— Толкает, — коротко ответила Полина, проверяя обойму. — Хуже другое. Ствол подбрасывает и вправо уводит.
— Ну на вас, сударыни, не угодишь! — с выражением притворной обиды развел руками Давид. — Другого, извините, по быстрому достать не удалось. И за это, как говорится, спасибо.
— Спасибо, — хором ответили женщины.
— А вот язвить не надо, — ответил им с улыбкой Давид и повернулся к Вадиму:
— Ну что? Поехали дальше?
4.
В "Сосны" они приехали без пяти двенадцать. В кабаке оказалось сильно накурено, но почти пусто. Видимо, наплыв нещадно дымивших посетителей случился несколько раньше, а к полуночи люди уже разъехались.
"Оно и лучше", — решил Реутов, усаживаясь за столик в углу и с удовольствием, вытягивая все еще ноющие после дневной "акробатики" ноги.
Есть никто не захотел, но и сидеть просто так представлялось неправильным. Поэтому заказали пиво и воблу и сразу же выпали из зоны интересов единственного полового, который, послонявшись с минуту по залу и не обнаружив желающих сделать заказ, отправился дремать на стуле, поставленном у входа на кухню.
— Думаешь, он приедет? — спросил Давид, глядя на Полину.
— Думаю, что нет, — вместо нее ответил Вадим, пытавшийся представить, что творится сейчас в Новгороде, но при этом прекрасно понимавший, что на это не хватит не столько его фантазии, сколько осведомленности.
— Я тоже так думаю, — кивнула Полина, выглядевшая сейчас усталой и расстроенной. Причем, как подумалось Реутову, усталость эта по природе была более нервной, чем физической. К тому же он отчетливо вспомнил сейчас свои собственные ощущения после первого боя и подумал, что офицер, пусть и из гражданских, да еще в то время, когда все о войне только и говорили, психологически был подготовлен к боевому стрессу гораздо лучше, чем девушка, выросшая в послевоенную эпоху.
— Тогда нам следует решить, что будем делать дальше, — твердо сказал Давид. — Вернее, какой стратегии будем придерживаться.
— Есть идеи? — Спросил Реутов, закуривая папиросу.
— Есть. — Давид тоже достал пачку сигарет, но закуривать не стал, а просто крутил ее в пальцах. — Можно, как говорится, лечь на дно и подождать развития событий. Когда-нибудь Роберт нам все же "окно" откроет ...
— И нас начнут гонять уже по ту сторону границы, — невесело хмыкнула Лилиан, вынимая из руки Давида пачку "Ахтамара" и вытягивая из нее сигарету. — Ты же прекрасно понимаешь, Давид, что если кто-то рискнул "наехать" на Холстейна, то так просто этот кто-то не отступится.
— Я-то понимаю, — серьезно кивнул Давид. — Но хотел, чтобы и все остальные прониклись.
— Считай, что прониклись, — согласился с Давидом Реутов, которого от одного упоминания об аргентинских делах бросало в дрожь, причем не фигурально, а вполне реально. Физически! Кем могли быть люди, не побоявшиеся стращать Главкома Казачьих войск каганата и охотиться за дочкой транснационального магната, при имени которого и многие миллионщики, не говоря уже о политиках, должны были, по идее, вытягиваться в струнку? И что это за секрет такой, что за гребаная, прости господи, "военная тайна",что из-за нее могли совершаться такие преступления?
— Ну если так, — по-видимому, совершенно не удивившись полученному ответу, сказал Давид, — значит, нам не прятаться надо, а искать
— Что именно? — спросила Полина.
— А вот это уже вопрос по существу, — кивнул Давид. — Давайте, подумаем вместе. Авось, до чего-нибудь и додумаемся.
