Чаганов: Война- Часть 3

— Господин премьер,— в голосе Рейно послышались железные нотки,— вы вчера утром в разговоре со мной утверждали, что командующему Английским экспедиционным корпусом генералу Горту отдан формальный приказ, чтобы он продолжал выполнение плана нового Главнокомандующего союзными генерала Вейгана. Сейчас же Вейган мне сообщает, что английские части по своей собственной инициативе совершили отход на 25 километров в сторону портов. В то самое время, когда французские войска, наступающие с юга на север в сторону Амьена, Альбера и Перрона, где они должны были встретиться со своим союзником. Это отступление, естественно, вынудило генерала Вейгана отменить все его приготовления и заставило отказаться от плана закрыть брешь и восстановить непрерывную линию фронта. Нет необходимости подчёркивать серьёзность возможных последствий.

— Кхм-кхм,— Черчилль положил окурок погасшей сигары в пепельницу,— по данным, полученным моим военным кабинетом, армия генерала Фрера, на которую делает ставку генерал Вейган, всё ещё находится в процессе формирования и сосредоточения, она ещё даже не выступила. События развиваются слишком быстро, ситуация в которой принимался план изменилась, поэтому чтобы наши войска не попали в окружение они должны были отступить в сторону Арраса и Азбрука...

— При этом оголив фланг 1-ой французской армии у Лилля?— горько усмехается Рейно.

— Я думаю, что сейчас не время заниматься взаимными упрёками. Сегодня 24 мая, новый реалистичный план, исходящий из реальной обстановки нам жизненно необходим. Немцы усиливают давление, их механизированные части вышли к морю, захватив Булонь и блокировав Кале на юге и в районе бельгийского Зебрюгге на севере. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: линия укреплений, на которой мы встретили начало войны и с которой устремились навстречу немцам, уже частично захвачена врагом. Оборона бельгийских войск у Тилта сегодня прорвана, организованного сопротивления не оказывают, поэтому я не удивлюсь если сегодня или завтра король капитулирует. А это означает, что, если не предпринимать срочных мер, через два-три дня немецкие танки окажутся под Дюнкерком, а мы в окружении, отрезанные от моря.

— Что же мы можем сделать, господин премьер-министр?— хрипит Рейно.

— В первую очередь, перестать мечтать о контрударах и прорывах на юг к Сомме для соединение с основными силами, растрачивая наши и так небольшие силы, а начать быстрый и планомерный отход в направлении к Дюнкерку. Организовать на подступах к нему крепкую оборону на широком плацдарме, уплотнив боевые порядки за счёт сокращения фронта. Прикрыть с воздуха Королевскими военно-воздушными силами, которые будут действовать с наших аэродромов. Флот станет поддерживать группировку огнём корабельных орудий и снабжать её всем необходимым, но для этого надо будет также деблокировать Кале на юге и ни в коем случае не сдавать Остенде на севере. Наша упорная оборона на плацдарме сорвёт планы Гитлера, так как не даст ему возможность разбить Союзные войска по частям, оттянет значительную часть войск от основного фронта на юге, без которой немецкое наступление станет очень рискованным.

— Вы считаете это реальным?— в глазах Рейно блеснули слёзы.

— Я убеждён в этом,— прорычал Черчилль.

Испания, Альхесирас,

Вилла Канариса.

2 июня 1940 года, 09:00.

— Прошу вас, господа, присаживайтесь...,— адмирал, не обращая внимания на сильную головную боль, вызванную длительным перелётом, дружелюбно кивает в сторону круглого стола, заваленного картами и фотографиями.

Рыжая такса, дремавшая на подстилке у закрытой французской двери на лоджию, напротив встречает вереницу мужчин с военной выправкой в белых костюмах сдавленным рычанием.

— ... Фюрер направил меня сюда потому, что придаёт захвату Гибралтара первостепенное значение...

