Две стороны монеты

— Подойдет.

Они помолчали. Отец сосредоточенно нанизывал не крючок мелкого червя, Полина старалась поудобнее устроить надувной матрас и мазала руки средством от комаров.

— Полина, когда ты пыхтишь, как сейчас, значит хочешь что-то спросить, но не решаешься. Спрашивай.

— Да, папа. Я только не знаю, как сформулировать... Понимаешь, в игре есть вроде бы полноценный мир, со своей историей и событиями. Но понятно, что он списан с реального, пусть там что-то додумано и изменено. Но сами идеи — они внешние. Да и история реального мира местами мутная.

— Ты хочешь сказать, то, что здесь придумано историками или писателями, в том мире может считаться фактом? Это понятно, все как для художественной литературы. В чем проблема?

— Игровой мир держат искины. Их можно считать богами того мира. А если боги во что-то верят, с этим стоит обращаться как с реальностью. Реальностью того мира, разумеется.

— Дочка, ты невнятна. Зачем столько вступительных слов? Я понял, что ты по каким-то событиям реального мира хочешь понять что-то про игровой. Что? По каким событиям?

— Рассказываю, как сама понимаю. Лет сто или там двести назад отношения между родителями и детьми были другими. Принципиально другими. В общем случае не было никакой любви или личных отношений, дети были встроены в традицию. От которой не уйти. Родители, или даже деды, были безусловной властью. Чем-то типа владык-тиранов. Может, там кто-то кого-то и любил, но это скорее исключение, чем правило. В рамках традиции это лишнее. Главное, чтобы дети "почитали" старших, безусловно им подчиняясь.

— Такой взгляд и в художественной классике встречается. У того же Золя. Так что ничего нового, может, только слишком радикально. Исключений наверняка было много.

— Да, предположим, так было до появления капитализма. Большие предприятия в городах, рабочие бараки, совсем другой социум. И юноши, пришедшие туда из деревень на заработки. Их традиционная община осталась где-то там, их владыки старшие — далеко. Они в новом месте и в новой среде. Будут ли они по-прежнему слушаться тех, деревенских старших? Будут ли они по-прежнему отдавать им свой заработок? И если даже да, то не утаят ли часть? Власть осталась в старом поселке — не дотянется. Должен был случиться кризис, когда старшее поколение дряхлеет, а потока работ и денег от младшего — нет. Младшее ушло в отрыв и скрылось в тумане.

— Не так уж все и трагично. Детей тогда было много, кто-то ушел в город, кто-то остался. Прокормят, отработают.

— Но и резервы тогда были маленькие. Уходили-то самые активные и работящие. Рабочих рук оставалось меньше, их качество падало. И вот здесь начинаются те самые расхождения между официальной историей и тем, во что верят искины. По их мнению, тогда в человеческом обществе был создан "детский мир". Чуть сказочный, с другими отношениями, слегка другой этикой, и со взрослыми в роли богов. Что важно, любящих богов, хотя порой эта любовь подавалась несколько своеобразно. Многое было взято из христианства. Важно, что теперь родителей полагалось любить, а не просто подчиняться. "Детский мир" был светлее и ярче повседневного, и происходило что-то вроде импринтинга. И как результат, уходящие на заработки в города сами тянулись к своим оставленным в деревне родственникам. До сих пор мне вроде бы все понятно, а вот дальше... Двадцатый век, первая половина, Александр Грин. И один из искинов сказал странную фразу: "Грин первым распространил мир детства на возраст юности". Можешь мне объяснить, что это значит? Вроде бы Грин — это к вашему поколению вопрос?

Отец молчал долго. Поправил удочки, перезакинул их в другие места, проверил наживку. В конце концов повернулся к Полине.

— Сам по себе Грин, думаю, ни при чем. До войны о нем мало знали и почти не читали. А когда в шестидесятые он стал "флагом молодежи", его давно уже не было в живых. В твоей гипотезе пропущен еще один элемент — вожатые. В девятнадцатом веке с теми ребятишками, которые вроде бы уже не совсем беспомощные, но еще не взрослые, занималось самое старшее поколение. Чаще всего бабушки. Между ними и детьми, для которых создавали виртуальный "детский мир", большой разрыв. Дистанция. А в послевоенные годы, или даже в довоенные, массовой пионерией занялись комсомольцы-вожатые. Они еще помнили себя, сидевших с другой стороны пионерского костра. А мировоззрение "детского мира", как и любое другое, стремится к экспансии. И в результате не младших ребят готовили к жизни в большом взрослом мире, а "мир детства" затянул в себя ближних взрослых, вожатых. И потребовалась идеология для взрослых представителей детского мира. Грин подошел , хотя и его пришлось урезать и подгонять, не об этом он, скорее всего, думал, пока писал.

