Капкан на Инквизитора

— Стой! Ты... совсем обезумела? Я не хочу... не могу драться с тобой в полную силу! Это же смешно!

Романка коротко, безразлично дернула плечами.

— Тогда сдохни.

— Да погоди же! — уловив ее новое движение за долю мгновения до взмаха, Седрик увернулся вновь, умудрившись сделать успокоительный знак Черному. — Стой! Каковы условия? Я же не могу рубить тебя насмерть!

Марика порывисто вздохнула. Де-принц ощутил ее возбуждение от предстоящей схватки, которой, в свою очередь, сам всеми силами старался избежать.

— Какие условия... какие угодно, — девушка оскалилась, с трудом перестраиваясь для беседы и проворачивая меч в руке. — Если... одолею — отрежу тебе к... хаосу все, что... захочу, и скормлю твоему брехливому кобелю.

Седрик взъярился заново. Миг спустя его короткий дорожный меч покинул ножны.

— Согласен. Но если выиграю я — разложу тебя прямо здесь, подлая девка! А потом... заберу с собой и ты будешь меня слушать. Будешь делать то, что сказано. И никогда — ты слышала? Никогда не будешь мне перечить! Ни в чем! И никогда больше не попытаешься сбежать! Клянись именем Лея!

Мрачную гримасу на лице Марики перечеркнула кривая ухмылка.

— Идет, — она дернула головой, сбивая назад застившие ей глаза тугие завитки волос. — Именем Лея!

Седрик уже знал о стремительности романки, но едва не пропустил ее нового удара. Он отпрыгнул, выставляя меч. Приняв на его лезвие всю силу толчка, в свою очередь отбросил романку назад, используя все свое преимущество в силе. Теперь, когда диковатая девушка согласилась отдаться на его волю, помехой оставался только меч в ее руке. На этом мече де-принц сосредоточил теперь все внимание. Нужно было аккуратно и точно выбить его, не покалечив при этом саму Марику. Седрик понимал, что после того, как девушка лишится оружия, продолжать схватку ей будет бессмысленно. И, одновременно, он торопился. Память тела услужливо воскрешала в сознании гладкую кожу, крепкие холмики мускулов под его ладонями и мягкость красиво очерченных губ. Седрик с радостью ощущал, что желание касаться, трогать и ласкать женское тело возвращалось по мере того, как не менее сосредоточенная романка раз за разом обдавала его своим странным — для женщины — запахом. Этот запах дразнил де-принца, горячил его кровь. Подгонял, заставляя закончить дело как можно быстрее. И — получить награду.

Хотя последнее оказывалось не так просто. Седрик явно недооценивал свою странную противницу — что при первой их встрече, что теперь. Романка кружила вокруг него, как рысемаха, приближаясь и отскакивая, выискивая бреши в его защите и нанося удары — короткие и точные. За все время она не допустила ни единой ошибки, не сделала ни одного лишнего движения. И — после первого раза, который едва не сбил ее с ног, больше не подставлялась под его удары, предпочитая уворачиваться и уходить, но только не встречаться с его мечом.

Принц начинал терять терпение. Все больше он атаковал сам, вынуждая противницу отбивать удары, двигаться быстрее и резче. Волей-неволей романка была вынуждена подстраиваться под напор сына короля. Сталь все чаще звенела о сталь, взмахи делались жестче и злее. Едва различавший в мельканиях стальных сполохов перекошенное ненавистью девичье лицо, Седрик в свою очередь изумлялся и восхищался все больше. Меч в женской руке не рубил и колол — он словно плясал смертоносный танец, что перекликался с танцем велльского клинка де-принца. Это была не игра. Для сохранения жизни Седрик вынужден был пустить в ход все свое умение мечника. Его задача осложнялась тем, что он не хотел ни убивать, ни даже ранить девушку. Что до романки — она прикладывала все усилия к тому, чтобы убить своего обидчика. И знавшему в этом толк Седрику не без основания казалось, что мастерство Марики оттачивалось не один год, и даже не два, а едва ли не с пеленок.

