Печать богов

Агнесс теребила тонкими пальчиками полуоторванный краешек платья, украдкой бросая взгляды на бывшего послушника. Его улыбка, уверенный голос внушали надежду на благополучный финал свалившегося на её долю приключения.

— Меня зовут Агнесс Фармер из Юрпрудского монастыря. Правда, я в монастыре совсем недавно и не успела принять постриг.

Виктор устало прислонился к решётке спиной.

— Я в самых смелых мечтаниях не мог предположить, что повстречаю в этом царстве кошмаров столь очаровательную особу. Позвольте полюбопытствовать, госпожа Агнесс, как вы попали в монастырь? Неужели у вас не было достойных женихов?

Щёчки девушки зарделись, выдавая смущение.

— Простите, — чуть наклонился Виктор. Ему стало неудобно из-за собственного шутливого вопроса.

— Не стоит извиняться.

Отвечать молодому человеку Агнесс впрямь не хотелось, и отнюдь не потому, что он ей не нравился, наоборот, она испытывала к нему с каждым часом всё большую симпатию. Просто имелись причины скрывать истину. Она родилась в семье сельского старосты недалеко от Лавраца, с детства мечтала о тихой спокойной жизни, обыкновенной семье, работящем муже. Со временем, как и следовало ожидать, выросла, превратившись в первую красавицу на селе. Отец поначалу хотел отдать её замуж за кузнеца — довольно состоятельного по сельским меркам, обходительного и привлекательного жениха пятидесяти лет от роду. Малышка Агнесс тоже была не против, да вмешался злой рок: откуда ни возьмись, примчалась жена кузнеца с пятью великовозрастными детьми, брошенная им несколько лет назад в Лавраце. Случилась эта оказия за день до намеченной свадьбы. Пришлось разорвать помолвку и в срочном порядке подыскивать нового жениха, приглашения-то разосланы, гости у порога толпятся, столы от кушаний ломятся, за священника и музыкантов уплачено...

Как раз через село проезжал богатый купец, вызвавшийся добровольно помочь несчастной горе-невесте. Объёмное брюшко предполагаемого будущего мужа внушало родителям надежду на то, что в браке их доченька также голодать не будет. Кто ж знал, что до момента бракосочетания он, воспользовавшись возможностью подкрепиться бесплатно, переест и скончается перед алтарём, не успев произнести клятвы верности?! Особенно расстроились, не считая невесты, родители Агнесс, втайне надеявшиеся заполучить богатство несостоявшегося покойного зятя. Праздничный банкет обернулся роскошной тризной. Раздосадованная невеста просидела три дня и три ночи, оплакивая судьбу-злодейку горючими слезами. "Успокойся, доченька! — увещевал прагматичный отец. — Ну, с первым не получилось, ну, со вторым, так с третьим обязательно повезёт! Приданое есть — и жених сыщется!" Обдумав положение, отец взял любимую дочурку, жену и поехал на ежегодную ярмарку, устраивавшуюся в Лавраце. Там сельский староста познакомился с натуральным дворянином, правда, из обнищавшего рода, но всё ж таки дворянином, подыскивавшим невесту для своего сыночка. Ударив по рукам, отцы семейств вернулись по домам готовиться к генеральным смотринам и к предстоящей свадьбе. В назначенный день лаврасские дворяне посетили деревню, и тут выяснилось пренеприятнейшее обстоятельство: дворянский сын терпеть не мог спиртного — ни деревенского самогона, ни столичного вина. На почве неприятия даров бога Бухаиля разгорелся нешуточный скандал, приведший к изгнанию дворян из села. Старый дворянин тогда ещё пообещал отомстить, помнится. Спустя седмицу он прискакал с отрядом бойцов из Ордена Карающих, разговор вёл со священником, после чего священник обвинил Агнесс в колдовстве. В тот день она, вконец разочаровавшись в перспективе замужества, отправилась к тётушке Лазарии в Юрпрудский монастырь.

