Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

"Для женщин нет такой проблемы,

которой им бы не создать".

Собака ест без насыщения. Может умереть от обилия корма. А женщина? От избытка мужского внимания? — Да запросто!

Люди — разные. Их "разность", обычно — по Гауссу. Так и называется — "нормальное распределение". В смысле — есть маловероятные "хвосты" с придурками. И совершенно незачем умножать их количество. Вот я и уменьшаю вероятность... эксцессов. Весьма для моих дам неприятных. А они... фыркают.

Плевать. Но есть вопросы дисциплины.

Разруха, господа, разруха! Дерьмократия торжествует, феминизм рулит, либерастия одолевает! Ушли из-за стола даже не спросив разрешения у старшего! Это ж прямое оскорбление хозяину и остальным гостям! Полное моральное разложение! Молодёжь нынче пошла... совершенно невоспитанная! Вежества не разумеют, места своего не знают! Надо указать. И на место — поставить. Или — положить? А то, понимаешь, вертихвостки-то эти... одурев от внимания, заинтересованности и восхищения окружающих, впали, не побоюсь этого слова, в наркотическое опьянение и социально-сексуальную эйфорию...

"Всяк сверчок — знай свой шесток" — русская народная мудрость. Повышает адекватность и управляемость коллектива. Для чего, в немалой мере, презентация данного сервиса и была произведена столь демонстративно и публично.

Первая реакция дурёх — предсказуема. Теперь они ночку подумают и... и вторая реакция будет более соразмерной их "сверчковости". Причём, в отличие от первой — менее синхронной. Что тоже — познавательно. В плане личностных свойств и социальных ролей.

Проведение лёгких провокаций в группе подопечных — обязательный элемент работы с новым коллективом. Позволяет, в частности, выявить психологически неустойчивые или идеологически враждебные персонажи. Показывает неформальных лидеров и очерчивает ориентированные на них группы. Применяется, в частности, в центрах адаптации иммигрантов в европейских странах. Так что — вполне демократично, либерально, прогрессивно и общечеловечно.

* * *

Глава 364

Однако, есть и более специфические случаи: Гапа взбесилась совершенно. На мой совет организовать и упорядочить использование нового, чистенького и довольно миленького, двуногого городского имущества, она встала за столом и зарычала на меня:

— Ты что думаешь?! Что я буду за этими бл...ми смотреть? Может, мне им ноги раздвигать да за твоими кобелями подмывать?! Хрен тебе! Ноги моей у тебя не будет! И ни одна из наших баб к тебе не придёт! Вон, подстилки эти ощипанные пущай тебя греют! В очередь с остальными... жеребячествующими!

"Бабий бунт". "Забастовка с сомкнутыми коленями". И — открытым ртом. Своеволие и неповиновение. Мятеж, бардак и фрустрации.

Пришлось вытянуть свой берёзовой дрынчик и дёрнуть её за рукав. Она снова свалилась на лавку рядом со мной.

После произнесённой отповеди в мой адрес, Гапа выглядела... очень привлекательно. Ярость, возмущение добавили блеска глазам, динамики губам... Так бы и... и поцеловал. А приходится — воспитывать:

— Ты забылась. Ты — в воле моей. Ни законы человеческие, ни желания твои — не властны над нашим уговором. Ты навечно моя роба. И ты сделаешь по слову моему. "Ноги не будет"... Будет. Придёшь. Ляжешь. Хоть бы и прямо здесь. На этом столе. Посреди этого собрания. Задерёшь подол. Раздвинешь ноги. Подмахнёшь. Расстараешься.

Она кипела от гнева. И вдруг... испугалась. Увидела сжимающийся на дрючке мой кулак. Нет-нет! Я её никогда...! Просто она видела... случаи... когда я этой... палочкой-выручалочкой... мозги вправлял и на путь истинный наставлял.