'А если точнее, то просто сорвал на мне своё раздражение замедлением наступления на фронте'.

— ... Он ждёт от меня оценки тех разведывательных данных, что вы собрали за последнее время и рекомендаций по составлению плана операции. Майор Лемке, что нам известно о численном составе гарнизона Скалы? Не вставайте.

— Его состав можно лишь оценить, господин адмирал,— поднимает голову помощник начальника отдела разведки Абвера,— по завозу продовольствия, воды и визуальным наблюдениям. В настоящий момент в тоннелях, галереях и укрытиях предположительно находится до 10 тысяч человек, причём имеется возможность разместить до 16 тысяч человек с годовым запасом продовольствия. Достоверно известно о 52-х тяжёлых пушках. На узкой полоске земли между материком и Гибралтаром находится аэродром, на котором постоянно дежурит звено истребителей. В данный момент англичане ведут переговоры с Хунтой чтобы арендовать дополнительный участок для удлинения взлётно-посадочной полосы, видимо для промежуточных посадок тяжёлых бомбардировщиков. У пролива, сменяя друг друга, курсирует один линейный корабль или линейный крейсер с кораблями сопровождения, периодически заходящие в порт. Ими также ведутся переговоры о возможности захода кораблей в порт Альхесиреса в интересах расширения морской группировки. Исходя из общих соображений, для штурма Скалы мы должны сосредоточить в её окрестностях по крайней мере пехотный корпус, имеющий в своём составе одну горно-стрелковую дивизию, и средства усиления в составе 12 артиллерийских полков. Сделать это быстро и скрытно практически невозможно из-за того, что войскам для этого будет необходимо пересечь всю страну с востока на запад. Совершенно очевидно, что договориться с республиканским правительством о трансфере наших войск через свою территорию не удастся, придётся прорываться к Гибралтару с Боем, что ещё более задержит сосредоточение...

— Мы можем рассчитывать на помощь Хунты в борьбе с республиканцами, не так ли?

— ... Так точно, господин адмирал, но тут также имеются сложности. Во-первых, в составе Хунты имеются выразители интересов не только наших интересов, но и интересов итальянцев, как, например, Примо де Ривера, но и даже открытые англофилы. Из восьми генералов в полной мере мы можем рассчитывать на поддержку, пожалуй, лишь генерала Молы...

— А во-вторых?

— ... Это проблема Канарских островов. Если Хунта поддержит нас в вопросе захвата Гибралтара, то англичане без сомнения тут же оккупируют их. Не говоря уже о том, что они могут полностью перекрыть Хунте морскую торговлю, лишив их зерна и жидкого топлива. Канарис согласно кивает головой:

— Ну хорошо, ваша точка зрения мне понятна, кто-то ещё хочет высказаться? Прошу, подполковник, вы, кажется, специалист по фортификации?

— Так точно, господин адмирал, подполковник Микош,— на поднявшего с места офицера тут же зарычала такса.

— Тихо, Чарли,— Канарис берёт таксу на руки,— продолжайте сидя, подполковник.

— ... Я хотел бы просто уточнить наряд сил для штурма крепости. Кроме пехоты нам потребуется, как минимум один инженерно-строительный и два сапёрных батальона. С инженерной точки зрения наиболее трудным для штурма является узкий участок, соединяющий Скалу с материком, где расположен аэродром. Англичане могут быстро заминировать его, а пулеметы и артиллерия не позволят нашим сапёрам приблизится к нему. Также обрывистые склоны Скалы и почти полное отсутствие подходящих площадок затрудняют проведение операции с привлечением парашютистов и планеров. Ещё я хочу обратить ваше внимание, господин адмирал, что иберийская железнодорожная колея в Испании шире, чем во Франции, это может создать нам дополнительные трудности в логистике.

— Спасибо, подполковник. И всё же, господа, несмотря на высказанную вами точку зрения, геополитические соображения требуют от нас немедленно начать детальную проработку плана операции.