Теперь, симпатизируя молодому человеку, она боялась очередной неудачи. Вдобавок к нависшей тени злого рока её тяготил обет безбрачия, который она собиралась дать при постриге. Девушка уже считала себя монахиней. Ещё её мучил очень важный вопрос.

— Господин Виктор, а как вы оказались в том ужасном зале, откуда спасли меня?

— О! Я узнал о вашем похищении культистами и искал вас. К сожалению, не успел спасти матушку Лазарию, да пребудет её душа на небесах, — он изобразил скорбь на лице. Не говорить же понравившейся девушке, что бежал от крысолюдов и упал в какую-то яму, откуда совершенно случайно брякнулся на голову Рогатому Кролику. "Эх, неподходящее место для комплиментов", — подумалось Виктору. Разговаривая с девушкой, он прикидывал варианты побега. Клетка стояла у каменной стены, поблизости топтались двое серых крысолюдов с палками. Два выхода из зала призывно манили темнотой распахнутых настежь дверей. Бежать из места, доверху забитого нежитью? Подобная мысль могла прийти только Избранному. Вслух он спросил: — Эти мерзкие существа не навредили вам?

Раскаты барабанного боя заглушили слова девушки. На сцене намечалось значительное событие. Крысолюд-певец выбросил пустую бутылку в группку заседающих за столиком пропойц и пафосно заголосил, обводя присутствующих осоловелым взглядом:

— Трепещите, хвостатые порождения мрака и лысые обезьяны поверхности! — под "лысыми обезьянами" он имел в виду, естественно, пленников. — Перед вами предстанет сам князь нежити, повелитель ночи, наш горячо любимый царь — Шапочник!

У Виктора забулькало в животе. Внутри происходили подозрительные процессы, вызванные, надо полагать, употреблением винными добавками старика Мали. Жаль, гигант бытовой алхимии не предупредил о дозировке и побочных действиях.

Забили частой дробью барабаны, возвещая выход могучего существа. Крысолюды замерли в благоговейном трепете, уставившись на сцену, где должен появиться обещанный "князь нежити". Занавес раздвинулся, и перед присутствующими предстал роскошный бронзовый саркофаг на приделанных к нему маленьких колёсах! Мастера изрядно постарались, украшая его сценками из жизни понтификов Виталийского королевства: церемонию возведения в сан, исцеление больных, сжигание святым огнём толп еретиков и, в заключение, сцена соборования умирающего священнослужителя. На крышке центральное место занимало изображение словно бы спящего понтифика.

"Откуда у них гроб главы Церкви?" — удивился Виктор.

Серые крысолюды открыли дверцу клетки и бесцеремонно вытолкали пленников наружу, заломав им руки за спины. Люди пытались по возможности сопротивляться. Агнесс, например, упиралась ногами. Чудовища, схватив её за волосы, поволокли к сцене. Бывший послушник больше преуспел в сопротивлении, он вырвался из лап конвоиров и, не вписавшись в поворот, упал на стол, испортив отдых четверым сидевшим крысолюдам. Поймав неугомонного человека, серые стукнули его пару раз. Тем не менее, наказание не повлияло успокаивающе. Вырываясь, он запел песню беглого каторжника, за что немедленно поплатился. Удар концом палки под дых выбил из него воздух и желание сопротивляться. Остаток пути его протащили по полу.

— Не рыпайся, дольше проживёшь, — заботливо прошипел в ухо Виктору хвостатый конвоир, подкрепляя слова чувствительным тычком под рёбра.

Людей поставили на колени перед сценой, пригнув головы к полу.

— Шапочник! Шапочник! Отец! Отец! — скандировали крысолюды.

Своды зала дрожали от слитного голоса десятков чудовищ. Темп произносимых воззваний учащался, пока не превратился в рёв под бой барабанов. Внезапно звуки оборвались. Краем глаза Виктор наблюдал за саркофагом. Со скрежетом отодвинулась крышка, над гробом показалась костлявая крысиная лапа. Пергаментная растрескавшаяся кожа с редкими белыми волосками навевала мысли о древности существа, покоившегося в бронзовом ящике, золотые перстни на тонких скрюченных пальцах свидетельствовали о высоком положении мертвеца. На массивном кольце-печатке мерцали потусторонним зеленоватым светом инициалы хозяина — литера "А" и цифра "I".

