вместо того, чтобы дарами нас одарить, прибил на месте?

— Как же можно? — неудачливый маляр хмыкнул. — Мы же ему такое подношение делаем. Только-только рожденная ведьма. Третья в их проклятом ряду.

— Может, и мать ее того? — предложил Миклуш, задумчиво почесывая затылок. Судя по роскошной шевелюре, мысли посещали парня куда как реже.

— Только попробуй! — пригрозил Геран.

— Неужто, ты влюбился, — золотоволосая девушка рассмеялась. — И впрямь говорят, у мужчин мозги в... — она не договорила, насмешливо посмотрела Герану чуть ниже пояса. — А как же: "Софа — всего лишь инструмент, для достижения цели"?

— Она и сейчас инструмент, — Геран игриво посмотрел на златовласку. Буркнул маляру. — Да ровнее ты! — и вновь обратился к девушке. — Я не хочу рисковать. Если она умрет, меня могут обвинить в убийстве. Мало ли. Вдруг какой идиот найдется. Проще оставить ее в живых. А ребенка подменить, как договаривались. Нирина будет принимать роды. Скажет, что дитя мертвым родилось. С чего бы этой дурехе не поверить? Многие рожают мертворожденных.

— И многие роженицы умирают при родах, — продолжала держать свою линию златовласка. — Почему бы Софе одной из них не оказаться?

— Странно это, чтобы и роженица, и ребенок умерли. Пусть дура поживет еще немного. Или... — Геран выразительно поднял брови. — Ты ревнуешь?

— Делать мне больше нечего! — со злостью буркнула златовласка и тотчас налетела на маляра. — Ну, вот что ты делаешь. Где линия?! Нам ведь потом этот рисунок поверху кровью детеныша наводить. Как мы, по-твоему это делать будем?

— Я-то все сделаю точно, — маляр навел линию и с хитринкой посмотрел на Герана. — Ну, а как ты ошибся. Ребенок не ведьмой окажется, или демону не по нраву придется. Что тогда?

— А вот это еще одна причина, почему я сейчас не хочу убивать свою жену, — мужчина хмыкнул. — Если не пойдет этот ребенок, родит следующего. И снова... Мертвого. Когда-нибудь да должно сработать! Софа — ведьма. Сама ведь сказала. Ее мать тоже ведьмой была. Ее даже сожгли за это. Недалеко отсюда. В Большицах. Это идиотка Софа даже сбежать подальше не додумалась. Думала, не найдут ее. Нашли. И теперь...

* * *

Что "теперь" Софа уже не слушала. Она отскочила от погреба, громко хлопнув крышкой, и побежала вон из дома. В голове вертелась сотня мыслей:

"Как же так?"

"Не верю! Не может быть..."

"Ребенок!"

Вдали раздались шаги. Крики...

"Себя-то я выдала" — запоздало поняла Софа, но не остановилась, думать о своем промахе не стала. Только бежать!

Что-то ударило внизу живота, заставляя ее остановится и тяжело задышать. Софа вскрикнула и едва не покатилась наземь от внезапного спазма. Но устояла: за чей-то забор уцепилась.

Чей же?

Маленький домик с зеленой крышей, сейчас почти скрытой за снегом. Длинная труба, из которой вываливает густой дым. Беленые стены, два маленьких окошка с желтыми занавесками за ними...

Анфисы дом!

Софа осторожно, ладошкой держась за ограду, зашла в небольшой, как у нее самой, огородик. Тяжело вздохнув, отпустила ограду и, покачиваясь, зашла на крыльцо. Постучала в дверь.

— Анфис, Анфис открой, это я — Софа.

Долго с той стороны никто не появлялся. Софа уже подумала, что нет Анфисы.

"Вот так всегда!" — девушка смахнула накатившуюся на глаза слезу. Еще раз, громко, отчаянно стукнула о двери и...

— Да кому это там приспичило?! — толстая баба резко отворила двери, впуская в натопленный дом морозный воздух. — Софа? Чего тебе-то?

— Пусти, прошу, пусти меня, — не дожидаясь приглашения, Софа ввалилась в дом. Привалилась спиною к теплой стене и взмолилась. — Помоги, пожалуйста!

— Чем же? — удивилась Анфиса. — Герана кликнуть?

— Нет! — Софа задрожала. — Он убить меня хочет. Не меня. Ребенка моего... Спаси!

— Чего это ты надумала? — возмутилась Анфиса. — Сама ведь говорила, он рад был, как ты ему о беременности сказала.

— Рад-то рад, да только, — Софа схватилась за живот. — Извести мальца вздумал. Прикончить...

Софа едва не расплакалась. Да не успела.

Стук в дверь.

— Молю! — беременная едва на колени не грохнулась. — Это Геран. Не говори ему, что я здесь, не говори...

— Да не скажу я, не скажу. Истерику только прекрати! — Анфиса резко толкнула Софу в одну из комнат, а сама отперла двери.

— Геран, кого я вижу? — женщина изобразила удивление. — Какими судьбами?

— Да вот, жену свою ищу. Софу не видала? — да как взглянет своими глазищами.

Анфисе аж мороз по коже пошел, хоть сама баба крепкая. Бесстрашная, можно сказать. Только оттого, что сосед на испуг ее взять и решил, солгала (а ведь до того выдать Софу хотела: уж больно девица на безумную смахивала):

— Неа, не видала. Мы с ней, почитай, уже неделю не виделись.

Геран кивнул, а затем, не прощаясь, сошел с порога.

"Нет, ну что за люди?!" — про себя фыркнула Анфиса. Ни тебе "здравствуйте", ни "до свидания". Сама же к Софе в комнату зашла.

— Ну, рассказывай давай, чего ты от муженька своего прячешься?

— Он... Убить... Ребенка... Не выдавай меня!

Больше не слушая бессвязный лепет соседки, Анфиса расстегнула ее кожух. Присмотрелась к животу.

— Бог ты мой, — вскрикнула от удивления. — Да у тебя ведь схватки начинаются. Не, девка, это не дело. Не дам в моей хате рожать! Сейчас Герана позову, пускай тебя забирает!

— Нет! — Софа схватилась за руку Анфисы и проговорила более связно. — Я уйду. Клянусь. Ты только Герану ничего не говори. Прошу!

— Куда же ты пойдешь? Говорю же, ты сейчас рожать начнешь!

— К Анисье, к бабушке. Она поможет, поймет, поддержит... Только как выйти так, чтобы Геран не заметил? Он наблюдает за домом, знаю я его... — от страха у Софы застучали зубы.

Анфиса поспешила ее успокоить:

— К черному ходу давай отведу. Он на другую улицу ведет. Ни в жизнь тебя никто не найдет!

Софа кивнула. Кое-как поднялась, ежесекундно боясь закричать от боли: "А то Анфиса того, чего доброго, и впрямь Герана кликнет. А это смерть верная".

К счастью, черный ход оказался недалеко. Смогла выдержать. Не вскрикнуть. Только на пороге и прошептала:

— Спасибо тебе, Анфисушка, голубушка, век не забуду...

— Иди уже! — Анфиса подтолкнула ее к выходу, только лишь напоследок добавив. — Только ты смотри мне, к Анисье своей иди. А то точно подохнешь. Да дитятко с собой в могилу заберешь.

Софа кивнула, пообещала, даже поклялась, кажись...

Не важно!

Нельзя к Анисье идти. Там ее Геран первым делом искать будет. Другое, другое что-то придумать надо. Но что?

ЧТО?

Софа все шла и шла вперед. Не оборачиваясь, не думая ни о ком и ни о чем. Только ребенок. Один только ребенок важен!

Куда идти?

И снова вперед. Только вперед...

Мысли путались. Ноги загребали снег и не хотели идти дальше. Да и куда идти? Некуда! И все равно надо! Еще один шаг. И еще...

Софа не видела, что происходит вокруг. Вот, вроде, и село кончилось. Вот показались черно-белые деревья. Вот...

Внезапно она упала. Прямо в снег. Затряслась. Не то от холода, не то от боли. А может от страха. Не за себя, за маленького...

На мгновение Софа поднесла к глазам руку, которой до того поддерживала живот. Поглядела на нее. Красный. Красный цвет. К миру, состоящему из белого цвета, добавился красный.

— Красный.

Софа попыталась подняться, но лишь подняла голову, как вновь повалилась на снег.

— Красный...

Глава 25. Подруга

1000 год по местному летоисчислению. Через несколько дней после заключения пари...

Софа погладила малыша по голове и еще ближе поднесла его к своим грудям. Дитя сначала уткнулось в ее сосок носом, затем начало пить молоко. Все быстрее и быстрее.

"Голодный, видно" — подумала, улыбнувшись, Софа, а затем погладила сына по голове. Митрофан, Митька... Софа и представить не могла, почему выбрала такое имя для единственного сына. Но не жалела об этом. Как еще дитя называть? Не Гераном ведь.

Женщина стиснула зубы, украдкой смахнув набежавшую на глаза слезу. Казалось бы, за два года злость, обида, ненависть... — все те чувства, которые она испытывала к своему мужу, должны были пройти. Исчезнуть. Как, например, ежегодный снег. В этом году он не таял почти до апреля. Но все равно ведь растаял. Пусть и позже срока. А эти чувства...

Софа закусила губу, внезапно подумав о давно погибшей матери. У них ведь даже судьбы были схожи. Обе, как разродились, в чужое село пришли, обе поближе к окраине поселиться решили.

Интересно, а с матерью-то что случилось? Тоже любимый предал, или еще что произошло? Женщина вздохнула. Мало ли бед на свете? О матери ведь своей Софа почти ничего не знала. В детстве прошлое родительницы ее не особо интересовало. А потом... Потом и матери не стало.

Ладно, чего зря печалится — Софа смахнула с лица еще одну слезу. Все ее раздумья ни к чему не приведут. Не знала она мать, вовсе не знала, кто ее отец. И никогда не узнает! Плакать — только сырость разводить.

Заметив, что ребенок насытился, Софа убрала его от своей груди, завязала кофту обратно, а затем положила маленького в небольшую кровать у самой печки. Дите с детства уж больно тепло любило. Холода же, наоборот, сторонилось. Ух, в зимнее время и доводилось с ним мучиться!