Полина молча кивнула. Шуршали камыши, догорал закат. А Полине казалось, что она почти видит непрерывную цепь взаимосвязей от сказок, рассказанных на деревенской завалинке, через песни у пионерского костра, до сияющей виртуальности "Другого глобуса".

* * *

"Наш самолет совершил посадку в аэропорту Пудун..."

За окном была дымка и солнце, не сравнить с московской промозглой серостью, навалившейся на столицу перед ее отлетом. Полина убрала в рюкзак жилет, в Шанхае уже лето. Интересно, ее встретят, или придется добираться до офиса принимающей стороны самой?

Встретили. Да не кто-нибудь, а Денис.

— Привет! А ты откуда тут?

— Ты же сказала, что прилетаешь. А я сходил в администрацию и узнал рейс. Дорога же оплачивалась через здешних. Но ты что, не рада?

— Рада. — Полина прижалась к его плечу. — И даже очень. Все же в виртуале чего-то не хватает. Я даже не знаю чего, но не хватает точно.

— Зато я знаю — блеска глаз.

— Да, глаза — это важно. А еще твой запах.

— Ага. Пойдем, твой багаж, наверное, уже выдают...

— Пойдем. Я много не брала, улетала срочно и якобы только обсудить диплом.

— А потом?

— А потом — внезапно влюблюсь и застряну здесь до окончания вами курсов.

— Очень радостная новость, особенно про "внезапно влюбишься".

— Да, это в планах.

В Китае стояла теплая, летняя погода. На клумбах раскрылись чашечки цветов, а легкий ветерок нес смесь запахов, в которой уже невозможно было отделить один от другого.

Глава 31. Реверс

Копыта лошадей взбивали сухую пыль серебристой ковыльной степи. Отряд из шестерых всадников двигался от стойбища кентавров к горизонту. В составе отряда, однако, случились перемены. Бум отказывался от любых затей, хоть сколько-нибудь отодвигающих повышение в уровне. И идея "посмотреть, где кончается игровой мир" у него тоже энтузиазма не вызвала. Так что Бум остался в замке, оживил заброшенную лесопилку, и принялся пилить, пилить и пилить. Кого он представлял на месте этих бревен, осталось загадкой. Тем временем в стойбище кентавров у отряда освободилась лошадь, которую у Бума выпросил Кобелино, один из офицеров гильдии, и присоединился к отряду. Цере казалось, Кобелино относится к главе гильдии, как отец к дочке, и отправился присмотреть за нею с ее парнем. Багира не возражала, а Мурз вроде бы ничего не понял.

В реальности были суббота и воскресенье, а в игре шли вторые сутки посреди высохшей степи. На стоянках оставляли дежурных, и по очереди выходили из игры поспать и поесть.

Цера подумала, что они так прощаются со временем, когда можно было совместно зависать в игре, а потом вместе же идти в какое-нибудь кафе или в парк. И смотреть там, как китайские бабушки и дедушки дружно делают зарядку. Или как садовые работники ползают на корточках по газону, маленькими ножницами подстригая траву. При этом умудряясь держать строй. В парке всегда кипела жизнь, и они тоже ходили туда, чувствуя себя ее частичкой. Закончился апрель, прошли май и июнь. Ребята закончили обучение, и на следующей неделе должны пройти аттестацию. А она написала диплом и неделю назад отправила его в Москву. А еще отправила письмо родителям, в котором признавалась в накатившей влюбленности и просила посодействовать защите диплома в ее отсутствие, ибо она просто ну никак не может расстаться со своим парнем. Самое забавное, что в этом было очень немного игры. Разве что "неожиданность" этой влюбленности. Но об этом знал только папа, с которым она иногда общалась по скайпу. Так или иначе, "китайский период" жизни заканчивался.