Однако обсудить этот вопрос "по существу" сразу не удалось, потому что в этот как раз момент в зал с улицы вошел какой-то старик — по внешнему виду типичный крестьянин из кулаков. Высокий, кряжистый, с коротко стрижеными волосами и окладистой бородой, он был одет в аргентинские темно-серые джинсы, армейского образца ботинки и распахнутый на груди дорогой шерстяной зипун1, под которым видна была снежно-белая, едва ли не накрахмаленная косоворотка, тщательно застегнутая на все пуговицы. Оглядев пустой ресторан внимательными серыми глазами, прятавшимися под густыми белыми бровями, старик кивнул, как бы соглашаясь с тем, что все так и есть, как он думал, и неторопливо направился к их столику.
#1 В старину верхняя одежда у русских крестьян. Представляет собой кафтан без воротника, изготовленный из грубого самодельного сукна ярких цветов со швами, отделанными контрастными шнурами. В настоящее время шьется из разнообразных костюмных и пальтовых тканей, а в отделке по швам используются неяркие, хотя и контрастные тона.
— Доброй ночи, господа хорошие, — сказал дед низким хрипловатым голосом, подойдя к ним вплотную. — Извиняйте за беспокойство, но не вы ли Константиновскую мызу покупать хотите?
— Мы, — осторожно ответил Вадим, с любопытством рассматривая старика. — Собирались, это правда, да только передумали.
— Вона как, — кивнул дед и, взяв от соседнего столика стул, не спрашивая разрешения, подсел к ним.
— Дела, стало быть, нехорошие, — сказал он, внимательно оглядев по очереди всех четверых. — Батьке вашему, — он чуть поклонился Полине, показывая, кого имеет в виду, — никак теперь из миста не выбраться. Але ж беспокоиться не извольте. Он у порядке.
Продолжая говорить, старик перевел взгляд на Реутова и теперь смотрел только на него. Создавалось впечатление, что дед его знает и как бы сравнивает нынешнего с тем, каким помнит. Однако сам Вадим старика вроде бы не знал. Или не помнил. Или помнил, но другим ...
"Другим ... Другим!"
— Извините, господин вахмистр, — сказал он с довольной улыбкой, появившейся на губах как бы сама собой. — Имени-отчества вашего не припомню, но ...
— Шульгины мы, — качнул головой старик, никак не показывая, доволен ли тем, что его узнали, или нет. — Прокопий Шульгин, господин войсковой старшина. А отчества моего вы тодась и не слыхали, поди. Это, стало быть, вам. — Он достал из внутреннего кармана зипуна и положил перед Реутовым толстый ненадписанный конверт. — Это вам батюшка барышни, — старик чуть повел головой в сторону Полины, — передает.
— Спасибо, — кивнул Вадим, пододвигая конверт к себе, но пока не открывая.
— Деньги вам требуются? — все тем же спокойным тоном спросил старик.
— Благодарю вас, — ответил Вадим. — С деньгами у нас все в порядке.
— Транспорт имеете?
— Да, — коротко ответил Вадим.
— Стрелялка нужна?
— Нет.
Старик задавал свои вопросы так, как если бы обсуждал сборы на охоту или рыбалку.
— Ну и ладно, тодыть, — без какого либо особого выражения в голосе подвел итоги Дед. — Зараз одно дило и осталося. Трубку имеете, чи нет?
— Нет, — качнул головой Вадим, ожидая продолжения.
— Тадысь скупитесь и нумер запомните. — И старик начал медленно и отчетливо диктовать цифры. — Повторять треба? — спросил он, закончив.
— Нет, — ответил Вадим и посмотрел на своих спутников. Кивнули в знак согласия все трое.
— Ну и славно. — Старик отодвинул стул и встал. — Часто телефонить не надо. Лучше ночью. И слов лишних не мовити. Кто знае, кто там слухае. Ну и бог вам в помощь, господа хорошие. Бывайте!
Он повернулся и тем же твердым шагом, каким пришел, пошел прочь. Случилось это как-то сразу и даже несколько неожиданно, так что Реутов не сразу сообразил даже попрощаться, и его "спасибо, до свиданья" прозвучало уже в спину уходящему старику.
5.
— Н-да, — сказал Давид, отодвигая от себя документы, которые читал вместе с Лилей и Полиной, придвинувшимися к нему вплотную. — Интересная история.