— Софа, ты здесь? — с порога донесся невысокий слегка грубоватый голос.

— Да! — женщина резко подскочила, а затем приложила палец к губам. — Тихо, он только заснул.

Гостья кивнула. Осторожно прикрыла дверь и зашла внутрь дома. Присела на деревянном стуле под самым окном и достала вышивку. Софа несколько раз переводила взгляд с гостьи — женщины лет на десять старше ее, с длинной, до пояса, русой косой, круглым, немного полноватым лицом и широкими бровями — на ребенка. Затем попросила:

— Слушай, посиди с Митькой немного, а я на рынок сбегаю. Я быстро. Одна нога здесь, вторая — там. Обещаю!

— Ладно уж, иди, — проворчала гостья, затем поднялась, удерживая вышивку в руке, и подошла к небольшой кроватке. Поглядела на спящего ребенка и проговорила почти шепотом. — Только ты возвращайся поскорее, не то он снова проснется. Кричать начнет. Знаешь ведь, я не особо с младенцами лажу.

— Какой же он младенец, — Софа и сама старалась шепотом говорить. — Уже два года стукнуло.

— Вот когда понимать что-то начнет. Разговаривать... — тогда уже не младенец, а пока... — женщина подтолкнула Софу к выходу из дома. — Иди уж, коль решила. А то я ведь и передумать могу.

Софа кивнула и вышла из хаты, ничуть не поверив последним словам подруги. Влескания всегда ее выручала. С того самого дня, как Софа в это село пришла. Дом пустующий они вместе нашли. Вместе починили протекающую стреху, вместе огородик две весны кряду засаживали, а летом да осенью плоды собирали. Это ведь софина мать была красива просто до безумия. Вот ей все знакомые мужики и старались помочь. С ней, с Софой, все по-другому было. Она никогда особой красотой не блистала.

Софа дошла до небольшого рынка. Прошла прилавки с зеленью да овощами и подошла к толстой тетке с одним передним зубом и без слов отдала той несколько монет. Торговка тоже ничего не сказала. Только лишь выставила ладошку с монетами на солнце и принялась деньги считать. Это Софа-то грамоту хорошо знала. Не то, что до десяти, до сотни считать научилась. А Рима-то — торговка — только до десяти. Да и то, до жути медленно.

Зато в другом сильна.

Все же досчитав, Рима сбросила монеты в свой мешочек за поясом и дала Софе несколько колосьев.

— Все те же? — поинтересовалась Софа. — А то в последнее время мне отчего-то хуже стало. Голова болит. То в холод, то в жар кидает. Да и живот...

— Что ты ко мне пристала?! — зло спросила Рима, отгоняя Софу от прилавка: заметила другого покупателя. — Не травница я, ты ж знаешь. Могу только и сказать, что товар хорош. Как и прежде.

Софа кивнула и нехотя отошла от прилавка. Хмыкнула, осознав, что она лично ни на что не надеялась. Знала, что Рима — простая торговка, особенная лишь тем, что из под полы запрещенные травы продает. Знахарские.

А ей, Софе, они нужны были. Хоть и дорогие, а все равно лучше эти деньги не потратить. Без настоек у нее такие боли будут, что и умереть может. Как же тогда Митька?

Женщина знала, что и болезненной она стала из-за родов тех. Не из-за Митьки, Боже упаси, из-за Герана. Софа в очередной раз вспомнила, как по снегу бежала, как падала и вновь...

— Вставай, вставай давай, — шептала Софа себе под нос, как заклинание. — Нужно подняться, встать...

И снова боль. Вода от начавшего таять от ее тепла снега. И опять...

— Встать! Вставай, дура!

Она обзывала себя последними словами и вновь подала в снег. Затем вставала и...

Вокруг все белое. Нет пути. Не то, что нужного, любого...

— Встать!

И снова снег. Боль по всему телу, а особенно так в животе.

Удар и...

— Кто ты, дитя... Дитя... — неведомо откуда пришедшие слова. Мягкий убаюкивающий голос и...

— Не спать, слышишь меня, не смей спать! Коль уснешь, уже не проснешься. Убьешь себя, ребенка... Не смей закрывать глаза! — громкий злой голос вырывал Софу из забытья. А ведь она так устала. Так...

— Пей! — в глотку хлынул какой-то теплый настой, мгновением ока согревший все тело. Софа дернулась и на миг открыла глаза.

Длинная цветастая юбка, темные распущенные и ниспадавшие на плечи кудри, и...

Она закрыла глаза...

Повезло Софе в тот холодный день. Она на знахарку напоролась. Ну, или точнее, та на нее. Когда они встретились, роженица уже ни соображать, ни ходить не могла. Без сил на снегу лежала. Целительница ей помогла. И ребенка ее спасла, и ей к Господу отправиться не дала. А то, что ее здоровье тогда немного поистрепалось — это лишь плата. Малая плата.

— Софа, неужто ты? — внезапно в шаге от женщины раздался звонкий удивленный голос. — Глазам не верю!

Женщина стремительно обернулась. Вздрогнула и едва не покачнулась. Всего минутой назад купленные колосья выпали из ее рук. Почти все деньги, что у нее были, женщина на них извела, а теперь их в грязь. Она...

— Мальва? — проговорила Софа, всеми силами надеясь, что ошиблась.

Веселая, жизнерадостная девушка. Та, кто навещал ее во время беременности, поддерживал... Ласковая, добрая... Сестра Герана по ордену!

Не ошиблась!

— Я, сестра. Я, — Мальва хмыкнула и искренне рассмеялась. — Куда ты так внезапно убежала? Геран все время убивался. Все найти тебя пытался...

— Не нашел и хорошо, — зло сказала Софа, — а теперь и ты убирайся отсюда. Знай, моего ребенка ты не получишь!

— Твоего ребенка? — переспросила Мальва, удивленно округлив глаза. — О чем это ты? С чего взяла, что я у тебя его отберу?

— Слышала я ваш разговор. Вы моего ребенка в жертву решили принести. И Геран, и Миклуш, и Еврасий... Я ваши голоса слышала. Всех вас.

— И мой слышала? — зло, как до того Софа, спросила Мальва. — Мой голос ты тоже слышала? Слышала, как я ни в чем не повинное дитя, нерожденное еще даже, убить предлагала? Слышала?!

— Не знаю я. Мужчин слышала. Триону еще слышала. Не зря она мне с первой встрече кого-то напомнила. Это с ней я Герана видела. А потом еще поверила, что между ними ничего нет... Дура! Ну, это и не важно. Геран моего ребенка... Своего ребенка... Хотел убить. Понимаешь?!

Последний окрик Софы привлек излишнее внимание. Крестьяне начали оборачиваться, чтоб понять, что произошло с их всегда уравновешенной соседкой. Пока кто-то вопросы не начал задавать, Мальва схватила Софу за руку и по-быстрому из толкучки вывела. На соседнюю улицу, где потише да и людей поменьше, завела. Затем отпустила женщину да руки безвольно опустила, голову к земле склонила.

— Не знаю я. Как есть говорю, не знаю. Я ведь тебя сестрой лишь по старой памяти назвала. Как ты исчезла, я в ордене тоже надолго не задержалась. Меня что-то будто пугать начало. Что-то... — она прикусила губу. — Нирина едва не погибла. Едва за гранью не осталась, а на следующий день ей снова к обряду приказали готовиться. Как будто она бессмертна. Я попробовала возмутиться, как-то защитить ее. А меня чуть не побили. Я на следующий день от них и ушла. Сходила на похороны твоей бабушки — уж не знаю, отчего она на тот свет отправилась. Ее болезнь за считанные дни высушила. А затем ушла. И из ордена, и из Кислиц, чтоб назад завлечь не пытались. Через лес пошла. Вроде, слышала, здесь края не такие дикие, как там, где мы раньше жили. А сейчас узнала, что здесь еще хуже.

— Почему хуже? — не поняла Софа. — Я здесь почитай два года живу. И ничего особо плохого не видела. Даже пособников Дьявола редко изгоняют. Куда там каждую неделю, как в Кислицах или Большицах. Раз в месяц, а то и в два-три кого одного приговорят. Но это все.

— Это пока. Ты разве не слышала, в эти земли один из жрецов прибывает? Не простой жрец. Говорят, на этом убийств больше, чем на всех остальных вместе взятых. Только недавно он два села подчистую сжег. С ним воины много. Им крестьяне, в руках лишь вилы державшие, не соперники.

— Когда он здесь будет? — выдохнула Софа.

— В ближайшие дни. Я с одними людьми договорилась, они сегодня-завтра уезжают, с ними поехать. Они в Реванию путь держат. В Гитис. Там, говорят, церковники не так зверствуют. Можно спокойно жить. Давай тебя и твоего малыша с собой захватим. Где он кстати?

— Зачем тебе мой ребенок? — вновь взыграли в Софе страхи. — Убить его хочешь?

— Не говори ерунды! Я помочь Вам хочу. Чтобы и ты, и он выжили. Для этого нужно отсюда побыстрее свалить.

Софа кивнула, принимая ответ. Хотела ответить Мальве правду, но сдержалась, осознав, что все еще не может той полностью доверять.

— Я... Я когда сказала, что ни ты, ни орден его не получите, не солгала, — Софа подняла руку, сдерживая готовую возразить Мальву. — Никто его не получит. Он мертвым родился.

— Бог ты мой! — Мальва даже отступила на шаг, но тотчас взяла себя в руки. — Тогда тем более тебя здесь ничего не держит. Пошли!

Она снова схватила подругу за руку и потащила в одну из боковых улочек. Софа молчала, вновь заговорив лишь после трех пройденных кварталов:

— А зачем этому жрецу к нам приезжать?

— Кто его знает. Вроде, говорят, после него сюда сам Светоч приедет. Нужно, чтоб к его приезду земля от ведьм была очищена. Другие говорят, что жрец этот предать Светоча вздумал. Будто бы епископ не справляется с миссией своей. Не искореняет зло земное. Вот этот жрец переворот и задумал. А что, по возрасту они почти что одинаковые. Это ведь раньше епископам по шестьдесят-семьдесят было, как они этот пост занимать начинали. А этому ведь и пятидесяти нет.