Ещё трясла отрицательно головой, пыталась выдернуть руку. Но ничего не говорила, не спорила, лишь неотрывно глядела мне в глаза, в лицо. Где снова по-волчьи, под вздрагивающими, пытающимися сложиться в уверенную улыбку, губами, чуть видны были клыки.

Потом опустила голову и чуть слышно прошептала:

— Д-да. Г-господин. О-ох... пресвятая заступница...

Я оглядел присутствующих. Наша беседа шла вполголоса, основная часть застолья была занята сами собой. Но здесь, на моём конце стола, установилась тишина. Ближники, приближённые — внимательно, затаив дыхание, следили за нашим спором.

"Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку" — древнеримская мудрость.

Какой "бычок" не считает себя "Юпитером"? Хотя бы — чуть-чуть... локально, временно, приблизительно... "На минуточку".

Обезьянничание — в природе хомнутых сапиенсов. Если кому-то дозволено не выполнить приказ — почему и другой не может проигнорировать команду? Если баба может фыркнуть, послать, не сделать...

"Слаб на баб"? "Но он не дозволял женщинам владеть его умом" — из жития Боголюбского. "И за борт её бросает. В набежавшую волну" — из песни про Степана Разина.

— Ты придёшь. Когда я позову. И сделаешь. Что я велю.

— Д-да. Г-господин.

Она сидит красная, чуть кивает головой в платочке. Тоже успела, вскользь, краем глаза оглядеть застолье. Ей стыдно, страшно, неизвестно. Она ждёт какого-то моего очередного причудливого "психа".

Мои решения иногда совершенно неожиданны, непредсказуемы для туземцев. Просто потому, что я вижу иное, знаю иное, имею другую систему ценностей, не традиционную, не "святорусскую". Нелюдь. Другие границы допустимого. Воспринимаемые аборигенами как отсутствие границ вообще.

" — Ты что?! Краёв не видишь?! — Я свои — вижу. А что ты моих не различаешь — твоя печаль".

Как это грустно. Когда тебя не понимают. Когда никто не может одобрительно подмигнуть или укоризненно вздохнуть. Потому что не может оценить твои успехи или неудачи. Не видя твоих "берегов", твоих границ.

Я — опечален, она — ждёт. Возможно — приказа лечь на стол и публично отдаться. Возможно — мне. Под восторженные крики, клики и вопли подпившей толпы. Возможно — всей толпе. Возможно — с последующей посадкой на кол. Каковая технологическая возможность была внезапно продемонстрирована сегодня днём. Казнь за мятеж.

За своеволие — любое наказание. Да и вообще: воля господина — превыше всего. Любая. И это — радость. Радость служения. Истинного и всеобъемлющего. "Отдай самоё себя". А для этого: "Познай самоё себя".

Задание мачехи Золушке перед балом — очень полезно. Что ты хочешь? Что ты можешь? Что для тебя важно? Что — важнее всего? Какую цену готов платить?

Гапа, по-прежнему не поднимая глаз, тянется рукой к узлу платка — развязать. Уже говорил: женщины здесь начинают раздеваться с головного убора.

Я останавливаю, поднимаю её лицо, чуть глажу пальцами. По щекам, по губам... У неё на глазах выступают слёзы.

— Ну-ну, Гапушка, полно красавица, полно грустить да злобится. Устала, бедненькая, суматошный был денёк, притомилася. Иди-ка к себе, отдохни, выспись.

Она судорожно вздыхает, начинает подниматься... и вдруг целует мне руку.

Нет, это не "поцелуй господской длани", это... просто прикосновение, просто... прижать ладонь к щеке, к губам.

Замереть. Очистить душу. Поверить в прощение. Вздохнуть.

Ушла.

Какая женщина! Так бы и... и не отрывался.

Так. О чём это я тут?

Провокация прошла успешно. Управляемость восстановлена. Вредные сомнения одного из ключевых персонажей моего окружения выявлены и устранены. В будущем, в критических ситуациях — поведение будет более... исполнительным.

