Дьявол начинает и... Общий файл

Мир Сорины...

Мир карателей и жрецов...

Мир сотен костров...

Я знала его до того, как попала сюда. Я видела его в своих снах и ненавидела уже тогда. Ненавидела... Мне так казалось, но до прихода сюда я понятия не имела, что такое настоящая ненависть!

Уже знакомая мне крыса, а может, другая — для меня все здешние грызуны на одну морду — коснулась моей икры. Принюхалась к ней, в отличие от меня, явно не страдая от подобного соседства, и даже надумала укусить.

Я резко дернулась. И голой ступней оттолкнула щура. Крыса пискнула, отлетая в сторону на несколько метров, и больше не беспокоила.

Я же вновь ушла в себя. Закрыла глаза и прошептала: "Сойти с ума. Сойти..."

Говорят, если долго не спать, точно сойдешь. Суток восемь-десять должно хватить! Главное, чтобы у меня были эти восемь-десять суток...

* * *

Епископ медленно, опираясь одной рукой на палку, шел в сторону одиночной камеры. Всего пару дней назад он и подумать не мог, что увидит этого человека, закованного в кандалы. Старинный друг... А впрочем... Он никогда не был ему другом. Братом по ордену. Соратником. Бездушным ублюдком, на которого нынешнему епископу совершенно не хотелось походить.

Мужчина кивнул стоявшим возле камеры жрецам и зашел внутрь помещения, приглашая вслед за собой одного из караульных.

— Демитрий, — ровно проговорил епископ.

— Кристоф, — пленник слегка склонил голову, из-за кандалов, приковавших его к стене, не в силах отвесить настоящий поклон.

— Отец, — поправил Демитрия Кристоф. — Для тебя я отец, дитя.

— Отец, — Демитрий снова склонил голову, еле удерживаясь от презрительной улыбки.

— Ты согрешил, сын мой.

— Ложь! — резко воскликнул Демитрий. — Меня оклеветали! Я всегда был верен и Господу, и тебе.

— В любом доносе есть зерно истины, — проговорил Кристоф, хорошо известную Демитрию заповедь.

— Будешь пытать меня, чтобы я признал себя ведьмаком? — скрипнул зубами Демитрий, поняв, куда клонит бывший брат.

— Нам не нужно твое признание. Тебя выдали другие, — Кристоф мгновение помолчал, даря надежду на легкую смерть. Но тут же развеял ее в пух и прах! — Тебя будут пытать, чтобы узнать имена твоих сообщников. Ты — сильный ведьмак. Но я уверен, жрецы подберут и к тебе ключик. Они настоящие искусники в пытках. Некоторых из них ты и сам учил.

— Кристоф, та ведьма... — начал Демитрий, но епископ его не дослушал. Прервал:

— А за то, что ты не дал ей сознаться в злодеяниях, с тебя спросят особо!

Епископ развернулся и пошел прочь, но еще долго вслед ему неслись отчаянные крики:

— Кристоф! Кристоф!..

* * *

Я призналась.

Призналась в том, что я — ведьма. Призналась сношениях с Дьяволом. Призналась, что каждую седмицу летала на шабаш. Призналась, что варила яды из человеческих останков. Призналась...

Не было сил терпеть пытки. Да и желания жить не было. Я хотела умереть! Мама... Бабушка... Дамиан... Мне было незачем оставаться, что в этом, что в любом другом мире, а потому...

Я с незапамятного времени стала ведьмой. Уже в десять присягала Дьяволу. Потом сношалась с ним еженощно. Я извела десяток младенцев. Из них двое мои. Потом я вырывала их тела из могил и варила их трупы в котле, пускала на снадобья, ела мясо. У меня было трое мирских мужей, и каждого я доводила до смерти. Выжигала их поганые сердца и съедала...

Они все писали и писали. И вновь спрашивали. Прикладывали к ранам на коже раскаленное железо, будто бы избавляя меня от сил Дьявола. И вновь спрашивали, спрашивали...

* * *

За окном бушевала буря. Резкие порывы ветра гнули молодые деревья. По окнам стучали капли дождя. А в нескольких милях от резиденции епископа и того хуже — грохотал гром, высоко в небе взрывались молнии, пугая обитателей до мокрых брюк.