Это было невозможно для женщины, но это было так. Несмотря на то, что на памяти Седрика случалось не так много воинов, которые могли бы совершить подобное, короткий клинок романки уже дважды обагрился его кровью. Единожды де-принц был ранен в руку и еще раз романский меч полоснул его по спине — когда на короткий миг девушке удалось прыгнуть в сторону, уходя из прямой видимости противника. Вторая рана могла быть серьезнее, если бы не толстый теплый плащ и кожаный охотничий камзол, принявшие на себя большую часть косого взмаха.

Противники были различны по силе, но сходны по умению. Несмотря на врожденную реакцию де-принца, романка двигалась еще быстрее, но вынуждена была избегать ближнего боя, который навязывал ей Седрик. Реальность обоих сжалась до скрипа снега, звона оружия и вскриков — собственных и противника.

Так могло продолжаться довольно долго, если бы не подол женского платья. Припорошенная снегом земля скрывала нападавшие с недалеких деревьев отмерлые сучья. Некоторые выглядывали из-под снега, другие были плотно скрыты под белыми заносами. За один из таких сучьев зацепилась Марика, когда в прыжке попыталась уйти от взмаха велльского меча. Споткнувшись, она потеряла равновесие — и почувствовала, что земля уходит из-под ног.

В падении романка все же успела перестроиться, припав на колено. И тут же оттолкнулась ладонью от истоптанного снега, попытавшись снова вскочить. Но Седрик не дал. Он с силой ударил по неточно выставленному мечу, выворачивая женскую кисть. И — грянулся на романку всем весом, прижимая ее к земле.

Это была победа.

Девушка издала яростный рык, выгибаясь и причиняя себе боль в вывихнутой руке. Ее рычание перешло в отчаянный вой, когда Седрик перебросил меч в другую ладонь и, не жалея, ударил рукоятью в место ее перекрученных жил. Пальцы романки отнялись, и она выронила свое оружие.

— Все, — отпихивая ее меч подальше, рвано проронил Седрик, пытаясь выровнять дыхание. Провернув меч, он всадил его в землю глубоко под снег, пробив рукав платья девушки. Потом нащупал на поясе нож и несколькими мгновениями спустя так же обездвижил ее вторую руку. — Все.

Романка тоже тяжело дышала, выгибаясь и комкая лицо в неверяще-гадливой гримасе. Тонкое горло дергалось, точно девушка беспрерывно сглатывала. Не желая сдаваться, она еще несколько раз сильно дернулась. Седрик ухватил за девичью шею, приблизив лицо.

— Все, — еще жестче повторил он, тряхнув головой романки и заставив посмотреть себе в глаза. — Все кончено. Твоя клятва.

Марика с силой зажмурилась. Победитель отпустил ее горло. Только что напряженная, как струна, романка под ним обмякла. Ее тело продолжала сотрясать нервная дрожь, но внутренним чутьем де-принц догадывался — больше мешать ему не будут.

Опираясь на локоть одной руки, чтобы не раздавить тела маленькой женщины, другой он провел, наконец, по ее груди. Грудь Марики сделалась будто бы больше и плотнее, чем он запомнил с их прошлого раза. Седрику невыносимо захотелось проверить, так ли это было на самом деле. Не видя к этому препятствий, он отстегнул петли ее полушубка. Девушка распахнула глаза, но почти сразу отвернула голову в сторону, закусив губу. По-прежнему не встречая сопротивления, Седрик распустил шнуровку платья и развел края сукна в стороны.

Вырез платья показался ему узким. Поэтому, недолго думая, де-принц разорвал его, подставляя укусам мороза светлую кожу романки, ее тонкую шею и красивую грудь. Потом, уже без опасений, выдернул свои клинки, освобождая девичьи руки. И вновь силой повернул ее лицо, заставив смотреть себе в глаза.

— Убей меня, Дагеддид, — Седрику никогда не думалось услышать столько муки, мольбы и ненависти в одном обращении к себе. — Будь... милосерден. Убей.

