Дьявол начинает и... Общий файл

"Дорогая сестра..."

Он увидел ее впервые двенадцать лет назад. Полжизни тому. Пятнадцатилетняя девочка. Сущий ребенок. Уже тогда она была прекрасной, страстной, отчаянной и в тоже время покорной...

— Я счастлив приветствовать у себя высоких гостей. Рад, что то, что случилось с моей женой не помешало вам приехать.

— Одна паршивая овца не означает, что стадо испорчено, — брат Кристофа Винс, что умер через несколько месяцев после визита в Миконский замок, никогда не отличался особой щепетильностью.

Аристократ нахмурился, но тотчас взял себя в руки.

— Больше такого не повторится. Я бы хотел, чтобы вы встретились с моими девочками: дочерью и воспитанницей — наследницей моей погибшей сестры. Ну, да вы лучше меня знаете эту историю. Она ведь была одной из вас.

— А после ее смерти мы решили оказать честь вашей жене. Она этого доверия не оправдала, — продолжил Винс. — Что ж, ведите нас.

Две фигуры, разодетые в шелка. Чем-то похожие. Но разные. Одна рыжеволоса, улыбчива. С большими зелеными глазами, румянцем на щеках и подрагивающими от волнения губами. Вторая годом или двумя младше. С холодным, будто мраморным лицом, светлыми волосами, уложенными в сетку с драгоценными камнями, и пронзительными голубыми глазами. Ни смущенной улыбки, ни румянца, только чуть вздернутый подбородок и понимание в глазах. Сколько ей тогда было? Пятнадцать лет? Мало у кого встретишь такую силу и такое понимание.

Они выбрали ее сестру.

— Брат, вы уверены, в своем выборе? — Кристоф взлетел на коня, глядя, как будущая жрица прощается с родственниками.

— Вполне. Она послушна, верует в Господа. В той, второй, дурная кровь. Если бы не ее тетка, вслед за матерью отправилась бы на костер.

"А еще она наивна и глупа. Легко ею будет управлять" — Кристоф отвернулся, не желая выказывать свои неподобающие мысли, и скользнул взглядом по замку. В одном из окон на мгновение промелькнул тонкий стан. Девушка улыбалась, махала рукой недавней сопернице, которой повезло больше, чем ей. Повезло ли? На мгновение их глаза встретились. Словно нить связала два взора на один удар сердца, а в следующий разорвала...

— Не веришь мне? — прервал мысли Кристофа Винс. — Послушай, что я тебе скажу, опыта-то у меня побольше твоего, с такими, как эта девчонка лучше не связываться. Себе дороже.

— Я и не собирался. Едем?

— Да, больше нас здесь ничего не держит.

Тогда в холодный осенний день Кристоф в самом деле думал, что никогда ее больше не увидит. Но судьба распорядилась по-иному. Девушка все же стала жрицей. Одной из лучших, как говорили его братья. Ни жалости, ни сомнения в своем выборе.

Были в новой жрице и то, и другое...

— Это нечестно, слышишь, нечестно!

А потом горячие губы, дрожащее, словно лист по ветру, тело, слезы на всегда невозмутимом лице, страх...

— Я не хочу умирать! Не так!

— Ты о чем-то жалеешь? — она посмотрела ему в глаза, потом, так и не дождавшись ответа, закрыла ему рот ладонью. — Не отвечай. Я не жалею!

Кристоф убрал ее руку, нежно коснулся ее губ своими губами.

— Жалею? — он отстранился и покачал головой. — Я мечтал об этом с тех пор, как впервые увидел тебя.

— Когда я приехала к вам жрицей?

— Нет, когда жрицей стала воспитанница твоего отца. Лишь только закрою глаза, видел твое лицо, твое тело. В тот день, когда...

— Молчи! — она снова заслонила ему рот своей ладонью. — Я не хочу вспоминать. Я устала. Везде смерти, боль, постоянные крики, что будут преследовать меня до могилы. Я не могу больше. Не говори ничего! — у нее на глазах выступили слезы. — Завтра я снова буду сильной, снова дам клятву никогда больше не лить слезы. Но сейчас я хочу быть слабой, Кристоф, хочу принадлежать тебе, забыть на эту ночь обо всех воспоминаниях, о смерти, о поруганной справедливости. А завтра... Завтра будет новый день.

