И еще кто-то. У него блестящие глаза и появляется он не так, как остальные — из тучки. И рядом с ним всегда что-то веселое. Бабочки... Пушистый котеночек. Розовый пищащий шарик, в который надо ткнуть пальчиком — и он превратится во что-нибудь новое. Так весело!
— Вадик! Ну я же просила не переноситься в манеж братика!
— Ну ма-ам...
— Вадик... Ну Леша ведь еще маленький... Он пока не умеет играть.
— Мам, он же все понимает! Вот смотри, видишь, он их ловит, бабочек, видишь? Ну мамааааа!
Тебе четыре, и вы с братиком вовсю играете в прятки...
Ты прячешься в папиной лабол... рабор... в папиной комнате со всякими баночками, потом на голубятне... на чердаке... под столом на кухне — мама ахает и хватается за серебряный ножик и сердится, а потом смеется и говорит, что два сына-мага точно вгонят ее в гроб... Ты прячешься везде. Но он везде тебя находит — словно чувствует...
Тебе почти пять, и вы совсем одни дома, папа снова улетел кого-то проверять, мама с бабушкой, кажется, у врача... Вы совсем одни, и очень гордый тем, что он старший, Дим заставляет съесть манную кашку всю, до крупинки, и совсем как мама, довольно ерошит тебе волосы.
— А ты? — Димкина порция каши почти вся остается на тарелке...
— А я потом.
— Что? Вредина!
— Сам такой!
— А старшие должны младшим пример показывать! — нет, ты прекрасно знаешь, что Дим с манной кашей не очень ладит, но... но... обещал же!
— А младшие не должны вредничать, а то им мультики не включат!
— А... а я сам умею! Они по седьмому каналу идут!
— А я тебе комиксы не позову.
— А я... А я... Ты вредина!
— Мелочь!
— Пухополз!
— Глазастик листиковый!
— Мымрик!
Вы не ругаетесь теми словами, которые слышат иногда на улице — от этого мама сердится. Куда лучше выдумать ругательные слова самим, это необидно, а смешно... и помириться легко. Вы еще переругиваетесь, когда на кухне появляются двое мужчин.. Ты еще успеваешь увидеть, как Дим быстро заступает им дорогу, закрывает тебя своей спиной... И в комнате сразу выключается свет.
Тут темно, темно и холодно, как в подвале, и очень болит голова... Где это? Это ведь не дом... Все плывет, ничего не видно... Ты хочешь позвать маму, но голос не слушается, и рядом... рядом слышатся голоса:
— Обоих? Вы рехнулись? Родители нас живьем спалят!
— Младшего можно потом вернуть.
— Какого черта вы его вообще притащили? Я заказывала первенца!
— Да вы б видели, что этот твой заказ устроил! Чуть не прикончил нас! Пришлось малявке ножик к горлу приставить, только тогда этот притих...
— Ладно, готовим алтарь. Вы сделали, как я сказала?
— Да, снотворное залили сразу же, как только сцапали. Он спит.
Тебе пять, и злых колдунов ты видел только в мультиках, но ты понимаешь, что нужно молчать... И голову осторожно поворачиваешь, чтоб не заметили. И прутья клетки трогаешь осторожно — один... два... Может, они и заговоренные, прутья — пальцы сильно колет, до слез просто — но получается же пробивать мамины и папины "сетки"! На сладостях там или на красивых баночках с цветными зельями... Папа и мама даже не замечают, когда сетки ломают, только на пропажу сердятся, так что они с Димкой берут понемножку, чтоб незаметно.
Дим... Дим лежит рядом. И не шевелится... Тот дядька сказал, что он спит. А губы в крови... Сейчас-сейчас... Только цепь придержать ладошкой, чтоб не брякала. Цепь? И какие-то штуки на руках — как мамины браслеты, только от них больно. Что ж это такое?
Это пещера, точь-в-точь как в аниме про злого чародея — темные стены из камня, костер, на полке травы и горшки. На полу вокруг одного камня что-то начерчено, и там... там они. Те, кто забрали их из дома. У одного, лохматого, в руках был череп...