Де-принц усмехнулся. Власть над женщиной, теперь уже окончательно отданной в его руки, понемногу начинала пьянить, вызывая из глубины естества самые низменные чувства геттской натуры. Он тронул ее губы, потом провел пальцами по подбородку и добрался до обнаженной груди. Груди девушки будто на самом деле увеличились в размерах. Уже не сдерживая себя, он приложился губами к одному из потемневших сосков.

Марику затрясло. Несколько раз она, забывшись, порывалась дернуться прочь, но всякий раз тяжелая рука де-принца по-хозяйски надавливала на ее плечо, без слов напоминая об обещании, свидетелем которого был сам Лей. Губы Седрика терзали ее нежную плоть, пальцы — терли и выворачивали сосок другой груди. Де-принц ощущал нутром исходившие от его романки волны брезгливости и отвращения. Но ее мука и боль от собственных ран только подстегивали злость и желание. Взрыхленный, мокрый снег неприятно холодил шкуру, забивался под одежду, но опьяненный своей властью, охваченный нетерпением Седрик не замечал ничего, кроме романки Марики и ее дурманящего запаха. Следуя позывам вожделения, он забрался под юбку девушки и в ярости сдернул оказавшиеся там штаны, спустив их почти до колен.

Романка зажмурилась снова. В предчувствии того, что должно было произойти, она дальше отвернула лицо и закусила сжатые в кулак пальцы руки. Но грубо ласкавший ее тело Седрик внезапно замер. Подняв голову, Марика увидела окаменевшее лицо Дагеддида, который разглядывал что-то под задранным платьем. Потом он совсем по-другому — неуверенно и осторожно протянул руку и коснулся тонкой темной полоски, которой не было в прошлый их раз, и которая теперь проступила от середины живота девушки книзу.

Их взгляды встретились.

— Это... — ладонь де-принца вновь тронула ее кожу. — Я знаю, это же значит, что ты... Ты... в тягости? Ты понесла от меня тогда? — он поднял глаза на ее грудь и, внезапно, понял окончательно. — Это... это ведь мой ребенок?

Романка мотнула головой, точно каждый вопрос Седрика резал ее слух.

— Это мой ребенок? Отвечай!

— Твою мать, да! — девушка со свистом втянула воздух. Воспользовавшись замешательством де-принца, она рывком прикрыла подолом платья обнаженное тело. — Да! И хватит спрашивать!

Седрик тихо и нервно рассмеялся — и тут же оборвал себя. Распростертая перед ним, мучительно прятавшая лицо юная женщина вдруг предстала в совсем ином свете. Все время, пока он ярился, кидался на нее с мечом и думал лишь о мести, она носила его ребенка.

Досадуя на собственную несдержанность, Дагеддид стянул обратно разорванное сукно платья и затянул шнуровку. Потом, застегнул петли на меховом полушубке. Все еще дрожа, романка молча помогала ему привести себя в порядок. Спустя короткое время они оба были на ногах, вытрясая из одежды снег.

— Поедем теперь ко мне, — Седрик нагнулся и подобрал мешок девушки. Не глядя, сунул в него зеркало. Потом подцепил из грязи ее меч и сунул за собственный поясной ремень. — Я... нам нужно... очень много... сделать.

Он замолчал и вдруг, подчиняясь порыву, притянул Марику к себе. Девушка поддалась с едва заметным противлением. Седрик склонился к ее лицу и поцеловал вялые губы.

— Прости меня, — пересилив себя, тихо попросил он. — Я... правда очень рад, что ты нашлась.

Романка хмуро смотрела в сторону. Де-принц с трудом приподнял ее тяжелое тело от земли, усаживая в седло. Мигом позже он оказался рядом. Заставив напряженную женщину прислониться к своей груди, он взял поводья и тронул меланхоличного коня.

Черный неторопливо трусил за хозяином.