Софа объяснения Мальвы слушала в пол-уха. Она еще помнила, как мать ей сказывала, чтоб она про жрецов и не вспоминала. Не ее, мол, это ума дело. А епископ, тот ведь еще повыше, чем жрецы будет. Значит, тоже не ее дело.

В один миг Софу будто что-то в сердце кольнуло. Страх..?

— Мальва, я хотела сказать... — хотела сказать, что ее сын жив. Что она соврала. Что...

Не успела.

Мальва резко остановилась у одного из домиков. Нажала на ручку, а затем толкнула Софу в середину комнаты. Женщина упала. Тут же подняла голову.

— Что на тебя...

Да так и замолчала, с болью глядя на людей в комнате. Особенно на одного...

— Здравствуй, суженая, — Геран встал с широкого кресла и подошел к Софе. Погладил ее по голове, будто она собака, что принесла ему палку. — Ты и впрямь думала сбежать?

Сзади к ней наклонилась Мальва и прошептала на ухо:

— Кстати, это меня ты видела с муженьком своим, а вовсе не Триону — вот уж кто дура, каких мало! А мы с ним неплохо развлекались.

Глава 26. Из огня да в полымя

Несколько дней спустя...

— Господин, — Геран склонил голову в поклоне перед высоким мужчиной. Собеседник орденца был немолод. Его до недавнего времени черные, цвета гишера* , волосы посеребрила седина. Широкий лоб пронзили глубокие морщины. Кожа на щеках да подбородке обвисла и пожелтела. Глаза утратили привычную ясность. Только одно желание — одна мечта — и держало этого мертвеца в мире живых.

Старик благосклонно кивнул Герану в ответ на приветствие, а затем подошел к маленькому решетчатому окну и вгляделся в середину темницы. Внутри стояла темнота, а потому кроме расплывчатого силуэта Демитрий ничего не увидел. Но подносить к решетке факел, а, пуще того, входить в середину камеры не стал. Только лишь приказал:

— Проведешь вызов этой ночью.

— Этой? — удивленно переспросил Геран. А затем вмиг отмел сумасшедший, на его взгляд, приказ. — Это невозможно.

— Я мало дал вам? — в голосе старика прозвучала мгновенно вспыхнувшая ярость. — Не будь меня, весь ваш орден давно бы сожгли. Подожди-ка, а ведь с одним из ваших эта беда и впрямь приключилась. Помниться, он все никак не мог понять, кто сейчас дергает за веревочки. Может, и ты такой нетямущий?

— Я знаю, что многим вам обязан, — Геран скрипнул зубами, уже десять раз успев пожалеть, что связался со стариком. — Но такие дела быстро не делаются.

— Я ждал два года. Этого ли недостаточно?

— Это долго. Но если сейчас начать пороть горячку, все усилия будут даром.

— Ты еще учить меня вздумал, щенок?! — вспылил старик и до того крепко сжал руки в кулаки, что костяшки побелели. — У меня нет времени! Завтра-послезавтра здесь будет епископ.

— Что с того? — не понял Геран. — Вы — его доверенное лицо. Он полагается на вас и не будет особо здесь рыскать. А когда он уберется...

— Если он уберется до того, как обряд будет проведен, считай ты не жилец. Лично предам огню. Так что готовься. Сегодня...

— Да не могу я провести обряд сегодня! — взорвался Геран, чувствуя, что его жизнь висит на волоске. Мало кому, из врагов Демитрия, удавалось выбираться живым из его цепких когтей. — Эта тварь не говорит, где ее ребенок!

— Всего-то? — Демитрий скривился. — Я попрошу своих ребят ею заняться. С ними вмиг заговорит.

— Вы ее не знаете, — сокрушенно вздохнул Геран. — Когда время поспокойнее, она сущий ребенок. Доверчива до жути, плачет чуть что. И почти ни на что не способна. Размазня какая-то, честное слово. Но, как беда приходит, сразу когти выпускает, как дикая кошка. Да и внутри будто стальной стержень чувствуется.

— И не таких ломали, — отмахнулся Демитрий. — В былые времена, я бы и сам ее на "колыбель"* посадил, а к ногам побольше груза подвесил. Ничего, дело-то не хитрое. Без меня справятся!

* * *

Софа ела быстро, как дикое животное. Вгрызалась зубами в чуть прожаренное мясо, глотала соленную воду, облизывала тарелку, пытаясь вобрать самую маленькую крошку. Едва не съедала уже обглоданные кости.

Увидела б ее сейчас бабушка, точно по рукам надавала бы. Это ж надо, все приличия забыть. Да только не было бабули. Никого не было. Только молчаливые тени и сновали по ту сторону железной решетки. Иной раз подходили и к ней, закрывая единственный лучик света, проникавший в этот сырой мешок.

Съев всю еду до последней крошки, девушка отставила тарелку в сторону и, тяжело дыша, оперлась головой о стену. Вот уже дней пять у нее и маковой росинки во рту не было. Казалось, еще немного, и сдохнет. Но вот, смилостивились мучители... Или... Решили продлить пытки... Ведь где ее сынишка, как изверги ни допытывались, она не сказала!

— Нет у меня ребенка никакого. Мертвеца родила. В лесу возле Кислиц и похоронила. Ногтями ему яму рыла. Земля уже промерзнуть к тому времени успела, так я чуть пальцев не лишилась...

— Идите к Дьяволу! Ненавижу... Я...

— Лгу! Жив он. Жив! Но вы до него не доберетесь! Никогда не...

Внезапно на голову женщине упала капля воды, вырывая ее из воспоминаний. Затем еще одна. Софа не стала прятать голову. Той уже было все равно. Вся в синяках, кровоподтеках, с вырванными клоками волос и копошащимися жуками в тех, от которых мучители не успели ее избавить. Вместо этого она заговорила хриплым шепотом:

— Я справлюсь. Буду сильной. Не скажу им. Ничего не скажу... Ради Митьки. Ради него!

Неловко повернувшись, Софа задела кружку с водой и опрокинула ее на земляной пол. Вокруг было до того влажно, что вода не ушла под землю, а растеклась небольшой лужицей по поверхности. Софа хмыкнула и провела по воде пальцем, затем им же коснулась израненных губ, вытерла со щеки засохшую кровь. А затем, словно сумасшедшая, расхохоталась. Ударила кулаком по водяной глади, осипшим голосом крикнув:

— Ненавижу!

— Ненавижу! — вторило ей ее отражение. Водяная гладь колыхнулась, как если б Софа вновь ударила по ней. Зазвенела и, как лед, пошла трещинами.

— А-а! — он неожиданности вскрикнула Софа, отскакивая от странной лужицы сторону. Но далеко не ушла. Цепь, приковавшая ее лодыжку к стене, натянулась до предела и потянула ее назад.

Софа упала. Снова вскрикнула, услышав, как в ноге что-то хрустнуло. Попыталась обхватить лодыжку ладонями, но вновь закричала от боли и повалилась на землю. Тотчас попыталась подняться. Но лишь приподняла голову над полом, как встретилась глазами со своим отражением в луже. Странным оно было. Будто прежним, до пленения. Без синяков, кое-как замазанных ран, грязи на щеках и носу. Это была она... И не она одновременно.

— Кто ты? — не подумав, спросила Софа.

Но отражение услышало.

— Я...

Снова молчание. Молчание...

А затем полный отчаянья крик. Яркая вспышка и резкий, как если б всколыхнулась земля под ногами, удар, который отбросил Софу в сторону. Цепь на ноге вновь натянулась до предела...

И порвалась. Софа со всей силы впечаталась в землю.

Кое-как приподняв голову, она посмотрела на лужицу и едва не закричала от ужаса. На месте воды сидела девушка, до боли похожая на нее саму...

Со слов Виттории...

Я, тяжело дыша, пыталась понять, что произошло. Но ни черта не получалось. Из своей квартиры я каким-то чудом переместилась... А куда собственно я попала? Как только глаза привыкли к темноте и начали различать окружающие предметы, я осмотрелась по сторонам, прислушалась и даже принюхалась. Итог не радовал. Я очутилась в непонятном грязном погребе, со стен которого то и дело капала вода. На темных неприятно пахнущих стенах прорастал мох. В углу, на расстоянии вытянутой руки, в земле копошились черви и мокрицы. Рядом с ними в стене висел крюк с остатками ржавой цепи.

Внезапно послышался всхлип. Я вздрогнула и подскочила на ноги.

— Кто здесь?

Никто не ответил. Но я и без слов заметила существо, сидящее в противоположном от меня углу. Света было слишком мало, чтобы я могла хорошенько рассмотреть, с кем я столкнулась. Потому, еще немного повременив, я подошла ближе. Передо мной, спрятав голову за коленями, сидела незнакомая девушка.

— Эй, — я осторожно коснулась ее ноги. — Что здесь происходит?

Она не ответила. Только дернулась, когда я прикоснулась к ней. Чувствуя, что мое присутствие пугает незнакомку, я отошла от нее на шаг и вновь попыталась задать вопрос:

— Где мы?

Молчание. Только капающая с потолка вода и разбивала воцарившуюся тишину.

— Ты что, глухая?! — на этот раз резко спросила я и снова попыталась дотронуться до нее.

Но девушка оттолкнула меня и еще сильнее забилась в угол.

— Ну, и черт с тобой! — махнула на нее рукой я и подошла к двери. Ударила по ней кулаком и крикнула. — Помогите!

— Не надо, пожалуйста, — все же заговорила бабенка. — Только не зови их!

— Почему?

Она не ответила. А я разозлилась.

— Выбирай, либо ты молчишь, а я кричу, пока кто-нибудь не откликнется. Либо ты мне все рассказываешь.

Незнакомка молчала. Я раздраженно фыркнула:

— Ну, как знаешь.

А затем занесла руку для удара.

— Подожди! — она все же опередила меня. — Спрашивай.

— Где мы?

— Недалеко от Пригорного.

— Что за Пригорное? — не поняла я.

— Село здешнее.

— А как мы здесь оказались?

— Меня муж схватил. Ребенка у меня отобрать хочет. А ты только что появилась. Откуда — знать не знаю.

