Зверь лютый. Книга 1. Вляп

И это очень здорово, что у меня ни отца, ни матери, ни иной родни, поскольку за них за всех — она, Юлька. Которая меня выходила, вылечила. Мало-мало грудью не выкормила. Мой статус господского любовника приводил Юльку в восторг, вместе с осознанием её приближённости ко мне, сопричастности к процессу и блистательнейших перспектив.

— А ты меня слушай, а я тебя научу. Как господину приятным быть. Да так, чтоб он от тебя оторваться не мог, чтоб ни на кого другого у него ни уд не вставал, ни глаз не смотрел. Чтоб все мысли только об тебе любимом, желанном были. Научу как смотреть, как ходить. Чтоб хозяин всяко дело только по слову твоему делал. Чтоб ты только глянул, а у него уже всё... Торчьмя торчит и жаром пышет.

Поток гаремных премудростей начал изливаться в мои уши сразу же и безостановочно.

Как-то одна моя знакомая, когда случился у нас с ней... облом, сказала:

"Все мужики садисты-извращенцы. Сначала отымеют нас в уши, а потом — в кусты".

Насчёт "в уши..." — Юлька вполне могла хоть кого.

Иногда участие в процессе принимала Фатима. Она, кстати, осознав мой статус и "горбушкину" ко мне приближённость, стала относится к Юльке с явным уважение и даже прогибом. При их разнице в габаритах — это было, временами, просто смешно.

Фатима — тоже из гаремных. Откуда-то с побережья моря. Похоже Каспийского. Которое здесь по привычке звали Хазарским. Вот она-то была настоящей потомственной гаремной девкой. Но не наложницей, а прислужницей.

Как-то мои современники не учитывают, что каждый такой "сад наслаждений" представлял собой большое и сложное хозяйство со своими специализированными подразделениями. Персидскому шахиншаху в начале 19 века содержание всех этих "гурий" обходилось дороже, чем содержание всей армии. Потому что вокруг десятков жён и сотен наложниц всегда образуется тысячная толпа обслуги. А кормить и одевать надо всех.

"Гурия" съест персик и довольна, а служанкам её — подавай барашка каждый день.

Вот в этой толпе, во "внутренней службе охраны правопорядка" и выросла Фатима. Какой-то гормональный сдвиг в детстве привёл к её быстрому росту. Подсунуть молодую великаншу своему господину, который, кстати, был невелик ростом, главный евнух не рискнул. Поэтому Фатиме устроили обрезание.

Бывает, оказывается, и женский вариант. Точнее — "фараонов". Фатиме выжгли раскалённой спицей клитор и сшили внутренние губы. Потом положили на бочок на месяц. Пока губки не срослись намертво. Осталось только отверстие диаметром с карандаш. Всё функционирует в обычном цикле, а вот всунуть-дунуть и, соответственно, забеременеть — не получится.

Фатима всё это продемонстрировала нам с Юлькой, поглядывая на неё с некоторой надеждой. Лекарка всё же. Но Юлька, хоть и заинтересовалась, но ничего положительного не сказала. Кроме того, что бывает другой вариант. Когда вместе с клитором губы отрезают. Имеется ввиду — нижние, внутренние, "срамные". И тогда остаётся только рожать, поскольку необходимую сумму тактильных ощущений для получения сексуального удовлетворения получить невозможно. Нечем.

Имея девицу таких габаритов, которую ни в постель, ни к рукоделию не приспособишь, мудрый тамошний евнух сделал из Фатимы бойца службы общественного порядка. В смысле: в гаремном обществе.

Дословно сказано: "псица цепная".

Фатима имела большой опыт прекращения женских ссор и драк. Без оставления следов на лицах и телах участниц. Поскольку любое из этих тел может быть потребовано в любой момент для употребления к господину. И в части поддержания порядка в кругу малышни. Ибо детишек в гареме много, их там делают, приставляют к работе, некоторых кое-чему учат.