— Давайте старшего.
У тебя сильно болит голова, и глаза еле видят, и папа сто раз говорил, что нельзя телепр...переносить себя, когда тебе плохо — но времени больше нет, потому что один из тех идет к ним. За Димом.
И ты решаешься — обнимаешь Дима за шею, из всех сил зажмуриваешься... и вы падаете... падаете... Прямо на ковер в гостиной....
Тебе пять, и у вас с мамой общий секрет — подарок на день рождения Дима. Вы прячете подарки в детской, на чердаке, в подвале — везде. И на видное место вешается "Карта поиска сокровищ", по которой можно догадаться, где они спрятаны...Диму понравится — недаром весь последний месяц ты осторожненько выспрашивал его про желания. Поэтому вы сегодня и не вместе — папа забрал Вадима на рыбалку одного, чтобы вы с мамой подготовили дом.
Ты с нетерпением ждешь, когда они с папой вернутся.
А их нет и нет, и мама начинает тревожно поглядывать на часы... Потом тянется к мобильному телефону, но ты это уже еле видишь.
Что-то случилось. Что-то... стало холодно и тревожно. И комната словно раздвоилась — ты здесь, еще здесь, и мамины пальцы ложатся тебе на лоб... но и ты и там — на берегу быстрой горной речки, где воздух прорезает черно-фиолетовая прямая щель. Твои глаза удивленно смотрят, как она расширяется на глазах, превращается в дыру, и оттуда прыгают несколько человек. Ты никогда не видел такого телепорта...
— Не может быть! Вадим, до...— голос отца обрывается, и папа... папа.... Нет!
Нет-нет-нет! Папа!
Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается, и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам...
Ты не помнишь, что дальше. Просто становится очень больно.
Тебе пять, и ты единственный мужчина в опустевшем доме. Ты держишься и не плачешь, когда светлые стражи приносят домой мертвого отца и говорят маме что-то о неожиданном массовом прорыве дай-имонов. И отводят глаза, когда мамин ломкий голос спрашивает о Диме. Ты не плачешь. Ты мужчина. Должен заботиться о маме...
Но в детской, рядом с пустой кроватью Дима, ты перестаешь притворяться и слезы прорываются сами, потому что там, внутри, где-то в груди, что-то болит и болит не переставая, то примолкая, то разгораясь настоящим костром. Пусто, плохо, страшно и больно-больно-больно!
Где ты, Дим?
Где ты?
Дима-а!!!!
Я... здесь...
Ты резко поднимаешь голову. Дим?! Дим.. Где? В комнате пусто... Димка...Где ты? Мне же не показалось? Дим!
Я... здесь...
Не показалось! Нет-нет... Это не в комнате, это... это где-то в голове... Как это? Дим... Димка, ты живой?!
Я... да... кажется...
Дим... И двумя ладошками, быстро-быстро, провести по лицу, стирая слезы. Не плакать. Не сейчас. Дим живой. И ты его найдешь. Ты закусываешь губу, ты жмуришься, как тогда... на игре в прятки... Найти. Чтобы найти, надо почувствовать. Как учил Димка. Так никто не умеет, ни мама, ни другие ребята — только они с Димом. Протянуть ниточку... Ну давай же...
— Дим! Где ты?!
И снова где-то в голове шепчет очень усталый, тихий голос...
Не знаю... Больно...
Ты и так слышишь, что Димке больно — это всегда так, у них одна боль на двоих, мама шутила, что они как близнецы...
— Дим... — не плакать, не плакать, — Дим, открой глаза, посмотри — где ты? И ищи нас!
Глухая темнота перед глазами чуть расступается, и голос зазвучал живее:
— Леш? Это правда ты?...А я думал — снится.
— Иди домой! Димка... ты можешь идти?
— Не знаю... Мне... меня... — голос снова точно выцветает, рвется, как нитка... уходит...
Он уходит, и ты цепляешься за него, как котенок за клубок с нитками, хватаешь то, непонятно что, которое всегда одно на двоих, тянешь... и точно в стену колотишься:
— Иди сюда! Сюда! Прятки, Дим! Ищи! Дим, ищи!!!