— То есть, если я не нужна похитителям, если они не знают даже, что я здесь, то, может, отпустят, — обрадовалась я.

— Вряд ли. Они не любят свидетелей. Ты ведь к карателям можешь побежать. А для них это смерти подобно. Не отпустят.

— Что за каратели?

— Божьи служители, — впервые незнакомка помедлила с ответом, будто бы мой вопрос страшно удивил ее. Что-то вроде: как можно не знать, кто такие каратели?

— А они здесь каким боком? — с каждым новым объяснениям незнакомки я все больше запутывалась.

— Геран... Мой муж, — чуть помедлив, уточнила она, — и его братья принадлежат к одному ордену. И хотят вызвать демона. А ему в жертву принести моего ребенка.

— ... — я крепко выругалось, а затем быстро подскочила на ноги. Сегодня я уже была в руках у подобных сумасшедших заклинателей и знала: так просто от них не уйти. В прошлый ведь раз благодаря Дамиану и спаслась.

Теперь нужно было рассчитывать только на себя. И попытаться сбежать прямо сейчас. Я подошла к двери. Полезла в карман в поисках зажигалки. Но применить ее не успела. По-глупому уронила на пол. Хотела наклониться, а затем и подозвать вторую заложницу. Но не успела сделать ни того, ни другого. Дверь резко отворилась, явив моему взору полного мужика с широкими усами и бородой с торчащими во все стороны волосами. При взгляде на меня незнакомец выругался.

— Вот же тварь! Выбралась.

А затем, не дав мне издать ни звука, выволок из погреба и, как какой-то тюфяк, забросил на плечо. Я попыталась дернуться. Укусить его, раз уж руки он мне заломил. Но мужик только больно двинул мне по челюсти и потащил куда-то вперед, бурча под нос:

— Вот же ведьма! И цепь порвала, и наряд как-то сменила. Ничего, не таких видывали!..

* * *

Демитрий медленно водил пером по бумаге, описывая, что происходило в том селе, которое он покинул пару-тройку дней назад. Трех баб обвинили в колдовстве. Две признались и покаялись, когда им души кипящим маслом очистили*, и почти сразу к Господу отошли. А у третьей душа слишком черной оказалась. Не призналась она. Теперь вот на крюке вторую ночь висит — рутина, одним словом.

Оторвавшись на мгновение от писанины, Демитрий поднял глаза и заметил подошедшего Герана.

— Все подготовили?

— Рисунки на месте. Кинжал освящен. Люди предупреждены, — Геран на мгновение замолчал. Затем с раздражением продолжил. — Только Софа все никак не заговорит!

— Странно. Обычно моим ребятам много времени не надо. Когда они начали с ведьмой беседовать?

— Да только-только. Разве не слышали, когда первый крик раздался?

— А-а! — донеслось из неплотно прикрытой двери.

Демитрий вновь взялся за перо, не обращая внимания на крик: ему как раз вспомнилось еще некоторые события, о которых он забыл сообщить епископу. Нынешнему епископу! Демитрий скрипнул зубами, надеясь, что его бывшему брату недолго осталось поживать на этом свете. И скоро его место займет он. Для того-то и нужен был демон — поставить над двумя королевствами настоящего Светоча. Того, кто будет искать зло повсюду и уничтожать его твердой рукой, а не мягкотелого, безразличного ко всему дряхлого мыслителя!

— Слышал бы ты столько криков грешников, как слышал я, тоже перестал бы замечать их. Рано или поздно признается. Впрочем... Поздно нас не устроит. Расскажи, что вспомнишь, об этой ведьме. Может, придумаю, как ускорить процесс.

— А что рассказывать-то? Родилась она в Большицах — небольшое такое село недалеко от побережья. В Кыртских землях. Лет в шесть еще ближе к морю перебралась. С бабкой одинокой стала жить. Та недавно умерла. Потом за меня замуж вышла. Невинной мне досталась. Хотя не сказать, что совсем возле нее никто не крутился. Был там какой-то не то Рам, не то Рем. Она с ним одно время крутила. Но он с моряками уплыл еще до нашей свадьбы...

— А-а! — громкий отчаянный крик прервал путанную речь Герана. Он замолчал.

— Что еще знаешь? — поторопил Герана Демитрий, ставя в конце письма дату и запечатывая его перстнем.

— Да ничего такого. Говорили, мать у нее красавицей была. Сам-то я ее не видел. Но крестьяне тамошние в один голос заявляли: белокурая красотка. Кое-кто даже болтал, она из знати. До того у нее тело изящным было, кожа — шелковой, манеры — изысканными. Ну, вроде как нагрешила она. Дочку заимела без мужа. Вот от гнева родителей в глушь и сбежала — так они считали.

— Ну, ее мать мне ни к чему. Ведь уже лет двенадцать, как в могиле, — Демитрий отложил письмо в сторону. Потянулся потушить свечу, но замер, так и оставив руку висеть в воздухе.

— Как ты сказал, это село называлось, где эта красавица жила?

— Большицы, — недоуменно ответил Геран.

— Большицы, значит, — протянул жрец. — А девка красивая, высокородная. За ведьмовство сожженная. Не Марта случаем ее звали?

— Точно! — подтвердил порядком удивленный Геран. — Марта.

— И сейчас дочке Марты третий десяток пошел. Забавно.

Новый отчаянный крик прервал на сей раз раздумья жреца. Затем послышались мольбы:

— Прошу вас! Я все скажу. Клянусь, все-все...

Демитрий кивнул Герану и указал на дверь.

— Пойди скажи им, чтобы прервались. Не нужно нам ее "все-все". Нам в руки попала более желанная, чем ведьма, цель. Дочь самого...

* * *

Меня бросили все в том же погребе. На сей раз приковывать к стене не стали. Все равно не смогла бы я сбежать. Дверь открыть мне и прежде было не по силам. А сейчас я себя вообще живым трупом чувствовала. Куда там те ожоги, полученные во время вызова демона. Сейчас мое тело покрывали глубокие раны от шипов. Под конец пытки новоявленные инквизиторы влили в ранки какую-то дрянь, что будто бы должна была остановить кровоток. Видно, эти садисты просачковали в школе тему свертываемость крови по биологии. Или, что вероятнее, им все мозги выбили. Разумные люди не пытают других людей и, задавая вопросы, хоть ответы слушают!

Превозмогая боль, я все же попыталась подняться. За время моего отсутствия в камере ничего не изменилось. Все та же капающая вода, копошащиеся в земле черви. Разве только... Незнакомка скрылась!

Мое сердце совершило бешеный скачок: может девушка помощь приведет. Сообщит этим самым карателям, что меня здесь в жертву приносят. Хотя, лучше, в полицию сходила бы. С одними вызывателями они уже встречались, значит, и во вторую группу психов поверят. Хотя эта незнакомка говорила, что мы уже не в городе. В селе каком-то... Пригорное, что ли. Но что-то я не слышала о таком.

Странно...

За дверью внезапно раздался шум. Затем короткий крик. Я подползла ближе. Рукой случайно нащупала зажигалку на полу. Крутанула колесико, зажигая огонек. Он и впрямь вспыхнул, внушая мне хоть плохонькую, но надежду.

Я коснулась двери — деревянная. Но загорится ли при такой сырости? Я попробовала. Вновь крутанула колесико и поднесла к дереву. Ничего. Лишь пар и пошел. Я выругалась и попробовала снова.

Ничего!

Внезапно за дальней стеной послышались разговоры, чьи-то шаги. Мгновение тишины... А затем резкий грохот. Темную камеру пронзил маленький лучик. Я присмотрелась, откуда он взялся, и едва не захлопала в ладоши. Не знаю, что произошло, но в дальнем нижнем углу в стене наметилась дырка. Кое-как встав на ноги, я подошла к ней. Попыталась высунуть наружу руку, но дальше локтя она не пошла. Застряла. Я резко дернула, протискивая руку назад, а затем, как можно быстрее, начала рыть ход под дырой в стене. Земля была влажной, но, тем не менее, плохо поддавалась. А я все рыла и рыла, не обращая внимания на боль, усталость, ползающих туда-сюда мокриц.

Все рыла и рыла...

Солнце уже почти село, когда ход был готов. Я протиснулась в него головой вперед и давай двигать дальше. Еще одно усилие...

Есть!

Тяжело дыша, я выбралась на улицу. Замоталась покрепче в тряпки, которые мне бросили вместо моей одежды, и осторожно начала обходить вокруг небольшого домика без окон, из которого только что выбралась. Завернула за угол... И тут же метнулась обратно. Рядом с дверью с факелами в руках стояли те двое отморозков, что пытали меня. Глубоко вздохнув: решаясь, я бросилась наутек в противоположную от них сторону. Вокруг стояла тишина. Только трава под ногами и шелестела. И никого живого.

В очередной раз обернувшись, проверяя, нет ли погони, я зацепилась за какой-то камень. Упала на землю, не сумев сдержать вскрик. Всего один зойк... Но его хватило! Из-за дома вышли два моих мучителя. Заметив меня, переглянулись и бросились вслед.

Я вскочила и побежала. Побежала так быстро, как никогда еще не бежала. Не обращая внимания на боль, на отсутствие туфель, на отдышку...

Они были быстрее, и с каждой минутой сокращали расстояние между нами. Еще немного, и меня... Человек! Он стоял возле самых деревьев. Высокий, уже немолодой, в развевающимся плаще...

— Помогите! Помогите! — кричала я, тратя драгоценный воздух, выматываясь еще быстрее, чем раньше и чувствуя за спиной тяжелое дыхание последователей. — Помогите!

Успела! В последний миг схватила его за руку... А больше ничего сделать и не смогла. Один из преследователей повалил меня наземь, придавливая своим весом.

Я хотела снова закричать, но тот мучитель, что не держал меня, внезапно низко поклонился незнакомцу, поцеловав перстень на его руке. Затем почтительно произнес:

— Эта ведьма ничего не сделала вам, епископ?

Глава 27. Казнь

Несколько дней спустя...

— Ш-ш, — из угла донеслись привычное шуршание и даже ненавистное попискивание, которые еще пару часов назад пугали меня до дрожи в коленях, отчего я вжималась в холодную каменную стену и постукивала зубами.