Заканчивался и плотный "игровой" период. Обследованы окрестности Зурбагана. Ребята подняли свой уровень до десятого. Выполнили полным-полно мелких заданий, и все чаще возникало ощущение тесноты игрового мира. Пока в конце концов Фигаро не пришла в голову мысль "поискать горизонт". Ведь не могли же корейские дизайнеры нарисовать реальную бесконечность? Так и образовался "поход к горизонту". Очередная стоянка, на которой Цера дежурила в игре, а все остальные вышли в реальный мир, поесть и принять душ. А потом команда снова собралась, и под копытами лошадей стелился все тот же высохший ковыль.

— Все же китайско-японские пейзажи красивее, — вздохнул Мурз, — сакура там, лотосы... А тут и цветка девушке не подарить, хоть и весна вроде.

— Это не пейзажи красивее, а привычка видеть, — Багира отбросила былинку, которую кусала перед этим. — Болота и леса в Сибири не назвать особо красивыми. Однако, когда весной по берегам речек начинает цвести жимолость, и вид, и запах — обалденны. Только это мало кто видит: время цветения жимолости — самый разгул клещей. Но в игре можно было бы... Опа! Ребята, смотрите!..

Отряд выехал на крутой песчаный обрыв. Внизу под обрывом рос чахлый березово-хвойный лесок, изрезанный петлями речки и старицами. Светлыми мазками белого, золотистого, ярко-желтого и нежно-розового изгибы русла подчеркивали скобки цветущего кустарника.

— Я только вспоминала...

— Это значит, — заметил Кобелино, разглядывая лес под обрывом, — что края мира мы достигли. Причем, возможно, уже давно. Просто мы ожидали продолжения степи, и искины игры этот пейзаж достраивали. А теперь ты ярко представила эти заросли, и вот, пожалуйста. Но спускаться я бы туда не советовал, даже если клещи и гнус не введены в модель.

— А вот мы сейчас проверим, — Фигаро спешился и прошел к обрыву, внимательно оглядываясь. — Точно.

Следом подъехали все остальные, а Цера, ухватив за повод лошадь Фигаро, медленно двинулась следом. Почти на краю обрыва, под высокой сосной, лежало толстое бревно и рядом с ним — след от кострища.

— Вот и доказательство, — Фигаро поднял с земли какие-то щепки, блеснувшие лаком.

— Это что? — Кобелино нахмурился, безуспешно пытаясь ухватить смысл.

— Когда мы были во-он там, — он показал наверх, откуда они пришли, — подъезжали к обрыву, и все глазели на жимолость внизу, я представил себе медведя, сидящего на бревнышке и играющего на балалайке. Ага, вот и...

— Понятно. Вон и следы прямо по обрыву. Кубарем скатился. Видимо, не приглянулась ему балалайка. — Кобелино присматривался к следам на песчаном откосе. — А знаешь, Фигаро, это ведь показатель ограниченности искинов игры. Цветущий кустарник — это статика, ее воспроизвели, а медведя в сцене — нет. В первый момент он, может быть, и играл, но как только события вышли за пределы твоего образа, так все. Модель стала неадекватна первоначальной задумке.

— На тему возможности и невозможности желательна еще одна проверка, — Цера оглядела окрестности. — Мне кажется, или справа песчаный обрыв переходит в скалы?

— Похоже... Но до них далеко, — Фигаро задумался, — и как-то неопределенно там все выглядит. Возможно, тоже граница мира.

— Тогда туда и двигаем.

Отряд поехал вдоль края обрыва. Сухая степь постепенно сменилась грудами камней, а потом чуть в стороне поднялись скалы. Воздух стал влажным, по камням кое-где заструилась вода. Под копытами лошадей как будто ниоткуда собралась тропинка, которая свернула в расщелину и стала круто спускаться. Через пару поворотов путники оказались под навесом огромной скалы, с которой узкой струей падал поток воды. Внизу же обнаружилась статуя девушки с поднятой вверх рукой. Она ловила струю воды на ладонь, вода сбегала по статуе в бассейн у ее ног.

— Да. Антураж, но не сюжет.

— Ты о чем? — Фигаро полюбовался композицией. — Красиво.

— Спасибо. Я старалась. Но вообще-то здесь был еще и сюжет. Местная девочка пришла из деревни и положила к ногам статуи цветок.

— Цветка нет, наверное, уплыл по ручью.

— Наверное. Но обрати внимание — деревни тут тоже нет. И более того — нет тропинок, кроме той, по которой мы сюда пришли. Сюжет искины не достраивают. Наверное, это все же возможно, если вспомнить русалку на морском берегу, но в каком-то сильно ограниченном варианте.