... — Мы уезжаем завтра. Епископ зовет нас к себе.

— Я тоже еду? — она смотрела в окно, не обращая внимания на его приближающиеся шаги.

— Кто-то должен остаться. Ты, — он прикоснулся руками к ее плечам, почувствовав, как по стройному телу девушки прошла дрожь. — Мы вернемся нескоро. Я буду скучать, — он коснулся губами ее обнаженной шеи, носом случайно уткнулся в одну из шпилек, что удерживала высокую прическу. — Очень.

— Почему бы мне не поехать с вами? Тебе ведь решать. Оставь здесь кого-то другого.

— Ты сможешь... — Кристоф замолчал, думая, как сказать. Когда годами лжешь, сложно начать говорить правду.

Она обернулась. Посмотрела в его глаза.

— Как ты узнал? Спросил ту, сожженную несколько дней назад, ведьму? Не поверил, что мы с ней незнакомы?

— Не поверил. Но я и сам не дурак. И спрашивать не стал, а ведьма знала?

Она легко, немного грустно улыбнулась.

— Я приходила к ней. Хотела, чтобы она помогла, — девушка покачала головой. — Смешно, на следующий день на ее след напал Демитрий и я осталась без зелья. Но что дальше? Меня отправят на костер?

— Не говори ерунды! Неужели ты считаешь меня такой сволочью?

— Пообещай, что не сожжешь меня за то, что я сейчас скажу, — она снова посмотрела ему в глаза. — Пообещай, инквизитор!

— Обещаю!

— Ты, я, — она на мгновение замолчала. — Мы оба сволочи, эгоисты, которые ради своих жизней пожертвуют десяткой других. Ты не фанатик, как Бор, Локий, не испытываешь наслаждения, мучая ведьму, предавшую заветы Господа, как Демитрий. Ты просто живешь со всем этим, как и я. Живешь, чтобы самого ведьмаком не назвали. Такое ведь уже было. И не раз, — она подняла руку. — Ты обещал мне защиту от пламени, что бы я не сказала. А правда горька. Но ты знаешь не хуже меня, что это не ложь.

— Ты думаешь, я смогу отправить тебя на костер? Что бы ни случилось! Но что дальше?

— Ничего. Жить с этим, как жили прежде. Ты сказал мне почти то же самое в ту ночь, когда я впервые принадлежала тебе. Все осталось прежним. Вы уезжаете надолго? — сменила тему она.

— Почти на год. Вернемся не раньше, чем через десять месяцев. Следующее время ведьм тебе придется провести без нас.

— Ты все рассчитал, — она нахмурилась. — А что было бы, если епископ не пригласил бы нас к себе?

— Ты на самом деле хочешь это знать? — жестокий вопрос, неправильный, колющий прямо в сердце. Кристоф слишком давно стал жестоким, чтобы сейчас меняться. Что бы ни лежало на кону, он просто не мог быть иным.

— Нет, — она снова повернулась к окну. — Желаю приятной поездки...

Поездка... Кристоф и подумать не мог, что будет так скучать. Просыпаться, не видя ее лица, не лаская податливое тело, не слушая мысли, такие похожие на его собственные. Они и впрямь были безумно похожи.

К епископу они прибыли в начале осени. "Светоч" больше всех был удивлен этой встречей. Она тогда спросила, что бы он делал, если бы епископ не пригласил бы их к себе. Он и не приглашал. Потому и отослал их обратно много раньше, чем надеялся Кристоф, который придумывал всевозможные предлоги, чтобы остаться.

"Дорогая сестра, в первый день зимы мы возвращаемся домой..."

— Господин жрец, — окликнул Кристофа детский голос.

— Что тебе, дитя мое? — мужчина перевел взгляд на ребенка, что появился на крыльце дома. Мальчик был ему знаком — Аким.

— Я хотел спросить, — мальчишка засмущался. — А точно все, кого сжигают, Господа предали? У меня отца сожгли. Вчера... А еще раньше мать. К карателям мне дядя запретил ходить. Может, вы ответите? Мама, папа... Они не могли!