А сейчас на весь этот шум было наплевать!

Я даже не шелохнулась, когда к моей ноге прикоснулось какое-то маленькое существо с длинным, раза в полтора больше, чем оно само, хвостом. Только устало закрыла глаза.

Я ничего не чувствовала и хотела только одного — забыться. Уснуть и проспать неделю, месяц... Вечность!

Бессонница мучила меня с детства, но так плохо, как сейчас, мне не было никогда. Я не помнила, когда последний раз погружалась в царство Морфея. Наверно еще в своем мире.

Смешно!

Нелепо!

Я никогда не верила в магию, смеялась сначала с Катьки и ее теорий, а потом и с Дамиана. Но на проверку слепой оказалась именно я. Создатель и Дьявол, ангелы и демоны, множество самых разных измерений... Мой мир перевернулся, и я ничего не могла с этим поделать!

Уже вторые сутки я сидела в личной тюрьме епископа, расположенной в подземной части его замка. Поговаривали, еще глубже под землей содержали мужчин. Но нам: мне и еще пятерке заключенных девчонок до этого не было дела.

Ни до чего не было дела!

Только огненно-рыжая Камилла и рвалась на волю. Каждый день пыталась вытащить руки из оков, кричала, что она невиновна, что только она и достойна жить на этом свете, что... Да много чего кричала! Сумасшедших сложно заткнуть. А именно это и случилось с женщиной, когда ее муж ушел к другой.

Камилла убила сначала его — молотком раздробила череп, пока он спал, а потом и к мужиной любовнице наведалась. Как с той расправиться хотела — неизвестно. Мстительницу на пороге дома подловили. Сумасшедший блеск в глазах заметили не сразу, а вот красные от крови руки заприметили.

— Пустите! Пустите, твари! — донесся новый крик, а я лишь скрипнула зубами.

Безумная...

Вот бы и мне сойти с ума!

Я тихо хмыкнула, поражаясь собственным желаниям. Впрочем, ничего безумного в них не было. Сумасшедшие хотя бы ничего не понимают да и к боли не так чувствительны. Я вздохнула. Вряд ли мне удастся сейчас повредиться умом, если он не пострадал когда за несколько суток я потеряла бабушку, узнала о предательстве парня, о том, что существуют ангелы, да еще и такие... Неправильные, что ли... Демоны, перенеслась в другой, невыносимый мир с его бесконечными пытками, болью, страхом, ненавистью...

Мир Сорины...

Мир карателей и жрецов...

Мир сотен костров...

Я знала его до того, как попала сюда. Я видела его в своих снах и ненавидела уже тогда. Ненавидела... Мне так казалось, но до прихода сюда я понятия не имела, что такое настоящая ненависть!

Уже знакомая мне крыса, а может, другая — для меня все здешние грызуны на одну морду — коснулась моей икры. Принюхалась к ней, в отличие от меня, явно не страдая от подобного соседства, и даже надумала укусить.

Я резко дернулась. И голой ступней оттолкнула щура. Крыса пискнула, отлетая в сторону на несколько метров, и больше не беспокоила.

Я же вновь ушла в себя. Закрыла глаза и прошептала: "Сойти с ума. Сойти..."

Говорят, если долго не спать, точно сойдешь. Суток восемь-десять должно хватить! Главное, чтобы у меня были эти восемь-десять суток...

* * *

Епископ медленно, опираясь одной рукой на палку, шел в сторону одиночной камеры. Всего пару дней назад он и подумать не мог, что увидит этого человека, закованного в кандалы. Старинный друг... А впрочем... Он никогда не был ему другом. Братом по ордену. Соратником. Бездушным ублюдком, на которого нынешнему епископу совершенно не хотелось походить.

Мужчина кивнул стоявшим возле камеры жрецам и зашел внутрь помещения, приглашая вслед за собой одного из караульных.

— Демитрий, — ровно проговорил епископ.

— Кристоф, — пленник слегка склонил голову, из-за кандалов, приковавших его к стене, не в силах отвесить настоящий поклон.

— Отец, — поправил Демитрия Кристоф. — Для тебя я отец, дитя.

— Отец, — Демитрий снова склонил голову, еле удерживаясь от презрительной улыбки.

— Ты согрешил, сын мой.

— Ложь! — резко воскликнул Демитрий. — Меня оклеветали! Я всегда был верен и Господу, и тебе.

— В любом доносе есть зерно истины, — проговорил Кристоф, хорошо известную Демитрию заповедь.

— Будешь пытать меня, чтобы я признал себя ведьмаком? — скрипнул зубами Демитрий, поняв, куда клонит бывший брат.

— Нам не нужно твое признание. Тебя выдали другие, — Кристоф мгновение помолчал, даря надежду на легкую смерть. Но тут же развеял ее в пух и прах! — Тебя будут пытать, чтобы узнать имена твоих сообщников. Ты — сильный ведьмак. Но я уверен, жрецы подберут и к тебе ключик. Они настоящие искусники в пытках. Некоторых из них ты и сам учил.

— Кристоф, та ведьма... — начал Демитрий, но епископ его не дослушал. Прервал:

— А за то, что ты не дал ей сознаться в злодеяниях, с тебя спросят особо!

Епископ развернулся и пошел прочь, но еще долго вслед ему неслись отчаянные крики:

— Кристоф! Кристоф!..

* * *

Я призналась.

Призналась в том, что я — ведьма. Призналась сношениях с Дьяволом. Призналась, что каждую седмицу летала на шабаш. Призналась, что варила яды из человеческих останков. Призналась...

Не было сил терпеть пытки. Да и желания жить не было. Я хотела умереть! Мама... Бабушка... Дамиан... Мне было незачем оставаться, что в этом, что в любом другом мире, а потому...

Я с незапамятного времени стала ведьмой. Уже в десять присягала Дьяволу. Потом сношалась с ним еженощно. Я извела десяток младенцев. Из них двое мои. Потом я вырывала их тела из могил и варила их трупы в котле, пускала на снадобья, ела мясо. У меня было трое мирских мужей, и каждого я доводила до смерти. Выжигала их поганые сердца и съедала...

Они все писали и писали. И вновь спрашивали. Прикладывали к ранам на коже раскаленное железо, будто бы избавляя меня от сил Дьявола. И вновь спрашивали, спрашивали...

* * *

За окном бушевала буря. Резкие порывы ветра гнули молодые деревья. По окнам стучали капли дождя. А в нескольких милях от резиденции епископа и того хуже — грохотал гром, высоко в небе взрывались молнии, пугая обитателей до мокрых брюк.

Епископ потер разболевшуюся, как всегда, от непогоды ногу и вздохнул. Ни мази, ни какого отвара, чтобы снять боль, полученную несколько лет назад от стрелы одного из еретиков, не было и в помине. Жрецом он еще мог наведаться к какой знахарке, но не сейчас.

Кристофу вспомнилось, как еще желторотым мальчишкой он мечтал о том, чтобы однажды занять этот высокий пост. Винс — человек, который присматривал за мальчиком с пяти лет и заменил ему отца (а по словам некоторых и в самом деле бы его отцом) — отзывался о Светоче со всей возможной почтительностью. Вот мальчишке и хотелось, чтобы отец думал так же и о нем.

В семнадцать он стал жрецом, познал ту жизнь, которую вел теперь его уже не отец, а брат. Искореняющие зло. Господни рыцари. Сверкающие мечи господни... Не прошло и двух лет, как юноша понял, кто скрывается за этими помпезными именами. Ловкие манипуляторы, знатоки человеческих душ и обыкновенная мразь, испытывающая наслаждение при виде чужих мучений. Одним божьим слугам нужна была власть, и они получали ее путем вечных запугиваний, пыток, боли. Другим хватало боли. Кристоф стал одним из них. Бездушным орудием в руках... Старого епископа! Юноша думал, что, заняв его место, сможет хоть что-то изменить.

А потом появилась она. Совсем юная жрица, не хуже его понимавшая правила игры. Он видел, как девушка менялась, как училась радоваться чужой боли, наслаждаться ею. Видел, как она пытала невинных, а потом, оставаясь в одиночестве, била зеркала ладонями, не в силах смотреть на собственное отражение. Видел, как с приходом нового дня, она надевала платье, белила лицо пудрой, чтобы никто не смог прочесть ее мысли, и шла флиртовать с Демитрием, перекидывалась ничего не значащими фразами с Дерни и беззвучно рыдала.

А затем памятная поездка к епископу. Боль, поднявшая из глубин памяти воспоминания, и страсть, вновь заглушившая их. Эта связь была панацеей. Лекарством об бессонных ночей, от призраков собственных жертв, которые являлись в кошмарах, от одиночества...

И он был счастлив. Впервые со времен далекого детства Кристоф наслаждался жизнью. Искренне смеялся, зарываясь лицом в ее волосы, улыбался, сжимая в объятиях хрупкое тело. Любил...

Он с первого дня узнал, что с Габриэллой что-то не так. Она стала нервной, смотрела на него со страхом и то и дело прикладывала руку к животу. Но Габриэлла молчала. Кристоф дал ей время. Солгал братьям, епископу — всем. А она исчезла. Восемь долгих лет он искал ее. Перебрал множество вариантов, еще больше лгал и изворачивался. И нашел. В глухом селе. Рядом с прахом сотен других сожженных.

И жизнь потеряла всякий смысл!

В покои зашел один из жрецов и подал епископу записи из камеры пыток. Кристоф бегло пробежал глазами признание некой Софы.

Кивнул, затем взглянул в окно. Заметив, что тучи рассеиваются, а на небе проглядывает солнце, проговорил:

— Приготовьте побольше хвоста. Сегодня на закате ведьму и казним. Так и отпразднуем тысячу лет со времен сотворения нашего мира.

Кристоф вспомнил, как увидел эту девчонку. Босую, в рваной одежде. В ее глазах светилась надежда, иссякшая в тот же миг, когда один из ее преследователей обратился к нему:

— Епископ...

Он должен был спасать людей, вселять в них веру, надежду. А на деле забирал их вместе с жизнью!

Получив распоряжение, жрец покинул покои Светоча. Кристоф же пересмотрел несколько писем. На два из них даже написал ответ. Затем выглянул в окно. Заметив заходящее солнце, поднялся и вышел сначала из комнаты, а потом и из своего замка.