"Неужели крысолюды ограбили могилу понтифика Антония Первого, виновника их возникновения?"

За рукой последовал головной убор, расшитый золотом и серебром — митра понтифика, предназначенная для проведения таинств. Естественно, металл померк за долгие годы, ткань испачкалась и утратила пышность, но впечатление митра производила неизгладимое. Под ней кривилась крохотная по сравнению с головным убором крысиная мордочка, белая, поросшая короткой жёсткой растительностью. Ядовитой зеленью горели крошечные глазки без зрачков. Бывший послушник сообразил, почему существо называли Шапочником — подобной "шапки" не носит никто кроме понтификов.

Протарахтев костями и драгоценностями, прошуршав одеянием, тварь встала, выпрямившись. Ниспадающее до пят белое одеяние не могло скрыть выпирающего живота, и Виктор невольно задумался о рахите у чудовища. Определённо, восставший из гроба крысолюд обожал роскошь, причём, в отличие от иных, обвешивающихся несчётным количеством драгоценностей, обладал вкусом. Плечи преображённого мертвеца охватывала короткая накидка из тончайшего узорного шёлка с горностаевым подбоем, застёгивающаяся на груди рубиновой брошью. Сейчас одеяние, некогда великолепное, представляло собой удручающее зрелище: грязное, изъеденное насекомыми. Горностаевый мех свисал мелкими клочьями. На груди висел на толстенной золотой цепи медальон в виде человеческого черепа, заключённого в неправильной формы звезду — священный некромантский знак. Чудовище стискивало медный посох с насаженным на него черепом и перебирало другой лапой покрытые лаком костяные чётки.

Крысолюд неспешно вылез из саркофага. Мелькнули почти новые красные кожаные туфли. Он повернулся к гробу, порылся в карманах облачения, выудил маленький предмет вроде брелка из змеиной головы и направил на гроб. Предмет и саркофаг одновременно тренькнули, крышка сама собой встала на место.

Медленно обозрев зал, крысолюд осклабился и довольно захихикал.

— Привет, молодёжь! — взвизгнул он.

— Здравствуй, Шапочник! — хором отозвались собравшиеся.

Шапочник говорил степенно, предоставляя слушателям возможность вдуматься и понять, о чём идёт речь. От него исходила некая мистическая сила, называемая учёными мужами "харизмой". Сразу видно серьёзный субъект, не любящий шуток, настоящий главарь преступного сброда. Насколько понял бывший послушник, крысолюд провозглашал скорый поход против живых в помощь призвавшему нежить в Лаврац "большому другу крысиной расы". Собравшиеся в городских катакомбах "перерождённые" — разведывательный отряд, за которым придут несметные полчища. Они разрушат старый мир, на руинах построят новый порядок, и главную роль в нём будет играть нежить. Под конец Шапочник воззвал к бурному празднованию грядущей победы над живыми.

Выговорившись, он удосужился взглянуть на поникших у сцены людей. Кровожадная ухмылка, не сползавшая с его морды, стала ещё шире.

— Ты кто будешь, мил человек? — проскрипел он, больно пнув бывшего послушника по ладони. Виктор ойкнул и повалился носом в пол, руки-то у него были заломлены за спину. Заметивший необычное пятно на запястье крысолюд пригляделся, ухмылка превратилась в оскал. — Так-так, кто у нас тут объявился? Костюмчик у тебя, ровно у крестьянина вонючего, да только землёй ты не пахнешь и ручки-то у тебя белые, к тяжёлой работе не приученные. Родинка интересная... Никак, сам Избранный к нам пожаловал!

Отрешиться от мыслей, чувств, происходящего... Чудо требует полной концентрации на желании, подкреплённой верой.