Слишком глупый вопрос для ребенка. Слишком умный для взрослого. Опасный вопрос. Внезапно Кристофа захлестнула неожиданная волна нежности. Захотелось хоть раз в жизни сказать правду.

Но нельзя! Слишком высокой будет цена.

— Точно. Иначе на них бы никто не покусился. Продолжали бы жить, радоваться.

— Да? — Аким совсем стушевался. Опустил глаза. Того и гляди заплачет. — Значит, и эта Марта тоже? А дядя говорит, она из-за карателя пострадала. Из-за Карима. Говорит, что глупая она, раз с ним связалась. Вроде того, что мамка моя тоже хотела с ним как-то эдак расплатится, а не получилось, сожгли ее. И Марту вон тоже.

— Это Карим обвинил... — Кристоф запнулся, осознав, что все еще не может спокойно выговорить это имя. — Марту в колдовстве?

— Да вроде. Хворост на костру точно он подпалил и стоял там, пока она в пепел не превратилась. Но тетка моя говорит, Марта точно ведьма, потому что сразу призналась.

— Чтобы не пытали, — Кристоф снова воскресил в памяти дорогое лицо. Вспомнил, как она дрожала, когда пытали очередную ведьму. Будто ее саму в чем-то обвиняют. — Понятно, она "призналась"! — он резко ударил кулаком о стену. — Дьявол, мне одного дня не хватило! Зачем она призналась?! — он взял себя в руки. — И долго Карим к Марте ходил?

— Еще до того, как маму мою сожгли. Тогда люди говорить о ней начали, — мальчик что-то подсчитал на пальцах. — Два года.

— А потом решил, значит, убить.

— Да. И Марту, и папу моего, и братишку Рема, и Софу.

— Софа кто такая? — не знал, что еще спросить, жрец. — Сестра твоя?

— Нет, — мальчишка улыбнулся. — Она дочка Марты. Они с Ремом исчезли. После того, как вчера ночью на площади она появилась, когда Марту сжигали, я ее больше не видел. Ну, Карим тогда крикнул, что она тоже ведьма, чтобы и ее сожгли. Но она хорошая, правда. Она меня спасла.

— А сколько лет Софе? — хриплым голосом спросил Кристоф.

— О, она взрослая. Не такая, как мой брат. Но тоже взрослая! Ей восемь. Скоро и я таким буду. Ведь правда?

— Правда, — жрец уже не слушал мальчишку. Отвечал, не задумываясь. В голове вертелась мысль: "Дочке Марты было восемь лет".

— Дьявол! — он резко ударил кулаком по столу, на мгновение сгорбился, но тотчас выпрямил спину. По губам проскользнула жестокая усмешка. — Значит, говоришь, виноват Карим. Прекрасно!

Мальчик, во все глаза глядевший на жреца, вздрогнул. Никогда Аким не видел такой черноты в глазах. Столько злости, отчаяния, ненависти и боли. Пятилетний мальчишка, что он знает? Он смотрел, как изменяется дотоле спокойное лицо, как морщины прорезают чело, глаза зажигаются бешенством...

Аким заорал от страха, подумав, что ему явился сам Лукавый, и бросился вон. Он все бежал и бежал. Вот и село исчезло из виду за очередным поворотом. Показались деревья. Внезапно ноги подломились от усталости. Аким повалился на мох. Да там и лежал, изнывая от усталости, с вот-вот готовым вырваться из груди сердечком.

А еще был страх, липкий пот, стекавший по телу и отчаяние, что волнами захлестывало ребенка. Он так и сидел, пока на землю не начали опускаться сумерки. Не появился новый страх — остаться на ночь в лесу. Отец ему часто повторял, в лесу живут духи умерших. В ночь они выходят на охоту. Никому не посчастливится остаться в живых, если он до ночи из лесу не уберется.

Аким еще сильнее задрожал и медленно поднялся, заковылял к дому.

— Не Дьявол это, простой жрец, почудилось мне, — еле слышно бормотал мальчишка. — Но жрецы, они ведь пострашнее карателей будут. Вот и показалось. Не добрый он, но и не Лукавый, он жрец!

Скоро и село показалось на горизонте. Мальчишка замер. В небо поднимались языки пламени. "Неужто, воскресенье сегодня? Вроде ж вчера ведьм палили". Но страх ушел. Слишком обыденным для ребенка было пламя. Ничего особенного. Еженедельное празднование.