На площади уже все было готово. Ведьму привязали к шесту. Вокруг нее разложили хворост. Заметив епископа, один из жрецов кивнул палачу, чтобы тот зачитал обвинения и приговор.

— Осужденная обвиняется...

Кристоф не слушал, не смотрел на ведьму, не пытался спасти ее. Он рассматривал людей на площади, пришедших поглядеть на казнь. Рассматривал жрецов, стоявших в нескольких саженях от постамента и тихо переговаривающихся между собой и не обращающих, как и он, внимания на ведьму. Еще одна казнь... — велика беда!

Его взор сам собой поймал взгляд ведьмы. Пустой, безжизненный, безразличный. Подобно многим другим девушка уже была мертва. То, что от нее осталось — бездушная оболочка.

И все же... Все же что-то еще было в ее взгляде. Что-то давно забытое и похороненное...

Кристоф вгляделся пристальнее, и...

— Господин, — один из жрецов тронул его за плечо. — Демитрий во всем признался. Он просит, чтобы вы его исповедали.

Кристоф кивнул, махнул рукой палачу, чтобы тот продолжал без него и направился к бывшему брату.

* * *

Демитрий лежал прямо на полу. Его лицо почернело от грязи. Два передних зуба были выбиты, и изо рта бывшего жреца капала кровь. Дряблое тело дрожало от пережитой боли. Пальцы с вырванными ногтями так же, как и десна, кровили.

Мгновение или два бывшие жрецы молчали, заглядывая друг другу в глаза.

— Ты ведь все равно убил бы меня, — все же заговорил Демитрий, затем закашлялся и выхаркнул кровь. — Да мне в любом случае немного осталось. Но для это слишком долго. Ты ненавидишь меня. Признаться, я никогда не понимал, почему. Нам нравилась одна девка, но под юбку ей залез ты. Мы оба убивали. Но ты делал это дольше, чем я. Мы оба хотели стать епископами, но должность досталась тебе. Бог ты мой, я так хотел оказаться на твоем месте. Получить безграничную власть... В отличие от тебя, я бы знал, что с ней делать! Я так хотел этого... Так хотел, что вызвал бы демона, что угрожал бы тебе. Но не успел сделать ничего из этого. Почему же ты меня так ненавидишь?

— Я не ненавижу тебя. Просто хочу, чтобы ты ответил за то, что натворил. Ты десятилетиями пытал и убивал ведьмаков. Теперь ты стал одним из них, попрал Божьи законы. И ты ответишь за это.

— За то, что стал ведьмаком или за то, что убивал во славу Господа? То же мне святоша, — Демитрий сплюнул. — Но ты считаешь себя лучше...

— Не считаю!

Демитрий хохотнул, а затем схватил Кристофа за кончик плаща.

— Я ведь знаю, ты годами искал эту шлюху. Как бишь ее, Габриэлла. Я тоже. Хотелось отыметь ее. Что-то в ней было, раз тебе так башню снесло. Мы оба опоздали. Я так думал пятнадцать лет. А потом... Я знал, что ты обрюхатил ее, но...

Кристоф внезапно выдернул из рук Демитрия свой плащ, отчего измученный пленник повалился на каменный пол, и направился к выходу.

Демитрий расхохотался.

— Ее дочь... Твоя дочь... Жива. Была таковой. Я хотел вить с тебя веревки за возможность увидеться с ней. За то, чтобы я сохранил ей жизнь. Что ж, все вышло не так уж плохо. Я подыхаю. Но и ты... Сегодня ты подписал ей приговор. Зная тебя... — Демитрий вновь выплюнул кровь. — Ты не стал тянуть с казнью Софы и разрешил начинать до твоего возвращения из моей "исповеди", — Демитрий затрясся от хохота. — Это мой прощальный подарок тебе, "друг". Твоя дочурка сейчас мучится от невыносимого жара. Помниться, ее мать любила смотреть, как пламя пожирает очередную еретичку. Кто мог знать, что то же самое случится и с ней, и с вашей малышкой!

Демитрий еще что-то говорил, смеялся, роняя на пол капли крови, но Кристофа в камере уже не было...

* * *

Я видела, как в центр площади выбежал епископ с перекошенным лицом, который и назначил мне казнь. Он что-то крикнул — я не слышала. Но изменить ничего не успел. Палач уже поднес к сухим веткам факел, тотчас вспыхнуло пламя, в одно мгновение обхватившее всю мою фигуру.

Огонь лизнул голые пятки, проник сквозь одежду к телу, и я заорала, в последний момент осознав, что не хочу умирать!

Я хочу жить! Сделать еще столько дел... Жить!

Глава 28. Расплата

Вновь, как и несколько дней назад, еще в своем мире, я начала вырываться. Пытаться спастись. В этот раз зажигалки у меня не было, и я попыталась сжечь веревки тем огнем, который приготовили для меня. Я знала, что это меня не спасет, знала, что обречена. Толпа на площади не допустит, чтобы ведьма спаслась. Не допустит прерывания такой увлекательной забавы. Забавы... Я сгорала заживо, задыхалась, корчилась от невыносимой боли и чертовой надежды, которая мешала мне смириться и перестать вырываться. А они наслаждались этим. Безмозглая толпа, сопровождающая мои крики смешками, топотом ног, улюлюканьем. И это люди... Простые люди!

Одна из веревок поддалась. По одной сгорали составляющие ее нити. Она становилась все тоньше, тоньше...

Есть!

Порадоваться я не успела. Почувствовала острую боль в плече. Мгновение, из раны начала течь кровь. Такая красная... Я обернулась, пытаясь понять, что случилось... И тем самым спаслась от мгновенной смерти! Один из зрителей кинул камень туда, где мгновение назад находился мой висок.

Спаслась?

Один из языков пламени резко обжег мою грудь. Я вскрикнула от невыносимой боли и попыталась вырваться, пользуясь тем, что одна из веревок была порвана.

Еще один рывок. И еще...

Не успела. Один камешек попал в шею, второй в руку. Я видела третий, еще летящий. С острым концом, снова метивший мне в висок. Отклониться? Тогда не будет смерти... Быстрой. Будет медленная. Мучительная...

У меня нет выбора!

Я не пошевелилась. Молча стояла, ожидая, пока этот камешек избавит меня от мучений. Пять метров. Три... На мгновение я окинула взглядом площадь, прощаясь. Деревянный помост, высокий дворец епископа, безликая толпа, сами инквизиторы... И ясное небо над головой. Лишь одна маленькая тучка. Такая маленькая, но...

Быстрый удар и тьма. И... А боли не было...

Не было!

Кто-то из толпы громко крикнул:

— Тварь из бездны!

— Дитя Дьявола...

А затем совсем уж отчаянные крики, когда от смерти отделяет одно мгновение. Ненависть, боль. То же, что чувствовала я, теперь ощущали те, кто привел меня на казнь, кто смотрел на нее с восторгом, наслаждением...

Повсюду стоял страшный грохот. Земля под ногами дрожала. А все вокруг сгорало в пламени. Бесконечном. Непобедимом.

Мгновение тишины... Безмолвия...

И резкий, разрывающий на части грохот.

Земля под ногами в один миг разверзлась. Я начала падать. Все ниже и ниже... Я уже видела их: острые раскаленные пики в самой бездне. Это мгновенная смерть.

Вот сейчас...

Резкий порыв ветра подхватил меня в метре от смертоносных выступов. Ветер ли?..

— Виттория!

Знакомый голос, не раз звучавший в голове за последние дни. Смеявшийся надо мной, пререкавшийся... Видение...

— Виттория?!

Сухие, кровоточащие, непослушные губы. Невыносимая боль в теле. Невидящие глаза... Кое-как приоткрыв рот, я шепнула:

— Зачем?

И мир померк.

* * *

Она шла через поле. Габриэлла, Марта, Виленa... — казалось, у девушки десятки имен. Только одно и оставалось прежним — красота. Золотистые волосы лежали на ее плечах и при каждом движении подпрыгивали вверх. Роскошное золотистое платье до пола поблескивало в свете заходящего солнца. Полные губы улыбались. Глаза смеялись.

— Виттория?

Я скрипнула зубами от ненависти.

— Я не враг тебе, — тихо, все так же с улыбкой проговорила Габриэлла и присела подле меня.

Я дернулась и вжалась в грудь Дамиану, который сидел позади. Парень мгновенно обнял меня, защищая от ненавистного ангела.

Габриэлла еще шире улыбнулась.

— Вот ему, — она кивнула на демона, — я враг.

— Ты отправила меня сюда. Чуть не убила. Дамиан рассказал мне, зачем тебе это было нужно. Теперь, когда он спас меня, ты пришла, чтобы...

— Чтобы помочь. Демоны не умеют исцелять.

Ангел, не взирая на мои попытки помешать ей, положила ладони на мои обожженные плечи, затем на грудь и живот, чуть прикрытые одеждой, на бедра... Странно, но боли не было. Только непонятная нежность и еще более странное золотое сияние, обхватившее мою фигуру. Через мгновение девушка убрала свои ладони, и сияние померкло. Но вместе с ним исчезли раны, покрывающие мое тело.

— Теперь, когда ты не смогла меня убить...

Габриэлла рассмеялась, вновь прерывая меня.

— Ты так ничего и не поняла. Да и ты тоже, — ангел кивнула на Дамиана. — Создатель знает, какой я была при жизни. А для других ангелов это не имеет значения. Твое же мнение, демон, меня не волнует вообще. Создатель с Дьяволом заключили пари, — девушка вновь кивнула на демона. — Он знает, о чем я говорю. Демоны не могут вмешиваться в дела Сорины. А он вмешался. Уничтожен целый город, сотни людей теперь погребены под его обломками.

— Но это ради меня! — влезла я.

— Все в этом мире совершается ради кого-то или ради чего-то. Ради тебя, ради меня, ради мести, ради любви... Это не имеет значения.

— И давно ты это придумала? — зло спросил Дамиан. — Когда впервые заговорила о Виттории? Но ведь единственное, что отличает ее от обычных людей — это то, что она видела правду про тебя. Чем же она могла помешать Дьяволу?