Епископ потер разболевшуюся, как всегда, от непогоды ногу и вздохнул. Ни мази, ни какого отвара, чтобы снять боль, полученную несколько лет назад от стрелы одного из еретиков, не было и в помине. Жрецом он еще мог наведаться к какой знахарке, но не сейчас.

Кристофу вспомнилось, как еще желторотым мальчишкой он мечтал о том, чтобы однажды занять этот высокий пост. Винс — человек, который присматривал за мальчиком с пяти лет и заменил ему отца (а по словам некоторых и в самом деле бы его отцом) — отзывался о Светоче со всей возможной почтительностью. Вот мальчишке и хотелось, чтобы отец думал так же и о нем.

В семнадцать он стал жрецом, познал ту жизнь, которую вел теперь его уже не отец, а брат. Искореняющие зло. Господни рыцари. Сверкающие мечи господни... Не прошло и двух лет, как юноша понял, кто скрывается за этими помпезными именами. Ловкие манипуляторы, знатоки человеческих душ и обыкновенная мразь, испытывающая наслаждение при виде чужих мучений. Одним божьим слугам нужна была власть, и они получали ее путем вечных запугиваний, пыток, боли. Другим хватало боли. Кристоф стал одним из них. Бездушным орудием в руках... Старого епископа! Юноша думал, что, заняв его место, сможет хоть что-то изменить.

А потом появилась она. Совсем юная жрица, не хуже его понимавшая правила игры. Он видел, как девушка менялась, как училась радоваться чужой боли, наслаждаться ею. Видел, как она пытала невинных, а потом, оставаясь в одиночестве, била зеркала ладонями, не в силах смотреть на собственное отражение. Видел, как с приходом нового дня, она надевала платье, белила лицо пудрой, чтобы никто не смог прочесть ее мысли, и шла флиртовать с Демитрием, перекидывалась ничего не значащими фразами с Дерни и беззвучно рыдала.

А затем памятная поездка к епископу. Боль, поднявшая из глубин памяти воспоминания, и страсть, вновь заглушившая их. Эта связь была панацеей. Лекарством об бессонных ночей, от призраков собственных жертв, которые являлись в кошмарах, от одиночества...

И он был счастлив. Впервые со времен далекого детства Кристоф наслаждался жизнью. Искренне смеялся, зарываясь лицом в ее волосы, улыбался, сжимая в объятиях хрупкое тело. Любил...

Он с первого дня узнал, что с Габриэллой что-то не так. Она стала нервной, смотрела на него со страхом и то и дело прикладывала руку к животу. Но Габриэлла молчала. Кристоф дал ей время. Солгал братьям, епископу — всем. А она исчезла. Восемь долгих лет он искал ее. Перебрал множество вариантов, еще больше лгал и изворачивался. И нашел. В глухом селе. Рядом с прахом сотен других сожженных.

И жизнь потеряла всякий смысл!

В покои зашел один из жрецов и подал епископу записи из камеры пыток. Кристоф бегло пробежал глазами признание некой Софы.

Кивнул, затем взглянул в окно. Заметив, что тучи рассеиваются, а на небе проглядывает солнце, проговорил:

— Приготовьте побольше хвоста. Сегодня на закате ведьму и казним. Так и отпразднуем тысячу лет со времен сотворения нашего мира.

Кристоф вспомнил, как увидел эту девчонку. Босую, в рваной одежде. В ее глазах светилась надежда, иссякшая в тот же миг, когда один из ее преследователей обратился к нему:

— Епископ...

Он должен был спасать людей, вселять в них веру, надежду. А на деле забирал их вместе с жизнью!

Получив распоряжение, жрец покинул покои Светоча. Кристоф же пересмотрел несколько писем. На два из них даже написал ответ. Затем выглянул в окно. Заметив заходящее солнце, поднялся и вышел сначала из комнаты, а потом и из своего замка.

На площади уже все было готово. Ведьму привязали к шесту. Вокруг нее разложили хворост. Заметив епископа, один из жрецов кивнул палачу, чтобы тот зачитал обвинения и приговор.

