— Все в порядке, могучий, — проговорил он, — в нашей жизни полно места для удачных и в высшей степени своевременных совпадений. Главное, что человек... эльф нашей глубокоуважаемой зрящей сумел запечатлеть момент покушения и в деталях раскрыл подробности своей госпоже. Я ведь прав?
На словах "в деталях" он сделал особое ударение. Остроухая должна была понять, что недомолвок собравшиеся не потерпят. Да, эльфы могут сколько угодно вести свою игру, но уж в том, что касается дела уничтожения Черного Властелина, им придется быть честными.
"Если, конечно же, сии долгоживущие мерзавцы в принципе знают о том, что существует столь важное понятие, как честность".
— Именно так, — заверила венценосца эльфийка, — я расскажу вашему величеству все, что знаю.
Произнесено это было столь честным и порядочным голосом, что у Ритона едва зубы не свело от раздражения.
— Мы с нетерпением ждем твоих откровений, о звездорожденная, — произнес он.
Эльфийка на миг затихла, по-видимому, собираясь с мыслями — или делая вид, что ей нужно это, — после чего заговорила.
— Покушение было организовано на удивление профессионально. Насколько мне удалось понять, готовиться к нему начали за пару месяцев до прибытия императора.
— Кто заказчик? — весьма невежливо перебил эльфийку настоятель Корн.
— Увы, это мне неведомо, — без запинки ответила Найлиэна, — но могу с уверенностью сказать, что непосредственных исполнителей подбирали среди благородных Саргилии и их воинов.
— Что, поросятам не понравилось быть имперской провинцией? — хмыкнула могучая Олта. — Интересно, почему бы это?
Эльфийка проигнорировала ее вопрос и продолжила, как ни в чем не бывало:
— Так вот, переходя непосредственно к покушению. В императора стрелял опытнейший арбалетчик, настоящий мастер своего дела. Один болт вошел Черному Властелину в сердце, другой — в живот, третий — в глаз.
Повисло тяжелое молчание. Каждая из подобных ран была смертельной даже для человека, не отмеченного Отцом.
— Ты уверена, звездорожденная? — после небольшой паузы спросил Мирол, выразив общее мнение.
— Совершенно! — с нажимом ответила эльфийка. — Император должен был пасть уже после первого попадания — он не использовал никакой магической защиты и не носил брони. Но Черный Властелин не просто выжил, он в один прыжок забрался на крышу, затем — просто вырвал болты из тела и ими прикончил своего противника. Все это сопровождалось кошмарным выбросом силы, который прикончил едва ли не сотню человек из числа тех, кто оказался неподалеку, а остальным изрядно попортил здоровье. После этого прямо на глазах моего наблюдателя император залечил свои раны и спрыгнул вниз, явно намереваясь перебить вообще всех поблизости, а затем... Что-то изменилось. Он вновь стал собой, понимаете?
— Некромантия не дарует исцеление, — с ноткой страха в голосе произнесла могучая Олта.
— И не позволяет пережить выстрел в голову, — раздраженно произнес лич. — Но императору, кажется, нет дела до таких условностей. Надеюсь, никто больше не сомневается в том, что он одержим?
— Верховный, думаешь, некая сущность перехватила контроль над телом в момент, когда стрела поразила сердце? — задал вопрос могучий Аран и в голосе его читался явный профессиональный интерес.
— Скорее всего. То, что пробралось в него, не желает гибели собственного будущего сосуда, а потому — обычные способы убийства не сработают.
Намек был достаточно прозрачен, и венценосец решил подыграть личу.
— Стало быть, остаются необычные. И, позволю себе задать вопрос, какие?
— Яд, — ответила эльфийка вместо верховного некроманта, — и магия.
— Как будто император будет стоять и ждать, пока мы напоим его отравой, — фыркнул настоятель Корн.
— Ждать он не будет, — кивнула Найлиэна Партилаэт, — однако у нас есть... некоторые интересные возможности, не правда ли, уважаемый Тарришшаат Умный?
Посол Бича Пустыни встрепенулся и кивнул.
— Да-а, о звез-здорож-жденная, — прошипел он, — то, что ты предлагаешь — воз-змож-жно.
"Ну конечно, эльфы, плетущие интриги за спинами союзников, что может быть естественнее"? — подумал Ритон.
— О чем идет речь, звездорожденная? — подал голос дварф.
— На востоке знают толк в разных веществах, — загадочным голосом произнесла эльфийка, — зелье, что пылает даже в воде и взрывается, разнося на куски целые крепости; эликсиры, позволяющие скрывать собственное присутствие; яды, по мощи превосходящие наш Крепкий сон и имперскую Концентрированную смерть...
На этой многозначительной паузе она умолкла, давая собеседникам и собеседницам уловить смысл сказанного, и, как показалось Ритону, пристально посмотрела на него, явно намекая на источник отравы, прикончившей дядю венценосца. Несколько мгновений стояла напряженная тишина, а затем все загомонили одновременно.
Громче всех говорил, конечно же, дварф:
— Вы хотите сказать, что мы можем получить змеиный огонь?