Могучий гнедой жеребец со спокойным терпением шел по неширокому тракту, что был проложен в обход главной дороги к Ивенотт-и-ратту. Конь был велльских кровей, но силой превосходил породистых черных имперцев. Казалось, он и не заметил, что с начала охоты тяжелых седоков на его спине стало двое.

Несмотря на размеры, поступь коня была легкой. Альвах был опытным наездником, и не мог не оценить, пусть невольно, всех достоинств этого поистине королевского зверя.

Как не мог не оценить результатов собственной дурацкой, чудовищной самонадеянности.

Чем ближе к столице и знакомее становились места, тем в душу Альваха вползал все больший ужас от осознания того, во что он себя втравил.

Маг Ахивир сбежал и бросил свою "невесту". Тем самым избавив от необходимости исполнять данную ему клятву.

Но, едва освободившись от одной, Альвах тут же умудрился вляпаться в другую. Причем, если в первом случае ему попросту не оставили выбора, то теперь в случившемся виноват был не Седрик. И даже не горгона, которая только ей известным способом заставила романа уснуть — и проснуться на том самом месте, откуда началось его проклятое знакомство с проклятым де-принцем.

Виноват был он сам.

После пробуждения Альвах почувствовал, что впервые за долгое время его оставили все недомогания. Женское тело вновь было послушным, и не изводило запертого в нем бывшего Инквизитора постоянными слабостью и тошнотой.

На радостях он вообразил немыслимое. Должно быть, после страшного выбора, который был предоставлен ведьмой, в голове Альваха помутилось. Из всего, что ему предстояло, он видел только один достойный выход. И, несмотря на все доводы рассудка, решил, что сможет повернуть схватку с де-принцем Дагеддидом в свою пользу. Одолеть стремительного великана он не надеялся, но мог подставиться под его меч. Смерть в битве от чужой руки — вот, чего добивался Альвах, провоцируя королевского отпрыска на поединок. И когда Седрик потребовал клятвы, цена которой оказалась непомерно высока, Альвах дал ее с легким сердцем. Он уже был в свете Лея — он шел к этому свету, вставая против де-принца с оружием в руках. Седрик мог одолеть его мечом — но не победить в этой схватке.

Однако он победил. И теперь Альвах трясся в седле, притиснутый к груди счастливого Дагеддида. Он своими руками и самоуверенностью сотворил то, что теперь происходило с ним. И что будет происходить еще очень, очень долго.

"Чувствую только... муку... очень страшную и очень, очень долго... "

Значит, он был прав тогда — Бьенка действительно обладала даром предвидения. Оставшиеся в их мире отголоски магии Лии наделили ее способностью читать судьбы людей. С мучительным стыдом Альвах вынужден был признаться самому себе — девушка пыталась предостеречь его. А он, в полном соответствии с предписаниями Секретариата, ее погубил.

Расплата уже совершалась. Широкая тяжелая лапа Седрика по-хозяйски лежала на его плече. Исходивший от де-принца запах, тот самый, который Альвах долго вытравливал из памяти, накатывал на обоняние, вызывая тошноту. Невозможность сбросить эту лапу, оттолкнуть тискавшего уже беззащитную жертву геттского ублюдка, причиняла Альваху глубокую муку — ту самую муку, о которой, должно быть, предостерегала Бьенка. Но больше теперешнего жгла разум мысль о том, что грядущее сулило еще большее мучение.

Меж тем Дагеддид, казалось, был в превосходном настроении. Он без конца водил ладонью по руке "невесты" от плеча до самой кисти, вжимал в себя, зарывался лицом в волосы и целовал в макушку. Временами, должно быть, ему начинало казаться, что дрожь "девушки" вызвана холодом, и тогда он обнимал Альваха, запахивая полой своего плаща. Исполняя клятву, бывший Инквизитор не препятствовал этому, со страхом ожидая часа, когда они окажутся в спальне. В том, что это все равно произойдет, когда Седрик вновь надумает уединиться со своей романкой, не было сомнений. Де-принц свыкнется с мыслью о ребенке и вторично на защиту беременностью рассчитывать будет нечего.