Но не сегодня!

Дойдя до площади, мальчишка онемел. Так и стоял, разинув рот. На костре сжигали карателя — Карима. Не было слышно привычных разговоров. Люди стояли тихие, в глазах тетки, к которой тишком приблизился Аким, виднелся страх.

"Чужаки казнили одного из нас, а вдруг не остановятся на этом? С карателей на простых людей перейдут!"

Тетка, как заметила племянника, дала ему подзатыльник.

— Чтобы не смел рта раскрывать, паршивец! Ехали бы жрецы мимо, не пришла бы к нам беда. С самого начала, как пришла эта Марта к нам в село, знала я, ничего путного из этого не будет. Но мужики наши на красоту ее купились, дом ей выстроить помогли. А нас, баб, кто слушать-то будет?

Тетка еще раз замахнулась, но Акимки подле нее уже не было. Мальчишка приблизился к жрецам — двум темным, завернутым в плащи, фигурам. До ребенка донесся обрывок разговора.

— Вступил в сговор с Лукавым, душу свою продал. Так покараем его... Кажется, именно это ты говорил. Но почему именно он, Кристоф?

— Ты же сам сказал, он вступил в сговор с Лукавым.

— Я слышал. Что он на самом деле сделал?

Кристоф невыносимо долго смотрел на пламя. Бездушно. Ни слез на глазах, ни отчаянья, что дотоле видел Аким.

— Он вступил в сговор с Лукавым.

Второй, незнакомый мальчику жрец, покачал головой.

— Что ж, как знаешь, — он легко кивнул Кристофу и отошел.

К оставшемуся в одиночестве жрецу медленно приблизился Аким. Кристоф заметил его, кивнул мальчишке.

— Почему ты тогда убежал? — в тихом голосе сквозила усталость.

— Я испугался, — Аким и сам не знал, что заставило его ответить правду. — Вы были таким злым. А сейчас нет.

— Мне стало больно от того, что ты сказал. Думал, месть поможет забыть, исправить ошибки, отдать долги... Я ошибся. Месть ничего не меняет. Черное не станет белым, как ни крути.

Кристоф снова взглянул на костер, переставая обращать внимание на мальчишку. Сколько на его памяти уже было таких костров? Не счесть. Он думал, этот будет иным. Зря, все едино!

— Месть ничего не меняет, малыш.

Теплый ветер ударил в лицо, оставляя на губах вкус пепла.

Огонь разгорался вовсю. Безжалостное пламя, которое, дай ему волю, сожжет все вокруг, не оставит ничего живого. Только невыносимый жар и ее лицо.

— Кристоф, забудь все, что я сказала про эгоизм, желание жить. Я люблю тебя, что бы я тебе ни говорила. И всегда буду любить...

На следующее утро нежданные гости исчезли. Только пыль от лошадиных копыт так и осталась висеть в воздухе.

Глава 17. Ночь, длиною в жизнь

Софа тысячи раз бывала в лесу. Порой собирала ягоды. Уж очень чернику любила, вот и радовала себя. А затем приходила домой вся измазанная соком. С посиневшими губами, языком, иногда даже на щеках оставались следы от любимых ягод.

А бывало, сбегала подальше от мальчишек, что изводили ее своими криками, будто она ведьма, или пряталась от Карима.

Лес был родным другом, что приголубит, даст совет, а коль нужно, то и спасет. Сегодня что-то неуловимо изменилось. Возможно, они с Ремом зашли дальше, чем она заходила прежде. А, возможно, возможно...

— Мне страшно, — дрожащей рукой Софа нащупала руку своего спутника. — Почему мне так страшно?

— Что ж тут странного? — Рем пожал плечами. — Акимка вон тоже боится леса.

— Но я ведь старше его! — Софа с детским упрямством топнула ногой и едва не провалилась под землю. Заорала от страха и только в последний момент успела ухватиться за куртку Рема. — Ч-что эт-то? — заикаясь, а, потому, мало понятно спросила она.

— Ловушка для оборотня, — хладнокровно объяснил Рем.

— Д-для к-кого? — еще больше заикаясь, спросила девочка.