— Виттория? Ничем. А вот ты мог. Что и сделал. Это придумала не я, а Создатель. И сделал он это гораздо раньше, чем ты думаешь. В тот день, когда ты впервые попал в эдем. Неужели ты думал, что демон может беспрепятственно попасть в рай и вернуться оттуда живым? Что до тебя, — Габриэлла посмотрела на меня. — Ты самый обычный человек. Разве только в этом мире у тебя есть зеркальный близнец. Софа. Ты виделась с ней в темнице. И она тоже обычный человек. Что до твоих снов, то это не причина, а следствие. Каждый мир, каждое существо стремится к гармонии. Мы с Дамианом проникли в твою жизнь, изменили ее, а ты смогла проникнуть в наши. Но из нас двоих лишь у меня была смертная жизнь. Жизнь Дамиана проходила в бездне, а проникнуть туда, так же, как и проникнуть в эдем, можно лишь умерев.

— Зачем ты рассказываешь все это?

— Я думала, ты должна знать, раз уж тобой воспользовались. Не думай, что я жалею об этом и стану извиняться. Так нужно было сделать.

— Чтобы Дьявол проиграл? — фыркнул Дамиан.

— Чтобы этот мир изменился, — покачала головой Габриэлла.

— Цель оправдывает средства? Знаешь, — я поморщилась. — Я никогда не думала, что это путь ангелов.

Габриэлла улыбнулась. Грустно и немного обреченно.

— Я ведь ненастоящий ангел. Ангелами становятся лишь те, кто вел праведную жизнь. Я же... Ты видела мою жизнь. Пусть я никогда никого не убивала... Своими руками, пусть ненавидела все то, что делала, пусть умерла ради того, чтобы моя дочь могла спастись. Но из-за меня умирали десятки. И я ничего не пыталась изменить. Под конец мне вообще стало плевать, что будет со всеми этими людьми, которых считали пособниками Дьявола. Но в этом мире мало праведников, а те, кто все же остаются ими после бесконечных мучений, не умеют лгать, притворятся. Создателю же нужен был тот, чья душа не полностью черна, но кто умеет обманывать. Та, кто умеет обмануть демона. Я это и сделала. Обманула, затем спровоцировала...

— И отправила сюда Витторию! — добавил Дамиан. — Именно поэтому Дьявол не проиграл пари. Ангел первым нарушил запрет. Я спас Витторию. Теперь на ней можно обнаружить следы и твоей магии...

— Их нет. Я снова тебе солгала. Я не отправляла сюда Витторию. Она сделала это сама. Десять лет назад в твоем, Виттория, мире уже пытались вызвать демона. Твою мать сожгли — она была одной из тех вызывателей, но лишь до того, как они совершили первое убийство. Потом хотела уйти. Даже из города сбежала. Вас нашли. И ее убили. Просто так. Жертв для ритуала у них было предостаточно. Вызыватели просто хотели отомстить. Чего они желали от демона? Поначалу денег, власти, женщин — все, как всегда. Но после того, как они совершили все эти убийства их заветным желанием стало избежать наказания. У демона, разумеется, они просили иного. Но Ваал для того и великий владыка востока, чтобы читать по сердцам. Он сделал так, чтобы этих заклинателей не покарали за убийства. В них обвинили кого-то другого. Этих же посадили на девять лет за серию краж, которую они, понятно, не совершали. Еще год им понадобился для того, чтобы вновь собраться и начать убивать. Но это не все. Твоя мать умирала, когда демон явился в твой мир. А она хотела спастись. Оказаться где-то далеко-далеко, — Габриэлла достала из кармана такой знакомый кулон и перебросила его мне. — Узнаешь? Она начинала вместе с другими убийцами. И демон выполнил и ее желание, но за это забрал ее душу. Этот кулон — это портал, способный по желанию его владельца перемещать куда угодно. И ты захотела этого. Уйти от демона, от проблем, от разговоров с полицией, от смерти родных. Он тебя и переместил. Если бы я это сделала, на преодоление барьера между мирами понадобилось гораздо больше времени. Примерно столько же, сколько понадобилось Дамиану, чтобы найти тебя.

— И что теперь? — спросила я, растеряно рассматривая знакомый с детства, но уже не золотой, а черный кулон.

— Можешь воспользоваться им, когда пожелаешь и вернуться в свой мир. Дамиан вероятно вернется в бездну за наказанием. Его вряд ли убьют. Скорее, просто не выпустят в созданные миры в пару ближайших тысячелетий. Я же...

— Получишь награду в эдеме, — фыркнул Дамиан.

Девушка покачала головой.

— Я уже говорила, я ненастоящий ангел. И крылья, вся эта сила даны мне лишь на время. Я не могу вернуться на небеса. Я сделала то, чего хотел от меня Создатель, и теперь я останусь здесь. В этом мире. Как человек. Мои силы сохранятся еще пару часов, затем исчезнут. Я вновь стану той, кого сожгли двенадцать лет назад.

— Но ведь этот мир ужасен! — воскликнула я.

— Он станет лучше. Создатель получил возможность вмешаться, и он вмешается. А, кроме того, тот погром, что устроил Дамиан, уничтожил главных инквизиторов, которые собрались в резиденции епископа. К тому же, это мой мир. Бывало, я его ненавидела, как и ты сейчас... Но именно здесь были люди, которых я любила.

— Софа, да? Мой зеркальный близнец, — будто прозрев, спросила я. — Она была в той темнице, а потом меня приняли за нее. Начали пытать, спрашивая то, чего я не могла знать. А она сбежала.

— Она хотела тебя спасти. А сделала только хуже. Это она сказала карателям, что тебя пытают орденцы, а те сообщили об этом проезжающему епископу. Кристоф же получил возможность избавиться от Демитрия, что он уже давно хотел сделать.

— И что теперь будет с Софой? Ты говорила, наши судьбы схожи, но на самом деле...

— Отдельные, переломные, моменты ваших судеб едины: отсутствие отца, смерть матерей от огня, побег: у нее из родного села, у тебя из детдома, хоть и неудавшийся, знакомство с другом на всю жизнь, затем жизнь с бабушками, парень-скотина, беременность, смерти бабушек, соприкосновение с вызывателями, дапже Ваал. Только понимаешь, это лишь переломные моменты, каждая из вас, чтобы жить дальше, выбирала свой путь. Судьба лишь показывает дорогу, а идти по ней или нет, зависит только от вас. Она родила, а ты избавилась от плода. Ты бросилась навстречу заклинателям и попыталась их остановить, а она сбежала. Единственная разница в ее жизни все эти события происходили на два года раньше, чем у тебя. Это еще одно доказательство того, что человек может изменить свою судьбу. Моя дочь родилась на два дня раньше срока. Я боялась, спешила, не могла ждать. Это ты могла появится на свет в третий день зимы, Софа нет. Вот я и выпросила у целительницы кое-какие настойки. У мировоздания свои порядки. Два дня превратились в два года.

— Значит, Софа еще встретит Рема? С Сашкой я ведь еще не раз встречалась.

— Возможно. Человек сам вершит свою жизнь. А судьба его лишь направляет, — Габриэлла внезапно поднялась на ноги, кивнула мне. — Воспользуйся кулоном, когда захочешь. Просто пожелай оказаться в своем мире. В нем силы как раз на один перенос и осталось.

Ангел отвернулась и медленно пошла вглубь поля. Колоски шелестели, соприкасаясь с ее юбками, ветер трепал непокорные локоны. Свет заходящего солнца отливал золотом ее волосы.

— Ангелочек? — окликнул Габриэллу Дамиан — Так все верховные инквизиторы откинули копыта?

Габриэлла обернулась и насмешливо посмотрела на демона.

— Ты ведь знаешь, что я умею лгать. Зачем задаешь вопрос, на который и без меня знаешь ответ?

Я больше не смотрела на ангела, занявшись порталом. Вертела его в разные стороны, пытаясь понять, откуда в нем такая сила. Маленькая потемневшая капля, она творила невообразимое. Наконец, я подняла глаза на Дамиана, зажав кулон в руке.

— Спасибо, что спас.

Он лишь улыбнулся. Я же продолжила:

— Мне жаль, что я помешала планам твоего хозяина, твоим. Но этот мир...— я замолчала. Не говорить же, что ангел права: этот мир должен изменится. — Давай останемся здесь. Дьявол проиграл этот мир и не станет тебя здесь искать.

— Брось. Он найдет где угодно. А я не собираюсь, как страус, прятать голову в песок.

— Что тогда?

— Справлюсь! И не из таких переделок выбирался, — Дамиан рассмеялся и повалил меня на траву. — И вообще, давай наслаждаться последними часами счастья!

Я рассмеялась вслед за ним, как в далеком детстве решив жить одним моментом, и поцеловала его. Раз. Другой...

Оказывается и в мире карателей можно быть счастливой.

* * *

Ангел все продолжала и продолжала идти вперед. Сквозь широкое поле с золотистыми колосьями, сквозь реку, лес, полуразрушенный город сразу за ними. С когда-то высокими башнями, маленькими улочками между ними, огромной круглой площадью и роскошным дворцом самого епископа. Сейчас все вокруг превратилось в гору камней, человеческие тел, лежавших то тут, то там и стаи воронов, круживших над трупами. Никто не мог выжить в том аду, в который превратился символ этого мира.

Не смог бы... Не вмешайся высшие силы!

Он ходил среди человеческих тел. Вглядывался в знакомые лица, пытаясь найти хоть одного живого. И не находил. Одни лишь трупы в некогда живом, полном сил городе. Найденная вместо привычной палки деревяшка внезапно обломилась. Мужчина едва не полетел на землю. Но смог удержаться, упав на одно колено. Хотел подняться, но замер, с неверием глядя на ангела.

— Я все же умер... Или сошел с ума.

Габриэлла покачала головой и подошла ближе, помогая Кристофу встать.

— Ты единственный из всех нас, кто выжил.

— Почему.

Ангел поморщилась. Но все же ответила:

— Двенадцать лет назад ты не мог меня спасти. Но я, здесь и сейчас, могла спасти тебя. И я это сделала!