— Нет! — резко ответил ему посол. — Лиос-ское пламя не будет продано никому из-з варваров, не з-знающ-щих с-слов ис-стины! Это не обс-суждаетс-ся...
Столь резкий и недипломатичный ответ заставил дварфа умолкнуть и сурово воззриться на ящера, зато это позволило Пирри Элатириан вставить свое слово:
— Если не пламя, то — яды?
— Да, — кивнул посол. — Отрава, одной капли которой дос-статочно, чтобы убить любого, даже с-самого сильного чародея.
— Интересно, а почему Империя не использовала такую хорошую отраву во время прошлой войны? — поинтересовалась могучая Олта.
— Не было нужды, у нас имелись не менее действенные вещества, — ответил ей лич, демонстрируя прекрасную осведомленность о предмете разговора, — полагаю, речь идет о Поцелуе пустыни?
— Да-а, — согласился ящер.
Мертвый маг некоторое время размышлял, затем довольно хмыкнул.
— Может сработать. Насколько я помню, эта отрава разрабатывалась специально для борьбы с Певцами песка, а значит, должна успешно справляться практически с любыми колдовскими защитами. Более того, если ничего не путаю, пару сотен лет назад именно с ее помощью был убит тогдашний глава Ордена настоятель Милт — не просто чудовищно могучий маг света, но еще и человек, отмеченный Отцом. Так что, если это не сработает, нам останется только одно...
— И что же? — уточнил Ритон.
— Прямой удар и навязывание императору магической дуэли с лучшими волшебниками, которых вы сможете предоставить.
От этих слов повеяло могильным холодом, а некромант, точно и не замечая, продолжал:
— Вся проблема в том, что и в первом, и во втором случаях ничего не выйдет, если мы не ослабим оборону Черной Цитадели. Гвардия и первый Железный легион чересчур многочисленны и сильны.
— Не волнуйся, верховный, — медовым голосом проворковала эльфийка, — наши союзники с востока помогут и с этой бедой, нужно лишь немного подождать. Ну а пока мы можем подыскать исполнителей и обсудить план на случай провала второго покушения.
* * *
Двадцать второй день второго месяца лета 5644-го года со дня Сотворения, рассвет.
Гайшшар молился. Он восхвалял Великих Древних каждое утро с того самого дня, как отец научил его заветным словам, которые поведать мальчику может лишь мужчина. Словам правды, словам веры, словам, оставленным Первыми!
А что может быть важнее восхваления тех, кто принес жизнь в этот мир? Верно, ничего.
Лиоссец в очередной раз склонился в поклоне, ощущая, как одеревеневшие от ночного холода мышцы начинают медленно приходить в себя, а кровь — течь по жилам все быстрее и быстрее.
Сегодня его молитва была куда искреннее и яростнее, чем обычно, хотя, казалось бы, подобное просто невозможно — даже среди верных немного встречалось столь же истовых верующих, как он. И — нет — вера Гайшшара не была напускной, она не рядилась в лицемерные одежды показного благочестия, призванного скрыть убожество и внутреннее уродство. Ящер действительно верил словам, которые отец поведал ему в детстве, и которые сам он передал сыновьям.
Скосив глаз, лиоссец заметил трех молодых воинов, склонившихся за его спиной в молитве, и сердце воина воспылало от гордости! Сыновья — вот истинное благословение мужчины, если, конечно, он воспитал их правильно, если они понимают, что такое добро, а что — зло, если умеют отвечать за свои поступки и, самое главное, если знают сокровенные слова и восхваляют Великих Древних, как те того заслуживают.
Слова молитвы сами собой слетали с губ. Такие простые и такие мудрые. Каждый раз он находил в них что-то новое. В тяжкие дни — утешение, в дни, наполненные болью и кровью — покой, а вот сегодня — предостережение. Ибо гордыня есть страшный грех, сгубивший не одного и не двух достойных вне зависимости от того, были ли они лиоссцами, эльфами, дварфами или людьми.
При мыслях о неверных, Гайшшар подавил раздражение и, начав скороговоркой произносить новую молитву, мысленно вернулся к сообщению от Тарришшаата Умного. Посол пока что блестяще выполнял возложенные на него обязанности и принес хорошие вести. Помощь бывшей Лиги будет очень кстати сейчас, когда судьба всего халифата подобна качающимся весам. Кто знает, быть может, гирька, брошенная новыми союзниками, окажется именно тем мерилом, что перетянет чашу его судьбы на нужную сторону. Впрочем, даже без этого Гайшшара подготовил все необходимое, ведь кем бы он был, если бы ставил свои планы в зависимость от прихоти варваров, не знающих ни одного слова истины?
О нет! Последние месяцы были наполнены лихорадочной деятельностью, которая по большей части увенчалась успехом, даровав неожиданных союзников, большой приток новобранцев и, самое главное, изрядное количество золота. Общение с остроухой и ее ручным венценосцем Ритоном Ириулэном стало приятным дополнением, не больше, но — нужно быть честным с самим собой — и не меньше.