В конверте, переданном Вадиму стариком, содержались фотокопии его личного дела, в которых он, однако, ничего нового для себя не нашел, кроме, разве что, документального подтверждения того факта, что по данным 8-го делопроизводства действительно погиб 17.04.62, и уточнения, неизвестно, правда, насколько важного в данном случае, что похоронен он не в окрестностях Вены, как говорилось на Казачьем сайте, а в Трнаве, где располагался тогда армейский Неврологический Госпиталь. Кроме фотокопий в конверт был вложен, однако, еще один документ. Это была отпечатанная на пишущей машинке и не подписанная записка на трех пожелтевших и выцветших от времени страницах о случившейся 18.04.62 года встрече, участниками которой были генерал-полковник Уваров, полковники Шуг и Стеймацкий и неназванный гражданский (словесный портрет прилагался), которого, предположительно, звали Петром Григорьевичем, в чем автор записки, впрочем, уверен не был.
— Н-да, — повторил Давид. — Любопытно.
— Что именно? — спросил Вадим, собирая бумаги в конверт. Вот, вроде бы, ничего нового не узнал, но представил себе сейчас сцену в ординаторской, описанную генералом сухим языком донесения, возможно, еще тогда, в 62-м, и опять как в воду окунули.
— А то и любопытно, что одно к одному. — Давид отхлебнул пива и неторопливо закурил, по-видимому не без удовольствия игнорируя непонимающие взгляды собеседников.
— Казареев, — сказала Лилиан. — Вы старый интриган и пошляк, вы это знаете?
— Я пенсионер, — коротко улыбнулся Давид. — Мне можно.
— А по существу? — спросил Реутов, начиная раздражаться.
— Можно, — спокойно ответил Казареев. — Перед приходом старика мы о чем говорили?
— О стратегии, — как лучшая ученица в классе тут же выдала Полина.
— Именно, — усмехнулся Давид. — И обсуждали мы вопрос, что искать, если вообще искать.
— Ага, — сказал Реутов. — Понятно.
Сейчас он действительно понял, что имел в виду Давид.
— Лично я вижу пока два вопроса. — На самом деле, Вадим обо всем этом уже думал. И не раз. Хотя и времени, казалось бы, на размышления было недостаточно, и обстоятельства, что называется, не благоприятствовали. Но привычка — вторая натура, не так ли? Вот он и крутил все это в голове, и никак не мог прекратить. — Первое. Все упирается в меня. Я им нужен. Однако вопрос в том, почему именно сейчас? Что такое произошло, что я им вдруг настолько понадобился, что они на все готовы? И второе. С чем они меня связывают? То есть, что их интересует?
— Ну что ж, — согласно кивнул Давид. — Я бы, конечно, сформулировал несколько иначе, но по существу заданных вопросов возражений нет. Поэтому, начнем с первого.
— Лады, — согласился Вадим и достал из пачки "Константинопольских" очередную папиросу. — Первое. Появился ты.
— А что во мне такого особенного?
— Ты иностранец, — сказал Вадим. — Отставной генерал. Возможно, шпион. И еще мы друзья детства.
— Ты работаешь на Холстейна, — добавила Лили.
— ОК, — согласился Давид. — Мы с тобой работаем на Холстейна. Тебя ведь тоже хотели арестовать, как мне помнится. Но вот какое дело. Как я имел уже возможность вам сообщить, я в России в третий раз, и прежде меня никогда даже не вели.
— Но на этот раз ты встретился со мной, — напомнил Вадим.
— Возможно, — опять согласился Казареев. — Но я не вижу повода. В бинарных зарядах мне все понятно, а что за опасность для кого бы то ни было, может заключаться в нашей встрече, не понимаю. Ты ведь за границей бываешь, и я не первый иностранец, с которым ты общался. Ведь так?
— Так, — кивнул Вадим.
— Вы друзья детства ... — напомнила Полина.
— В Петрове еще двое наших одноклассников, и я с ними лет десять уже поддерживаю отношения, — возразил Реутов, который прекрасно понимал, что, на самом деле, никто этот пункт всерьез не рассматривает. Но что-то же говорить надо?