В воздухе все еще стоял запах гари. Слышалось карканье воронов, и непонятно откуда доносился звон колоколов. В руинах лежал дворец епископа, а он сам с болью и надеждой глядел на своего ангела.

* * *

Внезапно я почувствовала, как Дамиан вздрогнул. От его лба к виску покатилась капля пота, которая все больше окрашивалась в алый цвет.

— Дамиан?!

Он не ответил. Затрясся. Вначале руки начали ходуном ходить, затем...

— Ну вот... И в-все...

Он исчез. На мгновение будто загорелся из середины. А затем исчез.

Я почувствовала, как по моим щекам катятся слезинки. А затем и вовсе упала на землю, размазывая слезы по щекам. Еще с разговора с ангелом я знала, что все закончится именно так: быстро, болюче, страшно. Но все равно не сдержалась, прочувствовала все то, о чем знала заранее. Наконец, я вздохнула и покрепче сжала в руках портал, хотела загадать свой мир, но поняла, что у меня и в этом остались незаконченные дела. Вытерев слезы со щек и запрятав амулет, я пошла в направлении Пригорного. Дамиан перенес нас подальше от разрушенного города. В поле, что раскинулось между Золотым морем и селом.

* * *

Софа собиралась стремительно складывала свои вещи. Снова попадать в лапы к Герану не хотелось, а он ведь точно обнаружит, что она сбежала, а там снова примется ее искать. Главное, на сей раз умнее быть. Снова в лапы к нему не попасться.

Стук в дверь.

"Пришли!"

Женщина вздрогнула, но все же взяла себя в руки, с мрачной решимостью подумав: "Я им не дамся! Все, что угодно, кроме..."

Дверь распахнулась.

* * *

Я постучала в дверь к своей зеркальной близняшки — у прохожих узнала, где некая Софа с ребенком живет — и, не дожидаясь приглашения, зашла в дом.

Она стояла посреди небольшой комнатушки с ребенком в руках и мешком в ногах. Когда я только зашла, хотела что-то сказать, но, разглядев получше мое лицо, побледнела и чуть погодя прошептала:

— Ты?

Я кивнула, но подходить к женщине ближе не стала, помня, как она реагировала на мое приближение раньше. Просто сказала:

— Спасибо, что пыталась мне помочь.

— Карателям удалось помочь? — воскликнула женщина, начиная улыбаться.

Я пожала плечами, не желая огорчать Софу тем, что лично мне ее помощь только навредила. Вместо этого сказала:

— Они схватили Герана и других орденцов. Если ты бежишь от них, — я кивнула на мешок возле ее ног. — То это лишнее. Они мертвы. Так же как епископ, большая часть жрецов, кое-кто из карателей.

— Как? — выдохнула ошарашеная Софа.

Я махнула рукой.

— Долго рассказывать. Да и ты не поверишь. Я пришла лишь затем, чтобы поблагодарить тебя и пожелать удачи. Всегда есть выбор. Сделай правильный.

Не знаю, поняла ли Софа мои слова, но больше мне добавить было нечего. Я кивнула женщине на прощание и вышла из маленького домика. Достала портал и еле слышно прошептала:

— Клеменсия. Родной дом.

* * *

Софа долго смотрела вслед необычной посетительнице, а затем отбросила мешок с вещами в сторону, положила ребенка на кроватку и выскочила во двор, пытаясь догнать ту, расспросить. Но улица была пустынна. Ни странной девушки, никого. Лишь маленькие осевшие домики с соломенными крышами, такие же хлипенькие заборчики. И никого. Если только...

Софа протерла глаза и вновь посмотрела на одинокую фигуру в нескольких десятках саженях от нее. Худощавая нескладная особа со знакомым, казалось, давно забытым, но все же таким родным лицом с широкими скулами, узкими губами и еле заметным шрамом от кинжала на правой щеке.

— Ты?..

Эпилог

Мир Клеменсии. Несколько дней спустя...

— Ну что, в клуб? — полушепотом предложила Катька по телефону. — Меня папа из дома, конечно, не выпускает. Но я тут договорилась... Вырвусь в общем.

— Неужели похищение тебя ничему не научило? — фыркнула я.

— И ты туда же?! — взвыла подружка. — Виттория, ты точно с моим отцом сговорилась! Ну не могу я уже дома сидеть. На стенку от скуки лезу. Спасай! Да и тебя нужно парня найти. А то этот Дамиан, я слышала, свалил. Может, еще, конечно, вернется...

— Может, — с надеждой проговорила я и тотчас прикусила губу: "Но вряд ли".

— Так, — грозно заявила Катька. — Вернется, не вернется — это такое дело. Не смей его ждать! Мы тебе получше найдем. Все, решено. Встречаемся у тебя в одиннадцать. Я косметику принесу, что-нибудь из одежды... Приведем себя в порядок и вперед!

Я хмыкнула и повесила вслед за Катькой трубку, которая отключилась сразу же после своей тирады, чтобы я не успела возразить. Затем глянула в зеркало и вышла из квартиры. Надо было прикупить кое-какие мелочи. Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею. Дамиан не появлялся, полицейские перестали меня допрашивать, зато Катька вновь и вновь звала в ночник. Я вернулась к работе и опять водила желающих по памятным местам нашего города. Ничего интересного.

Я добралась до магазина. Мелочей, которые нужно было купить, неожиданно оказалось многовато. Вот я и возвращалась в родные пенаты, сгибаясь под тяжестью сумок. Смотреть приходилось себе под ноги, потому ничего удивительного, что под конец я с кем-то столкнулась. Не желая вступать в перебранку, я буркнула:

— Извините.

Я хотела уже идти дальше, но кто-то коснулся моего плечами.

— Подождите, мы ведь с вами знакомы... Вы же та девушка из подвала...

Я подняла глаза, поразившись такой характеристике, но тут же и сама вспомнила.

— Точно! Подвал. Пятеро маньяков — официальная версия полиции — вы были одной из жертв!

— Как и вы, — мужчина, улыбнулся. — Я еще в вас ножом запустил. Думал, вы меня убить захотите. Дурак! И сейчас тоже... — внезапно он подхватил у меня из рук сумки. — Идиот, вспоминать начал, вам ведь держать все это тяжело, уже мечтаете от меня избавится.

Я улыбнулась.

— Отчего, ничуть не мечтаю!

Примечания

*Анчар (лат.) — род растений семейства тутовых, вечнозелёных деревьев или кустарников.

*Во многих авестийских гимнах упоминается о том, что Мах стережет сон человека для того, чтобы демоны не могли проникнуть в его душу, когда он спит. Аз пришла к Мах, надев личину ее сестры, чтобы уничтожить ее, но Мах распознала обман и разбила эту личину.

*Ламии — вампиры, по народному представлению греков Нового времени, привлекающие людей под видом прекрасных дев, юношей и высасывающие у них кровь.

*Согласно классификации И. Виера и Р. Бертона все демоны делятся на несколько чинов: Первый чин — Псевдобоги. Второй чин — духи лжи, дурачащие людей предсказаниями. Третий чин — сосуд беззаконий, изобретатели злых дел и порочных искусств. Четвертый чин — каратели злодеяний, мстительные дьяволы. Пятый чин — обманщики, те, кто совращает людей лжечудесами. Шестой чин — воздушные власти, наводящие заразу и другие бедствия. Седьмой чин — фурии, сеятели бед, раздоров и войн. Восьмой чин — обвинители и соглядатаи. Девятый чин — искусители и злопыхатели.

*Травести (от итал. travestire — переодевать) — театральное амплуа, актриса, исполняющая роли мальчиков, подростков, девочек, а также роли, требующие переодевания в мужской костюм.

*Графиня Миконская Марта де Соузи — сокращенно от графиня Миконских земель из рода де Соузи.

*Верста равная пятистам саженям или 1 066,781 метров.

*"Маятник" — пытка времен инквизиции. Жертву привязывают к полу, а с потолка медленно опускается острый маятник. Приближаясь к жертве, он сначала резал веревки на груди, а потом медленно разрезал плоть.

*"Железная дама" — огромный саркофаг в виде открытой пустой женской фигуры, внутри которой укреплены многочисленные лезвия и острые шипы. Они расположены таким образом, чтобы жизненно важные органы заключенной в саркофаг жертвы не были задеты, поэтому агония приговоренного к казни была долгой и мучительной.

*Доля — мелкая единица измерения массы, равная около 44,435 мг.

*Саргс — подогретое вино.

*Вершок — 72 сантиметра.

*Чадр — бархат.

*Сажень — равен четырем аршинам или 284,48 см

*Агава — многолетнее голубовато-зеленое растение. Стебель укороченный, с розеткой крупных мясистых и колючих листьев. Принимают отвары при болезнях желудка.

*Риксы — карточная игра.

*Карте — распространенное листвяное дерево. Его древесина дешева, но доски из нее получаются плохого качества.

*Колиандр — листвяное дерево. Дорогое, но очень прочное.

*Морской Дьявол. — Хотя в Сорине царствует религия в одного Бога, моряки также верят в морского Дьявола (он же Морской), правящего морем.

*Чернокорень лекарственный (народные названия — "собачий язык" и "кошачье мыло"). Мыши не выносят запаха чернокорня и, услышав его, покидают помещение. Свежие или ошпаренные кипятком сухие растения раскладывают в норы. Можно также развесить их на небольшой высоте от пола.

*Морозец — февраль.

*Текст песни "Зимняя" Загота Анатолия

* Текст песни "Холодный Взгляд Любовь" Дольского Александра

*Багрец — город на востоке.

*Плакучая красавица — ива.

*Текст песни "Весна, капель, парят сугробы..." Олега Кабалика

*Гишер — также известен как чёрная яшма или гагат — разновидность каменного угля. Цвет камня чёрный или коричнево-чёрный. Гагат легко обрабатывается, хорошо полируется, приобретая красивый блеск, благодаря чему широко применяется для мелких ювелирных поделок, бус, чёток и других изделий.

*"Колибель" — пытка времен инквизиции. Жертву поднимали на верхушку пирамиды и затем, постепенно опускали.

*Очищение душ проходило таким образом: грешникам вливали в горло кипящую воду или масло. Иногда закидывали туда же раскаленные угли.