Ты кричишь так, что братик просыпается... неуверенно оглядывается вокруг... тебя начинает колотить дрожь, когда ты видишь, где он...
— Прятки, Дим! Ищи меня! Ищи меня...
И ты перестаешь его видеть. Он словно растаял...
Нет! Димка...
Но кругом темно и тихо, ты один в пустой детской, ты снова один... еще секунду.
А потом что-то начинает мигать рядом, что-то, похожее... похожее на тучку брата... Дим! Он появляется прямо рядом с кроватью, непохожий на себя, всклокоченный, худой, в разодранной майке ... и падает почти сразу.
— Леш...
И тогда ты кричишь так, что прибегает и мама, и два папиных друга...
Тебе шесть, и ты снова один в детской. Дима опять забрали папины друзья-Стражи. На "беседу". Ты сердишься на них — неужели нельзя оставить брата в покое? Он же сказал, что ничего не помнит! И в память сколько раз пытались пробиться — не получается. Не хочет он помнить, ну и не трогайте его!
Хотя... может, и правда было б лучше помнить, как сказал тот дядя в очках. Может, тогда б Димка не кричал по ночам?
Его, Леша, тоже спрашивали. Как получилось наладить контакт, как Димке удалось выжить у дай... демонов, как они теперь ладят. Ты честно отвечаешь, надеясь, что братику помогут. Но все равно, что-то не нравится тому Стражу, который смотрит за их семьей, и он снова и снова утаскивает Дима в Свод, смотреть и "беседовать".
Тебе семь, и ты ничего не видишь от боли. И может, вообще больше ничего не увидишь — глаза... И Дим, ругаясь и всхлипывая, что-то колдует и колдует рядом, проклиная эти
* * *
защиты этого
* * *
Свода и этих Стражей, которые отгораживаются от всех подряд! А потом хватает тебя на руки....
Тебе семь, а Диму девять, когда мама, виновато улыбаясь, говорит, что возможно, у них снова будет братик. Или сестричка. И маме с дядей Андреем придется пожениться. Она надеется, что они поймут...
Они понимают. Наверное. Они помогают маме выбрать кроватку в магазине, спокойно разговаривают с дядей Андреем — он хороший, хоть и не маг. Вот только они оба против, чтобы у малыша была отдельная детская. И мамины слова, что он будет часто плакать и мешать спать, не действуют.
Они уже не маленькие и знают, что дай-имоны теперь прорываются в их мир уже не поодиночке, как раньше, а группами, и часто успевают скрыться... прячутся в пещерах глубоко под землей, ниже обычных, здешних демонов. Они должны защищать малыша. Они старшие. Дим почему-то очень переживает. Все время, если не рядом, то связь держит...
Тебе восемь, и ты снова просыпаешься оттого, что с соседней кровати слышен стон. И сердце привычно сжимается от жалости — опять?
Димке никто не может помочь — ни мамино тепло, ни Стражи со всей их светлой магией, ни знакомые ведьмы, ни даже человеческие психологи, к которым его отводили мама и дядя Андрей. Все пробовали. Все равно каждую неделю он мечется на кровати — когда во сне к нему приходит то, что он забыл...
Ты тихо поднимаешься и подходишь к его кровати. Замираешь.. Ты все-таки можешь помочь, хоть и на время. Главное понять — какой сегодня кошмар. Если обычный, то все хорошо. Можно присесть на краешек постели, сосредоточиться и взять его ладонь в свои. Можно просто коснуться, но лучше взять...И поделиться. Закрыть глаза и представить что-то хорошее. Новый год с елкой и подарками, с перемазанной в джеме мордочкой малышки Зайки. Пляж с теплым, очень ласковым песком и прохладными зелеными волнами... Щенка, которого им обязательно купят... Ты представляешь и представляешь, не обращая внимания, каким горем и болью веет от старшего... думаешь только о хорошем... радостном и светлом.
Тогда, если кошмар обычный, то Дим постепенно перестает дышать так, будто у него рука сломана. И слезы перестают катиться, и сам он постепенно расслабляется на постели, затихает, как котенок на грелке...