— Может быть, все-таки это наша тематика, — не слишком уверенно сказала Лили.
— А я здесь при чем?
— Ты тоже занимаешься мозгом.
— Я с роду не имел дела ни с нейрохимией, ни с фармакологией, — пожал плечами Вадим, который об этом уже думал, но ничего путного в идее совпадения тематик пока не нашел.
— А премию тебе за что дали? — спросил Давид.
— Во-первых, еще не дали, — кисло усмехнулся Вадим. — Да и дадут ли теперь получить? А во-вторых, это к болезни Крювелье никакого отношения не имеет.
— А все-таки? — Давид явно этой идеей заинтересовался не на шутку. Во всяком случае, больше, чем другие.
"Потому что дилетант", — Вадим вполне отдавал себе отчет в том, что для людей, не работающих в его области, все сложные слова, имеющие составной частью латинское "невро" или "нейро", представляются едва ли не синонимами. Им что неврология, что нейрофизиология, что нейрохимия, все едино. Но он-то как раз прекрасно знал, какая пропасть лежит между электрофизиологией головного мозга, которой занимался он сам, и, скажем, нейрофармакологией, которой занимались в исследовательском центре империи Холстейна.
— Общее между нами, — сказал он вслух, — только одно. И я, и вы занимаемся мозгом. Но мозг это вселенная, а корабли не встречаются даже в море, не то что во вселенной.
— Это ты откуда взял? — неожиданно спросила Полина.
— Вспомнил, как аргентинские линкоры пытались поймать в Атлантике нашего "Князя Курбского".
— Ну так он на них сам в конце концов напоролся, — пожала плечами Полина. — Когда искали, не поймали, а в шестьдесят первом он шел вокруг Африки и случайно столкнулся с эскадрой де Вилиерса. Тот и сам не ожидал.
— В общем, я бы эту идею отбрасывать не стал. — Давид потушил сигарету и посмотрел на Реутова. — Лады?
— Лады, — пожал плечами Вадим, которому и самому временами казалось, что что-то в этой мысли есть. Знать бы еще, что?
— А то, что я, как выяснилось, живой труп, — сказал он с кривой усмешкой, — тоже имеет отношение к мозгу?
— Непременно, — усмехнулся в ответ Давид. — Пуля-то тебе в лоб попала, а за лбом, если я ничего не путаю, как раз мозги и находятся.
6.
— А этот Стругатский? — спросил вдруг Давид, когда половой, разбуженный новыми посетителями, которые неожиданно потянулись в "Сосны" в первом часу ночи, принес им кофе и пирог с брусникой. — Мне показалось, что ты его знаешь ...
— Какой Стругатский? — Вадим очень любил выпечку из дрожжевого теста, особенно пироги с ягодами, и сейчас был занят выбором подходящего куска.
— Ну тот профессор, ты еще сказал, что он жив ...
— Стеймацкий. — Реутов поправил Давида автоматически, еще не уловив, к чему тот клонит.
— Допустим, — кивнул Давид. — Но дело не в фамилии. Ты его действительно знаешь?
— А кто же его не знает? — удивилась Полина. — Стеймацкий один из корифеев нейропсихологии. Я только не знала, что он был на войне.
— Был. — Вадим сказал это, уже прожевывая приличный кусок пирога. Выпечка, судя по всему, была дневная, но ему это не мешало. — Он же на своем военном опыте две книги написал. А я с ним лично знаком. Он был моим оппонентом на защите докторской. Да и потом встречаться приходилось.
— А где он живет? — спросила Лили.
— В Риге.
— Рукой подать, — сказал Давид. — Может быть, его спросить? Или он уже в маразме?
— Не знаю, — пожал плечами Реутов, отвлекаясь наконец от пирога. — Я его в последний раз видел в прошлом году в Ковно. Ему лет восемьдесят, я думаю, но вроде бы держался молодцом. Только что он может знать? Ты же читал, что пишет генерал. Николай Евграфович меня даже не осматривал.