Последней, хватанув стопку "крепкого на бруньках", выбирается Домна. Она в конфликт не лезет. Просто типа вспомнила о делах на поварне. А вот Мара и не собирается уходить. Наоборот — облизывается на Сухана.

Ещё за столом — "бабушка-прошмандовка" из брошенных войском. И 6 бритеньких полонянок. Устало однообразно повизгивающих с закатившимися уже глазами в ошалении от непрекращающихся прикосновений множества мужских ручонок со всех сторон во всех плоскостях.

Пора сваливать. Начальство не должно перегружать отдых подчинённых своим присутствием.

— Ивашко. Остаёшься за старшего. Проследи, чтобы тут... безобразий не случилось. Повторять, как с княгиней литовской — не надо. А вон ту... пойдём-ка со мной. Гуляйте ребятки. Но — без приключений.

Хорошо, что напомнил о литовской княгине. Среди пердуновских жителей уже ходят легенда про то, как "носительницу калины" зае... залюбили до смерти. Тут народ встрепенулся и проявил часть своих лучших свойств, типа рачительности и бережливости при использовании господского имущества.

Ивашко поступил классически: отделил "а поговорить?" от "а повеселиться?". Желающие поесть и выпить остались за столом.

Опыт организации молодёжным пьянок из 20 в. показал, что количество участников должно определяться по формуле 2*n+3, где n — количество женщин, а "3" — персонажи, желающие а поговорить. Однако чёткое распределение социальных ролей позволило интенсифицировать процесс. Заменив формуле "2" — на больший показатель "m".

Пятерых язычниц загнал в пустой балаган, и стал запускать народ. В порядке выслуги лет и социального статуса. Контролируя процесс, прежде всего — по критерию гигиены и отсутствия членовредительства. Сходно с системами контроля, использованных в вермахте, рейхсхеере и дай-Ниппон тэйкоку рикугун. Отечественный опыт... как-то не вспомнился.

Эффективность участников оценивалась коллективно. Как на новгородском вече — восторженными или презрительными громкими возгласами: "кто кого перекричит". Естественно возникший в таких условиях элемент соревновательности едва не привёл к появлению тотализатора. Не случилось исключительно из-за отсутствия наличных денежных средств у "участников забега" и зрителей.

Наша "бабушка-прошмандовка" добровольно и с большим интересом приняла на себя часть обязанностей. Особенно — в части проведения предварительных водных процедур молодым соискателям.

Разнообразные комменты в её исполнении, рассказы об обширном "боевом прошлом", забавные истории из личных "трудовых подвигов", подвигли молодёжь на экзерсисы, негативно оценённые Ивашкой. Однако "ростовский обычай", известный всему русскому войску в исполнении Новожеи и хорошо усвоенный нашей "бабушкой святорусского секса", был широко внедрён и многократно опробован. Наряду с более традиционными методами.

В целом — праздник удался. Все желающие получили массу позитивных ярких впечатлений. Общий эмоциональный фон в коллективе резко улучшился, что обеспечило заметный рост производительности труда и укрепление исполнительской дисциплины. Ребятки ещё несколько дней хихикали, вспоминая подробности своих похождений. Многие пожелали повторить, продолжить и разнообразить.

Тут я снова воспользовался опытом "всего прогрессивного человечества". Из множества разных примеров первым на ум пришёл Освенцим:

"Система мотивации для узников концлагерей, обычно именуемая Frauen, Fressen, Freiheit (бабы, жрачка, свобода), была введена в мае 1943 года. Для ударников производства предусматривалось особое вознаграждение: право на более частую переписку, дополнительное питание, возможность приобретать сигареты, и даже увольнения из лагеря (для узников германской национальности). Самым трудолюбивым и послушным выдавались боны стоимостью в две рейхсмарки на посещение лагерного борделя".