В гареме Османских султанов половина, примерно, наложниц была приписана к "уходу за детьми". Но толковых наставников как всегда мало. И длинномерная надзирательница, уловившая основы пед.процесса, вполне может быть полезна. В частности — танцы.

Вот этим она собиралась внести свой вклад в общую тенденцию продвижения меня на господское ложе с последующим там закреплением.

В тот вечер, когда Юлька вытянула из Фатимы эту историю, они обе напились и наплакались. Потом Фатима начала буянить, приставать ко мне и к Юльке с непонятными, а от этого особо нескромными, предложениями. Остановить этот... опечалившийся козловой кран было невозможно. Но Юлька как-то ухитрилась уговорить Фатиму выпить. "Ещё по кружечке". Чего-то со своей добавкой. И та завалилась спать прямо посреди комнаты.

Храпящий на полу моей комнатушки безбашенный козловой кран...

Чем это она её? Очень похоже на клофелин, но растительного происхождения.

По утру обе были несколько... похмельные, взаимно-недовольные. Фатима, чувствую свою вину, разозлилась и, когда Юлька что-то не так сказала, отодвинула её с дороги. Так что горбунья пролетела обе комнаты насквозь. И дальше бы летала, но входная запертая дверь остановила.

Потом они мирились, плакали, и за вечернем чаепитием бражки Юлька раскололась.

При всей своей любви рассказывать о себе, любимой, до сих пор Юлька ничего не говорила о своих делах в этом доме. А тут выдала историю об истоках... странности Хотенея Ратиборовича.

Стоило ей произнести это имя, как у меня ушки сами развернулись в сторону источника звука.

История выглядела так.

Лет пятьдесят назад, молодая, благородная девица из малоизвестного и абсолютно обедневшего рода, дальняя родственница не пойми кого, оказалась под одной крышей с Мономахом. Кажется, дело было на охоте.

Мономах в своём "Поучении..." плачется, что его "и лось на землю метал, и кабан грыз, и волки рвали, и тур бодал". Но не забодал. По тексту хорошо видно, что князь охоту любил, и толк в ней понимал. Пока охотнички кушали добытое, а Мономах отлёживался после "забав княжеских" в форме "добывание мяса насущного для своих приближенных", тринадцатилетняя девица пошла не то повязки поменять, не то питье подать. И оказалась под князем. А утром, вместо того, чтобы лить слезы об утраченной чести девичьей, переоделась в мужское платье и, уведя коня у кого-то из свиты, отправилась в Киев.

Князю было под шестьдесят, он оценил и невинность, и готовность. Некоторое время Степанида прожила в великокняжеском тереме. Пока животик не начал давить на носик. Тут Мономах и выдал её замуж за одного из Укоротичей.

"Выгодная партия", как говаривали российские аристократы. Пока не пришло время "партии нового типа".

Брак случился успешный, но Степанида отнюдь не собиралась сидеть тихонько в тереме, "за мужем". И рождённого сына она назвала Ратибором. По имени давнего, ещё Переяславльских времён, сподвижника и соратника князя. А самого Мономаха уговорила быть крестным отцом.

Мальчик рос "резов, но мил".

С одной стороны, Степанида тряслась над единственным сыном. Поскольку только он и защищал её от очень всем этим недовольного мужа. То, что парень — "мономашич", а не "всякая шелупонь боярская" — ему объяснили.

С другой стороны — "дитя греха", "курвин сын", "вот подожди, сдохнет Мономах — уж мы-то отыграемся".

Мальчик рос, становился всё более "резов" и всё менее "мил". Когда Мономах умер, мальчик был уже слишком велик, чтобы его можно было просто "заспать". Старший сын Мономаха Мстислав к незаконному братцу своему тоже благоволил.

Тут Степанида устроила сыночку очень выгодный брак. Выгодный со всех сторон, кроме одной. Ратибор жену возненавидел, а поскольку сам был живым примером нарушения правил приличия и "наплевизма на общественное мнение", то и дома ничем не стеснялся.

Кстати, Степанида сначала его в этом поддерживала. Старая проблема отношений свекрови и невестки. Потом, после рождения внука, Хотенея, пыталась притормозить, но было уже поздно.