Италия, Рим, площадь Венеции.

10 июня 1940 года, 16:00.

— Воины, сражающиеся на суше, на море и в воздухе,— высокий голос дуче, усиленный и странно искажённый динамиками, установленными под узким балконом дворца, заполняет собой весь овал площади,— чернорубашечники революции и легиона, мужчины и женщины Италии, всей империи и королевства Албании, слушайте! Час, отмеченный самой судьбой, пробил в небе над нашей страной; час окончательных решений. Мы вступаем в ряды тех, кто сражается с реакционными и плутократическими демократиями Запада...

Муссолини делает паузу, чтобы переждать взрыв восторга, вспыхнувший в гуще толпы.

— ... Всегда препятствующими нашему поступательному продвижению вперёд и так часто угрожавшими самому существованию итальянского народа... Когда обретаешь друга, то в соответствии с нормами фашистской морали, идёшь с ним рука об руку до самого конца, как мы с Германией, с её народом, с её победоносными вооружёнными силами. В третий раз в своей истории пролетарская и фашистская Италия прочно стоит на ногах, как никогда сильная, гордая и единая...

Дуче незаметно смахивает навернувшиеся слезы.

— ... Нас объединяет единственный и категорический лозунг. Он уже витает в воздухе, воспламеняя сердца от Альп до Индийского океана, этот лозунг выражен одним глаголом— побеждать. И мы будем побеждать, обеспечивая продолжительный, основанный на законности мир Италии, Европе и всему земному шару. Народ Италии, к оружию! Прояви свою храбрость, свою стойкость и своё достоинство!

Чёрная толпа, как один, выбрасывает руки вперёд в римском приветствии.

— Ну как они восприняли декларацию о войне, Галеаццо?— на выходе с балкона его встречает большеголовый плотный Чиано, зять и министр иностранных дел по совместительству.

— Вы же знаете этих англичан,— он зашагал по коридору чуть сзади, едва поспевая за тестем,— у них не лица, а маскарадная маска. А француз даже пытался играть в Кассандру, мол, вы пожалеете, немцы— суровые хозяева...

— Господин Главнокомандующий,— внизу у лестницы их встречает начальник Генерального штаба маршал Бадольо, тщедушный старик со злыми глазами,— у меня для вас плохие новости, наступление немцев на Дюнкерк провалилось, союзные войска отбили атаку!

— Казо,— бледнеет дуче, замирая на последней ступеньке,— я думаю, что вы слишком взволнованы, маршал, чтобы трезво оценить ситуацию...

Муссолини, оглядывается по сторонам, и не заметив вокруг никого постороннего, продолжает шёпотом:

— Хотя, думаю, что будет лучше, если мы немного повременим с началом боевых действий пока обстановка не прояснится...

— Это очень мудрое решение, господин Главнокомандующий, я немедленно свяжусь с...,— осекается Бадольо, с изумлением провожая взглядом удаляющуюся спину Муссолини.

— Дуче,— Чиано следом за тестем проходит в его огромный кабинет,— посол Лорен, после того как я зачитал ему декларацию, передал мне личное послание вам от премьера Черчилля.

— Что там?— Муссолини небрежно разрывает конверт, и близко поднеся выпавшее письмо, с жадностью пробегает его глазами,— хм, этот боров пишет, что никогда не был врагом итальянского величия, хе-хе, оказывается мы оба являемся наследниками латинской и христианской цивилизаций. Они заперли нас в своем собственном море, обложили санкциями из-за ничтожного клочка земли в никому не нужном уголке Африки, а теперь, когда запахло жареным, предлагает мир. Какова наглость?

Муссолини зло бросает послание на письменный стол и отворачивается к окну, где внизу бурлит чёрная толпа.

— Быть может сейчас удобный момент,— вкрадчиво начинает Чиано,— чтобы продиктовать Англии свои условия нашего невмешательства в войну во Франции?