— Русалка тоже не была придумана, — покачала головой Багира. — Это сделанное для нас уникальное сочетание событий, слеплено из нескольких не уникальных, входящих в основной сюжет игры, который делали разработчики.

— Вот мы и выяснили границы возможностей искинов. Предлагаю возвращаться.

— Отпустить лошадей и уходить по телепортам в кольцах?

— Да, — Багира кивнула, — вы в свой замок, а мы с Кобелино в гильдию.

Через несколько минут у водопада уже было пусто, только вода все так же лилась в ладонь каменной статуи.

* * *

По выходу из портала Цера почувствовала, что куда-то падает, потом ударилась обо что-то мягкое, перекатилась... В конце концов она удачно оказалась на четвереньках. Удачно? Цера вскочила на ноги и огляделась. У стены, держась за разбитый нос, подвывал незнакомый маг. Еще двое магов валялись оглушенными, приняв себе на голову Фигаро и Мурза в тяжелых доспехах. Четвертый маг выскочил во двор замка, хлопнув дверью. При этом Цера успела прочесть надпись над головой "Лео (уровень 16)". Встретив ошарашенные взгляды ребят, Цера приняла решение. Показав руку с кольцами, скомандовала: "к Трольшу, быстро". И получив в ответ понимающие кивки, активировала перенос. Вывалились из порталов на сей раз без приключений, у входной двери. Трольш и Звездочка были дома, но о чужих в замке не знали. Впрочем, не удивились — нападение на "семейный замок" — рядовое событие. Да и подкараулить хозяев в зале, куда настроены порталы — тоже стандартная тактика. Пока переход не завершен, в воронке портала прибывших можно рассмотреть и приготовиться к атаке. Спасло то, что в замке они вывалились из порталов в воздухе над головами, а вверх никто из атакующих не смотрел, что и не удивительно после нескольких часов ожидания. Но все же удача...

Осталось понять, где Бум. Открыв логи игрового интерфейса, Цера увидела, что он вышел из игры еще утром. Уже хотела спросить ребят насчет возвращения в реал, как мир перед глазами выцвел, зато обрел не замечаемую ранее детальность. В ушах зазвучала музыка, сначала далеко, но все приближаясь. Ее тело независимо от ее воли повернулось к двери и вышло на улицу.

— Цера, ты куда?

Окрик Фигаро она слышала, но ответить не могла — тело не управлялось никак. Она бежала к реке и потом вверх по тропинке. Краем глаза заметила, что Фигаро кинулся следом, и тут же потеряла его из виду, — направление взгляда тоже определяла не она. Первая мысль была о каком-то вражеском заклинании, хотя в интерфейсе системы ничего такого не сообщалось. Еще это походило на видеоролики, которые в обычных играх отмечают начало или конец некоторых этапов сюжета. Меж тем она спокойно бежала вдоль ручья в сторону водопада. В лесу было тихо, врагов не заметно. Цера сообразила, что даже будь они здесь, не смогли бы первыми напасть на хозяев территории. За спиной ее пытался окликнуть Фигаро, но она не могла повернуть голову. Через какое-то время пробежка закончилась у озера под водопадом. Цера обрадовалась, что ее не потянуло дальше к замку, в "зону войны". Но нет, она молча повернулась, подошла к самому большому из растущих на поляне деревьев и приложила ладонь к коре. По гигантскому стволу пробежала трещина и ствол раскрылся, показывая пустое нутро. Дерево было похоже на огромную трубу с закрытым верхом. Цера вошла внутрь, и ствол сомкнулся за ней, но оставаться в темноте пришлось недолго — она как бы сама стала деревом, смотрела откуда-то сверху из далекой кроны. Внизу были водопад, и озеро под ним, и Фигаро, стоящий на берегу. А еще был виден замок, во дворе которого суетились фигурки людей. Семь, из которых три с перебинтованными головами. Они о чем-то совещались, а потом исчезли в воронках порталов. На замковой башне ударил колокол, оповещая о прекращении осады. Чтобы объявить ее вновь, нужен документ "О спорных землях", который можно купить в городской ратуше, но только раз в месяц и за немалые деньги. На ближайшее время война закончилась, а перед Церой шелестели листьями ветви, ее ветви. Под их шелест она задремала. Кажется, на миг, а может, и надолго. По крайней мере, внизу были уже две фигурки — Фигаро и Бум.