Это почти всегда помогает — если поделиться... Почти.
Иногда только...
Иногда, нечасто, сквозь знакомое до последней черточки лицо брата словно всплывает чье-то чужое. И тогда его лучше не трогать. Стоит коснуться напряженной руки — и сквозь стоны прорывается злое рычание, а руки бьют не глядя. После такого можно и не встать — было уже...
А наутро он ничего не помнит.
Нет, сегодня кошмар обычный.
Сжимая кулаки, вытянувшись в струнку на неширокой постели, Вадим мотает головой, всхлипывает и что-то шепчет...
Ты садишься рядом...
Тебе десять, а Диму двенадцать, когда на дом нападают. И Леш удивленно застывает, когда Дим бьет по нападавшим огнем. Они испаряются, засыпав мамин ковер пеплом, и Леш, вернув чистоту и успокоив малышку, спрашивает про новый способ защиты. Дим пожимает плечами и признается.
— Ты сделал что? — ты не веришь своим ушам. Разве так можно?
— Отобрал силу у демона, — повторяет Дим, пожимая плечами, — А что?
— Но Дим... разве... как ты научился? Ведь отбирать чужую магию могут только... не помню, как их зовут. Какие-то ведьмы из твоего учебника. Мы так не можем...
— Теперь можем. Я могу. И я наберу столько, чтоб никто больше не мог нас тронуть!
— Но как ты научился? Где?
У Дима странное лицо. Спокойное, но губы сжимаются...
— Я не помню.
Тебе двенадцать, ты первый раз за последние семь лет ощущаешь пустоту — обрыв связи. Ты замираешь прямо посреди урока, холодея от страха... и срываешься с места, оставив позади изумленного учителя.
Дим!
Ты пытаешься дозваться, пробиться, но ощущение такое, что между тобой и старшим — стена. Твердая. Толстая. Не пробиться... Но ты все равно пытаешься и пытаешься, пока от перенапряжения не мутится в глазах. Дим!
Он возвращается только через два часа, когда ты поднял на ноги и родственников, и Стражу. И он чем-то очень доволен.
Ты рвешься навстречу:
— Дим! Наконец-то, где ты был? Мы с ума сходим...
— Я убрал новый прорыв. Все незваные гости уничтожены. Я смог это сделать, Леш! Смог!
Он поднимает в воздух и тебя, и заливисто хохочущую малышку. И кружит по комнате — и правда силы подросли.
— Я это сделал! Эти твари у меня теперь попляшут!
Тебе кажется, что с плеч упало сразу штук пятьдесят портфелей — потому что Дим вернулся. Потому что с ним все хорошо...
— Напугал ты меня. Почему-то связь пропала...
— А, это. Я тебя отключил.
— Что?
— Заблокировал, — поясняет брат, — Чтоб не помешал. А где что-нибудь поесть? Я зверски голодный!
Он утягивает с кухни пирожок и сок и с аппетитом жуя, рассказывает появившимся стражам про то, как он "нашел этих тварей и уложил их на месте, так что только пойти и собрать осталось"... и вместе с магами телепортируется — показать место...
Он веселый и довольный, и подмигивает перед телепортом, и ты рад, очень... только все равно почему-то становится не по себе. Непонятно почему. Может потому, что в тучке Вадима промелькнули черные искорки? Как у... Нет-нет, показалось. Это показалось... Может, ты просто завидуешь? Ты ведь хотел бы быть рядом с Димкой? Нет... хотел бы, да, но — помочь. Вы же всегда вместе...
А может просто потому, что слова "я тебя отключил" Дим сказал так легко и просто. Словно про пылесос говорил.
Тебе тринадцать, и ты снова один и наигрываешь Зайке забавную песенку на гитаре. Недавно Андрей, мамин муж, подслушав такую песню, присел рядом и не отстал, пока не переслушал штук десять песен, причем заставил спеть даже то, что ты сам сочинил. А потом долго втолковывал, что ты талант, что он сам будет тебя учить и что голос беречь надо...