Ратибор участвовал во всех заварушках той эпохи. Во всех этих "крамолах" и "усобицах". В основном, на стороне Изи, поскольку старуха сделала такой выбор. Ему то приходилась убегать из Киева, то идти в степь, то драться с галичанами или суздальцами... В перерывах он добирался до жены, насиловал её, как привык это делать с полонянками в походных условиях. И снова ускакивал. А Хотеней рос и рос. И дорос.

В очередной приезд отца он оказался свидетелем сцены, когда пьяный и озверелый отец возбуждал "любовный жар" у его матери с помощью плётки. Мальчик кинулся на отца и... мгновенно оказался лежащим поперёк кровати на животе, со спущенными штанами и отеческим членом глубоко в собственной заднице. Как и было привычно Ратибору в походных условиях, когда бабья нет, а молоденькие полоняне, холопы и прислужники — всегда согласны. Поскольку их и не спрашивают.

"Чем я тебя породил, тем я тебя и...".

Отлёживался он долго. Юлька аж светилась от гордости, рассказывая о том, как и что было порвано и побито. Как она "ночей не спала, во всякое дыхание вслушивалась". Она оказалась в это время в Киеве и её поставили на лечение.

Потом её гордость переключилась на меня: "а мой-то, ни стона, ни плача... лежит себе улыбается".

Это была неправда. Я плакал в подушку, отвернувшись к стене. Лежал и плакал.

Мне было жалко... жалко моего любимого, милого Хотенея. Тогда ещё моего ровесника. На которого залезает здоровенный пьяный злой бородатый мужик. И рвёт белое тело моего единственного... И никто ему... И даже пожалеть... И он униженный, избитый, разодранный, испуганный...

Нет, а как у нас с ним хорошо получилось! Я правда, как-то не готов был. Но ничего... В следующий раз... Ведь важно не — "что, где, когда". Важно — с кем. А он такой... Хороший. И я его так понимаю. И мне его так жалко...

А Юлька продолжала. К изнасилованному подростку приходила любимая бабушка утешать. Что-то типа: "на все воля божья, не гневи господа... Ратибор — отец твой, родитель и господин, и ты весь в воле его...".

Вот тогда и прозвучала первый раз фраза, которую я здесь услышал: "Всё сказала, карга старая? Прощай".

Через несколько недель мальчик поднялся. Тайн от слуг не бывает. Постоянный шепоток за спиной, отношение сверстников, родственников...

Потом... У юноши до этого эпизода были кое-какие "брачные игры". Всё вполне невинно. Взгляд особый, шепнуть на ушко... Максимум — как бы случайно прикоснуться к чему-нибудь сладко-округло-выпирающему.

Парень попробовал восстановить процесс. В ответ — насмешки. Попробовал завалить сенную девку. В самый подходящий момент: "а давай как тебя твой батюшка". Вместо игр — озверение и мордобой. Залез ещё на одну — не получилось.

Юлька ругалась страшно — её к этому моменту уже из Киева отправили.

— Да у меня такие снадобья есть, да если б я здесь была...!

Зато приехал из похода Ратибор. Ободрал и отодрал, как обычно, жену и велел привести сына. В каких именно выражениях... думаю, всё-таки Юлька здорово привирает. Хотеней явился. Подготовившийся, в отличие от прошлого раза. В присутствии бабушки добрый батюшка ласково говорил с сыночком, мирился, потом приобнял за плечи, по-отечески похлопал по сыновней заднице. И... получил нож под ребро.

Хорошо, что с ними была Степанида. Иначе бы новоявленный отцеубийца зарезал бы сам себя. Но Степаниде был нужен хоть один живой мужик: баба во главе рода быть не может.

Она умудрилась замять дело: "пил сынок мой много, вот и сердце не выдержало". А на пятнадцатилетнего мальчишку свалилось ещё и старшинство в роду.

Через полгода во время очередного похода, в котором он вёл свою боярскую дружину, двое сверстников-родственников вздумали подшутить над ним. На общеизвестную в роду Укоротичей тему.