К тому же, сотрудничество сулило выгоды не только верным, но также и обитателям западных земель, ведь он обязался предоставить заговорщикам некоторую помощь, которую тем не получится достать иным способом. Сейчас они, как говорится, пили воду в одном оазисе. Если эльфийка добьется своего, это заметно облегчит жизнь Гайшшара и тех, кто поверил ему. А последних оказалось на удивление много и в том лиоссец видел лишь замысел Великих Древних, их благословение на самое праведное дело из всех возможных — объединение истерзанных земель в единый Халифат.
Однако Бич Пустыни не был наивен. Он прекрасно понимал, что возродившейся из праха Империи Тьмы совершенно не нужен на восточной границе сильный и амбициозный противник, а потому, как только успехи Гайшшара станут еще серьезнее, некроманты обязательно поддержат это ничтожество — халифа Шшиира, точно в насмешку прозванного Могучим. И потому, следует искать друзей среди врагов, как говаривал Великий Древний Амаррашша — отец мудрости и хранитель знаний.
Этим Бич Пустыни занялся почти два года назад, и вот друзья нашлись!
Все складывалось неимоверно удачно, и было бы попросту глупо не воспользоваться возможностями, которые Великие Древние предоставили своему верному и смиренному почитателю.
"Вот только — не возгордись, червь", — тут же одернул он себя. — "Не смей гордиться своими жалкими успехами, покуда дело не доделано"!
Да, верно рек Великий Древний Ришшиаш — надзиратель над воинами: "Ибо гордыня подобна яду, что проникает в сердце и разъедает его. Сколь бы силен и могуч ни был воин, сколь бы ни были тверды его руки и верен глаз, стоит возгордиться один раз, и найдет он свою погибель".
Как и всегда, заветные слова даровали покой и избавили от сомнений, позволив Гайшшару успокоить мятущийся разум. Как и всегда, они — простые и мудрые — указали правильный путь, коим и должен следовать мужчина.
Гайшшар поднялся и, обернувшись, окинул взглядом коленопреклоненных воинов. Сотни, тысячи, десятки тысяч! Фигуры, закованные в доспехи, устилали буквально все склоны, насколько хватало глаз. О Великие Древние, сколько же их здесь! Сколько жизней, доверенных ему, какая ответственность. И он не подведет. Не подведет!
Гайшшар выхватил клинок, доставшийся ему от отца, и рев воина пустыни разнесся над округой.
— За веру и честь!
— За веру и честь! — вторили ему десятки тысяч глоток.
— За наших детей!
— За наших детей!!!
— За Великих Древних!
— За Великих Древних!!!
И все проблемы, все заботы и дела остались где-то позади. И Империя Тьмы с ее ужасным Черным Властелином; и ненадежные варвары-союзники; и долговые расписки, которые рано или поздно придется оплачивать. Все это — не имело значения здесь и сейчас.
В этот миг мир сузился до коня, которого ему подвел расторопный слуга, до знакомой тугой тяжести тетивы с наложенной на нее стрелой, до стремительно приближавшегося вражеского лагеря — еще сонного, неготового к отражению атаки.
Губы Гайшшара едва не скривились в презрительной усмешке — подумать только, враг и не думал озаботиться надлежащей защитой, — но тут же одернул себя. Очень даже может быть, он скачет прямиком в ловушку.
Что ж, в этом случае очень скоро он предстанет пред ликом предков, но будет глядеть им в глаза гордо, как и полагается вождю!
И — нет — они не ждали. Ловушки не было.
Когда передовые сотни, возглавляемые Гайшшаром, перевалили бархан и устремились к одному из входов в лагерь, стражники — сонные и медлительные в эти предутренние часы — уже били тревогу, но поздно, слишком поздно.
Ни стен, ни ворот, ни даже захудалого рва.
Люди Гайшшара ворвались в лагерь подобно острому ножу, разрезающему масло.
"Глупцы! Они думали, что мы не осмелимся совершить два ночных перехода подряд", — несмотря на все свои старания, Гайшшар все-таки дал волю высокомерию и гордыне, не забывая при этом пускать стрелу за стрелой в разбегающихся во все стороны врагов. — "Тупые, ожиревшие, неспособные услышать слов истины! Вы все поплатитесь за свои грехи. Здесь и сейчас"!
Конь перемахнул через небольшой костерок, и Гайшшар, держась одними лишь ногами, полуобернулся и пустил стрелу точно в лицо выбежавшему из палатки лиоссцу с ятаганом наголо. Боец халифа нелепо взмахнул руками и упал, а пальцы сами-собой потянулись во второй колчан, до отказа набитый стрелами с широкими зазубренными наконечниками, предназначенными для бездоспешных противников.
Вновь тренькнула стрела и еще один отступник рухнул, обливаясь кровью.
— Йалла! — взревел Гайшшар, переполненный радостью.
Кровь бурлила, сердце бешено колотилось, и лишь одна мысль билась внутри черепной коробки подобно птичке, запертой в тесной клетке: "Найти Шшиира, этот жирный червь не должен уцелеть"!
Ему заступил путь какой-то тяжеловооруженный латник с алебардой, он замахнулся на коня, но не успел нанести удар — дротик вонзился ему в лицо, и враг пал.