— Верить, а тем более договариваться с Черчиллем, как, впрочем, и с Гитлером — неблагодарное занятие, они обманут при первой же возможности. Если сейчас мы официально откажемся от вступления в войну, то Гитлер может с полным основанием разорвать 'Стальной пакт', а при случае, после разгрома Франции и объявить нам войну. Я думаю, нет нужды напоминать, что наши силы несоизмеримы. Если же Гитлер завязнет во Франции, то ценность Италии как союзника многократно возрастёт для обеих сторон. Однако полное поражение Германии невыгодно для нас категорически. Единственно возможная для нас стратегия сейчас— это лавирование между двумя силами.

— Снова вернуться к политике невмешательства?

— Нам не позволят это сделать и в первую очередь народ,— Муссолини презрительно кивает на площадь,— страна жаждет войны, а политика невмешательства будет унижением для Италии. Поэтому, официально вступив в войну, следует всячески саботровать открытие боевых действий, при этом поддерживая контакты с Англией и даже Францией. Играть в 'странную войну' мы тоже умеем. Садитесь, я продиктую вам ответ Черчиллю.

Кремль, кабинет Сталина.

12 июня 1940 года, 20:00.

— Повторите, товарищ Фитин, о чём вы мне только что рассказывали,— Сталин коротко кивает мне, показывая трубкой на стул,— я думаю, что товарищу Чаганову будет интересно услышать об этом.

Прервавшись на полуслове, коротко постриженный рыжий молодой человек лет тридцати быстро начинает заново:

— Около недели назад от нашего агента в Англии 'Листа' было получено важное сообщение. Агент был переведён с должности секретаря министерства иностранных дел в секретный радиоцентр с названием 'Станция Х', который расположен неподалёку от железнодорожной станции Блетчли, неподалёку от Лондона. Возглавляет её коммандер, по-нашему капитан второго ранга, Алистер Деннистон, по нашим данным, многолетний руководитель криптографической службы Адмиралтейства. 'Лист' сообщает, что 'Станция' расположена на территории большого поместья площадью около 60 гектаров, где сейчас проходят большие работы по строительству рабочих помещений. Также идёт крупный набор служащих, по его оценкам там в три смены работает более пяти тысяч человек. Там и в окрестностях установлен чрезвычайный режим секретности. В обязанности 'Листа' входит получение радиограмм с пунктов радиоперехвата, так называемых 'Уай-поинтов', разбросанных по территории страны и за рубежом и передача расшифрованных сообщений адресатов в Военном кабинете, Адмиралтействе и Генеральном штабе.

— Скажите, товарищ Фитин,— вождь, неторопливо прохаживающийся во время доклада по кабинету, останавливается напротив на начальника Иностранного отдела,— сколько радиограмм за сутки приходит на расшифровку на 'Станцию' и сколько времени уходит на их дешифровку?

— По оценкам агента приходит несколько тысяч радиограмм, товарищ Сталин, а расшифровываются буквально единицы, причём на каждую уходит от нескольких дней до нескольких недель...

— Хорошо.

'То-то же, а то в последнее время нас буквально задергали, всё быстрее, быстрее... Нас то всего две сотни человек, а дешифровки мы выдаём на-гора, как товарищ Стаханов угля'.

— ... Судя по всему премьер-министр очень недоволен состоянием дел на 'Станции', так как в начале июня сам приезжал на станцию.

* * *

— Скажи, Алексей,— чиркает спичкой Сталин, когда дверь за Фитиным закрывается,— сколько дешифровок делают твои люди в сутки?

— День на день не приходится, товарищ Сталин, но примерно около двадцати. Тут ещё зависит от того на каком она языке радиограмма, а в случае немецкого— на какой машинке она зашифрована 'Энигме' или 'Лоренц'. Дешифровка 'Лоренца' требует как правила вдвое больше времени.