Виктор крайне редко прибегал к чудесам Бухаиля, хотя именно ему они удавались лучше, чем остальным послушникам. Ди Сави утверждал, что божество отметило даром молодого человека, совершенно не склонного к распитию спиртного. Пил парень редко, исключительно по праздникам, не считая особых случаев вроде столкновения с циркачами. Всерьёз избирать покровителем бога вина он не собирался, предпочитая бога знаний Гортиила, одного из небесных Великих Повелителей.

— Вот потеха! — Шапочник пнул Виктора по рёбрам, перекинув на бок. — Что скажешь, Избранный? Ну? Почему молчишь?

"Боли нет", — твердил себе бывший послушник, холодея от ужаса при мысли о близком присутствии Агнесс и о возможной неудаче и вдыхая побольше воздуха.

"Дыханию Бухаиля" Ди Сави научил только выбранных им учеников. Вечером он заставлял их напиться, утром, грозя своим тяжёлым посохом, вводил в особый похмельный транс. "Почувствуйте вино в крови, — говорил он, прохаживаясь за сидящими в молитвенной позе юношами. — Почувствуйте его в лёгких. Не получается? Обратитесь к богу Бухаилю, молитесь ему, прося осуществить ваше желание. Не вино в жилах ваших, а божественная сила! Сам небожитель управляет вами, находится в вас! Ваше желание — его желание, ваша воля — его воля! Жарко в груди? Вот теперь выдохните!"

— Издеваться вздумал? — взъярился крысолюд.

Винный газ шумно вырвался изо рта Виктора, создавая прозрачное облако, куда угодила морда под митрой понтифика. Бледный нос раздражённо задёргался, Шапочник отпрянул, закрутился волчком, исторгая проклятия в адрес гнусного человечишки. Будь вино не созданным в храме, ничего не произошло бы, разве что Агнесс захмелела бы. Крысолюды не нуждаются в дыхании, однако, наделены потрясающим нюхом и постоянно втягивают крохотными ноздрями воздух. Способность, помогающая учуять добычу и опасность, сыграла с ними злую шутку. Вдобавок, невидимые капельки "Дыхания Бухаиля" оседали на шкуре, прожигая её подобно кислоте, и проникали в глотку и лёгкие. Естественно, у бога чудо приобретало поистине убойное воздействие, чего не скажешь о произведённом его почитателем эффекте.

Удерживавшие человека крысолюды покатились по сцене. Их глазки-бусинки остекленели, в них поселились страх и удивление. Невидимое облако удушливого газа с огромной скоростью распространялось по залу, выкашивая чудовищ не хуже косы бога смерти. Они падали где были: пьющие — за столами, танцовщицы-официантки — на столах и по пути к оным, крысолюд в фартуке — за стойкой, в окружении сосудов с хмельными напитками. Конвоиры, стоявшие возле Агнесс, рухнули. Последним на ногах оставался Шапочник. Он схватился за горло, хватая зубастой пастью воздух. Кашель сотрясал его тщедушное тельце. Загремел по полу выпавший из ослабевшей руки посох.

— Убийца! — самое невинное, чем обозвал человека крысолюд. — Я ж тебя за... На... В... Будешь у меня... Задуши-ил!...

Непереводимая игра слов, использованная Шапочником для передачи собственного скверного настроения, закончилась его падением. Перед этим действием он закатил пылающие зелёной ненавистью очи и взмахнул руками, будто желал взлететь. Взлететь у него не получилось, зато он эффектно упал на колени, изогнулся дугой, низвергся со сцены и распростёрся на земляном полу, подёргивая воздетыми к потолку четырьмя лапами.

— Оух-х, — вырвался у Виктора вздох облегчения, когда он обвёл взглядом лежащие тела.

Он вылез из-под груды крысолюдов, направился к уже вставшей девушке. Агнесс ошалело крутила головой, очевидно, не веря в произошедшее чудо.

— Как это всё? Они что, все умерли?

Бывший послушник спустился со сцены, разминая нывшие мускулы, оценивающе глянул на конвульсивно подрагивающего конечностями Шапочника и с жестоким наслаждением пнул его под рёбра. Чудовище никак не отреагировало, уставившись мутными зенками в сводчатый потолок.