— Осужденная обвиняется...

Кристоф не слушал, не смотрел на ведьму, не пытался спасти ее. Он рассматривал людей на площади, пришедших поглядеть на казнь. Рассматривал жрецов, стоявших в нескольких саженях от постамента и тихо переговаривающихся между собой и не обращающих, как и он, внимания на ведьму. Еще одна казнь... — велика беда!

Его взор сам собой поймал взгляд ведьмы. Пустой, безжизненный, безразличный. Подобно многим другим девушка уже была мертва. То, что от нее осталось — бездушная оболочка.

И все же... Все же что-то еще было в ее взгляде. Что-то давно забытое и похороненное...

Кристоф вгляделся пристальнее, и...

— Господин, — один из жрецов тронул его за плечо. — Демитрий во всем признался. Он просит, чтобы вы его исповедали.

Кристоф кивнул, махнул рукой палачу, чтобы тот продолжал без него и направился к бывшему брату.

* * *

Демитрий лежал прямо на полу. Его лицо почернело от грязи. Два передних зуба были выбиты, и изо рта бывшего жреца капала кровь. Дряблое тело дрожало от пережитой боли. Пальцы с вырванными ногтями так же, как и десна, кровили.

Мгновение или два бывшие жрецы молчали, заглядывая друг другу в глаза.

— Ты ведь все равно убил бы меня, — все же заговорил Демитрий, затем закашлялся и выхаркнул кровь. — Да мне в любом случае немного осталось. Но для это слишком долго. Ты ненавидишь меня. Признаться, я никогда не понимал, почему. Нам нравилась одна девка, но под юбку ей залез ты. Мы оба убивали. Но ты делал это дольше, чем я. Мы оба хотели стать епископами, но должность досталась тебе. Бог ты мой, я так хотел оказаться на твоем месте. Получить безграничную власть... В отличие от тебя, я бы знал, что с ней делать! Я так хотел этого... Так хотел, что вызвал бы демона, что угрожал бы тебе. Но не успел сделать ничего из этого. Почему же ты меня так ненавидишь?

— Я не ненавижу тебя. Просто хочу, чтобы ты ответил за то, что натворил. Ты десятилетиями пытал и убивал ведьмаков. Теперь ты стал одним из них, попрал Божьи законы. И ты ответишь за это.

— За то, что стал ведьмаком или за то, что убивал во славу Господа? То же мне святоша, — Демитрий сплюнул. — Но ты считаешь себя лучше...

— Не считаю!

Демитрий хохотнул, а затем схватил Кристофа за кончик плаща.

— Я ведь знаю, ты годами искал эту шлюху. Как бишь ее, Габриэлла. Я тоже. Хотелось отыметь ее. Что-то в ней было, раз тебе так башню снесло. Мы оба опоздали. Я так думал пятнадцать лет. А потом... Я знал, что ты обрюхатил ее, но...

Кристоф внезапно выдернул из рук Демитрия свой плащ, отчего измученный пленник повалился на каменный пол, и направился к выходу.

Демитрий расхохотался.

— Ее дочь... Твоя дочь... Жива. Была таковой. Я хотел вить с тебя веревки за возможность увидеться с ней. За то, чтобы я сохранил ей жизнь. Что ж, все вышло не так уж плохо. Я подыхаю. Но и ты... Сегодня ты подписал ей приговор. Зная тебя... — Демитрий вновь выплюнул кровь. — Ты не стал тянуть с казнью Софы и разрешил начинать до твоего возвращения из моей "исповеди", — Демитрий затрясся от хохота. — Это мой прощальный подарок тебе, "друг". Твоя дочурка сейчас мучится от невыносимого жара. Помниться, ее мать любила смотреть, как пламя пожирает очередную еретичку. Кто мог знать, что то же самое случится и с ней, и с вашей малышкой!

Демитрий еще что-то говорил, смеялся, роняя на пол капли крови, но Кристофа в камере уже не было...