Шутка обернулась вспять. Войско стояло лагерем две недели. И две недели Хотеней насиловал своих кузенов в своём шатре не выпуская. Ему это понравилось. Гормональный шторм в крови не утихал, нужно было командовать людьми, как-то сохранять ясную голову. Бабы не годились. Подошёл этот способ.

А дальше всё просто: идёт отряд через село, сбоку мальчишки местные наперегонки бегут.

— Эй малёк, ты чей? Скажи отцу, чтоб к боярину Хотенею Ратиборовичу бегом бежал...

— Твой? Продай. Ногата.

— А может ваша милость ещё и девку возьмёт, за полцены. А то у меня их семеро...

Ногата — кусочек серебра. 2.5 грамма. Корова или кобыла — 10 ногат, конь — 30. Раб — по обстоятельствам и в зависимости от размера и давности распроданного на здешнем рынке последнего полона и нынешнего урожая. Бывало, что за ногату продавали и здорового взрослого мужика. Рабёныш... Хорошую цену дали.

Потом — подмыть, смазать, поставить... Некоторые молчат, терпят, большинство кричат, плачут, мамку зовут. Потом привыкают. Все. Хвастаются между собой хозяйскими подарками, сплетничают, вырастают. Кого продают на вывоз. Кого женят — и в вотчины...

Одна беда: мальчики рожать не могут. А Укоротичей всё меньше остаётся. И самому Хотенею пора наследниками обзаводится. Законными. От "жены в церкви венчанной". Хочешь не хочешь, а женится надо. Для этого нужно сломать сложившуюся репутацию. Устойчивую, десятилетнюю. Не меняя сути. Поскольку, как Юлька сказала — поздно. Вот тут и пришла моя очередь.

И во всей этой круговерти страстей, жизней, смертей, любовей и ненавистей я, со своим системным мышлением и опытом оптимизации сложных систем, со всем, более чем восьмивековым опытом всего человечества после "нынче", со знанием разных идеологических конструкций и национально-общечеловеческими принципами, с какими-то кусками научно-технического в голове... очень неуместен.

Не нужен я этому миру. И он меня отторгал.

Знания, принципы, ценности... — ненужно, неуместно, бессмысленно. Мусор.

Имели значения только те мои свойства, которые видны и интересны местным жителям. Лысина — лысый ребёнок — уродливо, но — забавно. Безволосость — гладенький — на ощупь приятно. Остаточная металлизация на коже — "шкурка с искрой" — понравилось.

Всё.

Как человек, личность — я здесь никому не интересен, никому не нужен. Нужен не человек — интересная зверушка. "Наши домашние любимцы". Остальное — лишнее. Мешает. Убрать. Только вариации "основного инстинкта" в исполнении забавного зверька.

Попаданец — в попе танец.

Конец третьей части

Часть 4. "Мы выбираем, нас..."

Глава 16

Целую неделю я отлёживался. Спал, дремал, ел, снова спал... И — отлёживался. Приходил в себя. После всего пережитого. Ужаса. Ужасов.

Тепло, чистенько. Тараканы по стенам не бегают, куры за стеной не кудахтают. Никто денно и нощно не проповедует над ухом про "холопа верного". Подкрепляя утверждения наказаниями. Палкой.

Хорошо. Тихо.

Хотя какая тишина с Юлькой? Над моей головой шёл непрерывный диспут на тему: "Правильное поведение любимой наложницы при наличии законной жены (жён). Случаи из жизни".

Забавно. И очень интересно.

Я-то всю жизнь смотрел с другой стороны. Например, женщина поворачивается ко мне спиной и наклоняется. Типа: с пола что-то подобрать. Что видит мужчина? — Правильно. Интересную... ракурс. А что при этом видит женщина? А как, если нет подходящей зеркальной поверхности, она ориентируется в ситуации? На слух? А когда и как ей можно-нужно оглянуться? А учесть положение персонажей в комнате, мебель, освещение, закрыты ли двери, разница в росте... Одежда, наконец. И своя, и его.