У меня тут ничего в части Fressen, Freiheit — нет. Остаётся только одно. Не использовать хоть какую мотивацию к интенсивному труду — загубить людей. "Я готов подписаться на любой кипеж, кроме голодовки" — голодовка и так у нас маячит постоянно. Рейсхмарок у меня нет, но неплохо пойдут и напиленные из дерева кругляши с вырезанными номерами. Которые выдают "передовикам производства".

Девки трудились ударно: при 180 самцах на 6 выделенных самок... Даже при 14-16-часовом рабочем дне моих парней на лесоповале загрузка полонянок оставалась раза в два выше, чем у "тружениц Освенцима" в зимнее время. Хотя, конечно, существенно меньше, чем у японцев в их "станциях утешения". Но и дать им отсыпаться после трудовых ночей — было бы чрезмерной для нас роскошью. В качестве бригады прачек они дополнительно вносили посильный вклад в построение города светлого будущего.

Ни одна из них не пережила эту зиму. Две пытались бежать и провалились под лёд на реке. Остальные умерли от болезней. Какой-то вариант ОРЗ. Впрочем, в ту зиму я потерял четверть тех, кто сидел за столом на празднике победы над муромскими язычниками. Тяжёлые условия жизни, разнообразные несчастные случаи, но, более всего — непрерывный труд "на пределе", истощали ресурсы организмов и делали их добычей даже и лёгких, обычно, заболеваний.

Мой выбор меня разочаровал. Девка была хоть и фигуриста, но абсолютна индифферентна.

Ложись. — Стоит. Положишь — лежит. Как манекен. Только воет сквозь зубы. То — громче, то — слабее. На вопросы не отвечает, команды не выполняет... Доска с дыркой. Кукла с подогревом. Ткни — колышется. Тоска. Дура клиническая? Потом дошло: у девки уровень паники зашкаливает. Сегодняшний бой, невиданные казни, ужас принудительных гигиенических процедур, страх чужого окружения... Я попытался как-то словами... Бестолку. Слышит, но не разумеет. Совершенно. Ну и ладно. Устанавливаем её удобным и малоподвижным образом. Чтобы не растеклась и... Скучно.

Не будем терять время — позвал Трифену.

Она была уверена, что я заставлю её... в паре с этой, чуть тёпленькой. И собиралась упорно... воспротивиться. Как-то... по сатьяграхе — ненасильственно. Очередной Махатма Ганди в юбке. Ломать девочку? А зачем? Что я — "злыдень писюкастый"?

— Трифа, вынь из сундука книгу. Которая — "Хорошо бы". Открой чистую страницу. Пиши заголовок: "Казни и их способы".

* * *

И вновь "меня терзают смутные сомнения". Насчёт коллег-попаданцев.

Прогрессор-одиночка вынужден управлять аборигенами. "В одну харю" — прогресса не построишь. Одним из элементов туземной системы управления являются казни. Конкретно: публичные, кровавые, "садистические". До конца 18 в. казнь — публичное воспитательное мероприятие. Попав в любую предшествующую эпоху вы обязаны присутствовать, наслаждаться и испытывать чувство глубокого удовлетворения.

Некоторые коллеги "стиснув зубы", "сдерживая рвотные позывы", участвуют в таких мероприятиях в качестве зрителей. Малоэффективно и опасно: туземцы прекрасно ловят эмоциональное состояние и удивляются — "белый сагиб недоволен проявлением справедливости?". Это если вы — "сагиб". Если нет... — есть немалый шанс оказаться на том же эшафоте.

Повторю: цель публичной казни не наказание преступника, но внушение чувства стабильности, законопослушности, правильности. Уверенности. В государе, в справедливости, в правосудии, в неизбежности наказания. В разумности и осмысленности жизни.

"Делают — что должно".

Как конкретно?

Сэр Томас Мор, автор "Утопии" осуждён в 1535 году с формулировкой:

"влачить по земле через всё лондонское Сити в Тайберн (обыкновенное в старом Лондоне место казней), там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он ещё не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на Лондонском мосту".