* * *

Я видела, как в центр площади выбежал епископ с перекошенным лицом, который и назначил мне казнь. Он что-то крикнул — я не слышала. Но изменить ничего не успел. Палач уже поднес к сухим веткам факел, тотчас вспыхнуло пламя, в одно мгновение обхватившее всю мою фигуру.

Огонь лизнул голые пятки, проник сквозь одежду к телу, и я заорала, в последний момент осознав, что не хочу умирать!

Я хочу жить! Сделать еще столько дел... Жить!

Глава 28. Расплата

Вновь, как и несколько дней назад, еще в своем мире, я начала вырываться. Пытаться спастись. В этот раз зажигалки у меня не было, и я попыталась сжечь веревки тем огнем, который приготовили для меня. Я знала, что это меня не спасет, знала, что обречена. Толпа на площади не допустит, чтобы ведьма спаслась. Не допустит прерывания такой увлекательной забавы. Забавы... Я сгорала заживо, задыхалась, корчилась от невыносимой боли и чертовой надежды, которая мешала мне смириться и перестать вырываться. А они наслаждались этим. Безмозглая толпа, сопровождающая мои крики смешками, топотом ног, улюлюканьем. И это люди... Простые люди!

Одна из веревок поддалась. По одной сгорали составляющие ее нити. Она становилась все тоньше, тоньше...

Есть!

Порадоваться я не успела. Почувствовала острую боль в плече. Мгновение, из раны начала течь кровь. Такая красная... Я обернулась, пытаясь понять, что случилось... И тем самым спаслась от мгновенной смерти! Один из зрителей кинул камень туда, где мгновение назад находился мой висок.

Спаслась?

Один из языков пламени резко обжег мою грудь. Я вскрикнула от невыносимой боли и попыталась вырваться, пользуясь тем, что одна из веревок была порвана.

Еще один рывок. И еще...

Не успела. Один камешек попал в шею, второй в руку. Я видела третий, еще летящий. С острым концом, снова метивший мне в висок. Отклониться? Тогда не будет смерти... Быстрой. Будет медленная. Мучительная...

У меня нет выбора!

Я не пошевелилась. Молча стояла, ожидая, пока этот камешек избавит меня от мучений. Пять метров. Три... На мгновение я окинула взглядом площадь, прощаясь. Деревянный помост, высокий дворец епископа, безликая толпа, сами инквизиторы... И ясное небо над головой. Лишь одна маленькая тучка. Такая маленькая, но...

Быстрый удар и тьма. И... А боли не было...

Не было!

Кто-то из толпы громко крикнул:

— Тварь из бездны!

— Дитя Дьявола...

А затем совсем уж отчаянные крики, когда от смерти отделяет одно мгновение. Ненависть, боль. То же, что чувствовала я, теперь ощущали те, кто привел меня на казнь, кто смотрел на нее с восторгом, наслаждением...

Повсюду стоял страшный грохот. Земля под ногами дрожала. А все вокруг сгорало в пламени. Бесконечном. Непобедимом.

Мгновение тишины... Безмолвия...

И резкий, разрывающий на части грохот.

Земля под ногами в один миг разверзлась. Я начала падать. Все ниже и ниже... Я уже видела их: острые раскаленные пики в самой бездне. Это мгновенная смерть.

Вот сейчас...

Резкий порыв ветра подхватил меня в метре от смертоносных выступов. Ветер ли?..

— Виттория!

Знакомый голос, не раз звучавший в голове за последние дни. Смеявшийся надо мной, пререкавшийся... Видение...

— Виттория?!

Сухие, кровоточащие, непослушные губы. Невыносимая боль в теле. Невидящие глаза... Кое-как приоткрыв рот, я шепнула:

— Зачем?

И мир померк.

* * *

Она шла через поле. Габриэлла, Марта, Виленa... — казалось, у девушки десятки имен. Только одно и оставалось прежним — красота. Золотистые волосы лежали на ее плечах и при каждом движении подпрыгивали вверх. Роскошное золотистое платье до пола поблескивало в свете заходящего солнца. Полные губы улыбались. Глаза смеялись.

— Виттория?

Я скрипнула зубами от ненависти.

— Я не враг тебе, — тихо, все так же с улыбкой проговорила Габриэлла и присела подле меня.